6 мая, Тафия, Светлана
7.30 утра в Тафии, 5.30 в Истаиле, 2.30 в Рудлоге, 0.30 в Инляндии
Света проснулась оттого, что крошечная птаха-равновесник вылетела из своего домика-идола и теперь вовсю распевалась за окном. Духа Вей Ши оставил для защиты, но защищать пока было не от чего. Поэтому она приспособила его к хозяйству – и использовала в том числе как будильник.
Да и песни его с утра приносили умиротворение.
Она коснулась живота – уже пару недель его периодически потягивало, но добрый и внимательный врач-йеллоувинец из обустроенного Четом лазарета заверял ее, что все в порядке, что периодический тонус – это нормально.
– Постарайтесь как можно больше отдыхать и как можно меньше нервничать, удерживайте гармонию духа, госпожа, – сказал он на ломаном рудложском. Но она поняла: Тафия стала котлом, где смешались все нации, и местные, и беженцы, и приглашенные работники, и всем приходилось понимать всех. Благо, основы рудложского как языка международного общения проходили в школах всех стран.
Света потянулась к прикроватному столику и зачеркнула красным карандашом дату на календаре. Она так отмечала каждый день с тех пор, как ушел Четери.
Он отправился на свою войну почти месяц назад. Спустя неделю ушел высокомерный Вей Ши, которого Светлана одновременно жалела и побаивалась – но он с такой решимостью переступал через себя, чтобы развлечь ее, рассказывал истории про Чета и осведомлялся о здоровье, что она даже как-то привыкла к нему. И ей было грустно, когда он перестал приходить.
И пусть Чет твердо наказал Свете не плакать, а верить и ждать, по утрам все равно подступали слезы. Тогда она и звала крошечного равновесника: песня его несла спокойствие и веру, что все будет хорошо. Хотя Светлана, конечно, все равно иногда плакала. И ждала. Каждый день ждала.
Наступила тридцать третья неделя ее беременности, и вечерами она шептала молитвы Богине, чтобы Четери вернулся до рождения сына, чтобы был рядом, держал ее за руку и помогал в родах, чтобы сам взял малыша на руки и дал ему имя – потому что она понятия не имела, как его назвать, и перебирала десятки имен. Чем меньше оставалось времени до родов, тем больше Света нервничала и тем тоскливее вглядывалась по утрам, после пробуждения, и по вечерам, пока не отгорал закат, в небо – не покажется ли там силуэт мужа. Так она делала до вчерашнего дня, когда в Тафию вернулись драконы, освободившиеся из Драконьего пика. Теперь в этом не было смысла. В небе стало много крылатых – и каждый раз это оказывался не Четери.
Она чувствовала себя очень одинокой, несмотря на то что родные были рядом, а вокруг находилось много людей. Единственное, что ее спасало от уныния – дела. Она по-прежнему занималась дворцом, занималась и помощью новым жителям.
Тафию заполняли люди и драконы – последних, прилетевших вчера вечером, привел к Светлане управляющий Эри, заместитель Чета, и представил ее Владычицей Тафии. Драконы почтительно кланялись уважаемой супруге Мастера Клинков и Владыки Четерии и обещали помощь по первому зову, и как Светлана ни высматривала в их глазах намек на снисходительность или насмешку – не было его.
И она в очередной раз убедилась, как же велик авторитет Чета.
Она узнала, что удалось спасти почти всех драконов, которые были заключены в Драконьем пике – и ей очень хотелось, чтобы Четери знал про это. Потому что до отлета иногда он рассказывал ей о давней войне, о том, какими были Пески, о своем ученике Марке Лаурасе, который был ее и Матвея далеким прадедом по матерям, о том, как закрыли драконов в Драконьем пике. И в голосе его звучали печаль и боль.
