– Здравия желаю, товарищ комиссар госбезопасности. Значит, товарищ Сталин получил моё письмо? – сказал я.
Глаза Власика чуть сузились.
– Почему вы решили, что наш визит связан с письмом? – спросил он с интересом.
– Если за мной пришёл начальник охраны товарища Сталина Власик Николай Сидорович лично, то это не из-за утери паспорта или еще какой мелочи.
Было прикольно наблюдать за их выражением лиц. Удивление, настороженность, пристальное внимание – всё сразу.
– Вы на редкость хорошо информированы! – Голос стал резким.
– Собирайтесь, пойдёте с нами.
– Есть, товарищ комиссар госбезопасности. Только разрешите сходить в уборную, а то я как раз собирался, когда вы постучали.
Власик подумал мгновение и кивнул лейтенанту. Тот шагнул в сторону. Я взял куртку, шапку и, закрыв дверь, пошёл в конец коридора. Бдительный лейтенант открыл дверь, убедился, что окон нет, и дал мне войти. Закрыв дверь, я быстро взобрался к сливному бачку. Из него я достал водонепроницаемый пакет, в котором обычно лежал паспорт, а теперь и деньги, и сотовый телефон, и ручка-нож. Всё, что не вписывалось в этот временной период. Наскоро обтерев пакет обрывками газет, которые тут лежали в качестве туалетной бумаги, я сунул его в карман куртки и слил воду.
– Я готов, товарищи, можем отправляться, – сказал я, выйдя из уборной.
Мы въехали во двор, ворота закрылись, и машина остановилась. Первым из машины вылез лейтенант, потом я, потом старший лейтенант и, наконец, последним Власик. Меня, без особых церемоний, но вполне вежливо обыскали. Пакет со всем моим имуществом взял Власик, и мы двинулись к дому. Одноэтажному, заборно-зелёного цвета. Чуть в стороне, в глубине двора, находились ещё несколько строений, если я правильно помню – гараж, дежурка и кухонно-банный блок.
Мы прошли через прихожую, оставили верхнюю одежду на правой, гостевой, вешалке и вошли в кабинет. У стола стояли двое самых могущественных людей этой эпохи. Сталин был похож на человека, которого я видел в хронике, но выглядел чуть моложе и чуть… живее, что ли. Он стоял слева от стола, в своём сером френче и, чуть покачиваясь с пятки на носок, смотрел на нас, доставая из коробки папиросу. Берия располагался прямо напротив двери, за столом.
Наша группа остановилась шагах в трёх от дверей. Мои сопровождающие держались чуть сзади меня по сторонам, а Власик, положив изъятый у меня пакет на край стола, сделал несколько шагов и остался стоять где-то посредине между мной и Верховным. Прикинув, я понял, что он готов в любую секунду перекрыть директрису атаки на «Хозяина». Сразу вспомнилось, что по рассказам очевидцев он был предан Сталину как собака и жизнь бы отдал не задумываясь. Сталин тем временем продолжал, прищурясь, разглядывать меня, а потом негромко сказал:
– Расскажите, товарищ, пока о себе. А вашей информацией займёмся чуть позже.
Это был час «Ч». Собравшись и не отводя взгляда, я начал докладывать свою автобиографию. Именно докладывать, как при приёме в партию. Фамилия, имя, отчество. Родители. Учёба. Служба. Работа. Про распад Союза я пока что не говорил, оставил на потом. Сталин слушал внимательно и, едва я замолчал, задал вопрос:
– Всю жизнь хотели быть командиром, готовились, учились, наконец стали. И вдруг через год – уволились. Почему?
Именно вот так, вроде тот факт, что я должен родиться только через 30 лет, его не взволновал. А ещё он сказал «командиром», хотя я употребил привычное офицером. Ну, вот и наступило моё потом…
– Товарищ Сталин. Я всю жизнь хотел и готовился быть советским офицером. И служить своей родине – Союзу Советских Социалистических Республик. Но осенью 1991 года СССР прекратил своё существование. Первые секретари трёх республик – России, Украины и Белоруссии захотели стать президентами и попросту объявили о разделе Советского Союза на независимые государства. Причем не интересуясь даже тем, кто в каком предпочитает жить. Где оказался на момент раздела – там и живи. Я служил на Украине. А она пошла по петлюровско-бандеровскому пути. Приняла их символику и стала называть героями тех, кто воевал на стороне фашистов в дивизии СС «Галичина» и убивал советских людей. В первую очередь коммунистов и евреев. А когда фрицев погнали, стрелял в спину нашим солдатам. Быть офицером этой армии я не хотел. Потому ушёл.
Выражение лиц окружавших меня людей было таким, будто на них в чистом поле упала кирпичная стена.
– Война?! Страна распалась?! Как это могло произойти, куда смотрела власть, где была партия? – Голос Сталина был сдавлен и резок одновременно.
– Это ложь! Этого не может быть!
– Война, товарищ Сталин, это та война, что началась 1 сентября 1939 года с нападения Гитлера на Польшу и которая продолжается сейчас, когда он медленно, но верно заглатывает страны Европы. И которая в 4 часа утра 22 июня 1941 года придёт в наш дом. Придёт в виде артиллерийско-бомбового удара почти на всём протяжении западной границы и с рёвом танковых армий, вторгшихся на нашу землю. Это будет жуткая война продолжительностью 1418 дней и ночей, которая унесёт более 30 миллионов жизней. И ещё миллионы тех, кто умрёт после войны от ран или останется калекой. И миллионы не родившихся детей, возможные отцы и матери которых погибли, не успев встретить друг друга. Эта война разрушит европейскую часть СССР до Волги и Прикавказья. Будут места, где десятилетия не будет расти трава из-за железа, костей и крови, заменивших землю. И погибали в этой войне лучшие. Самые смелые и порядочные. Уже талантливые и ещё не успевшие дорасти до возможности проявить талант. А образовавшуюся пустоту заняли те, кому до страны и людей не было дела. Они говорили правильные слова, но коммунизм строили только на собственных дачных участках. Постепенно люди перестали верить и власти, и партии. Каждый крутился, как мог, и в какой-то момент всё рухнуло. А что касается распада страны. Перед вами, в пакете, лежит мой паспорт и деньги, имеющие хождение на территории Украины. Посмотрите.
Власик подошёл к столу, с минуту крутил пакет в руках, распечатал и достал паспорт и деньги. Открыл паспорт, перелистал страницы и передал Сталину. Верховный внимательно прочитал каждую страницу паспорта, пристально оглядел «трезубую» обложку, перебрал гривны и доллары.
– Этого можно избежать, товарищ Сталин. У нас есть время, очень много времени, почти полтора года. Мы можем изменить ход войны или избежать её совсем. Сохранить жизни людей и многое, что было уничтожено и что пришлось восстанавливать или воссоздавать заново…
Нет, крепко я зацепил вождя всех народов. Он просто не слышал последних слов. Полуобернувшись к Берии, он сказал:
– Лаврентий, как это могло произойти? Куда смотрело НКВД, где был ЦК?
Я не дал Берии открыть рот. Клин клином вышибают, так что продолжим:
– Товарищ Сталин, комиссар госбезопасности 1-го ранга ничего сделать не мог. Вы не оставили после себя официального преемника. После вашей смерти в ЦК начался разброд. Зная, что товарищ Берия человек жёсткий и опасаясь репрессий, а было за что, несколько членов правительства во главе с Хрущёвым совершили тихий переворот. Лаврентий Павлович был арестован. 14 февраля 1956 года на закрытом заседании ХХ съезда партии Хрущёв зачитал доклад «О культе личности». Все события с тридцатых годов до вашей смерти объявлялись кровавым террором в борьбе за сохранение личной власти. Все, кто был арестован, осуждён или расстрелян, стали жертвами «культа личности», без оглядки кто прав, кто виноват. Но если сейчас начать принимать меры – всё изменится. Абсолютно всё!!!
