Примечания

1

Goldscheid R. Staatssozialismus oder Staatskapitalismus. Wien: Anzengruber Verlag, 1917. Научное значение этой талантливой книги составляет основополагающая идея социологии финансов, а причиной ее успеха стали практические рекомендации по решению проблемы государственных финансов. Эти практические рекомендации нас здесь не интересуют, хотя кое-что из последнего раздела предлагаемого очерка является их косвенной критикой, впрочем, и совпадая с ними в том, что касается разового налога на имущество (значение которого, разумеется, понимается Рудольфом Гольдшейдом и мной совершенно по-разному).

2

Нередко это недооценивалось. Однако историки часто склонны переоценивать влияние государственной власти на формирование экономики. Никогда национальная экономика и государственный бюджет не образовывали действительно единого «государственного хозяйства», никогда государство не было способно создать на длительный срок нечто такое, чего (пусть, возможно, в большей или меньшей мере) не порождало бы свободное хозяйство. Например, старыми правилами рыночной торговли еще и сегодня объясняется местоположение некоторых промышленных производств. Однако такие случаи в целом представляют собой лишь отклонения от сугубо экономически обусловленных местоположений.

3

Тот, кто разбирается в бюджетах и исследовал процессы на международном денежном рынке, мог предвидеть мировую войну по меньшей мере за десять лет до ее начала.

4

Хотя, например, Луйо Брентано утверждает, что современная хозяйственная жизнь (благодаря византийскому посредничеству) находится в непрерывной взаимосвязи с античной и может быть понята только исходя из нее, что даже германское помещичье землевладение можно объяснить лишь по образцу римского латифундизма, см: Brentano L. Die byzantinische Volkswirtschaft. Ein Kapitel aus Vorlesungen über Wirtschaftsgeschichte // Sonderabdruck aus Schmollers Jahrbuch. Jg. 41. Hуае 2. München; Leipzig: Duncker und

Humblot, 1917. S. 569–614. Здесь, несомненно, – это можно сказать, не отвергая идею полностью, – налицо сильная переоценка действительно перенимаемой раз за разом фразеологии. Хотя аналогии достаточно ясные, они, однако, доказывают лишь то, что одни и те же причины имеют одни и те же следствия. См. также: Rambaud A. L’empire grec au dixième siècle. Paris: A. Franck, 1870; Chalandon F. Essai Sur Le Règne D’alexis Ier Comnène (1081–1118). Paris: A. Picard et fils, 1900; Bussell F. W. The Roman Empire. Vol. 1–2. London: Longmans, Green, and Co., 1910.

5

Каждое из этих слов спорно. Заслуга книги Зандера «Феодальное государство и буржуазный строй» (Sander P. Feudalstaat und bür-gerliche Verfassung: Ein Versuch über das Grundproblem der deutschen Verfassungsgeschichte. Berlin: A. Bath, 1906) состоит в том, что в ней продемонстрировано, что облака неясности, собравшиеся над историей германского государственного устройства, лишь отчасти объясняются самой сутью дела, то есть ощутимой бедностью материала и зачастую нечеткими очертаниями предметов, а отчасти являются следствием отсутствия адекватного понятийного аппарата. А это последнее несчастье, в свою очередь, вызвано – и это понимал уже Зандер – не только тем, что историки (в том числе и историки права) зачастую с недостаточной тщательностью подходят к образованию юридических понятий, а прежде всего тем, что они либо вообще используют исключительно юридические понятия, либо используют нужные им понятия в их юридической формулировке. Но юридические понятия как таковые не годятся для осмысления исторических процессов, в особенности для (а здесь речь идет именно об этом) сравнительной характеристики типов исторически данных – точнее, извлекаемых из истории – состояний. Ведь они являются порождениями определенных правовых систем, а следовательно, определенных социальных ситуаций и соответствующей им юриспруденции, а вне этой среды утрачивают свой истинный смысл, но в этом отношении нас вводит в заблуждение тот факт, что имена, в которых выражаются понятия, по большей части сохраняются более поздними эпохами.

