-Как обычно, по карточкам, ты что первый раз сопровождаешь?
-Здесь первый раз. Я всё время на ЛЗУ-2 ездил.
-Ну, здесь всё так же почти.
Семьдесят человек спецконтингента стояли около меня у ворот КПП, дожидаясь, когда они, наконец, войдут на объект и, освободившись от назойливого конвоя, спокойно чифирнут перед работой.
-Начальник, впускай быстрее, мороз всё-таки.
-Может, по пятёркам зайдём?
-Разговоры прекратите, сами себя задерживаете,– важничал я.
Недалеко от меня в оцеплении стоял солдат, таджик по национальности, Задоев. Очень впечатлительный, эмоциональный, а на вид невысокий, худой, форма на нём висела, голенища сапог доходили почти до колена, из них выглядывали широкие солдатские брюки. Над ним жулики любили пошутить:
-Что замёрз, соседушка? Автомат-то не вырони.
-Да у него мешок на спине тяжелее его.
-А мамке скажет, что пограничником служил.
-Отставить разговоры,– прикрикнул я и начал по карточкам выкрикивать фамилии, понимая, что затягивать с этим нельзя.
То же самое повторилось и во время съёма. Вышедшие из объекта в хорошем расположении духа осуждённые стали вновь подшучивать над Задоевым. Я зашёл в караульное помещение забрать караульные принадлежности в чемоданчике и сказать находившемуся там солдату с рацией, чтобы выходил тоже. Вдруг я услышал душещипательные крики; кричали все, кто стоял в первых шеренгах, и не только они. Доносились испуганные возгласы:
-А-а-а! Начальник! Ты что, командир?! Ты что?! Сержант!
-Я выбежал из караулки и увидел людей, находившихся в абсолютной панике.
Напротив них стоял Задоев с направленным на них автоматом, с искаженной от гнева гримасой на лице и вытаращенными глазами:
-Перестреляю всех… Ложись! Пристрелю!
Я понял, в чём дело. Он дослал патрон в патронник и держал палец на спусковом крючке, готовый в любую секунду дать очередь. Быстрым шагом я подошёл к нему, отстегнул магазин от автомата, передёрнул затвор, патрон выскочил из патронника. Ещё немного, и он мог нажать на спуск.
Ему я не сказал ни слова, хотя знал, что за насечку на патроне придётся писать объяснение. Легко отделались.
-Начальник, убери его отсюда!
-Сами виноваты. Чтобы я больше не слышал ваших приколов.
Меня удивило то, как сильно испугались осуждённые, какой ужас был в их глазах. Мне они даже показались трусами, хотя среди них все были рецидивисты со стажем: грабители, разбойники, убийцы, насильники, которые имели за плечами и вооруженные нападения на простых беззащитных граждан. Хотя, что удивляться, Задоев не шутил, это уж точно. После этого случая, я не помню, чтобы хоть кто-то из жуликов бросил в его адрес хотя бы безобидную шутку.
Возвратившись в роту, после доклада ротному о несении службы в карауле, чистки оружия, я решил позаниматься на турнике. Ко мне подошёл Резунков, он тоже только что вернулся из караула, где был помощником, а начальником был сержант, прослуживший полтора года, дед. Когда мы пришли в роту, деды-сержанты оказали нам поддержку. Так было заведено в ВВ. Сержант должен командовать, даже если молодой. Но мы чувствовали, что ещё зависим от них.
-Сегодня ночью будет весело,– сказал Резунков.
-А что случилось? Праздник?
-Мы из караула привезли семь бутылок самогонки. Хлебанов заказывал водилам, чтобы в Ангарке купили. У него День рождения. Деды гулять будут.
-А кому весело будет, им или нам?
-Всем.
Дежурным по роте заступил сержант Березин, прослуживший год, «помозок». Дежурным по батальону-капитан Сергеев, командир первой роты. После команды отбой я не стал пить крепкий чай, который зэки называли купцом, а мы чифиром. Чифирь настоящий намного крепче. Пить чифир была традиция: после отбоя сержанты и те деды, что поблатнее, «шерстяные», пили чай, очень крепкий, почти чифирь, двумя –тремя группами в кружочек, кто во взводах, кто где-нибудь в каптёрке.
