Мы имеем опыт катастрофы – поражение советского строя, включая его политическую систему и систему межнационального общежития (СССР). За 20 лет после ликвидации СССР мы многое поняли. Остается ряд загадок, но мы имеем к ним подходы. Об этом и будем говорить, создавая нашу картину крупными мазками, без деталей.
Данная книга посвящена внутренним факторам и условиям, которые ослабили СССР и привели его к кризису 80-х годов XX в. С этим кризисом советский строй не справился. Это не значит, что внешние факторы несущественны для судьбы СССР. Напротив, советский строй не устоял против разрушительного воздействия союза внутренних и внешних антисоветских сил, который и сложился в 70—80-е годы XX в. Скорее всего, без этого обе группы сил порознь справиться с советской системой не смогли бы.
Решающее значение внутренних факторов определяется тем, что для нас факторы внешней среды – это почти данность, устранить которую невозможно. Для анализа примем ее как константу, а внутренние условия и факторы – следствия действий или бездействия самой советской системы, государства и общества. Это те переменные, на которые они могли и обязаны были влиять. У противников СССР в холодной войне без союзников внутри советского общества не хватило бы сил для победы. Эти наши собственные переменные мы обязаны изучить – ведь жизнь продолжается, а уроки поражения самые ценные.
Перед нами два вопроса: что такое был «советский строй» и что с ним произошло? Почему СССР рухнул, казалось бы, на пике своего могущества? Почему к концу 80-х годов XX в. его легитимность была подорвана и в массовом сознании иссякло активное благожелательное согласие на его существование? Как было определено еще в XVI в. Н. Макиавелли, власть держится на силе и согласии. Развивая эту тему, А. Грамши добавил, что согласие должно быть активным. Если население поддерживает политическую систему пассивно, то этого достаточно, чтобы организованные заинтересованные силы сменили социальный строй и политическую систему. А такие силы всегда есть и в стране, и за рубежами. В 1990–1991 гг. массовое сознание населения СССР не было антисоветским. Люди желали, чтобы главные условия советского общественного строя были сохранены и развивались, но они желали этого пассивно. И этим советский общественный строй был обречен.
Испанский философ Хосе Ортега-и-Гассет в преддверии гражданской войны в Испании написал: «Вера в то, что бессмертие народа в какой-то мере гарантировано, – наивная иллюзия. История – это арена, полная жестокостей, и многие расы как независимые целостности сошли с нее. Для истории жить не значит позволять себе жить как вздумается, жить – значит очень серьезно, осознанно заниматься жизнью, как если бы это было твоей профессией. Поэтому необходимо, чтобы наше поколение с полным сознанием, согласованно озаботилось бы будущим нации»[129].
Но советских людей, родившихся после великой Победы в Великой Отечественной войне, этой простой мудрости не научили.
Трудность разговора на тему книги заключается в том, что официальная советская история была мифологизирована, и от нас до сих пор требуются большие усилия, чтобы уйти от ее стереотипов. Многое покажется непривычным, многое трудно будет встроить в устоявшиеся взгляды. Эта история «берегла» нас от тяжелых размышлений и кормила упрощенными, успокаивающими штампами. И мы не вынесли из истории уроков, даже из Гражданской войны.
Мы, например, не задумывались над тем, почему две марксистские революционные социалистические партии, даже, точнее, фракции одной партии (большевики и меньшевики), оказались в той войне по разные стороны фронта. Советские экономисты обучались в Академии народного хозяйства им. Г. В. Плеханова, а Г. В. Плеханов считал Октябрьскую революцию реакционной. Разве это не символично? Мы только сейчас узнаем, что западные марксисты считали большевиков «силой Азии», в то время как марксисты-меньшевики считали себя «силой Европы».
Этот разговор трудный и потому, что через образование мы получили язык западных понятий, а болезни и радости незападных обществ трудно выразить на этом языке. Но давайте сделаем усилие и взглянем на катастрофу СССР без догм и стереотипов, стараясь говорить на естественном языке, а не на языке идеологии.
Итак, о том, что было. Кратко об исходных установках книги.
