Несколько темных фигур, прижимаясь к высоким заборам коттеджей, двигались со стороны окраины, где только что слышались звуки автомобильных моторов на низких оборотах. Окраина райцентра спала, и только в нескольких домах еще горел свет. Где-то в ночи залаяла собака, ей ответила вторая. И вот уже разноголосый хор с остервенением рвал тишину. Так же неожиданно собачья «перекличка» стал утихать. И только какая-то неугомонная шавка продолжала звонко и призывно тявкать в соседнем переулке.
Фигуры остановились у одного из коттеджей, сгрудились, затем присели под забором, собранным из листового шифера и железных столбов.
– Точно нет собаки? – хрипловатым шепотом спросил мужчина.
– Точно, зуб даю, Череп! – ответил ему другой, нетерпеливый.
– Зуб! – хрипловатый усмехнулся. – Я тебе, если что, не зуб, а челюсть выворочу! Собаки всякие бывают. Она, может, притаилась и ждет, когда мы полезем через забор. А потом начнет из тебя мясо рвать. Это как ее выучить! Хозяин бывший мент!
– Ме-ент! – довольным голосом ответил второй. – Череп, ты мне его отдай, а?
– Он мой! – голос хрипловатого стал злым. – Он мне за братана ответить должен. Я поклялся. И ты, Жбан, мне под руку не лезь!
– Ладно, чего ты! Я, что ли, не понимаю? Братан – дело святое. Череп, погнали, а? У них там гулянка в самом разгаре, самое время под шумок заявиться.
– Давай, – разрешил хрипловатый.
Ловко, как будто специально тренированными движениями, темная фигура перемахнула через забор. Послышался негромкий металлический звук отодвигаемой задвижки. Тихо скрипнула петля калитки. Несколько человек бросились через неосвещенный двор к веранде. Последним, аккуратно прикрыв калитку, неторопливо вошел тот, кого называли Черепом.
В большой гостиной на первом этаже пели, дружно с прибаутками поднимали рюмки. И когда распахнулась дверь и в проеме показалась фигура незнакомого парня, никто особенно не удивился. Мало ли, может, кто из соседей? Но когда в комнату один за другим стали врываться все новые и новые незнакомые люди, то поняли, что пришла беда. Но никто не успел ничего сделать. Крепкие парни, даже не скрывая своих лиц, мгновенно окружили большой праздничный стол, сверкнули лезвия отполированных ножей.
Били ловко, умело и с наслаждением. Лезвия сверкали под подбородками жертв, впивались в грудь, в спину, под лопатку. Удар следовал за ударом, и никто из жертв не успел толком крикнуть. Двое бандитов свалили ударом кулака девушку лет двадцати, сидевшую с краю стола. Один схватил ее за руки и, вытянув их над головой, прижал к полу коленом. Второй навалился всем телом, разодрал на груди блузку вместе с белоснежным кружевным лифчиком, впился жадными губами в нежную грудь. Пальцы с непромытыми ногтями тискали тело и терзали, а из горла насильника вырывался животный хрип. Девушка билась в истерике, обезумевшие глаза смотрели, как брызжет со всех сторон кровь, как вскрикивают и стонут умирающие. А рука парня потянулась вниз по бедру, рванула юбку, стала сдирать и рвать кружевные трусики.
– Косой, кончай! – раздался в дверях хрипловатый голос. – Я что велел делать?
– Я… щас, Череп… – задыхаясь от возбуждения, ответил насильник, – ща кончу… кайф… сука!
– Косой! – грозно прикрикнул главарь.
– Все, Череп, все… – задыхаясь и дергаясь в конвульсиях, прохрипел насильник, – все уже…
Он устало приник головой к обнаженной трепещущей груди, а его рука потянула из кармана нож. Блеснуло, перерезая горло девушки, лезвие, и ударила струя крови. Окровавленный нож несколько раз поднялся и опустился под левым соском. Тело девушки дергалось и выгибалось при каждом ударе, из перерезанного горла раздавался булькающий предсмертный хрип.
Главарь с прищуром осмотрел комнату и кивнул одному из своих помощников наверх, в сторону лестницы, ведущей на второй этаж.
