2 Взрыв на Рождество
Само собой, в Британском музее мне доводилось бывать и раньше. И вообще, по правде говоря, я стараюсь помалкивать о том, сколько я перевидал всяких музеев. А то про меня станут думать, будто я на них просто помешался.
(Сейди тут вопит, что я и так чокнутый. Что ж, спасибо, сестренка.)
Музей, ясное дело, был уже закрыт и погружен в темноту, но главный смотритель и двое охранников поджидали нас у парадного входа.
– О, доктор Кейн!
Смотритель оказался жирным коротышкой в потертом дешевом костюме. У иных мумий зубов и волос и то бывает побольше, честно-честно. Он выскочил навстречу отцу и принялся трясти его за руку с таким восторгом, будто тот был какой-нибудь рок-звездой.
– Ваша последняя статья об Имхотепе – это просто блестяще! Ума не приложу, как вам удалось расшифровать те письмена!
– Им-хо… чего? – шепотом спросила Сейди.
– Имхотеп, – ответил я. – Верховный жрец и архитектор. Некоторые даже считают, что он владел магией. Это он спроектировал первую ступенчатую пирамиду. Ну, ты знаешь.
– Не знаю, – мрачно отозвалась Сейди. – И знать не хочу. Но все равно спасибо.
Отец вежливо поблагодарил смотрителя за то, что тот согласился встретиться с нами в сочельник, а затем чуть подтолкнул нас вперед, положив руки на плечи.
– Доктор Мартин, позвольте представить вам Картера и Сейди.
– А! Ваш сын, сразу видно! А эта юная леди?.. – и смотритель нерешительно посмотрел на Сейди.
– Моя дочь, – сказал папа.
Доктор Мартин на мгновение опешил, я это сразу заметил. Люди обычно считают, что они ведут себя вежливо и вообще чужды условностей, но я-то вижу, как на их лицах проглядывает смущение, когда они узнают, что Сейди из нашей семьи. Поначалу меня это просто доводило, но со временем я привык и другого уже не жду.
Смотритель снова заулыбался.
– Ну конечно же, разумеется! Доктор Кейн, прошу вас, проходите. Такая честь для нас, такая честь!
Охранники заперли дверь, а потом услужливо подхватили наш багаж. Один из них потянулся к папиной сумке с инструментами.
– Нет-нет, не стоит, – тут же сказал отец, натянуто улыбаясь. – Это я оставлю при себе.
Охранники остались в вестибюле, а мы зашагали вслед за смотрителем в Большой двор. Ночью тут оказалось жутковато. Струящийся сквозь стеклянный купол тусклый свет порождал на стенах сетку перекрещивающихся теней, похожую на исполинскую паутину. Наши шаги гулко отдавались по белому мрамору пола.
– Итак, – прервал молчание отец, – мы с вами говорили о камне.
– Да-да, конечно! – закивал смотритель. – Хоть и не могу себе представить, что еще нового вы сможете из него вытянуть. Уж вроде бы его и так изучили вдоль и поперек – еще бы, это же наш самый знаменитый экспонат!
– Не спорю, – согласился отец. – Но иногда, знаете ли, случаются и сюрпризы.
– А сейчас-то они о чем толкуют? – зашептала мне на ухо Сейди.
Я промолчал. У меня возникли кое-какие догадки насчет того, о каком именно камне идет речь, но я никак не мог взять в толк, чего ради отец потащил нас сюда в канун Рождества смотреть на него.
Я все раздумывал о том, что именно он собирался сказать нам про Иглу Клеопатры – что-то про нашу маму и ту ночь, когда она умерла. И еще о том, почему отец все время озирается – как будто ждет, что те странные люди, которых мы увидели возле Иглы, появятся снова. Да только откуда им тут взяться? Мы же были заперты в музее с многочисленной охраной и самой современной системой сигнализации. Никто не мог нас здесь побеспокоить… По крайней мере, я очень на это надеялся.
Мы повернули налево, в крыло, где располагался отдел Древнего Египта. Повсюду вдоль стен высились массивные статуи фараонов и разнообразных египетских божеств, но отец не обращал на них внимания: он шагал прямиком к главному экспонату, выставленному посреди зала.
