В этот дом она влюбилась сразу, краем глаза увидев проспект, лежавший на столе у коллеги по риелторскому агентству. Еще не рассмотрев до деталей, не узнав подробностей планировки и размеров площади, Рената угадала в нем признаки своего будущего (первого!) дома: он был схож с нею самой, такой же летящий и светлый, не похожий на другие. Плетеные балкончики создают ощущение легкости, почти невесомости, если так можно сказать о доме. Ее Женька полетит на этом воздушном корабле к счастью!
Стон вырвался воплем о помощи:
– Сколько?!
Ее тут же обдали разочарованием: продается только половина. Видишь, отдельный вход, полная автономность, но все же лишь половина. А так отличный коттедж, со всеми коммуникациями. Новорижское шоссе, двести метров от Москвы-реки. Твоей девчонке в самый раз. Но – половина.
– Почему, Господи, почему, а?
Рената вопрошала об этом как о наказании, которое человек считает незаслуженным. Ей нужен был весь этот дом. Она не любила делить с другими то, во что влюблялась по-настоящему, хотя среди ее мужчин за шестнадцать лет после развода, конечно, встречались женатые. Но, может, потому она и расставалась с ними с какой-то брезгливой торопливостью…
Ее заверили с некоторым злорадством, что весь дом она вряд ли потянула бы, так что радуйся тому, что идет в руки. Рената огрызнулась: «А ты мой счет проверяла?» Но, взглянув на бумаги, ахнула, не выдав этого. Да, только-только укладываемся… Надо брать сколько можешь. А там видно будет!
С преувеличенной сосредоточенностью незрячего оглаживая снимок пальцами, Рената воссоздавала в воображении объем – вплоть до бурых сосновых игл, зацепившихся за асимметричную, покатую крышу, похожую на парус. В нем чувствовалась та неудержимость, какую она всегда ощущала в себе: нестись вперед, едва успевая оглядывать берега – это был тот темп жизни, в котором ей было в радость существовать. Стоило замедлить бег, и скользящее по пятам ощущение собственной бесполезности злобным псом впивалось в загривок.
Рената видела, что не она одна пытается убежать от этого чудовища: весь огромный город летел не по жизни, а, скорее, над ней, не успевая прочувствовать, обдумать, удивиться… Вот Светлана позволяла себе, но ведь отсюда и все ее депрессии, которые, она полагала, умело скрывает от младшей сестры.
От момента, когда Рената впервые увидела снимок дома, до переезда прошло меньше месяца, синдром сбывшейся мечты не успел залить радость горечью. Она скользила по комнатам, по витой лестнице на цыпочках, боясь повредить свое хрупкое, как мерцающий елочный шар, счастье. Все вокруг было материализовавшейся мечтой: разлитый по перилам янтарь, свет и простор, никакой темной старины, только сегодняшний день, модерн, но похожие на сельский плетень балкончики подтверждают: от корней мы не оторвались.
«Мой дом», – шептала она одними губами, чтобы не услышала Света, которая, честно говоря, вложила средств не меньше, заработала целой серией детективов, которых стыдилась, как откровенного уродства. Но так уж совпало: стоило Ренате размечтаться о хорошем коттедже, как сестре встретился бывший однокашник, устроившийся редактором в крупное издательство.
– И как его только взяли, дурака? – удивилась тогда Светлана. – Из троек ведь не вылезал!
– А-то ты не знала, что у нас страна троечников! – отозвалась Рената, давно не упоминавшая о своей школьной серебряной медали.
Этот разговор состоялся уже лет пять назад, и Рената не помнила, чтобы пришлось уговаривать сестру завербоваться в детективщицы. Потому и приходила в ярость, когда Женька в пылу редкой-редкой ссоры бросала, что мать их обеих отправила на каторгу ради этого дома. Неужто Светке не так уж тесно было в двухкомнатной хрущевке, где еще и мама с ними жила? Сестра сама приняла решение, сама подписала весьма выгодный договор с издательством, Рената ее рукой не водила. Им всем пришлось пахать эти пять лет, Женька и то пока осталась без института, но зато теперь они могут почувствовать себя людьми. Разве нет?
Оставшиеся за стеной хозяева продали эту половину вместе с мебелью, чудной мебелью, какую сами девицы Косаревы, все до копейки потратившие на эту сделку, еще не скоро смогли бы себе позволить. А тут вроде как приложение к дому. Теперь главное, чтобы не подрал Огарок – их черный кот с двумя лунами вместо глаз. Хоть и приблудный, а первым облюбовал царское кресло с высокой спинкой.
– Не по чину амбиции, – бормотала Светлана, но кота не трогала. Ее он за хозяйку упорно не признавал, можно было и схлопотать.
А Ренате казалось вполне естественным, что любимец выбрал лучшее кресло. Кому ж еще царствовать над тремя женщинами, как не коту?
Ее больше волновали соседи – странные какие-то… Может, им, конечно, просто некуда было перевезти все это? Или просто наскучили старые шкафы и диваны, а продавать по отдельности – лень… Хотя Ренате трудно было это представить.