Андрей Иванович Борисов в свои тридцать пять лет был знаменит не только в Романовской области Краснодарского края. Умный рачительный хозяин, отличный руководитель, великолепный специалист, он за десять последних лет создал агропромышленный комплекс, который не столько по масштабам производства, сколько по новаторству, по уровню технологичности, культуре производства превзошел своих конкурентов на юге России.
А начинал он свою карьеру простым зоотехником, молодым выпускником Сельскохозяйственной академии в третьеразрядном хозяйстве. Три года Борисов присматривался, набирался опыта. За три года он убедился, что его начальство лениво и туповато, что перспектив у хозяйства выбраться из долгов и помимо государственных субсидий начать зарабатывать самим нет. Борисов сделал несколько попыток улучшить производственный процесс за счет внедрения современных сельскохозяйственных технологий, но уперся лбом в стену. Администрация хозяйства не приняла его предложений, продолжая пребывать в полусонном бездействии и лени. С этих пор цели молодого амбициозного специалиста круто изменились. Борисов огляделся по сторонам и принял решение. По всей науке он составил план будущего бизнеса, за гроши взял в аренду молодняк телят в соседнем разваливавшемся хозяйстве, а через определенное количество лет сдал на мясо с таким весом, что удивился сам. Наука – великая сила. И на следующий год все завертелось. Кредиты, договоры, контракты. Теперь он собственник и генеральный директор такого комплекса, что на него с уважением смотрели фермеры из Канады, приезжавшие с делегацией в область в прошлом году.
От совещания, на которое его пригласили к вице-губернатору области, Борисов многого не ждал. Он уже давно не надеялся на местных чиновников, они были не в состоянии сколько-нибудь серьезно повлиять на положение сельского хозяйства в области. Иных методов, кроме безудержного вливания денег в отрасль, они придумать были не в состоянии. Занятие это малоэффективное для отрасли, потому что контроль за расходованием бюджетных средств был слаб. А может, потому и был он слаб, полагал Борисов, чтобы у чиновников была возможность отхватить солидный кусок для своего кармана. Он и сам не раз пользовался жадностью чиновников для решения собственных производственных вопросов. Где мясом, где наличными деньгами, где видимостью спонсорской помощи.
Высокий, худощавый, в дорогом костюме и с короткой стрижкой рано поседевших волос, Борисов стремительно вошел в зал для совещаний. Все присутствующие как по команде обернулись к нему. Кто смотрел с уважением, кто с завистью, а кто и с затаенной неприязнью.
Совещание вел Михаил Иванович Остапенко – заместитель главы администрации района, курирующий сельское хозяйство, взаимодействие с районными органами местного самоуправления и еще кое-какие вопросы. За большим овальным столом сидели несколько руководителей отделов и управлений, руководителей местных государственных, муниципальных и частных предприятий. Сельскохозяйственный профиль представлял только один Борисов. Он это заметил сразу.
– Ну что, давайте начинать, – постучал карандашом по столу Остапенко, закончив о чем-то переговариваться со склонившимся к нему начальником юридического управления Кадашкиным. – Господа, основной вопрос сегодняшнего совещания касается инвестиционной политики области в целом и некоторых предложений зарубежных инвесторов в частности. Особенно тех, которые напрямую касаются нашего района.
Борисов ругнулся про себя и мельком глянул на наручные часы. Прежде чем приглашать на расширенное совещание, его могли бы заранее ознакомить с инвестиционным портфелем. О чем совещаться, если он не знает сути предложений, не провел предварительных расчетов, не проанализировал ситуацию. Никаких решений сейчас он принимать не будет, да и никто другой тоже.
Хрипловатый барственный голос Остапенко звучал монотонно, а на дородном несколько обрюзгшем лице сохранялось выражение ленивой снисходительности.
Слово получил представитель министерства инвестиционной политики. И посыпались цифры. Создавалось впечатление, что этот чиновник пришел сюда для бравурного отчета, а не ради того, чтобы заинтересовать производителей.
Довольно бодро было отрапортовано об инвестированных суммах в прошлом году, руководителям было предложено сообщить об эффективности реализуемой совместно с правительством области и руководством района программы. Борисов все еще не понимал сути этого совещания. Но когда минут через тридцать наконец озвучили интересное предложение от некоего международного холдинга, он догадался: весь этот спектакль построен именно ради этого предложения. И предприятия на совещании были представлены из разряда «придворных», это Борисов хорошо знал, и повестка дня была выстроена специально так, чтобы создать видимость всеобщего успеха. Это Борисов тоже понял.