Советский строй — это реализация цивилизационного проекта, рожденного Россией и лежащего в русле ее истории и культуры. Надо различать советский проект, т. е. представление о благой жизни и дороге к ней, и советский строй как воплощение этого проекта на практике. Многое из намеченного проектом не удалось создать в силу исторических обстоятельств, но очень многое удалось – сегодня это даже поражает. И то, и другое надо понять. Советский строй просуществовал 70 лет, но в бурном XX в. это было несколько исторических эпох. Его стойкость при одних трудностях и хрупкость при других многое сказали о человеке, обществе и государстве.
Советский проект – это не просто социальный проект, но и ответ на фундаментальные вопросы бытия, рожденный в Евразии, в сложном обществе России, находящейся «между молотом Запада и наковальней Востока» (Д. И. Менделеев). Рядом был мощный Запад, который дал свой ответ на вопросы бытия в виде рыночного общества и человека-атома, индивида – из недр протестантской Реформации. Рядом начинал подниматься и мощный Восток, ответ которого на те же вопросы мы только-только начинаем понимать.
Советский проект повлиял на все большие цивилизационные проекты: помог зародиться социальному государству на Западе, демонтировать колониальную систему, на время нейтрализовал соблазн фашизма, дал многое для укрепления и самоосознания цивилизаций Азии в их современной форме.
Советский проект не исчерпал себя, а советский строй не выродился и не погиб сам собой. У него были болезни роста, несоответствие ряда его институтов новому состоянию общества и человека во второй половине XX в. Было и «переутомление» от форсированных усилий и тяжелой войны. Было и замешательство на распутье. В этом состоянии он был «убит» противником в холодной войне, хотя и руками «своих» – союзом трех сил советского общества: части номенклатуры КПСС, части интеллигенции («западники») и части преступного мира.
Никаких выводов о порочности проекта из факта убийства его «носителя»-строя не следует. Бывает, что умного, сильного и красивого человека укусит тифозная вошь, и он умирает.
Никаких выводов о качествах этого человека и даже о его здоровье сделать нельзя. Из факта гибели СССР мы можем сделать только вывод, что некоторые защитные системы советского строя оказались слабы. Этот вывод очень важен, но на нем нельзя строить отношение к другим системам советского строя, это было бы просто глупо.
Нет смысла давать советскому строю формационный ярлык – социализм, «казарменный феодальный социализм», государственный капитализм и т. д. Эти определения только ведут к бесполезным спорам. Например, во время перестройки интеллигенцию увлек совершенно схоластический спор о том, являлся ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем и однозначно понимаемом спорили, как его надо называть. Сказал «казарменный социализм» — и вроде все понятно. Академик Т. И. Заславская уже под занавес перестройки в важном докладе озадачила аудиторию: «Возникает вопрос, какой тип общества был действительно создан в СССР, как он соотносится с марксистской теорией?» [63].
Страну уже затягивало дымом, а глава социологической науки погрузилась в тонкости дефиниции и марксистской теории, смысл которой даже закоренелые начетчики помнили очень смутно.
А вот как трактовал и трактует природу СССР профессор МГУ A.B. Бузгалин: «В сжатом виде суть прежней системы может быть выражена категорией "мутантного социализма" (под ним понимается тупиковый в историческом смысле слова вариант общественной системы)».
A.B. Бузгалин считает, что создал целую теоретическую категорию, объясняющую гибель советского строя. На деле взятая им из биологии ругательная метафора «мутант» бессодержательна и ничего не объясняет. Мутация есть изменение в генетическом аппарате организма. Если такое изменение наследуется и благоприятствует выживанию потомства, то эта полезная мутация служит важным механизмом эволюции. Если, как это делает A.B. Бузгалин, уподоблять общественный строй биологическому виду, то любое социальное жизнеустройство оказывается «мутантным» и иным быть не может.
Метафора неверна уже потому, что мутация есть изменение чего-то, что уже было как основа («дикий вид»). Если бы в мире где-то существовал правильный социализм, а под воздействием И. Сталина из него возник казарменный социализм, исказивший исходный образец, то его еще можно было бы обозвать мутантом. Но никакого исходного социализма, от которого произошел советский строй, не существовало. И эту метафору профессор МГУ переносит из публикации в публикацию уже в течение 20 лет.
