Кбольшой досаде Ганси, мобильник здесь работал.
В норме Кабесуотер перебивал сигнал, но сегодня телефон вибрировал от прибывающих сообщений про намечавшуюся в Агленби акцию по сбору средств, пока сам Ганси лез то вверх на гору, то вниз.
Мамины эсэмэски напоминали правительственные документы.
«Директор Чайлд согласился со мной, что время поджимает, но, к счастью, у моей команды достаточно опыта, чтобы всё организовать быстро. Будет так чудесно устроить это вместе с тобой и твоими товарищами по школе».
Папа писал весело, в тоне мужской беседы.
«Суть не в деньгах, вечеринка и вечеринка. Не зови это акцией по сбору средств, мы же просто хотим повеселиться».
Сестра Хелен сразу переходила к главному.
«Скажи сразу, сколько актов непристойного поведения со стороны твоих приятелей дойдет до прессы, и я начну разруливать ситуацию уже сейчас».
Ганси продолжал думать, что связь вот-вот оборвется, но она оставалась сильной и уверенной. В результате он получил сообщение о количестве мест в отеле Генриетты для иногородних гостей в ту самую минуту, когда обозревал волшебное дерево, которое истекало какой-то черной, ядовитой на вид жидкостью.
«Грейуорен, – шептал голос с далеких ветвей. – Грейуорен».
Жидкость сочилась из-под коры, как пот, стекая медленным ядовитым ручьем. Они все уставились на нее, кроме странной девочки, которая уткнулась лицом в Ронана. Ганси ее не винил. На дерево было… трудно смотреть. Он не задумывался, как мало в природе чисто черного цвета, пока не увидел этот сок цвета дегтя. Абсолютная чернота, вздувавшаяся пузырями на стволе, казалась ядовитой… или искусственной.
У Ганси снова загудел мобильник.
– Ганси, чувак, это больное дерево мешает твоим переговорам? – поинтересовался Ронан.
Проблема заключалась в том, что переговоры мешали больному дереву. Кабесуотер был для Ганси убежищем. Появление эсэмэсок здесь и сейчас казалось таким же неуместным, как чернота, сочившаяся из ствола. Ганси отключил телефон и спросил:
– Оно здесь одно такое?
– Его я нашла, когда гуляла, – ответила Аврора.
Лицо у нее оставалось безмятежным, но она то и дело проводила рукой по волосам.
– Дереву больно, – сказала Блу, запрокидывая голову и глядя на вянущую листву.
Это темное дерево было противоположностью Кабесуотеру. Чем больше времени Ганси проводил в волшебном лесу, тем сильнее благоговел. Чем дольше он смотрел на темный сок, текущий по стволу, тем сильнее тревожился.
Он спросил:
– А это штука что-нибудь делает?
Аврора склонила голову набок.
– В смысле? Помимо того, что есть?
– Не знаю, – сказал Ганси. – Сам не знаю, что я имел в виду. Это… просто какая-то уродливая болезнь или что-то магическое?
Аврора пожала плечами. Решение проблемы для нее заключалось в том, чтобы найти человека, способного решить проблему. Обходя вокруг дерева и пытаясь изображать полезную деятельность, раз больше ничего не оставалось, Ганси увидел, как Адам присел на корточки перед девочкой с копытцами. Она продолжала смотреть мимо него. Он снял свои дешевые часы. Потом легонько постучал девочку по руке, чтобы она заметила, что он протягивает их ей. Ганси ожидал, что она не обратит на Адама внимания или откажется от подарка, как отказалась от розы, но девочка не колеблясь взяла часы. С необыкновенной сосредоточенностью она принялась заводить их, а Адам еще несколько секунд сидел перед ней на корточках, сдвинув брови.
Ганси подошел к Ронану, стоявшему у дерева. Вблизи чернота как будто гудела отсутствием звука. Ронан сказал дереву что-то на латыни. Ответа не было.
– Кажется, у него нет голоса, – сказала Аврора. – Просто какое-то странное ощущение. Я то и дело возвращаюсь сюда, даже если не хочу.
– Похоже на Ноя, – произнесла Блу. – Разложение…
Ее голос звучал так грустно, что до Ганси сразу дошло, чего они с Блу на самом деле лишились, держа свои отношения в секрете. Блу делилась энергией с другими, но через прикосновение забирала обратно свою долю. Она постоянно обнимала мать, держала Ноя за руку, брала под локоть Адама, клала ноги на колени Ронану, когда они сидели на кушетке. Прикасалась к шее Ганси между волосами и воротником. Тревога в голосе девушки требовала сплетенных пальцев, положенных на плечи рук, щеки, прижавшейся к груди…
Но поскольку Ганси был слишком труслив, чтобы признаться Адаму, что он влюбился в Блу, ей приходилось стоять вот так и в одиночку нести свою печаль.
Аврора взяла девушку за руку.
От Ганси исходил стыд, черный, как древесный сок.
«Именно так ты хочешь провести остаток дней?»
Его внимание привлекло какое-то движение среди деревьев.
– О, – произнесла Блу.
Три фигуры. Знакомые и невероятные.
Это были три женщины с лицом Блу, ну, или вроде того. Не столько лицо Блу, сколько память о нем. Возможно, разница казалась бы не такой очевидной, если бы сама Блу тут не стояла. Она была настоящей, а они – сном.
И они приближались так, как приближаются сны. Ганси даже не мог понять, шагали ли они по земле, хотя внимательно смотрел на них. Они становились всё ближе. Больше ничего он не знал. Они двигались, воздев руки на уровень лица. Ладони были красными.
– Дорогу, – сказали женщины хором.
