Ага, значит за дело взялась контрразведка. Что ж, логично.
Глаза Юргена торопливо обежали комнату, не задержавшись на мне даже на лишнюю секунду. На Доминике, впрочем, тоже. Хотя она явно намеренно не слишком хорошо прикрывала разорванные лоскуты своего платья, чтобы сверкнуть перед новыми действующими лицами красным кружевом белья.
– Штурмбаннфюрер! – оберфельдфебель вытянулся в струнку. – Я провел первичный осмотр места происшествия, и…
– Вольно, – махнул рукой Юрген. – Вы отлично поработали, можете идти. Теперь делом займутся мои ребята. И да… Держите язык за зубами, ясно вам?
– Так точно, Штурмбаннфюрер! – СД-шник зиганул и вышел. Остальные потянулись за ним. Юрген пересек комнату и сел напротив меня на стул.
– Что здесь произошло, герр Волков? – спросил он.
Я слово в слово повторил свой рассказ. Юрген покивал. Вид у него был несколько растрепанный, от него исходил отчетливый запах шнапса. Скорее всего его выдернули с той самой вечеринки, которую в честь Зиверса устроили. Кто-то додумался сбегать и доложить, что тут дело явно по его части. Кучеряво устроился, Штирлиц лысый. Работает в той самой конторе, которая его же ловить и должна. Молоток.
– Герр Волков, фройляйн Марта, – сказал Юрген и очки его сверкнули. – Вы должны подписать это.
На стол легли два бланка с германскими орлами со свастикой.
– С этого момента вы не должны обсуждать обстоятельства этого дела ни с кем, кроме меня, ясно вам? – он грозно уставился на нас. – В ином случае вас ждет обвинение в государственной измене и смертная казнь.
Я мысленно присвистнул, но на самом деле не удивился. От этого дела и впрямь за версту несло шпионскими играми. А значит, как водится, строжайшая секретность и все такое. Может даже проштрафившегося часового под шумок уберут… Похоже, второй работал на британскую разведку, вырубил первого и сбежал. И тогда этот “Джеймс Бонд” со своей бесшумкой пробрался в здание вслед за Доминикой, чтобы… Чтобы что? Если бы он хотел ее просто пристрелить, наверное, она была бы мертва. Или она настолько крута, что спиной почувствовала угрозу, пинком в прыжке выбила пистолет, и…
– Герр Волков, я жду! – холодно напомнил о себе Юрген.
– Да-да, конечно, – залопотал я. – Извините, растерялся, день был очень длинный, устал, знаете ли…
– Ваша работа меня не касается, – презрительно скривил губы Юрген. – Подписывайте, и можете идти спать.
Я взял ручку и поставил свою подпись. Пробежался глазами по печатному тексту проформы ради. Так-то мне было все равно, что я там подписываю.
– Теперь все? – спросил я, поправив очки. – Мы можем идти?
Юрген аккуратно сложил обе бумажки, мою и Марты, в свою папку и кивнул одному из своих громил.
– Гейнц, проводи герра Волкова и Марту к выходу.
На улице было уже не по-летнему холодно. На небе сияла серебром полная луна. И от ее серебристого света делалось еще холоднее. Где-то уныло завыла собака. Я поежился. Захотелось закутаться в свою многострадальную гимнастерку еще теснее. Подумалось, что надо бы обзавестись одеждой потеплее, лето явно закончилось, а потом еще и зима настанет…
– Помнится, кто-то говорил про бутылочку хереса… – задумчиво сказал я.
– Уже поздно, – буркнула Марта. – А еще нужно успеть выспаться…
Она отстранилась. Ну вот тебе здрасьте, обиделась? Нет-нет-нет, милая, так просто я от тебя не отстану. Ты же ценный источник информации, прямо-таки сущий кладезь! Я обнял девушку за талию и притянул к себе.
– Мы уже и так выспаться не успеем, так что давай проведем это время с пользой, – прошептал я ей на ухо и легонько куснул.
Марта для вида повырывалась, заметно было, что слегка сердится. Что ей такое в голову взбрело, шут ее знает… Но через несколько секунд захихикала, расслабилась и подставила губы для поцелуя.
– И правда, – проворковала она. – И до работы тебе идти будет ближе…
Квартира Марты оказалась в паре кварталах от комендатуры, расположилась на первом этаже аккуратной трехэтажки с дореволюционной фасадной лепниной и черепичной крышей.
