СГОВОР

Крах Версальской системы, ознаменовавшийся подписанием Мюнхенского соглашения в сентябре 1938 года, предвещал неизбежность очередного военного столкновения между великими державами, а также державами, исполнившимися решимости стать великими. Слишком многие из борцов за мир на самом деле страстно войны хотели: Германия, Италия, Япония, Соединенные Штаты и, несомненно, Советский Союз. Фюрер германской нации А. Гитлер, уверовав в стратегию «блицкрига», рассчитывал разбить своих противников поодиночке и обеспечить на тысячу лет гегемонию Третьего Рейха. Скромный советский генсек И.В. Сталин и американский президент Ф. Рузвельт, которых война в Европе устраивала как нельзя более, – выбрать выгодный для себя момент и решить спор о влиянии в мире в свою пользу. Собственные планы имелись у японского микадо и итальянского дуче. Мир был обречен.

Категорически не желали воевать лишь Англия и Франция, рассчитывавшие политическими и экономическими уступками умиротворить Гитлера и канализировать германскую агрессию на восток – и пусть арийцы до посинения сражаются с большевиками. Беда в том, что в интересы Адольфа Алоизовича не входило оказывать услуги западным демократиям. После оккупации Чехословакии на очереди стоял польский вопрос, да и позор Версаля можно было смыть только в Компьенском лесу, хранившем мемориальную плиту с вызывающе наглой надписью: «Здесь 11 ноября 1918 года была побеждена преступная гордость Германской империи…»

В результате к началу 1939 года в Европе сложились два военно-политических блока: англо-французский и итало-германский, каждый из которых оказался заинтересован в соглашении с Советским Союзом, стремление которого играть хоть какую-нибудь роль в европейских делах ранее демонстративно игнорировалось. Официальная советская пропаганда того периода все капиталистическое окружение традиционно клеймила как лютых врагов «родины победившего пролетариата», а главные державы подразделяла на агрессоров (Германия, Италия, Япония) и пособников агрессии (Англия, Франция, США). Однако в Кремле быстро сориентировались в изменившейся обстановке, и 10 марта 1939 года (через пять дней германские войска займут Прагу) Сталин с трибуны XVIII съезда партии недвусмысленно указал, что «Антикоминтерновский пакт» на самом деле направлен не против СССР, а против Англии, Франции и Соединенных Штатов. Из контекста его речи следовало, что эти же страны, проводящие политику невмешательства, и являются истинными «поджигателями войны», мечтающими ослабить своих соперников, а затем «выступить на сцену со свежими силами». Отсюда – политика Советского Союза должна состоять в том, чтобы и впредь укреплять деловые связи со всеми государствами, «соблюдать осторожность и не давать втянуть в конфликты нашу страну провокаторам войны, привыкшим загребать жар чужими руками». Таким образом, было положено начало советско-германскому сближению.


В апреле 1939 года с различными лестными предложениями к Москве обратились одновременно Германия, Англия и Франция. Иосиф Виссарионович не торопился. Он получил возможность выбирать, с кем и о чем ему договариваться, поскольку теперь в переговорах с СССР оказались заинтересованы все «игроки». Назревавшая война открывала новые перспективы для усиления влияния Страны Советов в Европе. Поэтому нарком иностранных дел М.М. Литвинов, ориентируя 4 апреля советского полпреда в Германии об общих принципах советской политики, отмечал, что «задержать и приостановить агрессию в Европе без нас невозможно, и чем позднее к нам обратятся за нашей помощью, тем дороже заплатят».

Наступил период активных дипломатических игрищ.

