Буш посмотрел на меня соловыми глазами – его явно тянуло в сон – и, сделав усилие, произнес:
– Мадам, извините, мы закрываемся.
Шлюха взглянула на него, одним глотком допила виски, встала и неожиданно заявила:
– Милый, поставь Эба, «Серебряную реку».
Буш послушно вставил диск, и из проигрывателя полилась красивая и грустная мелодия. Она как бы подхватила шлюху своими искрящимися волнами и не спеша повлекла ее к выходу из бара. Буш смотрел ей вслед, пока она не исчезла в сером предутреннем свете улицы.
Перехватив мой взгляд, он объяснил:
– Мы встречались, когда были молоды. А это, – он кивнул на проигрыватель, – была наша любимая мелодия. Она до сих пор ее помнит, и я тоже, – немного поколебавшись, он добавил: – А ведь все могло быть по-другому, – а потом вздохнул и поплелся спать в свою берлогу.
Я с удивлением смотрел ему вслед, потому что никак не ожидал такой сентиментальности от этого толстого буйвола. На душе было скверно.
Когда за Бушем закрылась дверь, я налил себе полстакана бурбона, выпил его в два приема и, вспомнив о Лерке, пробормотал в полумрак пустого прокуренного зала:
– У всех могло быть по-другому.
Потом я последовал примеру Буша – отправился спать, потому что это было лучшее средство от ностальгии. Но сон пришел не сразу. В голову лезли мысли о том, что больше управляет нами, когда мы встречаем на своем пути кого-то: сердце, разум или интуиция, и чему больше внимать, чтобы потом подобно Бушу не оказаться с когда-то близким человеком по разные стороны стойки бара?
Следующим вечером, перед открытием бара, я опять надел жилет, но Пенс с приятелем не появились. Не пришли и мои новые знакомые. А в субботу ночью случилось редкое событие – бар посетил сам Золотой Кью вместе с двумя своими телохранителями. Ребята были великолепны. Оба под два метра, гибкие и мускулистые, они не ходили, а пританцовывали вокруг Кью – полного негра в годах. Почему его прозвали Золотым становилось ясно, едва вы бросали на него взгляд. Кью был увешан золотом с головы до ног. Серьга с камушками болталась в ухе, на шее, совсем как у наших реальных пацанов, на массивной цепи висел большой крест, на обеих руках поблескивали по две печатки, а между ними сверкали перстни с бриллиантами немалых размеров. Но самое главное, у Кью был полный рот золотых зубов.
Буш засуетился, усаживая дядю на лучшее место, и сам принес на стол бутылку виски, которое в продажу не шло – его держали именно для таких редких гостей. Кью бросил на меня цепкий взгляд, а потом его заслонила спина Буша.
Кью недолго задержался в баре. Он выпил с Бушем по рюмке, похлопал его по плечу и ушел, бросив на прощание еще один взгляд в мою сторону.
Через час после его ухода в баре появился Билл, владелец «Ягуара». Он заказал бутылку пива и сказал, когда я ставил ему ее на стол:
– Выйдешь, как в прошлый раз. Мы будем в машине.
Я едва заметно кивнул и отошел от стола. Он не спеша допил свое пиво и вышел. Я последовал за ним ровно через пять минут. Мне пришлось напрячь зрение, чтобы разглядеть справа от бара темную машину. Это был не «Ягуар», но других машин поблизости не наблюдалось, и я пошел к этой. Когда до машины оставалась пара метров, из ее окна вылетел окурок сигары, а затем прогремели два выстрела подряд. Пули одна за другой ударили мне в грудь.
Я очнулся на топчане в подсобке бара. Первыми, что увидели мои глаза, был большой золотой крест на груди Золотого Кью, который сидел прямо напротив меня. За ним стояли его ребята. Грудь ломило так, что было больно дышать.
– Кто тебя, парень, и за что?.. – жестко спросил Кью.
– Понятия не имею, – ответил я. – Вышел подышать свежим воздухом, а тут два выстрела из машины. Я даже не видел, кто это был.
– Ну-ну, – усмехнулся Кью. – Не имеешь понятия, значит. А бронежилет зачем надел, чтобы не продуло на сквозняке? А вот Буш кое-что заметил. Он видел, как ты на днях разговаривал с двумя парнями, потом вышел вслед за ними на улицу и вернулся не сразу. Эти парни с некоторых пор крутятся вокруг Боты.
– Кто такой Бота? – спросил я.
– Бота – это один черный придурок, который решил, что сможет загнать под знамена Аллаха весь Гарлем. Так вот, насчет этих двух парней – один из них появился сегодня в баре, и ты опять вышел вслед за ним на улицу, а спустя некоторое время Буш нашел тебя валяющимся без сознания на асфальте. Он втащил тебя через черный ход в подсобку и позвонил мне. Ну так ты будешь говорить?
Я понял, что деваться мне некуда, и произнес:
– Я ищу Саню Морозника.
– О! – удивился Кью. – Зачем он тебе?
– Я русский, как и он. Знал его еще там, в России, – соврал я, подумав, что так будет проще и правдоподобней.
Кью некоторое время рассматривал меня, а потом сказал:
– Ну что ж. Похвальное дело – искать друга, но за это в Гарлеме могут очень даже запросто прихлопнуть. Это здесь понятно всем, как и то, что пропажа Морозника – дело рук Боты. Теперь ты на собственной шкуре убедился в том, что нашел непростое занятие. Тухлое это дело. А эти два типа, с которыми ты имел дело, зачем они понадобились тебе?