– Проходи, – Марта отперла скрипучую деревянную дверь и, впустив меня внутрь, щелкнула выключателем.
Ухоженная и простенькая однушка. В комнате железная кровать с пирамидой пуховых подушек и накрученными на прутья спинки блестящими шарами, резной комод из потемневшего дерева, угрюмое трюмо заставленное флакончиками и какими-то дамскими коробочками. В центре круглый стол, накрытый вязаной белой паутинкой. На стене репродукция «Девятого вала» Айвазовского соседствует с самошитой подушечкой, которая, будто ёж ощерилась воткнутыми в нее швейными иголками.
– А у тебя уютно, – улыбнулся я.
– Здесь до меня жила какая-то старуха, – оправдывалась Марта, будто уловив в моем голосе скрытую иронию.
Она достала из угловатого, похожего на гроб для великана, буфета бутылку белого крепленого вина. Не помню, что я когда-то пробовал херес, но сделал вид, что напиток для меня привычный. Ведь я ж интеллигент, блин. Откупорил вино и разлил по бокалам, которые Марта уже успела выставить на стол.
Неплохо устроилась. Хрусталь, вино… Подготовилась, однако. Я невольно загляделся на ее обнаженную спину, когда Марта не стесняясь меня, скинула форменный жакет. Затем стянула юбку, сверкнув наливной попкой во всей красе. Даже слишком объемное по современным меркам, нижнее белье, не смогло скрасить ее прелести.
Я сглотнул. Мозг кольнула неприятная мысль. Внутренний голос проговорил:
– Саша, она враг, что ты делаешь?
Твою мать! Почему это было сказано голосом Наташи? Я стряхнул наваждение, и сразу нашел себе оправдание. На войне, все средства хороши. Марта определённо ценный для меня кадр. Было бы непростительной глупостью, не использовать ее тягу ко мне. Думаю, что проверки на мой счет уже закончились, и сейчас она действовала не по указке графа, а исключительно исходя из своих собственных желаний.
Хорошо, когда наши желания совпадают. Она хочет быть рядом со мной, ради кусочка большой и чистой, а я… А, я тоже совсем не прочь получать таким способом нужную мне информацию. Да? Ведь ради победы же. Оправдания вроде прокатили, и моя совесть в образе Наташи, спряталась в закоулки моей грешной души.
Марта накинула шелковый халатик и подсела ко мне. Взяла бокал и протянула навстречу моему:
– Алекс, за что выпьем? Давай за победу Великой Германии…
– Давай просто за Победу, – предложил я. – За Великую Победу.
Дзинь, – наши бокалы встретились в легком поцелуе.
Я сделал несколько глотков. Затем еще. На вкус как алкогольный виноградный сок. Но ничего так. Не разбираюсь я в винах. Но приятное тепло вмиг разлилось по жилам. Изголодавшийся по алкоголю организм первые глотки встретил с трепетом и вожделением.
– Как тебе херес?
Хотелось сказать, что пиво лучше, особенно с вяленой корюшкой и раками, но вслух я ответил:
– Волшебно! Давненько не пробовал ничего подобного.
Девушка сделала несколько глотков, а потом загадочно и пристально на меня посмотрела, в ее глазах сверкнули озорные огоньки:
– Какой ты все-таки загадочный, Алекс Вольф.
– Это еще почему, – я натянул на уже немного захмелевшую морду (с непривычки вино быстро дало в голову) простоватую лыбу. – Я обычный советский учитель, который годами мечтал о чем-то большем.
– Нет, нет… Ты не простой учитель. Меня ты не обманешь, Алекс.
Я напрягся и в ответ недоуменно пожал плечами, мол «моя твоя не понимай».
– Ты не простой учитель, – мурлыкала Марта. – Ты… Лучший учитель.
– А-а… – с облегчением выдохнул я, отбросив неприятные мысли, что мне не придется убивать Марту. – Есть такое, меня даже директором школы хотели поставить. Но отдел просвещения зарубил мою кандидатуру. Сказали, директором школы не достоин быть человек, который не состоит в коммунистической партии.
– Бедненький, – Марта сложила пухлые губки трубочкой и погладила меня по щеке, как мамочка сына. – Но теперь ты покажешь, что достоин большего. Война скоро закончится. Ты сможешь уехать в Германию. Группа армий «Север» скоро займёт Ленинград, а там и до Москвы рукой подать.
