Небо над городком Виланова, что на побережье Коста-Браво, дрогнуло, и в глубокой вечерней синеве заискрились разноцветные взрывы салюта. Огни медленно угасали, отражаясь в стеклопакетах стильной белокаменной виллы, стоявшей на берегу залива.
Во дворе, под пальмами, возвышался сервированный стол. При виде салюта гости отложили приборы и с пьяной дурашливостью захлопали в ладоши.
– Happy Birthday to you! Happy Birthday to you! – фальшиво пропел немолодой лысоватый мужчина и торжественно поднял бокал. – С днем рождения, Александр Михайлович!
Празднование дня рождения губернатора Радькова происходило на его вилле неподалеку от Барселоны, и на празднование были приглашены лишь самые близкие и доверенные: начальник областной милиции, начальник губернского МЧС и особо приближенный к телу бизнесмен. Губернаторская вилла предусматривала абсолютно все, начиная от зимнего сада и заканчивая автономным климат-контролем для каждой комнаты. Оранжерея радовала глаз буйством красок, бассейн во дворе – прозрачной бирюзовой водой, лужайка для крикета – ровным зеленым газоном. С террасы можно было спуститься к причалу, у которого белела роскошная мотояхта. Впрочем, и сама вилла, и яхта, и множество другого движимого и недвижимого имущества на десятки миллионов долларов, и даже сервированный стол формально считались собственностью не самого Радькова, а его жены Полины. Что, впрочем, ничего не меняло: в губернском центре, возглавляемом Александром Михайловичем, к нему давно уже приклеилась малосимпатичная кличка Саша-Пылесос, что говорило о многом...
Небо вновь расцветил салют – это было непременной деталью празднества. Фейерверк шелестел, свистел и раскручивался гигантскими огненными спиралями. Александр Михайлович, сидевший во главе стола с неизгладимым начальственным выражением, степенно обернулся к гостю, произнесшему тост.
– Спасибо за поздравление. Ну, как грится, Вадим Федорович, и тебе того же, – сдержанно улыбнулся он, помедлил, чокнулся и выпил.
Как первоприсутствующий в своей области, Радьков обращался ко всем подчиненным исключительно на «ты», однако это «ты» имело множество градаций. Милицейскому генералу Гигину он говорил «ты, Вадим Федорович», первому заместителю – «ты, Викторович», своему референту – «ты, Вася». Ко всем остальным он обращался просто «ты», потому как все эти люди давно уже утратили в его глазах индивидуальность, растворившись в святом и великом понятии «российский народ».
Гости, по очереди чокнувшись с хозяином стола за его здоровье, успехи и долголетие, выпили и потянулись к закускам. А уж закусывать было чем... Черной и красной смальтой застыли хрустальные розетки с икрой. Толстые спинки форели серебрились в нежной зелени. Копченый лосось щекотал ноздри витиеватым ароматом, а запотевшие хрустальные графины радовали взор и поднимали настроение. Сам же обеденный стол был выдержан в любимой стилистике российской элиты: «реплики» кузнецовского фарфора, матовый блеск антикварного столового серебра, белоснежный отсвет хрустящих скатертей.
– А почему горячее не несут? – обеспокоился Радьков.
Подавальщик в крахмальной куртке, беззвучно вдавливая штиблеты в гаревую дорожку, поставил на стол огромное блюдо с павлином. Птица выглядела словно живая: распущенный сюрреалистический хвост, широко расставленные крылья, маленькая головка на тонкой шее... Дождавшись, пока гости усладят взгляды, официант движением фокусника содрал с павлина чучело-чехол – тушка, разрезанная загодя, распалась на порционные куски.
– Не все, что внешне выглядит привлекательно, на самом деле прочно, – не удержался от обобщения вертлявый голубоглазый блондин в легкомысленной рубашке с пальмами. – Вот и некоторые государства...
– Что ты, Андреич, имеешь в виду? – недобро зыркнул на блондина губернатор. – Мы же русские патриоты.
Виктор Андреевич Бекетов, строительный олигарх губернского розлива, слыл во властных кругах человеком опасных для провинции взглядов. По непроверенным слухам, он даже придерживался нетрадиционной ориентации, что, впрочем, всячески опровергал не только словами, но и делом. Радьков не слишком-то жаловал Виктора Андреевича, однако обойтись без него не мог: строительный холдинг «Бекетов-инвест» фигурировал едва ли не в половине финансовых схем Александра Михайловича.