Женьке объяснила расхожей фразой: «У богатых свои причуды». Никто из бывших хозяев в агентстве даже не появился, сделку заключал адвокат. Рената с таким уже сталкивалась, когда сама выступала в роли риелтора, а не покупателя, и ничего против не имела. В конце концов, какая разница, кто там за стеной? Вместе детей не крестить…
Рената нашла взглядом дочь, усевшуюся на ковре среди коробок, которые необходимо было разобрать до завтрашнего вечера. В опустевшую уже забрался Огарок. Уложился так компактно, любая упаковщица позавидует. Умеют кошки использовать пространство!
Огарка она звала единственным мужчиной в доме. Правда, кастрированным, но, как говорилось в бессмертной комедии, у всех свои недостатки! Сама же и лишила кота радости, чтоб не поливал вонючей дрянью ее новый дом. Еще жили в старой квартире, но Рената уже вовсю готовилась к переезду.
– После операции он может проспать несколько часов, – предупредил ветеринар. – До лотка сегодня вряд ли доберется…
Как он ошибался!
Огарок проснулся уже минут через сорок после того, как они вернулись домой. Покачиваясь и заваливаясь, кот потащился к лотку, стоявшему на кухне под табуретом. Как пьяница, выброшенный из бара, он привалился к ножке и долго с видом святого мученика делал свои дела.
Рената с дочкой замерли на пороге, боясь спугнуть зверя, до конца не вышедшего из коматозного состояния. Наркоз – дело непредсказуемое! Какой прадедушка может внезапно проснуться в их найденыше?
– Вдруг он набросится на нас? – прошептала Женька, цепляясь за локоть матери.
– Не добежит, мы успеем захлопнуть дверь, – тихо ответила Рената.
Но на всякий случай закрыла дочь собой. Мало ли…
Выпав из лотка, Огарок развалился в самой дерзкой позе и начал вылизываться. Потом остановился: на морде его застыло недоумение. Кот явно чего-то не находил…
Женька пискнула:
– Все. Сейчас он нас точно сожрет. Говорила я, лучше собаку взять!
– Собака сгрызет весь дом, как бобер…
– А этот – нас!
– Не боись! – призвала Рената бодро. – Что, мы вдвоем с одним котом не справимся?
Но кот и не думал нападать. Устремив взгляд в пространство, он героически заставил себя принять потерю. Даже Женька, сопротивлявшаяся внедрению Огарка в их жизнь, зауважала его.
– Обалдеть, – пробормотала она, – даже не разозлился! Я б на его месте…
Правда, Светлана была уверена, что «это тупое животное» даже не догадалось, чего лишилось. Рената спорила с ней всерьез. Во-первых, Огарок не тупой! А во-вторых…
– Не животное? – гудела сестра.
Но кот прощал Светлане природную язвительность. В год Змеи родилась, чего от нее ждать… А он, хоть и пришел в мир черным как уголь, был миролюбивым котом. И пакостил сдержанно: ну, когти поточит о стену – обои же старые! Зато хозяйские тапочки намочить – никогда, ни за что…
Рената сама притащила тяжеленную когтеточку, чтобы предотвратить покушения на будущий дом. Устроила демонстрацию товара, показала коту, как нужно царапать увитый бечевкой ствол. Изобразила, какое неземное наслаждение при этом испытываешь…
Огарок проследил за ней с интересом, но повторить не решился. Вернулся к рулону старого коврового покрытия, который не только использовал в маникюрных целях, но и плотские желания удовлетворял с его помощью.
Женька фыркала:
– Прикольно! Он кошку видит в этом рулоне? Огромная, тихая-тихая кошка…
– Придется тащить этот чертов кусок в новый дом, – вздыхала Рената.
Светлана подхватывала:
– Не бросать же обманутую женщину!
Теперь изрядно полысевший рулон лежал в углу кухни рядом с миской Огарка и его лотком – весь мир в одном месте.
Почувствовав взгляд матери, Женька подняла огромные, почти черные глаза, но не улыбнулась, как обычно, напомнив без слов, что ни она, ни Светлана не одобряют нетерпеливого желания Ренаты провести новоселье сразу же. С момента переезда прошла всего пара недель. Хотя, если разобраться, зачем откладывать праздник?
– Зачем хвастаться? – не понимала дочь. – Мам, так ведь и сглазить можно…
– Надо делиться радостью, – попыталась защититься Рената. – Если во всех видеть завистников, так и друзей не останется.
– А они у нас есть?
Утром, бросив это, Женька вышла из комнаты быстрее, чем Рената продохнула возмущение: «Как это у нас нет друзей?! Да я человек сто могу созвать сразу же!» Но вслед этого уже не крикнула, секундное замешательство позволило глупому сомнению вынырнуть из тех глубин, куда она старалась не заглядывать: «Что, если она права? Или Женька о себе говорила? У нее-то есть друзья?»
Ренату в жар бросило: «Не знаю ведь! Ничего не знаю о ней сегодняшней… Все маленькая вспоминается – в кудряшках, с ямочками…» А дочь уже взрослая, побилась об углы предостаточно: и официанткой поработала, и фотографировать пыталась, и сама сниматься, и писать для газеты…
Последнее Рената приняла с восторгом: пусть пишет, может, продолжит со временем (поскорее бы!) дело своей тетки! Детективами народ никогда не наестся досыта, запах крови, сочащейся со страниц, во все века будет будоражить и заставлять платить деньги. Которые могут пойти на такой вот коттедж… Дом ее мечты.