Я мысленно хмыкнул. Ну, ну… Наивные. До сих пор верят в план «Барбаросса». Но буквально уже к концу этого месяца тактика блицкриг (молниеносная война) обломает зубы о наши войска и потеряет свой наступательный порыв. РККА стабилизирует линию фронта и в итоге провал операции «Барбаросса» явится поворотным моментом Второй мировой. Уж мне ли это не знать. Гитлер локти будет кусать, когда поймет, насколько он недооценил противника.
– Давай не будем, о войне, – подмигнул я. – Все равно Победа будет за нами.
Я вновь наполнил бокалы. Дзинь! Мы чокнулись, отпили по одной трети. Марта вдруг отставил свой фужер на стол и взяла меня за руку. Ее ладони были горячие.
– Скажи мне, Алекс, она тебе понравилась?
– Кто? – я округлил глаза, напустив на себя святошный вид.
– Ты знаешь, кто, – Марта схватила меня пальцами за подбородок (цепкие пальчики, как коготки коршуна) и пристально взглянула мне в глаза. – Эта польская сучка, которую ты сегодня спас. А меня никто никогда не спасал… А она хороша, правда? Стан, как у лебедя. Ну что молчишь?
– Да как-то не обратил внимания, – слукавил я. – Я без очков плохо вижу. Они слетели с меня, когда этот тип на меня напал. И вообще не до разглядываний было.
– Признайся, – ее язык чуть заплетался. – Она лучше меня, да? – Марта отпустила мой подбородок и, приосанившись подпёрла свою наливную грудь обеими руками, отчего та стала напоминать два упругих мячика, как с плаката рекламы пива, где девушка с подносом несет кружки с пенным, а на поднос через слишком большой вырез блузки, утянутой корсетом, вываливаются эти самые мячики.
Вот, блин… Сцен ревности только мне не хватало. Я не стал оправдываться, а решил просто заткнуть ей рот поцелуем. Отставил бокал, и притянул ее к себе. Марта жадно ответила на поцелуй, провела рукой по моему затылку, с наслаждением перебирая каждую прядку моих волос и горячо выдохнула:
– Ты такой необычный Алекс… Не знаю, почему, но меня к тебе тянет. Она стала спешно расстёгивать пуговицы на моей гимнастёрке, а я, подхватив ее на руки, понес к кровати.
Растрепанная светловолосая голова Марты лежала у меня на плече. Девушка уснула, а я переваривал только что полученную разрозненную информацию. Она и впрямь оказалась сущим кладезем информации. Вряд ли она была настоящей находкой для шпиона, конечно, никаких секретных сведений она мне между делом не выболтала. Но теперь я куда больше знал про внезапно нагрянувшего в Псков Вольфрама Зиверса, так и про загадочную Доминику Радзивилл. История, на самом деле какая-то сложная. Как и любой аристократ, жениться граф был должен на девушке подходящего сословия, но он был большой романтик, поэтому первый его брак не вошел ни в какие официальные источники. Девушка была красивая, но рода совершенно не знатного. И сам факт женитьбы он от всех скрывал. И вот тут-то в его поместье в Страсбурге нагрянул его соратник по НСДАП Зиверс. Который, кстати, уже тогда занимал важный пост в Аненербе. Что там случилось точно, никто не знает, но красотка-графиня сбежала с Зиверсом. Жениться на ней Зиверс не стал, просто она сопровождала его хвостом всюду. Влюбилась, по всей видимости, в этого франта.
А потом на горизонте возникла эта самая Доминика. Очарованный Зиверс тут же бросил влюбленную дамочку. Бедняжка такого поворота событий не выдержала и повесилась. После чего историю благополучно замяли. Граф женился на девушке подходящего круга и заделал по-быстрому наследника, а Зиверс начал плясать под дудку невесть откуда появившейся сексапильной полячки. Трижды испрашивал у Гиммлера разрешение на ней жениться, но тот каждый раз находил какие-то отговорки. Ну да, все эсесовцы обязаны были получать разрешение на брак, чтобы чистота арийской расы не пострадала.
Что ж, обычное дело… Жизненные коллизии, ничего особенного. Правда, происхождение Доминики Радзивилл все равно осталось для меня тайной. Впрочем, похоже Марта и сама не очень много про нее знала. Или говорить не хотела. Она не была актрисой или певицей. Просто откуда-то появилась, и все. Выскочка, мол. Еще и полячка.
