Королевство Эштар, столица Эшхарат
Ночь была беспокойной. К королевской инициации все было давно готово, но Мэдину снова и снова мерещились какие-то недочеты.
Ему внезапно перестал нравиться установленный список приглашенных на прием во дворец после церемонии. Вносить изменения было уже поздно, но Мэдин, просматривая его, едва не рычал.
«Чем я думал, приглашая этих людей?» – спрашивал он себя и опасливо начинал вспоминать, кто еще имел доступ к бумагам. Может, кто-то внес имена без его ведома, или он был так рассеян, что подписал бумаги, не заметив, что в списке есть те, кого лично он видеть не хотел.
Кое-как смирившись с тем, что без торжественного приема и заседания Совета не обойтись, он вдруг обнаружил, что не может решить, какую из наложниц позвать к себе, не только потому, что определиться не способен, но и потому, что ухитрился позабыть их имена.
– Какие-то одинаковые женщины, – ворчливо сказал он, покидая собственную спальню среди ночи.
Сам так говорил и вспоминал одну, особенную, образ которой никогда не стирался из его памяти, настолько сильно, что женщин из Суна он в гареме никогда не держал. Еще и в пятнадцать он понял, что хочет ее больше, чем всех остальных. Она тогда была уже взрослой опытной женщиной и формами обладала не нежными.
Он ввалился в ванную брата и застал ее там. Обнаженную в мыльной пене. Она стояла в купели и терла плечи мочалкой. От горячей воды воздух плавился, а Мэдин впервые понимал, что ему нравятся не тонкие фигуры. Большая пышная грудь, покатые бедра и широкие, почти мужские плечи. Черные волосы, мокрые и волнистые. Желтоватая кожа. Взгляд раскосых глаз.
В какой-то момент он затаил дыхание, пытаясь понять, как это он пропустил такую аппетитную отцовскую наложницу, но она заговорила, и только тогда он понял кто это.
Пристыженный, выставленный за дверь, он несколько недель ходил черной тенью по дворцу и все думал, почему она выбрала не его, а Антракса. О шрамах брата он не думал – знал, что даже с ними тот и силен, и хорошо сложен, да и в постели наверняка на многое способен, только никак не мог смириться, что она выбрала другого. Ходил, страдал, боролся сам с собой, а потом взвыл и пошел к брату.
– Уступи мне Лен-Фень хотя бы на одну ночь?
В следующую секунду он получил кулаком в челюсть так, как давно не получал на тренировках, зато узнал, что не было никогда ничего между внучкой лекаря и его братом. Счастливый, с разбитым лицом он помчался к ней, чтобы предложить себя прекрасного и в первый раз в жизни получил отказ, еще и со смехом, с надменными словами. Он даже не мог их вспомнить, а тот тон все еще звенел в голове, а потом она стала его женой, родила Марею, но так и не покорилась по-настоящему.
– Я не хочу тебя делить с другими, – говорила она.
Он лишь руками разводил. Он – будущий король. Ему нужно много наследников, чтобы никто не усомнился в его силе, а его, по эштарской традиции, приравнивали к силе семени. В таких условиях, даже имея жену, от гарема отказаться невозможно. Он и не отказывался, даже не скрывал это. Приводил наложниц в спальню, чтобы Леня тоже их видела. Она так злилась, что он заводился только сильнее, да и секс с ней самый лучший был именно тогда, когда она грозилась его убить и раздирала ему спину в кровь в порыве страсти, пока он вколачивал в нее член. Они оба рычали, проклинали друг друга, почти ненавидели, а потом целовались взахлеб почти до тошноты.
От этих воспоминаний возбуждение достигало предела, и Мэдин отмахивался от смотрителя гарема. Ему не хотелось выбирать. Он просто входил в первую попавшуюся на пути комнату и без света на ощупь находил девушку. Сжимал ее ягодицу, заставляя проснуться и ойкнуть, а потом шлепал с глухим, дрожащим в ночи наслаждением.
– Твой господин пришел за тобой, – говорил он, привыкая к темноте достаточно, чтобы различать отдельные линии ее лица.