Взгляд Ронана метнулся к Ганси.
– Дорогу Королю Воронов, – приказали они.
Девочка-Сирота начала плакать.
Ганси негромко спросил:
– Кабесуотер пытается что-то нам сказать?
Они приближались. За ними тянулись черные тени, а папоротник под их ногами увядал.
– Это кошмар, – сказал Адам.
Правой рукой он цеплялся за запястье левой, вдавив палец туда, где бился пульс.
– Мой кошмар. Я не хотел об этом думать. Кабесуотер, забери их.
Тени тянулись к черноте на дереве, черная родословная подтверждала их происхождение. Сок забулькал и заструился по стволу немного быстрее. Ветка наверху застонала.
– Дорогу, – повторили женщины.
– Убери их! – проскулила Девочка-Сирота.
– Кабесуотер, dissolvere, – сказал Ронан.
Аврора шагнула вперед, как будто желая защитить сына. Теперь всё в ней было предельно ясно.
Три женщины приблизились. И Ганси вновь не понял, как это у них вышло. Они были далеко – и вот уже оказались близко. Он ощутил запах тления. Не сладковатая вонь гниющей еды или растительности, но терпкая жуть разлагающейся плоти.
Блу шарахнулась от них. Ганси подумал, что это страх, но девушка подбежала к нему. Она схватила его за руку.
– Да, – сказал Адам, быстрее Ганси поняв, в чем дело. – Скажи им.
«Скажи им». Они хотели, чтобы он велел женщинам уйти. Вот так взял и велел. В пещере Ганси приказал скелетам ожить – и они ожили. Он использовал энергию Блу и собственное желание, чтобы озвучить приказ, который не мог остаться неуслышанным. Но Ганси не понимал, почему это сработало, и почему это был именно он, и каким образом Адам, Ронан и Блу сжились со своими магическими способностями, потому что ему это явственно не удавалось.
– Дорогу Королю Воронов, – повторяли женщины снова и снова.
И вдруг они оказались прямо перед Ганси. Три мнимые Блу смотрели на Блу и Ганси.
К удивлению Ганси, девушка свободной рукой выхватила нож. Он не сомневался, что она способна пустить его в ход: в конце концов, она однажды ранила Адама. Впрочем, Ганси сомневался, что нож окажет какое-то действие на три кошмара, стоявших перед ним.
Он посмотрел в их черные глаза. И произнес, стараясь говорить уверенно:
– Кабесуотер, защити нас.
Три женщины превратились в дождь.
Они забрызгали одежду Блу и плечи Ганси. Потом вода впиталась в землю. Блу тихо выдохнула и обмякла.
Слова Ганси вновь сработали, а он по-прежнему понятия не имел, почему и каким образом он должен был использовать свою способность. Глендауэр управлял погодой при помощи слов и разговаривал с птицами; оставалось надеяться, что король, когда они найдут его и разбудят, объяснит Ганси тонкости Ганси.
– Прости, – сказал Адам. – Очень глупо с моей стороны. Я был неосторожен. И дерево… кажется, оно их усилило.
– Может быть, это я, – возразила Блу.
Она смотрела на забрызганные дождем плечи Ганси, и на лице у нее отразилось такое потрясение, что он окинул взглядом свой свитер, чтобы убедиться, что брызги не прожгли в нем дырки.
– Давайте… давайте уйдем отсюда.
– Полагаю, это разумно, – сказала Аврора.
Ее голос не звучал так уж тревожно, всего лишь практично, и до Ганси дошло, что для сна, возможно, кошмар – это просто неприятный знакомый, а не что-то из ряда вон выдающееся.
– Тебе лучше в это не влезать, – посоветовал матери Ронан.
– Оно меня находит, – ответила та.
– Operae pretium est, – сказала Девочка-Сирота.
– Хватить дурить, – сказал Ронан. – Это уже не сон. Говори по-английски.
Впрочем, девочка не перевела то, что сказала. Аврора погладила ее по голове, обтянутой шапочкой.
– Она будет моей маленькой помощницей. Пойдемте, я вас выведу.
Добравшись до опушки леса, Аврора вместе с ними подошла к машине. Та стояла за пределами Кабесуотера, но Аврора никогда не засыпала немедленно. В отличие от грез Кавински, которые заснули сразу же после его смерти, жена Ниалла Линча могла продержаться некоторое время и одна. После его смерти она не спала три дня. Однажды она провела целый час за пределами Кабесуотера. Но, в конце концов, сон всегда нуждался в сновидце.
И вот теперь Аврора проводила их до машины. Вне Кабесуотера она больше обычного походила на сон – видение, забредшее в реальную жизнь и облаченное в цветы и свет.
– Передай Мэтью, что я люблю его, – сказала Аврора и обняла Ронана. – Так приятно снова увидеть вас всех.
– Оставайся с ней, – велел Ронан Девочке-Сироте.
Та выругалась.
– И следи за словами в присутствии моей матери!
Девочка сказала что-то еще, стремительно и красиво, и Ронан огрызнулся:
– Я не понимаю этот язык, когда не сплю. Говори по-английски или на латыни. Ты хотела уйти; ты ушла. Теперь всё по-другому.
Его тон привлек внимание сразу двоих – Авроры и Адама.
Аврора сказала:
– Не грусти, Ронан.
Он отвел взгляд и замер. По плечам было видно, что Ронан в бешенстве.
Аврора повернулась вокруг своей оси, вытянув руки.
– Будет дождь, – произнесла она и мягко упала на колени.
Ронан, неподвижный, мрачный, очень реальный, закрыл глаза.
Ганси сказал:
– Я помогу тебе ее отнести.