– Они обещали помочь.
– И помогли, всадив в тебя две пули. Где ты умудрился найти таких помощников?
Я промолчал.
– Ладно, – сказал Кью. – Что ты собираешься делать дальше?
– Искать Морозника.
– Неугомонный! – усмехнулся Кью. – Как ты собираешься узнать, где он?
– У Нурет.
– Так она тебе и сказала. Кстати, у нее кое-кто уже пытался спросить. Кончилось это плохо.
– Куда она денется, если я приставлю ствол к ее виску.
– А ты крутой парень. Зачем тогда тебе помощь? – усмехнулся Золотой Кью.
– А вы стерпели бы, увидев, как белый нахал в баре, расположенном в самом сердце Гарлема, обижает черную женщину?..
– Понятно, – оборвал меня Кью. – Из бара ты бы точно живым не вышел. Поднялись бы все, до последнего пропойцы. Тебе нужно прикрытие?
– Вот именно.
Кью задумчиво потеребил серьгу в ухе, еще раз окинул меня изучающим взглядом и предложил:
– Все, чем я могу тебе помочь, это прислать врача.
– Нет, врача не надо, – сказал я.
Кью понимающе блеснул золотой улыбкой:
– Этот врач без лицензии. Он не одного из моих ребят на ноги поставил.
Дверь подсобки отворилась, и в ней появился Буш. Комкая в огромных лапах полотенце, он спросил:
– Ну как?..
– Терпимо, – ответил Кью.
Буш посмотрел на меня и сочувственно произнес:
– Да, работать тебе пока нельзя.
– Работать?! – уставился на него Кью. – Ты спятил, что ли, племяш? Этого парня грохнут через час после того, как он появится в твоем баре, а то и раньше.
– Да-да, – невесело кивнул Буш. – Только теперь бар опять опустеет.
– Так найми еще какого-нибудь белого придурка, а еще лучше – белую женщину.
Буш бросил удивленный взгляд на Кью и после некоторого раздумья констатировал:
– А что, это мысль.
– Мы тебя вывезем из Гарлема. До машины дойти сможешь? – обратился ко мне Кью.
Я кивнул и поднялся. Грудь болела так, словно по ней со всей дури прошлись хорошей кувалдой.
Я стоял возле окна и смотрел на улицу. По стеклу ползли крупные капли дождя. Он лил уже третий день с короткими перерывами, с того самого момента, как Кью привез меня к дому Орлова.
Он высадил меня и, прежде чем отъехать, окинул взглядом из окна машины небо с набрякшими тучами, потом дом и спросил:
– Какая квартира?
– Пятьдесят первая.
Когда негры уехали, я сел на лавочку напротив дома и стал ждать Сашу, который, по моим расчетам, должен был вот-вот подойти. Его сутуловатая фигура появилась в конце пустынной улицы минут через двадцать. Он шагал, глядя в одну точку прямо перед собой, и едва не прошел мимо лавки. Когда я его окликнул, Саша остановился и, заметив меня, заявил:
– Что-то ты плохо выглядишь.
– Да, потрепало немножко, – согласился я. – Отлежаться мне надо. Как в доме?
– Вроде тихо. Шатались тут два детектива, несколько дней все что-то вынюхивали, но потом ушли с концами. Зибельман выкрутился. Ты вовремя его предупредил. Контрабандисты погорели, самогонщики тоже.
– А что Орлов говорит?
– Говорит, что руководство в участке поменялось. Он даже не знал. Расстроен старик. Сказал, что стареет.
Едва мы вошли в дом, как пошел дождь, который так и лил до сего дня, почти не переставая.
Врач от Кью пришел в обед. Это был маленький вьетнамец. Он втирал мне в грудь какие-то мази, делая при этом пассы руками, потом ушел, оставив две бутылки с бесцветной жидкостью.
– Пить, – показал он мне жестом. – Утро, день, ночь, – затем вытянул передо мной вверх темную, тонкую, как черенок лопаты, руку и показал три пальца.
По-английски вьетнамец говорил совсем плохо.
Когда он ушел, я уснул и проспал до вечера, а проснувшись, заметил, что от мази вьетнамца мне заметно полегчало. Я глотнул какой-то жидкости из одного из пузырьков, которые он оставил, и стал гадать, кто же пытался меня убить – Пенс со своим приятелем или та пара типов на «Ягуаре». На первый взгляд, у Пенса было больше оснований для этого, но выманил меня из бара как раз один из тех, кого прислал Луис. Если учесть, что Кью сказал, что с некоторых пор эти ребята вьются возле Боты, то мотив для моего убийства у них имелся основательный. Луис, видимо, не знал, что они снюхались с Ботой. Он не из Гарлема. В конце концов я остановился именно на это версии.
На другой день, в обед, меня посетил Саша, он принес борщ собственного приготовления и кусок жареной курицы.
– Я думал, ты отсыпаешься после работы, – удивился я.
– Какая к черту работа. Всю ночь лило. Тебе пить можно?
– Вроде врач не запретил.
– Тогда я сейчас, – Саша исчез за дверью и вскоре вернулся с бутылкой. – Это самогон. Я у братьев пять бутылок перед шухером взял, как чувствовал, что прикроют их лавочку.