Уставший за день, я сразу уснул. Проснулся ночью от непонятного шума, беготни и криков: «Тревога что ли? В чём дело?»-не понял я. Я приподнялся на кровати и увидел бегущего по коридору сержанта Галиулина, заместителя командира первого взвода. За ним проскочили ещё два сержанта, Рыбкин и Кравцов (Кравт). Все трое прослужили уже по полтора года, деды. Услышал какие-то крики в конце коридора, приближающийся топот. Вдруг Галиулин вбежал в наш кубрик, за ним вломился Кравцов, сбил его с ног и начал бить руками и ногами:
-Сволочь, стукач…
-За что?-кричал плаксиво Галиулин, пытаясь увернуться. Лицо его было разбито до крови, губы распухли, под правым глазом здоровенный синяк. Быстро отделали. Он вдруг увернулся от ударов Кравцова, оттолкнул его и, резко поднявшись, побежал к лестничному проходу, чтобы выскочить из казармы.
-Ах, ты!..,– выкрикнул Кравцов,-Рыба, надо его догнать!
Он был пьян, его слегка шатало.
-Да пошёл он,-отмахнулся Рыбин,-сам прибежит.
К нашему кубрику подошли человек пять подвыпивших дедов. Рядовой Обухов подошёл к кровати Вильнова, сержанта моего призыва:
-Подъём, форма раз!
Вильнов спрыгнул с кровати.
-Отбой!
Вильнов – в кровать.
-Подъём!
-Отбой!
-Подъём!
-Отбой! Молодец, уважаешь дедов.
Обухов направился ко мне.
-Подъём , форма раз!
Я лежал, глядя ему в глаза, давая понять, что подниматься не собираюсь. Я достаточно много перенёс унижений в сержантской школе от сержантов. Это мучило моё самолюбие. Но, там ничего поделать было нельзя, надо было подчиняться командирам, оканчивать учебку, невзирая на её гнилую систему. Но, я никогда не терпел каких-либо проявлений наглости по отношению к себе со стороны однопризывников или таких, как этот рядовой, который старше меня по призыву на год, но младше по званию.
Обухов был крепкого телосложения, но пожиже меня, меньше ростом, к тому же простоват, прихвостень сержантский.
-Подъём, я сказал!
Я молча лежал.
-Ты что не понял? Подъём, я сказал! Витёк! Он вообще оборзел. Я же говорил, что он не встанет,-обратился он к Кравцову.
-Ладно, оставь его…
Кравт подошёл ко мне и сел на мою кровать (все сержанты спали только на нижнем ярусе). Я тоже присел. Он приобнял меня за плечи, посмотрел на меня пьяными глазами:
-Ну ты что, Белый? Своё отделение не гоняешь. Твои деды вообще припеваюче живут.
-Витя, я же ко всем одинаково отношусь,..-начал было я. Вдруг Кравт обнявшей мои плечи рукой как-то неожиданно снизу ударил меня по подбородку, вроде бы и не сильно, но как-то резко и угрожающе. Я осёкся, замолчал.
-Ты что думаешь,-продолжал он,– мы для себя стараемся? Мы роту держим…
Я вспомнил, как впервые вошёл во вторую роту. Это было вечером. Вся рота лежала, приняв упор лёжа. И деды, и молодые. Стояли только сержанты и несколько человек "шерстяных". Остальные отжимались по команде. Такая картина в линейном подразделении меня, надо сказать, удивила. Еще подумал тогда: "Неужели и здесь то же самое, что и в учебке? Куда я опять попал?"
-Мы вам не случайно поддержку дали,– продолжал Кравцов,– сержант в ВВ-это командир, которого все подчинённые должны слушаться. Мы каждый день службу с боевыми патронами несём.
Я молча слушал.
-Ты хороший мужик,-сказал он,– не стукач, но вяло командуешь, не гоняешь дедов из своего отделения. А мы хотим, чтобы ты приподнялся, стал замкомвзводом. После нас кто будет командовать? Вильнов, твой однопризывник, сдал уже тебя лейтенанту, когда его прижали, мне Резунков рассказывал.
-Да, сдал,-слегка удивляясь, ответил я. А сам подумал: «Ну, Реза, уже успел нашептать».
