Антония Скотт позволяет себе думать о суициде только три минуты в день.
Возможно, для кого-то три минуты – это совсем крошечный период времени.
Но только не для Антонии. Скажем так: в голове у нее немало лошадиных сил, но ум Антонии все же не двигатель спорткара. Она способна, допустим, на обработку большого количества информации, но голова Антонии – это не компьютер.
Голова Антонии Скотт – это, скорее, джунгли. Джунгли, полные обезьян, которые непрерывно перескакивают с лианы на лиану, хватая разные предметы. Куча обезьян с кучей всяких предметов, и все они встречаются в воздухе и скалятся друг на друга.
Но за эти три минуты, пока Антония с закрытыми глазами и босыми ногами сидит по-турецки на полу, она способна вычислить:
– скорость, с которой ее тело упало бы на землю, если бы она выбросилась из ближайшего окна;
– необходимое количество миллиграммов пропофола, чтобы уснуть вечным сном;
– время и температуру, при которой произошла бы остановка сердца от гипотермии, если бы она нырнула в ледяное озеро.
Она раздумывает, каким образом достанет такое контролируемое вещество, как пропофол (подкупит одного фельдшера), а также где находится ближайшее замерзшее озеро в это время года (Лагуна Негра, Сория). О падении с высоты своей мансардной квартиры она предпочитает не думать: окошко довольно узкое, а жуткая еда из больничного кафетерия, как ей кажется, тут же откладывается на ее бедрах.
Все три минуты, пока она думает о самоубийстве, – это ее три минуты.
Они священны.
Они помогают ей не сойти с ума.
Поэтому ей совсем, совсем не нравится, когда чьи-то шаги тремя этажами ниже прерывают ее ритуал.
Это явно не кто-то из соседей: она бы узнала походку. И не курьер: сегодня воскресенье.
Как бы то ни было, Антония уверена, что этот кто-то идет за ней.
И это нравится ей еще меньше.