– Прекрасно, прекрасно, – пробормотал отец. – Это оригинал, я полагаю?
– Да-да, разумеется, – закивал смотритель. – Обычно мы выставляем на экспозиции копию, но для вас приготовили подлинник.
Мы дружно воззрились на неровный обломок темно-серой каменной плиты, размером примерно фута три в высоту и два в ширину. Она стояла вертикально на невысоком постаменте, заключенном в стеклянную витрину. Плоская поверхность плиты была испещрена выбитыми в ней письменами, которые делились на три яруса. Самая верхняя надпись была сделана древнеегипетскими иероглифами, средняя… тут мне пришлось хорошенько порыться в памяти, чтобы вспомнить, как отец называл это письмо: демотическое. Оно возникло в то время, когда Египтом правили греки, и египетский язык обогатился множеством греческих слов. Нижние строки были выгравированы на древнегреческом.
– Розеттский камень, – проговорил я.
– А разве это не программа для изучения иностранных языков?[2] – удивилась Сейди.
Я чуть вслух не обозвал ее дурой, но смотритель вовремя прервал меня нервным дребезжащим смешком:
– Помилуйте, юная леди, Розеттский камень в свое время стал главным ключом к расшифровке египетских иероглифов! Наполеоновская армия обнаружила его в 1799 году, после чего…
– А, точно, – торопливо сказала Сейди. – Теперь я вспомнила.
Я знал, что она сказала это просто так, чтобы он отвязался, но тут просветительскую инициативу перехватил отец.
– Понимаешь, Сейди, – сказал он, – до того как был найден этот замечательный камень, простым смертным… то есть, я имею в виду, никому из людей не удавалось расшифровать египетские иероглифы, хотя ученые бились над ними столетиями. Египетская письменность превратилась в абсолютно мертвый, никому не ведомый язык. Затем англичанин по имени Томас Янг сумел доказать, что на Розеттском камне начертано одно и то же послание на трех языках. После этого за дело принялся французский лингвист Шампольон. Он-то и взломал наконец иероглифический код древних египтян.
Сейди равнодушно почавкала жвачкой.
– Ну и о чем в нем говорится, в этом послании?
– Да ничего особенного, – пожал плечами отец. – По сути дела, это благодарственное письмо нескольких жрецов тогдашнему царю, Птолемею V. Сама по себе гравировка на этом камне не представляет большой исторической ценности, но со временем… За долгие века Розеттский камень превратился в могущественный символ, олицетворяющий неразрывную связь между Древним Египтом и современным миром. Как глупо, что я раньше не догадался о том, какой потенциал в нем кроется.
Отец отрешенно умолк, явно позабыв и обо мне, и о смотрителе.
– Доктор Кейн? – встревоженно окликнул его коротышка. – С вами все в порядке?
Отец сделал глубокий вдох и очнулся.
– Прошу прощения, доктор Мартин. Я просто… немного задумался. А можно попросить вас убрать стекло? И не могли бы вы принести те документы из музейных архивов, о которых я вас спрашивал…
Доктор Мартин кивнул, достал небольшой пульт дистанционного управления и нажал на нем какую-то кнопку. Переднее стекло витрины со щелчком отошло в сторону.
– Мне понадобится несколько минут, чтобы разыскать те записи, – сказал смотритель. – Признаться, эта ваша просьба… будь на вашем месте любой другой, я бы не решился оставить его рядом с неохраняемым бесценным экспонатом. Надеюсь, вы оправдаете мое доверие и будете предельно аккуратны с ним.
И он сурово глянул на нас с сестрой, как будто уже уличил нас в нарушении порядка.
– Не беспокойтесь, мы будем очень осторожны, – заверил его папа.
Как только шаги доктора Мартина стихли в отдалении, отец повернулся к нам, и я увидел, как его глаза лихорадочно заблестели.
– Дети, теперь слушайте меня внимательно. Это очень важно!
Он скинул с плеча свою сумку, расстегнул молнию и вытащил велосипедную цепь с замочком.
– Ступайте за доктором Мартином до его кабинета. Увидите, он находится в дальнем конце Большого двора, с левой стороны. Вход в него только один. Как только смотритель войдет внутрь, обмотайте этой цепью дверные ручки и заприте замок. Нам нужно во что бы то ни стало задержать его.
