Кремль 2222. Петербург - читать онлайн

Автор искренне благодарит:

Марию Сергееву, заведующую редакционно-издательской группой «Жанры» издательства «АСТ» и Вячеслава Бакулина, руководителя направления «Фантастика» редакционно-издательской группы «Жанры» издательства «АСТ», за поддержку и продвижение проектов «ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ», «СТАЛКЕР», «КРЕМЛЬ 2222» и «РОЗА МИРОВ»;

Олега «Фыф» Капитана, опытного сталкера-проводника по Зоне, за ценные советы в процессе работы над данным романом;

Павла Мороза, администратора сайтов www.sillov.ru; www.kreml2222.com; www.real-street-fighting.ru; Алексея Липатова, администратора тематических групп социальной сети «ВКонтакте»; Сергея «Ион» Калинцева, корреспондента литературного портала www.litstalker.ru, и Виталия Градова, администратора литературного портала www.stalker-book.com, за помощь в интернет-продвижении проектов «ПИКНИК НА ОБОЧИНЕ», «СТАЛКЕР», «КРЕМЛЬ 2222» и «РОЗА МИРОВ»,

а также Алексея Лагутенкова, сертифицированного инженера Microsoft, выпускника MBA Kingston University UK, за квалифицированные консультации по техническим вопросам.

Что чувствует человек, проходящий невидимую границу между мирами?

Да, наверное, то же самое, что чувствовала бы экспансивная пуля, пробивающая чужое тело, – если б, конечно, она могла что-то ощущать.

А человек чувствует, что его плющит. Деформирует. Выворачивает наизнанку и рвет на части так, что остается лишь одно желание – поскорее сдохнуть, лишь бы закончилась эта пытка длиною в вечность… а может, и в одно бесконечно растянувшееся мгновение.

Но рано или поздно все проходит. Вот и мой мучительно-бесконечный шаг, наконец, завершился. Я ступил на землю другого мира… и тут же по колено провалился в какое-то полужидкое дерьмо.

Когда ты неожиданно попадаешь в него, самое лучшее, что ты можешь сделать, – это извернуться так, чтобы не плюхнуться лицом в вонючую жижу. Потому, что утонуть в дерьме это, пожалуй, самый грустный финал и без того не особо веселой жизни.

Ну, я и извернулся, перекрутившись в воздухе, словно в аномалию-«мясорубку» угодил. В результате плюхнулся в полужидкую гадость не небритой мордой, а спиной – вернее, габаритным и тяжелым рюкзаком, который на прощанье подарил мне американский сталкер по имени Рэдрик Шухарт. Можно сказать, удачное начало нового дня. Если б не рефлексы, не только бы портретом в вонючую гадость макнулся, так меня б еще и сверху половиной центнера накрыло. А так ничего, комфортно так приземлился, с сытым чавканьем, которое обычно издает болото, принимая в себя беспечную добычу.

И, кстати, надо отметить, что запах я ощутил соответствующий. Отовсюду тянуло гнильем, затхлой ряской, преющим камышом и сладковато-трупной вонью разлагающегося мяса. Стало быть, повезло мне крупно. Допутешествовался между мирами, в болото угодил. Причем в такое, которое «держит». Забредет в трясину бестолковый лось, одуревший от осеннего гона, или медведь, соскучившийся по бруснике, – тут его и схватит болото. И утонуть не может зверюга, и с места сдвинуться никак. Так и умирает в мучениях, оглашая окрестности тоскливым ревом, постепенно переходящим в жалобный скулеж. Отсюда и характерный запах мертвечины над проклятым местом, привлекающий пожирателей падали, – которые, в свою очередь, становятся очередными жертвами безжалостной аномалии.

Впрочем, если действовать осторожно, есть шанс выбраться из «живого болота». Поэтому я очень осторожно протянул руку к замку на груди, собираясь расстегнуть его и потихоньку освободиться от лямок. Глядишь, удастся встать самому так, чтобы трясина не среагировала на резкое движение. Выбраться на кочку, а там и плавающий по поверхности рюкзак зацепить – хищное болото не интересуют несъедобные предметы. Порой и автоматы-пистолеты на его поверхности встречаются, лежат себе рядом с полуразложившимся трупом неосторожного сталкера. Необъяснимое явление с точки зрения физики – хотя удивляться нечему, в Зоне этих необъяснимостей как грибов после радиоактивного дождя.

То, что это Зона, я сразу понял. Чуйка у опытных сталкеров на Зоны реагирует, как счетчик Гейгера на радиацию. В мозгу словно что-то щелкает, и ты сразу понимаешь, что оказался в аду. То есть, дома. Потому, что этот ад для нас как наркотик для торчка, крепко подсевшего на адреналиновую иглу. Понимаешь, что гадость страшная, разрушающая тело и душу, изменяющая тебя, как ей заблагорассудится, – а все равно никуда ты без нее. Как и она – без тебя.

Но это всё философия для посиделок у камина на Большой земле, а сейчас мне бы только аккуратно замок расстегнуть, дальше уже легче будет…

Но – не получилось.

Внезапно рюкзак будто схватило что-то и резко дернуло вниз, соответственно потащив и меня следом. Да с такой силой потянуло, что вонючая, холодная жижа немедленно плеснула мне в уши, едва не залив рот и нос.

– Вот сссука! – выдохнул я, рванувшись вверх изо всех сил. Теперь не до осторожностей и не до выяснений, кто или что на меня напало. Теперь это только моё дело и моего врага, а аномалия пусть подождет. В любом случае ей ее приз достанется – или моя тушка, иссеченная шрамами, словно мишень для метания ножей, или тело той подлой болотной твари, любящей вкусно пожрать, минимально при этом напрягаясь.

То, что это живое существо, а не какой-нибудь хищный корень, я понял сразу. Даже самые шустрые дендромутанты обычно медлительно-тормознуты – дерево оно и есть дерево, даже хищное. Здесь же чувствовалась мертвая хватка сильной и тяжелой твари, рывками пытающейся утянуть на дно габаритную добычу. И все козыри были у нее – дергайся, не дергайся, а еще пара таких рывков – и я просто тупо утону в болоте. Поэтому, как ни жаль мне было содержимого моего рюкзака, но я решил, что жизнь-то по-любому дороже.

Выдернув из ножен свою «Бритву», я быстро подсунул клинок под левую лямку рюкзака и резанул от себя. Нож у меня отменный, широкий брезентовый ремень располовинил в легкую. Плёвое дело для лезвия, способного рассекать пространство между мирами.

А вот правую лямку резануть я не успел. Невидимая тварь снизу дернула снова, и я окунулся полностью в болотную жижу.

Вот чего я не люблю, так это когда меня по уши макают во всякие неприятно пахнущие субстанции – и в прямом, и в переносном смысле. В прямом так вообще ненавижу. И хоть мог я уже, в общем-то, выпутаться из лямки и всплыть навстречу тусклому солнцу, но не сделал этого по двум причинам. Во-первых, опасно оставлять за спиной противника, который только что собирался тебя убить. И, во-вторых, макающему меня да воздастся десятикратно. Я вообще человек по жизни незлой и, если мне кто-то что-то хорошее сделает, очень постараюсь отплатить добром за добро. А вот ежели некий нехороший тип попытается мне напакостить, то можно считать, что он нажил себе большие неприятности. Порой даже фатальные.

В общем, вместо того, чтобы рвануться вверх, навстречу воздуху и возможному спасению, извернулся я на сто восемьдесят градусов и нырнул прям туда, куда пытался затащить меня невидимый враг. В черную, беспросветную глубину болота.

Конечно, «нырнул» – это громко сказано. В вязкой жиже особо не поныряешь, даже если очень захочешь. Но мне не рекорды по плаванию в болоте устанавливать надо было. Мне чисто справедливостью за зло отплатить требовалось, как завещал один очень умный китаец много тысяч лет назад. Короче, рванулся я в глубину и вслепую ткнул ножом туда, где, по моим предположениям, должен был находиться подлый болотный житель. Причем ткнул несколько раз, потому как одиночный удар ножом редко бывает решающим. Хочешь убить – бей несколько раз, молоти, как игла швейной машинки, и тогда не ты сдохнешь, исходя кровью, а тот, кто только что попытался лишить тебя жизни.

В вязкой субстанции скорость ударов, конечно, падает изрядно, но пару раз я точно попал во что-то отвратительно мягкое и дряблое, как тело столетнего дампа, полуразложившегося от времени. Однако за этой дряблой оболочкой угадывались весьма упругие мышцы, в которые даже «Бритва» вошла с некоторым сопротивлением. А потом я чуть не выпустил нож из рук – с такой силой дернулась эта плоть, пронзенная фантастически острым клинком. Дернулась – и рванулась в глубину, увлекая за собой мой драгоценный рюкзак.

А у меня тем временем кончился воздух в легких и силы в мышцах. Переход между мирами и бой в вязкой среде истощают резервы организма с безумной скоростью. Ну, и без воздуха, само собой, особо не повоюешь, и уж тем более не погоняешься за монстром, для которого болото – дом родной. В общем, ничего мне не оставалось, как вынырнуть наверх, хватая ртом воздух, как выброшенная на берег рыба.

Кстати, до берега было не особенно далеко, метра три от силы, где на крутом склоне притулилось кривое хищное дерево. Оно довольно активно отреагировало на возню в болоте, неторопливо, но упорно водя гибкими ветвями над болотом в надежде зацепить добычу. Так опытный рыбак терпеливо «водит» попавшую на крючок крупную щуку, ожидая, когда она устанет и ее можно будет без особых проблем подцепить сачком.

Ну, что ж, хотите – получите. Я, не выпуская нож из рук, в несколько мощных рывков подплыл к этим ветвям, протянул руку и схватился за одну из них, толстую и осклизлую, покрытую наростами-присосками. Опасное предприятие, но мне особенно выбирать не приходилось – вылезти на отвесный берег из болота по-другому вряд ли удастся. Сейчас оно пока не реагирует, не пытается удержать меня. Еще не дошло до него, что часть его экосистемы круто обломалась со мной, да еще в организме пару лишних дырок заимела. Но скоро дойдет, и тогда, скорее всего, навечно останусь я замурованным в мигом затвердевшей жиже, как вон тот дохлый лось, наполовину объеденный, наполовину сгнивший.

Дерево стреагировало немедленно. Присоски тут же раскрылись, готовясь прилепиться к неразумной твари и начать неторопливо перекачивать горячую кровь в корявый древесный ствол. Похвальное желание, жрать надо всем. Но я оказался добычей бесчувственной и жестокой. Три удара ножом – и три ближайшие присоски, хлопая краями вхолостую, полетели вниз, в болото. Я же нашел в себе силы подтянуться, захватить ветку ногами и, вися на ней таким вот обезьяньим манером, срубить еще пару присосок.

Неприятное это дело, когда тебя ножом по живому строгают, мне это хорошо известно. Даже если ты полный тормоз по жизни, не захочешь, а отреагируешь. Вот и дендромутант отреагировал: дернулся вполне ощутимо – и спрятал присоски. Все, разом, только темные пятна остались на их месте, да течет темный сок из нанесенных мною ран, так похожий на свежую кровь.

Соответственно, я ж не гад какой, чтобы продолжать резать по-живому – тем более, что дендрохищник сразу стал похож на эдакое несчастное, кривое, полузасохшее дерево, лишенное листвы и покорно ждущее закономерного финала в какой-нибудь крестьянской печке.

Ну, если меня не трогать, так я вообще сама доброта, олицетворение кротости и смирения. Поэтому «Бритва» отправилась в ножны, а я вполне благополучно взобрался на толстую ветку и прополз по ней до ствола, по которому без особых приключений, не считая крупной занозы в ладони, спустился на землю.

Занозу я легко вытащил зубами, высосал из ранки крупную каплю крови и с ожесточением сплюнул ее в жидкую траву, цветом напоминающую плоть двухдневного трупа. С ожесточением потому, что на том месте, где я воевал с неведомой болотной тварью, лишь лениво колыхались несколько грязных пузырьков. То есть, мой рюкзак с бронекостюмом, разобранным автоматом, вторым ножом, водой, едой и остальным снаряжением, столь необходимым в Зоне, навсегда остался в вонючей жиже. И теперь вместо более чем приличной снаряги я располагал комплектом неимоверно грязного американского камуфляжа, берцами с высоким верхом и надежной шнуровкой, благодаря которой они тоже не канули на дно болота вслед за рюкзаком, небольшой тактической аптечкой в нарукавном кармане, а также мультитулом в поясном чехле. И, конечно, моим боевым ножом, имеющим собственное имя «Бритва».

Если все это на бумаге написать, можно подумать, что не так уж плохи мои дела. Да, согласен, и хуже бывало. Но без воды, еды, хотя бы минимальной брони и огнестрельного оружия даже опытный сталкер чувствует себя неуютно. Тот, кто думает, что хороший нож это панацея от всех бед, глубоко заблуждается, ровно до появления в поле его зрения какого-нибудь агрессивно настроенного уродца с обрезом двустволки. Или даже, к примеру, ловкого дикаря с примитивным метательным копьем. Конечно, я так просто, за здорово живешь, свою тушку под новые шрамы не подставлю, но на диких территориях предпочитаю иметь при себе как минимум от двух единиц огнестрела, сухпай на пару-тройку дней и солидный запас питьевой воды.

– Тварь вонючая, – с душой сказал я своему невидимому врагу, похитившему драгоценную снарягу. Ответа не последовало, лишь влажно лопнул один из пузырьков на поверхности болота. Я же залепил ранку на ладони бактерицидным пластырем, повернулся и пошел себе куда глаза глядят. То есть, на разведку. Надо же понять, куда тебя занесло, прежде чем думать о том, что делать дальше.

Довольно быстро я понял, что нахожусь на обширном клочке суши, поросшем кривыми хищными деревьями, тощими и медлительными от вынужденной диеты: все самое вкусное и питательное забирало себе болото…

А может, и не только оно.

В сгущающихся вечерних сумерках я вдруг увидел меж ветвями слабый отблеск огня. Пришлось вновь вытащить «Бритву» из ножен и углубиться в редколесье, периодически отмахиваясь клинком от особенно назойливых хищных ветвей.