Поэтому историки, в том числе историки государственного устройства, когда речь идет об исчерпывающем осмыслении и понятийном конструировании социальных (в том числе связанных с государственным устройством) состояний, а не о специфически юридических вопросах, должны обращаться не к юриспруденции, а к социологии, в которой нет таких «обусловленных правовой системой» понятий, а кроме того, ее собственные понятия служат не юридическим, а сугубо теоретическим целям. Таким образом, для юридических понятий совершенно справедливо ставшее стереотипом предостережение историков о том, что недопустимо «проецировать» подходы, рожденные одним временем, на какое-либо другое время, в частности современные понятия – на Средневековье. Поэтому нечто истинное содержится даже в утверждении Еллинека (Jellinek G. Allgemeine Staatslehre. Berlin: O. Häring, 1900. S. 446), что из явлений далеко отстоящих друг от друга эпох нельзя вывести общие государственно-правовые понятия. Однако его не следует понимать – как это, несомненно, нередко происходит – в том смысле, что не бывает никаких – например, экономических или социологических – понятий, способных выжить в любом (или во множестве различных) историческом климате. Если бы это было так, то невозможно было бы не только никакое сравнение, но и никакое научное исследование в поле человеческого действия и страдания.

Тем не менее то немногое, что мы хотим сказать, можно было бы назвать communis opinio, в том числе и истории права, особенно если мы откажемся от использования понятия государства. В том, что касается фактов, на которых мы основываемся, можно было бы сослаться на длинный ряд разномастных авторитетов от Гегеля до Гирке, Бруннера, не исключая исторического социолога Шмоллера, и почти на столь же длинный список в том, что касается их толкования по большинству пунктов. Именно поэтому уже здесь следует вспомнить о важнейшем авторитете, который с особенной энергией, отчасти оглядываясь на господствовавшие ранее в науке воззрения, отстаивает противоположную точку зрения, – это Г. фон Белов. Его книга «Германское государство в Средние века» (Below G. von. Der deutsche Staat des Mittelalters. Leipzig: Quelle und Meyer, 1914) посвящена в первую очередь доказательству тезиса, выдвигавшегося автором во всех его работах, согласно которому средневековое государство было государством в нашем смысле, его право представляло собой «публичное» право, а идея публично-правового союза подданных никогда полностью не умирала. Если это означает, что «частноправовая» интерпретация форм средневекового устройства неосуществима и что, в частности, невозможно полностью удовлетворительное выведение верховного суверенитета из сеньориальной власти, то, с точки зрения, отстаиваемой в тексте, это, разумеется, – и данное обстоятельство следует категорически подчеркнуть – не вызывает возражений. Но если автор желает доказать обратное, то, пренебрегая точкой зрения, которую ранее отстаивал Зандер, он, как представляется, терпит неудачу. Он начинает (S. 107) с признания, что при обсуждении таких проблем необходима понятийная ясность, и это весьма радостно слышать из уст историка. Однако ему, кажется, в этой материи незнаком какой-либо иной способ образования понятий, кроме юридического, что странным образом противоречит его благому намерению (S. 109) включить в свое изложение «все формообразующие элементы нашего столетия», – точно так же, как исторический антитеоретический ригоризм, в котором фон Белов так часто признавался, едва ли совместим с характерной для него – и действительно противоречащей такому ригоризму – тенденцией к реабилитации Средневековья или с его выдержанной в духе современной газетной политики критикой Оттона I. Впрочем, излагаемые им факты едва ли могут быть кому-либо неизвестными. А его интерпретация представляет собой социологическую проблему, в решение которой он едва ли внес что-то существенное, во всяком случае куда меньше, чем столь остро критикуемый им Зандер.

6

Любое социальное состояние содержит в себе остатки предшествующего и зародыши последующего, причем последние особенно бросаются в глаза исследователю, рассматривающему прошлое сквозь очки более позднего времени. Natura non facit saltum, и о каждом состоянии в смысле некоего четко зафиксированного типа можно говорить только как об абстракции. Однако в целях «экономии мышления» такие абстракции необходимы. Кроме того, каждое состояние в своей тотальности (не как абстракция) порождает последующее в его тотальности. Однако полученный посредством абстракции тип отнюдь не обязательно должен порождать следующий за ним тип того же самого логического характера, поскольку схваченные в нем элементы реального исторического объекта в лучшем случае являются лишь частью реальных действующих причин, – в этом состоит одна из трудностей любой «теории развития». Верно, что, как подчеркивает фон Белов, социальные силы Средневековья невозможно свести к «частным» отношениям и что в них всегда так или иначе присутствовала «коллективная цель». Конечно, утверждение фон Гирке, что право пользования крестьянина и территориальная власть короля совмещаются в одном понятии пространственно-вещного права, в силу своей всеобщности и резкости содержит явное преувеличение. Однако этой «несводимости» и «коллективной цели» недостаточно, чтобы говорить о «государстве», если это слово должно сохранять связь с тем, что так называем мы, а это признание не освобождает нас от задачи максимального уточнения того, что в том или ином социальном состоянии нам кажется существенным для исследовательских интересов. Кроме того, социальное состояние может содержать различные, несовместимые по своей «внутренней логике» типы, которые следует рассматривать по отдельности. Поэтому имело смысл как проводимое фон Беловым различие между «ленным государством» и «феодальным государством», так и, например, различие между «ленной» и «аллодиальной» системами, проводившееся Роттеком. Хотя последнее подразумевает противопоставление двух принципов, а первое понимает «феодальное государство» как более широкое понятие, включающее в себя особое «ленное государство». Все такого рода попытки направлены на понятийную обработку исторического материала, которая только и способна открыть путь к ясности. Несомненно, ленная система никогда не охватывала все социальное тело целиком. Однако с IXпо XIII век она представляла собой характерную для него организационную форму, наряду с которой постепенно развивалась и другая форма феодального государства, чтобы, в свою очередь, занять господствующее положение в последующие столетия.