11 апреля 1939 года Германия предприняла зондаж позиции СССР на предмет улучшения отношений – именно в этот день Гитлер утвердил «Директиву о единой подготовке вооруженных сил к войне на 1939 – 1940 гг.». Советская сторона продолжала выжидать. В тот же день Лондон запросил Москву, чем она при необходимости сможет помочь Румынии. 14 апреля Франция предложила СССР обменяться письмами о взаимной поддержке в случае нападения Германии на Польшу и Румынию и сообщила о готовности обсудить собственные предложения советского руководства. Тогда же Англия предприняла попытку убедить Москву сделать заявление о поддержке своих западных соседей в случае нападения на них. В ответ 17 апреля Советский Союз предложил англо-французам заключить договор о взаимопомощи. Впрочем, одновременно полпред в Берлине А.Ф. Мерекалов посетил статс-секретаря Министерства иностранных дел Эрнста фон Вайцзеккера и между делом заявил: «Идеологические расхождения… не должны стать камнем преткновения в отношении Германии… С точки зрения России, нет причин, могущих помешать нормальным взаимоотношениям с нами. А, начиная с нормальных, отношения могут становиться все лучше и лучше».

29 апреля Париж выдвинул идею о взаимных обязательствах трех стран на случай войны против Германии. Но в Кремле все больше теряли интерес к этим никакой конкретной выгоды не сулящим предложениям. Тем более что цель «приостановить агрессию в Европе» никоим образом не соответствовала большевистской доктрине, не для того товарищ Сталин тяжко трудился, превращая страну в «базу пролетарской революции». Он хорошо усвоил заветы Ильича: «Окончательно победить можно только в мировом масштабе… Мы живем не только в государстве, но и в системе государств, и существование Советской республики рядом с империалистическими государствами продолжительное время немыслимо. В конце концов, либо одно, либо другое победит». Сам Иосиф Виссарионович прекрасно понимал, что марксов «социализм» в отдельно взятой стране без наличия «международной революционной перспективы» обречен, и «в случае оттяжки победы социализма в других странах… советская власть разложится, партия переродится». Как раз в апреле 1939-го начальник Политуправления Красной Армии комиссар 1-го ранга Л.З. Мехлис растолковывал пропагандистам Киевского военного округа основы «мирной политики» партии: «Если попытаться кратко, но доходчиво, чтобы поняли широкие массы, сформулировать суть сталинской теории социалистического государства, то надо сказать, что это есть теория ликвидации капиталистического окружения, то есть теория победы мировой пролетарской революции… Рабоче-Крестьянская Красная Армия, интернациональная армия по господствующей в ней идеологии, поможет рабочим стран-агрессоров освободиться от ига фашизма и ликвидирует капиталистическое окружение…»

Тем более глубокими становились реверансы Москвы в адрес Берлина.

3 мая неожиданно для всего дипломатического корпуса Сталин сместил увлеченного переговорами с британцами наркома иностранных дел М.М. Литвинова, по его «собственной просьбе». Назначение на этот пост члена Политбюро ЦК ВКП(б) и председателя Совета Народных Комиссаров СССР В.М. Молотова, «наиболее близкого друга и ближайшего соратника вождя» (не еврея – акцентировал германский посол граф Фридрих Вернер фон дер Шуленбург), немцы однозначно трактовали как признак смены внешнеполитического курса. Тем более что советские полпреды невзначай интересовались у германских коллег, «приведет ли это событие к изменению нашей позиции в отношении Советского Союза». 17 мая советник посольства в Берлине Г.А. Астахов в интимной беседе с заведующим Восточно-Европейской реферантурой Юргеном Шнурре заметил, что «в вопросах международной политики у Германии и Советской России нет никаких причин для трений между двумя странами». Он также «коснулся советско-германских переговоров в том смысле, что при нынешних условиях желательные для Англии результаты вряд ли будут достигнуты».

И в самом деле, переговоры Англии и Франции с СССР, длившиеся пять месяцев, закономерно зашли в тупик. Обе стороны патологически не доверяли другу и не желали связывать себя конкретными обязательствами, погрязнув в тонкостях протокола и толкованиях норм международного права. Одновременно они втайне зондировали Берлин на предмет улучшения отношений, раздела «сфер интересов» и невмешательства в дела. К тому же западные партнеры не слишком опасались Вермахта и были невысокого мнения о боевой мощи РККА. Еще одним камнем преткновения стала Польша, которая громогласно отвергала любой союз с Москвой, требовала гарантий от Запада, проводила частичную мобилизацию и при этом тайно льстилась к Берлину.