Мы пили самогон, перед которым хваленое шотландское виски казалось дешевым пойлом настоянным на кирзовых сапогах, и смотрели на дождь, который все лил не переставая.
Через три дня безвылазного торчания в комнате я чувствовал себя так, словно меня накрыли ватным одеялом. Жизнь теряла остроту. А еще через два дня я вышел на улицу, купил в газетном киоске на углу подробную карту Нью-Йорка и стал тщательно изучать район Гарлема.
Гарлем – это место, где в Нью-Йорке зарождается ночь. Именно отсюда она наползает на город черными сгустками, сначала заполняя собой его бетонное и асфальтовое дно, а затем поднимается все выше, до самых верхушек небоскребов.
Я вступил в Гарлем на границе дня и ночи с его юго-восточной окраины. Под курткой у меня был легкий бронежилет, на голове парик – шапка курчавых черных волос, на лице грим, придававший моей физиономии кофейный оттенок. Кроме того, в наплечной кобуре находился здоровенный «магнум», раздобыть который в этом городе мне удалось без особого труда.
Неделя, проведенная за картой, и ежедневные поездки в Гарлем на такси, во время которых я изучал район в натуре, закрепляя теоретические знания на практике, позволяли мне вполне сносно ориентироваться на местности.
Мне по-прежнему был нужен Морозник, единственный человек, который мог пролить свет на то, что произошло со мной в Москве, и Нурет, которая знала, как его найти и до которой от бара Буша было всего несколько минут ходьбы. Но прежде чем возвращаться к Бушу, надо было найти тех типов на «Ягуаре» и основательно разобраться с ними, чтобы опять не стать удобной мишенью. Кроме того, у меня кончались деньги, и я намеревался потрясти мошну черных гарлемских братков. Занятие рискованное, но, по крайней мере, при этом ты чувствуешь себя мужчиной.
Стояли поздние сумерки. Я с беспечным видом двигался вдоль домов, в которых зажигались огни. В душе стоял легкий холодок, в точности такой же, какой я испытывал, стоя когда-то среди югов с узкой полуметровой полоской олова в руке. Нам предстояло разгромить почти вдвое превосходящую группировку речников или пасть под их натиском. Это было очень давно! И теперь холодок в груди казался мне старым знакомым, которому я был рад. Мне нужен был адреналин, чтобы не закиснуть в этом проклятом городе и не стать его частью. «Все мужские беды на свете происходят от нехватки адреналина, – иногда повторял Че-пер. – Тогда мужик превращается в буржуя, импотента и барана». И я, вспомнив эти слова, перестал часами бездумно торчать возле окна, а пошел и купил карту Нью-Йорка.
Мимо проезжали редкие машины, иногда попадались прохожие. Гарлем и днем никогда не был многолюден, разве что за исключением нескольких центральных улиц, а с наступлением темноты он еще больше пустел. Зато в это время можно было неожиданно нарваться на толпу бездельников, мающихся от скуки возле подворотни. Мне предстояло углубиться внутрь Гарлема на три квартала и подойти к бару «Амосадор», с которого я и решил начать свое дело. Первый квартал я миновал благополучно, в середине второго на пути попалась кампания черных шалопаев, которые косились на меня, когда я проходил в нескольких метрах от них, но задеть не решились. На мне был прикид крутого парня – набор барахла, который далеко не каждому по карману в этом районе и в которое здесь одевались серьезные ребята, занимающиеся серьезными делами. Правда, они в основном носились здесь на машинах, но иногда могли пройтись и пешком. Когда впереди уже была видна надпись над баром, горящая зеленым светом, дорогу мне преградила кампания из шести человек, три темных парня лет по двадцать и с ними три девицы. Все были навеселе. Я благополучно миновал и их.
«Амосадор» являлся заведением средней руки и стоял на перекрестке двух второстепенных улиц. Перед ним маячили несколько машин – раздолбанный «Олдсмобиль», «Бьюик» небесного цвета, далеко уже не новый, и темный «Мустанг» предпоследней модели. Это было уже интересно. Я перешел на другую сторону улицы, сел на скамейку и стал ждать. Часа через полтора появились владельцы «Бьюика». Они сразу сели в него и уехали, а минут через двадцать на их место встала желтая спортивная «Хонда». Несколько минут из машины никто не выходил, потом фары ее погасли, и с обеих сторон одновременно открылись дверцы. Из них выбрались черные джентльмены, если судить по прикиду, примерно моей масти.
Я поднялся, пересек улицу и направился к ним. Они заметили меня и остановились в нескольких шагах от своей машины. Их лиц я почти не разглядел, потому что с ходу снес ударом пятки в лицо того, что был поплотней, а потом перекинулся на второго. Он попытался было закрыться рукой, но не успел. Мой кулак угодил ему в челюсть. Потом я быстро ощупал недвижные тела обоих. Моей добычей оказались два бумажника, золотая цепь и два перстня.
Сунув все это в карман, я скользнул вправо от бара в плотную темноту и, пройдя по улице метров пятьдесят, свернул в переулок. Теперь я не плутал, заранее наметив путь отхода. Только шел уже не вразвалочку, а довольно быстрым шагом, и через двенадцать минут миновал границу Гарлема. На ходу содрав с головы парик и стерев с лица грим, я встал под ближайшее горящее окно, которых здесь было немного и, достав зеркало, внимательно осмотрел свою физиономию.