7

Например, маркграф Восточной марки вплоть до X века был сменяемым должностным лицом. Однако еще остается вопрос интерпретации, на что больше было похоже его положение: на статус современного наместника, частного администратора, самостоятельно управляющего имением, или на статус арендатора. Ни одна из этих современных категорий, естественно, не подходит.

8

Георг фон Белов приводит примеры, призванные доказать обратное. Однако обнаруживающееся различие между имперскими и королевскими имениями, признаваемую возможность конфликтов между «императором» и «империей» и т. д., пожалуй, не следует понимать в смысле признания наличия «публичной» сферы наряду с приватной. Тем не менее ясно, что ситуация в империи отличалась от ситуации на той или иной территории. Мы говорим здесь только о последней.

9

Конечно, мы привыкли рассматривать определенные социальные функции как специфически «государственные», а другие – как специфически «частные». Однако здесь нет какой-либо четкой границы, если мы не хотим довольствоваться констатацией, что «государственным» является то, что в данный момент рассматривается как «государственное». Но это уже предполагает существование государства. Поэтому напрасный труд – как пытаться определять государство исходя из некоторых необходимых государственных функций, так и, наоборот, выводить из «сущности» государства «границы его сферы его действенности», как это пытались делать столетие назад и иногда все еще пытаются делать сейчас. В частности, «коллективная цель» – это отнюдь не то же самое, что «цель государства». Для наших целей мне представляется целесообразным объединить «государственное» и «публично-правовое», поскольку лишь появление государства придает различию между публичным и частным правом его полное значение. Тем самым мы входим в противоречие с терминологией Зандера, хотя и не желаем оспаривать ее «правомерность». Впрочем, в более обстоятельном изложении мы бы не стали этого делать.

10

Кроме фон Гирке, см. также эссе Йохана Фридриха фон Шульте «Феодальное и современное государство» (Schulte J. F. von. Feudalstaat und moderner Staat // Schulte J. F. von. Lebenserinnerungen. Bd. III. Giessen: Emil Roth, 1908). В нем автор ставит под сомнение существование имперской армии и имперских доходов начиная с эпохи Штауфенов. По его мнению, никакого общего союза подданных тогда не было, а существовал только союз монархов, феодалов и городов. Подобным образом обстояло дело и на отдельных территориях. Эта картина верна не во всех деталях. Однако, несмотря на это, она дает верное общее впечатление. «Налог» этой эпохи фон Шульте характеризует как привязанное к земле, соединенное с зависимостью бремя.