Магистр Нефиди передал от Владычицы Ангелины во дворец Тафии чашу с камнями для связи с другими Белыми городами – этакую замену телефонной линии. До этого с Истаилом общались письмами – раз в неделю с попутными драконами прилетало письмо от Владыки Нории или Владычицы Ангелины, в котором они интересовались, как у Светланы дела, не нужно ли какой-то помощи. Она поначалу очень некомфортно себя чувствовала, когда отвечала, но затем стала подробно писать о делах в городе и о своих. Теперь, конечно, связь станет удобнее.
Света с любопытством рассмотрела чашу, провела сеанс связи с придворным магом в Истаиле – но про себя продолжила надеяться, что вскоре в Пески придет и большое электричество, а за ним – и телефонная связь, а чаши останутся прекрасными музейными экспонатами. Сейчас ей очень не хватало телефона – ведь тогда она могла бы каждый день звонить Матвею.
Он выходил из Зеркала примерно раз в неделю, рассказывал Свете о своих снах и о том, как там Четери, обнимал маму с сестренкой, оставался на ужин. И пару дней после она ходила, улыбаясь, но затем снова подступали тревога и слезы – и она начинала ждать следующего открытия Зеркала.
Родители и тетя старались ее отвлекать и развлекать, да и дел было много – но каждый вечер она шла спать, зная, что сейчас ее начнут одолевать тяжелые мысли. И старалась гнать их из головы, помня о словах Четери: «Не хорони меня заживо», – и ругала себя, что не выполняет его наказ ждать и не плакать. Потом она вспоминала, что у нее есть маленький защитник, капала ему из пузырька в рот душистое масло – и просила спеть колыбельную. И под эти песни засыпала легко и тихо, и снилось ей что-то светлое, доброе, иногда – вода, как тогда, когда она находилась в дреме на дне Белого моря и расслабленно следила за игрой новорожденных духов и серебристыми струями ключей, и ничего ее не беспокоило и не тревожило. И ребенок в животе тоже, казалось, слышал эти песни и успокаивался.
«Будут знаки», – говорил ей Чет, уходя. И она изо всех сил каждый день высматривала эти знаки – и не видела ничего, на что бы сердце сказало ей «это не просто так».
– У нас в Йеллоувине говорят, что отсутствие знаков – это тоже знак, – сказала ей массажистка Люй Кан, когда Света поделилась своими горестями во время массажа.
– А как узнать, не прохожу ли я мимо? – грустно поинтересовалась Света, которая во все это не слишком-то верила. – Может, они есть, но я просто не обращаю на них внимание?
– Знак – это что-то, на что нельзя не обратить внимание, – сказала массажистка уверенно, разминая Свете ступни. – Вот в тот день, когда ваш супруг, Владыка, предложил мне переехать в Тафию, с утра разбилась моя любимая чашка, которая до этого падала много раз и оставалась целой. Сестра посмотрела и сразу сказала, что это к переменам в жизни. Потому я и согласилась. Так что как увидите что-то, что выделяется из обыденности – это и есть знак.
Светлану по-прежнему тянуло к воде, особенно к проточной, и иногда она под присмотром слуг и родных спускалась к реке Неру, к тихой песчаной заводи, излюбленному месту детей, и купалась там – ей становилось спокойнее, словно воды, изошедшие из Белого моря, узнавали и ее и снимали тревогу, убирали боль в ногах и пояснице.
И во дворце вода как начала с первого дня играть с ней, так и продолжала, кланяясь струйками в фонтанах – и бережно поддерживая, когда Света плавала в бассейнах рядом с резвящимися духами. Она уже привыкла к крошечным полупрозрачным рыбкам и не пугалась их.
– Мне кажется, я сутками готова плескаться в воде, – сказала она Лери, дракону-виталисту, во время очередного осмотра. – Я, конечно, и раньше любила плавать, но не до такой же степени!
– Обычно наших дракониц тянет к воде, когда они беременны, Владычица, – ответил дракон с любопытством, – но тут может сказываться и то, что ты провела много времени в озере. Ты же знаешь, что твоя аура, – он взял ее за руку и прикрыл глаза, – содержит в несколько раз больше стихии Матушки, чем аура обычного человека? Еще чуть-чуть, и тебя можно было бы принять за младшую серенитскую аристократку. Вода к воде, да и хорошо это, Матушка дает силы беременным.