Доставать Марту и выпытывать подробности я не стал. По лицу было заметно, что если я еще хоть словом упомяну эту загадочную барышню, она мне двинет кулачком под дых. Или вообще с ноги пропишет. Что поделаешь, у девушек своя атмосфера…
Ну да ладно, узнаем потом другими путями, что это за птичку занесло в наши края…
Радзивилл… А может никакая ты не Радзивилл, дамочка? Ну очень уж громкая фамилия…
– Может нам на работу порознь пойти? – спросил я, натягивая утром свои штаны. Марта крутилась перед зеркалом, укладывая ровными волнами волосы.
– Зачем? – удивленно округлила глаза она.
– А тебя не скомпрометирует то, что ты ночевала с мужчиной? – я встал, подошел к ней со спины, положил руки на талию.
– В каком смысле, скомпрометирует? – она посмотрела на меня в зеркале.
Я даже слегка смутился от ее прямоты. Все-таки, отношение к сексу в Германии и в СССР тех лет было кардинально разным. Или я делаю далеко идущие выводы по одной только простой и прямолинейной Марте?
Хотя… Вот пришли немцы в Псков. Переименовали его в Плескау, Октябрьский проспект – в улицу Гитлера, Ленина – в Плаунер, и так далее. И чуть ли не первое же, что открыли – это бордель. Даже два, на самом деле.
– Да так, просто что-то подумалось, вдруг я для тебя недостаточно арийского происхождения, так сказать, – усмехнулся я.
Замял разговор, в общем.
В комендатуре ночные происшествия не обсуждались вообще. Как будто накануне ничего не произошло. В канцелярии, где все случилось, не было никаких следов разгрома, вазу заменили на новую, машинку водрузили на место. Все занимались своим делом – носились с бумажками, отдавали указания вывесить на досках объявлений очередные запреты и увещевания. И самой большой новостью, которую все обсуждали, было то, что начальника управления труда покусала собака. Шел он, значит, по своим важным делам к разбитной вдовушке, что живет в частном доме в Завеличье. А там соседская псина бродит. Которой чем-то новый ухажер вдовушки не понравился. Вот собака и прокусила истинно-арийский зад и порвала форменные штаны цвета “фельдграу”.
Начальник этими событиями так опечалился, что попытался продвинуть закон о запрете держать дома собак размером больше крысы. И даже подготовил новое правило, по которым всех “бобиков” и “полканов” нужно отправить под нож. Но вмешался комендант, который собак как раз любил, а до задницы своего коллеги ему особо дела не было. Но еще больше герр Беккер любил деньги. Поэтому решил извлечь пользу из покусанного зада начальника управления труда, и приказ для псковичей переписал. Теперь за содержание собаки нужно было платить налог. Тем больший, чем больше твоя собака весит.
В этот день чуть ли не в первый раз за все время работы на графа, я отправился домой в положенное время, тогда же, когда и все остальные – до шести вечера. Рыночная площадь, уже, ясное дело, не работала. Зато не так давно открыли две лавки – продуктовую и хозяйственную. Вот они могли не закрываться до самого комендантского часа.
“А быстро площадь восстанавливают…” – думал я, пересекая свободное от торговцев пространство. Яму от взрыва уже заделали и даже как-то брусчатку восстановили. Останки сгоревших торговых рядов больше глаза не мозолили – их доломали и вывезли, а на их месте принялись возводить новые.
Гостиный двор вот только никто не брался восстанавливать. Так и стоял, полуразрушенный, светя пустыми проемами окон.
И не восстановят. В будущем от этого все еще симпатичного старого города не останется вообще ничего.
Свернул на Детскую. Дотопал до дома, поднялся на крыльцо.
– Рано ты сегодня, Саша, – рыжий Степан сидел на лестнице, ведущей только к одной обитаемой комнате. Моей. Присел на ступеньку, на колене – томик Достоевского в дореволюционном еще издании.
– Случается и такое, Степа, – в тон ему ответил я и развел руками.
– Значит, мне повезло, – уголки его губ дернулись, обозначив улыбку. – Думал, что долго тебя ждать придется. А то книжка скучная какая-то, студент бабку топором убил и страдает ходит.