19 июня 1944 года по всему побережью Нормандии бушевал шторм. Он начался еще до рассвета и с каждым часом набирал силу, чтобы к середине дня превратиться в настоящий ураган. Это была буря столетия, никто из старожилов не мог припомнить подобного разгула стихии. Ветер неимоверной силы валил деревья, срывал черепичные крыши, подбрасывал в воздух нехитрую фермерскую утварь. В одночасье стало холодно как поздней осенью. Дождь лил нескончаемым потоком. Мощные волны выбрасывали на берег десантные суда союзников и безжалостно крушили возведенные с таким трудом искусственные гавани. Мелкие десантные баржи под ударами волн превращались в груды лома, тяжелые танко-десантные корабли, не успевшие отойти от береговой линии, хотя и держали удар, но постепенно погружались во влажный песок, намываемый волнами. Почти все растеряли свои якоря и винты. Тут и там вдоль побережья на фоне завываний ветра и грохота волн слышны были звонкие удары металла о металл. Частично скрытая за рифом и скалами искусственная гавань «Малберри», возведенная у Арроманша в британской части берегового плацдарма, смогла пережить шторм, но нуждалась в серьезном ремонте. Ее двойник, возведенный на открытом со всех сторон отрезке пляжа участка «Омаха», отчаянно держался почти двое суток, но природа оказалась сильнее. Бетонные кессоны молов и стальные понтоны причалов прыгали на волнах словно пробки. Конструкция издавала пронзительные звуки, похожие на стоны смертельно раненого животного. Ремонтные бригады с риском для жизни ликвидировали мелкие повреждения, стараясь поддерживать искусственную гавань на плаву, но 20 июня сорвавшиеся с якорей и сцепившиеся в единый клубок пять танко-десантных судов и спасательная баржа врезались в центральный понтон гавани. Это был coup de grâce, поставивший точку в короткой жизни грандиозного сооружения. Ключевые элементы конструкции – кессоны и бомбардоны – сорвались с креплений, и гавань быстро потеряла целостность. Когда к вечеру 22 июня шторм, наконец, утих, американская «Малберри» представляла собой нагромождение стальных и бетонных фрагментов, покачивающихся в прибое среди изувеченных судов. Осмотрев то, что осталось от гавани, командующий амфибийными силами Атлантического флота США адмирал Алан Кирк, пришел к выводу, что восстанавливать ее не имеет смысла. Главнокомандующий экспедиционных сил союзников генерал Дуайт Эйзенхауэр, облетев береговой плацдарм от края до края, насчитал более 300 судов крупнее обычной баржи, настолько сильно поврежденных, что об их ремонте не могло быть и речи. Командир 1‐й американской армии генерал-лейтенант Омар Брэдли, посетивший участок «Омаха» вскоре после шторма, был шокирован масштабом разрушений. Столкнувшись на берегу с молодым лейтенантом из батальона рейнджеров, генерал не смог сдержать эмоций и поделился горькими мыслями по поводу увиденного: «Кто бы мог подумать, что такое способен натворить не враг, а банальная стихия». Лейтенант удивил его проницательностью: «Сэр, да все чертовы Люфтваффе не смогли бы добиться и половины такого».
Разрушение искусственной гавани и необходимость восстанавливать структуру приема и распределения прибывающих из Англии грузов, техники и войск неминуемо спровоцировали логистический кризис. На время шторма поставки практически прекратились, и наращивание их темпа до прежнего уровня происходило мучительно медленно. Очень скоро стало не хватать практически всего. Имея в 1‐й американской армии запас снарядов всего на три дня боев, Брэдли вынужден был поставить крест на планах атаковать на юг с полуострова Котантен и сосредоточился на скорейшем захвате порта Шербур, что, как казалось, поможет быстро разрешить возникший кризис. Командующий 21‐й армии союзников генерал Бернард Монтгомери был раздосадован не меньше Брэдли, поскольку шторм полностью спутал его планы начать решительное наступление на Кан – операцию «Эпсом», которая, по его мнению, обязана была привести к успеху. 20 июня в письме заместителю начальника отдела планирования Военного министерства Великобритании генералу Фрэнку Симпсону он жаловался: «Погода остается чертовски ужасной. Буря бушевала вчера и не думает утихать сегодня… Более всего меня беспокоит, что задержка, вызванная штормом, – это именно то, в чем так нуждается наш противник. Неожиданно для себя он получил столь необходимое время для выдвижения еще большего числа дивизий к фронту. Это очень большая неприятность для всех нас».
Какими бы раздражающими недостатками ни обладал Монтгомери, ему никак не откажешь в чутье. Недостаточное снабжение армий союзников было лишь частью проблемы, вызванной Большим штормом. Непогода приковала к земле всю их ударную авиацию, и впервые со дня «Д» немцы получили возможность перебрасывать войска к передовой, не опасаясь кошмарных «Джабо». Со свойственной немецкой военной машине эффективностью они быстро наверстывали упущенное в начавшейся сразу после высадки гонке за наращивание сил, и это не сулило 21‐й армии ничего хорошего. Результатом стали пять недель тяжелейшего кризиса, породившего у многих представителей высшего командования союзников опасение, что вторжение в северо-западную Европу переросло в подобие траншейного тупика времен Первой мировой войны и выхода из него нет. Большой шторм стал своего рода вехой, отделившей первый этап кампании в Нормандии – захват и расширение берегового плацдарма – от второго, гораздо более кровавого и удручающего, который у союзников получил название «Сражение в бокаже». Немцы использовали гораздо более честный термин schmutziger Buschkrieg – грязная война в кустарнике.
Но первые тревожные звоночки, предупреждающие о проблемах, которые готовит союзникам этот непростой ландшафт Нижней Нормандии, прозвучали еще за неделю до Большого шторма – в Виллер-Бокаж и на подступах к Сен-Ло.