Света иногда наведывалась в оружейную, куда Четери перетащил часть оружия из своего старого дома, – ее вдруг стал завораживать блеск стали и неизвестных сплавов, запах старой кожи, дерева, структура белой кости (ибо были тут и тончайшие кинжалы из слоновьих бивней и рога носорога). Некоторые клинки шевелились в ножнах, закованные в цепи: Чет, когда водил сюда Светлану, говорил, что трогать их нельзя, это оружие с подсаженными духами, оно может ранить слабую руку.
Она не трогала – но ходила от одного к другому, всматривалась, – как бы она хотела знать, как тот или иной клинок попал к мужу! Тут она чувствовала себя ближе к нему. Да и сын в животе начинал барахтаться и щекотаться, стоило ей зайти в комнату, и она понимала, что ему нравится здесь находиться.
Один из ножей: с изогнутой рукоятью, в нарядных, украшенных сапфирами ножнах, – явно нравился сыну больше всего, потому что он замирал, когда она замирала напротив, и начинал пинаться, когда она уходила. В конце концов она утащила нож к себе, положила на подушку Чета и засыпала, касаясь его пальцами.
А кроме оружия сын любил кобылье молоко – Света, вспомнив, что сказал Чету шаман, вытащивший ее душу обратно в тело, как-то попросила найти для нее такое. Кобылье в Тафии оказалось найти куда легче, чем коровье – и когда она его попробовала, оно показалось ей очень специфичным – сладким и будто с немного меловым вкусом. Но сын после него колотил в живот пятками так, что сразу стало ясно – ему понравилось. И теперь Света на ночь выпивала по стакану парного молока, а затем успокаивалась с сыном под пение равновесника. И вспоминала прошедший день – не упустила ли она что-то, что могло бы стать знаком про Четери?
«А если не разберешься – шепни вопрос Матушке-воде», – сказал Четери на прощание. И Света ходила в тафийский Храм Всех Богов, тот самый, с мозаиками, который видела во снах. Но сероглазая богиня с чаячьими крыльями вместо рук лишь взирала со спокойной улыбкой и молчала в ответ на просьбы помочь узнать, что с Четом, и защитить его по возможности, и сделать так, чтобы роды прошли хорошо и с сыном все было в порядке, и чтобы война поскорее кончилась победой и все вернулись домой, и Чет тоже… В конце концов Светлана опять расплакалась и так и пошла обратно с красными глазами.
А на обратном пути она увидела, как маленькая птичка с красным хохолком, грозно крича, отгоняет от гнезда под крышей, где пищали птенцы, большого скорпиона. Она была мельче – но уворачивалась от страшного жала, а клюв ее бил без промаха, и скорпион шлепнулся на брусчатку и поспешно побежал прочь, прячась в чьем-то саду от Светиной охраны.
Можно было бы считать это знаком? Или ей просто хотелось его увидеть?
В другой раз, пойдя купаться к реке Неру, она увидела дом, весь увитый лозой с необычными белыми цветами. Это привлекало внимание, это выделялось – но если это и был знак, то о чем он был?
Правда, после этого в парке дворца выросла необычная роза, лепестки которой светились белым и перламутром, а стебли были чуть прозрачны и покрыты длинными шипами. Света, посмотрев на нее, не стала ее трогать, – хотя при приближении цветки повернулись к ней и раскрылись, – и другим запретила. А через пару часов дракон принес весточку от Владыки Нории – что это дух Песков, терновник, и его нужно подпаивать маслами и относиться с уважением.
Светлана каждый день думала, что уже привыкла к чудесам – и все равно происходило что-то, что заставляло ее удивляться.
