Екатерина Говорова
С самого утра я чувствовала себя Белым Кроликом. Все признаки налицо: глаза красные от хронического недосыпа, суетливость в движениях и постоянная оглядка на время. Один в один кэрролловский персонаж, не хватает только белой шубки. Когда за окном плюс десять – самое оно. Последний день весны называется. Конечно, одна большая чашка кофе спасла бы «мать российского этнотуризма», но как назло кофе закончился вчера, а Данька был в отъезде.
По мере продвижения к входной двери хаос нарастал, как снежный ком.
«Только не забыть ключи от Ласточки! Только не забыть ключи…» – думала я, втискивая ноги в кроссовки.
– Где они?!
Мой вопль сотряс старенькую хрущевку, как громовой раскат. Я же положила их на полочку перед зеркалом в прихожей! Вот черт! Отчаянные метания по квартире ни к чему не привели, и, когда я уже плюнула на это безнадежное дело, ключи сами нашлись в кармане куртки. И так всегда!
По лестнице я катилась почти кубарем, одновременно застегивая сумочку, пересчитывая папки с документами (поработать дома вечерком, уже засыпая на ходу, – похвальная, но совершенно невыполнимая задача), проверяя входящие звонки и… Я по привычке мельком глянула на почтовый ящик. Внутри что-то лежало, но так лень было лезть опять в сумку за ключами… Короче, знакомство с входящей корреспонденцией я отложила на вечер. Если не забуду и снова не пробегу мимо. Или на следующее утро. Одним словом, когда дверь подъезда захлопнулась за моей спиной, я и думать забыла о письмах. Мне предстояло маленькое, но нервозатратное сражение с Ласточкой – древней, как египетские боги, и такой же капризной и злопамятной жигуленкой-«четверкой», которая в миру – ВАЗ-2104. Собственно, Ласточкой ее называл предыдущий хозяин. В качестве тонкой издевки над продуктом советского автопрома, надо полагать. Ласточка по натуре своей была эксгибиционисткой, более всего жаждая обнажиться перед брутальными механиками. Она ломалась, ломалась и ломалась, а я ее чинила, чинила и чинила. Но все это случалось исключительно в городской черте, а стоило нам с ней оказаться в местах диких, напрочь лишенных признаков автосервиса, как в Ласточке пробуждалась какая-то исконная российская стойкость. Красная «четверка» волшебным образом преображалась в легендарную «тридцатьчетверку» и в этом измененном состоянии души преодолевала все тяготы и лишения… хм… так называемых дорог Новгородской области. Ради этой способности я и терпела все Ласточкины выходки.
– Здравствуй, дорогая. Как спалось? – С ней надо было разговаривать ласково, практически лебезить, иначе она обязательно зальет свечи. Проверено сто раз. – Уверена, ты отдохнула гораздо лучше меня. Моя девочка, моя раскрасавица…
В салоне одуряюще воняло освежителем. Моя Ласточка, словно какая-нибудь крутобедрая звезда сераля, обожала парфюм в смертельной дозировке. Смешно сказать, но без «елочки», повешенной на зеркало заднего вида, эта… милая добрая машинка просто не заводилась. Фантастика, да?
Но утром тридцать первого мая две тысячи двенадцатого года жигуленка проявила милосердие, достойное Флоренс Найтингейл, а я – знаменитую русскую терпеливость, и мы поехали практически сразу. Это был знак! Только я еще не знала, какой именно, а жаль.
Офис мой гордо раскинул все свои двадцать семь квадратных метров в историческом центре, на набережной реки Фонтанки. И мог бы служить наглядным примером жизненности высказывания «Петербург – город контрастов». За желто-белыми фасадами, налево от Сенной площади, мы с Ласточкой нырнули под арку и перенеслись в какую-то сплошь эклектичную локацию, где совершенно европейского вида чистенькая, только что после реконструкции, гостиница соседствовала с чисто советским двориком, а тополя почти полностью перекрывали доступ света в окна двухэтажного здания, помнившего еще царя-батюшку. Если не Петра Алексеевича, то Николая Павловича точно. Престижным тут было только местоположение – центр все-таки, метро близко, что для меня, учитывая характер Ласточки, весьма актуально. А еще – волшебные пышки из пышечной на углу Гороховой, спасавшие не только меня, но и всех моих товарищей по аренде.