В этой округе кофейный цвет лица не являлся охранным мандатом, а наоборот. Здесь жили латинос из Гондураса, Панамы, Мексики и прочих стран, в основном, недавно прибывшие в Америку. Эти ребята еще не успели стать цивилизованными, к тому же у них не было денег на адвокатов, и они не занимались сутяжничеством, бегая по судам, а предпочитали решать споры более надежным и дешевым способом – кулаком, а если надо, то ножом и пистолетом. Это был их образ жизни и способ выживания. Один знающий человек за хорошую выпивку описал мне этот район со всеми подробностями. Мне как раз и был нужен именно такой район, войдя в пределы которого, я сразу становился бы недоступным для черных. В других местах, миновав границу Гарлема, я не мог автоматически оказаться в безопасности. Негры преследовали бы меня и дальше, но здесь был настоящий рубеж, черта, где черные обломали об латинос свои зубы. Истинное дно, где мало говорили, молча пили, молча слушали музыку и так же молча вспарывали животы своим обидчикам и таким же гробовым молчанием отвечали на все расспросы полиции. Эти люди не допускали вмешательства в свои дела законов цивилизованного общества, но они были христианами и тяготели больше к белому человеку, тоже христианину, нежели к черному мусульманину, и принимали его не особо враждебно. Конечно, это не исключало попыток грабежа, но лишь из корысти, а не из-за расовой ненависти.
Стерев остатки грима, я убрал зеркало в карман и достал бумажники. В общей сумме в обоих оказалось тысяча семьсот долларов. Для начала довольно неплохо.
Пройдя немного вперед, я остановился возле заброшенного дома, оглянулся и спрыгнул в черный провал подвального окна.
Луч фонаря, зажатого в моей руке, нащупал полуразвалившуюся кирпичную кладку стены и всякий старый хлам, стоящий вдоль нее. Я сложил золото и пистолет в пакет и засунул его под массивный шкаф, а затем задвинул проем кирпичом. Тайник не ахти, но для временного хранилища вполне сойдет.
Потом я вылез из подвала и посмотрел на часы. На все, включая ожидание возле бара, ушло чуть меньше двух часов. Два часа – две тысячи долларов, если считать золотые побрякушки. Вовсе неплохо.
Опускаясь через полчаса в подземку, я смотрел на стены, размалеванные всевозможными граффити, и думал о том, что буду ходить в Гарлем и обирать тамошних богатеньких буратино, пока не добьюсь своего.
В доме Орлова стояла тишина. Он утряс дела с полицией, но жильцы пока не торопились приниматься за старое. Я прошел в свою берлогу, разделся и лег.
На другой день я вошел в Гарлем на час позже вчерашнего и, подойдя к «Амосадору», забрался на дерево, торчащее метрах в десяти от него. По причине осени листва на дереве была жидковатой, но темнота помогла мне стать незаметным. На стоянке воле бара я заметил тот же потрепанный «Олдсмобиль» и «Бьюик». Их хозяева, видимо, были постоянными клиентами заведения. Кроме того, здесь стоял «Крайслер» красного цвета и такси.
Я просидел на дереве два часа. За это время на стоянке не раз сменились машины, но «Ягуара» среди них не было. Я подождал, еще с полчаса, а когда из бара вышел длинный тип в кожаном плаще, неслышно спрыгнул на землю и подошел к нему сзади, когда он открывал дверцу своего трехсотого «Мерседеса». Заслышав мое покашливание, негр обернулся и, тут же получив прямой в челюсть, рухнул на землю возле машины. Вряд ли он успел разглядеть меня. У негра не оказалось ни украшений, ни бумажника, зато имелся серьезный ствол с глушителем – что-то вроде пистолета-пулемета с длинным магазином, и пачка долларов, перетянутых резинкой. Всего три тысячи.
«Задаток», – почему-то сразу мелькнуло в моей голове.
Я окинул глазами пространство вокруг бара, потом перевел взгляд на луну, которая висела над Гарлемом желтой распухшей мордой, и мне вдруг стало весело. Крутые парни оказались легкой добычей, управиться с ними было не сложнее чем с каким-нибудь банковским клерком. Им и в голову просто не могло придти, что кто-то осмелится их грабить. Это и делало их беспомощными.
Ты можешь быть важной птицей, но в один момент выходишь на улицу, где вдруг сталкиваешься с человеком, которому решительно плевать на то, кто ты. Хотя бы уже потому, что он ничего про это не знает. Для него нет табу, и он проламывает тебе голову и обирает до нитки, как простого пешехода. Ибо на улице ты автоматически превращаешься в заурядное существо, которому, как и всем, нужно жрать, пить и трахаться, в мешок с мясом и костями, который напялил на себя дорогой костюмчик.
Здесь, на свежем воздухе, правят совсем другие короли. Короли улиц.
Обратно я возвращался тем же путем, в квартале латиноамериканцев проделал то же, что и вчера – нырнул в подвал и спрятал под шкафом пистолет-пулемет. Домой меня привезло такси.
Жильцы в доме Орлова спали. Светились лишь три окна. Войдя к себе, я разделся и тут же уснул. Проснулся где-то перед рассветом. В открытое окно едва слышно, словно вор, вползал стрекочущий отдаленный шум.
«Неужели опять Зибельман?» – удивился я, поднявшись, подошел к окну и уже явно различил поднимающийся снизу знакомый шум швейных машинок. А чуть позже во двор въехал фургон с потушенными фарами, и через пару минут до моего слуха донесся тоже такой знакомый, едва уловимый, почти нежный звон бутылочного стекла.