А еще через день прямо на брусчатку у фонтана, где любил тренироваться Чет, упал израненный орел – видимо, подрался со своим собратом где-то в небесах. И пусть его быстро подобрал один из драконов и пообещал выходить, у Светы все равно случился ступор, который к вечеру вылился истерикой. Остановилась она только когда снова начало потягивать живот – и тогда снова пришел на помощь крошечный равновесник, заставивший поверить, что этот знак – не о Чете. Но с этого момента в сердце поселилась тревога, от которой она могла проснуться ночью, замереть в панике днем, пытаясь отдышаться, и врач-йеллоувинец, осматривая ее, качал головой и прописывал успокоительные травы, лекарства, снимающие тонус, плавание и долгие прогулки.
Спустя несколько дней после того, как Света посетила храм, с утра, когда она только проснулась и открывала занавески, на балкон опустилась огромная чайка. И не успела Светлана удивиться или испугаться, как та обернулась царицей Иппоталией. Похудевшей, коротко стриженой, в темно-фиолетовых одеждах – и с ласковой улыбкой на губах.
Это было настолько странно и неожиданно, что Света оцепенела и только головой потрясла, чтобы осознать, что ей не кажется.
– Даже царицы должны предупреждать о визитах, – проговорила Иппоталия понимающе, – но прости мне эту неожиданность, маленькая сестричка. Вчера вечером я пошла в море, и то ли вода шепнула мне, то ли самой мне подумалось, что нужно проверить, как ты тут. А я привыкла доверять своему чутью и слушать Матушку. Она любит Мастера, а я – вас обоих, тем более что при моем участии ты вернулась из Белого моря. Поэтому не стала откладывать и прямо с ночи призвала водяного коня и он привез меня по воде сюда, а уж от воды я сама прилетела.
Света чуть отмерла, жутко смущаясь, что стоит в обычной сорочке, неумытая, растрепанная.
– Я рада вас видеть, – сказала она неуверенно и тут же поняла: да, рада. – Но как же вы добрались? Неужели всю ночь летели? И не спали?
– Я не летела и прекрасно поспала, – улыбнулась царица. – Мой конь – быстрее ветра, а спина его мягче перины. Я давно так хорошо не высыпалась. А что говорить, погляди-ка сюда!
Она поманила ее на балкон, и, когда Света вышла, указала на реку и оглушительно, переливчато свистнула.
С деревьев и крыш домов сорвались стаи птиц – и тут же посреди реки поднялась башка и спина исполинского водяного коня. Спина у него была шире самого широкого дивана во дворце, грива струилась водяными потоками, а в длину даже видимая часть была больше пары кораблей, поставленных друг за другом.
Стоило замолкнуть эху от свиста, как конь ответил ржанием – из домов стали выглядывать испуганные люди – и опустился на дно реки.
– Видишь? – с улыбкой, какая бывает у людей, обожающих своих питомцев, спросила царица.
– Да, – согласилась Света, все еще чувствуя себя очень странно. – На таком можно и всю ночь проспать. Ваше величество… – она наконец-то сообразила, – вы ведь не откажетесь со мной позавтракать?
– Точно не откажусь, – ласково сказала царица. – Я люблю воду, но сыт ей не будешь, – и она улыбнулась. – Но дай же я посмотрю на тебя, – она, взяв Свету за плечи, оглядела ее.
Как бы неловко ни чувствовала себя Светлана, такое сердечное тепло шло от царицы, что она даже не попыталась отстраниться.
– Какой крепкий ребенок растет, – с удовольствием сказала Иппоталия. – Маленький совсем, а витальности уже столько, сколько и у иного взрослого нет. Но, – она нахмурилась, – вижу, кровь твоя насыщена горечью и страхом, и матка оттого раньше начала сокращаться, чем нужно. Что такое, маленькая сестричка? Неужто не веришь в своего мужчину?
И такое участие было в ее голосе, что Света не выдержала – и разрыдалась. А затем, всхлипывая и непонятно как оказавшись в объятьях царицы, рассказала ей про все – и про знаки, которые ей никак не даются, и про одиночество, и про страх, что Чет не вернется, и про то, что она не мыслит жизни без него.