На Вильнова я действительно был злой. Он ударил солдата, а его взводный увидел. Завёл его в канцелярию и начал пугать, что сорвёт лычки. Вильнов размяк.
-Кто ещё так воспитывает молодых?-спросил тогда лейтенант. Долго не думая, Виля назвал меня. После этого у меня были неприятности. Его взводный рассказал обо мне моему взводному, Москвину. Вдвоём они вызвали меня и начали воспитывать:
-Ты бьёшь молодых!
-Нет,-сказал тогда я. Видели бы они, как нас били в учебке. В тот раз они от меня отстали. Но, Москвин обозлился на долго на меня, а я –на Москвина и Вильнова.
-Так вот, Вильнов-то растёт. Его ротный уважает, скоро замком поставит,-снова заговорил Кравт,-а мы этого не хотим. Галиулин, знаешь, за что сегодня получил? За то, что замполиту постоянно нас сдаёт. Понял?
-Да, конечно.
-Так что смотри, Белый. Будешь командовать, и поддержка от нас будет. Бери пример с Резункова. Он и нас уважать умеет, и себя перед отделением поставить тоже умеет.
-Витёк, пошли в каптёрку,-сказал Рыбин, стоявший во время разговора рядом, вместе с Обуховым,-Галиула вон идёт.
Толпа двинулась навстречу Галиулину.
-Что здесь происходит?-раздался вдруг громкий командный голос. Рядом с Галиулиным стоял дежурный по части, капитан Сергеев. Находясь на КПП, недалеко от нашей казармы, он услышал шум в нашем здании, а затем и увидел выбежавшего сержанта.
-Где дежурный по роте?
-Здесь, товарищ капитан,– из бытовки вышел Березин.
-Всё ясно. Пьян?
-Никак нет.
Березин был трезвый.
-Дневальный, вызывай начальника караула! Березин, Галиулин, ко мне с объяснениями! Рыбин, Кравцов, снять ремни! Вы арестованы.
Разбирательство по этому инциденту длилось недолго. Большого шума делать не стали. Рыбина, Кравцова и Березина, который попал в эту историю потому, что был дежурным по роте, разжаловали и отправили служить в другие части. Галиулин так и остался заместителем командира первого взвода. Хлебанов, виновник торжества, Обухов отделались тремя сутками ареста. Больше всех переживал Березин. Физически он был не силён, мал ростом. И очень гордился своими сержантскими погонами. Теперь, в другой части, ему предстояло начинать всё с начала, заново самоутверждаться рядовым.
Перед отправлением в другую часть Кравцов, будучи уже рядовым, подошёл ко мне, когда я курил в умывальнике. За исключением того ночного случая, у меня с ним, как и с остальными сержантами, были хорошие отношения:
-Ну вот, уезжаем.
-Да, счастливо.
-Слушай, Володь, давай шапками поменяемся, у тебя новая. Ты себе ещё найдёшь. А мне всё-таки в новом коллективе надо утверждаться.
-Ладно, возьми.
Я отдал ему свою шапку, которая мне очень нравилась. Отказать было как-то не по-мужски.
Весной 1983 года меня часто стали направлять начальником караула на небольшие временные объекты, среди которых был объект «Баня». Он прилегал к нашей части, так как баню строили для солдат. Караул состоял из начальника караула , двух часовых и одного подменного. Всего два поста по диагонали периметра объекта. Выводилось пять осуждённых, старшим из которых был бригадир. Наглый, самоуверенный зэк, чувствовавший поддержку нашего заместителя командира батальона по тылу, капитана Пузикова. Пузиков был хороший, ненапыщенный офицер. Кормили осуждённых во время работы продуктами из нашей столовой.
Мне этот бригадир сразу не понравился. Я постоянно делал ему замечания, на которые он сознательно нарывался, и постоянно со мной пререкался, но как -бы не всерьёз, а слегка подтрунивая. И пугал при этом замом по тылу. Это меня злило. И бригадира, и этот дурацкий объект я невзлюбил. Но невзлюбил ещё и потому, что из сруба будущей бани осуждённые прорыли траншею, идущую через объект у углу, где не было вышки. В один из дней к периметру подъехал трактор «Беларус» и начал рыть землю ковшом как раз там, куда вела траншея. Я подошёл к трактористу:
-Ты что здесь делаешь?-крикнул я. Тракторист зло посмотрел на меня и продолжал работу.
