Он встретил ее в аэропорту, тот самый непонятливый человек.
– Здравствуйте. Как поживаете?
Он был очень высоким, и очень молодым.
– Здравствуйте. Спасибо, хорошо. А вы?
У него были грустные глаза, янтарно-желтые.
– И я хорошо.
Мэй не поверила ему, этот человек не умеет врать.
– Меня зовут Океанос – Океанос Вентури.
– Мэй Смит.
Он посмотрел на нее очень внимательно.
– Ваше имя говорит о многом, а фамилия ни о чем.
Она улыбнулась.
– И о чем же вам говорит мое имя?
– О Лете, о самом прекрасном времени года после Осени!
Когда они сели в машину, Океанос включил музыку, зазвучал голос Хулио Иглесиаса.
– До Вентури ехать час, потом около получаса на пароме, так как это остров, – Сказал ей он.
Давайте сначала пообедаем…
И у него громко заурчало в животе.
Мэй заулыбалась.
Он посмотрел на нее со смущением, такой молодой и красивый.
– Извините.
Они долго ехали, Мэй почти задремала сидя рядом с Океаносом на пассажирском сиденье. Италия была ослепительно красива, до боли, как красиво все то, что не будет нашим. Остается только наблюдать. И стараться не чувствовать.
Хулио пел, словно колыбельную, наверное, все песни о любви похожи на колыбельную. Тот, кто любил знает, что любовь это сон, от которого не хочется просыпаться.
– Эта песня называется «33 года», – Вдруг сказал ей Океанос.
«A veces miro hacia atrás
con la nostalgia que da
el recordar esa edad
cuando se juega a ganar»…
И он перевел для нее:
– «Иногда я смотрю назад
с ностальгией, которую приносит
воспоминание об этом возрасте,
когда играют, чтобы победить»…
Она посмотрела на него. Он был таким молодым… Впервые в жизни она позавидовала молодости.
Мэй подумала, молодость это единственное чему стоит завидовать, она бесценна! Бесценен первый осенний лист, первая снежинка, то слезы Жизни о том, что все пройдет!
Хулио Иглесиас начал петь другую песню.
– О чем он поет сейчас? – Спросила она, Океаноса.
– «Longe demais de você». – Сказал ей он, смотря на дорогу. – «Хочу видеть тебя рядом с собой»…
Мэй вновь посмотрела на него. Сколько ему лет? Двадцать пять? Около тридцати? Молодой тигр. Молодой мужчина с тигриными глазами… Она никогда не видела таких глаз, словно подсвеченных изнутри золотым светом! Человек-тигр!
Они ехали мимо пригорода, когда Океанос спросил ее:
– Мэй, вы любите сладкое?
Он посмотрел на нее с нерешительной улыбкой.
– Не знаю. – Честно ответила ему она.
Мэй вдруг подумала, а что я знаю? О себе?
– Как насчет Тирамису с шампанским?
Она тоже улыбнулась, Тирамису с шампанским…
– Хорошо!
– Хорошо?!
Океанос так улыбнулся.
Мэй захотелось смеяться.
Океанос остановился у небольшого дома без вывески. У дома не было двери, ее заменяла зеленая штора. Дом стоял в окружении деревьев с пышными кронами, и клумб с разноцветными цветами.
Мэй захотелось посмотреть на цветы.
– Я очень люблю это место, – Сказал ей Океанос, когда они вышли из машины.
Тут делают самое вкусное Тирамису!
Она улыбнулась, сладкоежка!
– А еще тут выращивают Герань, – Добавил он, вероятно, заметив ее заинтересованность цветами. – Она пахнет как я после тренировки, но это никого не волнует!
Мэй заулыбалась, посмотрела на него. Ее дочь будет счастлива с этим обаятельным человеком.
– Вы занимаетесь спортом?
– Сават и Вин-Чунь.