– Бедная уставшая девочка, – сказала Иппоталия, когда Света, наконец, затихла. – Тебе бы быть всегда за его спиной, под его крылом, в любви и безопасности, быть всегда зависимой от него и наслаждаться этой зависимостью, потому что он не предаст и не обидит никогда. Я бы могла пообещать тебе, что он вернется, сказать то, что успокоит тебя на время, но это не залечит твою душу, а лишь отсрочит лечение. Да, он может не вернуться, Светлана. Пусть моя страна – это страна женщин, но я знаю точно, маленькая сестренка. Жена воина – это особая судьба. Если ты выбрала в мужья орла, ты выбрала и его полеты в поднебесье. Если ты выбрала в мужья воина, то ты выбрала и то, что он будет уходить, рисковать и, возможно, погибнет. И возможная смерть его – это часть твоей жизни. А, значит, ты должна знать, что будешь делать, если его не станет. А до этого – держать его дом и быть ему тем домом, ради которого ему хочется выжить. Быть здесь хозяйкой, быть больше, чем его супругой, милая, чтобы, если он не вернется, от тебя осталась ты, понимаешь?
Света покачала головой.
– Не знаю, как смогу жить без него, – прошептала она. – Это как жить без половины сердца.
– Как без всего сердца, маленькая сестричка, – тяжело ответила царица, и Света с болью осознала, что пока она боится потери, Иппоталия уже потеряла дочерей. – Мы теряем тех, кого любим, кто является нашей плотью и кровью или пророс в нее, что не разлепить. Жизнь такова. С каждой смертью мы умираем сами – но у жизни множество смыслов, и они-то и возрождают нас снова. Твой смысл, – она улыбнулась и коснулась Светиного живота, – скоро будет здесь. Но и помимо него оглядись, поищи другие. Мы не в силах предотвратить смерть, но в силах жить так, будто ее нет, а те, кто ушел – просто уехали далеко и не могут послать нам весточку иначе, как знаками. Но они вернутся. В других телах, в других жизнях, но вернутся.
Света покачала головой – так много в последнее время вокруг говорили о знаках.
– Как же разглядеть эти знаки? – спросила она.
И Иппоталия практически повторила то, что сказала ей массажистка Люй Кан:
– Просто смотреть в мир. Он наполнен ими, их нельзя не увидеть. И как только ты увидишь первый, ты начнешь их видеть везде.
Царица позавтракала со Светланой во дворе рядом с фонтаном – струйки воды брызгали так высоко и радостно, что создавали радугу. Затем неспешно, оберегая спутницу от утомления, прошлась со Светланой по Тафии, восторгаясь и радуясь, как ребенок, искупалась в Неру, показала, как прикармливать мелких духов. А затем на глазах собравшихся жителей Города-на-реке доплыла до своего водяного коня, встала на его спину, помахала Свете рукой и снова свистнула. Конь рванул влево, к океану, поднимая буруны, а Светлана осталась одна, в состоянии благодарности и недоумения. Неужели она, Света, стоит того, чтобы ради нее монаршая особа оставляла страну и приезжала, чтобы погладить ее по голове?
Царица словно сняла с нее покрывало тоски и страха – но неужели она прибыла только ради этого?
И только на пути во дворец, медленно переступая тяжелыми ногами по брусчатке, Света поняла, что это был ответ Синей богини на ее вопросы и просьбы. И звучал он примерно так: «Я не могу тебе ничего гарантировать, дочь моя, но я слышу тебя и хочу дать тебе утешение. Будь сильной и достойной своего мужа».
– Я буду, – пообещала Светлана шепотом.
До сегодняшнего утра она старательно исполняла это обещание. И когда расчесывала волосы под пение равновесника – была спокойной, и когда умывалась и переодевалась.
А потом в двери ее покоев постучали, и управляющий Эри сообщил, что по переговорной чаше из Истаила пришла тяжелая информация.
– В течение суток в Тафии откроется портал в Нижний мир, – сказал он. – Необходимо объявить эвакуацию. Вам, госпожа, нужно собираться – через полчаса вас с родными вывезут сначала в Истаил, а затем по необходимости в Рудлог или на Маль-Серену.