Последнюю фразу я буквально выкрикнул.
Признаю, был сильно не прав. И теперь точно знаю, как выглядела немая сцена у Гоголя. Застыло всё, даже воздух стал гуще и замер. Берия стал таким белым, что его лицо не выделялось на фоне стены. Такой себе «всадник без головы». Сталин посерел и стал похож на те фотографии, которые были сделаны в начале войны. Ребята за моей спиной напряглись и, судя по ощущениям, были готовы порвать меня на мелкие кусочки по первому движению брови Верховного. Причём буквально. И только Власик был ярким красным пятном. Его лицо не отличалось по цвету от петлиц.
Нет, это я, конечно, умно придумал. Взять и заявить Сталину, когда он умрёт. Да и Берия с Власиком не дураки, знают – нет Сталина, нет и их. Надо что-то срочно делать с ситуацией, пока они не придумали, что делать со мной. И в это время зазвонил телефон на столе. Как там у Булгакова: «…Слава петуху…?» Звонок вернул на место звуки, воздух стал снова пригоден для дыхания, и по кабинету прошла волна движения. Власик посмотрел на Сталина. Тот, кажется, просто шевельнул бровью, и, повинуясь этому приказу, Власик снял трубку.
Выслушал, подошёл к Верховному и что-то тихо ему сказал. Получил в ответ кивок и пошёл к двери. Проходя мимо меня, он лишь бросил короткий взгляд, но по нервной системе словно электроразрядником прошлись. Дверь Власик открыл буквально на несколько секунд, забрав какие-то бумаги. Пробежал их глазами, хмыкнул и пошёл обратно к «Хозяину». Сталин посмотрел в бумаги, потом на меня и неожиданно усмехнулся. Атмосфера в комнате опять поменялась. Верховный передал бумаги Берии и глядел на меня, уже откровенно улыбаясь, вот только глаза у него были очень уж внимательные. Но заговорил он шутливым тоном:
– Поздравляю, Егор Петрович. Вас предлагают объявить во Всесоюзный розыск.
Он обратился к Берии и Власику, хотя, поскольку они были ознакомлены с документом, говорил явно для меня.
– Товарищ Доценко в Москве четыре дня, но уже успел отметиться. Почти в одиночку нейтрализовал банду Лорда. Помните: специализировался по ювелирным и антикварным магазинам? Сам Лорд убит, а двое его бандитов в тюремной больнице. Один с тяжёлым сотрясением мозга, второй с пулевыми ранениями обеих рук. Следователя живо заинтересовало, откуда такие навыки у простого инженера, даже служившего в пограничных частях. Приказали ему оставаться в гостинице. А мы его умыкнули, а, товарищ Власик. Тем временем следователь отправил запрос в Харьков и выяснил, что товарищ Доценко не то что в пограничных частях, а вообще в армии не служил. Его брат, который служит в НКВД, однозначно заявил, что Егор Петрович Доценко в Москве быть не может, так как 30 декабря 1939 года выехал на охоту в район Старого Салтова, под Харьков. В указанное место отправили сотрудников с целью проверки, а в гостиницу выслали наряд, где и обнаружили, что подозреваемый скрылся. «…Чем признал факт наличия состава преступления…» – Тут Сталин сердито сказал Берии: – Я твоих сотрудников в школу отправлю, русский язык учить. А пока, что будем делать, Лаврентий, с пойманным шпионом? Как вас там по-настоящему?
Я встал смирно и ответил:
– Доценко, товарищ Сталин. Георгий Валентинович Доценко. Так получилось, что я внук этого самого брата – сотрудника НКВД, и моему отцу сейчас три года.
– Ну, так что же с вами делать, товарищ Доценко Георгий Валентинович, – Сталин по-прежнему улыбался, а его глаза по-прежнему сверлили меня насквозь.
– Товарищ Верховный главнокомандующий! – Я обратился так намеренно. Такой должности ещё нет, как нет и Ставки Верховного главнокомандования. Только я уверен, что Сталин идею запомнит.
– Товарищ Верховный главнокомандующий. Мне кажется, что существуют два варианта развития событий. Первый – вы мне не верите, считаете шпионом, сумасшедшим или что-то в этом роде. Тогда я попадаю на Лубянку или в Склифосовского, и всё остаётся как есть. Вариант второй – вы допускаете, что всё, о чём я доложил, – возможно. Тогда нужно начать с того, что создать специальную группу, которой я всё изложу. Всё что знаю. К примеру, по технике и вооружению – я знаю основные данные стрелкового оружия, принципы действия и схемы устройства. Также я знаю, какие из имеющихся разработок необходимо ускорить, а какие срочно начать. Ещё геология – могу указать районы залегания нефти, газа, руд и драгоценных камней. Я радиолюбитель, но уровень любителя середины 90-х может сильно помочь сегодня. Ну и армия. Структура подразделений, взаимодействие родов войск, тактика мотострелковых и десантных частей. Возможно, ваши специалисты подумают о чём-то ещё.
Я умолк. Мяч был на половине Сталина, мне оставалось ждать. Первым высказался Берия:
– Тут гражданин, видимо, хочет из лейтенантов попасть прямо в генералы. Взаимодействие войск, тактика… Ты что думаешь, в Красной армии нет хороших командиров?! Есть замечательные люди, с боевым опытом, закончили лучшие академии, а ты их учить будешь, мальчишка!!!
Говорил Берия очень эмоционально, настоящий сын гор. И обратился ко мне «гражданин», что меня не сильно вдохновило. А Верховный молчал. Он уже не стоял, а прохаживался вдоль кабинета. Что сильно нервировало Власика, который, не имея возможности двигаться, не мог надёжно прикрыть объект. Но Сталин молчал, а Берия продолжал бушевать.
– В науке поможет, в технике поможет, алмазы и изумруды принесёт на блюдечке. Прямо лауреат всех Сталинских премий. Может, сразу памятник поставить на родине героя, а?!
Сталин снова остановился, теперь он стоял возле Власика, и сказал:
– Перестань, Лаврентий, – и что-то ещё по-грузински.
Ох, какой актёр умер в Лаврентии Павловиче. Он резко умолк и стоял спокойно, улыбаясь краем губ, будто не гремел несколько секунд назад.
– А скажите, товарищ Доценко, может, товарищ Берия в чём-то прав? – в глазах Сталина мелькнуло лукавство. – Ну, армия, может быть, вас ведь учили на нашем опыте. Но оружие, полезные ископаемые – откуда это?
– Товарищ Сталин, с оружием всё просто. Я его с детства люблю. И знаю о нём почти всё. А также краткие биографии большинства конструкторов оружия и некоторых конструкторов техники. А что касается геологии, то её мы учили в школе. Как раздел географии. То, что сейчас с огромными трудностями, проявляя порой настоящий героизм, о котором, кстати, никто не узнает, ищут геологоразведочные партии – мы учили на уроках. В учебниках и картах месторождения были подробно описаны, а мы их зубрили наизусть. Да и мама у меня по образованию учитель географии… Так что…
– Ну, хорошо, – Сталин покачал зажатой в кулаке трубкой, – это вы учили в школе, тому вас учили в училище. А насколько вы сами умеете это использовать? Вот вы командир. Десантник. Владеете приемами самообороны? Можете показать что-нибудь? Но учтите, эти товарищи, – он ткнул трубкой мне за спину, – тоже ими владеют.
