Гуго уехал в Париж, с ним его свита и значительная часть придворных короля Людовика. Оставшиеся составили небольшой двор королевы-матери, где занимали каждый свою должность.
Через неделю после прощания с отцом Можер решил ехать в Париж.
– Что ж, поезжай, – натянуто улыбнулась Вия. – Будь осторожен, на дорогах небезопасно. Хочешь, королева даст тебе охрану… и спутника в придачу.
– Это ты о себе? – Можер поднял ей голову за подбородок. – Хочешь, чтобы я взял тебя с собой?
– Если ты скажешь, что имеешь обыкновение везти в лес дрова, это будет означать, что ты без памяти в меня влюблен. Худшее, что последует за этим – я рассмеюсь тебе в лицо.
– Посмотришь город, говорят, он великолепен.
– А заодно буду подсчитывать твоих любовниц? – она высвободила свой подбородок. – Я хочу спокойно наслаждаться жизнью, для этого не желаю видеть то, что происходит в тени алтарей или, если хочешь, за подмостками сцены.
– Вийка, ты ревнуешь. Пойми, я еду туда не за этим. Говорят, вокруг города много монастырей, будто кольцом охватили Париж. Я хочу полюбоваться. Пусть я варвар, но во мне живет тяга к прекрасному. И там моя мать, я мечтаю побыть с ней, мы совсем не поговорили здесь.
– Она милая женщина: улыбчивая, добрый взгляд. И она ждет тебя, я уверена. Что касается монастырей, то на их месте одни развалины. Хочешь знать, почему? Их разграбили и сожгли норманны во время набегов на Париж. Так что ты станешь любоваться делом рук своих предков.
– Прекрати! – грубо оборвал ее Можер. – Не моя в том вина.
– Разве я тебя виню? Это происходило давно, нас с тобой на свете еще не было.
– Наверное, монастыри эти уже начали отстраивать вновь. Странно, почему их никто не защитил тогда… А ты… Откуда тебе известно об этом?
– Я была в Париже. Хочешь, расскажу, что видела? Потом будешь вспоминать мои слова.
– Так вот почему ты не желаешь ехать со мной?
– Не только. Тебя ждут король и мать, а меня? Кому я там нужна? Или хочешь, чтобы придворные подняли тебя на смех? Не хочу, чтобы ты уподобился Тесею, а я стала Ариадной[1]. На Геликоне[2] не принято глядеть назад. Поначалу я терзалась такими мыслями, но потом поняла: ни к чему; норманн сражается до тех пор, пока рука его держит меч. Не так ли сам говорил мне всегда?
– Скоро придет конец моей вольной жизни, – улыбнувшись, произнес нормандец.
– Волк лишь тогда перестает терзать добычу, когда сыт или умирает.
Можер, расхохотавшись, поцеловал Вию.
– Есть и еще одна причина, – продолжала она, ответив на поцелуй. – Королева-мать. Я не оставлю ее. Она не нравится мне в последнее время: часто и подолгу думает о чем-то, с тоской глядя вдаль, а потом вдруг повесит голову и молчит. Затем вскочит – и к распятию, что в ее комнате; упадет на колени и молится неистово с болью в голосе, отрешенностью в глазах. Покрестится – и опять, не поднимаясь с колен, замирает надолго, опустив голову.
– Странное поведение, – пробормотал Можер. – Будто бы она готовится к еще худшему, хотя что может быть хуже?..
– Это и меня беспокоит. Ее нельзя оставлять одну. А тут мы оба уедем… У нее никого здесь больше нет… – Вия пытливо вгляделась в лицо нормандцу. – Понимаешь, Можер, о чем я?..
Он обхватил ее за плечи:
– Полагаешь, она на это способна?!.. – он сделал ударение на слове «это».
– Однажды я взглянула на ее ладонь…
– И что?.. Что ты там прочла? – нормандец потряс Вию за плечи. – Да говори же!
– Ей нельзя оставаться одной. Как только ее покинут последние друзья… – внезапно, закрыв ладонями лицо, она замотала головой, повторяя одно и то же, будто пытаясь избавиться от некоего заклинания: – Нет… я не должна… будь проклята эта наука и мое видение… нет… я не права, мне показалось, я ошиблась… Ошиблась! Нет! Нет! Этого не будет! Не может быть! Не должно!..
И, упав Можеру на грудь, Вия зарыдала.
Они помолчали. Нормандец не спрашивал ни о чем. Девчонка полна загадок. Разве отгадаешь? Только когда сама скажет. Но эту он разгадал и теперь, нахмурясь, глядел на Вию, не мешая ей потихоньку всхлипывать.
Отстранившись, она тяжело вздохнула, рукавом отерев лицо.
– Ну, довольно, что я в самом деле… – Она подняла глаза, улыбнулась: – Так рассказать тебе о Париже? Встретишься будто со старым знакомым.
– Что же, большой он? Раза в два, наверное, больше Лана?