Когда я только-только присмотрела это место, здание наше выглядело удручающе. Но после того, как второй этаж заняла строительно-монтажная фирма с непроизносимой аббревиатурой вместо названия, жить и работать стало гораздо веселее. Кровля засверкала, словно из ниоткуда материализовались водосточные трубы, отливы и даже перила на парадной лестнице, а вместо консервной банки и перевернутого ящика в углу за гаражами возникла цивилизованная курилка. С урной. Но самое главное – исчезли плесень и грибок, этот бич старого фонда. Прочие нововведения богатых строителей на бытие обитателей полуподвального этажа практически не отразились.
Когда-то это была огромная коммуналка, комнат на пятнадцать, а еще раньше, вероятно, здесь обитали слуги какого-нибудь графа. Во всяком случае, мой офис в девичестве вполне мог быть графской кладовкой. От царских времен здесь сохранились остатки лепнины, от советских – угрожающе длинный коридор и внезапные перегородки. «Лихие девяностые» оставили в наследство фирму по установке унитазов и центр ведических практик. Оптовый магазин-склад китайских сувениров открылся в «тучные нулевые», а ИП Говорова, то бишь я, заехала последней, всего лишь год назад. А еще у нас имелся дядя Федор, реликт ушедшей эпохи.
Дядя Федор вместе с потрясающей толщины котом Петровичем обитал в комнате, по сравнению с которой моя кладовка тянула на резиденцию князя Монако. Всезнающие дамы из китайских сувениров сумели как-то выяснить, что в эпоху дикого капитализма дядя Федор умудрился вложить все сбережения до копейки в очередную пирамиду, прогорел и закономерно запил. А протрезвев, обнаружил, что, кроме кота, тельняшки и радиолы «Ригонда», имущества никакого не сохранил. Мир не без добрых людей, и дядя Федор с Петровичем прижились в нашей подсобке, удачно совмещая обязанности дворника, завхоза и вахтера. Сердобольные сувенирные дамы кормили и кота, и нашего пенсионера, ведические практики пристрастили дядю Федора к медитациям и индийским благовониям вместо родной «беленькой», а суровые унитазных дел мастера подарили ему телевизор и электрочайник. Чайником он пользовался, а телевизором – нет. Нервы берег.
Мой же вклад в бытие дяди Федора был невелик – я обеспечивала ему досуг. Днем наш на-все-руки-мастер мог в полное свое удовольствие возиться с Ласточкой. Далеко не сразу я, дитя постсоветской эпохи, догадалась, что капризная «четверка» на самом деле – несбывшаяся мечта и счастье всей жизни для бывшего советского инженера. Забегая вперед, признаюсь: как раз дяде Федору Ласточка в итоге и досталась. А ночью, когда обитатель подсобки из завхоза превращался в вахтера, он мог безлимитно нырять во Всемирную паутину прямо из-за моего рабочего стола. Для хорошего человека не жалко. Заодно и на звонки отвечал и вообще всячески рекламировал ИП Говорову редким посетителям.
Тем памятным утром дядя Федор перехватил меня еще на крыльце и, тревожно оглядываясь, предупредил:
– Катерина, там тебя клиент ждет.
Я насторожилась. В голосе человека, который не боялся ни Бога, ни черта, ни пожарного инспектора, явственно звучало беспокойство. А дядя Федор, между прочим, был таким мощным источником позитива и умиротворения, что после двухминутного разговора с ним даже свирепые коллекторы становились ласковыми, словно котята. И чтобы заставить дядю Федора тревожиться… Что ж это за клиент такой?
Этот вопрос я озвучила, рассчитывая, что вахтер, как обычно, в двух-трех фразах даст исчерпывающую и вернейшую характеристику посетителя. Со времен злополучного участия в пирамиде пенсионер отрастил себе потрясающее чутье на мошенников и жуликов. Глянет разок и выносит вердикт: «Мутный!»
– Сама увидишь, – уклончиво отозвался вахтер. – Давай пошустрей, Катерина. Серьезный человек пришел.