– Таким образом, Андрей Иванович, – подвел черту вместо своего шефа Кадашкин, привычным движением пригладив непослушные жесткие темные волосы, которые постоянно выглядели растрепанными, – таким образом, вы получаете возможность обновить и расширить парк оборудования, выйти на новые объемы производства и большую номенклатуру продукции. Со своей стороны я добавлю, что руководство области готово поддержать данный инвестиционный проект пакетом госзаказа. По представленным потенциальным инвестором расчетам видно, что себестоимость продукции на выходе довольно низка. Самая низкая в нашей области.
– А не кажется вам, – перебил сочный баритон Борисова речь юриста, – что меня следовало бы заранее познакомить с предложением, если вы строите на нем определенный расчет и районный бюджет. Я не видел расчетов инвестора и не могу судить, насколько они оправданны. Возможно, на уровне области они выглядят и привлекательно, но глупо было бы мне при моих объемах производства замыкаться в рамках одной области. А что касается названного вами холдинга, то эту структуру я знаю прекрасно и давно. Международным его можно назвать с большими натяжками. Это во-первых. Во-вторых, холдинг не имеет сельскохозяйственного профиля. Он вообще не имеет никакого профиля – это профессиональные посредники, фактически финансовая группа. Каковы объемы и сроки возврата инвестиций по их расчетам?
– Вообще-то речь не идет о возврате, – осторожно ответил Кадашкин. – Суть предложения состоит в том, что холдинг предлагает инвестиции в основные средства. Так сказать, долевое участие. А сумма…
И тут глава юридического департамента назвал сумму. Борисов почти с ненавистью посмотрел на узкое остроносое лицо главы юридического управления, на вальяжного грузного Остапенко, который с сосредоточенным видом перекладывал какие-то бумаги на столе. Это была уже не первая попытка влезть в бизнес Борисова. Объемы, которые предлагали инвестировать в его производство, сделают его самого мелким дольщиком. И Борисов тут же озвучил эту мысль.
– Да что вы все, Андрей Иванович, подвох-то во всем видите! – небрежно и с укоризненными интонациями старшего товарища вставил Остапенко. – Никто вас не собирается грабить. Вы останетесь при своей прибыли, а может, еще и при большей. Общие объемы-то, как я понял, значительно увеличатся.
– А вы представьте себе, что я принял решение, – усмехнулся Борисов, – а новый совет директоров принимает решение на ближайшие пять лет направить прибыль на расширение производства и не выплачивать дивиденды дольщикам. Меня жена кормить будет?
– Да бросьте вы прибедняться. У вас зарплата, как у всего моего аппарата, вместе взятого.
– Да-а! – усмехнулся Борисов, сдержавшись, чтобы не дать совет не считать чужие деньги. – А кто мешает совету директоров уволить меня?
– Извините, по законодательству… – начал было пояснять Кадашкин.
– Знаю я законодательство! – резко перебил Борисов. – Это делается элементарно: проводится решение о целесообразности назначения нового руководителя для большей эффективности в условиях реализации новой инвестиционной программы. Меня ваше предложение не устраивает. Прошу прощения.
С этими словами Борисов рывком поднялся из кресла, кивнул присутствующим и направился к двери. Он уже дошел до лифта в середине длинного коридора, когда сзади послышались торопливые шаги.
– Андрей Иванович, позвольте на секундочку!
Борисов повернулся к обратившемуся к нему Кадашкину.
– Андрей Иванович, я хотел вам еще кое-что сказать! Так сказать, наедине и неофициально. Давайте отойдем.
Борисов позволил отвести себя за локоть чуть в сторону, к небольшому холлу напротив лифтов. Сегодня ему все не нравилось, все было как-то не так, поэтому он решил выслушать юриста, в надежде все-таки понять, что вокруг него происходит.
– Вы слишком поспешили с выводами, Андрей Иванович, – сдержанно начал говорить Кадашкин. – Все ведь понимают, что ваш бизнес без вас – ничто. Вы его подняли с самого нуля, выносили, выстрадали…
– А если без поэтических отступлений? – насмешливо предложил Борисов.