Скоро я смог расслышать и голоса – вернее, нервное, прерывистое гудение, которое обычно порождает небольшая толпа, возбужденная чем-либо. Пришлось перейти на более мягкий шаг, тщательно выбирая место, куда можно было бы поставить ногу. Всегда наиболее правильный и безопасный способ знакомства с аборигенами – это рассмотреть их как следует, прежде чем бросаться к ним с распростертыми объятиями. Чужаков нигде не любят, и перед тем, как знакомиться с кем-либо, полезно заранее прикинуть сильные и слабые стороны возможных друзей. В противном случае вполне вероятно, что тебя просчитают раньше, автоматически запишут во враги, и пикнуть не успеешь, как в твоем горле будет торчать то самое пресловутое метательное копье.

В общем, прокрался я вперед насколько было возможно и осторожно выглянул из-за дерева, очень надеясь, что подсохшая грязь на лице сойдет за маскировочную краску…

Это была поляна, лишенная травы и утоптанная до состояния теннисного корта, над которой плавали клочья сырого тумана. Причем, довольно плотные. Настолько, что на фоне особо плотного фрагмента тумана я заметил нечто вроде миража – то ли длинный сверкающий меч, направленный в небо, то ли шпиль здания, подсвеченный золотисто-кровавым солнцем…

Но причудливое явление природы меня не особо заинтересовало, так как прямо передо мной разворачивалось гораздо более занимательное действие…

На поляне толпились десятка три существ жутковатого вида, увлеченно размахивая факелами и довольно примитивным оружием. Рожи омерзительные, глаза рыбьи, челюсти тяжелые, с выдающимися вперед длинными и частыми зубами. На длинных конечностях – мощные когти, правда, у многих обломанные. На спинах – гребни, похожие на огромные жабры. Ну да, если крупную добычу на дно тянуть, развитые жабры подспорье хорошее… Тела у уродов были зеленоватые, с гипертрофированной мускулатурой, на вид гладкие и скользкие – наверное, только с такой вот жирной кожей и можно плавать в густой болотной жиже. Из одежды лишь нечто, напоминающее набедренные повязки, безыскусно сплетенные из травы, и у отдельных экземпляров какие-то драные лохмотья, напяленные как попало. По всей вероятности, это был символ крутости, а не одежда, в которой жители болотистой местности вряд ли испытывали необходимость.

А вот древняя тяга к жратве и зрелищам была им явно не чужда. У многих тварей на поясных веревках болтались целые гирлянды костей с обрывками гнилой плоти – как оказалось, что-то вроде нашего сухпая. Время от времени какой-нибудь зеленый индивид нервно срывал с пояса неаппетитный кусок и вцеплялся в него зубами, на что соседи реагировали довольно бурно, пихая оголодавшего локтями в ребра – не отвлекайся, мол, проглот, смотри, самое интересное пропустишь.

Действительно – то, что происходило в центре поляны, было достойно внимания. Там когда-то росло толстое дерево с относительно прямым стволом. Теперь оно было мертвым, почти полностью черным от копоти. Почему – понятно. Трое зеленых как раз в этот момент были заняты делом – привязывали кого-то к обгорелому стволу, на всю поляну пыхтя от усердия. Кого именно, за широкими спинами не видно, а вот зачем – догадаться не сложно. Еще несколько человекоподобных мутантов стаскивали к дереву сухие ветки, пласты серого мха, куски корявой коры, какие-то тряпки. Поймали оленя и решили поджарить? Хорошо, если б так. Пусть кушают. Когда плотоядные жуют, слух у них притупляется, а я тем временем по-тихому свалю в другую сторону. Я ни в коем случае не расист, но как-то предпочитаю общаться по душам с млекопитающими, больше похожими на обычных людей.

Но не суждено было моим чаяниям сбыться. Над поляной раздался резкий окрик, и зеленые разом застыли на месте, а после прянули в стороны, торопливо слившись с толпой.

А следом за ними застыл я…

Веревками, небрежно сплетенными из кожаных полосок, к дереву была привязана молодая девушка. Даже за слоем болотной грязи, покрывавшим ее тело, спутанные светлые волосы и драную одежду, можно было рассмотреть, насколько прекрасно ее лицо и тело. Настолько идеальной фигуры и правильных черт я не видел никогда, даже на картинах, даже в кино. Высокая грудь, тяжелые бедра, тонкая талия… Я нормальный мужик и потому вполне объяснимо подвис, увидев такое… Правда, быстро вышел из ступора, ибо рядом с нереально красивой пленницей стояло нечто прямо противоположное.

Это был мутант, ростом и габаритами превосходящий даже своих гипертрофированно мускулистых собратьев. И уродливостью хари – тоже. Причем не врожденной, а, скорее всего, созданной искусственно. Потому как не могу я себе представить ранения, в результате которого можно лишиться обеих губ. У мутанта они были отрезаны нарочито неаккуратно, полностью обнажая кошмарные зубищи, слегка загнутые вовнутрь. Такими зубами удобно рвать добычу и не жуя заглатывать кровоточащие куски мяса. Жуть жуткая, страшная в своем первобытном стремлении любыми способами нагнать страху на врага… во вторую очередь. В первую – на электорат, взирающий на вождя с вполне ожидаемой смиренной почтительностью.

Впрочем, назвать главаря мутантов тупым чудищем язык как-то не поворачивался. Хотя бы потому, что на его шее болтался вполне себе целый и исправный с виду автомат Калашникова, тот самый горячо уважаемый мною АКМ под патрон калибра 7,62 с деревянным прикладом, по череподробительным качествам не уступающим знаменитой винтовке Мосина. Правда, на фига козе баян, то есть, мутанту автомат, оставалось под вопросом. Потому как люди, хоть немного ценящие данное оружие, так его носить никогда не будут. Скорее, подобным образом дикари таскают на себе большие и неудобные украшения, подчеркивающие их статус. А вот длинный ржавый тесак в правой лапе вожак держал уверенно и увлеченно им размахивал перед носом пленницы, толкая при этом малопонятную речь. Хотя, надо признать, голосовые связки мутанта были приспособлены для этого, и даже, прислушавшись, я разобрал нечто членораздельное.

– Харррлюды злоррр… Злоррр нада урррабить… Сжечхаррнарррх…

Угу. Похоже, если я верно перевел, зеленый собрался девчонку «сжечь нах», или что-то в этом роде. И, судя по одобрительному гулу электората, собравшиеся были единогласно «за», даже вон услужливо факелы приготовили. Что будет дальше, предугадать несложно. Дальше будет отмашка предводителя зеленой шайки и очередное жертвоприношение, которых, судя по степени обгорелости дерева, на этой поляне совершено уже немало…

Я медленно стравил воздух сквозь зубы. Нет, ну что у меня за судьба такая, а? Нет бы чтоб как у людей, один день был похожим на другой, скучный, однообразно-безопасный, с надоедливым будильником в начале и вечерним телевизором в финале… Так, ладно, хорош самовыносом мозга заниматься. Признайся уж сам себе, что в первую неделю такой размеренной жизни ты очень хорошо отдохнешь, а на вторую застрелишься на фиг от скуки и безысходности. Ибо не твое это, жизнь как у людей, не под это твои душа и тело заточены. Вот оно перед тобой, то, ради чего ты землю топчешь, и хрен ты куда от этого денешься. Потому и вертится сейчас у тебя в голове, как заезженная пластинка, одна и та же фраза: «Чтобы развязать твердый узел, отдели сначала главаря, а потом все само распустится»[1], а в руке уже лежит обратным хватом «Бритва», слегка, совсем слегка налившаяся ирреальным синим светом. Кузнец говорил, что у новой «Бритвы» этого эффекта быть не должно, – ан нет, проявился. Видать, невозможно ни человеку, ни оружию пойти против своей природы.

Вожак зеленых был слишком увлечен своей речью и полностью уверен в собственной безопасности, поэтому, в свою очередь, тоже на мгновение подвис, когда я рванул к нему через поляну на спринтерской скорости. В буквальном смысле проскользнул между двумя поклонниками клыкастого оратора (ох, мать твою, до чего ж у них кожа жирная! Я не особо брезгливый, но чуть на бегу не блеванул), но… направление атаки пришлось изменить. Просто какой-то лысый вахлак от удивления разинул пасть и уронил факел прямо в кучу мусора, которым связанная пленница была завалена уже по колени.

Вся эта горючая дрянь занялась сразу. И где зеленые в болоте нашли столько сухого мусора? Похоже, заранее заготовили для такого случая и приперли на поляну для ритуального жертвоприношения и последующего пожирания горелого мяса. А ведь когда-то их предки людьми были… Хотя в нашем махровом и относительно недавнем средневековье служители культа за здорово живешь тоже жгли симпатичных девчонок, причем зачастую не по одной, а целыми пачками. Некоторые спецы в данном вопросе даже книги-инструкции писали о том, как этим надо заниматься профессионально. «Молот ведьм», точно, так называлась одна, до наших времен дошедшая. И чем, спрашивается, те люди отличались от этих вот болотных уродов? Разве что благообразными харями. Так, на мой взгляд, эдакая вот клыкастая морда честнее выглядит. По крайней мере, сразу видно, что урод, и потому достоин зверских трендюлей во имя торжества справедливости…

Да-да, есть у меня такой грешок гонять философские мысли во время зубодробительного экшена. Причем зубодробительного в буквальном смысле.

Тот самый вахлак, что факел уронил, выпал из ступора раньше других и попытался заступить мне дорогу. Это он, конечно, зря сделал. Я, не снижая скорости, просто сместился слегка влево, выставил правый локоть в сторону, на уровне подбородка, и, поравнявшись с клыкастым инквизитором, коротко крутанул корпусом против часовой стрелки.

Непосвященным людям кажется чудом, когда от незаметного движения огромный шкаф из плоти и костей шлепается на пятую точку, умываясь кровавыми соплями. Но нет здесь чуда, кроме элементарных законов физики и фантастического везения в лице грамотного тренера, умеющего применять те законы в рукопашном бою – а главное, донести свое искусство до учеников. Меня научили в свое время, что все ритуальные приседания, красивые одежды, философские притчи и т. д. к технике боя отношение имеют примерно такое же, как подарочная кастрюля в красивой упаковке к автомату Калашникова. Хочешь уметь бить – учись бить, и только. Коротко, сильно, незаметно для противника, в уязвимые точки, которые у всех человекообразных находятся в одних и тех же местах.

В общем, зеленый огрёб локтем в подбородок. Точнее, всей массой моего тела, разогнанной до существенной скорости, – локоть был лишь своеобразным наконечником копья, точкой приложения силы.

Челюсти болотного монстра громко клацнули, при этом я различил характерный хруст. Ну да, когда сильный удар приходится в центр подбородка, возможен перелом нижней челюсти в трех местах. А если еще при этом и крупные верхние зубы приложатся об нижние, то после сращивания перелома клиент становится настоящим подарком для стоматолога.

Короче, снесло болотного инквизитора с ног, словно тайфуном, что породило для меня нехилую боль в плече от отдачи, а для собравшихся – новую порцию шоковой терапии. Это всегда удивительно, когда один тип относительно скромных габаритов внаглую вдруг попрёт на толпу, выписав первому попавшемуся амбалу эффективную и эффектную звездюлину. Вторым-то быть никому неохота. Вот и замирает толпа как минимум на пару мгновений перед тем, как начать орать хором: «Ты чо, оборзел?!» и, осознав свое неоспоримое превосходство, попытаться задавить нахала массой.

Мне этих двух секунд вполне хватило, чтобы подскочить к девчонке, полоснуть «Бритвой» по ее путам, заорать дурным голосом: – Беги!!! – и получить мощный пинок под правую лопатку, от которого я не смог увернуться – уж больно быстро мелькнула когтистая лапа, хозяин которой решил использовать мою тушку на манер футбольного мяча.

Я только и успел, что выдохнуть, иначе быть бы моим ребрам сломанными, как пить дать. А так, похоже, обошлось, правда, на ногах устоять не получилось. Хорошо, что падать правильно научен, причем навык доведен до рефлекса. Рухнул на землю, кувырнулся, и снова на ногах в полуприседе. Молодец, блин, супергерой хренов. Не уследил, как главарь болотной банды подскочил сбоку и от души да с разгону выписал мне по телу незаурядный пинчище. Кстати, спасибо, что так. Мог бы и тесаком своим рубануть…

Хотя нет, не мог. Применить привычное холодное оружие главарю помешал ритуальный автомат, болтающийся на мускулистой шее заместо галстука. Размахнуться от души не дал, что монстра изрядно разозлило. Зарычал он, полоснул тесаком по брезентовому ремню, отбросил в сторону бесполезную и громоздкую побрякушку и прыгнул вперед, взревев при этом жутко:

– Ономойнахрр!!!

Вот, значит, как. Стало быть, если я правильно понял, обозначил электорату, чтоб не лезли, не отнимали у начальства славу победителя. Ладно, куча зеленого дерьма, я тебе покажу, как подло пинаться сзади.

Когда широченный замах виден за километр, бежать от него не надо – скорее всего, не успеешь и по затылку огребешь неслабо. В моем случае – фатально, ибо и тесак, и конечности вожака весьма длинные. Единственно верный ход в этом случае шагнуть вперед, под занесенную лапу, перехватить ее и свободной рукой отработать противника как сочтешь нужным. Если не вооружен, можно в горло ударить, по глазам или в пах, выбирай что больше нравится. Ну, а если в твоей руке зажат нож, способный разрезать что угодно, в том числе и пространство между мирами, то фантазируй как душе угодно.

Ну, я и не придумал ничего лучшего, как полоснуть «Бритвой» по мускулистой лапе, чувствуя, что еще доля секунды – и ни фига я не удержу скользкую и невероятно сильную конечность.

Эффект превзошел все ожидания. Лезвие легко прошло сквозь плоть, без какого-либо сопротивления рассекло лучевую и локтевую кости и вышло наружу… оставив в моей руке отсеченную лапу, в мгновение ока ставшую еще более осклизлой от темно-вишневой крови, хлынувшей из обоих обрубков.

Уж сколько времени шастаю я с этим ножом по разным мирам, а все равно не перестаю удивляться его свойствам. Правда, делаю я это обычно после боя. Во время серьезной драки изумление чревато, ибо можно остаться на поле боя навеки с застывшей маской удивления на холодеющем лице. Поэтому я просто отбросил в сторону отсеченную, судорожно сокращающуюся конечность, одновременно нанося второй длинный удар ножом по горлу противника, с подворотом кисти изнутри наружу. Иначе любой порез в бою бесполезен, в лучшем случае только кожу рассечешь да разозлишь врага. Мне же надо было минимум до трахеи достать, а еще лучше – до сонных артерий.

