Глава 3. Первая мировая война на Черном море. В Феодосии (1914–1917)
Новые места, новые впечатления…
Дивная жаркая осень стоит в Крыму…
Новая, только что отстроенная станция, расположена в 14 верстах от города Феодосия, в бухте, называемой Двухякорной, где по преданию моряков ни один корабль не мог отстояться в бури и шторма, даже выбросив два якоря…
Я немного умею читать и писать – слово Феодосия является тяжелым, поскольку пишется через заглавную букву Фита. Это нулик или «О» с черточкой посредине, – но самое главное нужно твердо знать, какие слова пишутся с Ф, а какие с Фиты. Вообще в те времена, приходилось много терять на изучении правил правописания и, особенно, в расстановке таких букв, как: Ять, Фита, Ижица и И с точкой… Теперь обо всех этих буквах не имеют никакого понятия – их просто упразднили в 1918 году специальным декретом.
Станция будет здесь работать круглый год, ведь Черное море незамерзающее. Но зиму успешно заменят в декабре-январе шторма, норд-осты и отчасти «мертвая зыбь», то есть волны прибоя, разбивающиеся о берег… Работа происходит, как и на Копенском озере, но тут – беспокойное Черное море, на котором уже идет война. Бухта заканчивается справа мысом Иван-Баба и горным хребтом с мысом Меганом слева, в сторону Феодосии…
По горам на автомобиле до города всего 14 верст, но ехать приходится около двух часов, поскольку дорога через крутую гору идет штопором вверх и при поездке не приходится думать о скорости: неосторожное движение – и можно разбиться насмерть, не спасут и белые столбики на краях шоссе… Смотреть вниз – дух захватывает! Кое-где на крутых склонах есть виноградники и невольно думаешь, а как к ним подбираться? Все кругом желтого цвета, трава сгорает за три недели еще ранней весной. Тут нет ни грибов, ни ягод, ни густой травки, ни русских березок… Пойти погулять здесь некуда, под ногами сгоревшая трава, песок, камни. Бегают сороконожки и ящерицы… Северной природы, к которой мы давно так привыкли за летние сезоны на Копенском озере, здесь не найдешь.
Феодосия в начале ХХ в. Открытка
Феодосия – город по-настоящему южный, весь белый и построен в небольшой бухте и на склонах гор. Улицы обсажены акацией и тополями, от которых в период цветения весь город окутывается белой пеленой, проникающей назойливо в рот и при ходьбе, и при сидении… В городе есть местный целебный источник «Паша-Тепе» и мы, приезжая, всегда с удовольствием пьем горьковато-соленую воду в киосках или на «Поплавке» на берегу бухты… От воды долго першит в горле и под языком…
В Феодосии долго проживал знаменитый художник-маринист Айвазовский и много его картин выставлено в галерее. На выезде из города стоит очень красивая дача в восточном мавританском стиле табачного фабриканта Бостонжогло.[40]
В один из первых приездов в Феодосию в начале января 1915 года на меня большое впечатление произвел обряд праздника Крещения. В этот день вообще по России в деревнях, селах и городах, на прудах, речках и озерах на льду строятся Иордани и верующие после торжественного молебна окропляются святой водой из освященной проруби во льду. По всей Руси всем известны этот праздник и морозы, достигающие обычно в это время самой большой силы за зиму.