Она покорно склоняла голову и без подсказки начинала целовать его грудь, живот, спускаться ниже.
Другие девушки, обитавшие в этой комнате, просыпались и тоже льнули к нему, безмолвно ожидая внимания. Он ловил одну из них за волосы, тянул к себе и целовал, зло и нервно, впиваясь зубами в ее губы до крови, словно так могло стать легче, а было только хуже – и от этого поцелуя, и от губ, ласкающих возбужденный член.
У настоящего эштарского воина должен быть острый меч, вкус к хорошему вину и ласковая женщина, способная отправить в бой. У богатого мужчины этих женщин должно было быть много, вот и Мэдин хотел быть настоящим эштарцем, но еще больше он хотел, чтобы, кроме четверых безликих, неизвестных ему женщин, была и его жена. Она была бы главным блюдом этого пиршества, только ее не было, и он зло вминал в подушку совсем другую и вгонял ей член в зад без прелюдий, рассчитывая лишь на слюну какой-то другой. Хорошая наложница всегда должна быть готова принять его, но она все равно вскрикивала, а потом рассыпалась в благодарностях, насаживаясь на его член сама. Ему же хотелось, чтобы она взвыла, врезала ему, обозвав грязным гадом или кем-нибудь похуже, как делала его Лен-Фень.
Наложницы гарема на такое не способны. Они обучены почитать своего господина, даже если он как зверь готов кусать и мять до синяков их грудь.
Мэдин знал, что откупится от них после самыми дорогими подарками, и они по-настоящему его простят, будут даже гордиться этой ночью, а ему, быть может, хоть на миг станет легче.
Зря надеялся.
Рассвет застал его измотанного, такого же злого и лишь отчасти удовлетворенного.
Именно таким он шел в здешнюю купель, где уже совсем другие девушки отмывали его, готовые и приласкать, и утешить, и даже вылизать его всего, только ему уже ничего не было нужно, только уйти отсюда куда-нибудь подальше, например в кабинет, где с раннего утра уже топтался его секретарь.
– Сишэр, тебе что не спится? – спросил Мэдин зло.
Его личным секретарем был его же кузен, строгий и никогда не дающий Мэдину отвлекаться. Хотя парню шел всего двадцать второй год, а Мэдину казалось, что порой в Сишэра вселяется какой-то мудрый древний дух, занудный до скрежета зубов, но за это он его и ценил, держал при себе и если и шутил на тему занудства, то лишь по-братски.
– Я хочу, чтобы ты это подписал, – сказал Сишэр, передавая ему бумагу. – Это мое отречение от имени рода. Тебе надо только вписать иное, которое решишь. Обычно в таких случаях…
– Я знаю, что делают в таких случаях! – перебил его Мэдин, выхватив документ, и тут же изорвал его в клочья. – Я ничего не буду подписывать!
Сишэр даже не удивился, а спокойно достал из папки еще одну копию и дополнил ее аргументом:
– Так безопаснее, к тому же мой отец предал доверие твоего отца, не оценил дарованной ему жизни[9], как сын предателя, сейчас, когда…
– Нет! – перебил его Мэдин. – Даже не смей меня уговаривать, Сишэр. Нельзя переделывать мир наполовину. Если я отберу у всех имя – лишу тем самым права на трон, а значит – пусть и без крови, но я проведу битву. А битв за трон больше не будет. Эштар должен стать цивилизованной страной, в которой власть определяет не сила. Это не обсуждается, если это все, то оставь меня.
– Как прикажете, – отозвался Сишэр, явно не соглашаясь, но не смея перечить, и удалился, а Мэдин уперся руками в край стола и подумал о том, что ему из себя тоже стоит вытравить немало, чтобы стать королем цивилизованного Эштара.
Думать об этом было особенно трудно в тот миг, когда хотелось побежать к брату и попросить уступить Лен-Фень хотя бы на одну ночь, получить в челюсть и понять, что все не так уж и сложно, но ему давно уже было не пятнадцать, и сегодня он должен будет держать удар, любой удар, который ему преподнесет собственный народ, потому что это долг короля, решившего изменить свою страну.