– Но что же будет с жителями? – растерянно спросила Света – она стояла посреди гостиной, опустив руки, и никак не могла сообразить, что нужно бежать, улетать. Живот каменел.
– Все будут оповещены о грядущем нападении, Владычица, – ответил Эри. – Все, кто сможет уйти своим ходом – должен уйти, а старых, детей и немощных вывезут драконы. Сюда летит большая стая. Тафия должна до вечера стать опустевшей.
Живот свело сильнее, и Света старательно задышала, слушая песню птахи и пытаясь успокоиться.
Затем прибежали родители и мама Матвея с сестренкой, взволнованные, расстроенные и испуганные – и начались хаотичные сборы.
В какой-то момент на их глазах мимо окон скользнули прозрачные побеги терновника – и не успела Света опомниться, как весь дворец оказался оплетен стражем Песков. А затем и вся Тафия.
Она выхватывала происходящее кусками: вот собранные вещи, вот быстрый завтрак, вот известие от Владычицы Ангелины, что нужно нести к терновнику весь жемчуг с сокровищницы, и раз Светлана – хозяйка города, то сокровищницу нужно открыть ей. Вот они все среди толпы дворцовой челяди стоят во дворе и ждут, пока выйдет и обернется виталист Лери, который должен был отнести их в Истаил.
Сердце стучало бешено – и успокаивал только кинжал Чета, который она сунула в сумку, да маленький идол, которого она сжимала в кармане, обещая себе, что обязательно попросит его спеть, когда долетят. А сейчас на это нет времени.
А затем по ногам потекло что-то горячее, и живот дернуло болью.
– Дочь? – нервно и недоверчиво спросил папа. – Это что, а? Это что?
Светлана пошатнулась, и ее подхватила мама, усадила на мозаичную лавку.
– Света, Света, – захлопотала она вокруг. – Света, да как же так? Срок-то еще не подошел. Надо лететь, Светочка! Ваня, беги во дворец, пусть зовут врача. А нам надо лететь, лететь! Она ж рожает!
От паники в материнском голосе собственный ужас отступил и вдруг стало все ясно и четко.
– Мам, вы летите, – попросила Светлана. – Я потом прилечу. За вами.
– Ну как мы тебя оставим? – рассердилась мать. – Надо лететь, Светочка. Ну хоть как-нибудь!
– А рожать мне на спине у дракона? – простонала Света. Живот схватило снова. – Летите, мам. Летите. Я не хочу волноваться в процессе еще и за вас.
– Никуда я не полечу, – отрезал папа с беспокойством. – Вон Лена с Машкой пусть летят. И ты, Тома. А я с дочкой останусь.
– Тогда и я никуда не полечу, – еще сердитей проговорила мама. Отец хотел что-то сказать, но привычно махнул рукой и побежал искать виталиста Лери. Дворцовая челядь, которая стояла тут же, обступила Свету, ахая. Была тут и массажистка Люй Кан с сестрой и племянником. Она, хмурясь, вытащила из сумки полотенце, помогла Светлане вытереть ноги, а затем подхватила ее под руку и неспешно повела вокруг фонтана.
– Я тоже останусь, – объяснила она весомо. – Господин Четери оказал нам милость, взяв сюда, как это я за его женой не пригляжу и массаж в родах вам не сделаю? Уж сколько с моим массажем женщин во дворце янтарных Ши рожало! А вы идите, идите, госпожа, когда идете, не так больно.
С другой стороны Свету под руку ревниво взяла мама. Света брела вокруг фонтана, наблюдая, как в небе туда-сюда мечутся драконы, опускаясь – это она уже не видела из-за стен, окружающих дворец, – меж оплетенных терновником домов Тафии, чтобы оповестить людей, что нужно уходить. Высоко в небе над тем местом, где стоял магический университет, меняя языки, светились слова: «Уходите из города! Здесь скоро будут иномиряне!».