Ей вдруг до ломоты в плечах захотелось обнять сзади отвернувшуюся дочь, пробраться сквозь заросли пушистых, пепельного цвета волос, которые Женька обстригла по мочку уха – младенчески розовую, без серьги – сразу после выпускного, прошептать: «Все сбылось, моя девочка! Теперь ты сможешь пойти учиться». Они ведь часто обнимались – обе нуждались в этом. Запах дочери Рената любила больше всех ароматов этого мира… И Женька шептала:
– Мамочка, как ты вкусно пахнешь!
Точно в объятиях матери она вновь уплывала в детство. Потому и норовила то и дело прижаться… Оно ведь ускользало неудержимо! Если вспомнить о цифрах – уже третий десяток пошел…
Но сейчас Женька была сердита, воинственно выставив твердое плечико… Рената беспомощно улыбнулась круглой макушке, постояла, опустив руки, и отправилась искать сестру, с которой никогда не чувствовала себя виноватой.
А когда нашла ее в кухне, пронизанной косыми, прозрачными лучами солнца, вместо Светки увидела нелепую, стареющую тетку, напялившую красную бандану племянницы и один из своих многочисленных балахонов, про которые сама говорила, что больше их только у Пугачевой.
– Господи! – вырвалось у Ренаты.
– Что такое, малыш? – Тяжелые губы Светланы встревоженно раскрылись, нижняя обвисла перезрелой сливой, и все ее темное, вытянутое вперед лицо устремилось к сестре с одним только желанием помочь.
«Чем тут поможешь? – Рената не могла сказать ей этого. – Я моложе всего на шесть лет. Господи, я не хочу становиться теткой!»
– Еще целая куча работы, – выкрутилась она. – Мы ни за что не успеем.
Светлана прогудела бодрым басом, знакомо вытянув губы трубочкой:
– Ну что ты, малыш! Все мы успеем. Я еще и пирог собираюсь испечь.
– Господи, – произнесла Рената уже с другой интонацией, – что б я без тебя делала, а?
– Это правда, – она хрипло рассмеялась, – ты без меня, а я без тебя. А Женька без нас обеих.
«Все-таки Женька – моя, а не общая, – подумала Рената с ревностью, которая напоминала о себе все чаще оттого, что дочь становилась старше. – Вечно ты забываешь об этом…»
– Главным образом без тебя, конечно, – добавила Светлана.
Пройдя мимо нее к окну («Слишком уж она видит меня насквозь!»), Рената сказала, глядя на единственную среди сосен, совсем юную березку:
– Нам бы такой дом в детстве, а? Носились бы по лестнице, по перилам катались бы, на крышу лазили загорать… А то прожили в нищете целую жизнь. Женька и та уже выросла.
– Родится кто-нибудь еще…
Рената быстро обернулась:
– Кто это родится? Ты что болтаешь? Женька…
– Стоп-стоп! Я же вообще говорю. – Полная, пластичная рука описала в воздухе круг. – Что ты взвилась?
Невольно проследив взглядом, Рената процедила:
– Чем позже, тем лучше. Сейчас для нее главное – в институт поступить.
– Никто не может решить за другого, что для него – главное.
– Да ну? Плохо я за вас решила насчет этого дома? Может, он тебе не нравится?
– Нравится.
Ренате показалось, что это прозвучало оскорбительно равнодушно. Конечно, Светлане больше подошел бы какой-нибудь скрипучий усадебный сарай девятнадцатого века с темными аллеями и прочей ерундой, которая кажется ей романтичной. В стенах жили бы жучки, а подгнившие доски пола прогибались бы под ногами.
– А где у них, интересно знать, были удобства? – пробормотала она, забывшись.
Не до конца развернув очередную тарелку, Светлана уставилась на сестру:
– У кого?
– У дворян. В их усадьбах.
– Горшки у них были… У некоторых – золоченые. И слуги их выносили.
– Правда? – У Ренаты часто возникало ощущение, что сестра посмеивается над ней.
– А ты думала, они над земляными ямами зависали в кринолине-то?
– Да ну тебя! Ты всю посуду проверила? Грузчики ничего не разбили?
В дверях внезапно – шагов не было слышно – возникла Женька:
– На чердаке стоит сейф!
– Серьезно? – Рената физически ощутила, как ее авантюрная жилка начала раздуваться.
Светлана сдула с освобожденного от бумаги блюдца труху:
– Закрыт, конечно…
– Но его же можно вскрыть!
Женька с невинным видом уставилась на тетку:
– У автора детективов должен быть в знакомых какой-нибудь «медвежатник»!
– Может, и найдется…
– Или ты, мам, сама вскроешь?
Поддев носком скомканный газетный лист, брошенный сестрой на пол, Рената прищурилась:
– Думаешь, мне все под силу? А знаешь, дочь, ты не очень-то ошибаешься!