-Ты что делаешь? Заглуши мотор!
-Чего тебе надо?-тракторист выглянул из кабины.
-Убирайся отсюда, чтобы я тебя не видел!
-Мне Пузиков сказал вырыть здесь котлован!
-А мне плевать! Убирайся, я сказал!
-Ну и хрен с вами! Сами разбирайтесь!
Трактор уехал.
-Ты зачем трактор угнал?-спросил бригадир,-ваш зам по тылу с ним договорился. Ох и получишь ты, сержант, за самовольство.
-Не твоё дело.
На следующий день Пузиков, увидев меня утром на разводе, сразу направился ко мне:
-Белов, ты что наделал? Зачем трактор убрал?
-Товарищ капитан, вы же знаете. Это охраняемый объект, меня никто не предупреждал, он начал копать в конце траншеи на линии охраны.
-Я неделю этот трактор выбивал.
-Предупреждать же надо.
-Ну, ты безобразник.
Пузиков знал, что он должен был поставить нас в известность. Я был прав.
-Больше не прогоняй его. Баню же для батальона строят.
-Ясно, товарищ капитан.
Котлован вырыли на следующий день. Это меня ещё более забеспокоило. Придя на объект и расставив часовых, я сказал подменному:
-Зайди в баню и по траншее проберись к котловану, а оттуда ко мне в караулку незаметно пробеги.
Он проделал это очень быстро и умело. Я позвонил на посты по полевому телефону:
-Что –нибудь видели?
-Нет. Ничего не видели.
Вернувшись в роту, я доложил об этом ротному. В тот момент обязанности командира роты выполнял замполит Ельцов.
-Хорошо,-сказал он,-ничего страшного. Часовых ставь не на вышки, а по другим углам. Одного, естественно , получается у котлована, другого –напротив.
-Понял.
Этим вопрос был исчерпан. Я ещё с неделю походил на этот объект и был переведён на промзону, большой объект, смежный с жилзоной. Про эту историю позабыл. А на «Баню» стал ходить младший сержант Пылёв, долговязый, медлительный и, казалось, ко всему равнодушный увалень. Он был на полгода старше меня по призыву. К тому времени уже дед.
Прошло больше месяца после того, как я ушёл с этого объекта. В этот день я не был в карауле, остался в роте на занятиях. В одиннадцать часов утра дневальный вдруг закричал:
-Рота, тревога! Форма одежды караульная!
Мы вооружились и выскочили на плац. Построили весь батальон. Вышел комбат, он был взволнован:
-Внимание! Полчаса назад начальником караула объекта «Баня», прилегающего к части, были обнаружены следы ботинок на насыпи котлована возле периметра, после чего он не досчитался одного осуждённого, выводившегося на работу, бригадира Челещева. Побег!
После этого весь батальон раскидали на розыскные группы, временные розыскные посты, то есть всё сделали по боевому расчёту части. Стали искать бригадира. У него на лбу было написано, что он чего-то хочет, вот только не понятно было, чего.
Пылёв, естественно, расставил часовых на вышки, как и полагается. А то, что траншея уходит за периметр, его не удивило. Но, в его честь следует отметить, что он вовремя заметил следы на насыпи. Челищев успел уйти всего на семь километров от Докур. И когда группа Резункова высадилась из 131-го возле Ангарки, то вскоре, выходя из небольшого лесочка, почти на окраине посёлка они вдалеке увидели человека в зэковской спецодежде, бегущего по полю в сторону от них.
-Стой! Стрелять буду!– закричал Резунков.
Никакой реакции. Толя вскинул автомат и дал очередь над бригадиром. Тот в миг присел и, как врос в землю.
-Стоять!– Резунков подошёл к побегушнику. -Обыскать его.
Банка рыбных консервов и нож, больше ничего не нашлось.
-Что же ты, сучонок, в побег-то вдарился? -укоризненно спросил Реза у Челещева, когда его конвоировали в зону,-тебе же осталось чуть больше двух лет. Большую часть отсидел уже.
-Не знаю, начальник. Захотелось, и всё. Такая возможность. Надоело всё. Решил, что хоть пару дней , да погуляю на воле. А там…
-Дурак ты!