«Как проститутка – да извинят меня присутствующие здесь женщины, – иронизировал с трибуны проводник сталинских мыслей в массы Мехлис, – переходит из рук в руки, так Польша отдавалась то Франции, то завязывала серьезный роман с Берлином. Сейчас польская мадам объявила, что она заняла твердую позицию и ищет серьезного партнера, обязательно со средствами. Посмотрим, что выйдет из этого».

Англичане бомбардировали Берлин предложениями о сотрудничестве и разделе «сфер интересов», обещая прекратить переговоры с СССР и в то же время шантажируя немцев самим фактом переговоров – все в духе традиционной британской политики вечных интересов. «Англия – это профессиональный поджигатель войны, но двурушник, но ловкий двурушник, – вещал Мехлис. – Ее политика проста – уничтожать своих вероятных противников чужими руками, втягивая их в войну с кем угодно, особенно с Советами, а я приду к концу самым сильным и буду диктовать».


Фюрер уже твердо решил, что частные английские уступки в принципе проблемы не решают и для завоевания гегемонии в Европе нужна небольшая победоносная война: «Необходимо применение вооруженной силы прежде, чем произойдет последнее крупное столкновение с Западом. Нужно испытать инструмент войны». На майском совещании с руководителями вермахта Гитлер предупредил генералитет: «Национальное объединение немцев, за немногими исключениями, осуществлено. Дальнейшие успехи без кровопролития достигнуты быть не могут».

Но для претворения немецкой мечты – разгрома Франции и «расплаты с пожинателями плодов Версальского диктата» – требовалась покладистая Польша, которая, однако, не изъявила желания поступиться своим суверенитетом и пристегиваться к германской упряжке (нет, поделить c немцами Советскую Украину в Варшаве были бы и не против, но на условиях равноправного партнерства; только зачем рейху под боком еще польская империя). Поэтому с нее и решили начать. «Польша всегда будет стоять на стороне наших врагов, – убедился Гитлер. – Несмотря на соглашение о дружбе, в Польше всегда существовало намерение использовать против нас любую возможность… Первоначально я хотел установить с Польшей приемлемые отношения, чтобы потом начать борьбу против Запада. Однако этот импонирующий мне план оказался неосуществимым, поскольку изменились существенные обстоятельства. Мне стало ясно: при столкновении с Западом Польша нападет на нас в неблагоприятный для нас момент». Чтобы обеспечить успех задуманной акции, следовало Польшу политически изолировать, обеспечить невмешательство в германо-польский конфликт Англии и Франции, а на случай их выступления обеспечить себе тыл и снизить угрозу экономической блокады договором с Советским Союзом. В общем, нужно было сговариваться с «послезавтрашним врагом», со Сталиным.

29 июля 1939 года Берлин предложил Москве учесть советские интересы в Прибалтике и Восточной Европе в обмен на отказ от договора с Францией и Англией. Ну, ей-богу, что они могут реально обещать: «Самое большое – участие в европейской войне, вражду с Германией, но ни одной устраивающей Россию цели. С другой стороны, что можем предложить мы? Нейтралитет и невовлечение в возможный европейский конфликт и, если Москва этого пожелает, германо-русское понимание относительно взаимных интересов, благодаря которому, как и в былые времена, обе страны получат выгоду». Ежедневно в Кремле читали донесения Астахова (кстати, оказался мерзавцем и польским шпионом, пришлось стереть в лагерную пыль): «Конфликт с Польшей назревает в усиливающемся темпе; решающие события могут разразиться в самый короткий срок… Германское правительство, исходя из нашего согласия вести переговоры об улучшении отношений, хотело бы приступить к ним возможно скорее».