– Ты его в офис, что ли, мой впустил?
Я вытаращила глаза. Такую предупредительность по отношению к клиенту я со стороны дяди Федора вообще наблюдала впервые. Воображение тут же нарисовало мне помесь генерала ФСБ с долларовым мультимиллионером, хотя ни бронированного черного автомобиля, ни личного вертолета в пределах видимости не наблюдалось.
– Пришлось впустить, – вздохнул старик.
– Дядя Федя, ты мне чего-то недоговариваешь, да?
Вахтер посмотрел на меня из-под кустистых пегих бровей и вздохнул еще печальнее.
– Иди, иди, не задерживайся. И это… дочка, ты там поосторожней с ним.
Я только плечами пожала, дескать, не вопрос.
Были ли у меня в тот момент предчувствия? Не-а. Ни-ка-ких.
Но этот посетитель мне сразу не понравился. С первого взгляда, с первого слова, с первого… Короче, первое впечатление для меня всегда самое важное и всегда оказывается самым верным. Дело было не в какой-то общей холености, хотя, если разобраться, то ни одежда, ни внешность не выделяли его из толпы. Обычная ветровка, брюки классического покроя, кейс в одной руке, сумка с ноутбуком через плечо. Ни тебе «ролексов», ни выдающих неправедное прошлое татуировок, даже туфли и те не из крокодиловой кожи. Но и на простого смертного клиент не тянул. Хоть вы меня живьем режьте!
– Добрый день! Вы ведь Екатерина Говорова? – спросил незваный гость вкрадчиво, словно примериваясь к прыжку.
– Екатерина Леонидовна, – поправила я на всякий случай. – Кто вы и чем я могу вам помочь?
– Одну секундочку.
Незнакомец белозубо, но не слишком широко улыбнулся в ответ и присел напротив. На стол легла аккуратная визитка некоего общества с ограниченной ответственностью «БТЗ». У моего гостя тоже имелись имя с фамилией.
– Вы и есть Дэ Сидоров? – засомневалась я.
Какой-то он не Сидоров был, честное слово.
– Именно.
Кейс он пристроил возле левой ноги, а ноутбук достал из сумки, включил, и минуты две-три что-то набирал, бесшумно касаясь длинными пальцами клавиатуры.
– Вот! Взгляните сюда, пожалуйста, Екатерина… э-э… Леонидовна.
Платежка клиент-банка была заполнена абсолютно правильно: реквизиты ООО «БТЗ», мои банковские реквизиты и сумма, до копейки совпадающая с той, которую я недавно взяла в кредит на развитие бизнеса.
– Что это значит? – спросила я строго. Чудесным образом мой голос не дрогнул от накатившего откуда ни возьмись утробного страха не столько перед незнакомцем, сколько перед чужими и очень внезапными деньгами.
– Все просто. Я перевожу эту сумму на ваш счет, вы расплачиваетесь с банком и далее развиваете ваш… хм… перспективный бизнес, но уже не на таких кабальных условиях. А взамен…
– А взамен?
– Вы оказываете мне профильную услугу. Все по закону, никаких неопознанных сумм, с которых придется платить налоги, акт выполненных работ, печати-подписи и что там еще нужно для вашей отчетности.
– Это какую такую услугу? – оторопела я.
– Этнотуристическую, разумеется, – этак снисходительно улыбнулся мой визави. – Примерно в тех самых местах.
Он ткнул пальцем в направлении яркого постера, висевшего за моей спиной. На Новгородчине таких пейзажей хоть завались – чтобы и березы, и ели, и речка, и луг, прямо как в русских народных сказках. Избушек на курьих ножках, кстати, тоже хватает, не говоря уж о Бабах-ягах.
– Мы еще не готовы принять туристов, инфраструктура подкачала, – честно призналась я, а затем все же нагло соврала: – Мы планировали открыть сезон с первого июля.
Да, земля уже была куплена, и я договорилась с ребятами, готовыми несколько лет своей жизни посвятить воссозданию всамделишного русского поселения, но заработать моя идея должна была в лучшем случае к Новому году. Я вообще-то большая оптимистка.
