Думаете, разыгрывать придурочного легко? Ляпнул что-нибудь невпопад, запел не ко времени, заплясал – и дело с концом? Как бы не так. Еще надо следить за выражением лица, чтобы оно было блаженно-дурацкое, как у Эстебана Тоски, и по возможности не попадаться на глаза Рафаэлю Пьятте. Глаза у него цепкие и умные, и порой в них загораются искорки смеха. Я бы с удовольствием подружился с Пьяттой, одна беда – он начальник охраны на губернаторской вилле и, следовательно, мой враг номер один.
Дружить со Спиро Тоски я тоже не мог. Представляете: дружить с губернатором? Однако я второй день жил на его вилле, ел с ним за одним столом и изображал его полоумного сына.
Вилла «Ванда» расположена в пригороде Альба-Лонги, на склоне горы. Из окон, выходящих на юг и запад, видно море, красные черепичные крыши города и зелень его садов и парков. Альба-Лонга далеко растянулся вдоль побережья и очень красив ночью. По крайней мере, так говорят; сам я города пока не видел. Еще немало надо повидать, прежде чем меня раскусят и вышвырнут с виллы. К счастью, Спиро Тоски до сих пор не заподозрил обмана.
День, как положено, начался с завтрака. Мы с губернатором сидели за столом, а слуги подносили, накладывали, наливали, убирали. Недурной штат содержит наш губернатор. Не иначе как за казенный счет.
Деревянные жалюзи были подняты, окна раскрыты, и в столовой витал аромат цветущего парка. Хрусталь сверкал, столовое серебро блестело, тонкий фарфор просвечивал на солнце. Смуглое, холеное лицо Тоски светилось довольством, черные с проседью волосы были аккуратно расчесаны и сбрызнуты лаком. Скоро ему ехать в Альба-Лонгу, заниматься делами государственной важности. А пока он смакует деликатесы, поглядывает на обретенного вчера сына и никак не придумает, о чем разговаривать с юным придурком.
Поэтому я развлекал себя сам: мурлыкал песенки, постукивал ногами по мозаичному полу, мастерил из салфеток фигурки зверей и рассаживал их на блюда. Эстебан за едой всегда мурлычет и стучит, а делать зверей не умеет.
– Эстебан, сынок. – Губернатор откинулся на спинку стула и закурил американскую сигарету. На людях он патриотично курит местную дрянь, но дома предпочитает заграницу. – Я скоро уеду работать…
Известно, как он работает: плоды трудов налицо. Эсталусия, и без того беднейшая провинция в стране, за время его правления вконец обнищала.
– Да, уеду работать. А ты сходи в парк, погуляй. Посмотри фонтаны и бассейн. Только не лови золотых рыбок.
– Не буду. – Рыбок я ловил накануне, едва появился на вилле. Ни одной не поймал, но воду взбаламутил и до слез насмешил охрану. – Сегодня я стану их жарить.
– О мадонна, – вырвалось у Тоски. – За тобой нужен глаз да глаз.
– Отра-ава, мне нужна отра-ава, – запел я во все горло, – чтоб отравить тебя, о злой тиран!
– Иди в парк, – велел губернатор, подымаясь из-за стола.
Полоумный сын его уже порядком утомил. Я тоже подустал ломать комедию и поспешил убраться подальше от всевидящего ока Рафаэля Пьятты: видеокамеры в доме натыканы на всех углах. По дороге я заглянул к себе в комнату, сунул в карман плейер, для виду нацепил наушники и убежал в парк.
Прошелся по широким аллеям его парадной, ухоженной части, поглядел на фонтаны, среди которых стояли мраморные скульптуры – копии знаменитых античных оригиналов. Среди прочих я обнаружил Афину Палладу с крылатой Никой на ладони и Венеру Милосскую. У Ники оказалась хорошенькая и явно глупая головка, а Венера была с руками. Видимо, современный скульптор не представлял, что ей с ними делать, и Венера держала их как-то странно.
Солнце поднималось выше и начинало печь. Я перебрался в северную часть парка, что тянется вверх по склону горы позади дома. Клумбы там запущены, газоны заросли молодыми дубками и платанами. Старые деревья широко распростерли ветви, и густой воздух под ними казался зеленоватым. Здесь тоже попадались скульптуры – старые, изъеденные временем и непогодой. Одинокие, гордые, отстраненные от суеты и показухи. Казалось, они глядели на меня с осуждением, не одобряя авантюру, в которую я ввязался.