– Америку, конечно! – натужно заулыбался особо приближенный бизнесмен. – Распадется же на отдельные штаты, как пить дать! Как и весь этот бездуховный Запад...
– А-а-а... Так оно, конечно же, и будет! – хмыкнул Радьков и, скользнув взглядом по оранжерее своей каталонской виллы, предложил: – Ну что, давайте еще по одной? Под горячее...
Взяв со стола рюмку, губернатор удивился тому, что она пуста, и неведомо откуда возникший официант бросился наполнять ее вновь. Александр Михайлович сделал едва заметную гримасу, дернул бровью, и официант стремительно исчез.
Выпили, закусили. Затем вновь выпили. За здоровье именинника. За единую Россию. За процветание родной губернии. Затем выпили просто так – безо всяких тостов.
Губернаторская жена Полина чокалась со всеми, однако почти не пила. Сидя одесную от мужа, она бдительно отслеживала степень его опьянения. Полина Радькова – сдобная платиновая блондинка – удивительно напоминала немецкие фарфоровые куклы девятнадцатого века. У всех мужчин, смотревших на губернаторскую жену, наверняка начинали чесаться пальцы от невыносимого желания ущипнуть ее за многочисленные беленькие и сладенькие выпуклости. Всегда приоткрытые розовые губки и наивные незабудковые глаза придавали Полине вид глупый и недалекий. Однако впечатление это было обманчиво: все, кто хорошо знал госпожу Радькову, отмечали ее железную хватку и острый порочный ум. По слухам, большинство финансовых схем, служащих обогащению губернаторской семьи, придумывала именно она.
Пригубив вина, Полина поставила на стол бокал, хищно взглянула на мужа в профиль.
– Шурик, может, хватит пить? – прошептала она в губернаторское ухо.
Вилка Александра Михайловича на секунду повисла в воздухе.
– Отысь, баба, – лениво отмахнулся он. – А то где мне еще бухать, как не на собственном дне рождения? В кабинете нельзя – какая-нибудь гнида обязательно в Москву стуканет. Дома нельзя – прислуга наверняка отчеты строчит. На даче нельзя – соседи увидят и вновь-таки сигнализируют, что я алкоголик. В московской гостинице и подавно нельзя – это само собой разумеется, там ведь все прослушивается и просматривается гэбьем. Имею я право хоть раз в году хорошенько нажраться?
– Один раз, когда тебя губернатором назначили, ты уже нажрался, – мстительно напомнила Полина. – Забыл, чем закончилось, или напомнить?
И действительно: пять лет назад, сразу же после назначения губернатором, Александр Михайлович накушался в хлам, сел за компьютер и с «Одноклассников» разослал всем знакомым одно и то же послание: «Вы все считали меня дебилом и гондоном, а я теперь доверенный человек президента и губернатор области!» Скандал удалось погасить лишь при помощи милицейского генерала Вадима Гигина; центр общественных связей местного УВД тут же опубликовал пресс-релиз, где прямо указывалось, что это гнусная провокация врагов новой России, врагов губернатора и проводимых им реформ. Мол, конкуренты наняли хакера, который взломал пароль и повесил сообщение от имени уважаемого члена российского истеблишмента. Что, в свою очередь, демонстрировало: в губернии существуют экстремистские силы и деструктивные элементы, которым не по вкусу проводимый Александром Михайловичем курс. Идея, конечно же, принадлежала Полине Радьковой, которая даже пьяную выходку мужа сумела обратить в его выигрыш.
– Ладно, Полинка, шла бы ты погулять, – вполне доброжелательно посоветовал Александр Михайлович. – У нас тут чисто деловой мужской разговор. Ты уж извини – дела государственной важности, секретно, не для бабских ушей!
– Знаю я ваши государственные дела: бляди и водка, – буркнула Полина, но тем не менее поднялась из-за стола.
Знала, мужа остановить уже ничто не может. Алкоголь делал его иногда неуправляемым. Официант сменил степлившиеся бутылки на запотевшие, поменял тарелки и выдрессированно удалился.
– Так о чем говорить-то будем? – натужно улыбнулся начальник губернского МЧС Серафим Точилин, полный мужчина, похожий на провинциального метродотеля. – О делах или действительно о...
– О делах, о делах, – успокоил губернатор, подумал и собственноручно разлил всем спиртное. – Только давайте сперва еще по одной накатим. Как говорится, пока не нажрались...