Итак, жизнь возрождалась. Она, словно ручей, тихо текла в американскую ночь, несмотря ни на какие запреты и законы.
На другой день шел дождь. Потоки воды гнали мусор со всего Гарлема. Улицы были пусты, зато все забегаловки, которые попадались на моем пути, ломились от народа. Это было мне на руку, и я беспрепятственно дошел до бара «Панама», который был немного выше по рангу, чем «Амосадор».
Перед баром стояло много машин, но «Ягуара» среди них опять не было. Изнутри доносилась музыка, за рифлеными стеклами окон мелькали силуэты. Там вовсю шло веселье. Бар был с дансингом и работал до четырех утра или до последнего посетителя. Я осмотрелся кругом, ища подходящее место для наблюдения. В длинном прорезиненном плаще и широкополой кожаной шляпе мне было плевать на дождь. С такой экипировкой можно было околачиваться здесь хоть всю ночь. Ничего подходящего не обнаружив, я просто присел на корточки между машин. Справа от меня стоял серебристый «Додж», справа – «Линкольн», довольно приличный на вид. Дождь продолжал идти, негры – веселиться, а я – сидеть, привалившись спиной к машине, и поджидать свою жертву. Так прошло больше двух часов. Из бара никто не выходил. Наоборот, к нему подъехали еще две машины, но ни одна из них не была тем чертовым «Ягуаром».
У меня окончательно затекли ноги, я встал, чтобы размять их, и в это время из бара вышел негр, на плечи которого было накинуто светлое пальто. Он сунул в рот сигарету и, заметив меня, направился в мою сторону. Я стоял и ждал, что будет дальше.
Этот парень подошел ближе, пустил струю дыма в мою сторону и спросил:
– Ты что вертишься возле моей машины, засранец?
Я молчал. Он попытался разглядеть мое лицо, но я стоял, опустив голову.
– Ты оглох, что ли? – негр протянул руку, пытаясь схватить меня за подбородок.
Я ударил его резким коротким хуком в челюсть. Негр пару секунд стоял столбом, а потом ноги у него подломились, и он упал сначала на колени, а потом завалился на бок и застыл в проходе между машин. Я снял с парня едва не полкилограмма золота: две массивных цепи с кулоном, два браслета, несколько крупных перстней и портсигар. Кроме этого, его бумажник был туго набит долларами, а за поясом находился пистолет. Мне попался не простой хулиган. Последним, что я нашел в его карманах, оказались ключи от «Линкольна». Я сел в него и плавно отчалил.
Мне пришлось бросить машину за два квартала от границы Гарлема, чтобы не навести кого бы то ни было на мысль, что грабитель приходит извне. Потом в подвале я пересчитал деньги. Их оказалось две тысячи семьсот долларов мелкими мятыми купюрами.
Три относительно легких гоп-стопа, и я стал богаче на шесть с лишним тысяч баксов, не считая золотых побрякушек. Главной цели я пока так и не достиг, но не сомневался в том, что рано или поздно обязательно увижу «Ягуар» возле какого-нибудь бара.
Гарлем жил напоказ, по крайней мере, те его обитатели, которые не вкалывали безропотно в кварталах белых, а крутили темные делишки. Негру просто физически было необходимо подъехать к бару на новой машине, засветиться там с новой цепью или печаткой, иначе терялся весь смысл бытия и риска, через который все это было добыто.
Шел первый час ночи. Я стоял возле пустого оконного проема и вслушивался в плотную темноту. В прошлый раз мне показалось, что за мной кто-то шел, и потому я сегодня вел себя осторожней. Прошел почти месяц с того момента, как я начал бесчинствовать в Гарлеме. За это время мне удалось сделать четырнадцать гоп-стопов. Не всякий раз они были удачными в смысле дивидендов. Иногда в карманах дорогой куртки черного пижона, который пал под моим ударом, я находил одну лишь мелочь, а на шее – цепь из дешевого золота. Кремовый «Ягуар» мне удалось увидеть только раз за все это время. Он мелькнул под одиноким фонарем и исчез в переулке. Пока мне удалось до него добежать, машина растворилась в гарлемском мраке.
Я не только занимался грабежом, но и, передвигаясь по ночному Гарлему, замирал под открытыми окнами баров и квартир. Вслушиваясь в болтовню и пьяный треп, я ловил обрывки разговоров людей, проходящих мимо меня в темноте, и слышал разное, в том числе и о себе. Меня называли ночным королем Гарлема, но ни единого слова я не услышал о Морознике, словно о нем кто-то запретил говорить.
Я уже неделю не покидал пределы Гарлема, найдя себе убежище в полуподвале заброшенного дома, в узкой, как пенал, комнате. У меня был надувной матрас и небольшой газовый баллон с горелкой, которой я обогревал помещение. Недостатком его было то, что оно находилось в тупике, и если меня здесь обнаружат, то это местечко станет ловушкой. Кроме того, комнатка была сырой, но в детстве мне приходилось жить и в не таких норах.
Я еще раз прислушался к непробиваемой гарлемской темноте и, спрыгнув на тротуар, стал быстро удаляться от дома. Сегодня я собирался совершить очередной гоп-стоп и тем самым нагнать еще большего страха на жителей всего района, хотя он и без того уже витал здесь.