– Не имеет значения, Екатерина… э-э… Леонидовна. Мне нужны вы, и нужны в самое ближайшее время. Начиная с завтрашнего дня.
– А иначе что? – Я решила сразу пойти ва-банк. – Вы же понимаете, что ни один нормальный человек, тем паче женщина, на такое сомнительное предложение не согласится. А вдруг вы маньяк-убийца? Бесплатный сыр, сами знаете, где бывает.
Но упрямый Дэ Сидоров не собирался так просто сдаваться.
– Ваши кулинарно-зоологические аргументы совершенно неуместны. Где вы разглядели мышеловку? Я плачу за уникальную в своем роде услугу, вы избавляетесь от банковских оков – все довольны. В чем вы подозреваете подвох?
«Да он идиот!» – мысленно взвыла я.
– Например, вы или ваши сообщники могут в любой момент отозвать перевод.
– Сообщники? – изумился Сидоров. – Однако! Я обещаю, что не сделаю и шага в сторону, пока вы полностью не рассчитаетесь с банком.
– Перевод займет некоторое время. Опять же договор…
– Хорошо! А так вас устроит?
Холеный гость резко захлопнул крышку ноута, а затем сверху на него возложил кейс, открыл его и показал мне содержимое – много наличных в банковских упаковках.
– Ровно один миллион пятьсот тысяч российских рублей – настоящих, вчера полученных в Сбербанке. Если выйдем прямо сейчас, то к вечеру вы будете свободны от всех долговых обязательств. Разве это не прекрасно?
У нас с господином Дэ Сидоровым были разные представления о прекрасном, это уж точно.
– А если я просто сбегу? – дерзко бросила я, пытаясь изобразить на лице врожденное коварство. – Прихватив ваши деньги.
– Вряд ли у вас это получится, – сказал нежданный благодетель без тени улыбки.
Мне стало совсем уж неуютно. И в какой-то момент моя рука под столом сама по себе начала нажимать кнопку быстрого вызова Даньки на телефоне. По идее, он должен был уже подъезжать к Питеру.
«Данечка, пожалуйста! Ну, пожалуйста, ответь!» – умоляла я. Но его телефон молчал.
– А что говорит ваша хваленая интуиция, Екатерина Леонидовна? – спросил вдруг гость. – Неужели внутри ничего не подсказывает, что я – безопасный незнакомец?
«Ох! Мне только булгаковщины тут не хватало!»
Хотя, если присмотреться… Нет, Воланда господин Сидоров напоминал в самую последнюю очередь. Скорее Бегемота, если вообразить себе гладко выбритого, тщательно причесанного, но слегка раздраженного кота с кейсом, полным денег.
– Не-а! Ничего такого я не чувствую. А вот здравый смысл только и делает, что кричит во все свое воронье горло: «Держись от этого человека подальше!»
– Но это же смешно…
– Но при этом очень разумно. Не связываться с незнакомыми людьми, предлагающими сомнительные сделки, – это в высшей степени разумное отношение к жизни. Не находите?
Прозвучало, как мне тогда казалось, очень внушительно.
– Не скажите, давние знакомцы тоже могут преподнести неприятные сюрпризы, ведь никто не безупречен.
– Мне всегда везло на хороших людей.
– Везение? Удача? Разве это не решающий аргумент в пользу моего предложения? – Дэ Сидоров даже повеселел. – Считайте, что вам со мной просто повезло. Человеку с деньгами понадобилась ваша… мм… профессиональная помощь, и он готов платить, причем наличными. Удача же!
Я так не думала, а думала я только о том, как бы спровадить навязчивого благодетеля и при этом обойтись без вызова полиции. Потому что Данька на мои звонки не отвечал, из коридора не доносилось ни звука, вездесущий дядя Федор куда-то пропал, а господин Сидоров уже начинал действовать мне на нервы.
– Нет. Спасибо за предложение, я крайне польщена вашей щедростью, – сказала я самым любезным тоном, на который только была в принципе способна. – Но думаю, моя удача мне не изменит, и я не только выплачу кредит, но и разовью свой приятный маленький бизнес.
Высокий и очень гладкий лоб посетителя прорезала скорбная морщина, словно он только что утратил последнюю веру в человеческую добродетель.