Достало и до того, и до другого, и даже до позвоночника. Зеленый дернулся, захрипел – и его голова в лучших японских традициях откинулась назад, повиснув на лоскуте кожи. Из широкой раны меж покатых плеч плеснул вишневый фонтан, впрочем, очень быстро потерявший напор и превратившийся просто в кровь, текущую по груди трупа, каким-то чудом все еще стоящего на ногах.

А потом я услышал… выстрел.

И второй.

И третий…

Кто-то стрелял одиночными за моей спиной – и стрелял не в меня, за что ему большое и искреннее спасибо.

Я резко развернулся, на всякий случай уходя с возможной линии выстрела, – и увидел ту самую девчонку в рваном комбинезоне. Очевидно, что моему совету бежать отсюда со всех ног она не последовала. Вместо этого освобожденная пленница подобрала автомат и сейчас довольно профессионально палила в зеленых, приняв положение для стрельбы с колена.

То есть, спасибо нужно было говорить ей, причем не только за то, что она не в меня выпускала пулю за пулей. Осознав, что их вожака какой-то невзрачный тип разделывает, словно барана, электорат вышел из ступора, оскорбился до глубины души и ломанулся мстить гаду, то есть мне, мешая при этом друг другу.

Полагаю, я бы точно огреб дубиной по макушке, если б не девчонка. В двух шагах от меня мордой в грязи валялся крупный мутант с развороченным затылком. Такое выходное отверстие оставляет обычная автоматная пуля, пробившая каску, от удара кувырнувшаяся в мозговом веществе и вышедшая наружу. В данном случае каску заменила толстенная лобная кость болотного жителя, которая, впрочем, не спасла мутанта от выноса мозга.

Рядом с трупом теперь уже безмозглого почитателя главаря валялся еще один, грустно глядя в небо единственным глазом. Вместо второго в глазнице имелась небольшая белесогнойная клякса: автоматная пуля с близкого расстояния шьет очень аккуратно, это тебе не экспансивная пуля двенадцатого калибра, для которой снести треть башки – плевое дело.

Между тем девчонка продолжала хладнокровно стрелять одиночными, явно экономя боеприпас и охлаждая раскаленным свинцом слишком горячие головы. Однако мутов смерть товарищей не особо впечатлила. Они перли вперед, и лишь трупы под ногами да вопящие от ярости кореша мешали им разорвать нас на кусочки.

А мы с девчонкой как-то сразу поняли друг друга без слов. Я сделал шаг вперед, рубанув «Бритвой» снизу вверх по особенно наглой харе, присел, уклонившись от когтей, просвистевших над моей головой, и резанул по брюху твари. Удар «восклицательный знак» эффективная штука. Втыкаешь хорошо заточенный нож в намеченную точку и протаскиваешь его сквозь плоть противника, располовинивая внутренние органы. В данном случае удар пришелся в брюхо, и мут растерянно охнул двумя половинками пасти, не зная, за что хвататься – то ли за разваливающуюся морду, то ли за кишки, толстыми червями посыпавшиеся из брюшины.

Пока я разбирался с мутом, девчонка успела подстрелить еще двоих, тянувших лапы к моей драгоценной физиономии.

– Неплохо, – рыкнул я, вспарывая грудную клетку следующего урода. Тут все оказалось проще: разрезанное надвое сердце останавливается сразу. Главное успеть отпрянуть в сторону, чтобы не быть придавленным габаритным телом, падающим на тебя.

Со стороны, наверное, это могло выглядеть сюжетом для дешевого боевика. Грязный мужик мечется меж здоровенных мутантов, а те ничего с ним сделать не могут и дохнут один за другим. На самом деле, любой низкобюджетный фильм про драки можно сделать кассовым, если пригласить в него реального сталкера, имеющего опыт так называемого траншейного боя, то есть махалова в ограниченном пространстве. Здесь все решает не сила и не габариты противника, а – не поверите – геометрия. Враг бежит на тебя по прямой, называемой линией атаки. Пусть бежит, не надо прыгать на него с криком «Банзай!», ты ж не камикадзе, чтоб умереть со счетом жизнь за жизнь. Просто шагни в сторону, а лучше по диагонали к линии его атаки, мягко, без особого усилия сдвинь в сторону тянущиеся к тебе руки-лапы, ткни ножом, или даже кулаком, скажем, под мочку уха – и всё. Твоя точно рассчитанная геометрия победила чужое желание убить тебя, рассекла тупую атаку противника биссектрисой твоего искусства. Которое ни разу не киношное чудо, а просто знание элементарнейших принципов траншейного боя.

Кстати, есть еще один закон любой драки. Как только толпа осознает, что ее бьют больно и порой даже летально, рано или поздно наступает перелом в сознании. «Мы не смяли, не разорвали, не победили! Корёжат, режут, бьют – нас! Значит, ну его на фиг высокие материи и красивые слова, своя зеленая задница дороже». Это называется сломленный боевой дух, самое страшное, что может произойти с любой армией. Или с толпой, стихийным скоплением простейших элементов, подчиненных одной идее. Стихийно напали, все разом поняли, что не прокатило, – и внезапно распадается грозная толпа на отдельные элементы, спасающие свою, и только свою драгоценную шкуру.

Зеленые, обильно забрызганные кровью своих товарищей, разом прыснули в стороны, и вот уже нет никого на поляне. Только я, девчонка с автоматом, и около дюжины трупов болотных жителей.

– Нормально, – сказал я, устало опустившись на толстый корень сгоревшего дерева. Все, что хотелось сейчас, это прислониться спиной к черному стволу и расслабиться хоть на пару минут. После скоротечного рукопашного боя на выживание это самое главное – две минуты покоя.

– Нормально, – повторил я, усилием воли расслабляя пальцы, сжимающие рукоять «Бритвы». – А ведь еще несколько секунд, и они бы нас сделали.

Девчонка смотрела на меня не отрываясь… и тут я понял, что глаза у нее не совсем обычные. В бою смотришь «рассеянным зрением», как завещал великий японский мастер меча Миямото Мусаси. Мелкие детали расплываются, зато видишь сразу всё, что происходит перед тобой, и можешь реагировать на действия нескольких противников. А вот после битвы порой расслабишься, присмотришься к тому, с кем только что крошил супостатов, – и немного не по себе станет.

Как сейчас, например.

Девушка была нереально, фантастически красива, но глаза у нее были практически белыми с крохотной точкой зрачка посередине. Радужка, может, все же чуть темнее белка, но это сильно под вопросом. Но, тем не менее, этот феномен не заставлял брезгливо отворачиваться от лица, совершенного в остальном. Идеальная форма лица, плавный изгиб бровей, густые ресницы, тонкий нос и полные, яркие губы вкупе с длинной шеей и высокой грудью, волнующе вздымающейся под рваным комбинезоном, нивелировали недостаток пигментации радужки.

Да и недостаток ли?

Абсолютное совершенство подсознательно раздражает осознанием, что тебе самому далеко до идеала. Тут же завистливое подсознание спокойно. Мол, «никто не идеален», «все не без недостатков» и т. д., и т. п. Плюс либидо снизу сомневается, а не офигел ли ты, мужчина, по своим Зонам шастая? Глаза ему не нравятся, эстет хренов. Ты остальное-то видел? Если же не рассмотрел чего как следует своим «рассеянным зрением», так сфокусируй гляделки, осознай и проникнись тем, что тебе привалило незнамо за какие заслуги. И поневоле делаешь вывод, что и не изъян это, а изюминка, придающая девушке свой индивидуальный, неповторимый шарм.

Я кашлянул в кулак, немного смущенный собственными мыслями, и произнес, невольно отводя глаза от полуобнаженного бюста красавицы:

– Ну, так может, это… коль такие дела… познакомимся? Я…

«Вот чёрт! Не позывным же ей представляться… Ладно, пусть будет псевдоимя, полученное мной уже не помню в каком из миров, в которых мне доводилось шастать».

– Я – Снар. А тебя как зовут?

Девушка продолжала смотреть на меня, но теперь в ее взгляде сквозило непонимание.

– Снар, – повторил я, ткнув себя в грудь и внутренне сожалея, – похоже, нормально познакомиться не удастся. Это не шок после боя, это явно языковой барьер.

Девушка облегченно вздохнула и произнесла:

– Анья.

Голос у нее был под стать внешности – мелодичный, словно журчание весеннего ручья. Она сказала еще что-то – и, естественно, я ничего не понял. Хотя голос этот можно было слушать и без перевода. Бьюсь об заклад: будь она певицей в моем мире, вся эстрада планеты Земля нервно травила бы себя никотином, поскрипывая зубами от зависти.

– Извини, не понимаю, – развел я руками. – А жаль.

Мне действительно было жалко, что не удастся пообщаться с ней. Было весьма любопытно, что она забыла в этих болотах, где научилась так стрелять из автомата, откуда могло взяться в этой глуши оружие моего мира. И вообще, неплохо было бы выяснить, куда это занесло меня на этот раз. Похоже, моя «Бритва» имела какое-то своё, очень абстрактное мнение насчет того, в какой из миров Розы отправлять своего хозяина, когда тому в очередной раз приспичит свалить не пойми куда в поисках приключений.

«Ага, приключений у тебя было мало, – мысленно съехидничал я. – Не пора ли уже остепениться, найти себе такую вот сталкершу с навыками прикрытия моей драгоценной спины и варки хотя бы каши, ибо современные красивые девушки зачастую не знают, с какой стороны к сковороде ручка приделана. Только, конечно, хорошо было бы немного понимать, о чем она говорит, – хотя бы в первое время. Дальше-то все равно мужику не судьба понять, что от него на самом деле хочет его половина, как ни старайся. И от знания ее языка это никак не зависит…»

Между тем Анья догадалась, что я ни слова не втыкаю из того, что она там себе мурлыкает. Тряхнула головой решительно, проверила магазин АК на наличие патронов (ай, молодец!), убедилась в их отсутствии (я-то на автомате считал выстрелы, так что для меня отсутствие боеприпасов не было секретом. Но это уже следующий уровень, для девчонки прекрасно и то, что стрелять умеет и магазин после стрельбы проверяет). После чего еще раз посмотрела на меня и кивнула – пошли, мол, чего расселся.

Вот, значит, как. У нее на меня есть планы. Это радует, так как у меня с планами было не очень. До этого «Бритва» выкидывала меня в места, где я хоть как-то мог ориентироваться. Тут же – без вариантов. Может, в этом мире лес да болота тянутся на сотни километров, и пока найдешь местных сапиенсов, сам одичаешь. Примут за лешего, да и завалят за здорово живешь в рамках борьбы с нечистой силой. Так что хочешь, не хочешь, а предложение красотки обжалованию не подлежало.

– Ладно, дамы вперед, – проворчал я, слегка уязвленный тем, что эта кавалерист-девица эдак свысока кидает жесты своему спасителю. Хотя это, конечно, во мне сейчас самолюбие слегка взбрыкнуло. По большому счету, спасать себя она меня не просила и, кабы не начала стрелять, мой акт справедливого возмездия зеленым душегубам мог закончиться для меня весьма плачевно.

В общем, пошел я за ней, стараясь ступать след в след, – когда кто-то знает дорогу, а ты в местных дебрях дурак-дураком, то не выпендривайся, а иди за тем, кто владеет информацией, для тебя недоступной. Это и в жизни так: если кто в своем деле профи, не старайся казаться умнее там, где он собаку съел. Будет выглядеть глупо, смешно и нелепо. Потому и шел я за ней, осознавая, что уж сзади она – точно совершенство, до которого силиконовым модницам моего мира как отсюда до Пекина в позе угнетенного египтянина.

Похоже, места эти Анья знала не особо, так как часто останавливалась, принюхивалась, словно волчица, раздувая ноздри, после чего возобновляла путь. Ну и ладно, как говорится, мастеру виднее. Я лишь для себя отметил, определяясь по мхам и лишайникам, что идем мы на запад и, судя по влажности и запахам, понемногу приближаемся к большой воде – может, к нехилому озеру, а может, и к морю.

Но до большой воды мы не добрались. Внезапно лес расступился, и мы оказались на берегу небольшого круглого водоема. Берег был завален крупными валунами, гладкими, словно отполированными, а над водой курился пар, словно она была сильно нагретой.

Девушка повернулась ко мне, усмехнулась уголком рта и показала жестом – раздевайся, мол. После чего, нимало не смущаясь, сбросила с себя свои лохмотья и нырнула в воду. По поверхности водоема пошли грязно-бурые пятна. Неудивительно после кровавой бойни с зелеными. Это ж если я сейчас последую примеру красотки, природная ванна разом превратится в вонючую лужу…

Между тем Анья вынырнула на поверхность и помахала мне рукой – чего, мол, тормозишь? Или гигиена у вашего брата не в почете и окопные вши – ваши лучшие друзья?

– Слышь, сталкер, хорош отмазываться перед самим собой, – проворчал я, развязывая шнурки своих неубиваемых американских берцев. – Совсем одичал, бирюк зоновский. Его юная леди приглашает к совместному купанию, а он кочевряжится – мы, мол, не из таких…

При этом копошился где-то внутри меня червячок на тему, что женился-то ты почти по всем правилам, а вот развелся по-английски – ушел не попрощавшись, причем дважды. Но этого подлого беспозвоночного я задавил немедленно аргументом жестким, как каблук берца. То, что ты в себе похоронил, выкапывать не нужно. В лучшем случае это некромантия, в худшем – глумление над трупами. И то, и другое наказуемо, прежде всего жесткими моральными переживаниями, которые никакому нормальному мужику на фиг не упали – если тот мужик, конечно, нормальный, а не злостный мазохист со склонностью к суициду. В общем, задавил я того червяка, скинул грязную камуфлу, только что не стоящую колом от подсохшей грязи, – и полез в водоем.

Причем полез именно помыться, а не всякие там шуры-муры крутить. В условиях постапокалипсиса возможность смыть с себя пот, грязь и чужую кровь гораздо важнее мимолетной связи с первой встречной леди, пусть даже безумно красивой. Конечно, у нас, бродяг, шкура дубленая, добросовестно обработанная ветрами, дождями, ночным холодом и летним зноем. Тем не менее, вши и разнообразные кожные болезни на фоне отсутствия гигиены появляются моментом, и потому каждый уважающий себя сталкер не упустит возможности ополоснуться и постираться хоть в ледяном ручье, хоть в более-менее чистой луже. А все остальное – потом.