Водки в Александре Михайловиче было уже не менее полукилограмма. И она начинала понемногу действовать. Вилка в его руке уже не отличалась точностью, однако ум еще не подвергся воздействию алкоголя.
– Ну, у нас за столом все свои, прослушки тут точно нету, не Россия... Так что давайте открытым текстом и без экивоков, – предложил он и, обернувшись к Точилину, спросил: – Что там у тебя с авиационным распылением?
– Пока все по плану, – степенно ответил тот. – На сегодняшний день обработано почти триста квадратных километров лесных массивов в четырех районах. Так что наш заповедник окажется лишь одной из территорий. Можно было бы и дальше опылять, но несостыковочка вышла с теми пилотами и с их «телегой» в Москву... А уж что дальше с ними произошло, ты и сам знаешь.
Радьков выразительно взглянул на милицейского генерала Гигина – мол, неужели нельзя было с этими нищими летчиками как-нибудь по-другому? Запугать, подкупить, наобещать. Или на худой конец просто утопить в речке. Мол, пьяные полезли купаться... «Никак нельзя!» – твердо ответил взгляд правоохранителя.
– И что дальше с этой кляузой может быть? – немного обеспокоился Александр Михайлович. – Они вроде даже тот химреактив умудрились в Москву отправить.
– Положили их письмо под сукно. А проверку информации нам поручили. Правда, дорогого мне это стоило, – отмахнулся Гигин. – И в дальнейшем к их цидуле не вернутся. Да знаю я эту Генпрокуратуру: никто этими инсинуациями заниматься не будет! Во-первых, кляуза анонимная. Во-вторых, профита с этого дела никакого, наварить не с кого. В-третьих, предполагаемый отправитель погиб в результате собственной халатности. Но если и проявится какой-нибудь проверяющий, с ними Машлак быстро общий язык найдет. Не таким рога обламывал.
Малиновое солнце лениво переваливалось за серый срез тучи. Ласковая средиземноморская волна лениво шлепала в пирс за пальмами. Белоснежные чайки пикировали и подхватывались у самой воды. В предвечерней дымке берега белели нарядные коттеджи у моря, темнели эллинги со шверботами. В лучах закатного солнца золотились нагромождения скал.
– Если все получится так, как мы задумали – каждый из вас купит тут по такой же вилле, как эта, – пообещал Радьков. – Это как минимум.
– А как максимум? – вставил губернский олигарх Бекетов.
– Получит по особой благодарности президента... ну, орденок «За заслуги перед Отечеством», почет, уважение... На новые должности назначат, может, даже в Москву переведут. А какие там перспективы – сами знаете.
– А можно еще раз, поподробней? – осторожно попросил эмчеэсовский начальник Точилин. – Что-то я не очень въезжаю, схема уж больно сложноватая...
Александр Михайлович, откинувшись на стуле, пристально взглянул на собеседника, и по его взгляду сперва нельзя было определить – хочет он его обнять, успокоить, наставить или убить. Однако не обнял, не убил, а лишь произнес ласковым начальственным тоном:
– Для особо тупых, Серафим, еще раз рисую схему со всеми сопутствующими деталями. Регион наш, как всем вам известно, депрессивный. Производство стоит, смертность растет, народ уезжает. Каждый пятый мужчина – с судимостью. Живем исключительно на дотациях. Год из года эти дотации мне приходится в Москве выбивать... и чтобы все больше и больше. Тут ведь не только губернии как-то выживать надо, но и нам всем жить. И вот, если у нас в области... не дай бог, конечно же, начнется какое-нибудь серьезное стихийное бедствие, форс-мажор, который невозможно будет ликвидировать своими силами, который на соседние области сможет перекинуться, то я из Москвы столько бабла высосу, что и на ликвидацию хватит, и нам всем останется. Но и это еще не все: если мы это бедствие дружными усилиями ликвидируем, то наверняка заслужим респект и уважуху Кремля. Ликвидаторы из МЧС, – губернатор прищурился на Серафима Точилина, – за самоотверженную работу по локализации бедствия. Силы правопорядка, – он кивнул Вадиму Гигину, – за безупречное обеспечение законности. Бизнесмены в лице некоторых строительных компаний, – Радьков снисходительно улыбнулся Бекетову, – за оперативное освоение средств, направленных на восстановление. То есть интересы всех и каждого из нас тут учтены. Надеюсь, никто на меня не в обиде? А раз так – следует выпить, – довольно сощурился Александр Михайлович и принялся разливать спиртное...