– А без поэтических, – тонкий крючкообразный нос Кадашкина хищно заострился, – без поэтических я бы сказал вам следующее. Прислушайтесь к предложению областного правительства. Ваша слишком откровенная позиция независимости кое-кого злит в этом здании…
– Могу перестать сюда приходить.
– Вы все шутите, а дело-то серьезное. На вас делаются большие ставки, вы можете получить огромные блага от сотрудничества с властью. Вы просто нарываетесь на то, чтобы остаться без поддержки.
– Знаете что, Сергей Сергеевич! – сказал Борисов, которому этот разговор наскучил. – Я давно уже вижу, что кое-кто хочет войти ко мне в долю, не ударив палец о палец. И с какой стати я должен идти навстречу в вопросах, которые мне невыгодны? Руководите с умом областью и районом! Ресурсов море, потенциал производства, что промышленного, что сельскохозяйственного, огромный. Так что вам мешает? Как плохому танцору, что ли?
Борисов воспользовался тем, что открылись створки ближайшего лифта, выпустив в холл двух дам самого что ни на есть чиновничьего вида, кивнул Кадашкину и вошел в кабину. Бизнесмен не видел, каким взглядом его проводил руководитель юридического управления.
Уже на улице, на ярко освещенной фонарями парковке возле здания администрации, Борисов сбросил маску угрюмой задумчивости и решительно полез в карман за мобильным телефоном.
– Слушай меня внимательно, Лукин, – сказал он в трубку. – Я сейчас еду к нам в хозяйство, у меня там завтра с утра проектировщики будут, а ты задержись в городе. У Лены в нашем городском офисе возьми папку, черная такая, «Актуализация» называется. Подними все предложения, которые поступали в наш адрес за последние полгода, сделай мне небольшой сводный анализ. Самое главное, установи, кто учредители этих фирм. Подключи службу безопасности.
Дела продержали Борисова в городе почти до самого вечера. И только около шести часов, недовольный и раздраженный навалившимися проблемами, он велел водителю Николаю везти его в хозяйство.
Черный тяжелый «Бентли» сбросил скорость и свернул с трассы на узкую дорогу со стареньким асфальтом. Она тянулась через поля между лесополосами, мимо прудов, заросших по берегам густым ивняком. Машин здесь всегда было мало, потому что дорога вела к двум деревням и к хозяйству самого Борисова.
Бизнесмен с досадой подумал, что он по своей инициативе включил в план расходов на ближайшие три года восстановление этого заброшенного властями шоссе. А ведь здесь не только его машины ездят, тут и деревенские ездят на своих мотоциклах и стареньких «жигулятах», и рейсовый автобус ходит. И никому нет до этого разбитого асфальта дела. Это ли не помощь с его стороны власти? «Болтуны и бездельники, – подумал Борисов со злостью, – а еще дилетанты, которые взялись руководить».
И в этот момент машину рывком потянуло вправо. Александр буркнул какое-то ругательство, но вовремя спохватился – шеф терпеть не мог матерщины. Прижав машину к обочине, водитель открыл дверцу и вылез из кабины. Борисов вздохнул и решил, что и ему не грех вылезти под звезды в прохладу позднего вечера и размяться, пока Александр разбирается с колесом…
– Эх… вот это… – послышался из темноты голос водителя.
Борисов подошел и в свете фонарика мобильного телефона увидел пробоину в покрышке. Сначала он подумал, что колесо лопнуло из-за бокового пробоя, который они получили где-нибудь в городе на рельсах. Но дырка имела удивительно круглую форму. Сомнения бизнесмена не имели дальнейшего развития. В тиши, нарушаемой только легким шелестом листвы придорожного вяза, вдруг раздался хлопок. Борисов вскинул голову в сторону источники звука и тут же понял, что его водитель как-то странно захрипел и стал валиться на асфальт. И тут же самому бизнесмену грудь будто разорвало огнем. Один раз, второй…
Анна Борисова сама родить не могла. И она, и муж это знали и сознательно пошли на риск. В конце концов, кесарево сечение ничем не отличается от обычной операции, но зато у них будет ребенок. Сейчас она лежала в третьем городском роддоме на сохранении. Андрей платил врачам немалые деньги, не считаясь ни с чем, лишь бы беременность протекала нормально. Жаль, не успели чиновники достроить и сдать новейший перинатальный центр, но этого события ждать можно было еще не один год.
