– Мой дом, – Сказал ей Океанос, когда они въехали в Вентури. – Город-крепость…
Он посмотрел на нее, улыбнулся.
– Вам тут понравится.
Мэй удивилась.
– Почему вы так думаете?
Океанос перевел взгляд на дорогу.
– Вам нужно было уехать…
Он сделал паузу.
Музыка в его машине… Мэй захотелось спросить его об этой музыке.
– Помните гравюру Доре «Изгнание Адама и Евы из Рая»? «И выслал его Господь Бог из сада Эдемского, чтобы возделывать землю, из которой он взят»…
Океанос посмотрел на нее вновь.
– Нас тоже выслали, Мэй!
Вилла «ΛήδαΛήδα» – «Леда») стояла на скале, над морем.
Мэй спросила Океаноса «Почему «Леда»?
– Так зовут мою мать. – Ответил ей он.
Она удивилась, Океанос не хотел говорить об этом.
Мэй обратила внимание (только сейчас) на то, как он одет – черный деловой костюм, белая сорочка без галстука, и… жилет, шелк и пурпур.
– Отец сказал мне «Любовь к женщине как морская волна, ты либо сливаешься с ней, либо отступаешь»!
– Сливаешься? – Сказала она.
– Да, Мэй, море невозможно подчинить. Если тебе кажется, что ты подчинил себе море, это значит, что то была лужа…
– Это значит, что ты ошибся. – Закончила за него Мэй.
Их встретила женщина.
Мэй поразил ее взгляд – гордый до настороженности! Она тоже была из семейства кошачьих, но, львица.
Женщина поздоровалась с Океаносом по-испански, что-то сказала ему, ее голос звучал взволнованно и нежно.
Он улыбнулся, посмотрел на нее очень ласково, и сказал ей по-английски «Здравствуй. Прости меня».
– Мэй, – Океанос перевел взгляд на нее. – Знакомьтесь, Палома – управляющая домом.
Когда он показывал ей ее комнату, Мэй спросила его:
– Почему Сильвия не встретила меня? Не захотела?
Океанос посмотрел на нее, улыбнулся.
– Вы всегда такая?
Она удивилась до смущения.
– Какая?
– Переживаете из-за того, что еще не случилось.
Мэй захотелось сказать ему:
– Боюсь, что это уже случилось.
– Не бойтесь!
Вновь улыбка, настойчивый взгляд.
– Если что-то уже случилось, Мэй, так даже лучше – вы знаете, что вам делать, вы знаете, если не как, то, от чего вам защищаться!
Да, он прав…
– Сильвия сейчас в Риме со своими друзьями, – Сказал ей Океанос. – Она приедет к ужину.
Он словно попросил ее об этом, приехать к ужину… Мэй это почувствовала, или то ее извечная неуверенность???
– Отдохните, – Сказал ей Океанос, мягко, но безапелляционно. – Распакуйте свои вещи, развесьте платья… обыденные дела успокаивают!
Она подумала, ты все понимаешь…
– В одном хорошем фильме звучат такие слова: «Когда я прихожу в этот сад, созданный моими предками, я вспоминаю: как и эти цветы, все мы умираем. Чувствовать жизнь в каждом вздохе, в каждой чашке чая, в каждой жизни, которую мы отнимаем это и есть путь Воина; это и есть Бусидо»… – Сказал ей он.
Чувствуйте жизнь, Мэй, в том, что вы потеряли и в том, что вы обретаете, во всем есть жизнь!
Это была комната в греческом стиле, светлая, воздушная, и элегантная. В ней было уютно. В ней было тепло.
Мэй нерешительно села на диван темно-синего цвета, посмотрела на столик и кресло в стиле Модерн, серебристого цвета. Очень красиво… Она живет в трейлере, чистом, но бедном. Беднота всегда стремится к чистоте, и выглядит еще беднее!
Мэй подумала, я сломалась, после смерти Астона, я сломалась…
С годами она поняла, что позволила себе слабость слабого – умирать от горя, сила сильного жить с горем, а слабость слабого, умирать от горя.
Жалеет ли она об этом? Иногда. Из-за дочери. Но только иногда!