– ...И этот губернатор Радьков – кстати, редкостная сволочь – накрал уже столько, что ему временами, думаю, самому страшно становится. О своей области никогда не беспокоился, а теперь вот вдруг крик на всю страну поднял: мол, областные силы МЧС будут бессильны что-либо противопоставить природным и техническим катастрофам. Надо их срочно переоснащать и дополнительно финансировать. Это при том, что никаких реальных катастроф не происходило и предпосылок для них нет. Очень подозрительно. Такие люди просто так ничего не делают. А катастрофа в будущем может оказаться и рукотворной. Подстроенной им самим. – Павел Игнатьевич Дугин зашелестел компьютерной распечаткой. – Вот его последнее выступление на Совете Федерации.
– Спасибо, я вам на слово верю, – устало кивнул Ларин. – Я понимаю, что и он наш клиент, но таких – половина руководителей в регионах.
– Это еще не все. В Генпрокуратуру поступило анонимное сообщение о том, что летчиков сельхозавиации заставляют распылять над заповедником вблизи от города какое-то странное вещество. Сообщение было вложено в посылку с образцом того самого вещества. Но образцы таинственным образом исчезли в недрах Генпрокуратуры, а анонимку отправили на проверку в ту самую область, где ее благополучно «похоронили».
– Кстати, а откуда у вас эта информация? Если, конечно, не секрет...
– От верблюда, – буркнул Дугин. – От одного прикормленного верблюда из Генпрокуратуры Российской Федерации. Сливает нам кое-что иногда. За это у него не возникает служебных проблем. Пока то есть не возникает. Остальное тебе знать не обязательно.
В загородном доме было тихо. Мужчины только что поужинали и теперь сидели у камина, обстоятельно беседуя о предстоящей командировке Ларина. Андрей, по своему обыкновению, цедил водку, запивая ее морковным соком. Дугин смаковал красное вино, то и дело посматривая сквозь бокал на пляшущий в камине огонь.
– Никак не могу понять, зачем водку запивать именно морковным соком? – Павел Игнатьевич поджал губы, глядя на высокий стакан с ядовито-оранжевой жидкостью.
– Во избежание самовоспламенения водки в желудке, – улыбнулся Ларин. – А вообще, считайте, что это такое милое чудачество.
– Что-то ты слишком смелый стал в последнее время, – подначил Дугин.
– А без смелости в нашем деле никак, – парировал Андрей. – Кому, как не вам этого не знать...
Павел Игнатьевич Дугин возглавлял, ни много ни мало, мощнейшую и отлично законспирированную тайную структуру Российской Федерации. В отличие от большинства подобных организаций, эта структура не ставила целью свержение действующего режима с последующим захватом власти. Цели были более чем благородными: беспощадная борьба с коррупцией в любых ее проявлениях, и притом – исключительно неконституционными, внезаконными методами.
Костяк тайной структуры составили те честные офицеры МВД, которые еще не забыли о старомодных понятиях «порядочность», «совесть», «присяга» и «интересы державы». Но одиночка, сколь благороден бы он ни был, не в состоянии победить тотальную продажность властей. Тем более коррупция в России – это не только гаишник, вымогающий на шоссе дежурную взятку, и не только ректор вуза, гарантирующий абитуриенту поступление за определенную таксу. Коррупция в России – это стиль жизни и среда обитания...
Начиналось все с малого. Офицерам, выгнанным со службы за излишнюю порядочность, Дугин подыскивал новые места работы. Тем более что его генеральские погоны и высокая должность в главке МВД открывали самые широкие возможности. Затем начались хитроумные подставы для «оборотней в погонах», этих самых честных офицеров уволивших. Для этого несколько наиболее проверенных людей были объединены в первую «пятерку». Вскоре организовалась еще одна. Затем – еще...
Заговор – это не обязательно планы улиц с крестиками, типографский шрифт за подкладкой, скрип кобуры и погони по темным улицам. Залог любого успешного заговора и любой тайной организации – полное и взаимное доверие. И такое доверие между заговорщиками против коррупции возникло сразу же.