Она очень удивилась, он был таким изящным, широкие плечи, тонкая талия.
– Вы можете посмотреть, как я тренируюсь.
Он иронично улыбнулся.
– У меня хороший учитель, я познакомлю вас. Его зовут Лай Цинь.
Мэй почувствовала, что Океанос любит и уважает этого человека. Он говорит о нем очень тепло.
– Разве Цинь это не фамилия?
Океанос удивился.
– Да.
– Лай и Цинь – это китайские фамилии. Разве у него нет имени?
Странно он посмотрел на нее.
– Однажды shīfu сказал мне «Имя человека в его глазах».
– И что вам сказали его глаза?
– Sǒu – старик.
– Это место называется Osteria, – Сказал ей Океанос. – Так в Италии называют семейные рестораны.
Он посмотрел на нее с улыбкой.
– Хороший, приятный бизнес, если бизнес может быть приятным.
Мэй удивилась, Океанос сказал ей это так, словно хорошо знает эту «кухню».
– Вы тоже занимаетесь бизнесом? – Осторожно спросила она.
– Да, с девятнадцати лет.
Он вежливо пропустил ее вперед, когда они вошли в зал ресторана.
– Мне помог отец. Он всегда мне помогал.
В голосе Океаноса прозвучало «он всегда понимал меня».
– Какой он, ваш отец?
– Uomo. – Сказал он.
И пояснил:
– Мужчина.
– Мужчина?
Мэй это заинтересовало.
Она осмотрелась – ресторан был небольшим, десять столиков накрытых нарядными скатертями, стоящие в окружении деревянных стульев с мягкими сиденьями.
– Да, – Сказал ей молодой человек. – Как в песне Хулио…
Он не договорил, засунул руки в карманы брюк.
– В песне?
Мэй стало интересно.
– «Un Hombre Solo» – «Одинокий мужчина»…
Океанос посмотрел на нее, улыбка на его губах…
– «У меня есть все,
Абсолютно все;
Тысяча друзей и любовниц
И овации в ночи»…
Ей показалось, что этому человеку свойственна улыбка, что он часто улыбается.
– Вы так говорите, словно он одинок…
Грусть в его желтых глазах.
– Никто не одинок, Мэй. Я понял это с годами.
– Никто?
Как странно это прозвучало для нее «Я понял это с годами»… Он сказал ей это как зрелый человек, поживший.
– Никто.
Голос Океаноса прозвучал тихо и граничил с шепотом.
– Одиночество, Мэй, это судьба, которую человек выбирает сам. И Ставрос выбрал не одиночество.
– Ставрос? Красивое имя.
– Это имя значит «крест» (распятие) – σταυρός…
Странно, но Мэй показалось, что он не прощает отца.
– Вы обижаетесь на него?
– Как сын, – Сказал Океанос. – Не как мужчина.
Она удивилась.
– Как мужчина я понимаю его, а как сын нет.
Он смутил ее, Океан.
Мэй вдруг спросила его:
– Почему вас так назвали? Океанос.
– Я был их космосом…
Улыбка.
– Океан это космос, а космос это Океан!
Он так улыбался, человек-тигр, человек бездна.
– Эй, парочка, вы будете заказывать? – Послышался рядом с ними мужской голос. – Или эта греческая трагедия надолго?
Океанос засмеялся.
– «Скорее, принесите мне чашу вина, чтобы я мог освежить свой разум и сказать что-нибудь умное»!
Он так засмеялся… как море в бурю.
– Будет сделано!
Усатый мужчина стоящий за небольшой барной стойкой, кивнул кому-то.
– Здравствуйте, Счастливая! – Весело сказал ей он.
– Счастливая? – Удивилась Мэй.
– Ага, – Усач кивнул. – Это из песни…
– Вы любить петь?
– Не люблю, но пою!
– Тут все поют. – Сказал Океанос.
Она посмотрела на него.
– И вы?