– Как прикажете! – сказал я и исчез.
Точнее, выпал из поля зрения, используя технику онсин-дзюцу – «искусство невидимки». А дальше легко. Оказавшись за спинами охраны, парой ударов «из пустоты» уложил обоих, потом длинный прыжок – нырком, перекат и перехват руки Власика, который только начал доставать пистолет. Ну и несколько точечных ударов, «отключая» руку на пару минут. Можно было вырубить его совсем, но наживать врага, да ещё такого… Нет уж, спасибо! Обойдёмся. Эффект и так был достигнут.
Два профи охраны на полу, я в метре от Верховного, придерживая за локоть Власика. Им же прикрываясь от третьего лейтёхи из охраны, который ошарашенно стоит в дверях и не знает, что делать. Стрелять-то нельзя. Сталин прямо на линии огня. Я отпустил руку начальника охраны (она ещё минуты три действовать не будет), повернулся кругом и доложил:
– Товарищ Сталин, ваш приказ выполнен.
– Очень хорошо, товарищ Доценко. Вы нас убедили. Надеюсь, никого не покалечили?
– Старался аккуратно, товарищ Сталин, если не вышло, приношу свои извинения.
– А они не обидятся, скорее, потребуют научить. Правда, Николай Сидорович!? – Сталин сунул в рот трубку, глядя на Власика.
– В жизни такого не видел, – сказал тот, отдуваясь и потирая правую руку левой, – но теперь придётся вам, товарищ Доценко, попотеть на занятиях над этими приёмами, обучить моих бойцов.
– Не только ваших, – негромко сказал Берия.
– Не спорьте, работы у товарища хватит, ещё не рад будет, что к нам в гости попал, – сказал Сталин и, неожиданно становясь серьёзным, спросил: – Так какой информацией вы хотели с нами поделиться?
– Товарищ Сталин, – сказал я, – до весны 1941 года я обладаю лишь небольшим количеством фактов и дат, зачастую без какой-либо логической связи. И я очень надеюсь, что с 22 июня 1941 года и до 9 мая 1945-го мои данные будут неверны абсолютно. Но есть некоторые события, которые имеют в будущем огромный, и не всегда положительный, эффект.
Самый простой пример – это назначение конструктора Яковлева на должность замнаркома авиапрома по экспериментальному самолётостроению. Он прекрасный конструктор, его истребители сыграли ведущую роль в войне в воздухе, но… Он очень амбициозный человек. Став начальником, он фактически отодвинул всех остальных конструкторов истребителей. Да и не только. Дело дошло до того, что в разгар войны конструктору Лавочкину пришлось обращаться к вам напрямую, чтобы наладить выпуск отличного истребителя Ла-5. А ведь уже сейчас в бюро Поликарпова разрабатывается машина, по своим боевым качествам превосходящая все истребители периода будущей войны. И наши, и немецкие, и американские. И вот этот самолёт так и не пошёл в серию, было построено всего 4 машины.
И намного более серьёзно. Прошу особого внимания товарища Берии как наркома НКВД. Сейчас идёт чистка рядов НКВД и реабилитация невинно осуждённых. Тем не менее иногда процесс всё ещё превращается в выбивание признаний из подследственных. Людей арестовывают по любой анонимке, а затем некоторые следователи выбивают показания.
Вот вам пример. Сейчас в Финской компании испытывается автоматический гранатомёт конструктора Таубина «АГ-2». Выявленные недостатки легко устранимы. Однако миномётчики очень обеспокоены, что это помешает их работе, и всячески дискредитируют идею. Перспективное оружие будет забыто на 40 лет. И хотя конструктор продолжил работать над другими видами вооружения и даже, кажется, был награждён, в мае 1941 года его арестовали. В качестве обвинений – расточительство, срыв сроков разработок, тот же АГ-2. В сентябре 1941 года, в самое страшное для страны время, его расстреляли.
Из-за такого подхода к следственной работе к началу войны было расстреляно или отправлено рубить лес очень много способных, образованных и имеющих опыт инженеров, конструкторов и военных. К началу войны армия оказалась не готова. Командирам не хватало опыта или знаний, или и того и другого. Ну и накомандовали. В течение первого дня войны фашисты продвигались вглубь страны на расстояния от 15 до 60 километров. А к 26 июня были потеряны многие города, включая Гродно.
В кабинете снова повисла тишина. Сталин, понемногу краснея, смотрел то на меня, то на Берию. Главный чекист смотрел только на меня. Следовало что-то говорить, и я продолжил:
– И ещё. Огромную отрицательную роль сыграла отмена партмаксимума. Если до того на руководящие посты шли люди более-менее убеждённые, знающие, что ответственность высока, а материально это не слишком выгодно, то после… Во власть косяком пошли люди, готовые рискнуть многим ради построения коммунизма – для себя лично. Им плевать на страну, им плевать на народ. Их вера – деньги, их цель – приобретение. Разрешение иметь больше, чем положено простому гражданину, привело к тому, что в 70-х годах не было или почти не было честных чиновников. Воровали, брали взятки, занимались подлогами. Лишь бы иметь дом побольше, машину получше, украшения побогаче.
– А как же НКВД?
Этот вопрос задал Берия. Он по-прежнему смотрел только на меня, и глаза за стёклами очков были, нет, не бешеные. Просто обладали всеми свойствами лазерного луча. Ещё немного, и меня прожжёт насквозь. Но вопрос задан…
– Многие старые, убеждённые чекисты за время чисток были уничтожены или выброшены из органов. Большинство же тех, кто пришёл им на смену, любили только власть. Власть над людьми, над жизнью и смертью других. Власть не ради истины или веры, а ради самой власти. Долго ли они продержались, поняв, что в качестве приложения можно получить ещё и красивую жизнь?
– Страшно! – сказал Сталин глухо. – Мы строили совсем другой мир, этого не может быть. Это ЛОЖЬ!
Он яростно ткнул трубкой в мою сторону, уже почти крича.
Ничего у меня не вышло, всё впустую. Мне не поверили. Не хотят поверить, что нарисованная в их воображении красивая картинка – не красивая. Что всё не так, как им хочется. А значит, мне крышка. И раз так, то и терять мне нечего. На душе стало легко. Как при первом прыжке, в первую секунду полёта, когда пути назад уже нет, и страх и восторг слиты воедино.
– Так в чём проблема, товарищ Сталин? Вы считаете, что я напросился сюда, чтобы рассказать страшную, лживую и глупую сказочку? Напросился, зная, что одного вашего слова хватит, чтоб меня шлёпнули в ближайшем чулане? Что ж, милости прошу. Приказывайте. Я не знаю, что произойдёт. Может, я умру здесь и вернусь в своё время. Может, погибну окончательно. Не знаю. Но я готов рискнуть. Я уверен, что даже если я исчезну, вы запомните эту встречу. И что-то может измениться. И, возможно, эхо докатится и до моего времени.
Верховный смотрел на меня, а вот Берия смотрел на Верховного. Странно так смотрел. Словно и хочет, чтобы тот отдал приказ, и не хочет. А Сталин смотрел и постепенно загонял куда-то внутрь свою злость и неприятие моих слов и меня. Всё так же глухо он сказал:
– Товарищ Власик, обеспечьте товарищу место проживания, где-нибудь с вашими людьми. Пусть пока займётся их физическим обучением. Документов у него нет, так что поставьте на временное довольствие. К нам никого не пускать.