Анна вдруг проснулась как от толчка, как будто ее подбросило пружиной. Рука тут же машинально схватилась за круглый живот. Нет, не ребенок, материнское чутье подсказало, что с ним все в порядке. А ужас уже давил и давил на голову, будто накрывал вязким липким одеялом. От этого ужаса некуда было деваться, он обволакивал, давил. И Анна истошно закричала, потому что другого способа избавиться от ужаса не было.
Первой в палату вбежала дежурная сестра. Она увидела, что беременная женщина бьется в судорогах на постели, что подушка валяется на полу, одеяло сползло.
– Анна Ильинична! – медсестра бросилась к женщине, пытаясь прижать ее к кровати. – Господи, да что же с вами! Успокойтесь, все хорошо!
– Беда… – стонала Борисова, корчась как от физических мучений, – беда… с ним что-то случилось, как вы не понимаете!
– С ребенком все в порядке, успокойтесь, – не понимая, в чем дело, убеждала медсестра, – вас недавно обследовали, и причин для волнений нет.
Эта борьба продолжалась почти минуту. Медсестра поняла, что не в состоянии самостоятельно справиться с охватившей пациентку непонятной истерикой. Она бросилась вон из палаты, призывая на помощь. Из соседних палат стали выходить другие пациентки, со страхом прислушиваясь к шуму в VIP-палате. Из ординаторской уже бежали врачи, и кто-то на ходу отдавал распоряжения подготовить инъекцию успокаивающего.
В палате у Борисовой все увидели ужасающую картину. Пациентка лежала на полу с рассеченной от падения бровью, из ее рта вырывались безумные крики, глаза бессмысленно вращались, а руки то шарили по сторонам, как будто в поисках опоры, то хватались за живот, как будто хотели защитить ребенка.
– Беда! С ним случилась беда! Да помогите же кто-нибудь! – стонала женщина и билась в судорогах.
Руки медиков слаженно и привычно подхватили бьющееся тело и снова положили на кровать. Кто-то уже протискивался с готовым шприцем, слышались успокаивающие голоса. Наконец Борисова ослабла. Она не переставала просить помощи, умоляюще заглядывая в глаза медикам, которые прижимали ее к постели, не давая биться и напрягать живот. Она умоляла, но конечности уже переставали ее слушаться, вялость растекалась страшной вязкой волной по телу. Не переставало биться и трепыхаться только сердце в груди и страшная мысль, что с ее мужем приключилась беда.
– Ну, все, я думаю, что ее можно оставить, – послышался за спиной тихий, но властный голос заведующего отделением. – Идите, идите, а я с Анной Ильиничной побеседую. Хорошо, Анна Ильинична?
– Умоляю вас, позвоните мужу, – шептали непослушные губы женщины. – Вы ведь забрали у меня телефон, я не могу позвонить сама…
– Конечно, голубушка, я же вам рассказывал, что работающие мобильные телефоны в этом крыле сбивают тонкую настройку медицинской аппаратуры, – голос врача звучал мягко и укоризненно. Он сел на край постели пациентки и взял ее руку в свою теплую мягкую ладонь. Его глаза смотрели ласково сквозь чуть затемненные стекла очков. – Я вас успокою, голубушка. Андрей Иванович только-только звонил мне и справлялся о вашем здоровье. И я сказал ему, что вы паинька. А выходит, что я вашего супруга обманул! Вон вы тут чего устроили. Как не стыдно, Анна Ильинична, голубушка.
– Он правда только что звонил? С ним все в порядке?
– Конечно же, все в полном порядке. Я больше вам скажу, Андрей Иванович обещал завтра утречком вас навестить. У него срочное дело утром в городе, вот он к вам и заскочит самолично выразить почтение. У нас, конечно, посещение родственниками определено с пяти вечера. Но я думаю, что мы сделаем для вас исключение? Ведь правда?
– Да-да, конечно! Вы так добры ко мне. Вы сделаете исключение? – пальцы Борисовой вцепились в халат врача. – Это очень важно для меня – увидеть мужа.
