Задача настоящей книги – помочь европейскому читателю увидеть период Крестовых походов с другой стороны, глазами людей, бывших в то время врагами христиан. Такой опыт особенно интересен и дает много любопытной информации о средневековом конфликте между христианством и исламом, двумя цивилизациями, у которых было очень много общего. Они основывались на схожих религиозных концепциях, обладали схожей идеологией, и только их борьба за мировое господство привела к конфликту и заставила дойти до крайностей – до фанатизма. В наши дни фанатизма больше нет, по крайней мере среди христиан, но сражения продолжаются, да и причины остались теми же. Мы больше не говорим о кинжалах или молотах веры. Характерной чертой сегодняшнего дня является сочувственное и примирительное отношение к исламу, хотя у другой стороны позиция иная. Тем не менее насилие и антагонизм выплескивается со страниц средневековых хроник и трудов полемистов, и мы имеем обыкновение видеть «врагов» крестоносцев в свете старой религиозной и расовой ненависти, которую более поздние конфликты углубили и усилили. В поэме «Освобожденный Иерусалим» Т. Тассо Клоринда из лагеря Сулеймана желает умереть в своей христианской вере. Те, кто хотят подняться выше такого взгляда на историю и увидеть больше чем один аспект ситуации, должны проанализировать позиции и идеалы противника, его образ жизни и методы ведения военных действий, какими они представляются на страницах трудов арабских хронистов и историков Средневековья. Свидетельства, которые они представляют, такие же множественные и важные, как свидетельства их европейских современников. Конечно, лозунги меняются на прямо противоположные. Так, «сарацинская собака» сменилась «христианской свиньей», образ Гроба Господня – видением священной скалы, на которой стоял пророк в ночь своего чудесного вознесения на небеса, святого Готфрида вытеснил святой Саладин. В этой книге нет громких философских и религиозных заявлений. Мы всего лишь попытались предложить широкому кругу читателей подбор картин, созданных другой стороной, чтобы, по крайней мере, сравнить их с тем, что пишут европейские авторы.
Крестовые походы обрушились на мусульманскую империю в критический момент ее истории. Волна арабских завоеваний уже прошла, а военная активность свелась к обороне. В это же время турки еще только наращивали свое военное господство в рамках мусульманской империи, готовясь начать свое великое наступление на христианский мир. Ислам пострадал от рук христиан во время византийских войн, особенно в X веке, однако эта яростная атака латинян, имеющая чисто религиозные причины, застала мусульман врасплох, в состоянии политического разброда, который помешал эффективной подготовке к войне. Формула Груссе – начальная мусульманская анархия против франкской монархии – есть точная характеристика ситуации в Сирии в последней декаде XI века и первой декаде века XII. Земля была разделена между соперничавшими эмирами, атабеками Сельджукидов и их вассалами. Фатимиды Египта слабо контролировали Палестину. В Багдаде халиф Аббасидов правил под опекой турецкого султана, и его величие представлялось бледной тенью того, что было при аль-Мансуре и аль-Мамуне. Правители Южной Сирии и военачальники Фатимидов в Палестине делали слабые попытки оказать сопротивление, но крестоносцы быстро распространились по империи, и противоборство им было неэффективным.
С середины XII века мусульманское сопротивление укрепилось в результате усилий Артукидов Мардина, Туктегина из Дамаска и, особенно, Занги и Нур ад-Дина, атабеков Мосула. Когда пограничное графство Эдесса пало под натиском крестоносцев, Занги сосредоточил внимание на Сирии с двойной целью – объединить ее под своей властью и оттеснить франков обратно к морю. Арабизм как политическая сила теперь имел лишь второстепенное значение. Династии, возглавлявшие контратаку, были турецкими (тюркскими) по расе, социальной и военной организации, хотя их культура оставалась арабской. Приход к власти Саладина, с одной стороны, прервал, но с другой – продолжил движение к турецкому господству. Он имел курдское происхождение, получил образование и в турецкой, и в арабской культуре и придерживался глубоко ортодоксальных взглядов на веру и образ жизни. Он вернул Египет на традиционный путь, сделав центром своей империи, и придал новый авторитет арабизму. Два монарха сошлись в битве при Хаттине, и латинская корона Иерусалима рухнула в пыль.