– Ничуть не бывало, – Вия уселась на скамью, за ней Можер. – Город небольшой, стоит на острове, обнесен каменной стеной. От острова – два моста, на левый берег и правый. На одном сплошь церкви, монастыри и колокольни, есть римские бани, форум, арены для зрелищ и огромный холм, где церковь святых апостолов. Там похоронена некая Женевьева, покровительница города. Это она своими молитвами отогнала орды Аттилы, и парижане почитают ее как святую. Сам Хлодвиг был знаком с ней и полюбил, как родную дочь, а когда умер, жена Клотильда приказала похоронить его рядом с нею. А правый берег болотистый, но и там потихоньку обживаются. Живут тут в основном ремесленники – стекольщики, ювелиры, ткачи; но это сейчас, когда прекратились набеги, а раньше все жили в Сите, под защитой стен.
– Стало быть, город существовал еще при римлянах? – спросил Можер. – Иначе откуда там бани и арены для боев?
– Сам Юлий Цезарь бывал там, правда, назывался Париж тогда по-другому. А потом он стал любимым городом Юлиана, который на этом самом острове перед дворцом был провозглашен императором. Дворец сейчас королевский, в нем живет Гуго Капет. Вид из его окна прямо на реку, она сходится здесь, огибая остров с обеих сторон. Мы с матерью тогда были на ярмарке, это в предместье Сен-Жермен Ле-Оксеруа, и я видела этот дворец и рядом с ним небольшой, в пять колонн, дом с красной крышей – кузня святого Элуа. Кто он такой? О, это друг самого короля Дагобера, которому он всегда подковывал лошадей. С того времени минуло уж более трех столетий.
На этом острове сосредоточена вся власть – светская и духовная, здесь живут король и епископ. Тут даже есть женский монастырь – редкость в наше время. А город живет торговлей, по реке без конца снуют суда с углем, лесом, зерном, поэтому вдоль улиц и на площадях острова – повсюду рынки и лавки торговцев. Вообще город очень удобен для торговли: и река, и две больших дороги ведут к нему – с севера и с юга. Наверное, король, как и обещал, сделает из Парижа настоящую столицу королевства. Ведь у этого города даже сейчас есть герб; у вас, норманнов, на алом поле два золотых леопарда, а у них – на червленом фоне золотой кораблик.
– Капету будет трудно, – едва умолкла Вия, проговорил Можер. – Не все принесли вассальную присягу, да и герцогство его, хоть и большое, но будто горох рассыпали по нему: повсюду графства, кругом замки со своими господами. Как заставить всех подчиниться? Не станешь же воевать с каждым по очереди.
– Да, ему будет нелегко, – согласно кивнула Вия. – Как и последним Каролингам. Слишком много земель в Галлии, и каждый феодал на своей – хозяин. Мне, скажу по совести, жалко Капета. Был себе герцогом, старшим над всеми, горя не знал. А теперь? Сколько забот свалилось на его голову. Справится ли? Не сметут ли, как и других Робертинов, его предшественников?
– Не думаю, – убежденно ответил Можер. – Кому нужна такая обуза? Предложи, например, моему отцу стать королем – он только отмахнется. Он король Нормандии и всех держит в кулаке. А дай ему престол франков? И уже не уследишь ни за кем, и не хватит сил, чтобы привести в повиновение всех – от Фландрии до Тулузы. Лишь выдохнешься да сдохнешь как пёс – хорошо дома, а то и в походе.
– И то правда, – согласилась Вия. – Мала лошадь, мал и хомут.
…Когда Можер сообщил Эмме о своем отъезде, она только и спросила, с грустью посмотрев в его глаза:
– Надолго?
– Наверное, навсегда. Вернусь оттуда в Нормандию вместе с матерью.
Она неторопливо прошла по комнате, остановилась у окна. Взгляд застыл на уставшем солнце, засыпающем над темным лесом.
– И ты не заедешь проститься?
Можер подошел, обнял ее сзади за плечи:
– Не смогу отказаться от желания обнять тебя в последний раз.
Она обернулась.
– Я буду ждать. Один едешь?
– Вия останется с тобой.
– Милая девочка, без нее я сошла бы с ума. Мы отправимся с ней на охоту, у меня есть прекрасные соколы, Лотарь привез из Бургундии…
– Я рад, что вы дружите.
– Я люблю ее как дочь, она меня – как мать. Мы собираемся к Оттону, это нас развлечет. Нынче, сам видишь, все разъехались, дворец опустел, скоро по его коридорам протянется паутина.
– Мне пора.
Эмма встрепенулась:
– Не забывай нас, Можер… В Париже у короля, должно быть, большой дворец, много придворных – веселых, шумных… И тебе там не дадут скучать… – она тяжело вздохнула, губы тронула виноватая улыбка. – А здесь тебе тоскливо с нами…
– Мне бы на войну! Махать мечом, рубя врагов, гнать лошадь и на ходу протыкать копьем сарацина, а потом глядеть, как этот сын пророка подыхает у тебя на глазах, захлебываясь собственной кровью!.. Помню, король говорил о графе Барселонском, тому будто бы досаждают мусульмане. Соберется Гуго, немедленно отправлюсь с ним в поход, пока не покрылся плесенью. Веришь ли, сколь руки чешутся рубить головы маврам!
Эмма, улыбаясь, глядела на него. Потом, привстав на цыпочки, страстно поцеловала в губы.
– Где бы ты ни был – во дворце, в поле, в сражении, на воде, под водой, – помни всегда, что я люблю тебя, мой рыцарь!.. И да будет с тобой Христос!
– И с тобой, моя королева!