Вскоре молвил гость аглицкий хозяину гостеприимному полуаглицкому:
– Благодарствую за приём тёплый! Не мучила ностальгия меня, ибо порой забывал, что не в Англии пребываю.
Посовещался Томас со супругой и молвил:
– Оставайтесь, Ваша Светлость, … то бишь пока ещё Ваша Милость, у НАС НАСовсем! Мы Вам рады, и чада наши к Вам привязались.
– Душа моя готова остаться здесь. Что же касаемо тела, то чувство долга велит мне доставить оное в Лондон, дабы найти успокоение в семейном склепе Гриффитов.
И процитировал герцог на языке родном бессмертные строки великого пиита аглицкого Сандерса Мортирсона:
«Аки изрёк мудрец Рамбам,
Когда враги сожгли жилище:
«Что нас влечёт на пепелище?
Любовь к отеческим гробам!»»
– Но к сим гробам, – воскликнул Томас, – потребно прибыть не во гробу! Посему позвольте обратиться ко другу моему, медику опытному. Сей уроженец Оксфорда мечтает Родину повидать, но всё не скопит суммы, для сего вояжа достаточной.
– Нет проблем! – возрадовался герцог и добавил. – У него с бесплатным посещением Родины, а у меня со платным обслуживанием медицинским.
– Я на сей раз поехать не могу, – виноватым гласом Томас молвил, – ибо ещё не накопилось во Британии Великой дел неотложных. Но Епифан поедет.
– А назад – порожняком?
– Сие опасно. Токмо не по причине нападения супостатов на кучера одинокого, а ибо контроля лишившись, способен Епифан коляску с лошадью… пропить и по причине безденежья на чужбине сгинуть. Посему пущай пока у Вашей Светлости останется. А во следующий визит свой доберусь я до Лондона на перекладных, а назад с Епифаном отправлюсь.
На другой день герцог с эскулапом в путь отправились. И загорланил Епифан песнь дорожную, коюю по его заявке сварганил некий пиит пролетарский за бутылку водки:
– Пора нам в дорогу!
С Расеи в Англию дальнюю
Долгий путь идёт.
Напьюсь снова грогу
И буду весел я, как идиёт!
В пути здравие герцога совсем ослабло, и кабы ни помощь спутника медицинского, прибыл бы он «к ОТЕЧЕСКИМ гробам» не во гробу ОТЕЧЕСТВЕННОМ, а во гробу импортном, ибо аглицкие гробы редко экспортируются.
Долго ли, коротко ли, но въехала коляска на территорию современной Польши, кояя в те далёкие (с 1569 по 1795) годы официально именовалась «Речь Посполитая», а неофициально поляками патриотичными «родная Речь».
Проезжая чрез бывший стольный град Краков направил герцог (по совету спутника своего) в Эдинбург супруге бывшей эпистолу, приглашающую ея в Лондон.
Засим проехала коляска чрез Германию, раздробленную в то время на такое количество княжеств мелких, что перечислять оные нет смысла.
Аки токмо во Францию въехали, для Епифана райская жизнь настала. Все годы сей кучер возил Томаса Голда одним и тем же маршрутом. Бабы сего мужика колоритного не интересовали, однако он интересовал их. Остановки по пути обычно в одних и тех же домах были. И француженки раскрепощённые по ночам Епифана от здравого сна отвлекали. Посему в каждом из домов остановочных сего производителя встречали отроки али чада малолетние.
Во граде стольном Париже остановились они у тягостной вдовы некоего барона, кояя опосля успения супруга своего у сестры гостила и Епифана навестила, коий, возвращаясь из Лондона, у соседки ея на сеновале храпел. Впоследствии хвастал Епифан правдиво, что он не токмо кучер барона, но и родитель другого барона. Ко счастью для юного барона никто не верил трепотне сей.
Пока миловался Епифан с хозяйкой платонично, а со служанкой аки обычно, навестил герцог Гриффит (по просьбе Юдки) пансион благородных девиц, возле неблагородной Бастилии расположенный, дабы передать хозяйке пансиона заказанную ею миниатюру Юдки Шафировой, то бишь ЖюдИт ШапирО, чьё славное имя с гордостью носит шахматный кружок пансиона сего.
Мадам Планетти, аки оказалось, отбыла в Лондон по приглашению… теперича ужЕ Долли Хогарт. Назад она так и не вернулась, найдя счастье семейное в Манчестере аглицком. Новая хозяйка пансиона мадемуазель Жанна радушно приняла гостя драгого. Молвила она с живостью:
– Лик Жюдит гениальной на миниатюре сей походит зело на лучшую пансионерку и преподавательницу нашу (к сожалению превеликому ужЕ бывшую) Адель, то бишь Делю Бартель, коюю я с юных лет ея помню, ибо в пансион я поступила двумя годами ранее Адели!
– Деля сия суть ныне Долли, невеста родственника моего Мэтью Хогарта, про коего глаголила Долли, что он суть кумир молодёжи девичьей пансиона Вашего!
– Истину глаголит наша знакомая общая! … А что касаемо сходства ея и сей очаровашки миниатюрной, то бишь на миниатюре изображённой, то имею я гипотезу на сей счёт. Отец «мадемуазель Бартель», кояя преобразовалась в «миссис Хогарт», суть цыган страстный, коий зело охоч до представительниц слабого (особливо пред ним!) пола. И наверняка не устояла пред ним родительница Жюдит. Отсюда и сходство Жюдит и Адели.
(Не могла ведать мадемуазель Жанна, что хоть и права она, но лишь наполовину. То бишь родитель у Дели и у Юдки и впрямь один, токмо сие не цыган половинчатый Алексей Бартель, а иудей стопроцентный Мойша Шафиров.)
Простился герцог с мадемуазель Жанной, а вскоре и Епифан стал прощаться с проказницами постельными.
– Аки жаль, что мы поздно встретились, – всхлипнула служанка, – ибо не за горами дни критические, брюхатости не способствующие! Буду ждать тебя, аки Одиссея Пенелопа с троянской затяжной войны.
(На будущий год Епифан с Томасом Голдом, будучи проездом чрез Париж, посетили хозяйку с чадом новорождённым, а засим Епифан таки осчастливил служанку ея тоже сыном. Впоследствии отпрыск служанки, похожий на сына хозяйки, всем хвастался, что он суть плод любви внебрачной барона усопшего.)
Наконец, преодолела коляска путь от столицы расейской до столицы аглицкой и в Лондон въехала.