Третий крестовый поход сумел остановить продвижение мусульман и поддержать пошатнувшиеся христианские государства в Палестине. Используя дипломатию и силу, Айюбиды аль-Адиль и аль-Камиль в середине века поддержали равновесие. Они отразили натиск Пятого крестового похода и удержали Фридриха II в известных пределах, однако не смогли организовать эффективное контрнаступление против христианских государств. Эта задача досталась мамлюкским султанам, которые к середине XIII столетия отобрали контроль над Египтом у ослабевших Айюбидов. Этим не слишком цивилизованным воинам, усовершенствовавшим систему военного феодализма, введенную Сельджукидами и продолженную Айюбидами, ислам обязан освобождением и от монгольских вторжений (победа при Айн-Джалуте в 1260 году спасла Сирию), и от крестоносцев. Запад не мог вечно сохранять свою искусственную империю за Средиземным морем. Папство направило возвышенный религиозный импульс первых Крестовых походов на службу собственным интересам в борьбе за власть в Европе, сделав крест символом на флаге, который несли в бой против христиан-еретиков (в Крестовом походе против альбигойцев и войне против Гогенштауфенов). И теперь ему пришлось беспомощно наблюдать, как Антиохия, Триполи и Акра рушатся друг за другом, и мусульмане возвращают себе контроль над Палестиной. Последний рубеж тамплиеров на Святой земле был также, хотя они об этом не знали, преддверием катастрофы, которая постигла их на западе.
Два богатых событиями века, которые привели весь христианский мир в состояние конфликта с исламом (хотя греческая церковь стала невинной жертвой западных дипломатических просчетов) на территории, которую мусульмане удерживали в течение пяти столетий, подробно описаны трудолюбивыми мусульманскими историками.
Мы используем термин «мусульманские», потому что многие авторы не были арабами по рождению, однако термин «арабские» оправдан на основании использованного языка (персидские историки и те немногие, что писали на турецком языке, не добавили почти ничего к истории Крестовых походов). Можно говорить и «арабо-мусульманские», имея в виду вдохновлявший этих авторов дух. Правда, арабоязычные христианские историки Египта тоже внесли свою лепту.
Франкские вторжения – так мусульмане называли вторжения европейских христиан, в отличие от византийских Руми. Несмотря на вызванные франкскими вторжениями хаос, огромные потери и высокую цену, заплаченную исламом за сопротивление, которое в конечном счете привело к победе, они никогда не были для мусульманских хронистов отдельной темой, рассматриваемой изолировано. Несмотря на безусловную важность для Востока, как и для Запада, Крестовые походы всегда включались в привычные литературные формы, им уделялось место в анналах всеобщей истории, а также в биографиях мусульманских исторических личностей и династий, позиционировавших себя как сторонники веры. Можно изучить множество мусульманских исторических трудов, но так и не найти отдельной «Истории войн против франков».
Такую работу, однако, можно создать, соединив и сопоставив материалы из разных типов исторических трудов этого периода. Сначала идет общая история мусульманского мира, к примеру классический труд ибн аль-Атира, менее известные анналы Сибт ибн аль-Джаузи и ибн аль-Фурата, а также более поздние компиляции. Далее можно привести хроники городов и регионов: ибн аль-Каланиси, писавшего о Северной Сирии, Камаль ад-Дина – о Месопотамии, истории регионов и их династий, такие, как писали аль-Макризи и ибн Васил, и чисто династические труды, которые писал Абу Шама. Наконец, существуют жизнеописания и записи о деяниях отдельных лиц. Среди них можно назвать биографии Саладина (авторы – Имад ад-Дин и Баха ад-Дин), и официальные жизнеописания первых мамлюкских султанов, принадлежащие перу ибн Абд аз-Захира. Уникальная работа, имеющая огромное историческое и литературное значение, – автобиография Усамы. Отметим исключительное многообразие стилей. Одни труды представляют собой сухое перечисление фактов, другие написаны помпезной рифмованной прозой. Одни являются грамотными и точными, другие – всего лишь искусственная компиляция неподтвержденных фактов. Все их, как и следовало ожидать, объединяет презрительное и враждебное отношение к нечестивым фанатикам-неверным, которые вторглись на земли ислама.
