Открытие лагеря состоялось на третий день смены. Ознаменовалась эта суббота ещё несколькими событиями.
Во-первых, нашёлся смельчак, который ускользнул от бдительного охранника Васи, выскользнул за забор, бегом – так что пятки сверкали – добрался до магазинчика – и принёс оттуда сокровища, которые этим раскалённым летом были для ребят ценнее всех богатств Алладина. Он принёс эскимо в шоколаде и большую бутылку лимонада, прямо из холодильника – аж капельки выступили на запотевшем пластике.
Во-вторых, его примеру, готовы были последовать все, то весь лагерь в полном составе, кроме тихого и послушного Игнатика. Но Игнатик готов был финансировать экспедицию, то есть дать деньги кому-нибудь более отважному и надеяться, что мороженое ему всё-таки перепадёт.
Вожатые сорвали голоса. Васе и физруку Стасику пришлось ходить дозором по периметру лагеря.
– Мы сегодня, когда пойдём купаться – на обратном пути зайдём за мороженым! – кричала Ленка Богданова.
В этом спектакле не принимали участия двое: Игорь и Нелли. Игорь – потому, что он как раз и был этим первым смельчаком, Нелли – потому, что эскимо и лимонад предназначались ей.
В четвёртом отряде неожиданно начал кашлять Ванечка Ливнев, на волне последних событий прозванный Призраком. В свои восемь лет Призрак был маленький, худой, с большими синяками под печальными глазами. Кашлять Призрак стал ещё до всякого мороженого.
Ленка Богданова ухватила его за плечо и потащила в медпункт. В тесном кабинете, находившемся в кирпичном здании, хозяйничала врач Любовь Афанасьевна. Она была уже пенсионеркой, но не желала чувствовать себя ею. Волосы она подбирала высоко и укладывала валиком, как актрисы в тридцатые годы прошлого века.
Любовь Афанасьевна работала в медицине ни много ни мало – сорок пять лет. Но она не могла забыть своё детство – детдомовское, проведённое в Средней Азии. Тогда летом их не отправляли в лагеря. Ребята собирали на плантациях хлопок, носили на голове тяжёлые корзины. А если кто-то заболевал – лечили его подручными средствами. С тех пор Любовь Афанасьевна в средства эти свято верила. Детдомовцы считали лучшими лекарствами что-то съестное, вкусное, чего им обычно не давали, а только в виде лакомства – заболевшим. И нынче тем, у кого заболит горло, Любовь Афанасьевна рекомендовала лизать сгущенное молоко, а страдающим поносом – лечиться шоколадом.
– Где ж ты умудрился простыть? – допрашивала она тощего Призрака, выслушивая и выстукивая его, – Не ври, ничего не щекотно, стой спокойно. Жара такая, что вас сюда с солнечными ударами должны приносить…
– Тьф-тьфу-тьфу, не надо с ударами, – и Ленка Богданова для пущей убедительности постучала кулачком по двери.
– Вот я и говорю… А тут на тебе – с кашлем! Подожди, да у тебя и нос заложен… Скорее всего, аллергия. Тут чего только не цветёт под боком. И вот что делать теперь? Мы же сами не разберёмся, чего он там не переносит…. Или ты сам скажешь? – обратилась она к Призраку, – Знаешь, на что у тебя аллергия?
– На ёлки, – прокашлял тот.
– Ну, вот, пожалуйста, на ёлки! А каким местом мама твоя думала, когда отправляла тебя сюда? – и Любовь Афанасьевна повернулась к Ленке, – Короче, звоните ему домой, пускай его забирают…
– Нет! – взвыл Призрак, – Не хочу! Тут весело! Не хочу домой совсем!
Ленка тоже расстроилась:
– Ну что ж такое, смена только началась! Ванечка у нас сегодня и петь должен на концерте, и вообще… мы его полюбили. Может, попробуем полечить его? Какое-нибудь лекарство?
– А вот положу тебя сейчас в изолятор, и будет тебе очень весело! – пригрозила Любовь Афанасьевна и кивнула на дверь в противоположном конце медпункта, – Вон у меня изолятор. Хочешь?
– Не-а, – и Призрак вцепился в вожатую.
– Ну ладно, сейчас я ему дам таблетки, и вечером его ещё ко мне приведёшь. Если лучше не станет – завтра домой.
В этот день все спешили, и ребята, и вожатые: торопились с утренней уборкой лагеря, с купанием на речке, повара спешили с обедом и полдником. И даже «тихий час» стал всего лишь «тихим получасом», потому что нужно было ещё репетировать – после ужина должно было состояться торжественное открытие лагеря.