– Господин Лери, – раздались взволнованные голоса: видимо, виталист вышел из дворца. – Госпожа рожает! Госпожа!
– Сейчас посмотрю, – отозвался дракон, который быстро шагал к фонтану в сопровождении раскрасневшегося отца. Подошел к Свете – она дышала старательно, как учила ее акушерка на встречах, но сердце билось так сильно, что ей казалось, она в обморок сейчас упадет.
Маленький равновесник выпорхнул из кармана, сел на плечо и что-то тихо заворковал – и она снова стала успокаиваться. Дракон, пройдя рукой по ее животу, одобрительно улыбнулся духу и, вновь усадив на скамью, просканировал уже тщательно.
– Шейка матки уже раскрылась наполовину, – проговорил он, – думаю, врач после осмотра подтвердит. Не больше двух-трех часов до потуг. Боюсь, до Истаила я не успею донести тебя, Владычица. Сейчас тебе нужнее в родильное отделение.
– С ребенком все в порядке? – всхлипнув, спросила Света.
– Готовится появиться в этот мир, – успокаивающе ответил Лери. – Все хорошо, Владычица. Да, он тороплив, но у нас даже пятьсот лет назад хорошо выхаживали таких детей. Все будет хорошо.
– А нельзя ее отправить в стазис? – вмешалась мама. – До Истаила донесем уж, а там родит! А можно и сразу в Рудлог отнести!
Дракон покачал головой.
– Стазис – это магическое воздействие, заставляющее ауру и все процессы организма остановиться, аура словно кристаллизуется, становится статичной. Однако аура рождающегося младенца нестабильна и слаба, и сложно предсказать, как на нее подействует мощное заклинание. Поэтому на беременных и новорожденных стазис применять не рекомендуется, если только не стоит вопрос жизни и смерти.
– А если портал откроется сейчас? – упорствовала мама.
– Мам, из Истаила передали, что он завтра должен открыться, – проговорила Света, переждав со стоном очередную схватку. – Но даже если сейчас… в стазис меня отправить и унести в Истаил всегда успеют. Я не готова рисковать ребенком. Лери, – она всхлипнула, – а что делать со слугами? – Равновесник щекотал перышками щеку и боль отпускала. – Они же должны были лететь со мной. Да и тетю с сестрой мне нужно вывести из города.
Дракон задумался. Свете он нравился – спокойный, терпеливый, с широким скуластым лицом и двумя косами по спине.
– Я отнесу тебя в родильное отделение, а затем вернусь за этими людьми и твоими родными. Высажу их в ближайшем поселении, оно совсем недалеко, у старого дома Владыки Четерии. Они смогут переждать там, пока я вернусь к тебе. А затем я заберу тебя и других родивших за это время, затем – их, и полетим в Истаил.
– В родильном отделении ведь остались врачи и виталисты? – тревожно осведомилась мама.
– Совершенно точно, – проговорил дракон. – Я только что оттуда. Женщины не выбирают, когда рожать, а врачи не уходят, пока нужна их помощь.
Светлану с величайшими предосторожностями посадили на обернувшегося Лери, и она, придерживая живот одной рукой и схватившись за шип гребня другой, закрыла глаза, когда дракон взлетал – движение сразу отдалось тянущей болью внутри.
Отец сидел позади, придерживая дочь, мама и Люй Кан – спереди.
Когда Света открыла глаза, она увидела внизу сверкающую на солнце, оплетенную терновником Тафию, по которой в сторону дорог на Йеллоувинь и Рудлог, в Эмираты и на Истаил текли пестрые человеческие реки. И пусть людей с высоты было не слышно, отчаяние и страх, гнавшие их, были ощутимы и здесь.
Здесь были и местные, и беженцы – только-только они нашли покой, как снова пришлось убегать. А если иномиряне захватят все, если всех победят, то куда тогда убегать? И что будет с ней и с ее сыном?
Она снова заплакала от страха и бессилия – где же ты, Четери? Если бы он был здесь, то она бы не боялась никаких иномирян. Он один бы победил всю армию и защитил и ее, и людей Тафии.