Сталин, опасавшийся англо-германского сговора, весьма заинтересовался этой идеей. Он трезво оценивал обстановку и считал более выгодным подписать соглашение с Германией, чтобы выторговать свою долю, обеспечить Гитлеру «зеленый свет» в войне с Западом и самому «прийти к концу самым сильным».

В самом деле, вариантов было не так уж много, и выбор был ясен. Либо защищать идеологически чуждые парламентские демократии и откровенно враждебную Польшу, ничего не получая взамен. Либо договориться с Германией и в союзе с ней запустить процесс «отпадения от империализма ряда новых стран», для начала ближайших соседей. (Собственно говоря, решение созрело еще во время Чехословацкого кризиса, когда «вождю народов» ясно дали понять, что ему отводится лишь роль статиста на подмостках большой европейской политики. Так, 4 октября 1938 года заместитель наркома внутренних дел В.П. Потемкин в беседе с французским послом в Берлине обронил, что в сложившейся ситуации единственным выходом для СССР может оказаться раздел Польши во взаимодействии с Германией.)

19 августа Берлин получил текст советского проекта будущего соглашения. С постскриптумом: «Настоящий договор вступает в силу только в случае одновременного подписания специального протокола по внешнеполитическим вопросам, представляющим интерес для Высоких Договаривающихся Сторон».

Через четыре дня в Москву прилетел «супердипломат» Иоахим фон Риббентроп, и в ходе переговоров со Сталиным и Молотовым в ночь на 24 августа были подписаны стандартный пакт о ненападении (хотя достаточно курьезен сам факт подписания договора о «неагрессии» между государствами, не имеющими общей границы, – пока) сроком на десять лет (в Лондоне в этот же день безуспешно ждали прилета Германа Геринга с аналогичной миссией) и, самое главное, дополнительный протокол к нему, определивший советскую часть «пирога»:

«При подписании договора о ненападении между Германией и Союзом Советских Социалистических Республик нижеподписавшиеся представители обеих Сторон обсудили в строго конфиденциальном порядке вопрос о разграничении сфер обоюдных интересов в Восточной Европе. Это обсуждение привело к нижеследующему результату:

1. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Прибалтийских государств (Финляндия, Эстония, Латвия, Литва), северная граница Литвы будет являться чертой, разделяющей сферы интересов Германии и СССР. При этом заинтересованность Литвы в районе Вильно признается обеими Сторонами.

2. В случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, граница сфер интересов Германии и СССР будет приблизительно проходить по линии рек Нарев, Висла и Сан.

Вопрос о том, является ли желательным в обоюдных интересах сохранение Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно решен лишь ходом будущих политических событий.

В любом случае, оба Правительства будут решать этот вопрос в порядке дружественного обоюдного согласия.

3. Касательно юго-востока Европы с советской стороны подчеркивается интерес СССР к Бессарабии. Германская сторона ясно заявляет о ее полной политической незаинтересованности в этих областях.

4. Данный протокол будет сохраняться обеими Сторонами в строгом секрете».

Военные делегации Англии и Франции покинули Москву ни с чем.

По мнению Троцкого, кроме всего прочего: «Союз с Гитлером давал Сталину удовлетворение того чувства, которое господствует у него над всеми другими: чувства мести. Вести военные переговоры с наци во время присутствия в Москве дружественных военных миссий Франции и Англии, обмануть Лондон и Париж, возвестить неожиданно пакт с Гитлером – во всем этом ясно видно желание унизить правительство Англии, отомстить Англии за те унижения, которым оно подвергло Кремль в период, когда Чемберлен развивал свой неудачный роман с Гитлером».