– И я, – Он кивнул. – Грустные песни.
– Почему грустные?
Мэй заглянула ему в глаза.
– А я вообще грустный человек.
Она засмеялась.
Ресторан был выкрашен в красное и черное, в вертикальную полоску.
– Красное и черное это цвета футбольного клуба Милан, – Сказал ей Океанос, вероятно заметив ее удивление и интерес. – Неро – тот тип с усами, фанат Милана и Кака.
– Кака?
– Рикки.
– Рикки?
– Oh, Dio1…
– Вам плохо?
– Мне очень плохо… Вы правда не знаете, кто такой Кака?
– А я должна?
– Господь, пощади эту женщину!
Мэй весело посмотрела вверх, делая вид, что ждет грома и молний.
– Он тоже фанат Рикки?
– Бог создал человека потому, что ему не с кем было играть в футбол!
Неро подал им Тирамису и шампанское.
– А почему Тирамису с шампанским? – Спросила Мэй, Океаноса.
– Потому, что они – Пара.
– Пара?
Она заулыбалась.
– Да…
Он сделал вид, что очень серьезен.
– Однажды он увидел ее, а она его и…
– И?
– И они родили много пироженок и бокальчиков с шампанским.
Мэй засмеялась.
– Он – это Тирамису?
– Нет, он – это шампанское!
Океанос улыбался.
– А она – Тирамису?
Она подперла подбородок рукой.
– Да, им всегда чего-то не хватало, ему – он был слишком сухим шампанским, ей – слишком много какао…
– Какао? – Удивилась Мэй.
– Да, оно же горькое…
Он был черноволосым, у него было темное, смуглое лицо.
Мэй захотелось спросить его:
– Почему вы захотели, чтобы я приехала?
Океанос посмотрел на нее своими звериными глазами.
– Один человек часто говорит мне: «Побеждает тот, кто свят»…
Он заглянул ей в глаза.
– Странно, не правда ли? Свят… Мы все святые, даже если грешники!
Молодой человек взял свою чашечку с Эспрессо – он не прикоснулся к шампанскому.
– Я самый грешный из святых – я верю в благо! Я верю в то, что благо это не добро.
Мэй растерялась, Океанос… да, Океан! Море развалин, и развалины моря!
«Я верю в то, что благо это не добро»…
– Вы любите маяки? – Вдруг спросил ее он. – Я – да, Бог светит Человеку только в бурю!
– Бог?
– Умирающим издалека все кажется Богом.
Мэй захотелось сказать ему, и мне казалось…
– Я подумал, что жениться на женщине, не интересующейся своей матерью, было бы неумно.
Океанос отпил кофе.
– Как жаль, что я не могу обидеться на вас. – Сказала ему она.
Он заглянул ей в глаза.
– Почему? Не можете…
Мэй тоже заглянула ему в глаза.
– Потому, что это я бросила ее, а не она меня.
Океанос удивился, нахмурился.
– Почему?!
Она подумала, смотря на него, когда этот мужчина красивее, когда улыбается? Или когда хмурится?
– Почему, Мэй?!
Он требовал ответа.
Мэй подумала, от меня уже давно никто ничего не требует…
– Я сказала ей, если ты желаешь мне добра, оставь меня в покое!
Они долго ехали в молчании, и вдруг Океанос сказал:
– Почему?! Почему?!
Мэй удивилась, ему, словно было больно…
– Почему вы бросили своего ребенка, Мэй?!
Она посмотрела на него, ни один мужчина не поймет женское сердце, ни один! Так стоит ли объяснять?!
– Давайте все забудем?! Я – Мэй Смит, рада знакомству…
– Я понравился вам, да, Мэй!?
Океанос усмехнулся, смотря на дорогу перед ними.
– Вы испугались.
Он улыбнулся, так, словно ему это понравилось.
– Как я вас понимаю! Я тоже не люблю тех, кто мне нравится!