Негры боялись. Причем, не простые обыватели. Всем уже было понятно, что грабитель выбирает в качестве жертвы только крутых парней, и они избегали ходить поодиночке, а каждый ночной пешеход вызывал у них подозрение.
Надо было покинуть Гарлем, и только упрямство и мысль о том, что даже в такой ситуации лучше быть охотником, чем мишенью, не давали мне это сделать. Ведь тогда мне пришлось бы снова стать официантом в баре Буша, чтобы оставаться поближе к Нурет. Но чтобы сделать этот ход относительно безопасным, мне необходимо было найти тех двух типов на «Ягуаре» и открутить им головы. Я два раза пытался подстеречь Нурет на улице, но каждый раз обнаруживал, что за ней едет машина, сопровождающая ее до самого дома.
Несколько дней назад я приметил двух негров, известных налетчиков, специализировавшихся на ограблении небольших заправок и магазинов. Они заходили пару раз в бар Буша, когда я еще там работал. Одного звали Луна, прозвища второго я не помнил.
Я мог бы ограбить их еще в ту ночь, когда они, пошатываясь, выходили из бара Утконоса, но меня насторожила их вызывающая беззаботность. Эта парочка словно не знала, что в Гарлеме именно на таких, как они, охотится грабитель. Я проследовал за ними до самого дома и обнаружил, что у них есть сопровождающие, которые двигались по другой стороне улицы.
Я тихо растворился в ближайшем переулке, а во вторую ночь опять наткнулся на Луну и его приятеля. Все шло по прежнему сценарию – две пошатывающихся фигуры шумно брели от бара к своим домам. Я опять проследовал за ними и опять обнаружил сопровождающих. Меня пытались взять на живца.
Когда Луна беспечно вошел в подъезд своего дома, двухэтажную бетонную коробку на шесть квартир, его там встретил я. Он уже доставал из кармана ключи. Я возник перед ним бесшумно, словно тень, и крюком правой отправил в небытие, затем раздел, оставив в одних носках. Когда бандит стал приходить в себя, он получил еще один удар в челюсть, и его глаза закатились. Я выволок голого Луну на улицу, привалил спиной к дому и ушел, прихватив все его вещи и ключи от квартиры.
Следующие два дня я не пытался никого ограбить, а просто шатался по Гарлему в поисках кремового «Ягуара», но тот как в воду канул. В час ночи неожиданно пошел сильный дождь. Когда я добрался до своей норы, то вымок до нитки. В комнате стояла лужа, которая медленно увеличивалась. Газа хватило на полчаса, но теплей в комнате не стало, и одежда на мне не высохла.
Немного поразмышляв, я решил зайти в ближайший бар, чтобы обсохнуть и согреться. Бар держал негр по кличке Крот. Приличные люди в его заведение не заходили, все больше шпана и пьяницы. Крот торговал, в основном, левым виски, всяким просроченным товаром и марихуаной. Когда я вошел, он меланхолично протирал стойку. Я попросил двойное виски и кофе. Крот подслеповато, как со дна другого мира, взглянул на меня сквозь толстенные стекла своих очков и принялся наливать виски, а потом позвонил кому-то и невнятно что-то пробурчал совершенно спокойно. Похоже, он не заметил во мне ничего такого необычного. На моем лице и руках был грим светло-кофейного цвета, маскарад дополняли парик и затемненные очки.
Я сел в углу бара и стал пить кофе вперемежку с виски.
В зале находилось человек шесть посетителей. Они не обращали на меня внимания. Минут пятнадцать все было спокойно, а потом двери бара распахнулись, и в него ворвалась целая толпа черных. Они сразу подошли ко мне и окружили столик полукольцом. Я понял, куда звонил Крот.
Негров было человек семь, все примерно одного возраста, лет по двадцать или двадцать с небольшим. Я кинул взгляд в сторону стойки. Крот опять кому-то названивал, Возможно, он счел, что семерых будет недостаточно. Темнокожие ребятки молча смотрели на меня.
Я начал первым – встав, прямо через столешницу достал прямым ударом ноги крепыша в африканском колпаке. Тот полетел на пол. В следующий момент я вскочил на стол и носом ботинка поддел под челюсть еще одного. После этого он был уже не боец. Ботинки у меня были что надо, твердые, не меньше полкило каждый. Кто-то сзади схватил меня за край штанины, но я, резко крутанувшись, припечатал наглую лапу каблуком к столу, освобожденной ногой ударил этого типа ботинком в ухо, и он тоже полетел на пол. Я бил так, чтобы противники уже не поднимались. Тут было не до шуток.
В это время двое парней за моей спиной рывком подняли край стола, и я, потеряв равновесие, рухнул с него, но сумел в падении подмять под себя одного из них. Мои сто килограммов надежно припечатали его к полу. На меня тут же накинулись трое чудаков, остававшихся на ногах. Я, опершись на обе руки, подсек двоих круговым движением ноги. Они свалились на пол. Последнему противнику, оставшемуся в вертикальном положении, повезло не больше. Мне удалось подцепить ботинком его лодыжку и второй ногой резко ударить под колено. Парень рухнул, раскрыв рот в беззвучном крике. Я вскочил и длинным ударом правой руки достал придурка, уже поднявшегося с пола. Он долетел до дальнего угла и замер там. Второй бросился бежать, но у самого выхода его настиг удар моей ноги. Он впечатался в дверь, отлетел от нее и, опрокинувшись на спину, тоже затих.
