Глава 7
Страшная находка на свалке за Привозом. Что придумал Васька Черняк. Начало еврейского погрома
За рядами Фруктового пассажа и за дощатыми павильонами, построенными вплотную к бывшей Привозной площади, находилась одна точка, которую не удалось изменить за все прошедшие годы. Это место было чем-то вроде человеческой свалки, где собирались самые отпетые элементы Привоза. Люди валялись на земле среди мусора, сброшенного с подвод, да и под самими подводами, потому что совсем вплотную к этой своеобразной свалке располагалось единственное место на всем Привозе, где все еще можно было торговать с них. Места для торговли были там самыми дешевыми – из-за отвратительного соседства со свалкой, из-за вечной, ничем не перебиваемой вони и из-за тех, кто оккупировал эту грязную территорию. Это были последние очистки людской породы, вечный человеческий мусор в виде опустившихся пьяниц, бывших заключенных, ни к чему больше не способных, кроме как клянчить милостыню на рынках, инвалидов, больных чахоткой, спившихся биндюжников, постаревших уличных проституток – этого вечно пьяного отребья, пены человеческого мира, лишенного элементарной брезгливости и прочих человеческих чувств.
Все они спали на грудах мусора вперемешку с гниющими овощными отходами, тут же ели, отправляли физиологические потребности, пили вонючее пойло – паленую водку, купленную в забегаловке за углом, тут же рылись в сброшенных с подвод отходах, дрались за самые жирные куски, договаривались о преступлениях (подрезать кого-нибудь за бутылку водки, а за две – спалить дом) и обворовывали всех, кто проходил поблизости, в том числе и крестьян, торгующих совсем рядом с подвод.
Ни одна власть, бывшая в городе, не смогла уничтожить, очистить Привоз – эту человеческую клоаку. Это было самое вонючее место. И если забредал случайно на эту окраину приличный человек, то потом несколько часов подряд мучился от отвращения, от непреходящего чувства тошноты, не в силах проглотить ни куска пищи, ни сделать глотка воды – настолько сильными были пережитые эмоции.
Эти люди, опустившиеся на самое социальное дно, напоминали животных. И даже местные уголовники, члены уличных банд, брезговали принимать их в свои ряды, потому что, утратив все крупицы сознания и человеческого достоинства, они могли подвести в самый важный момент. Такое существо в рядах уличной банды в любой ситуации можно было считать неразорвавшейся бомбой, и ясно, что никакому главарю это не надо было.