Меня «вышли» за 30 секунд, не больше. Одеваться пришлось уже на пути к машине, что было очень вовремя. Только на улице я понял, что от спокойствия, выдержки и сил вообще остался пшик. От меня шёл пар, и внешние -40 градусов пришлись вельми кстати. Ехали мы часа полтора и приехали в странное общежитие. Во-первых, находящееся в глухо закрытом дворе. Во-вторых, с часовыми у ворот. Ну и в-третьих. Собственно жилья там было человек на тридцать, плюс-минус допуски. Остальное – службы.
В комнате, куда меня поселили, жил, судя по кубарям на кителе, старший лейтенант ГБ НКВД. Он и зашёл минут через пять после меня. Лет 26–27, чуть повыше меня ростом, со слегка оттопыренными ушами и светлыми волосами на пробор. Похоже, он был в умывальной, так как на нём были брюки-галифе, сапоги и белая майка. И ещё. Кажись, по дороге ему дали инструкции в отношении меня. Да ещё кое-чего рассказали о моих умениях. Парень был крепкий, под кожей литые мускулы, вот и решил сразу всё проверить. Люблю таких: быстрых и решительных. Чего не люблю: среди нашего брата, военного, таких больше всего на кладбище. После обмена стандартными «здрам – желам» мой новый знакомый взял быка за рога.
– Ты, говорят, знаешь какие-то особые приёмы? – сказал-спросил он. – Покажешь что, по-соседски?
Он протянул руку… и упал. Тут не нужно и ниндзюцу, достаточно «боевой механики» Кадочникова. Просто перехватил кисть, нежно, двумя пальцами, и продолжил движение к точке потери равновесия. Ну и чуть-чуть потянул. Главное, внешне он сам упал, только вряд ли понял как. И от неожиданности не сгруппировался правильно. Ну и хрясь, приложился об пол со всей молодецкой удалью. Поднялся, потирая ушибленный локоть и, скорее всего, вывихнутое запястье.
– Извини, брат, не рассчитал. Давай помогу.
Я быстро нажал несколько точек и особым образом потянул за запястье. Тот пошевелил рукой и посмотрел на меня с интересом.
– Здорово. Научить можешь?
– Так вроде для этого и прибыл. Только потребуется время, желание и терпение.
– Ты только скажи, за мной дело не станет, – автоматом переходя на «ты», сказал мой сосед и, спохватившись, представился: – Сергей Голубев. Старший лейтенант.
– Георгий, можно Егор, пока не знаю кто, – ответил я, протягивая руку.
Инструкции Серёге действительно дали. Для начала мы отправились на вещевой склад, где я получил полную экипировку, правда, без петлиц, и сапоги. Переодевшись, уже в нормальном военном прикиде я час знакомился с расположением. Это было общежитие – спецшкола – тренировочная база охраны Самого. И тут было всё. От класса самоподготовки до тира в подвале. Кухонный блок, банно-прачечный блок, библиотека, спортзал – всё к услугам трёх десятков ребят, отвечающих за жизнь товарища Сталина.
Потом, за ужином, познакомился с остальными обитателями базы. Их было 21 человек, остальные жили по домам. По большей части более старшие – семейные. После ужина почитал последние новости и пошёл спать. Закончился мой четвёртый день «новой» жизни, знать бы, сколько их осталось. С этой мыслью я и заснул.
На следующий день началась моя работа. В спортзале собрались мои новые ученики, с Серёгой во главе. Для начала я погонял их по залу, выясняя общий уровень подготовки. Тут всё хорошо, даже замечательно. Потом показал кое-что из своих навыков, включая некоторые экзотические приёмы из арсенала тай-дзютай и онсин-дзюцу. И работу по точкам. А дальше началось. Я показываю – остальные повторяют. В спарринг-партнёры взял, разумеется, Сергея. Интересная у него была подготовка, какая-то чересчур специфичная для охраны. И ловил он всё с одного раза, максимум пару повторов. Так что летал я много и сильно. Без опыта инструктора в Будзинкан-додзё давно бы уже не встал. Так и пошло. С завтрака и до обеда тренировка, после обеда час перерыва и снова тренировка, но покороче. С пяти вечера я был «свободен».
На территории базы. Хошь спи, хошь книжки читай, хошь музыку слушай. Кстати, я понял, почему наши родители так неплохо разбирались в классической музыке. Кроме новостей и спортивных состязаний, постоянно транслировались классические концерты. Моцарт и Бетховен, Шопен и де Бюсси. Так прошла неделя, пошла вторая. Уставал страшно. Не столько от «физики», что мне эти тренировки, обычная работа, а от неизвестности.
Потом появилась надежда. 9 января (как и было в моей истории) опубликовали Указ о назначении Алексея Ивановича Шахурина наркомом авиационной промышленности. А вот постановления о назначении А.С. Яковлева его замом не было. Ни 11, ни 12, ни 13 января. Прислушались? Тогда почему больше ничего? А вечером 17-го числа, после окончания тренировки, в дверь нашей комнаты постучали. И приказали быть готовым к выходу через тридцать минут.
В 18.00 мы сели в машину. Вскоре я уже входил в знакомый кабинет. Власика на этот раз не было, только Сталин и Берия. После короткого приветствия Берия подал знак, и охрана вышла за дверь.
– Наши войска под Саллой отброшены назад на 19 километров, как вы и предупреждали.
Сталин начал без предисловий.
– Вы можете сообщить ещё что-либо важное?
– Очень немного, товарищ Сталин. Финской кампанией я не очень интересовался. Наступление финнов будет остановлено через несколько дней. 11 февраля будет прорвана линия Маннергейма. 13 марта будет подписан мирный договор. Да, ещё. Где-то в конце февраля Финляндия обратится за помощью к скандинавским странам, но они решат сохранять нейтралитет. Вот, собственно, и всё.
Берия криво усмехнулся и что-то сказал Сталину по-грузински.
– Вот товарищ Берия говорит, что для пророка вы не слишком хорошо осведомлены. Можете ответить на это?
– Товарищ Сталин, я не пророк. Мало того, я даже не историк, я солдат. Историю я помню в пределах школьного курса. Только историей войны с Германией я интересовался всерьёз и имею очень подробные сведения, но и это, увы, не поможет.
– Даже так, не поможет. А почему не поможет, товарищ Доценко?
– Товарищ Сталин, я уже говорил. Если вы мне поверите, то той истории просто не может быть. Она изменится полностью. В моё время фантасты называли это «эффект бабочки». Ну, а если не поверите, то я вряд ли смогу быть полезен.
– А что, Лаврентий, – Сталин засмеялся, обернувшись к Берии, которому смеяться явно не хотелось, – в чём-то он прав, как думаешь?
Очень мне не нравилась его весёлость, но через секунду он снова смотрел на меня. Смотрел спокойно и серьёзно.
– Это хорошо, что вы говорите правду, а не пытаетесь что-то придумать. В пророков мы не верим, а обман всегда открывается, рано или поздно. Мы проверили ваши данные о новых вооружениях. Нами дано указание о доводке и серийном производстве гранатомёта. Мы проверили и то, что вы говорили о выбивании показаний.
Тут Сталин посмотрел на Берию, подумал и что-то сказал по-грузински. Берия возразил на том же языке, но Верховный покачал головой и добавил что-то ещё. Берия пошёл к двери, по пути глядя на меня. Скажем, не очень приветливо. Похоже, дружить семьями мы не будем. Ну да переживу, главное, Сталин мне верит. Верит! Едва за Берией закрылась дверь, Верховный продолжил разговор.