Впрочем, девчонка, заманив меня в озерцо, казалось, тут же потеряла ко мне интерес и принялась вдумчиво мыть голову в реально горячей воде. Интересно, кстати, с чего это она такой банной температуры? Ключи, что ли, горячие на дне? Хотя, какая разница. Главное, что она есть, а все остальное вторично.

Минут десять я с остервенением соскребал с себя последствия купания в болоте и бойни с его обитателями. И настолько увлекся, что аж вздрогнул, когда ощутил на своей спине прикосновение чего-то более горячего, чем вода в странном озерце. Горячего и мягкого, податливого, словно женская грудь коснулась меня сзади…

Боясь поверить наваждению, я повернулся – и увидел глаза. Светлые, словно потухшие звезды с притяжением, которому невозможно сопротивляться. Да я и не пытался. Показалось мне, что я слишком долго мотался между мирами в поисках незнамо чего и вдруг нашел. Не счастье, нет, а что-то другое. Глаза вот эти, глядящие на меня не мигая, словно в самую душу заглядывающие. Это совершенное тело, жесткое во время боя, словно клубок струн, а сейчас мягкое, податливое, пластилиновое, в котором так и хочется утонуть, раствориться в нем и забыть обо всем…

…Не знаю, долго ли продолжалось это наваждение на самом деле. Мне показалось, что примерно пару жизней прожил я за то время, восхитительных жизней, наполненных бешеным ритмом сердец, бьющихся в унисон…

А потом все кончилось. И оказалось, что лежу я на берегу странного водоема, тупо уставившись в серое небо Зоны, а девчонки и нет, будто наваждение это было, мираж над болотом…

Хотя нет, вон справа что-то плеснуло раз, потом второй.

Я с трудом поднял чугунную голову, тяжелую, словно с хорошего похмелья. Ага, вон она, Анья, в водоеме деловито стирает свой комбез и даже не глядит в мою сторону, будто и не было ничего. А, кстати, вообще – было что? Помню влажное касание, которое спиной ощутил, глазищи ее жутковато-прекрасные помню, а дальше все будто в тумане. Но хорошо было, это точно. Только вот после этого «хорошо» ощущение пустоты во всем теле и кирпича в башке вместо мозгов, тяжелого и угловатого.

Словно почувствовав мой взгляд, девушка подняла голову и усмехнулась едва заметно, уголками рта.

– Очнулся? – поинтересовалась она. – Хорошо. Потому что ночью болотные соберут своих и устроят большую охоту. Тогда нам не уйти. Пока светит солнце, они медленные, будто сонные. Зато ночью в этих местах им нет равных.

Я хотел было возмутиться, мол, ничего себе сони, еле отбились от этих медлительных тварей, еще б немного, и…

И тут меня осенило, что я понимаю ее певучую, мелодичную речь, причем так, будто вырос с этой девчонкой в одном дворе.

– Удивляешься, что теперь понимаешь меня? – вновь усмехнулась она. – На самом деле, учить язык просто. Нужно лишь слиться с его носительницей, чтобы ваши тела и души стали одним целым, – и тогда невозможное становится возможным.

– Надо признать… это самый приятный способ учить языки, – с трудом проговорил я. Головная боль не способствует беседам, к тому же голосовым связкам с непривычки приходилось трудновато. Произношение обычно оттачивается годами, а тут приходилось тренироваться на ходу – вся база-то в голове, которая, скорее всего, потому и разламывается от экстренного вкачивания в нее нехилого объема знаний.

Мысли с трудом ворочались под черепушкой, а девушка тем временем вдруг перестала возиться со своим комбезом, вылезла из воды, положила свои вещи на камень, присела рядом со мной на корточки и уставилась на меня не мигая. Странно, но сейчас ее взгляд не казался мне жутковатым – попривык, что ли, после совместного купания и сеанса обучающей любви?

Между тем взгляд Аньи словно растворял боль, наполняя меня приятным теплом, – так, наверное, кайфовал бы пустой кувшин, если б мог чувствовать, как в него вливается парное молоко…

Но долго нежиться мне не дали.

– Еще десять минут, и пора выдвигаться, – сказала она, отворачиваясь и беря с камня свой комбез, от которого шел пар. Откуда-то в ее руках появилась нитка с иголкой, которой она принялась ловко и быстро орудовать, зашивая разодранную одежду.

– Твои вещи уже постираны и зашиты, – добавила Анья, кивая на мою камуфлу, разложенную на соседнем камне. – Можешь одеваться.

«Приятный сюрприз, черт возьми», – слегка ошарашенно подумал я. Давненько за мной никто не ухаживал. Доля такая у сталкера, все сам, надеяться не на кого. А тут такой сервис…

– Благодарю, – произнес я, поднимаясь с травы. Все это, конечно, замечательно, прям идиллия, но голым валяться на земле все-таки удовольствия мало. Да и вопросы накопились, на которые хотелось бы получить ответы. Но один был главнее остальных, его я и задал, рассматривая свои отстиранные и мастерски зашитые шмотки.

– Кто ты?

Она пожала плечами, отчего ее обнаженная грудь соблазнительно колыхнулась.

– Живое существо, – просто произнесла Анья. – Почти такое же, как ты. А что глаза у моего народа бесцветные, так тому простое объяснение имеется. Под нашим городом есть сеть катакомб – где-то сообщающихся, где-то нет. Давным-давно, когда началась Последняя война, многие выжившие ушли в эти подземелья. Среди них были мои предки. Всё, что нужно для выживания, мы научились добывать, либо выращивать под землей. Вот только света у нас не было. За сотни лет наши глаза обесцветились, а чувства обострились. Мы отлично видим в темноте и ночью чувствуем себя намного увереннее, чем днем… А потом мы вышли наверх. Теперь некоторые здесь называют нас мутантами, но мы – люди. Просто люди, научившиеся выживать.

– Понимаю, – кивнул я.

Все, что она говорила, было мне близко. Нас, сталкеров, тоже порой некоторые на большой земле мутантами считают. И правда, сложно им понять, почему выживаем мы, нося артефакты прямо в карманах, как чувствуем невидимые аномалии, как вообще умудряемся выживать в Зонах, где обычный, нормальный человек шагу не может ступить без детектора, не рискуя при этом на втором шаге погибнуть больно и страшно.

В общем, ладно. С ее глазами и пси-способностями разобрались, поехали дальше по списку.

– Тогда почему ты не со своими, что здесь делаешь? Решила стать обедом для тварей, которых здесь, на болотах, похоже, по десятку на квадратный метр?

– Недавно мы все вышли из-под земли на поверхность, – ровно произнесла она. – Ранее выходили лишь разведчики и небольшие группы добытчиков, теперь же, когда земля стала пригодной для жизни, настало время вернуться. Но наш старый дом оказался занят чудовищами. Они набросились на нас, убили многих, и я пошла за помощью. Здесь, в Сестрорецке, есть крепость, в которой вроде как тоже живут люди. Информация неточная. Разведчики, которые добирались до этих мест, редко возвращались обратно. Но у меня получилось. Оставалось пройти совсем немного, как меня схватили эти болотные твари.

– Автомат, как я понимаю, был твой? – уточнил я.

Анья кивнула.

– Оружие древности, восстановленное в Черном Куполе.

«Ну да, ну да, – пронеслось в моей подлеченной голове, в которой от былой раздирающей боли ни осталось и следа. – Черный Купол, он же Черное Поле смерти, способное передвигать предметы по временной линии. Что-то мне это напоминает. Но вот Сестрорецк… Где это? Не припомню такого города или области в Подмосковье. Ну, да ладно, сейчас не это главное».

И задал следующий вопрос. Который, пожалуй, стоило задать самым первым.

– А как называется твой город?

Она посмотрела на меня взглядом, которым старшие сестры обычно смотрят на младших братьев, сморозивших несусветную глупость.

– Ну, хорошо, я имел в виду то место, о котором ты говорила. Твой дом, – поправился я.

– Сейчас мы живем в Крепости – единственном месте, которое нам удалось отвоевать у чудовищ. Старики говорили, что в древности ее называли крепостью святого Петра. Но ни они, ни тем более мы не знаем, кто это, поэтому для нас она просто Крепость. Или «Бург». Хотя «крепость» мне нравится больше.

– Вот это номер… – пробормотал я. – Крепость святого Петра. Санкт-Питер-Бург… Укрепление, давшее название городу.

«Ну, спасибо тебе, Кузнец, спасибо, «Бритва», – пронеслось у меня в голове. – Промах в шестьсот километров в условиях постапа это месяц пути, а то и поболее…» То есть, втайне рассчитывал я высадиться в Москве… Почему? Не знаю. Может, по друзьям соскучился. А может, среди всех миров, в которых я побывал, жуткий мир постъядерной столицы все-таки был мне ближе почему-то… И давай, сталкер, ты не будешь предполагать почему, так как запретная это тема для тебя. Которую ты сам себе запретил поднимать, которую похоронил ты раз и навсегда в Центральном мире…

– Ты о чем? – нахмурилась Анья.

Н-да, похоже, последние слова я произнес вслух…

– Да так, думаю, – отозвался я, пытаясь воспроизвести в уме карту Петербурга и его окрестностей. Теперь понятно, откуда мне знакомо название «Сестрорецк». Город, расположенный к северо-западу от Петербурга… Похоже, за двести лет болота полностью захватили эти места, и выбраться отсюда будет ох как непросто… То есть, судя по всему, я все-таки снова попал в мир, который условно можно назвать «Кремль 2222». И, стало быть, если я действительно хочу попасть в места более-менее знакомые, то есть в Москву, мне по-любому придется дойти до центра Питера, а уже оттуда по Ленинградскому шоссе попытаться добраться до разрушенной столицы. Однако для такого долгого похода одного ножа и заштопанной, еще сырой после стирки камуфлы явно не достаточно. Нужна снаряга, еда, вода и, главное, – оружие. Будет оно, остальное не проблема.

– Ну, что надумал? – поинтересовалась Анья, неторопливо одеваясь. Такое понятие, как смущение, ей было явно незнакомо. Ну и правильно. С эдакой-то внешностью пусть смущаются те, кто не уверен в себе и рефлекторно отводит глаза при виде нереальной красоты. Я уже попривык и не отказал себе в удовольствии еще раз полюбоваться роскошными формами своей спутницы перед тем, как их скрыл мастерски зашитый комбез. Впрочем, скрыл или подчеркнул формы – вопрос, так как мокрая ткань плохо скрывает округлости, от которых так трудно оторвать глаза.

– На ходу высохнет, – пояснила девушка, по-своему расценив мой взгляд. – Смеркается. Скоро болотные соберут родичей и выйдут на наш след, поэтому стоит поторопиться.

И посмотрела выжидающе. Мол, мы как, вместе или на этой звенящей ноте разбегаемся?

Угу. Как я понимаю, секс в этих местах тоже ни к чему не обязывает – впрочем, как и в других мирах тоже. Получили друг от друга удовольствие и разошлись, если больше никаких общих интересов не имеется. Что ж, не буду лезть со своими понятиями об отношениях мужчины и женщины, которые были актуальны две сотни лет назад. Хотя – были ли? Или я их сам себе просто придумал, начитавшись в детстве книжек про благородных донов?

– Надумал, – сказал я. – Получается, мне в Питер надо, а тебе в Сестрорецкую крепость. Это как бы два разных направления.

Она непонимающе посмотрела на меня.

– В Питер? Это куда?

Я кашлянул в кулак.

– Ну, скажем, в те места, где живет твой народ.

– Понимаю, – кивнула девушка. – Но до тех мест путь неблизкий. И опасный. К тому же далеко ли ты уйдешь по этим болотам без проводника? А Сестрорецкие укрепления почти рядом должны быть, сразу за лесом. Если там действительно люди живут и в помощи не откажут, то мы пойдем в Крепость все вместе, большим отрядом.

Признаться, не особо я верил, что какие-то незнакомые люди вот так с ходу, по свистку, сорвутся с насиженного места и попрутся через болота на помощь незнамо кому. В условиях постапокалипсиса каждая община сама за себя, и соседи ее интересуют только как торговые партнеры, либо как объекты для грабежа. Хотя, может, родичи девчонки платежеспособные клиенты – автомат, например, в Москве дорогого стоит. Так что в ее словах был определенный резон. Да и что бы я там себе ни придумал, всё равно не дело это девчонку одну на ночь глядя в лес отправлять, даже если эта девчонка – воин. Автоматом без патронов много не навоюешь.

– Ладно, – кивнул я. – Пошли, что ли, пока действительно те зеленые нас около бассейна не прихватили. Посмотрим, что там за укрепления.

В ответ она улыбнулась. Не усмехнулась, дернув уголком рта, как обычно, а именно улыбнулась. Правда, тут же отвернулась и пошла прямо через линию камышей, ориентируясь по лишь одной ей ведомым приметам.

Я, конечно, сталкер бывалый, но вот так буром, без шеста, переть по болоту никогда бы не рискнул. А ей – хоть бы хны, идет себе. Лишь изредка остановится, поведет носом, будто принюхивается, и дальше прёт. Ну, а я, стало быть, за ней, след в след, как положено. Не хватало еще снова в полужидкую вонючую грязь с головой макнуться. Странное озеро с горячей водой осталось за спиной, и очень сомневаюсь, что такие вот природные джакузи тут на каждом шагу. Кстати, интересно узнать, что это за чудо такое? Никак, под Питером горячие источники обнаружились? Ну, и поинтересовался.

– Это аномалия, – просто ответила она. – Говорят, во время древней войны тут серьезные бои шли. Во многих местах, куда ударили огромные огненные стрелы, раны земли до сих пор не затянулись. Горячие они, и если в том месте раньше бил ключ или же стрела достала до подземной реки, вода в воронке нагревается. Так наши старики говорят, им виднее.

