Когда я поднимаюсь наверх, вижу ее в постели, но она не спит. Рэйвен рисует круги фонариком на потолке и даже не смотрит в мою сторону, когда я вхожу.
Как только я запираю дверь, фонарик щелкает, и внезапно становится совсем темно.
Я мгновенно хмурюсь: она задернула шторы.
Ее глубокие вдохи и выдохи выдают ее, она делает все возможное, чтобы контролировать свой страх темноты.
Я снимаю обувь, сбрасываю джинсы и рубашку и забираюсь в постель к ней.
Я тянусь к ее фонарику, она отдает его, но говорит:
– Не включай.
– Почему нет?
– Потому что мне не хочется смотреть на твое лицо, когда ты мне лжешь.
Ах, черт.
Я просовываю руку под подушку и притягиваю ее к себе.
– Как насчет того, чтобы я тогда ничего не говорил, чтобы не пришлось лгать?
Она усмехается.
– Чувак, нет даже намека на неуверенность, как будто ты точно знаешь, что держать меня в темноте вот так будет лучше.
– Так и есть.
– Для кого, здоровяк?
Я молчу и слышу ее смех с ноткой горечи.
Она мотает головой на подушке:
– Разве мы уже не поняли, что скрывать что-то друг от друга – худший из вариантов?
Несколько минут мы не произносим ни слова, погруженные в свои мысли.
– Знаешь, что я поняла о страхе? – спрашивает наконец она, но не ждет ответа. – Он сдерживает нас, отнимает у нас силу. У тебя, здоровяк, никогда не было причин лгать мне, а теперь есть.
Я хмуро смотрю в темную комнату:
– И какова эта причина?
– Ты боишься, – просто говорит она, и мои мышцы напрягаются рядом с ней. Она вырывает фонарик у меня из рук и бросает его на пол. – И если есть что-то достаточно большое, чтобы напугать тебя… тогда это должно касаться меня.
Она поднимает взгляд, и теперь, когда мои глаза привыкли к темноте, я могу разглядеть очертания ее лица, заметить беспокойство, которое я почувствовал нутром, как только вошел в комнату.
– Я говорила тебе, – шепчет она, ее пальцы поднимаются, чтобы коснуться моих губ. – Я предупреждала тебя. Любовь? Она делает тебя слабым.
Я качаю головой, переворачиваюсь и забираюсь на нее сверху.
Ее ноги раздвигаются, и я устраиваюсь между ними. Я подношу свои губы к ее губам, провожу ладонью по ее бедрам, она приподнимает колено и упирается мне в грудную клетку.
– Ты все неправильно поняла, детка. Любовь к тебе не делает меня слабым. Она делает меня неудержимым. – Я прижимаюсь к ней бедрами, и ее руки обнимают меня, кончики пальцев скользят по моим лопаткам, когда она прижимает меня ближе. – Ничто и никто не сможет встать между мной и тобой. – Я провожу носом по ее подбородку. – Никто.
– Тот факт, что ты сказал именно эти слова, говорит о том, что кто-то все же попытается. – Она хватает меня за подбородок, возвращая мои глаза к своим. – Скажи мне, что делать.
– Отдавай мне все, что у тебя есть, всегда, – шепчу я, напирая, и ее голова вдавливается в подушку. – Сначала думай обо мне. Сначала приди ко мне. Приходи только ко мне. Сможешь это сделать?
На ее лице отражается беспокойство, но она шепчет:
– Да.
Я освобождаюсь от своих боксеров и отодвигаю ее стринги в сторону, кладя головку члена прямо напротив ее разгоряченной киски. Я толкаю кончик внутрь, и ее ноги подтягиваются, обвиваясь вокруг меня.
Ее ногти впиваются мне в спину, когда я вхожу в нее и делаю медленные, короткие толчки.
– Мэддок?
– Да? – Я опускаю голову рядом с ней, мои губы на ее плече.
– А что, если этого недостаточно?
– Того, что ты даешь, никогда не будет достаточно, Рэйвен. Я всегда буду хотеть большего. – Я слышу свой стон, когда она начинает двигать бедрами мне навстречу, умоляя меня сделать то, что, как она знает, могу только я. – Люби меня, детка, и вместе нас будет не остановить.