-Как знать?
После этого Резункову хотели дать отпуск, но он отказался, зато не отказался от знака за Отличие в службе 2 степени.
Это был уже второй побег из охраняемых нашей ротой производственных выводных объектов. До этого двое бежали с ЛЗУ. Две недели бродили по тайге, заблудились и, когда голодные, изъеденные мошками и комарами, промокшие и измёрзшие случайно наткнулись на солдат, которые находились в «секрете», то готовы были от радости броситься к ним на шею и расцеловать.
Самым дальним из караулов и самым многочисленным был «Нижний склад». Он находился в 30-ти километрах от батальона на Ангаре. Там, как я уже говорил, делали из брёвен плоты и при помощи катеров сплавляли их по реке. Это был объект, где готовили спиленные на ЛЗУ ценнейшие породы деревьев, прекрасный лес для транспортировки по воде, для лесосплава. А лес в нашей местности безжалостно валился потому, что на этом месте в скором времени должно было возникнуть водохранилище.
Летом там было хорошо, а зимой это был самый холодный и продуваемый объект с пятнадцатью вышками. Начальниками караулов туда ездили только прапорщики и изредка офицеры, а помощниками начальников караулов-сержанты. Мне не нравился этот объект. Ещё и потому не нравился, что не за долго до нашего приезда в Ангарку, там начальник караула, прапорщик Ледков, застрелил солдата-повара, одногодка Обухова, Рыбина и Кравцова. Прапорщик частенько ездил в караул пьяным. В тот день он напился вдрызг. Помощник пошёл менять часовых, часовой КПП проверял машину. Остался один повар, рядовой Прыгунов. Как раз в отпуск собирался домой. По рассказам его сослуживцев, он в этот день очень не хотел заступать на службу, хотя в другие дни был общительным и весёлым. Оставшись наедине с Прыгуновым, Ледков достал пистолет и наставил на повара: «Ложись», -сказал он. «Ты что, старшина, перестань»,– испуганно произнёс солдат. «Ложись»,-снова потребовал начкар и выстрелил из пистолета. Пуля попала в грудь на вылет.
Находясь в карауле на этом объекте, мы часто смотрели на глубокую вмятину в стене вагончика-караулки, оставленную этой дурной пулей, выпущенной из оружия так нелепо.
Когда мы были в сержантской школе, там в клубе провели заседание военного трибунала, где осудили Ледкова на 15 лет. Как смягчающее обстоятельство –малолетний сын.
Говорят, что комбат, узнав о гибели солдата, буквально плакал и, глядя на бойцов, произнёс тогда: «Что же я матери его скажу?». Прыгунов погиб от рук мерзавца, который будучи прапорщиком, часто издевался над солдатами. Ночью приходил пьяный в казарму и поднимал роту, особенно ненавидел дедов и дембелей. Бывали случаи, когда он зимой выгонял их раздетых на улицу и заставлял под счёт отжиматься на снегу.
А вот Сергей Конев, парень нашего призыва, погиб в Боре от случайного выстрела при разряжании оружия. В сержантской школе он тоже был в нашей 2 роте, во втором взводе. Парень из Тульской области. Их много у нас было, туляков, и в учебке, и в батальоне. В нашей учебной роте он был самый интеллигентный. В батальоне со мной в Ангарке служил его друг и земляк, Валера Гришаев. И узнали о его гибели мы как-то по-армейски банально: командир роты зачитывал обзор происшествий по дивизии и сообщил: « В войсковой части… п. Бора в результате нарушения требований устава караульной службы при разряжании оружия погиб помощник начальника караула сержант Конев». Прослужил он полтора года.
В нашем линейном батальоне бывали тоже случайные выстрелы, без этого не обойтись. В глубине души каждый из нас побаивался этой глупой пули, особенно под дембель, когда все становятся немного суеверными. Когда время тянется, но родной дом становится всё ближе, и возникает опасение того, что какая-нибудь случайность возьмёт да и помешает испытать этот сладкий миг, который видится солдату много раз, миг счастья, когда ты подходишь к двери, стучишь и слышишь за ней шаги того человека, о котором не забываешь никогда за время службы, и который всегда помнит о тебе, шаги мамы.