Мощеная аллея вывела к стене парка. Стена была сложена из дикого камня, а поверху шла проволока в три ряда. В одном месте опоры были погнуты, и если забраться вон на то дерево, с ветки можно шагнуть на стену… Что я и сделал. Переступил через проволоку и спрыгнул вниз.
Пологий склон зарос травой и рощицами низкорослых деревьев. Макушка горы была голая и походила на островерхий серый шлем; в небе над этим шлемом висело прозрачное облачко.
В траве свиристели цикады. Кроме них, вокруг была тишина; моего побега с виллы никто не заметил. Замечательно. Пройдусь по лугу и вернусь тем же путем. Сделав первый шаг, я невольно обернулся – и уставился в глазок укрепленной на стене видеокамеры. Тьфу, пропасть. Нигде не скроешься.
С равнодушным видом я отвернулся и пошагал через луг. Пять шагов, десять, двадцать. В мониторной сидит дежурный и наблюдает меня на экране. Ладно, приятель, смотри – а я тебя развлеку; заодно поддержу репутацию придурочного. Включив плейер, я пустился в пляс. Это я умею. И люблю.
Позабыв, что стараюсь для охраны, я вошел в раж. Мускулы требовали движений – сильных, стремительных, свободных. Здорово! Казалось, еще чуть-чуть – и меня подхватит внезапный вихрь, я помчусь над лугом, над деревьями, над вершиной горы…
И тут взвыла сирена. Сорвав наушники, я крутанулся, высматривая полицейских, солдат или иную напасть, никого не увидал и со всех ног пустился к стене. Одним махом взлетел на нее и соскочил внутрь. Сирена заходилась в вое. Неужели этот шум – оттого, что я улизнул с виллы?
Недоумевая, я двинулся к дому. Что же – меня хотят держать взаперти? А какой интерес безвылазно торчать на «Ванде»? Я-то приехал мир посмотреть.
К вою сирены прибавился посторонний звук: чоп-чоп-чоп. Я прислушался. Вертолет. Он прошел в стороне, над кронами деревьев. Ясно: охрану подняли в ружье не из-за меня. Но что ж там такое, куда полетел вертолет? Жаль, за ним не побежишь – Эстебану Тоски не след проявлять излишнее любопытство. Может, на виллу напали «Освободители Эсталусии»? Чем черт не шутит: вдруг они от бестолкового шума перешли к боевым действиям? Сомневаюсь: уж больно нелепые были лозунги на их маленькой демонстрации, которую недавно показывали в новостях; а от интервью какого-то их деятеля в «Эсталусия Эспрессо» я чуть со смеху не помер. Да и выстрелов не слыхать.
Ладно, придется идти домой.
Залитая солнцем резиденция Спиро Тоски сверкала стеклами; зеленоватые стены и белые колонны, казалось, усиливали этот блеск. Перед домом, у подножия лестницы, два фонтана рассыпали сверкающие струи воды. Я сунул голову в прохладную водяную кипень. Хорошо. Отжав волосы, двинулся вверх по ступеням; мокрая футболка приятно холодила плечи.
Отворились стеклянные двери, вышел охранник в белой рубашке с галстуком.
– Эстебан, пойдем со мной.
– Куда? – я вмиг насторожился.
Лицо у парня было серьезное. Когда у охраны такие лица, наверняка стряслось нечто из ряда вон.
Мы двинулись по первому этажу направо. Там находится берлога Рафаэля Пьятты, соображал я. Что нужно от меня начальнику охраны? Сперва сирена, затем вертолет, и вот теперь меня ведут к Пьятте. Зачем? Неужто он раскрыл мой обман? Но при чем тут вертолет и сирена?
Охранник толкнул одну из дверей, пропустил меня внутрь и вошел следом. Мониторная. По стенам голубовато светились экраны, перед ними стояли три кресла. В центральном, положив руки на пульт, сидел Пьятта – лет тридцати пяти, поджарый, с благородным профилем испанского идальго. В кресле справа напряженно выпрямился губернатор, на его холеном лице читалось волнение. Разве он не уехал? – мимоходом удивился я. Видать, не слишком торопился к государственным делам. Одно кресло оставалось свободным, а за спиной Пьятты стоял молодой охранник, тоже с очень серьезным видом. Здешняя охрана мне симпатична. Уж не знаю, где Пьятта их берет, но, по-моему, все они – с высшим образованием, и напоминают моего тренера из университетской команды.