11

В некоторых отдельных случаях мы обнаруживаем феномены, которые можно сравнить с современными налогами, например привлечение средств для выплаты дани, обещанной мадьярам королем Генрихом I. Это был сбор для целей империи, но проводившийся только в Саксонии. В остальном, несмотря на различные попытки, например, Генриха IV, Генриха V и Оттона IV, империя перешла к налогообложению лишь в эпоху каммерцилера, общего пфеннига, ремермоната (названия имперских налогов. – Примеч. пер.), то есть в конце XV столетия, когда описанные в нашем тексте тенденции уже распространились по территориям. Там косвенное налогообложение выросло из регалий, которые в эпоху Штауфенов причитались территориальным властям, – например, австрийский герцог в XII веке получил финансовые права короны, что существенно укрепило его положение, и он, тем более что привилегия 1156 года ослабила вассальную зависимость, с 1192 года именовался dominus terrae. Но характер сбора, именуемого податью (Bede, Schoß, petitio, tallia), который в XII–XIII веках взимался – насколько мне известно – на всех германских территориях, остается спорным. Георг фон Белов в своих работах (особенно: Below G. von. Die direkten Staatssieuren in Julich und Berg // Zeitschrift des Bergischen Geschichtsvereins. Bd. 26, 28, 29) постоянно подчеркивает «публично-правовой» характер этого налога и, наконец, в статье «Подать» (Below G. von. Bede // Handwörterbuch der Staatswissenschaften. 3 Aufl. Bd. 2. Jena: Gustav Fischer, 1909) трактует его целиком и полностью в духе современного поземельного налога и налога со строений. Отчасти под его влиянием почти во всей монографической литературе, посвященной данной специальной проблеме, была принята эта точка зрения, при этом, в свою очередь, отрицалось (особенно решительно фон Гирке) всякое родовое различие между оброком и этим поземельным налогом. Сейчас, разумеется, не стоит придавать особое значение, с одной стороны, тому обстоятельству, что позднее эта подать многократно растворялась в оброке, а с другой стороны, тому, что в литературе на тему германских аграрных преобразований преимущественно выражалось мнение, что речь идет о «публичном» сборе, который должен быть отменен без компенсации. Однако многочисленные исключения из «налоговой повинности» ограничивают круг лиц, обязанных платить, который приблизительно соответствует сфере юрисдикции землевладельца, из которой эту подать выводил еще Карл Цоймер (Zeumer K. Die deutschen Städtesteuern insbesondere die städtischen Reichssteuern im 12. und 13. Leipzig: Duncker und Humblot, 1878). Тогда о ней можно было бы сказать то же самое, что и о самой юрисдикции. Право или власть судьи-землевладельца повышать сборы в таком случае точно так же основывались бы на его «особом отношении» к судебным решениям, как и его – и прочих сеньоров – право на другие сборы. Не стоит заходить настолько далеко, как Г.Л. фон Маурер, Лампрехт или фон Инама-Штернегг, которые конструируют любую средневековую власть на основе сеньориального землевладения. Однако от отрицания этой точки зрения до понимания, что право феодала казнить и миловать своих подданных и «налоговое право» проистекают из государственной власти, ведет долгий путь, который совершенно неудовлетворительно задокументирован. По поводу литературы см. статью фон Белова. Для Австрии, поскольку, естественно, указанная подать обнаруживается в наиболее чистом виде именно там, где крестьянское сословие преобладает, наиболее показательна ситуация в Тироле, описываемая в работе Ф. Коглера, затем ситуация в Силезии, о которой можно узнать из сочинений Книса и Рахфаля. Для более раннего понимания ситуации характерно сочинение Карла Генриха Ланга «Историческое развитие германского налогового права» (Lang K.H. Historische Entwicklung der Teutschen Steuer verfassungen. Berlin, 1793). О богемской берне см. в работе Юлиуса Липперта «Социальная история Богемии в догуситское время» (Lippert J. Sozialgeschichte Bö hmens in vorhussitischer Zeit. Bd. 1–2. Prag; Wien; Leipzig, 1896–1898). Моне (Mone F.J. Zeitschrift für die Geschichte des Oberrheins. Bd. VI) считает подать пережитком римской эпохи. Бенно Глиман (Gliemann B. Die Einführung der Akzise in Preussen // Zeitschrift für die gesamte Staatswissenschaft. Bd. 29. 1873. S. 180–217) полагает, что первоначально подать платило и дворянство и что из нее развился территориальный налог XV–XVI веков, который также должен быть здесь упомянут. Людвиг Гофман (Hoffmann L. Geschichte der direkten Steuern in Bayern – vom Ende des XIII. bis zum Beginn des XIX. Jahrhunderts. Ein finanzgeschichtlicher Versuch // Staats- und socialwissenschaftliche Forschungen. 1883. Bd. 4. Heft 5) говорит о том, что в XIII столетии подать и налог хотя и имели «частноправовой характер», однако содержали в себе зародыш государственной институции. Густав Шёнберг (Schönberg G. Finanzverhältnisse der Stadt Basel im XIV, und XV. Jahrundert. Tübingen: H. Laupp, 1879) полагает, что налоги в привычном нам смысле впервые начали развиваться в городах. Следует подчеркнуть, что Цоймер («Германские городские налоги») выражается весьма неопределенно и хотя считает «налог» (который он отождествляет с «податью» при том, что некоторые авторы противопоставляют друг другу эти понятия) фогтским правом, во многих случаях допускает возможность его сеньориального происхождения. Шмоллер (в Jahrbuch I), недолго думая, объявляет подать, взимавшуюся в XIII веке в Бранденбургской марке (она была отменена в 1280 году), «всеобщим налогом на имущество». Альфонс Допш (Dopsch А. Beiträge zur Geschichte der Finanzverwaltung Österreichs im 13. Jahrhundert // Mitteilungen des Instituts für Österreichische Geschichtsforschung. 1897. Bd. 18) видит в таких институциях, как мархфуттер, ландпфенниги и бургверк, публично-правовые повинности и разделяет ту весьма распространенную ранее точку зрения, которой все еще придерживается Бруннер, что они представляли собой сборы с невоеннообязанного населения. См. также работу Карла Шалька «Австрийское управление финансами при Бертольде фон Мангене» (Schalk K. Österreichs Finanzverwaltung unter Berthold von Mangen 1412–1436 // Blätter des Vereins für Landeskunde von Niederösterreich. 1881. Bd. 15). Брудер категорически утверждает, что «настоящие налоги» в Австрии платили только подданные монарха, владевшие землей, с которой выплачивался оброк, и безземельные крестьяне в поместьях сеньоров, фогтство над которыми осуществлял герцог, – впрочем, время от времени предпринимались попытки (например, в 1235, 1336 годах) выйти за пределы этого круга. Здесь эта проблема не может быть рассмотрена более подробно. Но, пожалуй, приведенного достаточно для оправдания того, что излагается в нашем тексте. Впрочем, дальнейшая аргументация не изменилась бы в своем ядре (разве что в отдельных пунктах), если бы пришлось говорить о государственном характере подати, как это вслед за фон Беловым, например, делают Бреннеке и Рудольф Хюбнер, хотя последний в своих «Основных чертах германского частного права» (Hübner R. Grundzüge des deutschen Privatrechts. Leipzig: A. Deichert, 1908) тем не менее отвергает разрыв между публичным и частным правом.