Я обернулся. Крот, отвесив челюсть, испуганно пялился на меня через линзы своих очков. От меня до стойки было метров десять. Я рывком снялся с места.
С каждым шагом мое тело набирало скорость, а в глаза оцепеневшего Крота, многократно увеличенные диоптриями очков, натекал ужас. На конце прямой я столкнулся со стойкой и снес ее к чертовой матери вместе с посудой и бутылками, придавив ею Крота. Но мне было этого мало. Я сорвал с тумбы кассу и принялся крушить этим агрегатом ряды бутылок на полках. В баре стоял жуткий грохот и звон стекла, а под стойкой орал до смерти перепуганный Крот.
Потом я направился к двери, намереваясь вынести ее при помощи той же кассы, но едва замахнулся, как она распахнулась сама. В проеме стоял дядечка внушительных размеров, совсем не чета той шпане, которую я перебил, и касса вместо двери нашла другую цель – его физиономию. От такого удара темнокожего здоровяка как ветром снесло, но ему на смену возник другой с не менее солидной комплекцией, и я с размаху, в буквальном смысле слова, надел кассу ему на голову. Тонкая жестянка днища аппарата не выдержала удара и сорвалась с креплений. Голова этого человека едва не по шею вошла внутрь кассы. Потом я увидел рядом с баром машину и еще одного серьезного негра, выбирающегося из нее. Я забил его обратно внутрь «Крайслера» двумя ударами ноги и не спеша стал удаляться от бара. Едва я отошел от него метров на пятьдесят, как рядом с ним притормозили сразу несколько машин. В тусклом свете окон бара было видно, как в его входят люди. Я насчитал десять человек. Пора было исчезать, пока сюда не съехался весь район.
Я побежал.
Похоже, Гарлем в эту ночь жил бурной жизнью, потому что впереди, прямо по моему курсу, явно кого-то били. Заслышав мой топот, люди, занятые этим увлекательным процессом, обернулись, и в это время их жертва бросилась бежать. Переулок был узкий, едва разминуться, и в следующее мгновение я прыгнул, выставив вперед колено. Человек успел принять боксерскую стойку, но это не помогло. Мое колено ударило ему в грудь, словно пушечное ядро, и бросило этого типа на землю. Я свалился сверху, но тут же вскочил и продолжил бег, а в следующий момент заметил впереди себя щуплую фигуру, которая тщетно пыталась оторваться от меня.
Некоторое время мы бежали почти бок о бок.
Когда сзади блеснули фары машины и грохнула пара выстрелов, человечек спросил меня:
– Куда бежишь?
– Не знаю, – ответил я.
– Тогда давай за мной, – он неожиданно свернул в попавшийся на пути двор, пересек его и пролез через дыру в заборе.
Потом мы бежали каким-то переулком, где воняло падалью и еще чем-то, затем пересекли пустырь, широкую улицу, потом какую-то площадь и оказались перед домом, зияющим пустыми глазницами окон.
– Давай за мной, – махнул мне рукой незнакомец и влез в окно.
Я последовал за ним. Между четвертым и пятым этажом была обрушена лестница. Человек впереди меня уверенно миновал несколько комнат и вдруг рывками поплыл вверх. До меня не сразу дошло, что он поднимается на веревке. Потом его фигура растворилась вверху в темноте.
– Давай, – крикнул он мне, и я, нащупав веревку, полез вверх.
Мы миновали восьмой этаж и поднялись на чердак. В руке человека появился фонарь. В его луче я увидел что-то вроде стены, сооруженной из досок и кусков пластика, и дверь в ней.
Я вошел внутрь и сразу почувствовал тепло. Потом фонарь погас, чиркнула спичка и помещение осветила керосиновая лампа. В ее свете я увидел карие, слегка навыкате глаза, полные, чуть вывернутые губы и прямой нос, не характерный для этой расы. Передо мной стоял совсем молодой негр лет семнадцати.
– Располагайся, – сказал он.
Я обвел глазами помещение и увидел два продавленных кресла, топчан и стол.
– За что тебя били? – спросил я, опускаясь в одно из кресел.
– Это слишком длинная история, – махнул рукой парень.
– А разве мы куда-то спешим?
Негр пожал плечами.
– Ну, тогда слушай. Меня зовут Джим. Я сын Джима Глухаря, – парень сделал паузу и странно взглянул на меня. – Отец был глухим от рождения, но у него был дар. Не существовало такого замка, который он не смог бы открыть. Я тоже, – чуть помедлив, добавил он. – Но это же Гарлем, тут все друг друга знают. Так что я вскрывал их до поры до времени и как-то перебивался, но теперь не могу. Все в курсе, что если замок вскрыт без взлома, то это моя работа. Сегодня я это сделал и взял немного денег. Меня выловили. Папаша орудовал за пределами Гарлема, но там я никого не знаю. А у него были информаторы, наводчики.
– И ты ни с кем из них не знаком? – спросил я.
– Папаша не хотел, чтобы я занимался этим ремеслом. Он собирался после школы отправить меня в колледж, но не успел.
– Ты здесь живешь? – спросил я, обведя помещение рукой.
– Скрываюсь, когда припечет. А ты?
– Что – я?..
– Ты ведь не местный, – констатировал Джим. – В Гарлеме все знали Джимми Глухаря, а ты первый раз о нем услышал сейчас. И у тебя акцент. Как ты сюда попал?
– Случайно, – ответил я и, чтобы переменить тему, спросил: – Зачем ты открыл замок, если знал, что сразу подумают на тебя?