Из нее вырывается стон, и она толкает меня в грудь.
Я позволяю ей перевернуть меня и забраться сверху, но она не хочет так, она хочет почувствовать меня всего.
– Сядь, – требует она, удерживая меня внутри себя, но двигая ногами сзади.
Я делаю, как говорит моя малышка, и она скользит еще глубже вниз по моему члену, заставляя мои бедра сжиматься. Мои руки летят к ее заднице, толкая ее к себе, сжимая, раздвигая.
Ее голова откидывается назад, и мой рот опускается к ее горлу, когда она снимает рубашку и бросает ее куда-то назад.
Положив руки мне на плечи, она начинает скакать верхом, ее спина изгибается, ее движения совершенны.
Я наклоняюсь вперед, скольжу зубами по ее соскам, и она стонет, ее киска подергивается подо мной, и я рычу, больше не в силах себя контролировать.
Я держу ее на себе, приподнимаясь так, чтобы мои ноги были на полу, и сажусь с прямой спиной на кровати.
Она хрипло смеется, поднимая голову, одной рукой скользит вверх и обнимает мою шею сзади.
– Парень, я не из тех, кто слишком надолго готов отказаться от власти.
Я поднимаю ее маленькое тело, двигая ее так, как хочу, и ее ноги обвиваются вокруг меня, ее длинные черные волосы падают вокруг нее, грудь к груди, рот ко рту.
– Ты такая сексуальная, детка. Такая красивая.
Она ахает, когда я попадаю в то место, которое она любит, хватает меня крепче, ее губы прижимаются к моим.
Она смотрит мне в глаза.
– И такая твоя, – стонет она, ее язык быстро скользит между моими губами.
Я рычу, просовывая руку между ее ягодиц, надавливая средним пальцем и притягивая ее еще ближе.
Это был не вопрос, и да, это то, что я уже знаю – она моя, – но слышать, как она говорит это прямо сейчас, после нескольких гребаных дней, которые у нас были… Я готов кончить прямо сейчас.
– И все такое.
Я ускоряюсь, и она подтягивает ноги назад, чтобы встать на колени. Вот так, когда мои ноги на полу, а ее колени рядом со мной, наш секс становится диким, жестким и таким нужным для нас обоих, отчаянно желающих кончить, но сдерживающихся, еще не готовых отпустить.
Жесткие, влажные шлепки слышны по всей комнате, возможно, даже в коридоре, но мне наплевать.
Ее стоны становятся громче, мои стоны становятся глубже, и наконец ее зубы впиваются в мою нижнюю губу, и она начинает дрожать рядом со мной.
Я переворачиваю ее на спину, подтаскиваю ее киску к краю кровати и врезаюсь в нее, заставляя оргазм ударять сильнее, и ее ноги прижимаются к моим, крепко сжимаются, но я снова их развожу, и ее рука движется между ног.
Я позволяю ей ласкать себя, но только для того, чтобы я мог наблюдать, как я жестко кончаю в нее. Мои руки на ее бедрах, скорее всего, оставят синяки, но она не будет жаловаться.
Она хочет всего меня, как и я требую всю ее.
Она тянется ко мне, когда я наконец перестаю дрожать, поэтому я выхожу, забираюсь обратно на кровать и подтягиваю ее на подушках к себе.
Когда наше дыхание замедляется, она начинает водить пальцем по моей татуировке.
Я знаю, что ей любопытно, зачем я ее набил и что означают четыре переплетенные веревки, но ей придется спросить. И она спросит.
Я обнимаю ее, и она выдыхает.
Через несколько минут ее рука перестает двигаться, дыхание выравнивается, и я знаю, что она заснула в моих объятиях, где ей и место.
Вот тогда-то ко мне и приходят мысли, которых у меня не должно быть и которым я никогда бы не поддался, те, от которых меня мутит.
Те, о которых предупреждал нас отец.
Это было бы так чертовски просто.
Один звонок – это все, что потребуется… чтобы разрушить мир моего брата и спасти мой.
Меня гложет чувство вины, не давая мне спать всю ночь.