– Ну что, товарищ Доценко, выпьем чаю и поговорим. Чай действует успокаивающе, а разговор будет серьёзный, так что не расслабляйтесь.
– Постараюсь, товарищ Сталин.
Мы сели у небольшого столика в углу. Там стоял самовар, заварочный чайник, чашки и вазочки с печеньем и фруктами. Верховный, как хозяин, налил чай и подвинул ко мне печенье.
– Наливайте чай, Георгий Валентинович.
– Спасибо, товарищ Сталин, – сказал я вставая.
– Сидите, что вы вскакиваете, этак мы беседовать будем до послезавтра.
– Виноват, товарищ Сталин, – сказал я, продолжая стоять. – Просто говорить «спасибо» без обращения – невежливо. А говорить «спасибо, товарищ Сталин» сидя – странно.
– Экий вы законник, – Сталин ухмылялся в усы, – придётся переходить на имя-отчество, а, Георгий Валентинович? Зовите меня по имени-отчеству, и продолжим разговор.
– Спасибо, товарищ Сталин. Извините, Иосиф Виссарионович, – я снова сел.
Сталин серьёзно смотрел на меня.
– А что вы, лично вы, думаете о чистках в рядах армии и партии, которые назвали вчера репрессиями?
– Кроме ощутимой пользы, которую принесло освобождение армии и партии от зарвавшихся и зажравшихся личностей, был нанесён колоссальный вред. Людишки, желающие быстро сделать карьеру, обвиняли вышестоящих командиров или начальников, если на гражданке, в подрывной деятельности, аполитичности и так далее. А другие людишки, в рядах НКВД, выбивали из обвинённых признания в измене и имена других участников «заговора». А то и ещё проще. Писали признания сами, пытками заставляя подписать уже готовый протокол.
– Из настоящего коммуниста нельзя выбить признание в измене, – резко сказал Сталин.
– Вы ошибаетесь, Иосиф Виссарионович. Человек, который умер бы под пытками в белой контрразведке или гестапо, но не открыл рта, – ломается, когда калечат свои. Или насилуют жен у них на глазах – эти свои. Бывало и такое. Или грозят отправить в лагерь детей, если не признаешь, что враг. Этого не выдерживает почти никто. Хотите пример? В двадцатых числах января, в моей истории, расстреляли Исаака Бабеля. Он никогда не увлекался политикой и уж точно не шпион.
А 2 февраля расстреляют Михаила Кольцова и Меера Трилиссера. Трилиссер – организатор службы внешней разведки, создатель агентурной сети за рубежом, верный стране и партии человек. Возможно, он слишком еврей и склонен использовать именно своих соплеменников в своём деле, но враг? А Кольцов? Он ярый защитник страны Советов. Ярчайший публицист и замечательный редактор. Я зачитывался его очерками об Испании даже в моё время. Если он враг, то побольше бы таких врагов. И его обвинили в шпионаже? Под пытками он назвал более 70 имён, это делает его главой заговора?
Я выдохся и замолчал. Сталин сидел, сгорбившись и хмуро разглядывая носки мягких сапог. И молчал. Я продолжил.
– Я бы пересмотрел, остановил исполнение приговоров и пересмотрел все дела по 58-й статье. О необходимости такого шага, кстати, говорилось в приказе товарища Берии от 17 ноября 1938 года. Если единственная улика – это признание и самооговор обвиняемого – отпускать с извинениями и возвращать в строй. Это двинет вперёд науку и технику. Это вернёт хороших спецов в армию. Это вернёт людям веру во власть.
Сталин встал и прошёлся по кабинету. Я вскочил следом.
– Сиди, Георгий Валентинович, – сказал Сталин и продолжил расхаживать возле стола.
– Значит, вы считаете, что многие из арестованных действительно невиновны? – спросил он спустя некоторое время. – Значит, те, кто их посадил: враги, вредители. Они хотят обезглавить нашу армию и науку. Их надо арестовать, судить и сажать вместо тех, кого они посадили или уничтожили.
– Иосиф Виссарионович! Их действительно надо судить и сажать. Или хотя бы выгонять из органов, с запретом заниматься любой деятельностью, дающей власть над людьми. Но вот кого я точно посадил бы – это тех, кто писал доносы на честных людей, в надежде занять их места. Этих даже бить не надо, просто показать донос и сообщить, что человек признан невиновным, из-под стражи освобождён и даже получил от государства компенсацию. За потерю здоровья, времени и моральный ущерб. А ты, мил человек, ответь – с какой целью оклеветал честного человека? Врагу помогал? Они со страху сами всё расскажут, чего хотели. Должность, квартиру, невесту. Или просто сволочь от природы.
Сталин неожиданно засмеялся.
– Интересный вы человек, товарищ Доценко. И хитрец. Значит, людям, властью обиженным, компенсацию платить. А нужна она им, если они такие честные?
– Им, может, и нет, товарищ Сталин. Им, может, хватит того, что они снова на свободе, снова в строю. А вот их семьям, которые выгоняли из домов и квартир, высылали за 101-й километр и оставляли жить с клеймом «семья врага народа» – им важно. И окружающим важно видеть: их страна – самая справедливая. Ошиблась – поможет. Исправит ошибку, поднимет на ноги, вернёт честное имя и самоуважение. Да и людей с мелкой душонкой остережёт, мол, не хватай у упавшего, а то встанет, и мало не покажется.
А если дело в средствах… Помните, я говорил о месторождениях драгоценных камней, золота? Я тут старался вспомнить, по вечерам. И могу указать, хоть и приблизительно, месторождения. Это дополнительные средства в казну. Часть их можно направить на компенсации. Месторождения золота в Иркутской области и в Красноярском крае. Есть ещё «Жиганский улус» на реке Лена. Крупное месторождение алмазов. Места там труднопроходимые, но оно того стоит. Могу указать примерные координаты.
Сталин стоял напротив меня, покачиваясь с пятки на носок. Стоял и смотрел, посасывая незажжённую трубку.
– Интересный вы человек, – снова повторил он, – в тех местах и поселений-то нет, как искать? Но я возьму грех на душу, уж очень заманчиво звучит. Компенсации или нет, а золото и алмазы стране не помешают. А то мы, от недостатка средств, историческое наследие продаём. Картинами из музеев договора оплачиваем, чтоб валюту заработать. Так что завтра поговорите с геологами, может, ещё что вспомните.
Сталин снова заходил по кабинету. В дверь постучали, и вошёл Берия. Кивнул и остановился. Я поднялся, мельком взглянув на часы. Во, блин, почти час ночи.
– Ну, что же, Георгий Валентинович, – Верховный продолжил говорить спокойно, без излишнего дружелюбия, но и не хмуро. – С завтрашнего дня ваше расписание меняется. Обучать бойцов охраны будете вечером, а с утра займётесь передачей тех данных о науке и технике, которые вы нам обещали. Ещё вы говорили, что можете назвать людей, чья работа улучшит нашу обороноспособность. Сейчас пройдёте в библиотеку и напишете список. Постарайтесь вспоминать поподробней, я видел, вы это можете.
Вот так, только что чаем угощал, а сейчас разговаривает как с помощником младшего истопника. Но зато что-то движется.
– Есть, товарищ Сталин.
Я выполнил поворот кругом и вышел из кабинета. Хорошо хоть в прихожей ждал один из моих учеников. Проводил как своего, а не как подконвойного.
В библиотеке меня ждала бумага, ручка и чернильница, будь она неладна. Что ж, начнём. Первым в списке был Судаев Алексей Иванович. Создатель лучшего пистолета-пулемёта Второй мировой «ППС-43». На данный момент сотрудник Научно-исследовательского полигона стрелкового оружия. За ним Симонов Сергей Гаврилович. Его «СКС-45» вместо «трёхлинейки» – это ж смерть фашистским оккупантам. Идея у него уже есть, надо подтолкнуть в нужную сторону. Так, теперь. Елизаров и Сёмин – создатели промежуточного патрона обр. 1943 года. Половину всех «патронщиков» под них, но чтобы сделали за пару месяцев.
Калашников Михаил Тимофеевич. Конечно, молод ещё, служит в г. Стрый. Владимиров Семён Владимирович, г. Ковров. Ну и так далее. Полтора десятка имён людей, занятых в области стрелкового оружия, танковой, артиллерийской и авиационной промышленности. Последним в списке был профессор Сухаревский, исследователь кумулятивного эффекта. Когда я, наконец, отложил перо, было около трёх часов ночи. Подошедший охранник проводил меня обратно в кабинет Самого. Он постучал, доложил о прибытии, положил мои списки перед Сталиным и вышел. А я остался стоять. Верховный просматривал моё произведение, передавая листы Берии. Наконец передал последний из списков и посмотрел на меня.
– Это все?
– Это те, товарищ Сталин, чьи данные я помню более-менее подробно и точно.
– Что же. Людей вы указали много, живут они далеко, так что, пожалуй, до завтра мы их не соберём. А, Лаврентий? – он повернул голову к Берии.
– Может, и завтра не соберём, – ответил Лаврентий Павлович, – может, послезавтра.
– Так. Тогда послезавтра и соберёмся. Какие у вас мысли, как следует это сделать? – это уже ко мне.
– Товарищ Сталин, я предлагаю некоторым просто дать задания на производство нужной техники. Другим лучше передать данные, якобы добытые нашей разведкой, и предложить проработать. Вот только мне кажется, что это должен сделать кто-то другой. Постарше, повыше рангом. Тогда ему поверят и сделают всё возможное. Я готов написать всё, что вспомню, нарисовать эскизы, наброски. Подготовить черновые чертежи и схемы для радистов. Но до специалистов это должен довести кто-то другой.
– А почему всё-таки вы не хотите делать это сами?
– Товарищ Сталин! Для «спецов» я – неизвестно кто. Странный человек со странной информацией. Не поверят. Кроме того, я строевой командир и хочу им остаться. Очень надеюсь, что так и будет. Рано или поздно.
– Хорошо, идите. Мы подумаем над вашим предложением.
До своей койки я добрался после пяти утра и сразу отрубился. В десять меня разбудил Сергей, сказал, что меня ждут с завтраком и вообще пора отправляться. В 10.45 мы выехали из ворот. Меня привезли на Кунцевскую дачу, но к Сталину не повели, а сразу направили в библиотеку. Там дали кучу канцтоваров и приказали приступать к работе. И я начал писать. Крупно и чётко.
ТТХ самолётов и танков. Устройство автомата, пистолета-пулемёта и карабина. Отдельно предложение перейти от патрона «браунинга» 7,62Х25 на немецкий 9Х19 «парабеллум», для чего получить лицензию на его производство. Оружие разрабатывать под оба боеприпаса. Записывал данные на промежуточный патрон и описывал устройство барабана от «АГС-17» применимо к «АГ-2». Короче, мы писали.
Тут было всё и обо всём. Первые три дня меня возили в Кунцево, а потом стали возить в НИИ или ОКБ, чёрт его знает. И снова я добрым словом вспомнил своих учителей и преподавателей. Они вдалбливали в нас знания, несмотря на наши протесты. Они впихивали в нас информацию, которой мы не видели применения. Поскольку считалось, что у меня есть способности, мне доставалось вдвойне. Зато и результат.
Я видел как на ладони схемы радиоустройств и контурные карты с данными месторождений. А описывая «ГАЗ-66», чётко представил схему двигателя и плакат с деталировкой. То же и с БТР. С людьми я виделся редко, меня провожали прямо в кабинет. Там я и работал до трёх часов. Потом увозили на базу. Вечерами я продолжал тренировать людей Власика. Хотя, кажется, не только их.
Так продолжалось до конца февраля. Несколько раз мне казалось, что мозги высохли и больше я ничего не знаю, но в дверях появлялся человек, передавал очередной список вопросов, и всё шло по-прежнему. Время остановилось. Сработал эффект «кругов на воде». Стоило дать какую-то информацию, как возникала куча дополнений и уточнений. О результатах этой писанины я не знал ничего. И, возможно, ещё долго не узнал бы, не встреть я 1 марта этого кретина.
Нет, мужик был красавец. В форме майора НКВД, китель тёмно-зелёный, бриджи синие, сапоги сияют… И млел он от себя любимого, как красна девица перед зеркалом. Чего он делал у этого НИИ, откуда я вышел, не знаю. Но чёрт меня дёрнул сорвать цветок с клумбы и, проходя мимо, сунуть ему в руки со словами: «Для прекрасных дам!» Несколько проходивших мимо девушек прыснули, а поднимавшийся по ступеням мужчина закашлялся, явно стараясь спрятать смех.
Майор побелел, потом покраснел и заорал:
– Эй, ты. Ко мне бегом. Немедленно.
Ну, я глянул через плечо и сел в машину. И забыл о нём через минуту. А он обо мне – нет. День окончился как обычно, утром всё повторилось, как всегда: утро в НИИ, возвращение в общагу, обед, тренировка. Где-то около одиннадцати в дверь постучали. Серёга был ближе, он и открыл… И улетел вглубь комнаты, а вслед за ним ворвались трое в форме НКВД. Ворвались и замерли. Серёга стоял у окна на одном колене, и в каждой руке у него было по «ТТ». И когда успел достать?
– Стоять! – сказал он очень спокойно. – Предъявите документы, или я буду стрелять.
– Опустите оружие! Я младший лейтенант НКВД Степчук. У меня ордер на арест гражданина Доценко Егора Петровича.
– Это я, – не давая Серёге открыть рот, сказал я, – а в чём меня, собственно, обвиняют?
– Во всесоюзном розыске, и не знаешь? – сипло сказал младшой и снова посмотрел на Серёгу. – Уберите оружие.
Сергей опустил пистолеты.
– Я старший лейтенант, – он на секунду запнулся, – Голубев. Кто подписал ордер на арест?
– Майор НКВД Толстой, – сказал младший лейтенант так, будто майор был звездой первой величины.
– Я немедленно доложу о ваших действиях, – сказал Серёга.
– Докладай, докладай, – теряя к нему интерес, огрызнулся Степчук, и уже мне: – Пошевеливайся, а то мы поторопим.
Через две минуты мы шли к выходу. Было тихо, большинство людей спали или были на дежурстве. Я видел только пару часовых у ворот, и всё. Меня запихнули в «воронок» и повезли. В полной темноте мы подъехали к большому зданию, и меня поволокли внутрь. Тут они уже не церемонились. Тут они были у себя. После нескольких пинков и толчков я, со скованными сзади руками, сидел на табурете в камере для допросов. А напротив, за столом, сидел тот самый красавец-майор и скалился.
Степчук подошёл к нему, они обменялись парой фраз, и Степчук, чем-то довольный, пошёл к выходу. Двое, что были с ним, остались у меня за спиной. Ещё один, здоровяк с дебильной мордой, стоял справа от стола.
– Вот и встретились, – снова оскалился майор. – Давай рассказывай.
– О чём? – спросил я, с интересом глядя на него и внутренне настраиваясь на «беседу».
– Как ты собирался убить товарища Сталина. Вместе со своими сообщниками. За японские деньги. Давай, колись.
– Дурак ты, майор, – сказал я, светло улыбаясь. – Ты хоть что-то про меня узнал, кроме имени у вахтёра в институте? Откуда твои дуболомы меня вывезли, знаешь? Ничего ты не знаешь, а стоило бы.
Майор побелел от злости.
– Значит, ты умный. Ну, да у меня и умные, и сильные, и гордые – все говорят. Что МНЕ надо говорят. И лучше говори по-хорошему, а то, – он кивнул дебилоиду.
Тот поднял резиновый шланг и, размахнувшись, ударил меня по животу. Пацан. Да если я готов, меня можно бейсбольной битой лупить, а я стопроцентно готов. Они явно ожидали, что я согнусь, заору или свалюсь на пол. Двое стоявших сзади, одновременно с ударом, крепко взяли меня за плечи, не давая упасть. Так что реакция на первый удар их не удивила. Просто майор дал знак продолжать, и этот эритрично-торпидный урод минут пять бил меня по животу и ногам.
И перестал. Реакция была непривычной. Я не орал, не терял сознания, не пытался упасть. Сидел и смотрел на этого потенциального покойника – майора. А он уже разозлился, и теперь меня обрабатывали двое, а держал один. А я думал о Серёге. Уверен, он уже связался с кем надо, а значит, надо продержаться чуть-чуть. Майор чего-то орал, меня опять били, но лицо не трогали, что интересно. Как оказалось, это он оставлял для себя.
Подскочив, он от души врезал мне по скуле. Чёрт, ещё зуб выбьет, кто его знает, какие тут стоматологи. Майор разошёлся, двинул ещё раз и ещё. А потом я уловил изменение обстановки. За закрытой дверью что-то происходило. А этот урод всё бил и бил. Не то чтобы я совсем не чувствовал боли, но сознания не терял и поворачивал голову так, чтобы удары наносили только внешние повреждения. Так что зубы я сохранил. В дверь застучали. Избиение прекратилось, один из палачей открыл. И отступил внутрь перед четырьмя крепкими ребятами с кубарями в малиновых петлицах.
На лице майора отразилась досада. А вот следом удивление, а за ним и испуг. Я повернул голову. Вслед за сотрудниками ГБ вошёл Берия. Посмотрел на меня, потом на майора и спросил:
– Что тут происходит?
– Вот, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга, задержали заговорщика. По поручению японской разведки хотел убить товарища Сталина. Вот его показания, только подписать он пока не успел. Это целая организация, Степчук поехал за вторым, а потом они назовут остальных.
– И кто второй? – внешне спокойно поинтересовался Берия. Будь майор умнее, наделал бы в штаны со страха. Но дурак, он и есть дурак.
– Второй – старший лейтенант Голубев, подробностей пока не знаю.
– Отпустить, – коротко приказал главный гэбист, и меня тут же отпустили.
Я встал. Цепь у этих старых наручников длинная, что твоя скакалка. Я подпрыгнул и перевёл руки в положение спереди. Майор дёрнулся назад, двое его подручных – вперёд.
– Отставить, – Берия уже кричал. На роже майора снова появилось беспокойство.
– Позовите Голубева.
Серёга зашел в камеру через минуту. Глянул на меня, и на скулах у него заиграли желваки.
– Ты этого старшего лейтенанта хотел арестовать, засранец?
Всё. Теперь майор действительно испугался. До дрожи испугался, аж зубы застучали. А Берия подошёл к нему вплотную и начал орать:
– Ты куда залез, идиот? Ты где арест произвёл, паршивец? Ты в хозяйстве Власика человека арестовал, понимаешь? Твои костоломы вообще думать разучились? Ты кого в заговоре обвинил, знаешь? Его на утро товарищ Сталин пригласил, лично, а ты что творишь?
Я думал, у Лаврентия Павловича удар будет, так он покраснел. Или пенсне расплавится. Но нет, обошлось. Он успокоился так же резко, как и начал грохотать.
– Этих четверых арестовать. По всем их делам провести следствие. И если у тебя все дела на таких признаниях… Если погибли ценные для нашей Родины люди… Я тебя не расстреляю. Я тебя отправлю на всю твою поганую жизнь. И не лес валить, а дерьмо убирать за теми, кто его валит. Увести!
Часа через полтора я уже был в санчасти всё того же хозяйства Власика. Надо мной колдовал какой-то именитый военврач, поднятый с постели в 2 часа ночи. Как оказалось, допрашивали меня недолго, минут сорок – сорок пять, но серьёзно, живого места не оставили. Внешне. «Железная рубаха» тем и хороша, что синяки остаются, а внутренностям хоть бы хны. А я её, родную, с 15 лет нарабатывал. Короче, легко отделался, спасибо Серёге.
Эти клоуны ещё отъехать не успели, а он уже всех поставил на уши. И доложил куда надо. На выяснение места, куда меня повезли, ушло минут тридцать, а дальше закрутились такие колёса! Как я выяснил несколько позже, всё это время, до 2 марта, Берия доказывал Сталину, что такого быть не может. Что его служба просто так, на голом месте, дел давно не шьёт. Да ещё расстрельных. А тут на тебе, прямо перед носом у Самого такой афронт.
Ну, в общем, меня обтёрли, наложили пару швов и накачали обезболивающим и снотворным. Проснулся я в нашей с Сергеем комнате. За окнами было темно, так что проспал я минимум часов 17–18. Во рту сушняк, пришлось встать и налить воды из графина. Бодро так вскочил, поначалу даже сам не понял некоторой странности. А потом дошло. Глянул на руки – ноги, а там никаких следов. Нет, если присмотреться, видны желтоватые пятна, как от недавно сошедших синяков, но и всё.
Я быстро подошёл к зеркалу. Так и есть, с физиономией тот же прикол. Это ж сколько я спал, граждане? На столе, как всегда, лежала газета «Правда». Это Сергей вводил меня «в обстановку», вечерами читая статьи и заметки. Эта газета была от 4 марта. Двое суток? Гм… Взгляд упал на указ об учреждении Сталинской премии за геолого-географические открытия. Опаньки. Неужели уже нашли месторождения? А иначе зачем учреждать такую премию?! Логично? Логично! Дверь открылась, и на пороге замер Сергей. Стоял и рассматривал меня, как картину, склонив голову набок.
– Н-да, явление Христа народу, – голос дурашливый, а вот взгляд – серьёзнее некуда. – Если бы сам тебя не привёз два дня назад, не поверил бы, что тебя четверо уродов мордовали битый час.
– Слушай, Серёга, я сам офонарел, к газете кинулся, дату посмотреть. Думал, это ж сколько я проспал.
– Больше сорока часов, все рекорды побил. Зато встал как новенький.
– Ага, радости полные штаны. Сейчас набегут светила науки, начнут изучать феномен, да и разберут на микроблоки. От восторга.
– На что разберут?
– На микроблоки, ну, отдельные небольшие части радиоустройства.
– А, понял. Так, ладно. У меня приказ: проверить, в каком ты состоянии, и, если в удовлетворительном, к 23.00 доставить к товарищу Сталину.
– Ну, я в порядке, сам видишь. Только к товарищу Сталину в кальсонах?
Сергей засмеялся.
– Жди здесь, я доложу, что ты в порядке. Об остальном не волнуйся, ещё на пару штанов нашей службы снабжения хватит.
С тем и исчез. А минут через двадцать в дверь постучали. Солдатик из обслуги принёс целый комплект одежды. Когда Серёга вернулся, я уже был одет и в шинели. Шапки не было, была фуражка. С голубым околышем. Зато Сергей, нет, старший лейтенант госбезопасности Голубев был вообще при полном параде. Только шашки не хватало.
– Готов? Поехали.
Ровно в 23.00 мы вошли в кабинет Сталина. Как и в первое моё посещение, он стоял у стола, рядом с ним стоял Берия. После приветствия Сталин сделал к нам несколько шагов, а Берия вообще подошёл почти вплотную.
– Нет, товарищ Сталин, вы посмотрите на него. Два дня назад живого места не было, а сейчас? Ты вообще человек, а?
Берия говорил эмоционально, но не зло. Уже плюс. Сталин вёл себя спокойнее.
– Ну, что, досталось вам, товарищ Доценко? Ничего. За одного битого двух небитых дают. Вот что. Той информацией, которую вы нам предоставили, заняты все специалисты во всех наркоматах. Кое-что уже сделано. Многое ещё предстоит сделать. А мы посоветовались и считаем, что пришло время использовать вас в другом качестве. Вы ведь хотели снова в строй?! Вот и приступайте. А то засиделись за столом, с какими-то дураками не справились.
Сталин усмехнулся.
– Правильно сделали, руки не запачкали и нам кое в чём помогли. Вы в армии кем были?
– Командир разведвзвода, гвардии лейтенант, товарищ Сталин.
– А если бы продолжили службу, кем бы были сейчас?
– Если бы всё шло нормально – капитан. Командир роты или заместитель комбата. Если бы очень хорошо – майор и командир батальона.
Сталин вернулся к столу, достал из коробки папиросу «Герцеговина флор», закурил и посмотрел на меня. Вот интересно, имеет какое-то значение – курит он трубку или папиросы? А Верховный смотрел. С прищуром так смотрел, серьёзно.
– Считайте, товарищ Доценко, что получилось очень удачно. Лаврентий…
Берия взял со стола пачку документов, подошёл ко мне. Пару секунд смотрел и вдруг широко улыбнулся:
– С днём рождения, именинник. Поздравляю, теперь ты снова полноправный гражданин нашей Родины.
И отдал мне документы. Верхним было командирское удостоверение личности. Моя фотография. Мои настоящие фамилия, имя и отчество. Звание: майор. Должность: командир 1-го батальона 301-й ВДБр. Я просмотрел другие документы. Продаттестат, вещевой аттестат, ещё какие-то формуляры. А снизу красная книжечка тиснёной кожи со звездой. Открыл и в самом натуральном смысле потерял дар речи. Удостоверение гласило, что я являюсь инспектором НКО и Генштаба с самыми широкими полномочиями. До снятия с должности командиров дивизионного звена. И подписи:
Председатель президиума Верховного Совета СССР – Калинин М.И.
Нарком обороны СССР – Ворошилов К.Е.
Начальник Генерального штаба РККА – Шапошников Б.М.
Начальник Главного политуправления РККА – Мехлис Л.З.
Подписи Сталина не было, но и без того такому документу удивился бы сам Господь Бог, а его архангелы удавились бы от зависти. Я посмотрел на Сталина и Берию. Они явно ждали моей реакции. Ну, нельзя же не оправдать ожидания.
– Товарищ Сталин, я вроде бы командир батальона, так зачем это? Я благодарен за доверие, но зачем?
– А с этим документом, товарищ майор, вам проще и нам спокойнее. Мы ведь не просто так вас назначили командиром батальона. Его и нет ещё. И бригады нет. Вы должны сформировать батальон, пользуясь своими знаниями, а мы, на его основе, сформируем бригаду. Так что этот документ вам не повредит. И ещё. В одной из своих записок вы говорили о создании в армии общей службы контрразведки. Называли её «СМЕРШ». Это название, конечно, несколько преждевременно… но. Познакомьтесь – уполномоченный «СМЕРШ» вашей бригады, капитан госбезопасности Голубев. Вплоть до сформирования бригады – ваш заместитель.
Теперь пришла очередь удивляться Серёге. В дверь он вошёл старшим лейтенантом. Ну, ему явно не впервой.
– Служу трудовому народу! – он вытянулся, только что каблуками не щёлкнул.
Штабс-капитан, блин.
– Ну что же, товарищи, если у вас нет вопросов…
– Товарищ Сталин, я тут кое-что вспомнил, разрешите доложить.
– Ну, давайте, товарищ майор, докладывайте. – Сталин явно наслаждался ситуацией превращения «неизвестной породы зверя» в нормальную человеческую ипостась.
– Первое. Вы сказали, что мои записи приняты во внимание и по ним ведётся работа. У немцев агентура работает отлично, так что они эти изменения заметят. А значит, 22 июня – это не факт. Сейчас Гитлер занят Европой. Дания, Голландия, Бельгия, Франция, Англия. Остановиться он не может. До зимы у него не будет сил. А зимой немцы в Россию не полезут, будут ждать тепла и сухих дорог. Но, значит, уже с апреля их можно ждать.
Второе. При поступлении в войска нового оружия прошу, прежде всего, направлять его в десантные бригады. Особенно «ППС», гранатомёты Таубина и крупнокалиберные пулемёты. Объясню причину. На сегодня их вооружение – самозарядки Симонова и Токарева и пара 45-мм пушек. Никакой огневой мощи. А ведь им прямая дорога в тыл врага. И огневой поддержки не попросишь.
Третье. С 15 по 21 июня, в соответствии с приложениями к пакту Молотова – Риббентропа, наши войска войдут в прибалтийские страны. Если аналогичные действия в Западной Украине и Буковине были достаточно удачны, то тут всё иначе. До самого распада СССР эти страны будут считать себя оккупированными Красной Армией. И даже спустя сорок лет многие прибалты считают русских врагами. Так может, стоит подождать, пока их займёт Германия? И объяснит им их место? А уже потом ОСВОБОДИТЬ?! А пока занять службу внешней разведки засылкой агентуры и вербовкой агентов среди местных коммунистов?
Четвёртое. В моей истории сейчас готовится замена званий комбриг, комдив и командарм на генеральские. Это значительно упростит табель о рангах. В конце года изменят звания младшего командного состава. А в середине 1943 года введут погоны и вернут понятие офицер, рядовой и матрос. Вот я и думаю, а надо ли это всё растягивать на три года. Правда, это только для размышления.
Сталин хмурился.
– Погоны, офицеры. Это что, возвращение к царским регалиям?
– Никак нет, товарищ Сталин. Для молодого поколения это сохранение славных традиций русской армии. Никто ведь не предлагает награждать наших бойцов Георгиевскими крестами. Но те, кто в боях с врагами России получил эту награду, разве не достоин уважения? Ну а слово «офицер». Не стали же переименовывать инженеров и адвокатов, судей и прокуроров? Не слово красит человека. А советский офицер – не царский золотопогонник. Он часть народа и будет ему служить.
Сталин расхаживал по кабинету. Берия что-то записывал в блокнот. Наконец Верховный повернулся.
– Отправляйтесь по назначению. Товарищ Голубев вам поможет. А про то, что вы сказали, мы подумаем. Не будем спешить. Желаю успеха. До свидания, товарищи.