– Хочешь запереть его в собственном кабинете? – внезапно оживилась Сейди. – Вот это круто!
– Пап, – сказал я, – что ты задумал?
– У нас нет времени на объяснения, – ответил он. – Это наш последний шанс. Они уже близко.
– Кто близко? – тут же встряла Сейди.
Отец схватил Сейди за плечи.
– Милая моя, я очень тебя люблю. И сожалею… сожалею об очень многом. Но сейчас у нас нет времени на разговоры. Если сегодня у меня получится, я обещаю, что все-все исправлю и наша жизнь пойдет по-новому. Картер, сынок, я на тебя рассчитываю. Ты должен доверять мне. Запомните: вам нужно запереть доктора Мартина. А потом держитесь подальше от этого зала!
Запереть смотрителя оказалось проще простого. Но едва управившись с цепочкой, мы оглянулись назад, в ту сторону, откуда пришли, и увидели, что из Египетской галереи льется яркий голубой свет, как будто отец установил там гигантский аквариум с подсветкой.
Сейди уставилась на меня.
– Скажи честно, ты хоть чуть-чуть понимаешь, что тут происходит?
– Ничегошеньки, – отозвался я. – Но отец вообще последнее время ведет себя странно. И много думает о маме. Все время смотрит на ее фотографию…
Большего мне говорить не хотелось. К счастью, мне и не пришлось: Сейди с серьезным видом кивнула, как будто поняла, что я имел в виду.
– А что у него в той сумке? – спросила она.
– Не знаю. Он не велел мне в нее заглядывать.
Сейди насмешливо приподняла бровь.
– И ты ни разу не попытался? Боже, Картер, ты просто безнадежен.
Мне хотелось сказать что-то в свою защиту, но тут у нас под ногами задрожал пол.
Сейди вздрогнула и схватила меня за локоть.
– Он велел нам не ходить туда. Наверно, сейчас ты снова хочешь быть послушным мальчиком?
Вообще-то, в данный момент я бы в самом деле с удовольствием послушался отца, но Сейди уже мчалась в сторону зала с Розеттским камнем, так что после секундного колебания я ринулся следом за ней.
Добежав до входа в Египетскую галерею, мы застыли как вкопанные. Отец стоял перед Розеттским камнем спиной к нам, а вокруг его ног светился яркий голубой круг, как будто зажглись скрытые в полу неоновые трубки.
Пальто отца валялось в стороне. Рабочая сумка лежала у его ног открытая, и из нее высовывался деревянный ящик длиной в два фута, расписанный египетскими фигурками.
– Что это у него в руке? – шепотом спросила Сейди. – Бумеранг, что ли?
И верно: отец сжимал в руке какую-то изогнутую белую палку, в самом деле здорово похожую на бумеранг. Но вместо того, чтобы метнуть ее, отец коснулся ею Розеттского камня. Я услышал судорожный вздох Сейди и увидел: отец писал на камне. Там, где бумеранг касался гранитной плиты, на ней возникали голубые светящиеся знаки… Иероглифы.
Бред какой-то. Как можно сделать на камне светящуюся надпись какой-то палкой? Однако я ясно видел возникший иероглиф: рога барана, а под ними – квадрат и крест.
– Откройся, – прошептала Сейди.
Я покосился на нее: звучало так, будто она просто перевела написанный знак. Только такого быть не могло, конечно. Даже я, годами болтавшийся рядом с отцом, мог прочесть от силы несколько иероглифов. Египетскому письму не так просто научиться.
Отец воздел руки вверх и пропел: «Во-сиир, и-еи». И на поверхности камня тут же засветились еще два иероглифа.
Несмотря на все потрясение, первый знак я распознал: он означал имя египетского бога смерти.
– Во-сиир, – прошептал я. Не слышал раньше, чтобы это слово произносили так странно, но я его узнал. – Осирис.
– Осирис, приди, – проговорила Сейди как в трансе, и вдруг ее глаза расширились от ужаса.
– Нет! – закричала она. – Папа, нет!
Отец в изумлении оглянулся.
– Дети… – начал он, но было уже поздно. Земля задрожала, голубой свет превратился в слепящее белое сияние, и Розеттский камень взорвался.