Будем исходить из очевидной вещи: советский строй был жизнеустройством большой сложной страны со своим типом хозяйства, государства, национального общежития. Мы знаем, как питались люди, чем болели и чего боялись. Сейчас мы видим, как ломают главные структуры этого строя и каков результат, выражающийся в простых и жестких понятиях. Из всего этого и надо извлекать знание о советском строе, создавать его образ и искать причины его слабости и гибели.
Не будем удревнять проблему и уходить в глубь веков, хотя корни там. Достаточно начать уже с XX в. Россия в начале XX в. в главных своих чертах была традиционным (а не западным, гражданским) обществом, хотя и пребывала в состоянии быстрой и далеко зашедшей модернизации. Начиная с Петра I Россия осваивала и в то же время «переваривала», хотя и с травмами, западные институты и технологии, но не утратила своей цивилизационной идентичности. Ярче всего она выражалась в антропологии – господствующим в культуре представлениям о человеке. Производными от этих представлений были основные ценности, понятия о добре и зле, благой жизни, о собственности и хозяйстве, власти и правах человека. Именно глубинные представления о человеке, а не социальная теория, породили русскую революцию и предопределили ее характер.
Это тезис фундаментальный, он вызывал острые дебаты в моменты всех общественных столкновений XX в. и продолжает вызывать их сегодня.
Советский проект вызревал очень долго. Откуда взялись декреты советской власти и сама идея национализации земли? Они взялись из тех представлений общинного крестьянства, которые вынашивались в течение примерно 30–40 лет. Уже в «Письмах из деревни» А. Н. Энгельгардта (80-е годы XIX в.) видно, как в крестьянской общине вырабатывалось и совершенствовалось представление о благой жизни, а потом (в 1904–1907 гг.) излагалось эпическим стилем в виде наказов и приговоров. Из наказов и брали эти представления эсеры и большевики. Сегодня процесс формирования этого проекта реконструирован достаточно надежно.
Русская революция 1905–1907 гг. была началом мировой революции, вызванной сопротивлением крестьянского традиционного общества разрушающему действию западного капитализма (сопротивлением против «раскрестьянивания»). В Западной Европе эти «антибуржуазные» революции (или контрреволюции, типа крестьянских восстаний Вандеи) потерпели поражение, а на периферии – победили или оказали влияние на ход истории. Это революции в России, Китае, Индонезии, Индии, Вьетнаме, Алжире, Мексике, самые последние на Кубе и в Иране – по всему «незападному» миру.
Модель, созданная русскими марксистами с активной помощью К. Маркса и Ф. Энгельса для понимания России, была логична: Россия должна пройти тот же путь, что и Запад, – буржуазную революцию, развитие капитализма, разделение народа на классы, борьба которых приведет к пролетарской революции в момент, когда капитализм исчерпает свой потенциал и станет тормозить прогресс производительных сил. Эту модель не приняли М. Бакунин, а потом народники, разработавшие концепцию некапиталистического развития России. Народников разгромили марксисты, они считали, что разрушение традиционного хозяйства капитализмом быстро идет в России. Г. В. Плеханов полагал, что оно уже состоялось. Так же поначалу считал и В. И. Ленин, мысливший в рамках политэкономии капитализма. Однако эта модель была неадекватна в принципе – не в мелочах, а в самой своей сути.
В. И. Ленин пересмотрел модель Маркса в отношении России в ходе революции 1905 г. и порвал с марксистским взглядом на крестьянство как на реакционную мелкобуржуазную силу. Это был разрыв с западным марксизмом. В статье 1908 г. «Лев Толстой как зеркало русской революции» Ленин дает новую трактовку русской революции. Это не буржуазная революция ради устранения препятствий для капитализма, а революция союза рабочих и крестьян ради предотвращения господства капитализма. Она мотивирована стремлением не пойти по капиталистическому пути развития. Ортодоксальные марксисты (меньшевики) эту теорию не приняли, и конфликте большевиками углубился.
Второй развилкой на этом пути была Февральская революция 1917 г.