М-да… Получается, мы с ней только что в радиоактивной воронке искупались. Но, с другой стороны, если я до сих пор не сдох от острой лучевой болезни, поучается, радиацией меня не напугать. Известны случаи, когда люди, немалое время проведшие в очаге сильной радиации, оставались живы и полностью здоровы. Редкие случаи, но, тем не менее, документально зафиксированные. Может, и я из тех же феноменов, которым можно полоскаться в воронках, образованных ядерными боеголовками, и при этом не получать ничего, кроме удовольствия. Будем надеяться…

Между тем болото закончилось, и мы вышли на твердую землю. Теперь перед нами была густая стена деревьев. Правда, местами меж ними просвечивало тусклое заходящее солнце, стало быть, полоса леса не особенно широкая.

– Осталось совсем немного, – сказала Анья.

– Надеюсь, – отозвался я, присматриваясь к деревьям. Ничего особенного, обычные плотоядные дендромутанты с гибкими ветками-лианами. Захватит такой вот клён зеленый зазевавшегося путника, проткнет плоть острыми сучками и высосет всё, что есть жидкого в организме. То есть, и корнями впитываем из почвы всякие полезности, и верхом тоже не забываем подкармливаться. А ведь и люди такие есть. И ртом хватают, и руками, и задницей при этом норовят на двух стульях усидеть. Да только от эдакой их жизненной позиции обычно ничего хорошего не получается. Кривые они какие-то, скукоженные. Типа вот этих дендромутантов, которые жрут всё без разбора, что под ветку попадет.

Одним словом, жадность никого до добра не доводила. Потому я без сожаления достал из ножен свою «Бритву» и пошел лесом. То есть, меж кривыми деревьями, привычно отмахиваясь клинком от наиболее шустрых веток, норовящих познакомиться со мной поближе. Анья же следом пошла, как я до этого за ней шел по болоту. Понятное дело, иначе никак. Прогулки без оружия в таком лесу могут оказаться весьма вредными для здоровья.

Полосу деревьев мы миновали быстро, оставив позади себя неширокую просеку с корчащимися на земле отсеченными ветвями, смахивающими на осьминожьи щупальца. И открылся нам вид довольно необычный – признаться, ранее ничего подобного я не видел.

На довольно обширном участке разместилась внушительная линия ДОТов, артиллерийских полукапониров и ЖБОТов – железобетонных огневых точек, представляющих собой явно самодельные бронеколпаки самых причудливых конструкций.

Были тут и круглые поворотные стальные башенки, установленные на внушительную бетонную основу, и пулеметные точки, похожие на шлемы средневековых рыцарей с пулеметными амбразурами, и даже две танковые башни имелись, угрожающе смотрящие в нашу сторону орудиями времен Великой Отечественной войны. Насколько я мог разглядеть в вечерних сумерках, всё это внушительное и многоплановое укрепление сохранилось более чем отлично… чего просто не могло быть. Не было в них ничего музейного, попахивающего почти трехсотлетней древностью. Все будто только что установлено, аж в воздухе заводской оружейной смазкой попахивает. Ну и, понятное дело, вся это оборонительная роскошь отгорожена от остального мира рядами колючей проволоки и минными полями, о чем красноречиво предупреждали соответствующие таблички. Пока супостаты будут в колючке путаться да проходы в минных полях вычислять, их планомерно и неторопливо нафаршируют свинцом, благо для этого, судя по обилию торчащих из амбразур разнокалиберных стволов, возможностей предостаточно. Особенно меня впечатлили 85-миллиметровые казематные пушки советского производства. Даже не знаю, какой биоробот выдержит попадание из такого орудия. Пожалуй, только «Маунтин», или даже «Аконкагуа», но при этом очень сомнительно, что громадина такого размера сможет пройти через Сестрорецкие болота.

– Неплохо сохранился укрепрайон-то, – заметил я.

– Разведчики сказали, что тут, скорее всего, Черные поля поработали. Сдвинули укрепления по линии времени, а некоторые вообще развернули на сто восемьдесят градусов, чтоб орудия смотрели в другую сторону. Говорят, есть специалисты, которые умеют управлять Полями в таких масштабах, но я не встречала ни одного. Да и стоит такая работа немало…

– Понятное дело, – кивнул я. А про себя подумал, что любая работа не стоит ничего, если человек старается для себя. Готов поставить свою «Бритву» против ржавого перочинного ножика, что тип, который настолько омолодил древний укрепрайон, сейчас спокойно готовится ко сну в самом главном ДОТе, окруженный командой отлично вооруженных бойцов. И на фиг им не нужно помогать кому-либо, у них и так всё шоколадно. Но сомнения свои не озвучил – зачем заранее огорчать спутницу? Тем более, что, может, я и не прав. Чудеса порой все-таки случаются, чему я не раз был свидетелем. Правда, чудо – штука рукотворная. Если ничего не делать, оно никогда и не произойдет.

Это понимала и Анья. Поэтому, не долго думая, шагнула вперед, подняв руки так, чтоб из бетонных колпаков видели ее пустые ладони. Это правильно. Солнце вот-вот сядет, и через четверть часа уже ни хрена ничего не разобрать будет. Увидит наблюдатель смутный силуэт и наверняка не пожалеет пары патронов. Ибо нечего шляться по ночам возле охраняемой зоны, раздражая тех, кто ценит жизнь спокойную да размеренную.

Два ближайших ствола, торчащие из амбразур, немедленно шевельнулись, беря девушку в перекрестие линий прицела. Нормальная реакция на чужака в любом из миров, где есть пулеметы. Правда, я б не стал высовывать стволы из бронеколпаков на половину их длины. Простреливаемая зона, конечно, увеличивается, но и на мушку может, скажем, рукокрыл нагадить, а делают они это от души. Или что похуже случится, н-да…

Надо сказать, я на освещенное пространство не вышел, предпочтя остаться в тени местами кастрированного и по этому поводу присмиревшего дендромутанта. У девчонки свои дела, к которым я не имею ни малейшего отношения. Меня же попросили сопроводить – я сопроводил. А топтаться возле Аньи в качестве безмолвного приложения смысла нет никакого, она и сама говорить умеет… оказывается. На русском языке. Правда, получается это у нее странно. Тягуче, нараспев, без интонаций, будто заклинание читает.

– Я пришла с миром, – прокричала-пропела она. – И я принесла с собой просьбу моего народа. Нам нужна помощь, без которой мы все погибнем…

На крыше ДОТа что-то громко щелкнуло. То, что я принял за кучу листвы, нанесенную ветром, оказалось очень хорошо замаскированным прожектором. Надо же, даже на него маскировочную сетку натянули, чтоб вероятный противник при ночном нападении их с ходу света не лишил. Мера необязательная, но обитателей укрепрайона характеризует положительно. Хотя, пулеметные стволы я бы все же наружу не высовывал…

Луч света ударил по лицу Аньи. Она невольно прикрыла глаза и сделала шаг назад, но тот, кто сейчас блестел оптикой из амбразуры ДОТа, успел увидеть все, что ему было нужно.

– Шла бы ты к болотным, мутантиха чертова! – проревел невидимый мегафон. – Еще один шаг, и мы из тебя решето сделаем. Вали отсюда, пока цела!

А вот это я решительно не люблю. Когда большой и сильный позволяет себе ни за что ни про что оскорблять того, кто слабее. Ну окопался ты в своей берлоге, ну не хочешь видеть посторонних. Твое право, никто не спорит. Объясни по-человечески, все всё поймут. Но если зажравшийся мужик позволяет себе оскорблять девушку – за такое надо наказывать.

Анья попятилась еще на пару шагов – видимо, луч света был слишком ярким для ее глаз, привыкших к темноте. Так или иначе, мне это оказалось на руку.

– Скажи ему, что готова заплатить за помощь, – негромко посоветовал я, продолжая скрываться за напуганным деревом. – Предложи столько, чтобы он не смог отказаться.

Девушка едва заметно кивнула и, не отрывая ладоней от глаз, звонко крикнула:

– Мы заплатим! Золотом!

– Да ладно? – хохотнул невидимый собеседник. – И сколько же вы готовы отстегнуть?

– Пятьсот монет.

– Брешешь, поди? – усомнился владелец мегафона. Правда, луч света слегка сместился – теперь он бил не в лицо девушки, а под ноги. Всё по-прежнему из ДОТа видно, но собеседник хоть может руки от лица отнять.

Анья их и отняла. После чего расстегнула нагрудный кармашек и, достав оттуда некий мелкий предмет, высоко подняла руку. В ее длинных пальцах что-то блеснуло.

– У меня с собой задаток, десять монет. Еще двести закопаны на болотах. Я покажу где, если договоримся. Остальное получите после того, как поможете.

Некоторое время было тихо – видимо, в ДОТе совещались. Потом вновь над болотами пронесся рев, усиленный древней аппаратурой.

– Ладно, давай свой задаток. Сейчас тебя проведут к нам. Поговорим, обсудим детали.

В мегафоне что-то характерно щелкнуло. Да ладно! Неужто у мин электрические детонаторы, отключаемые простым рубильником? Система сложная, но гораздо более надежная, чем делать проходы в минных полях, рисовать карту этих проходов и потом очень стараться ее не потерять. А здесь получается сплошная защита, без вариантов для противника и возможности наступить на собственную активную мину. Щелк – и ходи себе где вздумается, поплевывая сверху на чувствительные усики.

Тем временем внутри дота загудел невидимый двигатель, отъехала в сторону бронеплита, заменяющая дверь. В проеме показались двое молодчиков в характерных камуфляжах типа «Лиственный лес». Причем, на первый взгляд, абсолютно новых. Это сразу наводило на мысль, что без «полей смерти» здесь тоже не обошлось, – камуфляжи этой расцветки использовались нашими войсками во время Великой Отечественной войны, причем весьма ограниченно. Версию насчет «полей» подтверждало и оружие молодчиков – пистолеты-пулеметы системы Судаева образца 1943 года. Автоматы с виду неказистые, в отличие от знаменитого ППШ, брутальностью не отличающиеся, но, тем не менее, крайне эффективные для своего времени. Оружие вообще мой бзик, так что в памяти сразу всплыло – основное производство ППС-43 было развернуто именно в блокадном Ленинграде, где только на заводе имени Воскова их было выпущено около миллиона единиц. Поэтому ничего удивительного, что в руках самоуверенных юношей с квадратными плечами были именно эти автоматы.

Небрежной походкой вразвалочку парни направились к Анье, впрочем не забывая при этом держать девушку на прицеле. Это правильно. Каким бы беспомощным ни казался гипотетический противник, забывать о безопасности никогда не стоит.

– Так, автомат с плеча сняла аккуратно и бросила сюда, – негромко проговорил один из амбалов, остановившись в пяти шагах от девушки и подняв ствол ППС на уровень ее груди. Второй тем временем, закинув оружие за спину, продолжил движение. Не совсем правильный ход, хотя чего им бояться под прикрытием стольких стволов? Но я бы все-таки в данном случае сначала заставил противника отбросить оружие на безопасное расстояние, не приближаясь к нему, потом приказал лечь на землю лицом вниз и лишь только после этого подошел к нему для приватного знакомства. Но парни решили сделать все быстро, без волокиты. Тем более, что жертва явно не собиралась выпендриваться. Покорно сняла с плеча АК, протянула автомат прикладом вперед…

Тот молодчик, что подошел ближе, протянул руку за оружием, при этом плотоядно ощупывая взглядом высокую грудь девушки. Его можно было понять. Красивый бюст есть мощный отвлекающий фактор, не раз стоивший жизни многим мужикам, соскучившимся по женскому телу. Но на этот раз автоматчику повезло – он лишился лишь двух передних зубов, когда девушка неожиданно качнулась в сторону, уходя с линии выстрела и при этом успев одновременно ткнуть прикладом в щекастое лицо.

От удара незадачливого воина качнуло назад.

– Тттвою… – выплюнул он, но не договорил, закашлявшись, – то ли кровь, то ли один из выбитых зубов попал в дыхалку.

– Что за нах? – рявкнул второй, потеряв из виду девушку, – габаритная фигура напарника перекрыла ему обзор…

Анья же, шагнув вперед, зарядила кашляющему молодчику коленом в пах, но упасть ему не дала. Парень буквально повис на ней, содрогаясь в конвульсиях.

«М-да… Вот как легко и непринужденно слабая дама может превратить здорового мужика в трясущийся мешок с мышцами, если будет действовать просто, грамотно и решительно», – думал я, плавно вывернувшись из-за дерева и текучей тенью двигаясь вперед. Дважды ударенный воин, удерживаемый Аньей, служил мне очень неплохим щитом целую секунду – держу пари, что в ДОТах так ничего и не поняли. Со стороны вполне могло показаться, что парень просто остановился и обыскивает девушку. Разве что его напарник насторожился, впрочем, тоже не особо понимая, что происходит.

Ему бы сдать назад и понаблюдать за развитием событий. Но человеческое любопытство часто сильнее здравого смысла. Поэтому парень шагнул вперед, слегка хлопнув напарника стволом по плечу.

– Ты чо? Слюнями, что ль, подавился? Хорош ее лапать, фигуру помнешь, другим ничего не достане… ык…

Удивлению автоматчика не было предела, когда из-за плеча трясущегося дружка высунулась рука с ножом и нежно, но настойчиво отвела ствол в сторону обухом клинка. Следом за рукой возник я, без предисловий ткнув костяшками согнутых пальцев в острый кадык амбала.

Тот замер от неожиданности и боли, глаза выпучил… Это реально очень больно, когда бьют в горло. Даже не сильно, как сейчас, например. А еще после этого бывает очень страшно, когда какой-то небритый тип берет тебя пальцами за помятый кадык, сдавливает его, словно клещами, приставляет к глазу острие ножа и тихо, скучно так говорит:

– Дернешься – убью.

Это самое худшее, когда твой противник не орет, как потерпевший, не сыплет матюгами, а говорит так, словно для него что зарезать, что зубы почистить – труд одинаковый. Такому человеку обычно верят безоговорочно и предпочитают выполнять то, о чем он попросит.

Ну, я и попросил, увидев в глазах автоматчика то, что рассчитывал увидеть. Страх и покорность теленка, которого ведут на убой. Это хорошо, когда крутой бычара, идущий на девушку с автоматом, превращается в послушного телка. Это правильно, так и должно быть. И ему хорошо, и мне. Он в живых останется, если и дальше будет себя хорошо вести, а мне обещанное не выполнять, не брать лишний грех на душу.

– Идешь за мной без резких движений, – сказал я. И, сделав шаг назад, потянул его за горло.