– Эстебан, садись, – велел Пьятта.
Я развалился в кресле. У настоящего Эстебана Тоски нет чувства опасности, мне тоже не годится выказывать тревогу.
– Ты никого не видел на лугу? – спросил губернатор.
– Цикад было много, – безмятежно отозвался я.
– Смотри сюда, – начальник охраны ткнул пальцем в один из экранов и нажал клавишу на пульте.
Экран мигнул, его закрыла какая-то тень. Тень отодвинулась и превратилась в человеческую фигуру. Человек обернулся; я узнал собственную физиономию. Ах вот как. Нам показывают запись событий на лугу. Ну что же, поглядим, как я смотрюсь со стороны.
Неплохо смотрюсь: придурок придурком. И пляшу сносно. Хотя я ожидал, что будет лучше. Слишком резкие, размашистые движения, чересчур много агрессии. Это боевой танец, он не годится для дискотек с девушками…
Мы все таращились в экран. Луг, рощицы, я пляшу. Ну и что? Из-за чего сыр-бор загорелся?
Ага! На краю ближней рощи возник мужской силуэт – и тут же прянул назад, под прикрытие листвы. Крупный план: парень в мониторной заметил чужака, решил рассмотреть поближе. Разглядишь его, как же. Стоит в тени ветвей, только и разберешь, что у него высокая ладная фигура. Значит, я пляшу на лугу, а он подглядывает из кустов.
Неизвестный вдруг вытянул руку; в ней был пистолет. Целится! В меня! За что?
Пистолет дернулся.
– Это включили сирену, – пояснил губернатору начальник охраны.
Чужак снова прицелился. Шли секунды. Я улепетывал к вилле, а он держал меня на мушке. Затем спокойным движением убрал оружие и растворился в переплетении ветвей.
Пьятта выключил запись; на экране появилось изображение пустого луга. Тоски шумно перевел дух и спросил:
– Эстебан, что ты об этом скажешь?
Я придал себе вид чрезвычайного глубокомыслия. Что сказал бы Эстебан? Понятия не имею. В него сроду никто не целился.
– Жаль, тот парень не стрелял, – выдал я первое, что пришло на ум.
Начальник охраны покривился: придурков он на дух не выносил. Губернатор поднялся на ноги.
– Рафаэль, за Эстебана отвечаешь головой!
Пьятту опять перекосило. Незачем напоминать ему об обязанностях, он про них не забывает. Он повернулся ко мне.
– У тебя есть враги? – Черные глаза впились мне в лицо.
– Не знаю, – ответил я искренне. Откуда у Эстебана враги? А у меня?
– Подумай, – Пьятта встряхнул меня, как щенка.
– Рафаэль! – осадил его Тоски. – Оставь мальчишку и думай своей головой. Эстебан, ступай к себе.
Я с неохотой ушел. Хотелось услышать, что скажет начальник охраны. Наверняка будут усилены меры безопасности, и выход с «Ванды» окажется для меня закрыт. Вот досада…
У себя в комнате на втором этаже я забрался с ногами на постель и отвернулся от угла, в котором, по моему мнению, находилась скрытая камера. Не могу размышлять с идиотским выражением на лице, а поразмыслить есть о чем. А камеру надо будет как бы невзначай чем-нибудь завесить.
Эстебан Тоски – мой двоюродный брат. Он слабоумный оттого, что его, семимесячного, уронили на пол. Судя по тому, как не отвечает на вопросы тетка Эдда, как сердито начинают блестеть ее глаза, малютку уронил Спиро Тоски, в то время еще только мечтавший о государственной карьере. Эдда развелась с ним, когда Эстебану исполнился год. Тоски с тех пор успел снова жениться и овдоветь – и вот уже лет пять несет свое вдовство торжественно, как флаг. Кроме Эстебана, других детей у него нет.
Моя мать тоже разошлась с мужем. Мать и Эдда – двойняшки и всю жизнь стараются во всем походить друг на друга. Они – светловолосые добродушные северянки; обеих к сорока годам разнесло, и они выступают неторопливо, бережно несут свои телеса и никогда не ходят к морю плавать.
Сколько себя помню, денег в доме не водилось. Мой отец, по слухам, укатил за границу, мать не получала от него ни гроша. Тоски, который делал карьеру, аккуратно выплачивал алименты, однако мы жили на эти деньги вчетвером. Матери в голову не приходило подыскать работу, а тетка носилась с Эстебаном и ни на минуту не оставляла без присмотра, даже в больнице, куда его отправляли уже раз пятнадцать.