Крайне малочисленны аналитические обзоры и комментарии, касающиеся военных целей противников. Соответствующая полемика была популярна лишь в течение короткого периода мирных переговоров Третьего крестового похода. Присутствие вооруженного врага на мусульманской территории могло вызвать только один ответ – военные репрессии, одобренные Кораном, который призывал правоверных не ослаблять натиск на врагов, пока они не будут или уничтожены, или обращены в истинную веру. Не могло быть настоящего мира с франками или любыми другими неверными – только временное перемирие, когда это было целесообразно или необходимо. Известному миру – или перемирию – 1192 года между Ричардом и Саладином противились очень многие мусульмане – в принципе, если не в сущности. Двести лет Крестовых походов не могли пройти в постоянных военных действиях. Разумеется, были мирные периоды, а в XII веке даже возникали «нечестивые союзы» между мусульманами и христианами против единоверцев той или другой стороны (ибн аль-Каланиси откровенно описывает самый скандальный из таких союзов – между франками и Дамаском, – призванный остановить продвижение Занги в 1140 году).
Однако мир не является излюбленной темой мусульманских историков – впрочем, других историков тоже. Мусульманским рассказам о Крестовых походах нет конца, они зачастую являются монотонными описаниями сражений, вылазок, засад, набегов. Убийства, грабежи, разрушения – самые распространенные слова в рассказах о священных войнах. Меняются только имена участников. Если ранние историки описывали падение прибрежных городов Сирии и их переход в руки франков в огне, хаосе и крови, двумя столетиями позже описываются те же сцены, зачастую такими же словами, но только роли поменялись. Qui gladio ferit gladio perit – поднявший меч от меча и погибнет. Хотя нельзя не восхищаться отвагой и самопожертвованием участников сражений, качествами, которые проявляли обе стороны. Самые ожесточенные конфликты за два века имели место во время Третьего крестового похода, при Хаттине и осаде Акры, когда противоборствующие стороны действовали на грани возможностей, сражения были самыми масштабными, а их последствия – драматичными. Даже однообразные военные хронисты испытали воодушевление. Их рассказы о повседневной жизни в лагере Тверии, о сражениях не на жизнь, а на смерть у стен Акры, стремительных маршах и хитроумных маневрах чем-то похожи на религиозные эпосы. Не менее важны, хотя иногда утомительно перегружены подробностями и несколько запутанны повествования о длительных мирных переговорах.
Двести лет христианство и ислам сражались лицом к лицу на Святой земле. Эти официальные враги вели нескончаемые военные действия, прерываемые только короткими и опасными перемириями. Такое официальное отношение было принято мусульманскими историками того времени и определило ограниченность их подхода. Они не выказывали интереса к социальной, экономической и культурной организации франкских государств. Иногда довольство собой или презрение заставляло историков упоминать случаи, когда более высокая исламская культура и образ жизни оказали влияние на противника. К примеру, в биографии Саладина упомянут правитель Шакиф-Арнуна. Он говорил по-арабски, изучал литературу и исламское право, но все свои знания употреблял лишь на попытки обмануть противника (а Саладин, этот благородный принц, наказал его всего лишь заключением). Единственный намек на интерес к франкским обычаям, идеям и образу жизни присутствует в автобиографии не имевшего предрассудков Усамы. Его рассказы присутствуют в этой книге. Когда средневековый мусульманин пишет о христианских верованиях или ритуалах, они, как правило, становятся гротескной карикатурой, основанной на ложных представлениях, которую можно сравнить только с христианскими рассказами о мусульманских верованиях и практиках. В этом отношении обе стороны платят друг другу той же монетой. Крестовые походы оказались абсолютно неэффективными, как средство познакомить каждую из сторон с лучшими аспектами веры другой стороны. Из мусульманских источников также ясно, что тот мизерный обмен людьми и идеями, который все-таки происходил, практически всегда был инициативой франков. Вильгельм Тирский, изучивший арабский язык и написавший историю Востока (ныне утраченную) на основании арабских источников, не имеет аналога в мусульманском лагере.