Да что говорить, Адольф Алоизович и в самом деле человек был симпатичный, понятный, не то что всякие Даладье. И какая близость мировоззрения: «Те, кто утверждает, что революция не закончена, – дураки. К сожалению, у нас в движении есть люди, которые понимают под революцией постоянный хаос… Главное – подбор людей способных и со слепым повиновением претворяющих в жизнь правительственные распоряжения. Партия – это своего рода орден… Фюрер должен быть один… Сплоченность внутри движения должна быть небывало крепкой. Мы не имеем права вести борьбу между собой… Поэтому никаких ненужных дискуссий!» А как лихо фюрер организовал своим «старым борцам» «ночь длинных ножей»! Что ни говорите, Гитлер – «великий стратег революции». Риббентроп позднее вспоминал, что среди кремлевских большевиков чувствовал себя, как в кругу старых партийных товарищей.

Неудивительно, что западные политики тем более не видели особой разницы между германским фюрером и советским Генеральным секретарем. На их взгляд: «Россия Сталина никогда не была подходящим партнером для Запада в деле сопротивления фашизму. В эти годы Россия сама являлась местом кошмарных оргий современного тоталитаризма… Ее цели не соответствовали целям западной демократии».


Оба диктатора остались довольны собой и друг другом. Весьма.

«Теперь весь мир у меня в кармане!» – стучал кулаком по столу Гитлер. Он уже отдал приказ о нападении на Польшу.

«Кажется, нам удалось провести их», – удовлетворенно произнес Сталин. Он уже подсчитывал политические барыши.

Советскому Союзу удалось остаться вне европейской войны, получив при этом значительную свободу рук в Европе, широкое пространство для маневра между воюющими группировками в собственных интересах и возможность при этом свалить вину за срыв переговоров на Лондон и Париж. Кроме того, удалось посеять серьезные сомнения относительно германской политики у японцев, которых ошарашил сам факт заключения договора без консультаций с участниками Антикоминтерновского пакта. И самое главное – «одна из ведущих держав мира признавала международные интересы Советского Союза и его естественное желание расширять свои границы». Ради этого «интереса» все и затевалось.

Сегодня говорят, что текст секретного протокола формально не содержит каких-либо агрессивных намерений – совершенно безобидный документ. Дескать, Сталин не мог знать, что Гитлер нападет на Польшу, фюрер и сам этого не знал, надеясь урегулировать конфликт мирным путем. Оно, конечно, так. Всегда предпочтительнее получить желаемое даром, к примеру, как в Мюнхене. Если бы поляки пошли на уступки, возможно, немцы на них и не напали бы. Но британские гарантии сделали невозможным мирное урегулирование, а соглашение с СССР было заключено именно на случай войны, с целью обеспечить Третьему Рейху благоприятные условия для достижения победы. Риббентроп еще собирал чемоданы, а Гитлер уже объявил на совещании высших чинов Вермахта: «Противник все еще надеялся, что после завоевания Польши Россия выступит как наш враг. Но противники не учли моей способности принимать нестандартные решения… Я был убежден, что Россия никогда не пойдет на английское предложение. Россия не заинтересована в сохранении Польши… Четыре дня назад я предпринял особый шаг, который привел к тому, что вчера Россия ответила, что она готова на заключение пакта. Таким образом, я выбил из рук западных господ их оружие. Польшу мы завели в положение, наиболее удобное для достижения военного успеха… Нам нечего бояться блокады. Восток поставляет нам пшеницу, скот, уголь, свинец, цинк. Боюсь только одного: как бы в последний момент какая-нибудь свинья не подсунула мне свой план посредничества… На первом плане – уничтожение Польши».

В письме от 25 августа фюрер, не скрывая облегчения, сообщал Муссолини: «Могу сказать Вам, Дуче, что благодаря этим соглашениям гарантируется благожелательное отношение России на случай любого конфликта и то, что уже более не существует возможности участия в подобном конфликте Румынии!.. Я уверен, что могу сообщить Вам, Дуче, что благодаря переговорам с Советской Россией в международных отношениях возникло совершенно новое положение, которое должно принести Оси величайший из возможных выигрышей».