– Хорошо, тогда последний шанс, – пробормотал он себе под нос и достал из внутреннего кармана конверт. В правом нижнем углу было каким-то странно знакомым почерком написано от руки «Екатерине Говоровой». Автоматически я его взяла. На ощупь внутри лежал сложенный вдвое лист плотной бумаги.
– Это для вас. Прочитайте, пожалуйста.
Ничего такого ужасного в просьбе не было. Подумаешь, большое дело! Но я никакими силами не могла заставить себя открыть конверт. А вдруг там что-то такое, о чем лучше не знать?
– Нет.
– Что?
– Я сказала четко и ясно: «Нет».
Это было уже обыкновенное упрямство, помноженное на фамильное нежелание подчиняться чужой воле. Нельзя делать что-то наполовину – например, сначала отказываться брать деньги, а затем идти на уступки. Иногда, чтобы попасть в крупную неприятность, достаточно сделать всего один шаг навстречу.
– Ну что ж, – вздохнул Сидоров. – Единственное, в чем люди во все века были наиболее упорны – это в отстаивании своих искренних заблуждений. Давайте сюда письмо! Хватит с вас подарков судьбы.
Он с силой выдернул конверт из моих пальцев, коснувшись кожи. Затем неторопливо закрыл кейс, аккуратно спрятал ноутбук в сумку, забрал бесполезную визитку и, пожелав мне… нет, не удачи, а «всего самого-самого доброго», удалился.
– И вот что это было? – спросила я у актера Джонатана Рис Майерса в образе Генриха Восьмого из сериала «Тюдоры», глянцевый плакат с которым отлично маскировал неэстетичную трещину в матовом дверном стекле. Английский король-многоженец ничего не ответил, но во взгляде его было столько обреченности…
В этот день Данька не появился, и на следующий день тоже. А еще через несколько очень тревожных и бессонных суток я узнала, что мой практически жених, мужчина, с которым я прожила под одной крышей три года и еще два года до этого встречалась, слился вместе с моими деньгами. И с документами на купленную землю, и с моей кредиткой, которую тут же опустошил. В компании с теми самыми замечательными ребятами – энтузиастами этнотуризма, которым я уже выдала аванс. Исчез в неизвестном направлении. Вот гад!
Его родительница повздыхала за компанию, слезно покаялась в провале своей педагогической методы и в мягких выражениях донесла до меня простую народную мудрость: самадуравиновата. То же самое, но открытым текстом сказал старший брат моего бывшего суженого-ряженого.
– Слишком добрая ты была, не контролировала его от и до, не воспитывала. А тут такое нечеловеческое искушение, – сказал Саша без тени сочувствия. – Ты, Катенька, сама виновата.
В глазах полицейского сержанта эта самая «самадуравиновата» сверкала и переливалась всеми цветами спектра, ярче полярного сияния. Заявление-то приняли и даже пообещали «искать и найти», но как-то вяло, без огонька. Не убили, вот и славно, скажи спасибо, девочка.
А я вплотную занялась разруливанием ситуации. В конце концов, мне же всегда везло и тут должно было. Это у нас, кстати, семейное. Не по-крупному, без миллионных выигрышей в лотерею, без богатых заграничных родственников или каких-то иных глобальных подарков от судьбы, а так – всякие мелочи житейские. Вот, скажем, моя маменька, ей всегда везло с мужчинами. Все они ее любили, холили, лелеяли и всячески помогали, даже когда любовь-морковь заканчивалась. С моим папенькой, человеком непростого характера, она и вовсе умудрилась остаться лучшими друзьями. Вот и сейчас мама благополучно обреталась в немецком городе Дуйсбурге со своим последним супругом – милейшим и добрейшим «дядюшкой Дитрихом». Нет, правда, мой немецкий отчим всем своим существованием опровергал замшелые стереотипы о скупых, скучных и подозрительных немцах. Лет пять назад мама твердо пожелала обрести семейное счастье с европейцем, одновременно зарегистрировалась на сайте знакомств и записалась на языковые курсы, и не успела освоить сакраментальное: «Ich verstehe etwas Deutsch»[1], как подоспел достойный кандидат в мужья. И стоит ли сомневаться, если моя бабушка вместе с прабабушкой выжили в блокаду? Их удача выглядела, как два мешка с горохом и швейная машинка «Зингер», но сути это не меняет.