К началу церемонии все было уже готово, осталось лишь дождаться нужного часа.
Мэдин стоял в центре маленького круглого зала, находившегося в глубине храма Бога Войны. Королевский меч с золотым львом на рукояти упирался острием в центр разноцветного витражного отблеска на полу. Скоро неровный круг обретет идеальную форму. Этот миг ознаменует полдень, и новый правитель Эштара должен будет выйти в шумный зал, подойти к трону и объявить себя королем. Ничего сложного, но Мэдин придерживал меч и смотрел на скользящие по лезвию блики: красный и желтый. Ему казалось, что в них он видит кровь на песке.
Несколько дней назад его сюда привел отец, стал в центре круга и объявил:
– Настало время битвы за трон!
– Что? – почти испуганно спросил Мэдин, понимая, что отец никогда не говорил об этом и своим сыновьям запрещал даже думать о древней традиции.
Когда совсем мальчишками, наследники Эеншарда – Антракс и Мэдин – подрались в споре за свои права, это закончилось кровавой поркой для них обоих. Для Мэдина шрамы, оставшиеся после, были уроком на всю жизнь. Драться с братьями за трон он не собирался, а главное – знал, что они и сами не станут этого делать.
– Ты говорил, что битвы не будет, что битвы не должно быть, – напоминал он отцу растерянно.
Эеншард усмехнулся, обнажил меч и поставил его в центре круга. Был полдень и лезвие оказалось как раз в центре. Король сделал шаг в сторону, чтобы оказаться в красном секторе, и усмехнулся.
– Мой отец, Дешар Завоеватель, говорил, что тоже мечтал изменить Эштар, – сообщил Эеншард, глядя на сына, – но, когда пришло время битвы, он сам стравил своих сыновей друг с другом. Я знаю, что никогда не говорил об этом, но ты должен меня выслушать сейчас. Когда я стал королем, выбора у меня не было. Выходя на бой с Эймаром[10], я уже знал, что выбора нет ни у меня, ни у моего брата, но я не предполагал, что мой отец может держать в заложниках собственного внука. Когда я победил, он привел меня в этот зал, отдал мне королевский меч и перерезал сам себе горло, чтобы покончить со всем этим.
Он резко толкнул меч в сторону сына, заставляя Мэдина вздрогнуть, но рука наследника машинально легла на рукоять длинного меча, не позволяя ему упасть.
– Конечно, я не хочу стравливать тебя с братьями, не собираюсь прятать в подземелье твою дочь, вызывать сюда Антракса под глупым предлогом, только чтобы посмотреть, кто из вас сможет убить другого. И уж тем более я не хочу умирать сам, – заключил Эеншард, отступая, чтобы выйти за пределы круга и пройти по дуге по темным камням. – Но время пришло, и трон должен занять молодой лев.
– Отец, ты меня пугаешь, – признался Мэдин, ничего не понимая, – что ты пытаешься сказать? Почему сейчас? Ты же в отличной форме, разве нет?
– В отличной, – согласился Эеншард из темноты. – Я не умру ни сегодня, ни завтра. Вряд ли смерть придет ко мне в ближайшее десятилетие. Меня порой тревожат лишь старые раны, зудят, но дело не во мне, а в стране, которой тебе предстоит править, Мэдин. Это будет не просто, а значит, ты должен быть силен. Сейчас идеальное время. Ты знаешь, что делать, и способен сражаться. Тебе придется доказать им всем, что ты не просто мой сын, ты – король.
Мэдин нервно мотнул головой. Обычно его отец выражался куда конкретней, особенно в разговорах со своими сыновьями.
– Ты хочешь, чтобы я правил? – спросил он, тут же удивленно добавляя: – Но я ведь и так последние годы делаю почти все…
– Я подписал отречение, – внезапно признался Эеншард, – и вечером покину Эшхарат. Можешь считать, что я перерезал себе глотку в этом зале, как и полагается любому эштарскому королю, которого не хочет убивать его сын.