Так что Гитлер знал, что делал, заключая «пакт с сатаной». И товарищ Сталин был ничуть не дурнее, все прекрасно понимал. Это подтверждает, в частности, Н.С. Хрущев: «Тут же Сталин рассказал, что согласно договору к нам фактически отходят Эстония, Латвия, Литва, Бессарабия и Финляндия таким образом, что мы сами будем решать с этими государствами вопрос о судьбе их территории, а гитлеровская Германия при сем как бы не присутствует, это будет сугубо наш вопрос. Относительно Польши Сталин сказал, что Гитлер нападет на нее, захватит и сделает своим протекторатом. Восточная часть Польши, населенная белорусами и украинцами, отойдет к Советскому Союзу».

О том, что подписан был не рядовой документ, свидетельствует и тот факт, что Сталин, не занимавший официально никаких государственных постов, впервые лично вел переговоры с иностранными дипломатами. Собственно говоря, это и был его личный договор с Гитлером: дополнительный протокол был изъят из процедур ратификации, о его существовании не были информированы ни правительство, ни Верховный Совет СССР, ни ЦК ВКП(б).

Прошла всего неделя, и в Польше начались территориальные и политические «преобразования».


В качестве последнего аргумента Англия 25 августа подписала с Польшей договор о взаимопомощи. Как все приличные страны, с тайным протоколом, определявшим общего противника – Германию, и с обозначенными «сферами влияния». Дальнейшие уступки означали для Лондона и Парижа добровольный отказ от статуса великих держав. Гитлера это не остановило, он полагался на собственный, как всегда гениальный анализ ситуации: «Стало ясно, что богатые государства от войны мало выигрывают, но могут потерять очень многое, что каждому государству придется нести потери, что даже в случае выигранной войны силы победителя иссякают… В целом Англия находится на той же стадии развития, на какой мы были в 1934 году. Франция подобна слабосильному человеку, который, однако, несет на спине и пулемет, и пушку. Малы контингенты призывников; уже давно срок службы – только один год. Вооружение также не в идеальном состоянии. Военный потенциал в целом ограничен». Вывод: при любом раскладе «немедленная помощь Восточному фронту путем англо-французских мероприятий невозможна». В конце концов, заявил фюрер на совещании в Оберзальцерберге, кто не рискует, тот не пьет шампанского: «Не существует ни политического, ни военного успеха без риска». Ко всему прочему, на случай конфликта с Англией, «нейтральный» Сталин пообещал ему укрыть в северных портах СССР находящиеся в Атлантике германские суда.

1 сентября 1939 года Вермахт вторгся в Польшу. Через пару дней выступили Англия и Франция.

Вторая империалистическая война началась. Все шло по сталинскому плану. В беседе с руководством Коминтерна 7 сентября Вождь так оценил сложившуюся обстановку: «…война идет между двумя группами капиталистических стран за передел мира, за господство над миром! Мы не прочь, чтобы они подрались хорошенько и ослабили друг друга. Неплохо, если руками Германии будет расшатано положение богатейших капиталистических стран. Гитлер, сам этого не понимая и не желая, подрывает капиталистическую систему… Мы можем маневрировать, подталкивать одну сторону против другой, чтобы лучше разодрались. Пакт о ненападении в некоторой степени помогает Германии. Следующий момент – подталкивать другую сторону». Что касается Польши, то «…уничтожение этого государства в нынешних условиях означало бы одним буржуазным фашистским государством меньше! Что плохого было бы, если в результате разгрома Польши мы распространим социалистическую систему на новые территории и население». Понятно, что подобные цели советской внешней политики не афишировались, наоборот, было сделано все, чтобы убедить мировое общественное мнение в том, что Советский Союз строго придерживается позиций нейтралитета и только сильно озабочен собственной безопасностью.

Таким образом, складывалась ситуация, о которой с 1917 года мечтали большевики. Пусть они «хорошенько подерутся». А дальше: «На стальных штыках и ворошиловских залпах, на могучих крыльях Советов мы понесем освобождение рабочему классу капиталистических стран и водрузим знамя коммунизма на остальных пяти шестых земного шара!»

Коммунистам жизненного пространства требовалось намного больше, чем нацистам.

Загрузка...