Мне тоже везло, но по чуть-чуть, и только однажды я не догнала отъезжающую маршрутку, которая потом попала в ужасное ДТП. Хотя, если подумать, удача мне улыбалась гораздо чаще и ласковее, чем остальным людям. Я проскальзывала в очень узкие щелочки вероятностей, успевала там, где другие безнадежно опаздывали, инстинктивно уворачивалась от больших и малых бед и думала, что так будет всегда.
Мой оптимизм и вера в себя не угасали почти до октября две тысячи двенадцатого. Я не сдавалась и не жаловалась, я искала Даньку, я работала как ломовая лошадь на трех работах – дневной, ночной и копирайтером каждую свободную минуту. Я умудрилась продать Ласточку дороже, чем ее купила (и откуда у дяди Федора взялись такие деньжищи? Неудобно-то как!). – Я безропотно перешла на чай, хлеб, доширак и куриную кожу, и, наконец, я съехала с квартиры, чтобы экономить на аренде. Впрочем, несколько недель активного кочевья по друзьям тоже ничего не решили.
Теоретически место жительства у меня имелось, но практически жить там было невозможно.
«Дом-корабль» – звучит красиво, но любой ленинградец-петербуржец знает, что скрывается за таким звучным названием. Шестисотая серия, будь она неладна! Неистребимый запах тухлых яиц, вечно сломанный лифт, мусоропровод с крысами, черная лестница со следами жизнедеятельности люмпенов, низкие потолки, совмещенный санузел, гнилые трубы и батареи, чья температура чуть-чуть выше, чем у коченеющего трупа. А еще – слышимость. О, этот бич обитателя мегаполиса! Никакие евроремонты не спасали. Чем ни обивай стены, какие потолки ни натягивай, а все равно на первом этаже слышно, как чихают на пятом. Нет, ну, может быть, где-то у кого-то и мусоропровод не заварен, и лифт работает, и лестницу регулярно моют, но наше родовое гнездо относилось к категории жилья, которое застыло в восьмидесятых. Продать или обменять такую жилплощадь было практически невозможно. Даже если потенциальных покупателей и не отпугивали дивные виды и чудные звуки трамвайного парка под окнами, количество жильцов на шестьдесят кв. м площади превышало все разумные пределы. Кроме меня, в трехкомнатной квартирке на улице Морской Пехоты были прописаны: тетя Валя – мамина младшая сестра с мужем Сережей, две кузины – Надя и Оля, обе, по счастью, еще незамужние, двоюродный брат Вадик с женой Люсей (на седьмом месяце), а также пес Тузик и черепашка. Когда на пороге появилась я с кошачьей переноской, кроме Тузика радовалась только кузина Ольга, и то по причине феерического пофигизма. Прочие родственники в проявлении родственных чувств предпочли остаться сдержанными. Конечно, нам нашлось место. Раскладное кресло в комнате кузин стало нам с кошкой пристанищем, но надолго бросать якорь на улице Морской Пехоты было просто неразумно. И очень скоро вопрос встал ребром. Аккурат когда Люся разродилась двойней.
В канун весьма почитаемого дядей Сережей праздника – дня Великой Октябрьской социалистической революции тысяча девятьсот семнадцатого года, я созрела податься в бега. Денег на отдачу долга по кредитной карте у меня уже не было, родственники очень вежливо – как-никак культурная столица, – но настойчиво подталкивали к двери, а впереди отчетливо маячила перспектива близкого знакомства с коллекторами – это неотвратимо, как цунами, надвигался срок погашения процентов по моему главному кредиту. Тому самому, который мне так любезно и настойчиво предлагал закрыть господин Дэ Сидоров в последний день весны, а я так беспечно отказалась. Локти от бесплодных сожалений я уже к этому моменту изгрызла до плечевого сустава, но толку-то? Дэ Сидоров испарился без следа, словно и не было никогда ни его, ни ООО «БТЗ», ни кейса с деньгами. Да, разумеется, я его искала с твердым намерением броситься в ноги и оказать любую услугу, хоть экотуристического, хоть эротического плана.
