Эх, глаза мои, глаза! Где вы были, когда надо было прятаться под диван и сидеть там, тихо зажмурившись! Где вы были, спрашиваю, когда надо было садиться в поезд и мчаться домой! Черт с вами, я бы вас догнал, мне бы еще скидку на билет дали, как незрячему! Нет, вам надо было непременно вылупиться на эту долбаную дверь (а долбили в нее так, что стены тряслись!) и, не дожив до четырнадцати лет, встретиться с Костыль-ногой!
Хлипкий крючок, на котором эта дверь держалась, отлетел с ударом прямо Пашке в лоб. Повезло ему! Он зажмурился, схватился за ушибленное место и все пропустил. А я лежал и таращился на то, как летит выбитая дверь, как в комнату входит Костыль (действительно с волосами, как это я сразу не разглядел!), как протопывает мимо Пашкиной кровати (ему хоть бы хны, Пашка занят своей шишкой), как подходит ко мне и: «Хлоп!» по башке. Как утопывает прочь вниз по лестнице.
– Видал? – спросил Пашка. Сам он, кажется, ничего не видал.
Я сказал:
– Ага. – И испугался собственного голоса. Скрипучий такой был голосок, как у старухи или несмазанной дверной петли. Деревянный, в общем, был голос.
Я глянул на себя: опаньки! Лица без зеркала не разглядишь, но все остальное смахивало на иллюстрацию к книжке про Урфина Джюса и его деревянных солдатиков. Я, понятно, был солдатом. Деревянные руки, деревянное туловище, ноги тоже деревянные, причем сломанная перевязана не гипсовыми бинтами, а бельевой веревкой примотана к длинной березовой палке.
Пашка сказал:
– А у меня только одна нога, – и откинул одеяло. Нога действительно была только одна, а вместо второй – деревяшка. Остальное же его тело – руки, грудь, голова – все было нормальным человеческим. Ведь он почти не смотрел на Костыль-ногу, вот ему и досталось меньше.
Я спросил:
– Лицо такое же?
– Угу, и голова, – безжалостно ответил Пашка и добавил: – В школе задразнят.
– Сам такой! – сказал я на всякий случай и спросил: – Делать-то что теперь? Колись. Ты парень опытный, не в первый раз в поселке такой случай.
И Пашка выдал:
– Не поверишь – первый. Такого, как у тебя, чтобы целиком человек деревенел, еще не было. А рука или нога здесь почти у каждого.
Я вспомнил местных жителей. Не так уж много я их видел: тетю Нюсю, пару ее соседок да десяток прохожих. Почти все ходили в брюках и с тросточками. Я думал, у них мода такая, а вот и нет.
– Что делать-то, что делать?!
– Не знаю, – беззаботно ответил Пашка и неожиданно добавил:
– Оставайся. В Москве точно задразнят, а здесь за своего сойдешь.
Ну вот и приехали.