Глава 6
Когда нам хорошо, мы хотим смеяться, потому что как-то скучновато. Когда нам плохо, мы хотим смеяться для того, чтобы забыть, что нам плохо. Когда мы забываем, что нам плохо, мы хотим смеяться, потому что думаем, что нам хорошо, но как-то скучновато. И так далее. В общем говоря, мы хотим смеяться.
Великий ученый Миша хочет сосредоточиться, но у него ничего не получается. Темная комната, только яркое пятно света настольной лампы лежит на книге.
Миша тщетно пытается разобрать хоть строчку. Тогда он с досадой плюет в книгу.
На кухне его мама готовит блины. Миша терпеть их не может, но он все равно съест их, потому что он любит свою маму. Она врач, потому кричит Мише из кухни:
– Миша, включи в комнате большой свет, не читай под настольной лампой, глаза испортишь!
– Мама, я только так могу сосредоточиться на том, что читаю! – кричит в ответ упрямый Миша.
Тихий стук в дверь. Миша удивленно смотрит на часы. Половина одиннадцатого ночи. Кто может прийти так поздно?
Миша бормочет ругательство на французском языке, надевает пушистые тапочки с кошачьими мордочками и хочет идти к двери. На душе у него тревожно.
Он слышит, как его мама звенит цепочкой от дверного замка.
– Мама! – кричит Миша. – Мама, не открывай, я…
Он не успевает договорить. Дверь срывается с цепочки, и квартира переполняется большими и страшными людьми в масках. Один из них хватает Мишину маму и делает ей какой-то укол.
– Так, – тихо и спокойно говорит другой верзила в маске.
Мы сидели с Мишей у него на кухне и пили кофе.
– Я надеюсь, ты меня извинишь за этот ужасный беспорядок, – сказал Миша.
– Да, не бери в голову, – ответил ему я, макая в кофе печенье. – Это все пустяки, давно хотел побывать у тебя в гостях. Надеюсь, с твоей мамой будет все в порядке.
Жалко, что обстоятельства такие печальные.
– Ты знаешь, мне совсем не понятно, что это такое было и зачем. Какие-то омоновцы… Ничего не понимаю.
– Тут и понимать нечего. Теперь нужны виноватые. А кто у нас в Византии виноватые? Ну ясно кто. Те, кто, работая по заданию американской разведки, саботировал важнейшие исследования. А может, ты еще и еврей? Пока, Миша. Езжай в свой Израиль, пока можешь.
Я поправил перо на шляпе и вышел во тьму и вонь московского вечернего подъезда.
Time to go
Мы с Аней сидели за столом и пытались приготовить на всех салат. За окном моросил мелкий майский дождик, в камине уютно потрескивал огонь.
Аня была одета в домашний халатик с зелеными розами на черном фоне. Она резала лук, и поэтому ей очень хотелось плакать.
Каждый раз, бросая взгляд на ее лицо, я испытывал странное чувство, какое бывает на закате. Это чувство говорит нам, что мы запомним происходящее на всю жизнь и будем потом горько сожалеть о том, что оно ушло. Горечь эта, впрочем, будет смягчаться тем фактом, что это все-таки когда-то было.
Я сказал Ане:
– У каждого из нас есть такие воспоминания, которые разрывают нам душу.
Она посмотрела на меня полными слез глазами и улыбнулась.
– Ты что, решил, что сейчас надо сказать какую-нибудь банальную фразу?
Я хотел ей ответить что-то, но в этот момент на кухню ворвалась Нина В. и сказала Ане:
– Не обращай внимания. Он вечно говорит всякие общеизвестные вещи с таким видом, будто открывает миру страшную тайну.
Сказав это, Нина щелкнула фотоаппаратом и вышла из кухни навсегда. «Интересно, – подумал я, – она что, стояла под дверью и подслушивала?»
– Так вот, – продолжил я торжественно. – Когда-то давно я был близко знаком с одной девушкой. Просыпаясь по утрам, она включала мне песню Гребенщикова «Ты нужна мне».
Уже прошло много лет с тех пор, как мы и слова друг другу не сказали, а песня все еще рвет мою душу на части.
Аня порезала палец, и мне пришлось заткнуться и целовать ее. «В чем-то, – подумал я, – Нина бывает права».