Меж тем папа честно сказал, что не может пустить меня пожить в его квартиру, жена против, а это ее жилплощадь. Но лыжи взаймы дал, спасибо ему большущее. Ожидать, когда по месту прописки окончательно созреет революционная ситуация, я не стала – исчезла на заре, даже не опустошив напоследок хозяйский холодильник. Родне еще долго придется общаться с банком и коллекторами. Впрочем, на этот счет я не слишком беспокоилась. Двоюродный брат Вадик, отслужив на Северном флоте, работал нынче в структуре, которая своих не выдает, и любому коллекторскому агентству способна показать «национальную индейскую избу». Моей порядочности и родственных чувств хватило на то, чтобы прилепить на зеркало стикер с запиской почти предсмертного содержания, дескать, не поминайте лихом, жизнь не удалась, не свидимся мы боле, завещаю кошку Баську вам, дорогие родственники. В случае чего Вадик предъявит мою писульку кому следует, объявят меня в розыск… Это я так себя успокаивала, чего уж там. Но в то, что шансов отбиться от банка у родни всяко побольше, чем у меня, я искренне верила.
А путь мой лежал все в ту же Новгородскую область, в окрестности Чудова, где мне принадлежал никем и никак не учтенный домик в умирающей деревне. Оставила его мне сестра бабушкиного мужа в память о тех летних месяцах, которые я проводила в ее занятном обществе.
Бытие, как говорится, определяет сознание. В оторванной от цивилизации деревеньке, куда добраться можно было лишь на лыжах зимой или на лодке летом, я очень быстро вспомнила, и как топить русскую печку, и как дрова пилить-колоть, и как выживать на подножном корме, почти охотой и собирательством. Охотник из меня был аховый, для собирательства сезон оказался неподходящий, зато рыбацкие ухватки припомнились быстро. Чего тут вдоволь, так это рыбы. Ею немногочисленные местные жители и спасаются. До ближайшей цивилизации – двенадцать километров через лес, единственная власть – егерь, самый подходящий транспорт – лыжи. Средневековье!
Но у меня, едва лишь мой телефон вышел из радиуса приема любых сетей, просто камень с души свалился. Сюда точно никакие коллекторы не доедут. Ни-ко-гда. Даже за полтора миллиона.
Проблема была с едой. Лишний раз показываться на людях мне было не с руки, а прихваченные с собой в рюкзаке припасы, как ни растягивай, а до весны точно кончатся. Но баба Надя (одна из двух обитательниц деревни) пришла мне на выручку. Все-таки тут не только натуральным обменом жили, деньги тоже были в ходу. «До лета полежат, – хозяйственно проверила на просвет и разве что на зуб не попробовала мои последние сто баксов баба Надя. – Лезь, Катька, в подпол, нагребай огурцов, грибов бери из бочки. Муки не дам, и не клянчи, а картошки бери, сколько утащишь». Нагрузив сани припасами, я торила снежную целину, прорываясь сквозь метель к своему пристанищу, и чувствовала себя при этом персонажем поэмы Некрасова. Как минимум.
Умостившись на печи в пятистенке («большую избу» по зиме все равно было не протопить), при лучине (электричества-то нет, а свечи экономить надо), я вгрызалась попеременно то в печеную картофелину, то в соленый огурец, запивала колодезной водой – и ревела белугой. Страшила не перспектива застрять в этом медвежьем углу на неопределенный срок (этнотуризм, а?! Полный этнотуризм!), пугала полнейшая безнадега впереди. Но фамильный оптимизм очень скоро пришел мне на выручку. Я же не в Средневековье оказалась, в самом деле, и не в тайге глухой. Крыша над головой есть, люди тоже рядом – каких-то полкилометра до соседки, сама жива-здорова (нельзя болеть, нельзя). Вот придет весна, и все-все обязательно наладится. Точно. Наверняка. По-другому и быть не может.