– Если я обещал, то непременно сделаю, – уверенно заявил врач и полез в карман халата. – А сейчас вам нужно обязательно поспать. Не столько из-за вас, сколько из-за маленького, который сейчас в вашем животе. Вы ему доставили массу неприятных минут, так нельзя, голубушка.
– Я обязательно посплю…
– Давайте-ка я вам сделаю еще один укольчик. Вы уснете, у вас будет исключительно крепкий и здоровый сон.
– Укол? Зачем же… я ведь обещала, что больше не буду…
– Ну-ну, не надо капризничать, Анна Ильинична. Я ведь врач, и мне видней, что требуется для улучшения вашего состояния.
Он уверенно закатал рукав ночной рубашки пациентки, постучал ногтем по шприцу, сгоняя пузырьки воздуха. Борисова смотрела на шприц со страхом. От этого взгляда заведующего отделением передернуло, но он вспомнил свое обещание, вспомнил, что обещали ему.
Врач ушел, потушив свет и тихо прикрыв за собой дверь палаты. Анна Ильинична Борисова лежала откинувшись на подушку и смотрела невидящим взглядом куда-то сквозь стену. Странная пустота стала заполнять ее, сердце стукнуло раз, другой и вдруг дало сбой. Этот короткий миг, когда вместо очередного такого привычного биения сердца вдруг ощутилась пугающая тишина, захватившая дух, сразу вернул страх, животный ужас. Страшно, когда не ощущаешь стука сердца, и на миг мелькает мысль, что следующего удара сердца не последует. Но оно застучало снова, но это успокоения Борисовой не принесло. Она знала, что сейчас умрет. А с ней умрет так и не родившийся ребенок. И что с мужем тоже случилась беда, просто ей никто не хочет об этом сказать. И все, на свете не останется никого… Одинокая слеза медленно скатилась по щеке. Она еще бежала, оставляя влажную дорожку, скатилась на подушку и, впитавшись в ткань, оставила маленькое влажное пятнышко, а женщина была уже мертва.
В своем кабинете заведующий отделением дрожащими руками сдирал с себя белый халат. Содрал, бросил на диван, но потом испуганно схватил снова и стал шарить по карманам. Вот он! Он аккуратно завернул пустой шприц в носовой платок и положил во внутренний карман пиджака. На глаза попался мобильный телефон, и это напомнило о том, что нужно обязательно позвонить.
– Але? Это я! Нет-нет, все в порядке, просто я немного… нервничаю. Да, я все сделал… как обещал…
Старший следователь прокуратуры Иван Трофимович Пугачев сидел в своем кабинете, положив бледные веснушчатые руки на стол, и, глядя на них угрюмо, вспоминал свою жизнь. Когда-то он помнил вот эти самые руки сильными, с розовой кожей и вздувшимися венами. В молодости с этих ладоней не сходили трудовые мозоли. И в квартире и на даче он всегда все делал сам. Но это в молодости, тогда он полагал, что в жизни нужно все делать основательно и самому, и от работы нужно получать удовольствие, иначе такая работа никому не нужна. И человек, работающий без души, тоже никому не нужен.
Да, тогда он так полагал. А потом он стал считать, что работа должна приносить не только моральное удовлетворение. И когда же это случилось, что это был за момент, который Иван Трофимович пропустил? Пожалуй, это был не момент, а полоса удач, когда он шел вверх, когда у него все получалось, когда его хвалили, ставили в пример и пророчили карьерный рост и светлое будущее.
До пенсии осталось два года, а он все еще старший следователь. И ведь не потому, что его перестало ценить начальство, а потому, что ему так было удобнее. Зачем большие посты, зачем большая ответственность, которая достается вместе с этими постами. Лучше быть пониже, но незаменимым, ценным, очень нужным. Вот тогда не тебе надо будет выдумывать, как поощрить ценного работника, какими еще благами его осыпать, чтобы он все время держался при тебе. Нет, об этом пусть думает начальство, пусть оно голову ломает, пусть оно скрывает нарушения, потому что без нарушений, хоть самых маленьких, а все равно не поощришь так, как хочется.