Семья Озеровых на катере в Двухякорной бухте около Феодосии в 1915 г. Фото из семейного архива Озеровых
Иногда после молебна и освящения воды самые ревностные христиане раздеваются догола и кидаются в прорубь Иордани, а после, побегав по снегу на 20–30-градусном морозе, согреваются сперва просто в шубах, а потом, уже как следует одевшись, – водкой, поднесенной зрителями из купцов или торговцев…
Все это я видел и раньше в Кронштадте, где Иордани строились в Купеческой гавани или на Итальянском пруду в центре города. Здесь, на юге, все происходило иначе. В 12 часов дня на молу в бухте собралась масса духовенства и почти все население города. После очень торжественного и длинного молебна архиерей снял свой нашейный крест, сверкающий золотом на солнце и благословил им толпу, а потом размахнулся и кинул его далеко в море… Вода в море в январе достигает не больше 5–6 градусов тепла, но, тем не менее, целая куча подростков, юношей и взрослых, моментально раздевшись, бросилась в море за крестом…
Через минуту – две архиерей получил его обратно от одного молодого грека-счастливчика. Грек с глубоким поклоном под аплодисменты и крики зрителей подал крест Владыке…
Мы быстро поняли, почему его все называли счастливчиком… Пока он в стороне одевался, в поставленную им шапку верующие накидали «с верхом» и медяков и серебра и золота. Накидали и канареечных рублей, зеленых троек и синих пятерок и даже «радужных» «Катенек».[41] Счастливчику даже кто-то сосчитал его «сбор», выразившийся в сумме 250 рублей! В это время, одевшись, он еще раз подошел поклониться архиерею и получить святейшее благословение… Если не считать цены архиерейского благословения, то и сумма в 250 рублей по тем временам была большой – ведь корова лучшей породы стоила до шести канареечных…
Затем крест был брошен и во второй раз и третий раз, но уже сумма сбора «счастливчиков» была значительно меньшей…
Если обогнуть мыс Иван-баба справа и выйти в открытое море на шлюпке или станционном катере, то, как бы тихо ни было в бухте, море сразу же примет не сладко и начнет болтать и качать вовсю. Только в редкие дни, когда полный штиль стоит на море, этот выход не заметен для пассажиров. Меня ни разу в жизни не укачивало, и я родился, по словам отца и многих, настоящим моряком, но мама, попробовав один раз выйти в море, укачалась до полусмерти и больше никогда не решалась кататься и совершать морские экскурсии в прибрежные недалекие поселки – Отузы[42] и Коктебель.
После выхода за мыс открывается красивый вид на высокую гору Карадаг и два каменистых пляжа в сторону Коктебеля, где и тогда и теперь происходят планерные состязания.[43] Карадаг с моря совершенно неприступен и поднимает свои скалы на половину версты[44] вверх – зрелище очень величественное… Пляжи этой части побережья не особенно приветливые и покрыты крупным песком – галькой и камнями. Лежать на них мало удовольствия и всегда ищешь где-нибудь песочек подальше от берега, где можно поваляться… Но эти пляжи имеют и свою прелесть – на них можно найти массу красивых камешков, отшлифованных мертвой зыбью, много высохших на солнце скелетов мелких крабов, ракушек и устриц, а также окаменевшего от длительного пребывания в воде дерева…
Кусок мыса Иван-баба давно откололся и упал в море с уцелевшей на нем часовенкой[45], до войны усердно посещавшейся туристами. Мне очень понравилось подходить к огромному камню с часовней на шлюпке и лезть по крутой тропинке внутрь заброшенного каменного здания… В нем нет ничего, кроме уцелевших разноцветных осколков стекол в окнах и исписанных туристами стен… Только одни ласточки нашли здесь себе приют в ненастные дни…
В мое время часовня никем не посещалась. Шла война, и район был пограничным, тем более было интересным и таинственным сидеть на пороге, глядеть на вечно волнующие волны сверкающего многими цветами моря, на белые барашки прибоя, на чаек и дельфинов, резвящихся в бирюзовом море…
Мой отец занимает в Крыму сразу две должности: одну, как и прежде на Копенском озере, и вторую, звучащую очень сильно – Начальник укрепленного района южного побережья Крыма…
Я как сейчас помню штамп с этим названием, лежавший на письменном столе отца в кабинете…