Он вдруг вышел на свет и положил руку на плечо сына. Мэдин криво улыбнулся, сдерживая нервный смешок. В глазах отца он впервые видел странные отблески и понимал, почему его называли зверем, настоящим монстром битвы. Он был страшен в этот миг. Без оружия. В простой холщовой рубашке без рукавов. С вздутыми венами на руках. Седой. Загорелый. С выжженными солнцем морщинами. Он был величественен настолько, что Мэдин невольно почувствовал себя маленьким, ничтожным, а главное недостойным. В его голове даже мелькнула мысль, что может в этой страшной битве за трон была доля смысла, если после нее к власти приходили такие люди, как его отец, но сказать подобное он не решался, да и затевать бойню совсем не хотелось.
– Найдутся недовольные, – спокойно продолжал Эеншард. – Найдутся те, кто назовут тебя плохим королем, но это не будет правдой, Мэдин. Плохим королем был я, когда пришел к власти, потому что никогда не собирался им быть и не понимал в этом ничего. Я воин, а ты – правитель, не забывай об этом. Ты – король нового Эштара. Ты учился этому всю свою жизнь. Ты прошел огромный путь, и я знаю, что ты сможешь продолжить начатое. Надеюсь, ты и сам это понимаешь?
Мэдин кивнул. Да, он понимал, о чем говорит отец. Он знал о своих возможностях, но буквально кожей ощущал превосходство отцовской воли над своей собственной.
– Ты должен справиться! – заключил Эеншард и просто пошел к выходу, словно не страну передавал, а давал мелкое поручение.
Подумаешь – стать правителем Эштара!
Мэдин нервно усмехнулся, глядя, как быстро выравнивается круг под его ногами. Тогда он был в простом жилете и на поясе у него висел меч наследника. Теперь грудь защищала кожаная кираса, а плечи прятал алый плащ. Золотой лев крепил его на груди справа, чуть прикрывая сердце. Символ, защищающий короля, и в то же время яркая мишень.
Посмотрев на раскрытую львиную пасть, Мэдин невольно подумал, что одна ловко выпущенная стрела, скользнувшая между острыми клыками – и нет больше короля.
«О чем ты думаешь? – спросил он сам себя, поднимая меч, и отвечал: – Не о том».
Полдень настал, и сомнениям не осталось места.
Мэдин прошел по дуге, желая наступить на каждый из разноцветных секторов, словно это могло заменить страшный путь, который проходили его предшественники, и вышел через узкую дверь.
Впереди был длинный темный коридор, ведущий к Богу Войны, освещенному пламенем. Трон стоял у его ног, а вокруг толпа из знати и простого люда, ожидающая представления.
Мэдин заранее знал, что их ждет разочарование, но он шагал вперед. Каждый шаг разливался эхом по затихшему храму.
В такт шагам в зале загремели барабаны. Монотонно, словно отсчитывали секунды. Затем их ритм ускорялся. Пламя ритуальных чаш разгоралось, словно приветствовало выходящего на свет Мэдина.
Так должны были приветствовать победителя – того, кто смог остаться единственным. Для традиции это было действительно важно, ведь в Эштаре никогда не было корон, только меч и золотой лев на его рукояти.
Ничего другого потомки воинственных кочевников не признавали. Звериный гнев и пролитая на пески кровь.
Мэдин не желал показывать народу ни того, ни другого, но поднимал меч, как того требовала традиция, осматривая толпу, и заявлял:
– Я, Мэдин Клен Дерва, по праву избранного королевским родом, объявляю себя королем Эштара!
Новый король стоял перед лицом народа. Барабаны стучали. Жрецы подливали масла в каменные чаши, чтобы притихшее пламя вновь вспыхивало, заполняя зал светом, от которого разноцветные блики витражей таяли на камнях.
Толпа ликовала. Она часто ликует в такие моменты, не разбираясь в происходящем.
– Да какой он король?! – вдруг выкрикнул кто-то в толпе.
Мгновенно стало тихо. Даже барабаны смолкли – то ли по чужому приказу, то ли от недоумения. В этот миг Мэдину вдруг показалось, что он стоит один в главном храме и только пламя трещит, заполняя эхом круг из каменных истуканов, притворившихся людьми.