Больше всего интереса мусульманские историки проявляют к своей стороне и своим героям. Этот аспект их трудов, дополняя европейские источники, представляет наибольший интерес для западных читателей. В первых главах арабские историки приводят откровенный и ясный обзор успеха Первого крестового похода (есть только язвительный отрывок у Камаль ад-Дина, обвиняющего соперничающих эмиров Сирии в слепых и эгоистичных действиях – поддержке франкского вторжения и получении от этого выгоды). Они пишут с облегчением, хотя и сдержанно, о претензиях на законность, которые выдвигались, о подъеме великих поборников исламского сопротивления: Туктегина, Занги, Нур ад-Дина, Саладина. Отчаянная оборона Дамаска от осаждающих его франков – замечательный пример сопротивления в открытых военных действиях местных войск и городского ополчения. Вскоре после этого, все еще на первом этапе войны, Зангиды, Айюбиды и мамлюки поочередно брали на себя ответственность за организацию обороны, что, теоретически, являлось обязанностью халифа Багдада. Халифат, ставший собственной тенью, в ходе Крестовых походов исчез полностью. Халифы не делали ничего более эффективного, чем рассылали благочестивые наставления и проповеди, а еще поздравления одержавшим победу поборникам веры. Анналы антикрестового похода содержат сведения об определенных мусульманских династиях – Зангидах, мамлюках и ряде других, – члены которых несли на своих плечах тяжкую ношу священной войны. Делали они это по самым разным причинам, как религиозным, так и политическим, и даже жертвовали жизни за веру. Понятно, что хронисты, руководствуясь благочестием, благодарностью и преданностью династии, не скупились на похвалы.
Самой впечатляющей фигурой из них, вызывавшей восхищение даже у врагов, был, конечно, Саладин. Его происхождение туманно, а взлет к власти – стремителен. Судьба предназначила ему, на беду или на счастье, роль живого олицетворения власти и престижа, и одновременно благородства и гуманности восточной цивилизации Средневековья. В то же время он был несгибаемым защитником традиционного ислама. Его описание как мусульманского optimus princeps, данное Баха ад-Дином и Имад ад-Дином, представляет нам скорее благочестивого правителя, чем отважного рыцаря, и оно никак не объясняет восхищения, которое этот человек вызывал у своих современников и преемников, друзей и врагов. Но легенда, наделившая его местом в «Чистилище» Данте, равно как и в великом множестве эпосов и сказаний, не прижилась в его собственной стране, где намного более известны и почитаемы деяния менее человечного султана Бейбарса. В мусульманских хрониках присутствуют яркие повествования об обоих героях исламского контрнаступления, а еще – о Занги, Нур ад-Дине, аль-Камале и других великих защитниках веры.
Точная характеристика – одна из больших заслуг мусульманских историков. Она используется ими в коротких, но информативных описаниях лидеров франков. Проницательность Балдуина II, воинская доблесть Ричарда Львиное Сердца, неисчерпаемая энергия Конрада Монферрата, дипломатия и скептичная ирония Фридриха II – все это было отмечено и подтверждено мусульманскими историками. Другие суждения представляются менее авторитетными; например, описание святого Людовика IX как хитрого негодяя: разве хитрость – закончить жизнь, прожитую в строгой вере и утопичном идеализме, в глупой экспедиции в Тунисе в разгар лета? (Тем не менее он предстает перед нами как живой в повествовании ибн Васила о его беседе с египетским представителем в тюрьме Мансуры.)