Помимо станционных служб здесь имеются большие мастерские, изготовляющие части к торпедам, и большое количество рабочих, откомандированных с Петербургского завода «Новый Лесснер» и Николаевского судостроительного завода. Есть и электростанция, есть даже верфь для ремонта мелких судов, катеров, буксиров и барж мореходного типа. В бухте нет никакого поселка местных жителей и размещен только гарнизон охраны побережья и ряд домов для рабочих и служащих. Гарнизон тут большой: минеры, прожектористы, связисты, артиллеристы, пограничники, морская пехота и сводный полуэкипаж из Севастополя. Одних военных моряков только свыше двух тысяч человек, да рабочие и служащие со своими семьями находятся на побережье в сторону Севастополя, Феодосии и Керчи. Крым в то время был заселен в основном татарами и греками, русскими и караимами, так тогда называли крещеных евреев.[46] Греки и татары преобладали…
Германский линейный крейсер «Гебен» в составе турецкого флота
В октябре 1914 года Турция без объявления нам войны пошла в наступление на Кавказ и Балканы, а ее флот, заблаговременно усиленный немецкими кораблями, стал совершать частые набеги на южное побережье Черного моря, Одесскую часть берегов, Николаевскую, Керченско-Феодосийскую, зная, что наш флот отстаивается преимущественно в Севастополе, своей главной базе. В Турцию перед ее нападением пришло несколько германских кораблей, в том числе и новейший линейный броненосный крейсер «Гебен».[47]
Он является сильнейшим кораблем на всем Черном море и, пользуясь своим положением и скоростью хода, совершает пиратские набеги и на наши побережья, и на наши мореходные пути и рейсы торгового флота. Папа говорит, что это явление временное, что в скором времени на Черном море войдет в строй масса новых достраивающихся кораблей нашего флота, и вся картина изменится в сторону полного господства России на море.[48] Но это в будущем, а пока хозяйничает на море «Гебен», «Меджидие» и «Гамидие». Последние два крейсера с конца октября «навещают» и нашу станцию, зная отлично, что на ней делается.[49]
Часто на рассвете крейсера поднимают нас всех с постелей огнем своих орудий и заставляют все гражданское население бежать в окрестные горы и укрываться в пещерах…
С наступлением тревоги и мы с мамой бежим в пещеры и сидим там до отбоя… Обстрел длится недолго, минут двадцать, и я с удовольствием слежу за огнем и разрывами снарядов в нашем поселке и станции. Мама в ужасе и за меня, и за папу, который по должности остается на станции. После обстрела крейсер быстро убегает в сторону Анатолийских берегов Турции, а из Севастополя с большим опозданием приходит отряд кораблей во главе с «Иоанном Златоустом» или «Святым Евстафием» и нескольких конвоирующих миноносцев…
Отряду не догнать крейсер и выход этот – только одна проформа…
Турки высылали крейсера в расчете на то, что, выйдя из Босфора поздно вечером, крейсер за ночь пересечет Черное море, на рассвете обстреляет объект и успеет удрать обратно…
Расчеты их в 1914 году полностью оправдывались…
На наше счастье «Гебен» ни разу не пришел в нашу бухту с «визитом», а то от станции и поселка ничего бы не осталось от одного бортового залпа главного калибра. Обстрел легкими крейсерами приносил не так много вреда станции…
Видя все происходящее, отец немедленно запросил из Севастополя у командования[50] артиллерию и вскоре в бухту привезли четыре орудия среднего калибра и несколько мелких. Их за один день установили папины артиллеристы, отлично замаскировав в горах, и успели даже произвести пристрелку квадратов моря. На следующий день пришел «Гамидие», но он был встречен шквальным огнем наших орудий и, получив парочку снарядов в свои борта, удрал, развив полный ход. Через два часа пришел броненосец «Евстафий» и отец вышел к нему на катере с докладом…
Крейсера в папином укрепленном районе больше никогда не появлялись… Правда в том же 14-м году днем пришла немецкая подводная лодка и попыталась обстрелять из своего 75 м/м орудия станцию, но под огнем батареи сразу же пошла на погружение и вскоре на поверхности воды появилось огромное пятно солярки.
Папа вышел в море на катере и произвел пеленгование места. Когда по вызову пришла из Севастополя водолазная спасательная бригада, то на глубине в 65 метров нашли немецкую подводную лодку с пробитым левым бортом и носовой части палубы.
Но все же от налетов крейсеров пострадало много заводских зданий, и пришлось солидно заниматься восстановлением и стен, и крыш, и оборудования. После каждого налета из Феодосии приезжал городской фотограф и снимал результаты обстрела. Потом эти снимки попадали в местные журналы и газеты… Много их было у нас в семье, но ни один в дальнейшем не уцелел, и у меня сохранился только один, мой, снятый в ателье города. Этот снимок помещен в этом альбоме. Жертв не было ни разу, ни в гарнизоне, ни в поселке… От жизни на юге у меня осталось много воспоминаний, и это понятно – я стал старше и гораздо умнее и неплохо уже разбирался в происходящих событиях и, главное, вышел из-под опеки мамы…