Когда я снова пришел в себя, то первое, что я услышал, был хохот – жуткий, леденящий душу ликующий хохот, заглушавший даже вой охранной сигнализации.
Чувствовал я себя так, словно по мне проехался трактор. Я кое-как сел, потряс головой, пытаясь избавиться от звона в ушах, сплюнул оказавшийся у меня во рту осколок камня и огляделся. Галерея лежала в руинах. Статуи повалились, саркофаги послетали со своих постаментов, где-то на полу что-то догорало. Осколки Розеттского камня разлетелись с чудовищной силой, побив как шрапнелью стены, колонны и музейные экспонаты.
Сейди неподвижно лежала рядом со мной, но вроде была цела. Я потряс ее за плечо, она что-то буркнула и пошевелилась.
Прямо перед нами, где раньше находился Розеттский камень, дымился опустевший постамент. Черное пятно копоти расползлось от него по полу, однако не затронуло голубого круга, по-прежнему сияющего вокруг отца.
Сейчас он стоял к нам лицом, но смотрел куда-то поверх наших голов. По его щеке струилась кровь из раны на голове, рука крепко сжимала бумеранг.
Я никак не мог понять, куда он смотрит. Но тут кошмарный хохот раздался снова, и до меня дошло, что его источник находится прямо передо мной.
Кто-то стоял между нами и отцом. Поначалу я ничего не мог разглядеть – только колебания теплого воздуха. Но когда мне удалось сосредоточиться, моим глазам предстала зыбкая пламенеющая человеческая фигура.
Этот человек был заметно выше отца, а его хохот терзал мои уши, как визг бензопилы.
– Молодец, – сказал он, обращаясь к моему отцу. – Отличная работа, Джулиус.
– Я тебя не призывал! – крикнул отец, и я услышал дрожь в его голосе.
Он поднял свой бумеранг, но тот огненный человек резко взмахнул пальцем, и палка вылетела из папиных рук, с треском ударилась о стену и разлетелась в щепки.
– Меня никогда не призывают, Джулиус, – насмешливо фыркнул он. – Но если берешься открывать дверь, будь готов к тому, что к тебе могут пожаловать и незваные гости.
– Убирайся обратно в Дуат! – рявкнул отец. – Со мной сила Великого Царя!
– Ой, как страшно, – отозвался тот со смешком. – Даже если бы ты умел пользоваться этой силой, – а я знаю, что ты не умеешь, – твой царь мне не соперник. Я всегда был и буду сильнее прочих. А ты теперь разделишь его судьбу.
Я совершенно ничего не понимал, кроме того, что отца нужно спасать. Я хотел дотянуться до ближайшего обломка камня, но руки у меня с перепугу словно онемели. Я и пальцем шевельнуть не мог.
Отец молча метнул в меня предостерегающий взгляд, говорящий: «Вон отсюда». Я догадался, что он нарочно приковывает к себе все внимание огненного человека в надежде, что мы с Сейди сумеем проскользнуть у него за спиной.
Сейди все никак не могла полностью прийти в себя. Я потащил ее за колонну, поглубже в тень. Она попыталась что-то там возражать, но я попросту зажал ей рот ладонью. От такой наглости моя сестричка тут же пришла в чувство, увидела, что творится, и перестала сопротивляться.
Сирены все не умолкали, над входами в галерею мигали красные аварийные лампы. Вот-вот прибежит охрана, и я сильно сомневался, что она кинется нам помогать.
Отец присел, не сводя глаз с врага, открыл свой расписной деревянный ящик и вынул из него небольшую палочку, похожую на линейку. Он что-то негромко пошептал над ней, и линейка стала на глазах расти, превратившись в длинный посох ростом с человека.
Сейди сдавленно пискнула. Я тоже не мог поверить своим глазам, но дальше все пошло еще удивительнее.
Отец бросил этот посох к ногам огненного человека, и палка превратилась в огромную змею – футов десять в длину и толщиной чуть ли не с меня, – с блестящей медной чешуей и пылающими красными глазами. Змея бросилась на огненного пришельца, но тот без всяких усилий ухватил ее за шею. Его рука полыхнула раскаленным белым пламенем, и змея рассыпалась в пепел.