Да, усмехнулся Пугачев, удобно я прожил жизнь. Очень точная формулировка – «удобно»! Я хорошо, очень хорошо делал то, что мне приказывали, я не думал о том, что за этими приказами стоит. И я получал премии по итогам, премии к праздникам, я получал бесплатные путевки в такие санатории и ведомственные дома отдыха, куда не всякие генералы и секретари райкомов партии попадали. И дачный участок у меня в элитном районе, который перестал уже быть дачным, а давно стал коттеджным. Соответственно, и дачный домик превратился в приличный коттедж. И квартира у меня в элитном доме улучшенной планировки, там, где живет и сам прокурор. Это показатель! Сразу видно, чей человек Пугачев.
«Что это, – хмуро думал Иван Трофимович, – совесть стала просыпаться? Поздновато. Уязвленное самолюбие? Это уж совсем поздно. Глаза открылись на все то, что творится в районе? Так ты и раньше все это знал, видел и понимал. Нет, не так. Делал вид, что не понимал, отключал здравый смысл. А теперь вот к старости захотелось уважения к самому себе, а ему, этому уважению, и опереться не на что».
Старший следователь прокуратуры Иван Трофимович Пугачев прекрасно был осведомлен о криминогенной обстановке в районе. И не по тем цифрам, которые попадали в официальную статистику, а истинным. И все эти годы делал вид, что это его не касается. Сейчас он вспомнил, и ему стало страшно. Меньше чем за десять лет в районе было изнасиловано 220 девушек. Это только те, кто подал заявление. А ведь часть из них потом забрали свои заявления. А сколько грабежей, нападений, нанесения тяжких телесных повреждений? Все эти дела были закрыты.
А еще сотни пропавших без вести. Можно, конечно, сослаться на близость Северного Кавказа, клеймить нехорошими словами чеченцев, которые воруют честных граждан, увозят к себе для рабского использования их труда. Такое тоже бывало. Иногда. Но это всегда были работяги, бомжи. А тут идет речь об исчезновении предпринимателей, других достойных людей и их родственников.
Кстати вспомнилось о рабском труде! А ведь есть в районе некая фирма-сельхозпроизводитель «Агро-Нова», которая оскандалилась в начале этого года, предоставив подложные сведения и получив из федерального и краевого бюджетов субсидии на сумму свыше 15 миллионов рублей. Не с этой ли фирмой пару лет назад было связано дело об использовании якобы рабского труда на своих землях? Не раз поступала такая информация. И как-то милиция выезжала на место с проверкой и вроде бы кого-то освободила, но уголовного дела так никто и не возбуждал.
Но это все мелочи. А взрыв гранаты во дворе главы районной избирательной комиссии в 2001 году, а убийство главы администрации Романовского района Василия Запорожца в 2002 году… Дела-то все нераскрытые, и никто их раскрывать не собирается. Это Пугачев знает совершенно точно. Из этой же категории закрытое дело о вымогательстве у гражданина Бондаренко 10 тысяч долларов 2009 года, о расстреле отца и сына Богатыревых в сентябре 2003 года, нераскрытое зверское убийство Анатолия Смольянинова в ноябре 2008 года. Все ты знаешь, старый хрыч, все понимаешь. Ты даже можешь назвать мировых судей Данилова и Маняхина, которые откровенно злоупотребляют тем, что отказывают гражданам в приеме заявлений.
– Разрешите, Иван Трофимович? – без стука в кабинет вошел молодой следователь Володя Черемисов. – Результаты экспертизы получили.
– А? А, результаты. – Пугачев посмотрел на своего помощника мутными глазами, с трудом выходя из состояния глубокой задумчивости. – Да, давай. Что там эксперты накопали?
С Володей Черемисовым Пугачев работал вместе уже больше трех лет. Этот серьезный дотошный парень ему нравился, он сразу оценил знания молодого следователя, аккуратность, вдумчивость, аналитический ум. Черемисов стал ему хорошим помощником, многое ловил на лету, многому быстро научился, многое перенял.
А еще он был очень дисциплинирован и исполнителен. Пугачев только сейчас подумал, что эти качества он все эти годы ценил в Черемисове больше других. «Вот и еще один показатель того, что я старался прожить жизнь удобно, – с горечью подумал Иван Трофимович. – Послушный мне нравился помощник, вот что было удобно, а не то, что он умный».