А там, где «большой мир» заканчивалась рабочая неделя, и сюда, в заповедные места, на берег Волги, приезжали на своих машинах туристы. Можно было купить путёвку, разрешавшую вход на территорию национального парка, поставить палатку – и все выходные купаться, загорать, ловить рыбу. Место для палаток было устроенное, оборудованы костровища, и туалет имелся, и рубленая деревянная беседка стояла, укрытая шатром зелёных листьев – тут росли плакучие ивы.
Пашка Патрикеев втихую сбежал с репетиции. Он посчитал, что его отряду, чтобы разучить песню, вполне достаточно Коли-гармониста и Андрея Стоцкого, самозабвенно дирижирующего длинными руками.
Ребята, надо верить в чудеса-а-а…
Когда-нибудь, весенним утром ранним,
Над океаном алые взметнутся паруса,
И скрипка пропоёт над океаном…
Пашка отправился перекурить к воротам. Охранник Вася, изнывавший от зноя и безделья сделал знак, чтобы Пашка вышел за забор.
– Если Ирина Николаевна засечёт на территории – звиздец будет. Штрафануть может.
За забором Пашка нашёл какую-никакую тень от чахлой яблони, и примостился в ней. Когда он увидел, что к нему от палаточного лагеря, раскинувшегося на берегу, идёт плечистый загорелый парень, одетый только в шорты и сланцы, Пашка ничуть не удивился. Наверное, хочет что-нибудь о здешних достопримечательностях спросить, или выведать, где лучше рыба клюёт. А может, его интересует наличие в этих местах магазина, или просто хочет попросить прикурить.
Парень направился прямиком к Пашке. У него была выгоревшая на солнце рыжая бородка.
Поздоровались
– А почём у вас в этом году девочки? – спросил парень.
– Что?! – не поверил Пашка собственным ушам.
– В прошлом году по тыще было за ночь. Сейчас как – так же? Или у вас тут тоже, пардон, инфляция?
Пашка бросил сигарету на землю и растоптал её каблуком.
– А ну, гнида, пошёл отсюда! – свистящим голосом сказал он, – Эй, охрана, иди-ка сюда! Как тебя там, Василий батькович…. Васька, нас с тобой тут за сутенёров приняли!
– Кто посмел? Сейчас я покажу сутенёров, – Вася – косая сажень в плечах, в руках электрошокер уже через пару секунд стоял рядом с Пашкой.
И всё же он опоздал. Парень уже спешил к своему лагерю, через плечо бросив:
– Придурки бешеные…. Сколько лет тут отоваривались девочками… и на тебе!
– Я тебе сейчас твой товарный знак-то оторву! – пообещал Вася.
А Пашка переливчато засвистел вслед.
Открытие лагеря сделали вечером, и это было правильно – жара хоть немного спадала. И вести праздник поручили Андрею Стоцкому, и это тоже было правильно, потому что Андрей ни грамма не стеснялся и был обаятельным, как пресловутый кот Бегемот.
Когда отряды построились вокруг центральной площадки, Андрей вышел в центр, и обратился вроде бы ко всем вместе, и в то же время к каждому в отдельности.
– Дорогой мой друг, – с чувством начал он, – Сегодня ты попал… Эээ, о том, куда и зачем ты попал, я тебе позже расскажу. А сейчас предлагаю тебе познакомиться со всеми, кто, так сказать, тоже попал. Начнём нашу игру-приветствие. Сейчас ты будешь со всеми здороваться за руку. Чем больше рук пожмёшь – тем лучше. Твоя главная задача – узнать, как зовут того, с кем ты здороваешься и сделать так, чтобы он улыбнулся. Вот когда он улыбнётся, отпускай его – и хватай за руку следующего!
Через несколько мгновений все перемешались, и затеялась весёлая каша: из улыбок, слов, выкриков, смехов, толканья. Андрей дал народу молодому повеселиться всласть, а потом опять захлопал в ладони над головой, призывая к тишине:
– Итак, сообщаю всем присутствующим и отсутствующим по уважительной причине: вы попали не на курсы повышения квалификации лентяев, не в тренировочный лагерь метателей обедов, не на выставку спящих красавиц, не на конкурс топ моделей, а в лагерь «Зарницу» – местами учебный, местами отдыхательный, но очень праздничный и познавательный! А теперь споём!
И Андрей первым затянул, хотя со слухом и голосом у него было как раз не очень. Но от этого получалось ещё веселее, тем более, что все сразу подхватили:
Мы открываем лагерь наш!
Для чего, для чего?
Чтоб не осталось в стороне,
Никого? Никого!
Пусть не решить нам всех проблем,
Не решить всех проблем,
Но станет радостнее всем,
Веселей станет всем.
Потом вышла Ирина Николаевна, попыталась поздравить всех официально с открытием третьей смены. И тут же сбилась: