Заложников высадили на берег километрах в пяти от рыбацкой деревни. Недалеко от берега стоял заброшенный саманный сарай пастухов. Моряков завели внутрь и подперли дверь чурбаком. Али, разделив заложников по двое, велел караулить их, а сам отправился в город.
Шариф сидел на берегу и, жуя сухую травинку, смотрел на море. Противоречивые чувства одолевали молодого человека. С одной стороны, он понимал, что Али был в чем-то прав. Шариф вовсе не оправдывал его жестокость – юношу коробило от воспоминаний бессмысленного убийства, совершенного на борту захваченного корабля. Но Шариф прекрасно осознавал, что он и его товарищи, занявшись пиратством, по сути, объявили войну всему миру. А на войне, как известно, свои законы. Однако почему-то Шариф никак не мог успокоиться. Может быть, дело было в том, что к русским Шариф не мог относиться так же равнодушно, как к людям других национальностей?
У русских, как и у других народов, тоже были бедные и богатые. В их стране тоже были люди, которые пользовались всеми благами. А были и такие, кто зарабатывал себе на кусок хлеба тяжелым трудом. Али будет требовать выкуп с богатых хозяев этого судна, а не с бедных моряков. Но сегодня пострадали именно простые моряки. Но с другой стороны, если начать жалеть всех вокруг, думал Шариф, то никогда ничего и не заработаешь. Это все потому, что благ на всех не хватает. И если будешь распускать нюни, то останешься с пустыми карманами. Эти моряки имеют работу и получают зарплату от своего хозяина. Они могут обеспечить свои семьи, а бедные сомалийские рыбаки ничего и не от кого не получают. Они никому не нужны, даже своему правительству. Такую несправедливость, думал про себя Шариф, необходимо исправить. И эти моряки вовсе ничем не лучше других и так же обязаны платить им, как и все остальные.
Где-то глубоко в душе Шарифа шевелился маленький червячок сомнения, который не давал ему покоя. А обязаны ли эти моряки расплачиваться за их бедственное положение? Обязаны ли они страдать из-за того, что простые сомалийцы голодают? Шариф потряс головой, пытаясь отогнать эти мысли. Но убедить себя в полной своей правоте, правоте того дела, которым он занимался, не удавалось. «Это все оттого, что русские спасли мне жизнь», – решил молодой человек. – Благородство должно существовать даже на войне. Если я буду вести себя так, как ведет Али, то перестану уважать себя. Я должен стать благородным разбойником». Шариф часто вспоминал книжку, которую он читал еще там, в России, про английского разбойника Робина Гуда. Вот кого будут уважать соплеменники, вот кого будет любить народ.
Шариф еще долго сидел на берегу. Он пытался отогнать от себя мысли о русских и начать думать о своем будущем. Хорошо бы накопить достаточно денег и построить большой каменный дом. Он бы женился, завел какое-нибудь дело, чтобы рыбаки из его деревни могли наниматься к нему на работу и получать зарплату. Что это будет за дело, он еще не придумал, но обязательно придумает. Шариф был бы добрым и честным хозяином. Он набрал бы себе в команду молодых, храбрых единомышленников, которые собирали бы дань с проходящих мимо их берега судов за то, что они загрязняют прибрежную воду.
Как изменилось все вокруг, думал Шариф, вспоминая свое детство, – в то время, когда еще был жив его отец. По этому побережью тогда бродили стада. Пастухи были частыми гостями у рыбаков. Шариф знал, что когда-то большая часть населения Сомали занималась скотоводством. Главная ценность для скотовода-кочевника – верблюды. В Сомали верблюд – это символ богатства. Сомалиец, имеющий десяток верблюдов, по сотне коз и овец, считался зажиточным. Но «по-настоящему» богатые сомалийцы имели от 100 до 1000 верблюдов.
Кочевники жили во временных поселениях, возводя разборные жилища типа юрт из верблюжьих шкур, так называемые акалы, высотой 1,5—2 м и диаметром 3—5 м. Вокруг этих жилищ они сооружали ограды из кактусов и колючей акации, делая таким образом загон для скота. Сейчас скотоводством в Сомали практически никто не занимается. Шариф знал, что после страшной засухи 70-х годов погибла большая часть поголовья скота. Теперь по саванне гулял только ветер, поднимая рыжеватую пыль.
Приближались сумерки. Пора было идти заступать на дежурство. Этой ночью Шариф должен караулить заложников. Идти не хотелось, Шарифа коробило от одной только мысли, что ему придется заниматься этим, казалось бы, простым делом – сидеть и караулить заложников.
Шариф вернулся в деревню. Взяв свой автомат в доме старого Юсуфа, у которого он жил все это время, парень отправился с одним из пиратов менять сторожей. Всю дорогу, пока они шли к заброшенному пастушьему сараю, напарник, не умолкая, болтал о том, как он купит новые сети и лодку, когда получит свою долю за заложников. Еще он расхваливал их главаря за его предприимчивость и храбрость. Шариф шел молча и глядел себе под ноги.
– Зря ты, Шариф, все время споришь с Али, – наконец сменил тему напарник, – эти европейцы должны нас бояться. Иначе они не будут платить выкуп.
– Что-то я не видел, чтобы ты сам кого-нибудь ударил или убил, – угрюмо заметил Шариф.
– А зачем? – весело ответил сомалиец. – На это есть Али. Он у нас везучий, потому что умный. А как обращаться с захваченными моряками, решать ему, раз он нас всех кормит. Сегодня он опять ушел в море. Вот увидишь, что без добычи не вернется!
Когда сменившаяся пара охранников ушла в деревню, Шариф со своим напарником развели недалеко от сарая костер, и некоторое время сидели молча, подбрасывая в огонь сухие ветки. Наконец напарник предложил:
– Давай я посплю, а посреди ночи ты меня разбудишь. Чего нам вдвоем здесь торчать.
Шариф, не поднимая глаз, пожал плечами. Его напарник поднялся с земли, взял свернутое шерстяное одеяло. Рядом на земле валялись несколько старых досок. Соорудив из этих досок лежак, сомалиец улегся на них, и завернулся в одеяло с головой. Через некоторое время он уже похрапывал.
Шариф долго сидел один у костра. Моряки в сарае не спали. Молодой человек слышал, как они тихо о чем-то разговаривали. Он поднялся и пошел к сараю. Убрав чурбак, подпиравший дверь, Шариф вошел внутрь. Через дырки в стене и крыше пробивался лунный свет, освещая утоптанный пол сарая и три человеческие фигуры, лежавшие на старых матрасах.
Когда он вошел, моряки замолчали и повернули головы в его сторону. Пират постоял в дверях, затем опустился на землю у входа и прислонился спиной к стене.
– Вы из какого города? – спросил Шариф по-русски.
– А ты изменился, Шурик, – раздался спокойный голос из темноты, – вырос, возмужал.
– Ты меня знаешь? – угрюмо спросил Шариф. – Ты кто?
– Михаил Васильевич меня зовут, – ответил голос, – я был помощником капитана на том судне, команда которого тебя спасла несколько лет назад.
Моряк поднялся, подошел и сел напротив Шарифа на землю. Теперь при лунном свете, молодой человек узнал это лицо.
– Теперь вспомнил.
– А Александра Кузьмича, капитана нашего, не забыл? – спросил моряк.
– Дядю Сашу?
– Умер дядя Саша. Инфаркт с ним приключился. До больницы не довезли. А он тебя часто вспоминал. Все мечтал увидеться с тобой. Вот радости-то было, если бы Александр Кузьмич у нас сейчас капитаном шел, правда, Шурик? – с грустной иронией в голосе спросил моряк.
Хотя Шариф и знал русский язык хорошо, прожив несколько лет в России, но откровенной издевки он не уловил. А дядю Сашу, который занимался устройством судьбы Шарифа в России, было, конечно, жаль. Очень Шариф уважал старого капитана. Не найдя, что ответить, сомалиец сказал, как бы размышляя в слух:
– Матвеича на палубе видел. Он тоже с вами плавает?
– Плавает. Развалилась команда, когда наше корыто списали на металлолом. Ну, а ты как поживаешь, Шурик?
– Так вот, – ответил Шариф, неопределенно мотнув головой.
– Пиратствуешь?
– Да, – ответил Шариф односложно, остро чувствуя неприязнь со стороны русского моряка. Ему было от этого больно и хотелось кричать.
– Как же тебя занесло на эти галеры? Раньше вроде за тобой склонность к воровству не замечалась.
– Воровству? – повысил голос Шариф, но спохватился, понимая, что может разбудить напарника. – Воровство – это когда крадут то, что плохо лежит. А мы не воры. Мы честно в бою забираем то, что нам нужно.
– Честно? – сухо рассмеялся моряк. – Ударить совершенно постороннего человека в морду, наставить автомат и отнять то, что тебе не принадлежит? Это, конечно, честно! Это, Шурик, бандитизм. Это посягательство на чужую собственность. А как быть с посягательством на чужую жизнь и свободу?
– Вас взяли в плен в бою…
– Какой бой! Напасть на безоружных людей – это бой? Отнять деньги и жизни у тех, кто не может оказать тебе сопротивление, – это разве благородное дело?
– Ты все неправильно понимаешь, – возразил Шариф, – потому что не жил нашей жизнью. Почему одни люди должны жить в сытости, а другие голодать? Почему никому из вас нет дела до голодающих сомалийских рыбаков? Почему вы все можете спокойно жить, когда в мире столько бедствующих людей, которые умирают от болезней и голода?
– Господи, о чем ты говоришь, Шариф! – возмутился моряк. – Весь мир виноват в том, что творится в твоем государстве? А ты сам что сделал, чтобы изменить положение в своей стране. Я смотрю, тебе нравится бряцать оружием? Так возьми его и борись со своим правительством, из-за которого вы голодаете!
– Ты знаешь, сколько у нас длится гражданская война и всякие междоусобицы. И к чему все это привело? Ну соберу я единомышленников, ну встану против правительства – все равно все закончится дележкой власти и новыми междоусобицами. Нет уж! Я хочу помочь только своей деревне, и помогаю, как умею.
– Учиться тебе надо было, – устало сказал русский, – тогда, может быть, и понял бы, что к чему. А ты сбежал. Легких путей все ищешь.
– Сбежал? – переспросил Шариф со злостью. – А кому я там, у вас, был нужен? Так же как и здесь – никому. Пока дядя Саша мне помогал, все было еще терпимо, а как он ушел в море…
Шариф замолчал, только махнув с ожесточением рукой.
– Ясно, – подытожил русский, – всеми и на всех обиженный. Помнишь, как у нас говорят – на обиженных воду возят.
– Никто на мне не будет воду возить, – отрезал Шариф, – я сам буду на всех воду возить. И жить буду своей головой.
От возмущения и избытка чувств Шариф окончательно запутался в своих мыслях и не смог четко сформулировать то, что хотел сказать. Эти люди ведь совсем не знают, с чем он столкнулся, вернувшись из России. Многие сомалийские пираты не считают себя бандитами. И когда-то они действительно таковыми не были. После падения сомалийского правительства в 1991 году соседние страны начали незаконный лов рыбы в территориальных водах Сомали. Первыми пиратами стали просто разгневанные рыбаки, которые захватывали иностранные суда и требовали «пошлину» за незаконный лов рыбы. Но поскольку незаконный лов продолжался, первые пираты объединились и провозгласили себя «береговой охраной». Они утверждали, что всего-навсего заботятся о территориальной целостности Сомали и будут это делать до тех пор, пока в стране не появится настоящее правительство.
Другие рыбаки начали грабить суда ООН, доставлявшие продовольствие в сомалийские лагеря беженцев. Они оправдывали это тем, что, если они не заберут продовольствие, его захватят полевые командиры. В их заявлениях была своя правда. Полевые командиры в 1990-е годы захватывали значительную часть гуманитарной помощи, поступавшей в Сомали.
Шариф не знал всех этих подробностей, не знал всей истории зарождения сомалийского пиратства. Но то, что он видел сейчас своими глазами, что ему рассказывали его земляки, убеждало Шарифа в правильности его выбора.
Некоторое время и Михаил Васильевич, и Шариф молчали. Другие моряки в глубине сарая за все это время не проронили ни слова, жадно прислушиваясь к разговору. Шариф прервал молчание первым.
– Вам нужно уходить отсюда, – неожиданно заявил он, – вы спасли когда-то мне жизнь, теперь я спасу ваши.
– А как же ты? Пойдем с нами!
– Нет. Я сказал уже, что сам выбрал свой путь и не сверну с него. Возьмите вон ту проволоку на полу и свяжите мне руки, чтобы все подумали, что вы на меня напали. Потом пойдете на юг. Там на шоссе попробуйте остановить машину. Вот вам деньги, – Шариф достал из кармана и протянул моряку несколько двадцатидолларовых купюр, – доберетесь до города – там ищите европейцев. Нашим не доверяйте.
– Что ж, и на том спасибо, Шурик.
– Пожалуйста, – угрюмо ответил Шариф.
Когда солнце поднялось над морем, все, кто остался в живых после неудачного последнего рейда, собрались около ариш Али – прямоугольной саманной хижины, крытой пальмовыми листьями. Это была единственная большая хижина в деревне. Она заметно выделялась среди других строений. Оседлые сомалийцы – земледельцы и рыбаки – строят в своих деревнях хижины цилиндрической формы, так называемые мундулло.
Жена Акулы выла в хижине, но никто не шел ее успокаивать. Горе было не только у нее. Этим утром пираты нарвались на французское судно, на борту которого оказались морские пехотинцы. Они открыли ответный огонь по пиратам. Отряд пиратов в это утро недосчитался троих бойцов, включая самого главаря.
Шариф со своим напарником, с которым он этой ночью охранял русских моряков, сидели в стороне и не участвовали в разговоре. Молодой пират был удручен ночным разговором с русскими, а его напарник считал себя виноватым в том, что уснул этой ночью. Весть о том, что заложники бежали, не произвела ни на кого большого впечатления. Скорее всего, пираты были даже рады, что избавились от этой обузы. Кроме Али, никто не знал, что с ними делать. Россия могла обратиться за помощью к местным властям. У Али везде были связи, а без него никто не решился бы разговаривать с полицией или военными, нагрянь они в деревню.
Рыбаки сидели и рассуждали о том, как жить дальше. Многие привыкли к доходам от грабежей. Опять начинать жить только рыбной ловлей не хотелось. Все разговоры сводились лишь к тому, что теперь всем будет плохо. Никто из присутствующих даже не пытался выдвинуть какое-нибудь дельное предложение. Первым не выдержал старый Юсуф.
– Вы мужчины или плаксивые женщины? – спросил он, глядя на понурых пиратов. – Что вы стонете и причитаете? Нужно выбрать нового вожака, который смог бы повести за собой всех остальных. Если среди вас такового нет, тогда идите на восток и примкните к другой группе, у которой он есть.
– Что ты говоришь, Юсуф, – хмуро возразил один из пиратов, – кому нужны лишние рты? Они там легко без нас справляются.
– А может, с нами они смогут провернуть более крупные дела? – оживился другой пират – молодой сомалиец. – Может, у них там бойцов не хватает?
– Крупные дела – крупный риск, – возразил еще один пират, отец пятерых детей. – Они нас на войну поведут, да еще вперед своих пошлют. Чего им нас жалеть? Нет уж, сидеть надо на своем берегу. Хорошо это или плохо.
– Может быть, Али говорил, с кем у него в городе были завязки? – не унимался Юсуф. – Кто у него добычу покупал. Через кого он хотел выкуп просить за тех моряков, что в сарае сидели.
Шариф, ковыряя прутиком у себя под ногами, слушал все эти разговоры, и в душе у него закипало раздражение. Какие все были героями, пока был жив Али! А теперь поджали хвосты, как побитые испуганные собаки. Ни на что не способные людишки! Теперь у него из-за этих трусов рушились все мечты о благосостоянии. Чего они испугались, что тут такого трудного?
– Выберите меня своим вожаком, – неожиданно предложил Шариф.
– Э-э, парень, – загалдели пираты, – ты все время ссорился с нашим Али. Был Али, и мы были сыты, и семьи наши тоже. А ты станешь делать не так, как он. Значит, удачи нам не будет. Да, и молод ты еще, чтобы вести за собой мужчин!
– А кто из вас может вести за собой мужчин? – воскликнул Шариф, поднимаясь во весь рост. – Что вы тут все причитаете? Большое дело – узнать, через кого Али сбывал добычу! Пойду в город и найду этих людей. Не найду в городе, обращусь к нашим соседям на востоке. Сбывают свое – сбудут и наше.
– Эх, какой быстрый! – послышались голоса. – Ждут там тебя. Увидят, что пришел молодой да неопытный, обязательно обманут, а то и вовсе все заберут!
– Да молодой, зато не трус, как некоторые! – заорал Шариф. – Тогда выбирайте себе другого вожака, но не сидите как курицы на песке. Али не родился пиратом, он им стал – стал вашим вожаком. Неужели никто из вас не способен возглавить это дело? Почему вы всего боитесь?
– Ты на нас не кричи, парень, – стали возмущаться пираты, – молод еще упрекать нас!
– Не упрекать? – крикнул Шариф и от возмущения даже хлопнул себя ладонями по бедрам. – Да вы с вашим Али занимались всякой мелочью и ерундой. Про какие его связи вы говорите? Он же крохи собирал. Единственный раз взял заложников, чтобы потребовать выкуп! Не было у него никаких посредников в этих делах. Это же яснее ясного! Так что же вы теряете? А я предлагаю вам крупными делами заняться.
Пираты притихли от такого напора молодого человека и смотрели на него с вытаращенными глазами. Ответил только один – одноглазый Фарах, который занимался разбоем дольше других и поэтому был самым опытным.
– А с чем ты предлагаешь идти на крупные дела, Шариф? – спросил пират. – У нас осталось всего две лодки, одна из которых вся пробита пулями. Половину автоматов утопили, когда спасались сегодня утром. С чем ты пойдешь?
Воцарилось гробовое молчание. Было слышно лишь, как плещется море да постукивают бортами рыбацкие лодки на прибрежной волне. Ответа на это замечание не было ни у кого. Пираты стали подниматься и разбредаться по деревне, переговариваясь вполголоса между собой. К Шарифу подошел Юсуф и положил ему руку на плечо.
– Хорошо говорил, горячо говорил, но люди в тебя не верят. Надо думать, а пока думаешь – помоги мне отвезти рыбу в город на базар.
– Хорошо, старик, – ответил со вздохом Шариф.