12

Аналогия: когда сегодня какие-либо предприятия терпят банкротство, это не слишком интересно. Однако если капиталистическое предприятие должно было бы обанкротиться в силу внутренней необходимости, то это было бы демонстрацией того, что имеет в виду социалистическая теория банкротств, а именно заката предпринимательской формы производства.

13

Тем самым место отмирающего ленного союза заняла другая организационная форма. Как этот союз разрушил Каролингскую империю, – которая, если она в действительности была такой, как это выглядит на бумаге (Dungern O. von. Staat und Volk durch die Jahrhunderte. Graz: Leykam, 1911; о фактах прежде всего см.: Dopsch A. Die wirtschaftsentwicklung der Karolingerzeit, vornehmlich in Deutschland. Bd. 1–2. Weimar: Hermann Bö hlaus Nachfolger, 1912–1913), на самом деле настолько приблизилась к форме государства, что точка зрения Зома, согласно которой Франкская империя представляла собой государство и лишь позднее утратила этот характер, может оказаться верной, – так, в свою очередь, он сам был разрушен процессом патримониализации или аллодификации ленных поместий, в результате чего возникает новая, эгоцентрическая жизненная форма, в которой государство как особенный институт становится социальной необходимостью. Античный civitas – племенной союз во главе с королем – Франкская империя – ленный союз – сеньориальный союз: все это различные типы Средневековья, сменяющие друг друга в исторической последовательности, но не в каком-то имманентном процессе развития.

14

Сеньоры, замки которых располагались в удалении, как, например, графы фон Арко и Лодрон в Тироле, в полной мере использовали свое выгодное положение (Sartori-Montecroce T.R. von. Beiträge zur österreichischen Reichs- und Rechtsgeschichte. Bd. 2: Geschichte des landschaftlichen Steuerwesens in Tirol. Innsbruck: Wagner, 1902). Литература по этой теме весьма богата. Например, об иной ситуации в Богемии см.: Gindely A. von. Geschichte der bö hmischen Finanzen von 1526 bis 1618 // Denkschriften der Kaiserlichen Akademie der Wissenschaften, Philosophisch-Historische Classe. 1869. Bd. 18. Heft 2.