– С утра не ел.
– Что думаешь делать?
Джим в ответ только пожал плечами.
Несколько минут мы молчали.
– Я могу дать тебе сотню-другую, – предложил я.
– Спасибо, – сказал Джим.
Когда мы ложились спать, он уступил мне топчан, а сам устроился на сдвинутых креслах.
Утром, открыв глаза, я встретился взглядом с Джимом.
– Что?.. – спросил я.
– А ведь ты не черный, – с удивлением отметил он.
– И что с того? – спросил я.
Джим пожал плечами и переменил тему:
– Ты есть не хочешь?
Я все понял и достал из кармана деньги.
– Можешь пока выйти на крышу, подышать свежим воздухом, – сказал Джим, – Если встать рано, то с нее виден восход, а по вечерам – закат. Закаты здесь – закачаешься! – добавил он перед тем, как закрыть за собой дверь.
И я вдруг сразу проникся к нему доверием. «Это свой парень, – подумал я. – Парень, который замечает закат, не может быть дерьмом. Ведь Чепер тоже любил смотреть на закат. И он был первым, кто показал мне его».
Джим вернулся через час с двумя большими бумажными пакетами.
– Какие новости? – спросил я его.
– Ночной Король принялся за бары. Вчера он разгромил заведение Крота. Меня как раз били там рядом, – сказал Джим, вдруг осекся, а его глаза внимательно ощупали меня с ног до головы. – А ведь ты тоже был там. Я знаю, кто ты. Ты Король и точно не негр!
Я этого и не отрицал, не было смысла. Джим смотрел на меня во се глаза.
– Не могу поверить. Ты поставил на уши весь Гарлем, нагнал на него страху. Кто ты?
– Это слишком длинная история, – сказал я.
– А мы разве куда-то спешим?
Я усмехнулся.
При первых сумерках мы выбрались на крышу. Закат был долгим, и я рассказал Джиму почти всю свою историю, начиная с того момента, как Чепер привез меня на холм смотреть на заходящее солнце, дал мне имя, и я вместо Фашиста стал Вечером.
– Да уж, – заявил Джим, когда я закончил. – Такая вот собачья жизнь! – он немного помолчал, а потом спросил: – Ты не хочешь поучаствовать в одном деле?
– Каком?
Джим некоторое время смотрел туда, где светился огнями Бронкс, а затем произнес:
– У меня есть мечта, – глаза его при этом блеснули. – Когда отец умирал в больнице, он мне сказал: «Джим, у тебя нет мечты. Это плохо. У настоящего человека должна быть мечта, иначе ему не подняться над собой. Так и будет плавать среди дерьма. Я хочу подарить тебе мечту».
Ночь была сухой, с чистым небом. Когда мы вышли из дома, над Гарлемом холодно мерцали звезды. Джим поежился и кивнул куда-то в сторону Манхеттена.
– Там все! Другие возможности, другие люди, другая жизнь. Если мы возьмем сейф, то я смогу там обосноваться и поступить в колледж.
Джим волновался. Его мечтою оказался двухсекционный бельгийский сейф, который стоял в офисе Трехногого и который мы шли сейчас брать. Трехногий и его шайка были чистой воды гангстерами, но для отвода глаз держали игровое заведение с бильярдом, баром и пиццерией, которое занимало весь первый этаж дома, расположенного на Ванильной улице. На втором находились база банды и офис. Нам с Джимом потребовалось всего несколько дней, чтобы спеться и решиться на это дело.
На второй день нашего совместного пребывания на чердаке я поинтересовался у Джима насчет «Ягуара».
– Кремовый «Ягуар»? – переспросил Джим. – Это Тони и Кастро.
– Ты не можешь узнать, где они живут?
– Попробую, – сказал Джим.
Он ушел в обед и вернулся только поздно вечером.
– Знаешь, – сказал он. – Никто не хочет говорить. Я даже не подозревал, что эти ребята такие засекреченные. Они промышляют где-то за пределами Гарлема.
– Так ты не выяснил, где они живут?
– Нет. Но я узнал, где паркуется на ночь кремовый «Ягуар».
– Спасибо, Джим, – сказал я. – Это ничуть не хуже, чем знать адрес владельца.
На другой день Джим реализовал все награбленное мной золото где-то за пределами Гарлема и выручил около шести тысяч долларов.
– У скупщика глаза на лоб полезли, когда он увидел такую гору, – сказал он и добавил: – На тебя затевается нешуточная облава. Теперь в Гарлеме ночью чуть ли не комендантский час. Некоторые знают тебя в лицо. Я слышал, как тебя описывают. Очень похоже. Тебе срочно нужно сматываться, как только сделаем дело.
До Ванильной было минут двадцать хода. Но мы добирались туда минут сорок, потому что двигались в темноте и, чтобы не напороться на пикет, часто останавливались и слушали темноту впереди себя.
После очередной такой остановки я спросил у Джима:
– Неужели ты в самом деле откроешь сейф за пять минут?
– Я знаю, как открыть, – ответил Джим. – Мой отец открывал его для Трехногого, когда тот не мог найти ключи и ему срочно требовалась наличка. А через месяц отца зарезали. Странное совпадение. Один тип видел, как это произошло. Он сказал, что резать моего отца повода не было, да и дерущиеся не были настолько пьяны. Выпили всего по бутылке пива. Так что за Трехногим должок.