– Найденная в стороне пуля соответствует тому же оружию, – начал докладывать Володя, – из которого были убиты Борисов и его водитель. Но есть и сюрприз, Иван Трофимович!
– Да? Какой?
– На пуле удалось обнаружить частички каучукового состава материала, из которого изготавливают автомобильные шины. Сейчас в лаборатории пытаются определить по составу материала производителя, но я уверен, что это материал шин автомобиля Борисова. Ему просто прострелили колесо, чтобы остановить в нужном месте.
– И что тебе дает эта информация? – поморщился Пугачев. – Толку от нее…
– Она подтверждает непричастность Величко.
Пугачев внутренне чертыхнулся и почувствовал, что краснеет от стыда. Он не подумал о старике стороже. Он давно уже отучился думать о простых людях, вообще о тех людях, о которых можно было не думать. Александр Васильевич Величко, которого на ферме звали просто Василичем, был ночным сторожем. Иногда он подряжался в промежутке между сменами на починку чего-нибудь, по другим хозяйственным делам. И ездил он на ферму из дома на велосипеде. Самого Василича и его велосипед нашли неподалеку в пруду. Сразу сложилась версия, что Величко подговорили остановить машину своего шефа, а потом убили как свидетеля. Теперь старик вроде бы оказывался непричастен к убийству Борисова.
– Значит, ты считаешь, Володя, что его утопили потому, что он видел, как убивают Борисова?
– Уверен. Или как убивают, или как готовятся.
– Других причин смерти Величко, кроме утопления, не определили?
– Нет. Еще, Иван Трофимович, я подготовил информацию для рассылки по подразделениям внутренних дел. Судя по тому что машина с пробитым колесом с места не двигалась, ее могли увезти на эвакуаторе. Ночью эвакуатор с машиной в кузове – вещь заметная. Могли видеть.
– Могли просто поставить запаску и угнать «Бентли» своим ходом, – возразил Пугачев, постепенно начиная мыслить привычно и освобождаясь от недавних угрюмых размышлений.
– Могли, – с готовностью согласился Черемисов. – На этот счет я тоже подготовил запросы для рассылки. «Бентли» тоже вещь заметная, могли на постах увидеть и запомнить. Я вот чего не понимаю, Иван Трофимович. На кой черт им было угонять машину? Явно же заказное убийство, явно целью был сам Борисов, потому что водителя убили как свидетеля. Зачем связываться с угоном машины? Понятно, что, разобрав ее на запчасти, они выгадают приличную сумму от продажи, но это же улики. Что-то я не представляю себе профессионального киллера, который крадет вещи своей жертвы из жадности.
«Я тоже не представляю, – подумал Пугачев. – И мысль, что это не киллер, а местная распоясавшаяся шпана, которую кто-то тут содержит, пришла мне в голову давно. Это лишний раз подтверждает, что Борисов был неугоден кому-то из местных. Что кому-то нужны деньги Борисова, его бизнес. А убивали просто бандиты, а никакой не профессионал-киллер. Я это понял, но мыслишку эту оставил про запас. Что-то мне подсказывает, что делиться ею нельзя ни с кем и что подтверждение не заставит себя долго ждать».
Внутренний телефон на столе Пугачева издал призывную трель, и оба следователя посмотрели на него с неудовольствием. В начале рабочего дня этот звонок мог означать только вызов к руководству. А таких вызовов никто никогда не любил.
– Слушаю, Пугачев! – пробурчал в трубку Иван Трофимович. – Что-о? А ты… ну да, конечно. Молодец. Спасибо.
– Что-то случилось? – насторожился Черемисов.
– Н-н-да-а, – неопределенно ответил Пугачев, барабаня по столу пальцами и глядя в окно. После продолжительной паузы он закончил свою мысль, но уже в ином контексте. – Вот ведь как бывает, Володя! Пришла беда – отворяй ворота. Борисова убили, а его жена этой ночью скончалась в больнице. Она на сохранении лежала, вечером приступ истерики странный был, а ночью… вроде сердце остановилось. У нее проблемы со здоровьем были, долго не решались они детей рожать. Вот и решились. Ни родителей, ни детей.