Арабские истории Крестовых походов сравнимы с их христианскими аналогами богатым собранием материалов и хронологической информацией (хотя информация не всегда последовательна и зачастую не совпадает с приведенной в европейских источниках), а также точностью характеристик. Мы не можем ожидать от них полной беспристрастности в отношении к врагу или глубины понимания и оригинальности. Высказанные ими взгляды – это взгляды средневековых мусульманских историков, которые колеблются между прагматизмом и механической пиетистической теологией. Лишь один человек выделяется из рядов старательных хронистов, представляясь настоящим историком, – ибн аль-Атир. Его репутация среди востоковедов снизилась из-за свободного и тенденциозного использования им источников. Но качества, которые снижают надежность его трудов, как документальных свидетельств, – это черты оригинального мыслителя, выдающегося среди множества пассивных компиляторов фактов.
Хотя для этого периода у арабов не было историка ранга Вильгельма Тирского, их общий уровень учености был выше, чем у большинства христианских современников. Следует отметить, что арабы в основном были опытнее в техниках своего творчества и более профессиональны в подходе. О причине этого уже говорилось. Арабские историки Крестовых походов, как правило, являются только частью общей исторической панорамы.
Данная книга никоим образом не является первой попыткой западных авторов показать иные аспекты Крестовых походов. После «Библиотеки крестовых походов (Bibliothecque des Croisades, Paris, 1822) Мишо, великий ученый Рейно, учитель Микеле Амари, создал «Арабские хроники» (Chroniques Arabes, Paris, 1829). В этом труде он собрал переводы и пересказы отрывков из произведений средневековых арабских историков. Они были взяты из манускриптов Bibliothecque du Roi, тогда еще не изданных. Эта новаторская работа, которой до сих пользуются неарабисты, являлась последовательным рассказом о Крестовых походах, созданным на основе арабских источников. Целью автора не являлось знакомство читателя с арабскими источниками ради них самих. То же можно сказать о части, названной Historiens Orientaux («Восточные историки») знаменитого сборника Recueil des Historiens des Croisades, опубликованного во второй половине XIX века под эгидой Академии надписей и изящной словесности. Восточную часть в основном редактировал Барбье де Мейнар, и пять томов, опубликованных в Париже в 1872–1906 годах, содержат отрывки (в оригинале и в переводе) таких историков, как ибн аль-Атир, Абу Шама и Абу-ль-Фида. Этот впечатляющий труд совершенно не приспособлен для чтения, как последовательный рассказ, и его также широко критиковали за плохой подбор отрывков, ошибки в тексте и переводах. Тем не менее он остается широко цитируемым источником, как для востоковедов, так и для специалистов по истории Средневековья.
Настоящая книга – очень скромный труд, по сравнению с упомянутыми выше, разумеется, содержит выдержки из них. Но большинство цитат взяты непосредственно из оригинальных текстов. В книге представлено пятнадцать авторов. Разумеется, ими не исчерпывается список мусульманских авторов, писавших о Крестовых походах, но выбраны наиболее важные представители разных литературных направлений.
Критерий выбора отрывков очевиден: историческая важность, человеческий или литературный интерес, занимательные или живописные детали, возможно не имеющие исторического значения, но помогающие создать яркий запоминающийся образ.
Вторая часть книги, посвященная Саладину и Третьему крестовому походу, по всем критериям является самой объемной. Мы надеемся, что книга в целом даст ясную в целом и точную в деталях картину периода, и, насколько позволяет объем книги, раскроет характерный стиль каждого автора.
Несколько месяцев я провел в компании мусульманских историков Крестовых походов, прочувствовал их яростную фанатичную враждебность к вере наших предков, их преданность и любовь к собственной вере и традициям, проникся их восхищением поборниками веры и мучениками, посвятившими себя ее защите. Я изучал мусульманский мир много лет, но, признаюсь честно, никогда не испытывал такого сочувственного понимания и уважения к этой цивилизации. Несмотря на все ее ошибки и неудачи, она обладала выносливостью, самоотверженностью, жертвенностью, удивительной гибкостью и способностью восстанавливаться и, главное, несгибаемой верой в абсолютный, данный свыше закон. Когда подобные качества демонстрирует противник, к ним нельзя относиться без уважения. Мы обязаны отдать им должное, не уклоняясь от фактов, и это вовсе не означает, что тем самым мы предаем свою веру.
Франческо Габриэли