15

Финансы были движущим фактором прежде всего во внутренней политике монарха, тенденции которой – например, благоприятствование крестьянству и вообще стремление занять положение защитника интересов «страны» – объясняются в первую очередь финансовыми интересами и ситуацией, обусловленной классовой точкой зрения сословий: именно финансовая необходимость подгоняла монархов и заставляла сословия отступать.

16

К этому моменту в жизни народов лучше всего подходит теория немецкого Бёрка – Галлера. Однако его заслуга состоит не в этом, а скорее в том, что он одним из первых попытался дать реалистическую философию феномена государства и способствовал легитимации этой точки зрения в противовес юридическим схемам. Его труды следует расценивать как – разумеется, не в полной мере удавшуюся – попытку создания «естественной теории государства» в духе К. Франца, содержащую очень много здравого смысла в часто кажущихся несколько примитивными фразах.

17

При оценке подобных попыток следует принимать во внимание три обстоятельства. Во-первых, бесконечное разнообразие точек зрения, с которых может представлять интерес сущность государства. Но для каждой из этих точек зрения в нем оказываются важными различные моменты. С каждой из них сама эта сущность представляет собой нечто иное и с каждой – что нам не так-то просто признать и что в случае непризнания ведет к многочисленным бесполезным контроверзам и мнимым «проблемам» – это иное истинно. Если, например, кто-то желает выявить метафизический смысл государства, то уровень и горизонт его рассмотрения не пересекаются с нашими. Или если кто-то дает определение государства с юридическими целями, то это не имеет ничего общего с нашей целью. Для нас речь идет только об исследовании определенного исторически данного, четко очерченного фактора социальной жизни. Во-вторых, одно лишь понимание процесса возникновения какого-либо социального феномена само по себе еще не раскрывает ни его «сущности», ни его «смысла», ни его «культурного значения», ни его «внутренней логики». Если бы финансово-социологическая точка зрения позволяла нам постичь только генезис государства, то мы постоянно оказывались бы в положении человека, пытающегося «объяснить» впечатление от ландшафта посредством изучения его геологии. Заметим, что мы отнюдь не впадаем в заблуждение, состоящее в стремлении отыскивать сущность явления в движущих силах его возникновения и затушевывать своеобразие уже возникшего типа, ретроспективно разлагая его на зародыши. В-третьих, всякий реалистический анализ государства произрастает, так сказать, на уже испорченной почве. Тенденция, характерная для современных почитателей государства, видеть в нем в максимальном масштабе нечто «наивысшее» и «всеобъемлющее» расширяет современное понимание государства далеко за его истинные измерения – подобно тому, как фасадная техника визуально увеличивает многие ренессансные церкви. Если в какой-то неправдоподобной аберрации все культурные смыслы подчиняются целям государства, то в силу объема оно становится какой-то гигантской абстракцией, охватывающей всю социальную жизнь, все ее институции и прочие реалии. Тот, кто говорит о государстве там, где имеется какая-либо социальная организация, разумеется, обнаруживает его повсюду, – но оно теряет все то, что характерно для государства. Естественно, то же самое относится и к государству как воплощению нормы, как к порядку вообще.

18

Это объясняет феномен, обозначаемый как «объективность» культуры, понимание культурных продуктов как сверхиндивидуально санкционированных норм – в противоположность субъективистскому расщеплению культуры свободной экономики.

19

Не следовало бы говорить: государство делает то или это. Всегда важно знать, кто или чьи интересы приводят государственную машину в движение и кто говорит от ее имени. Такое понимание должно быть неприемлемо для каждого, кому государство представляется высшим благом народа, вершиной его достижений, средоточием всех его идеалов и сил. Однако только такое понимание соответствует действительности. Оно ко всему прочему включает в себя и все то, что является правильным в самой по себе ошибочной теории, согласно которой государство представляет собой не что иное, как средство эксплуатации, находящееся в распоряжении господствующего класса: ни идея классового государства, ни представление о государстве как о реальности, возвышающейся над всеми партиями и классами в качестве просто организованной «целостности», не адекватны сущности государства. Однако ни одно из этих воззрений не взято из воздуха: государство так или иначе отражает соотношение социальных сил, даже если само оно и не является всего лишь их простым отражением, поскольку государство способствует возникновению идеи государства, в которую народы в зависимости от обстоятельств вкладывают те или иные смыслы, пусть даже оно отнюдь не является порождением абстрактной, охватывающей всю социальную целостность идеи государства.

Загрузка...