Анья тоже шагнула назад, но едва не упала – безвольное тело оказалось слишком тяжелым. Но – не упала. Напряглась, даже слегка застонала сквозь зубы, но затащила «своего» под сень деревьев.

В общем, все получилось быстро. Из линии укреплений увидели лишь, как их посыльные повели себя как-то странно – ни с того ни с сего задергались и потащились в лесополосу.

– Эй, воины! – донеслось из ДОТа. – Вы там не прифигели на боевом задании бабу в кусты тащить? Я ж вам стручки-то ваши на раз обоим повыдергаю. А ну взяли ее и марш обратно!

Ага, значит, так расценили невежливые обитатели бетонных укреплений нашу аккуратную операцию. Очень замечательно. Теперь приступим ко второй ее части.

Я быстро осмотрел трофеи. Два автомата, шесть полных магазинов, что вместе составляет более двухсот ТТ-шных патронов. Уже можно жить. Далее – четыре гранаты РГД-5, два НА-40, так называемых «ножа разведчика», пачка «сталинских» папирос «Герцеговина флор» (хорошо живут забетонированные!), самодельная зажигалка, сделанная из винтовочной гильзы, две портативные аптечки. Само собой, ни воды, ни еды амбалы с собой не захватили. И это плохо, так как нам с Аньей хоть их самих забивай на антрекоты – и у нее глаза голодные, и я, признаться, не отказался бы перекусить, запивая ужин желательно не болотной водой.

– Жить хотите? – осведомился я у амбалов, которых связал их же поясами.

«Мой» энергично кивнул, от усердия аж ткнувшись квадратным подбородком в грудь. «Аньин» же лишь промычал что-то нечленораздельное, поводя вокруг себя бессмысленными, налитыми кровью глазами. Понятно. Болевой шок. Крепко же его приложила моя спутница. Вот что делает с прекрасным полом постапокалипсис… Хотя, это неудивительно. Хочешь выжить – учись бороться за выживание, аксиома простая до примитивизма.

– Это хорошо, что хотите, – сказал я, пробуя на изгиб сталь клинка НА-40. Хорошая сталь, несмотря на внешнюю неказистость ножа, меж ребер войдет как по маслу. – Так вот. Сейчас ты выйдешь на свет и очень убедительно попросишь своих сородичей обменять ваши жизни на недельный запас провианта и свежей воды. И мы просто уйдем. Идет?

– Они нас расстреляют, – повесил голову «мой». – Вообще без вариантов.

– Сколько в укрепрайоне реальных бойцов? – поинтересовался я, задумчиво подравнивая ножом слегка треснувший ноготь.

– Больше тысячи! – с вызовом отозвался амбал.

– Хочешь, я тебе один глаз выколю, а потом продолжу допрос? – предложил я. – Соврешь снова – второго лишишься. Как тебе такой вариант?

«Мой» затравленно зыркнул на нож в моей руке, мазнул взглядом по его автомату, теперь висящему на моем плече. На Анью глянул было, но тут же отвел взгляд – уж больно нехорошим, белым огнем горели ее глаза.

– Сорок три человека, – выдавил он из себя. – Не считая баб и ребятишек. С ними чуть больше сотни будет.

– Так я и думал, – кивнул я. – Это называется «каждый боец на счету». Поэтому не бойся. Вы слишком ценный товар для обмена, чтобы так вот запросто вас в расход пускать. Но если ты еще будешь кочевряжиться, боюсь, твои сородичи решат, что мы вас съели, и наверняка попытаются выкосить лес из орудий и пулеметов. Если, конечно, и те, и другие в рабочем состоянии и укомплектованы боеприпасами под завязку.

Судя по тому, как амбал на мгновение опустил глаза, я попал в точку. Ясное дело, что если даже забетонированным и удалось полностью реанимировать укрепрайон, все равно у них каждый снаряд и патрон на вес золота. Маркитанты в Москве дерут втридорога за каждый ржавый нож, не говоря уж про огнестрел, и не думаю, что под Питером с этим сильно лучше.

– Ладно, – вздохнул амбал. – Попали так попали. Веди.

Я упрашивать себя не заставил. Поднял молодца с травы за шкирку – со связанными за спиной руками самому это сделать проблематично – и проводил до заветного дерева. Все это время матюгальник из ДОТа не замолкал, суля раздолбаям все кары земные. Однако высылать экспедицию на ночь глядя хозяин матюгальника не спешил. Небось, понимал, что если в темноте засел враг, хорошо знающий местность, то зачистить небольшой поисковый отряд ему как два пальца оплевать. В общем, не хотел рисковать командир ДОТа, лишь второй прожектор включил, и теперь два снопа света бестолково рыскали по деревьям. Вот что бывает, когда вместо того, чтобы выкорчевать полосу леса и увеличить сектор обзора, люди городят сложные минные поля и теряют бдительность, офигев от собственной крутости.

В общем, вытолкнул я пленного из-за дерева и негромко продиктовал ему, что надо говорить. При этом добавил, что, если он другое сказать попытается, мне придется для начала ему одно колено прострелить. В условиях постапа это на девяносто девять процентов ампутация ноги, из-за отсутствия нормальной анестезии весьма болезненная.

Амбал моими прогнозами проникся и, когда оба прожектора скрестились на нем, проорал все как по писаному.

– Слушайте внимательно и не перебивайте! Нас взяли в плен. Но обещали отпустить, если вы дадите консервов на неделю, хлеба и воды. Продукты я буду должен попробовать, чтобы исключить яд. Также вы должны пообещать, что не будете преследовать тех, кто нас пленил…

– А хрен по всей морде им не надо?! – взревел мегафон. – Уроды, блин, подставились, как дети, а нам теперь из-за вас…

Командир укрепрайона надрывался еще минут пять, витиевато поливая подопечных отборными матюгами, – я аж заслушался. Наконец начальник «уродов» начал уставать, делать паузы между пространными эпитетами в адрес подчиненных, умудрившихся попасть в плен в двух шагах от дома. Во время пауз хозяин матюгальника, похоже, не только отдыхал, но и думал. В результате, поняв, что деваться ему особо некуда и неведомые похитители не так уж много хотят, с душой плюнул в микрофон и рявкнул в сторону:

– Слышали, что этот олух сейчас прогнал? Ну так чего стоите? Покидайте что сказано в рюкзак и отнесите к лесу, пусть подавятся!

Подчиненные у начальника укрепрайона оказались шустрыми. Не прошло и пяти минут, как стальная плита на входе вновь отъехала в сторону. Наружу вышли трое, прикрываясь большими стальными щитами с полустертыми надписями «Полиция». Четвертый шел сзади. Он и швырнул через головы товарищей объемистый рюкзак, который приземлился возле ног моего пленника.

Руки у амбала я оставил связанными, поэтому рюкзак он, повинуясь моему приказу, аккуратно запинал под сень деревьев. Там я и проверил содержимое. Что ж, забетонированные не обманули, всё честь по чести, хотя и по минимуму. Семь больших банок тушенки. Дюжина крупных серых сухарей, твердых как камень и отдающих плесенью. И две фляги с водой – одна литровая, похоже, американская. Вторая наша, еще советских времен, объемом ноль семьдесят пять. Похоже, даже и не восстановленная в «поле смерти», а сохранившаяся как есть – в СССР все, что для армии, делали на совесть. Сомневаюсь, конечно, что с таким объемом воды и пищи можно протянуть неделю, но это все же лучше, чем ничего.

– Лады, – сказал я. – Теперь отхлебни-ка, друг ситный, из обеих фляжек и на этом распрощаемся.

Амбал сделал кислую мину, но под стволом автомата ослушаться не посмел.

– Ну и ладушки, – сказал я. – Анья, развяжи ему руки.

Моя спутница, за все это время не проронившая ни слова, сноровисто выполнила приказ. Молодец девчонка. С понятием, где нужно говорить, а где лучше помолчать и делать то, что велят. Само собой, пока она развязывала пленного, ствол теперь уже моего ППС смотрел ему точно в лоб – так, чисто на всякий случай.

– Напарника развязывай сам, – велел я, когда Анья отошла в сторону, по-хозяйски сворачивая ремень и явно не собираясь возвращать его хозяину.

Амбал с хмурой мордой подчинился, после чего уставился на меня – чего еще, мол?

– А теперь быстро разделись, и домой, – сказал я.

– То есть, как разделись? – не понял пленный.

– Комбезы ваши скидывайте, – пояснил я. – И берцы тоже. Исподнее можете оставить. И поторопись, тебя за деревьями люди ждут.

Амбал скрипнул зубами, но ослушаться не посмел. Анья же кинула на меня осуждающий взгляд, но и на этот раз промолчала. И молодец. Да, я не благородный дон и на войне поступаю так, как поступают на войне. В лесу, вдали от жилья, я бы не стал грабить пленного вчистую, не по-человечески это. А тут ему до родного подземного каземата триста метров в труселях прогуляться, ничего, не растает. Нам же с Аньей новая камуфла, раскрашенная под наш российский лес, будет как нельзя кстати. Ее комбез, штопаный-перештопаный, на ладан дышит. И мой американский камуфляж цвета «урбан», заточенный под серые городские кварталы, в питерских болотах ну совсем не в тему. В общем увы, но придется незадачливым воякам отправляться домой в форме номер раз, трусы плюс майка.

Переодеваться мы с Аньей не стали, решив отложить это пикантное дело до привала, когда времени будет побольше, а враги – подальше. Поэтому мы просто в четыре руки быстренько упаковали всю добычу до лучших времен.

– Удачи вам на тропе войны, – напутствовал я освобожденных пленников, взваливая на спину располневший рюкзак. – Больше не попадайтесь.

– И тебе не кашлять, – невежливо отозвался амбал, в свою очередь взваливая на плечо товарища, тупо мотающего головой. – Еще встретимся, помяни мое слово.

Я усмехнулся. Угрозы от агрессоров в нижнем белье выглядят неубедительно.

Когда колоритная парочка скрылась за деревьями, Анья, собрав трофейные шмотки, неодобрительно покачала головой.

– Зря ты их отпустил. Утром они организуют погоню, пойдут по нашему следу. А так бы их было на двоих меньше.

Я пожал плечами:

– Это их право. Так же, как наше право – сопротивляться. Я же обычно свое слово держу независимо от того, кому оно дадено. Теперь же, если ты и правда видишь в темноте, пойдем уже к твоей Крепости, как договаривались. Ты дорогу-то обратную помнишь?

Она покачала головой.

– Старой дорогой идти нельзя. Болотные наверняка нас на ней поджидают. Придется дать крюк через Левашовский урман. Я помню старую карту, там должна быть тропинка.

Все сказанное Аньей мне не понравилось. Переться через какой-то урман, то есть густой лес, не зная дороги, причем ночью – дело заведомо гиблое. Хотя, в этих местах ночь была не то, что в разрушенной Москве.

На деревьях тут сплошь и рядом росли уродливые паразиты, смахивающие на половинки человеческого мозга, ожившие и присосавшиеся к коре. Так вот, эти извилины, бесцветные при свете дня, с наступлением темноты потихоньку начали мерцать ирреально-синим светом. В результате сейчас, когда солнце полностью село, в принципе, можно было обойтись и без факелов. Далеко не идеальная иллюминация, но, по крайней мере, видно, куда ногу ставишь. Болото, кстати, тоже мерцало какими-то гнилушками, оккупировавшими многочисленные кочки. Да и небо не совсем черным было, а каким-то темно-серым, будто его слегка подсвечивали с обратной стороны.

В общем, если б я был романтиком, всю эту ночную иллюминацию можно было бы назвать красивой. Но я суровый практик, прагматик и, возможно, зануда, думающий лишь о том, чтоб нас в этой распрекрасной флоре не сожрали и не подстрелили ненароком. О чем я Анье и сказал, вновь следуя за ней след в след.

– Я уже говорила, что ночью сестрорецкие ни в лес, ни в болото не сунутся, – отозвалась она. – Слишком осторожные, потому и выжили. А утром они, скорее всего, пойдут быстрее нас. Это их места, которые они знают намного лучше. К тому же заночевать где-то нам все-таки придется.

Да уж, это она в тему сказала. Усталость давала о себе знать. Перекусить и на ходу можно, чем мы, кстати, занимались, экономя время и уплетая холодную тушенку при помощи трофейных ножей. А вот поспать хотя бы пару часов на ногах, к сожалению, не получится.

Сейчас мы шли по берегу какого-то гнилого озера, поросшего слабо светящейся ряской, похожей на синий ковер. Уже по одному виду понятно, что купаться в таком озере чревато для здоровья. Особенно доставили толстые то ли корни, то ли щупальца, порой неторопливо возникающие из воды и так же медленно в нее погружающиеся.

– Впечатляет, – отметил я. – Богатая у вас тут растительность. Только не совсем понимаю, почему забетонированные так боятся ночью здесь гулять, – светло же.

Анья невесело усмехнулась.

– Нам пока что просто везет, – сказала она. – Болотные твари – дети по сравнению с лесными. Говорят, в этих чащобах водятся совершенно жуткие мутанты. Старики рассказывали, что, когда после войны многие деревья ожили и стали охотиться на всякую живность, местные люди стали молиться им, словно богам, и приносить жертвы. Страшные. Особенно в голодные годы. Детей связывали и оставляли ночью в живом лесу. А потом поутру находили их высушенные тела, похожие на пустую одежду с костями внутри. Но погибали не все. Некоторых живые деревья отпускали. Девочек. Которые через девять месяцев рожали страшных тварей. Представь, что будет, если человеческую самку оплодотворит своими семенами полуразумное дерево-мутант, питающееся кровью.

Не понравилось мне, как она это сказала насчет «человеческой самки». Но я ничего не сказал, так как представил…

И внутренне содрогнулся. Подумать страшно, что наделали люди со своими разборками, окончившимися Последней войной. Сами себя практически на ноль помножили, и дом свой, планету свою превратили в жуткий кошмар, который и шизофренику не приснится… Стоп. Это все рефлексии. А вот сразу за озером – лес. Стена деревьев, зловеще флюоресцирующая во тьме. Которую предстоит пройти, чтобы добраться до сердца города, построенного Петром Первым. Или до того, что осталось от того города после ядерного удара…

Кстати, когда мы подошли ближе к стене корявых деревьев, мне стало понятно, о какой такой тропе говорила Анья. Прямо на границе леса стоял врытый в землю столб из нержавейки, на котором была приварена стрелка-указатель «Тропа Ленина».