– Кто-то готов бросить мне вызов? – спросил он жестким пренебрежительным тоном, так не характерным для его натуры.
Ответа не было, но тишина Мэдину не нравилась. Она начинала казаться чем-то живым, незаметно плетущим опасную сеть. Быстро все обдумав, он вновь заговорил:
– Если кто-то готов побороться за трон, пусть выйдет и сразится за него!
Снова было тихо. Знать переглядывалась. Простые люди нервно смотрели по сторонам, не зная, кто смеет дерзить королю.
– Он выслал всех Клен Дерва из столицы! Долой такого короля! – крикнул кто-то в толпе.
– Долой короля! – поддержало несколько голосов.
– Долой труса! – крикнул еще один голос.
Мэдин с трудом сдержал усталый стон. Возмущенная толпа, вопли, окрики и провокации. Чего-то подобного он и ждал от приверженцев старых порядков, потому заранее приготовил свою речь для народа, где был готов сказать, что новый Эштар и новые правила нужны для другой, лучшей жизни.
«Войны закончились. Времена завоеваний тоже, – думал он много раз. – Эштару не нужен весь мир, ему нужно процветание на своей земле».
Резко поднимая левую руку вверх со сжатым кулаком, он требовал от толпы тишины. Этот древний жест поняли мгновенно. Толпа притихла, давая Мэдину слово.
Он успел сделать вдох и чуть опустить руку, собираясь говорить, но едва не вскрикнул от ужаса. Мимо него в толпу просвистело несколько стрел, убивая случайно попавшихся на пути людей.
– Не стрелять! – рявкнул он, пытаясь понять, почему королевская стража устроила стрельбу, но его голос потонул в криках.
Простолюдины с воплями бросились к выходу, давя друг друга. Знать ругалась и пыталась отдавать приказы, окружала себя охраной. Кто-то столкнул на песчаную арену колонну с чашей, и масло разлилось по песку, продолжая гореть. За стеной пламени плакал мальчишка, сидевший у тела убитого отца.
Это последнее, что увидел Мэдин, потому что в следующий миг его окружила стража, закрывая плотным строем высоких щитов.
Из толпы тоже стреляли. Сталь билась о щиты. Крики ужаса смешивались с криками боли. Мэдин с отчаяньем вспоминал, что женщины, хоть их сюда и не пускали, собрались у входа в храм, а теперь от их звенящих криков до судорог сводило стиснутые челюсти.
Кто-то ухитрился забросить веревки наверх, прямо на шею Богу Войны и невидимые руки в суете натянули их, заставляя статую трещать.
– Нет, – простонал Мэдин, понимая, что повлиять на происходящее он никак не может.
Капитан его личной стражи дернул его в сторону, когда статуя впервые пошатнулась.
– Ваше Величество, вам опасно здесь оставаться, – уверенно заявил он Мэдину.
– Кто отдал приказ начать стрельбу? – спросил Мэдин, угрожающе хватая чернобородого мужчину за ремень на кирасе.
– Приказа никто не отдавал, и стреляла не ваша стража, – коротко ответил капитан. – Уходите, здесь слишком опасно, а мы попытаемся остановить эту бойню.
– Я не имею права уйти!
– Отец, – внезапно вмешался высокий худощавый юноша, прежде безмолвно стоявший рядом. – Ты должен уйти. Если тебя здесь убьют, будет только хуже.
Ему не было еще двадцати, а значит, он был еще мальчишкой и говорить сейчас права не имел, но Мэдин лишь посмотрел на него недовольно, замечая, как рука сына взволнованно сжимает рукоять меча с таким же львом, как на королевском, только серебряным.
– Наследник прав, – поддержал мальчишку Генер Шад, что как первый министр также занимал место рядом с троном. – Идемте.
Он бесцеремонно схватил Мэдина за локоть и потянул его вглубь храма. Вырвав руку, Мэдин оскалился.
– Кто это сделал? – спросил он у Генера, чувствуя, что тот должен знать, но тут же осекся, видя в глазах дяди искреннее беспокойство.