Окончив лицей, я поступил на юридический факультет столичного университета и проучился год. Мечтал стать криминалистом. Увы – учебу пришлось бросить и пойти работать. Да только в нашей деревне много не заработаешь, хоть сутками торчи на водноспасательной станции. Я и торчал, по две смены. Море, пляж, разморенные солнцем туристы. Каждый божий день – море, пляж, туристы. Удавиться можно. Одна отрада – книги, которые я таскал с собой на вышку: детективы и научные труды. Гору литературы прочел. Однако не приведи Господь увлечься и проворонить какую-нибудь беду. Напарники мои – Мануэль и Лоренцо – такие, что надежды на них никакой. Да и туристы попадались – еще те экземпляры. С аквалангами плавают все кому не лень, обязательного инструктажа нет, и вообще на кой ляд слушать нравоучения мальца, который скатывается с наблюдательной вышки, бежит через пляж в белой футболке и шортах и вид имеет совсем не солидный. Вот было б у меня пивное брюхо, седая шевелюра и мундир с золотым позументом – тогда другое дело. За отсутствие позумента и инструктажа порой приходится платить дорогой монетой.
Прошлой осенью, в бархатный сезон, явились на пляж молодые супруги – прибыли в Эсталусию провести медовый месяц. Дорогие акваланги, маски с шестью иллюминаторами, камера для подводных съемок. Чуяло мое сердце, что у пижонов дело кончится плохо. Подошел я к ним, учтиво поинтересовался, сколько погружений на счету и не нужен ли какой совет. Супруг отмахнулся: дескать, отвали, не учи ученого. Сам по-эсталусийски ни слова, а мой английский ему, видно, не понравился. Ладно. Навьючили они аппараты, поплыли. Штиль, вода прозрачная, и на дне есть, что посмотреть. Но вскоре гляжу: молодожены возвращаются. Парень снимает маску, а морда в крови. Я хвать аптечку – и бегом. У него из носа кровь хлещет, под глазами синяки жуткие; жена в истерике. Он, видите ли, забыл, что при погружении надо выравнивать давление под маской. Мол, присасывается – ну и черт с ней, он перетерпит. Так и провел медовый месяц с синячищами.
Впрочем, спасателей нигде особенно не уважают; я уж привык. Девушкам говорю, что я студент-юрист, а на пляже подрабатываю на карманные расходы.
И вдруг Эстебану пришло письмо от губернатора. В Тоски неожиданно проснулись отцовские чувства, и он приглашал сына погостить. В первую минуту я чуть не сдох от зависти. Из нашей деревни – в Альба-Лонгу! Затем опомнился: тетка ни в жизнь не выпустит свое сокровище из-под крыла, и Эстебан никуда не поедет. Вот горе-то! Ну, то есть, кузену все равно, а мне…
– Я сам поеду, – сказал я.
Что тут началось! Эдда кричала, что губернатор – сукин сын и ни один порядочный человек не должен ступать на порог его дома. (Что четверо порядочных восемнадцать лет жили на губернаторские деньги, в ту минуту позабылось.) Мать причитала, что я – кормилец и опора семьи, да и не сойду за больного брата, и вообще нечего мне делать в городе, где столько соблазнов. Эстебан при этом напевал непристойную песенку, которую подслушал у соседей.
Осточертело мне все. Я слетал к начальнику станции, договорился, что уеду на неделю-другую – больше, полагал я, в губернаторском доме обманом не продержаться, ночью собрал вещички, а утром сел на автобус и махнул в Альба-Лонгу. Угрызения совести меня вовсе не мучили. Тоски восемнадцать лет в глаза не видел ни бывшую жену, ни сына; какая ему разница, кто приедет на его хлеба? Я даже лучше, чем кузен, поскольку с Эстебаном надо возиться, как с малым ребенком, а я обхожусь своими силами. Губернатору вскоре избираться на второй срок – вот он и строит из себя чадолюбивого папашу.
И что же? Стоило появиться на вилле, неизвестный берет меня на мушку. И не стреляет при этом. Почему? Кто он такой и за что хотел меня убить?
Сидя на постели, ответов не найдешь. Может, Рафаэль Пьятта их отыщет?
И к вечеру Пьятта сыскал. Генерала Макнамару.