И не случайно во многих солдатских блокнотах написаны строчки: « Единственная женщина, которая ждёт солдата-это его мать». Конечно, это не совсем справедливо в отношении девушек, жён, которые по-настоящему ждут своих парней, мужей. Но они, я думаю, не обидятся, ведь солдаты в нашей армии, в основном, молодые, зелёные, даже почти не целованные. Такая уж наша Советская армия.
Когда я пришёл во вторую роту, командиром роты был капитан Янычев. Через несколько месяца он поступил в академию. Обязанности командира роты сначала выполнял замполит, потом ротным назначили старшего лейтенанта Жилова. До этого он был замполитом в третьей роте.
Жилов был интеллигентный, не курил, очень подтянутый, стройный, спортивного вида офицер с большими амбициями. Он сразу нам сказал, что сделает из нас лучшую роту в батальоне. Начал он с того, что стал регулярно поднимать роту ночью по тревоге. Мы вскакивали часа в в три, экипировались по полной боевой, получали холостые патроны, компенсаторы для стрельбы очередями вхолостую и делали марш-бросок до Ангарки и обратно.
Это четырнадцать километров. А местность у нас была холмистая ближе к реке. Возле посёлка разворачивались в цепь, с криками «Ура» в буквальном смысле атаковали крайние дома районного центра на небольшом от них расстоянии, при этом давали очереди из автомата холостыми патронами и бежали домой в часть. Интересно, что при этом ощущали жители этих домов? И почему они не жаловались на этот, по сути, ночной беспредел? Может, у ротного жил в этих домах кто-то из тех, кого он очень недолюбливал? В шутку мы не раз говорили об этом. А может, он просто был обычным придурком, хотя так-то сам по себе был нормальным мужиком. Ведь наши офицеры тоже все были молодыми мужчинами. Ротному было двадцать пять лет тогда, замполиту – двадцать восемь, командиру второго взвода было двадцать два года, прапорам – от двадцати трех где-то до двадцати семи. Наверное, в нем просыпался какой-то детский азарт, ему хотелось пошуметь возле Ангарки, чтобы люди знали о нас и говорили о нас. Скорее всего, он просто куражился, делая таким образом однообразную, рутинную службу в лесу более интересной.
Во время броска Жилов один раз обязательно давал команду «Газы», все надевали противогазы, а он разбрасывал «Черёмуху» – слезоточивый газ. Когда он сделал это в первый раз, то многим пришлось не сладко, так как клапаны в резиновой шлем – маске у них были вырваны.
Поднимал он нас с периодичностью – раз в неделю, в две. Причём промежутки были разные, так что мы постоянно находились в состоянии нервозности, и когда ложились спать, не были уверены, что нас не поднимут по учебной тревоге. Пришёл он к нам глубокой осенью, соответственно, прибежав к шести утра, мы умывались, получали оружие и измученные, в мокрой от пота одежде заступали на службу в мороз.
Некоторым приходилось сразу идти на вышку и отстукивать там зубами. Другие две роты поднимались по учебной тревоге только с батальоном, а случалось это без надобности только тогда, когда проверяющие из Новосибирска прилетали (у нас был отдельный батальон, и мы подчинялись только командованию дивизии).
Солдаты и офицеры из этих рот смотрели на нас с недоумением. А я в такие моменты думал: «Вторые роты во всех подразделениях что ли самые безбашенные и беспредельные?» Продолжалось это месяца полтора. Потом, когда в дивизии узнали об этом, по шапке получили и ротный, и комбат. Оказалось, что роту по учебной тревоге может поднять только вышестоящий командир, но никак не сам ротный. Мы снова зажили, как нормальные люди.
Наша казарма находилась рядом с КПП, где размещалось караульное помещение внутреннего караула, охраняющего часть. Однажды вечером, отдыхая в ленкомнате, мы вдруг услышали выстрел. Мы выбежали на улицу и увидели, как возле КПП суетятся люди. Когда подошли туда, то увидели, как из караула выносят на плащ-палатке сержанта из первой роты. Его вынесли и положили на деревянный плац. Глаза его были закрыты, рот шевелился, и из него вытекала светло-розовая пена. Одна рука была под плащ-палаткой, кистью другой он делал движения, будто хотел взять в неё что-то, сжимал и разжимал.