– Старый трюк, Джулиус, – проворчал он с укоризной.
Отец снова глянул на нас, молча приказывая уносить ноги. Но я оцепенело таращился на происходящее, отказываясь верить, что вижу это на самом деле. Кажется, часть меня упорно цеплялась за мысль, что я все еще лежу без сознания и мне мерещатся кошмары. Сейди рядом со мной подобрала и сжала в кулаке обломок камня.
– Сколько вас? – быстро спросил отец, стараясь отвлечь внимание огненного человека на себя. – Скольких я выпустил?
– Ну как же, всех пятерых, – сказал человек снисходительно, словно разъясняя что-то несмышленому ребенку. – Тебе следовало бы знать, Джулиус, что мы всегда идем полным комплектом. Теперь я освобожу еще многих, и они будут мне очень благодарны. Меня снова провозгласят царем.
– Дни Демонов, – сказал отец. – Они успеют остановить тебя прежде, чем ты сотворишь непоправимое.
Огненный человек расхохотался.
– Кто сможет остановить меня? Дом? Да эти старые дурни даже между собой никак не разберутся! Нет уж, теперь история будет переписана заново. И на этот раз тебе никогда не воскреснуть!
Огненный человек взмахнул рукой, и синий круг у ног отца потемнел и погас. Отец потянулся к своему ящику, но тот быстро скользнул в сторону.
– Прощай, Осирис, – сказал огненный человек.
Быстрым мановением руки он сотворил вокруг отца светящийся кокон, похожий на гроб. Поначалу он выглядел прозрачным, и я видел, как отец бьется внутри него, но потом стал делаться все более и более плотным, пока не превратился в золотой, украшенный самоцветами египетский саркофаг. Отец успел в последний раз перехватить мой взгляд, и я увидел по его губам, что он неслышно кричит мне «Бегите!», прежде чем золотой гроб утонул в полу, как будто мрамор сделался водой.
– Папа! – закричал я.
Сейди метнула свой камень, но он без помех пролетел сквозь голову огненной фигуры.
Пришелец повернулся, и на какой-то страшный миг в пламени проявилось его лицо. И снова я увидел какую-то ерунду: как будто два изображения наложились друг на друга: одно – почти человеческое лицо с бледной кожей, жестокими резкими чертами и горящими красными глазами, и второе – звериная морда с темной шерстью и оскаленными клыками. Страшнее собаки, или волка, или даже льва – никогда не видел ничего подобного. Красные глаза уставились на меня, и я понял, что мне конец.
Где-то позади раздался гулкий топот шагов по мраморному полу Большого двора, донеслись отрывистые команды. Должно быть, музейная охрана, а то и полиция… но было ясно, что вовремя они сюда не добегут.
Огненный человек ринулся на нас, но, когда он был уже всего в нескольких дюймах от меня, его будто что-то оттолкнуло. Воздух затрещал, как от электрического разряда, посыпались искры. Амулет у меня на шее раскалился, больно обжигая кожу.
Огненный человек замер чуть в отдалении, глядя на меня с некоторой опаской, и прошипел:
– Так, значит, это ты…
Здание снова содрогнулось. Стена в дальнем конце зала с ослепительной вспышкой света взорвалась, и из пролома выступили двое: мужчина и девушка, которых мы видели перед этим возле Иглы Клеопатры. Их одежды развевались, как от сильного ветра, и оба они держали в руках посохи.
Огненный человек досадливо рыкнул и, напоследок смерив меня взглядом, бросил:
– Уже скоро, мальчишка.
Огонь внезапно объял весь зал. Нестерпимый жар высосал весь воздух из моих легких, и я рухнул на пол.
Последнее, что я помню, – это как человек с раздвоенной бородой и девушка в синем склонились надо мной. Я уже слышал топот и крики охраны, все ближе и ближе. Девушка присела, вынимая из-за пояса длинный кривой кинжал.
– Нужно действовать быстро, – сказала она мужчине.
– Не стоит слишком торопиться, – ответил тот с некоторой неохотой. Его сильный акцент выдавал в нем француза. – Чтобы их уничтожить, действовать нужно наверняка.
Я закрыл глаза и провалился в темноту.