Вычищать скверну законными методами оказалось нереально; та же «внутренняя безопасность» во всех без исключения силовых структурах занимается, как правило, только теми, на кого укажет пальцем начальство. К тому же корпоративная солидарность, тотальная продажность судов и, самое главное, низменные шкурные интересы российского чиновничества не оставляли никаких шансов для честной борьбы. И потому Дугин практиковал способы куда более радикальные, вплоть до физического уничтожения наиболее разложившихся чиновников. Точечные удары вызывали у разложенцев естественный страх; количество загадочных самоубийств среди них росло, и многие догадывались, что смерти эти далеко не случайны. Слухи о некоей тайной организации, эдаком «ордене меченосцев», безжалостном и беспощадном, росли и ширились, и притом не только в Москве, но и в провинции. Корпус продажных чиновников просто не знал, с какой стороны ждать удара и в какой именно момент этот удар последует. Что, в свою очередь, становилось не меньшим фактором страха, чем сами акции устрашения.
Сколько людей входило в тайную структуру и на сколь высоких этажах власти эти люди сидели, знал только Дугин. Даже в случае провала одной из «пятерок» структура теряла лишь одно звено, да и то ненадолго; так у акулы вместо сточенного ряда зубов очень быстро вырастают новые.
Самому же Ларину, бывшему наро-фоминскому оперативнику, бывшему заключенному ментовской зоны «Красная шапочка», бежавшему с зоны не без помощи Дугина, отводилась в законспирированной системе роль эдакого «боевого копья». И, как догадывался Андрей, – далеко не единственного. Таких «копий» у Дугина наверняка было несколько. Пластическая операция до неузнаваемости изменила лицо бывшего опера – случайного провала можно было не опасаться. Жизненного опыта Андрея было достаточно, чтобы быстро ориентироваться в самых сложных ситуациях. Природного артистизма – чтобы убедительно разыграть любую нужную роль, от посыльного до губернатора. А вот профессиональные навыки Дугин требовал улучшать регулярно, посылая своего протеже на тренировки и полигоны. И проверки на лояльность были обычным делом – как, например, сегодня в райотделе...
...В камине негромко потрескивали дрова. Сполохи пламени перебегали по дубовым панелям стен, горячо мерцали отблески на ковре, вспыхивали на окнах конспиративной дачи. За стеклами было тихо и сумрачно. Желтые пятна редких фонарей, сизая мгла, черные полосы неровных теней. Ветер таскал по траве клочья бумаги, обрывки целлофана, занесенные сюда от недалекого шоссе. В перспективе аллейки мелькнула чья-то тень. Андрей вопросительно взглянул на Павла Игнатьевича и тут же оценил успокоительный жест – мол, дача охраняется, никто нас тут не увидит и не услышит...
Ларин доцедил водку, подумал, налил себе еще граммов сто.
– Ситуацию в этом губернском городе я более или менее представляю.
– Откуда? – прищурился Дугин. – Ты ведь там вроде бы не был.
– Типичная... Везде теперь по России такое: феодал, назначенный из Кремля, деятельно набивает себе мошну. Народ для него – что-то вроде расходного материала. Или же, в лучшем случае – «население», как для татаро-монгольских баскаков, сборщиков дани из Золотой Орды. Ободрал, скупился, записал имущество на жену, брата или свата – и можешь спокойно жить; и тебе, и твоим детям-внукам до конца жизни хватит.
– Правильно представляешь. И чем бедней регион, тем выгодней он для такого наместника. Потому что всякий раз можно приезжать в Москву и плакаться: неурожай, или наводнение, или эпидемия, или народ запил... короче, дайте денег, иначе на следующих выборах лояльности от населения не дождаться, а то и страшнее – устроят бунт, бессмысленный и беспощадный. А уж если половина этих денег до областного бюджета доходит – такой губернатор считается хорошим.
– То есть все эти форс-мажоры таким вот наместникам выгодны, – подытожил Ларин, выжидательно глядя на собеседника; мол, а в чем же связь между загадочным распылением какой-то гадости с самолетов сельхозавиации и региональной политикой Кремля?
– Есть мнение, что Радьков или его окружение как раз и готовят подобный форс-мажор. Катастрофу. Естественно, как им кажется, управляемую. Однако нет никаких гарантий, что она не выйдет из-под контроля. Возможны сотни жертв, тысячи бездомных. Только под такие результаты можно выжать из Кремля миллиардную помощь региону.
– Если говорить корректно, то это классифицируется как массовые убийства, – хмыкнул Ларин. – Однако... Неужели они на такое пойдут ради обогащения?