Новый год прошел без происшествий, но очень скучно. И если верить примете «Как новый год встретишь, так его и проведешь», то весь следующий год я должна была проспать, словно медведица в берлоге. Не так уж и плохо, если вспомнить, что у косолапых никаких кредиторов не водится, только блохи. День шел за днем, снега насыпало все больше и больше, мороз крепчал, предвещая Крещение. И тут баба Надя, разговевшаяся[2] после окончания Рождественского поста, а потому резко подобревшая, безвозмездно поделилась со мной сливовой наливкой, квашеной капусткой и куском сала. Короче, жизнь налаживалась. Небо вызвездило, молодой месяц плыл серебряной лодочкой над лесом, и вообще весна была не за горами, а там и новые планы. Как там у Жуковского? «Раз в крещенский вечерок девушки гадали»?
В самом деле, отчего бы девушке и не погадать, как велит народная традиция, если больше все равно заняться нечем? Богатый, очень любящий и, главное, готовый к незапланированным расходам жених мне бы сейчас не помешал.
Неистребимый оптимизм тоже своего рода диагноз, – раз положено гадать, значит, так и сделаем, решила я. В бане очень кстати обнаружилось старинное зеркало, словно бы специально предназначенное для таинственных ритуалов. Широкую рамку ручной работы с искусной резьбой давно следовало бы отреставрировать, но как-то руки не доходили очистить благородную древесину от вековых наслоений краски. Зато синеватый оттенок от наводки ртутной амальгамой завораживал своей мнимой глубиной и бездонностью. А еще это зеркало было добрым.
Баба Лида утверждала, что зеркала делятся на злые и добрые. В злом даже потрясающая красавица непременно увидит все свои самые незначительные изъяны, и любая дорогая и стильная одежда покажется уродливой, а стройнейшие ноги – кривыми. Добрые же зеркала неведомым способом скрывают недостатки смотрящих в них людей. Глядя в такое зеркало, дурнушка обязательно узрит привлекательные черты, а толстушка – признаки похудения. Конечно, доброе зеркало не заставит исчезнуть седину или морщинки, но явит их не такими уж и пугающими.
Я повертелась перед находкой, в который раз убеждаясь в баб-Лидиной правоте. И так и этак встала. И вполоборота! Не принцесса, может быть, но определенно королевна. И разве ж такая симпатяга не найдет себе новую хорошую работу? Да запросто! И не только! Она обязательно заработает много-много денег, отдаст все долги и заживет лучше прежнего. А замуж она выйдет за честного человека, а не за предателя и вора!
Моя самооценка медленно, но уверенно взлетала до небес, и даже черная коса, над которой еще не так давно я в приступе самокритики занесла было ножницы, показалась вполне уместной. Тем паче для гадания с зеркалом, чтобы, так сказать, углубить эффект. Народные традиции – это святое. Тишины и темноты, потребных для обряда, в здешних местах полным-полно, банька протоплена, и все сделано, как положено. По обе стороны от зеркала я свечи поставила в майонезных банках вместо отсутствующих подсвечников, второе зеркало, поменьше и поновее, – напротив баб-Лидиного раритета, а сама в старую ночную сорочку нарядилась, никаких поясов и резинок от трусов. Осталось волосы по плечам распустить, и хоть сейчас на иллюстрацию в школьную хрестоматию.
Настраивать зеркальный коридор нужно тщательно, приговаривая: «Суженый, ряженый! Покажись мне в зеркале!» И когда в тусклом мерцающем свете откроется проход в бесконечность, сидеть смирно и ждать, вглядываясь в синеватое дрожащее марево. Сначала чудилось, будто не свечи горят, а трепещут огненными крылышками бабочки, кружатся в лихой пляске и уносятся вдаль, хихикая и перешептываясь. Затем вдруг резко запахло смолой и дегтем. А потом суженый-ряженый возьми да и появись! И не кто-нибудь, не добрый молодец, а лично господин Дэ Сидоров! Стоял, понимаешь, и гнусно усмехался. Я глазам своим не поверила, придвинулась ближе и случайно коснулась зеркальной поверхности, а Дэ Сидоров ка-а-ак схватит меня за руку, как дернет на себя. Я не успела крикнуть ритуальное: «Чур с сего места!» – и утянуло меня доброе зеркало в свои глубины, точно в омут.
Вот вам и крещенский вечерок, девушки!