Ну да, точно. Где-то в этих местах скрывался от правосудия будущий вождь мирового пролетариата. В шалаше жил, книжки писал, которые потом взорвали сотни тысяч мозгов. И вынесли их не меньше – в основном пулями, выпущенными во имя идеи… Эх, мать вашу, люди-человеки! У одних идеи, у других идеи, каждый считает себя правым, а инакомыслящих – сволочами. И вылетают потом те праведные идеи из голов вместе с извилинами, вынесенные равнодушным свинцом. А правда-то у каждого своя, и не доказать ничего пулями, и потерянными жизнями тоже не доказать. Потому как истина на самом деле одна – ты мог бы жить, но просто умер раньше срока за чужую идею, записанную кем-то в тетрадке. Прям, блин, хоть книги не пиши. А то потом найдет кто-нибудь в твоей писанине идею и пойдет во имя нее крошить других, не согласных с нею…

– О чем задумался, Снар? – поинтересовалась Анья.

– Да так, ни о чем, – отмахнулся я. – Пошли, что ли.

Признаться, идти не хотелось. Уж больно агрессивно шумел лес, хоть и не было ветра. И ветви, лишенные листвы, шевелились слишком активно, словно на каждом корявом стволе засело по десятку голодных осьминогов. Не хотелось – но придется. Альтернативы-то все равно не предвидится.

Хорошо еще, что легендарная тропа не заросла деревьями и непролазным кустарником за все это время. Почему? Да кто ж ее знает. Может, почва идеями кровавого переворота пропиталась, и теперь на ней ничего не растет. Так или иначе, но дендромутантам, которые помимо корней научились и ветвями пропитание себе добывать, дотянуться до нас было несподручно. Тужились, скрипели, протягивая свои щупальца, но мы довольно свободно шли вперед, лишь порой уворачиваясь от слишком длинных и назойливых веток. Я даже было подумал, что так вот, не особо напрягаясь, через весь лес пройдем…

Зря подумал. Мечтать о хорошем вредно, примета такая. Лучше быть всегда готовым к плохому, а положительное, ненароком случившееся в жизни, воспринимать как незапланированный праздник.

Внезапно дорогу нам перегородил силуэт, на первый взгляд напоминающий двухметровую корягу, обвитую клубками шевелящихся змей. Благодаря подсветке мозговыми лишайниками, облепившими близлежащие деревья, присмотревшись, я смог различить некое подобие толстого туловища-ствола. Из него во все стороны торчали конечности-ветви, оканчивающиеся то ли шевелящимися лианами, то ли действительно змеями, причем угрожающе шипящими. А еще у этой коряги были глаза, похожие на угли, горящие багровым пламенем. И она двигалась. К нам. Медленно, уверенно так, мол, куда ж вы денетесь, родимые? Вот она я, судьба ваша неминучая.

– Это он, – в ужасе прошептала Анья. – Лесовек, рожденный человеческой женщиной от хищного дерева…

Я невольно оглянулся назад. Не хотелось мне как-то идти в объятия живой коряги. Конечно, «Бритва» отличное оружие ближнего боя, но уж слишком много у этого лесовека щупалец. Все равно что дайверу-профессионалу в клубок голодных осьминогов нырнуть с очень хорошим водолазным ножом «Игла». И пловец молодец, и оружие у него отменное, и головоногим вроде как положено людей побаиваться – но все же лучше ну их на фиг, тех осьминогов.

Но сзади тоже было не все идеально. Ветер дул нам в спину, и я услышал очень далекий звук, весьма похожий на визгливый крысопёсий лай. Уж не почудилось ли?

– Не везет, – прошептала Анья, побледнев так, что ее лицо стало напоминать посмертную маску. – Сестрорецкие вышли на охоту, не дожидаясь рассвета…

Понятно. Как говорил один мой американский друг, полная задница тем и плоха, что она – полная. Всегда удивлялся штатовскому обычаю все плохое сравнивать с пятой точкой – например, я в округлых дамских ягодицах не вижу ничего отрицательного. Но у каждого народа свой менталитет, и я, еще не до конца отошедший от своих заокеанских приключений, подумал как раз о ней. О полной заднице…

Но тут же пришла мне в голову и следующая мысль. Что в любом положении всегда есть выход, и если ты его плохо искал, то это только твоя проблема. Это уже наш менталитет, потому что там, где у американца полная задница и опущенные руки, у нас начинается усиленная работа мысли насчет поиска выхода из тупиковой ситуации.

Между тем коряга продолжала двигаться, вперив в нас немигающий взгляд пары своих угольков, удивительно напоминающих по форме человеческие глаза. Фантастично, невероятно, но – факт. С другой стороны, декоративная дионея запросто охотится на мух, и никого это не удивляет. В данном же случае мутировавшее дерево просто шагнуло немного дальше, приподнявшись на следующую ступеньку эволюции.

Но нам от этого было не легче. Гибкие щупальца-лианы рассекали воздух, словно пастушьи хлысты, корявый лесовек, полностью заблокировав тропу, довольно шустро перебирал корнями, а позади уже явственно слышалось гавканье крысопсов, похоже спущенных с поводка…

Я вскинул автомат и дал короткую очередь, целя по красным глазам.

ППС не подвел, стрекотнул исправно, и я даже порадоваться успел, так как понял, что даже без пристрелки нового оружия попал куда целился. Невеликий подвиг для снайпера перечеркнуть очередью с десяти метров два красных глаза, но все равно приятно, особенно когда удачно отработал по такому чудовищу…

Но оказалось, что радовался я рано.

Глаза дендромутанта и вправду потухли. Но через мгновение в черной массе полыхнули семь новых отверстий-глаз, как раз в тех местах, куда попали мои пули…

– Ладно, скотина деревянная, – проворчал я, бросая свой автомат напарнице и следом скидывая с себя сначала рюкзак, а потом потрепанную американскую куртку. Жаль конечно, добросовестно ее Анья заштопала. Но ходячему дендромутанту нужна добыча. Объемная такая, пропахшая человеческим потом, пропитанная живым теплом.

И он ее получит.

Свернуть куртку подкладкой наружу в объемный сверток – две секунды. Еще секунда – размахнуться и метнуть ее в шевелящееся переплетение ветвей. И сразу следующее действие. Заорать дурниной: – Ложись! – одновременно сбивая с ног замершую на месте Анью…

Кстати, непростое это дело оказалось. Девчонка-то крепкая и подвисла капитально от страха, как это случается порой даже с очень сильными женщинами (чего скрывать, и с мужиками – тоже). Пришлось сбить напарницу подножкой, и тут же, извернувшись в воздухе, подстраховать, чтоб лицом в землю не ткнулась. Сложно провернуть такое, падая одновременно с объектом трепетной заботы. Но мне удалось, правда, при этом сам изрядно приложился затылком об землю, аж в голове загудело. Но бывало и хуже, поэтому на мелочи в виде звезд перед глазами, подсвеченных синим, особого внимания я не обратил. Потому, что усиленно думал о том, не выйдет ли моя задумка боком и для меня, и для Аньи.

А потом впереди хлопнуло, примерно как если бы дендромутант решил отпраздновать победу и всеми своими щупальцами одновременно открыл дюжину бутылок шампанского. Следом над моим ухом свистнуло, а в лицо резко ударило… земляным комом, вывороченным из тропы. Потому что, если б осколком долбануло, вряд ли я бы смог анализировать последствия взрыва. А такое вполне могло случиться – РГД-5, пусть даже завернутая в куртку, в радиусе десяти метров оружие страшное. То есть, рисковал я сильно, отправляя агрессивной коряге заокеанский презент с российским сюрпризом внутри. Но мне повезло. Судя по тому, как смачно ругнулась Анья, ей – тоже.

А вот подслеповатому дендромутанту – нет.

Пожадничал он, схватился за подношение всеми своими лианами, видать, привык к жертвам, запакованным в ношеную одежду.

Только на этот раз подарок оказался не только несъедобным, но и фатальным.

Прямо перед моим лицом что-то смачно шлепнулось. Я поднял голову. Ну да, оторванный кусок лианы-щупальца, извивающийся, брызжущий густым соком из разлохмаченного утолщенного основания… Или кровью? Все может быть, но мне это как-то не очень интересно. Гораздо важнее рассмотреть, что стало с дендромутантом.

Наконец рассмотрел. Взрывом его отбросило на обочину. При этом большинство гибких ветвей-щупалец оказались размочаленными в лоскуты, а верхняя часть «туловища» просто раскололась надвое, будто по ней гигантским топором саданули. Тем не менее, дендромутант все еще судорожно дергался, словно разрубленная лопатой змея. Но ясно было, что это уже не попытки подняться и напасть на врага, а агония. Посмертные сокращения… по-настоящему живого существа. Я это понял, когда оно застонало. Тихо, жалобно. По-человечески…

Но во мне ничего не шевельнулось, ни жалости, ни сочувствия. Такой вот я бездушный чурбан, что ни капли не жаль мне умирающих врагов, только что пытавшихся отнять мою жизнь. И плевать, мутант он, живое дерево или двуногий хищник с автоматом. Не лезь – и живи себе долго и счастливо. А полез – не обессудь.

Между тем многоголосый лай становился все ближе, и это вселяло серьезную озабоченность. Даже и не знаю, кто опаснее – эта вот древесно-мясная пакость, что корчится в траве, или же свора крысопсов, натасканных на убийство человека. Эта одомашненная тварь обычно отличается от бездомной крысособаки размерами и агрессией, которую может контролировать только хозяин. Более мелкие крысособаки отважны, особенно в стае, но если чувствуют, что могут схватить трендюлей, немедленно сваливают от греха подальше. Массивного же крысопса остановить может лишь окрик хозяина, остальные тормоза ему по барабану. Таких вот тварей вывели в людских общинах всего за два-три поколения, скрестив одичавшую крысособаку со считаными экземплярами выживших догов, питбулей и ротвейлеров. На выходе получилось живое оружие, по функционалу смахивающее на наземную торпеду. Запустил по цели – и ждешь закономерного результата.

– Ложись, – сказал я Анье, боковым зрением фиксируя подергивающегося дендромутанта. Девушка непонимающе хлопнула ресницами.

– Ложись, говорю, – повторил я, укладываясь брюхом прямо на голую землю и укладывая на рюкзак ствол автомата. Все просто. Ежу и даже необстрелянному новобранцу ясно, что работать из огнестрельного оружия по шустрым движущимся целям лучше в положении лежа. Тем более – в полумраке местной фосфоресцирующей ночи. И упор устойчивее, и сам ты незаметнее, и мишень из тебя неудобная получается. В том числе и для живых торпед, уже маячивших на недалеком горизонте.

Их было четверо. Крупных, яростных, быстрых. Но пуля все равно быстрее. И уйти от нее ой как непросто, особенно когда ты разогнался до автомобильной скорости.

Крысопсы явно почувствовали, что в них целятся, и хором попытались натуральным образом на бегу «качнуть маятник»…

Получилось неважно. Живая иллюстрация к тому, как ментальные способности могут сыграть с их обладателем злую шутку.

Тропа была широкая, но не настолько, чтоб на ней хитрыми маневрами заниматься. Два пса столкнулись мускулистыми боками, отчего крайняя из зубастых машин для убийства, визжа, улетела в кусты. Очень хорошо. Когда счет идет на секунды, чем меньше мишеней, тем лучше.

Я нажал на спуск, плавно ведя стволом автомата, словно длинным черным ластиком правя жутковатую картину. ППС не имел переводчика режима огня, но при этом бил очередями довольно задумчиво, с заметными промежутками между выстрелами. Уже со второй очереди я приноровился работать из него экономно, выпуская максимум по две пули за раз.

Получалось прицельно… но не особо эффективно. Я словно в заметном фильме видел, как дергалась крысопесья плоть, когда в нее бил раскаленный свинец, как брызгала во все стороны кровь из ран, как порой отлетали в сторону клочья плоти, выдранные пулями из живого тела.

Но на скорости живых торпед это почти не сказывалось. Твари продолжали бежать прямо на нас, явно решив сдохнуть, сжав челюсти на наших шеях…

Я немного приподнял ствол автомата и длинной очередью выпустил остаток магазина прямо в раскрытую пасть самого шустрого пса.

Это подействовало.

Псину аж приподняло над землей – и швырнуло на того, кто несся за ним, отставая на два корпуса. Второй, не поняв, что произошло, немедленно впился зубами в горячую плоть предполагаемого противника, и обе твари покатились по земле, с рычанием кромсая друг друга челюстями, похожими на медвежьи капканы.

Правда, еще оставался третий крысопес. Самый медлительный, а может, просто самый умный. Из тех, кто предпочитает сначала посмотреть, как трудная работа продвигается у других, и лишь потом браться за нее, учтя чужие ошибки.

Так или иначе, улучив момент, третий прыгнул. Молча. Эдакая серая тень с блестящими, немигающими глазами. Я только и успел, что вскинуть вверх руки, сжимающие автомат…

А потом меня ударило, словно молотом. Да так, что едва не вырвало из рук оружие, от чего я проехался назад на животе пару метров. Плечи и локти, принявшие на себя нехилую нагрузку, сразу заломило, но я ухитрился перевернуться – если не получается встать, все-таки драться с собакой лучше как с человеком, лежа на спине. Авось получится воткнуть пальцы в глаза или гениталии расплющить, если противник ошибется.

Но крысопес пока что не ошибался. Пасть захлопнуть у него не вышло – все-таки ППС не кость, и даже не деревянная палка, перекусить не получится, а мне с самого начала повезло заклинить живой капкан автоматом. Но дальше все было плохо. Мутировавшая тварь обладала короткими, но острыми когтями, которыми она неслабо деранула меня по груди, животу, плюс правое бедро задела, вконец разодрав штанину. Когда на тебе ничего, кроме футболки, оно весьма чувствительно. Еще десяток раз пройдется так по живому, и кишки мои полезут наружу.

Поэтому я рванулся изо всех сил, понимая, что из этого положения вряд ли у меня получится скинуть с себя тяжеленную тушу, – и немало удивился, когда мне это удалось. В момент моего рывка псина вдруг обмякла. Ее тело стало аморфным, словно мешок с дерьмом, и мне хоть и с трудом, но удалось вывернуться из-под неожиданно расслабившегося мутанта.