– Если вы думаете, что за этим стоит род Шад, – тихо сказал он, – Вы ошибаетесь. Эта зверская резня ни к чему хорошему не приведет, но единственное, что мы можем сейчас – это не погибнуть и сделать все, чтобы жертв было как можно меньше.
Мэдин кивнул хмурясь и обернулся.
Его старший сын не спешил уходить. Обнажив меч, он замер у ног статуи и наблюдал, как по ней ползла глубокая трещина, слушая при этом шум боя.
– Дерваш! – окликнул его Мэдин. – Ты идешь со мной.
Юноша предпочел бы остаться и прикрыть отступление, но спорить не стал, быстро подойдя к отцу.
– Что случилось, отец? – спросила Марея, выбежавшая из внутренних покоев храма им навстречу.
Она была одета как настоящий воин, даже меч успела обнажить.
– Молчи и не привлекай к себе внимание, – коротко бросил Мэдин, жестом давая понять, что она должна идти с ним.
Из коридора он шагнул в подземелье, где его встретил загорелый мужчина с факелом в руках.
– Арон Мардо? – удивился Мэдин, не веря своим глазам.
Адмирала встретить здесь он никак не ожидал.
– Идемте, – спокойно ответил адмирал эштарского флота. – Я буду вашей охраной, все равно в храме от меня нет никакой пользы. Совет выведут во дворец другой дорогой. Вы готовы провести экстренное собрание?
– Разумеется, – ответил Мэдин, понимая, что ни к чему не готов просто потому, что ровным счетом ничего не знает о случившемся. – Но прежде мне нужен будет доклад о жертвах.
Арон кивнул, быстро шагая по узкому подземному переходу, и сообщил.
– Верховные чины военного Совета полным составом были в храме, потому мы провели свое экстренное собрание на месте. Сейчас ваши генералы пытаются навести порядок и схватить одного из стрелявших, но это не так просто. Кто и кого убивает не ясно. Похоже, кто-то прислал две группы наемников с задачей убить как можно больше людей. Теперь они охотно убивают друг друга и всех, кто окажется рядом.
– А скажут, что это была воля короля, – прошипела Марея.
Дерваш толкнул сестру локтем, напоминая, что ей стоит молчать, но больше никто на ее слова не отреагировал. Все понимали, что девчонка права, даже Генер нервно стучал пальцем по рукояти меча, мысленно признавая, что беспорядки в столице неизбежны.
В этот миг позади раздался грохот, такой оглушительный, что Мэдин обернулся.
– Что это может быть? – спросил он, потому что сам не мог даже представить, что могло греметь, как рухнувшая столица.
– Не имеет значения, – сказал Арон Мардо. – Мы должны уходить. О случившемся нам доложат на месте.
Он и сам не мог понять, что могло рухнуть, да и никто не мог, потому что ни один эштарец не может себе представить падение Бога Войны, но тот рухнул, разбивая витражи, заливая храм осколками, разбиваясь на части и просто сминая жертвенную чашу, превращая хранилище клятв в кривой обломок металла.
– По первым данным погибло больше трехсот человек, среди них полсотни детей и два десятка женщин, – докладывал стражник Мэдину, занявшему трон. – Судя по состоянию раненых, завтра эти цифры вырастут вдвое.
Мужчина сообщил это без страха, хотя сложно было не заметить, что на щеках нового короля Эштара проступают жилы гнева. Принесших дурные вести Мэдин никогда не карал. Облегчения ему это не приносило, теперь же о нем даже мечтать не приходилось.
Мэдин смотрел на красный ковер, устилающий лестницу под его ногами, и думал, что дорога к трону все равно получается кровавой и выходило, что этой крови уже пролилось больше, чем того требовали древние традиции, а это, судя по всему, было лишь началом.
Осматривая придворных, собравшихся в тронном зале, он внимательно следил за ними и пытался понять, есть ли здесь хоть кто-то, готовый утаить правду. Если бы он такого нашел, то выставил бы его за дверь немедля, потому что сейчас ничего кроме правды Мэдин знать не хотел.