– Гильотину, как тебе наверняка известно, придумали не татуированные уголовники, а рафинированные гуманисты. Самые чудовищные преступления в истории человечества совершили люди, которые не пили водки, не курили, не изменяли женам и кормили белочек с ладони. – Павел Игнатьевич поставил на колени кейс, щелкнул наборными замочками, достал папку. – Вот более или менее полное досье на губернатора Радькова и его окружение. Изучи на досуге, занимательно. Настоящие тайны мадридского двора. Кто с кем спит, кто на ком зарабатывает, тайные и явные симпатии-антипатии... Там, кстати, еще один конфликт в полном разгаре. Новая федеральная трасса должна пройти через заповедник, сносится жилье в пригороде. «Зеленые» волну погнали, протесты организовали. Скандал принял государственный масштаб. В Кремле вроде решили временно притормозить стройку и разработать альтернативный вариант. Короче говоря, там «два, а то и три в одном».
– Посмотрю. – Ларин спрятал папку. – И когда мне в этот город отправляться? А главное, в каком качестве? Вы там что-то про фотодело говорили...
– Сейчас вся эта братия в Испании, празднует день рождения Радькова. И, думаю, прикидывает конкретные планы. Так что время у тебя есть. А вот легендировать мы тебя решили очень неожиданно. В губернию ты отправишься в качестве известного столичного фотохудожника... Адонис Даргель – слышал о таком?
Ларин прищурился.
– Вроде был на его выставке в Доме художника на Крымском валу. Вполне преуспевающий казенный портретист, из тех, у кого лучше всего получаются ордена на пиджаках командиров... Эдакий Никас Сафронов от фотографии. Постойте, постойте – что значит в качестве Даргеля? А сам он где?
– В экваториальной Африке, по заказу одного тамошнего диктатора снимает портреты всех его жен... И будет не скоро.
– А если появится?
– В ближайшие полгода – не появится.
– Так мне что, под этого Даргеля гримироваться? – искренне удивился Андрей.
– Гримироваться не надо. Адонис Даргель сам почти ничего не снимает, за него целая группа талантливых ассистентов работает. Легендируем тебя как его брата, тоже фотохудожника. Вот и отправишься с вполне легитимными документами из его творческой мастерской к Радькову – якобы в Кремле посоветовали сделать его фотографии как прогрессивного российского управленца. Сам Адонис порекомендовал для этой работы своего брата – Адриана, это чтобы тебе к новому имени не пришлось привыкать. Адриан – Андрей. Для провинции лучше и не придумаешь.
– Я туда один отправлюсь?
– Нет, не один. На этот раз у тебя будет помощник. Неофит – недавно вошел в нашу организацию. Инициативен, исполнителен, пока ничего важного ему не поручал, естественно, лично с ним не встречался, конспирация. По отзывам тех, кто имел с ним дело, вполне годится. Работа с тобой – по большому счету, его проверка на профпригодность.
– Можно было обойтись без курсов повышения квалификации. Я преподаватель жесткий и временами несправедливый.
– У меня свободных людей нет. Дело твое, как мне пока кажется, не первостепенной важности. Вот и подготовишь парня. Потренируешь «на кошечках». Зовут его Валентин.
– Такой же Валентин, как и я – Адриан?
– Тебе-то какая разница? Вот адрес московской квартиры, которую я ему предоставил. – Дугин вручил ключ и показал карточку с написанным от руки адресом, почти тут же опустил ее в карман; знал, что Ларин уже «сфотографировал» ее взглядом и запомнил.
– У меня есть выбор?
– Времени на то, чтобы присмотреться к нему и решить, у тебя сутки.
– Присмотреться и проверить на профпригодность, – криво усмехнулся Ларин, вспоминая, как совсем недавно проверял его на лояльность сам Дугин, и это после нескольких лет преданной службы на благо организации. – Все методы допустимы?
– В разумных пределах, – не сразу сообразив, о чем идет речь, ответил Дугин.
– Могу и по морде ему заехать? И допрос с пристрастием учинить? – хитро прищурился Андрей.
Дугин поморщился, поняв, что Ларин подловил его:
– Хочешь устроить ему испытание по армейскому принципу: «дед» воспитывает «салагу»? Твое право. Ты же знаешь мой принцип. Полная свобода действий, но только в рамках поставленной задачи. А теперь внимательно слушай и запоминай...