Моя рука немедленно метнулась к «Бритве», висящей на поясе… но добивать тварь не потребовалось. В ее загривке уже торчал нож, всаженный по самую рукоятку точно меж шейными позвонками крысопса. А над ним стояла Анья, вскинув автомат и целясь в темноту, откуда на нее так же молча надвигалась еще одна туша с глазами – мутант, ранее сбитый с дороги своим же собратом.

Сделать я ничего не успел. Последовала длинная очередь, которая буквально изрешетила крысопса, швырнув его обратно на обочину, – с расстояния в пять метров автомат, стреляющий пистолетными пулями, штука, завораживающая своей эффективностью. Хотя надо очень постараться, чтобы всадить все пули в движущуюся мишень, – у крысопсов болевой порог ниже плинтуса. Но у Аньи получилось.

Между тем оставшийся пес наконец сообразил, что рвет он мертвое тело своего же собрата. Бросил безвольную тушу, повернул башку в нашу сторону…

Бьюсь об заклад, на мгновение в ничего не выражающих глазах твари мелькнуло вполне человеческое понимание. Понимание ситуации, в которую если ввяжешься, то просто присоединишься к дохлым собратьям, валяющимся на земле.

Крысопес прикинул что к чему (честное слово, прям на морде у него отразилась усиленная работа мысли), подобрал кровавые слюни, развернулся и не спеша побежал себе в сторону болот. Что характерно – не назад по дороге, к хозяевам, которые вряд ли погладят по шерстке за невыполненное задание, а совсем в другую сторону, навстречу новой жизни.

– Ну и молодец, – сказал я, поднимаясь с земли. – Будет теперь на сестрорецких болотах свой крысособак Баскервилей.

– Что? – не поняла Анья, переводя на меня взгляд, но все еще не опуская автомат.

– Ничего, – отмахнулся я, наклоняясь к псине, так и не выпустившей из пасти мой автомат. – Спасибо тебе.

– Ты это мне или собаке? – выдохнула девушка, наконец опуская оружие.

– Тебе, – усмехнулся я уголком рта. Если она может шутить после такого – значит, нормальная у меня боевая подруга. С такой не страшно и в огонь, и в воду… Вот в постель, конечно, страшновато, уж больно глазищи у нее… нестандартные. Но, с другой стороны, уже и попривык я к ним маленько, а все другие достоинства Аньи с лихвой перекрывают эту маленькую нестандартность. Например, вот так нож всадить псине под череп далеко не всякий мужик сможет. Тут и сила нужна, и, хммм… практика.

– Где научилась? – поинтересовался я, берясь за рукоять НА-40 и выдергивая нож. Пришлось поднапрячься, так как позвонки неслабо зажали узкий клинок.

– Нас с детства тренировали убивать, – пожала плечами девушка. – Здесь если не умеешь отнимать жизнь, ее отнимут у тебя. Все просто.

Я кивнул. Действительно, несложная аксиома для мира постапокалипсиса. Впрочем, и в доапокалипсисе то же самое. Или ты сожрешь конкурентов, или они загрызут тебя, пусть в переносном смысле. Поэтому чтобы выжить, ты должен иметь клыки и уметь ими пользоваться.

– А что делать тому, у кого нет клыков?

Черт! Похоже, я задумался и проговорил свои мысли вслух.

– Вырастить, – ответил я, вытирая окровавленный клинок об шкуру мертвого крысопса. – Вырастить, заточить, и научиться кусаться. Как ты, например. Женщинам по рождению не положено быть воинами. Но ты – воин, и в этом мире это дорогого стоит.

Она улыбнулась, впервые за время нашего знакомства. На мгновение мне показалось, что сейчас между ее красивыми губами блеснут заостренные, хищные зубки. Но нет. Зубы у нее были ровные, белые, практически голливудская улыбка. Вот и хорошо. Положа руку на сердце, Анья нравилась мне все больше и больше. Внешность, навыки выживания, хозяйственная (вон как шустро зашила разорванную одежду) и, вдобавок, не дура, что лично для меня немаловажно. Когда ты с девушкой «на одной волне», когда есть о чем поговорить, многое отходит на второй план, становится незаметным и незначительным.

Тем не менее, о насущном я помнил. Например, о том, что хозяева пропавших крысопсов непременно захотят узнать, куда это подевались их питомцы. Поэтому я решил как следует подготовиться к марш-броску по тропе с целью как можно дальше оторваться от преследователей. Прежде всего Анья сноровисто обработала мои царапины – благо аптечки, отобранные у забетонированных, были в полной комплектации. Потом я все-таки оперативно переоделся в трофейные шмотки – в разодранных штанах далеко не уйдешь. Берцы я свои оставил – кирзовая обувка забетонированных с моей американской рядом не стояла.

Анье, к сожалению, изъятый камуфляж не подошел ни под каким видом – уж больно габаритным оказался воин из бункера. Ну, ничего. Доберемся до жилья, обменяем на что-нибудь путное.

Так, ладно, с санобработкой, экипировкой и трофеями разобрались. Теперь гостинцы.

Я прошел немного вперед, на ходу отвинчивая тыльник своей «Бритвы». Кузнец, создавший мой нож, предусмотрел размещение в рукояти НАЗа – носимого аварийного запаса, включающего в себя:

– магниево-кремневый карандаш в качестве огнива,

– три охотничьи и три штормовые спички,

– миниатюрный компас,

– два лезвия для хирургического скальпеля в фирменной фольге,

– две хирургические иглы, заправленные одна кетгутом, другая шелком,

– тонкий пинцет,

– шесть бактерицидных лейкопластырей,

– таблетки для очистки воды,

– порошок марганцовки в крохотном пакетике,

– тончайшую леску с японскими иероглифами на упаковке,

– набор рыболовных крючков с грузилами,

– набор ниток с иголками,

– четыре булавки.

Молодец Кузнец, правильный набор в рукоятке разместил, превратив и без того замечательное оружие в настоящий нож для выживания. Но сейчас меня интересовало не разведение костра и не ловля рыбы. Я распаковал леску и сделал поперек дороги классическую растяжку. Хорошо, что кусты, разросшиеся по бокам тропы, не живые, в отличие от деревьев, и точно не попытаются подергать за тончайшую нить. Ну вот, теперь точно всё, пора двигать.

Мы и двинули ускоренным темпом, что, впрочем, не мешало нам негромко беседовать на ходу.

– Ты там, в кустах, установил гранату, да?

– Точно.

– А почему перед этим отошел от трупов собак метров на десять вперед?

– Потому, что как только преследователи увидят дохлых псов, их взгляды будут прикованы к тропе. Если поставить растяжку рядом, они могут заметить отблеск лески. А когда они вдосталь напереживаются и бросятся вдогонку, смотреть уже они будут прямо перед собой – по крайней мере, первое время, пока эмоции не улягутся.

– Ничего себе, – выдохнула Анья. – Где ты всему этому научился?

– Жизнь научила, – буркнул я.

– Нелегкая у тебя жизнь была, – заметила девушка.

– Она и сейчас не сахар, – ляпнул я, с удивлением заметив, что после этих слов Анья явно расстроилась. Вот ведь чурбан-то! Ну не умею я отслеживать эти девичьи ловушки, когда ты должен сказать то, что она от тебя ждет, а говоришь, как обычно, что думаешь. В результате ты выглядишь бесчувственным солдафоном, то есть тем, кто есть на самом деле. Но в данном случае твое прошлое девчонок не интересует, поэтому изволь быть не просто машиной для убийства, а рыцарем, который равно умеет и вражью силу крошить, и изъясняться высоким штилем, приятным для нежных ушек.

– Хотя, с тобой она явно проще и интереснее…

Блин… Судя по ее лицу, опять что-то не то сморозил. Ну не умею я с дамами общаться, не умею! Книжку написать проще, честное слово. Сидишь себе на привале, слова вяжешь друг с другом, всё у тебя под контролем, не надо отвлекаться на девичьи эмоции, за лицом ее следить, что ей нравится, что не нравится… Стоп, снайпер! А с каких это пор тебя все это стало волновать, а? Н-да, повод задуматься над тем, как быстро эта девушка стала слишком много для тебя значить…

– Похоже, скоро она станет еще интересней, – с некоторым напряжением в голосе произнесла Анья. – Дай-ка твой компас.

Я протянул ей миниатюрную таблетку, извлеченную из «Бритвы».

– Проклятье, – с досадой в голосе произнесла девушка. – Тропа завела нас восточнее, к левашовским Новоселкам. Это плохо. Очень плохо…

– Чем плохо? – поинтересовался я, предпочитая оценивать опасность конкретикой, а не эмоциями.

– Раньше, до войны, здесь была огромная свалка, полигон для захоронения бытовых отходов. А потом в него ударила большая огненная стрела, наполненная ядом. Разворотила захоронение, и поползли сюда со всей округи выжившие, стали раскапывать дальше. Даже свое поселение организовали, обосновались как следует, благо еды было вдосталь – на вонь со всей округи слетались птицы-падальщики и звери, которые жили при домах…

– Собаки с кошками, что ли?

– Не знаю, о ком это ты, – пожала плечами Анья. – Я тебе рассказываю про то, о чем наши старики говорили. У нас о каждом месте в округе свои легенды есть, и про Новоселки тоже.

– Ладно, понял, давай дальше.

– Ну, в общем, поселение разрослось, окрепло. А потом у выживших стали рождаться дети. Разные. Очень разные.

– Мутанты, – уточнил я.

– Люди, – покачала головой девушка. – Просто разные. Те, кто выжил, не умер при родах или сразу после них, оказались очень сильными. Сильнее и способнее родителей. Они и укрепили Новоселки. Сейчас это одно из самых мощных торговых городищ на севере. Но…

Она запнулась.

– Что «но»?

– Но у «новоселов» свои правила… Если ты докажешь, что свой, то всегда будешь в их городище желанным гостем. Но если нет… В общем, те, кого они признали своим, кто торгует с ними, всегда в плюсе. А остальные… Те, кто ходил к ним… В общем, они не вернулись.

– Понятно, – кивнул я. – И много тех, кто ходил и вернулся?

– Я точно знаю только об одном, – проговорила Анья. – Он главарь самой мощной банды рейдеров на юге. Также говорят, что все черные маркитанты в округе прошли через Новоселки. Но это страшные люди, у которых нет душ…

– Ну, вообще-то успешные бизнесмены редко бывают мягкими и пушистыми, – хмыкнул я. Хотя в том, что говорила Анья, веселого было мало. Признаться, все эти болотно-лесные приключения изрядно меня вымотали, и сейчас мне искренне хотелось завалиться куда-нибудь под куст и придавить минут эдак шестьсот. Но позади наверняка погоня, а впереди – какая-то непонятная свалка с людьми, от которых люди не возвращаются…

– А обойти эти Новоселки никак? – поинтересовался я.

Анья покачала головой.

– Думаю, нет. Дорога к Крепости начинается сразу за ними. Позади погоня, слева – живой лес, по которому нам не пройти, а справа скоро появится городище. Если попытаемся проскользнуть мимо, думаю, нас просто поймают и…

– Ясно. Или в рабство определят, или сожрут. Третий вариант как-то даже и придумать не могу, но первых двух за глаза хватает. Ладно. Значит, надо идти внаглую, типа, мы всю жизнь мечтали с познакомиться с этими «новоселами».

– Ну да… – немного потерянно произнесла Анья.

Понимаю ее. Куда ни кинь, везде клин. Для меня ситуация почти стандартная, а девушка все-таки существо более нежное, даже если она воин… А по мне так хорошо, что она сейчас такая вот вся из себя никакая. Когда рядом с нормальным мужиком симпатичная дама, опасающаяся будущего, невольно чувствуешь себя этаким супергероем, способным свернуть горы ради того, чтоб ее защитить. Даже если таковым не являешься, и вдобавок с ног валишься от усталости, все равно амплуа защитника красавицы прибавляет сил не хуже любого допинга.

Вдобавок позади нас тихонько хлопнуло. Ага. Это в фильмах гранаты рвутся со спецэффектами, словно в том месте, куда они упали, еще дополнительно пуд тротила сдетонировал. А в жизни взрыв РГД-5 это относительно негромкий хлопок с порой удивительными последствиями. Например, сейчас ветер, дувший в нашу сторону, донес до нас приглушенные вопли. То есть, сработал мой нехитрый сюрприз. Значит, теперь преследователи будут идти по тропе, крайне тщательно глядя под ноги, – потому я вторую растяжку и не поставил, экономя ценный боеприпас. Надо же, как их зацепило по самолюбию, ночью все же поперлись в лес, чтобы настичь подлых рэкетиров, то есть нас. А могли бы просто плюнуть и пойти спать. Глядишь, и собачки были бы целы, и никто б не пострадал от моего коварства…

Я усмехнулся своим мыслям, одновременно ускорив шаг. Хихикать все-таки лучше в безопасном месте, а сейчас тропа вождя пролетариата больше напоминала ловушку, из которой очень хотелось выбраться как можно скорее.

В общем, примерно полчаса мы шли молча, сосредоточенно глядя вперед, готовые немедленно отразить любую попытку нападения. Признаться, на свой ППС я не особо надеялся, при призрачном свете лишайников разглядев на ствольной коробке глубокие вмятины, оставшиеся от крысопесьих зубов. Я уже ничему не удивляюсь, даже тому, что местные мутанты своими пастями могут помять автомат. Я теперь только способен благодарить судьбу за то, что еще жив, остальное принимаю как данность…

Тем временем потихоньку начало светать. Если честно, красивое зрелище – идешь себе по эдакому фантастическому лесу с живыми ветвями, а впереди понемногу разгорается восход. Будь я поэтом, глядишь, прям на ходу сочинил бы что-нибудь, сдавливающее горло и выжимающее слезы, словно петля-удавка. Но я не поэт, потому как в таких случаях думаю о том, что наши силуэты для преследователей на фоне восхода словно ростовые мишени. И желание у меня одно – побыстрее сменить дислокацию, ибо в качестве ходячего тренажера для стрельбы я себя чувствую крайне неуютно.

Как известно, если чего-нибудь очень сильно хочешь, оно с тобой обязательно случится. Вот и сейчас, словно повинуясь моему желанию, живой лес начал понемногу расступаться, и на фоне нездорово-желтушного горизонта нарисовалась довольно угрожающая картина.