Но его здесь нет. И она обещала Богине быть сильной.
Она погладила живот и открыла глаза. Сейчас ей придется справляться самой несмотря на страх и растерянность.
Солнечные часы на одной из больших площадей показывали чуть больше девяти утра, когда дракон опустил ее во дворе одного из старых больших домов, перестроенных и оборудованных под родильное отделение госпиталя.
Врачи и виталисты действительно были на местах. В коридорах пахло лекарствами и мятой, у стены с изображением Синей – покровительницы женщин с младенцем на руках, – стояли плошки с эфирными маслами, бродили роженицы, держась за животы, а из палат доносились крики и плач новорожденных. Лери, сдав Светлану коллегам, улетел, пообещав вернуться через час-полтора. У входа остался дежурить дракон, который должен был бы подменить Лери, если он задержится.
Ее врач-йеллоувинец, осмотрев Свету и выведя изображение ребенка на медицинском ультразвуковом сканере, подтвердил открытие уже на шесть пальцев.
– Ребенок в норме для этого срока, – проговорил он, вторя виталисту Лери, – больше двух килограмм вес, сорок два сантиметра рост. Сердцебиение в норме. Для экстренного кесарева нет показаний. Не волнуйтесь, госпожа, – он сложил руки лодочкой, – родите такого малыша и не заметите. Чего же вы плачете, госпожа? Не волнуйтесь ни из-за чего, сейчас главное – родить. Боги нас не оставят.
Она замотала головой – слезы лились сами.
Свету, переодев в больничное, а родителей и массажистку – заставив пройти дезинфекцию и надеть халаты и шапочки, – отправили в предродовую палату. Там ее, вцепившуюся в идола-пташку и кинжал Чета, встретила личная акушерка.
Живот тянуло все сильнее, Светлана старательно дышала – так, как научила ее акушерка: вдох через нос, и долгий выдох «у-у-у-у-у» через рот на схватке с «распусканием» напряжения в животе. К ней каждые двадцать минут подходил виталист – проверять ребенка, влить в него, недоношенного, немного сил, поддержать и силы мамы. В одной из соседних палат кричала женщина, затем она замолчала на надрывном, страшном стоне – но раздалось мяуканье младенца. И снова раздались женские крики – уже с другой стороны.
Да и сама Света уже не сдерживала стонов – и сидела на мягком валике, раскачиваясь вперед-назад, опираясь на кровать, пока Люй Кан массировала ей спину. Свете становилось все больнее, и она, зацепившись взглядом за закрывший окна терновник, дышала, дышала, дышала, а время текло ужасающе медленно – час, полтора, два… и круговорот появления новой жизни, будничность этого действа, усталые лица врачей и обеспокоенные – родных, запах мяты и нежные песни равновесника почти ввели ее в транс, словно она наблюдала за собой со стороны.
В какой-то момент этой отстраненности ей показалось, что мир словно на несколько мгновений стал тусклее, словно в нем резко скакнуло вниз напряжение. А равновесник, замолкнув, на эти секунды стал совсем прозрачным, будто вот-вот и развеется – она так испугалась, что поскорее попросила маму накапать в рот пташке-идолу ароматических масел. Верный друг ее стал плотно-фиолетовым, с роскошным хохолком, и вновь запел.
Снова вернулся рваный, болезненный ритм схваток – все чаще, и чаще, и чаще, и снова мир сузился до дыхания и пропевания спазмов… она почти не слышала врачей и виталистов, как-то отвечая на их вопросы, и молилась только, чтобы это поскорее закончилось. А когда ее вдруг потянули вверх, она почти взвыла, чтобы ее не трогали.
– Нужно на кресло, госпожа, – проговорил рядом с ней голос виталиста Лери, – пора.
Было около одиннадцати, когда она, осторожно, чувствуя распирание внизу живота, шагала к креслу, вцепившись в виталиста до боли. Вдруг снаружи раздался далекий многоголосый визг. Роддом, как показалось Светлане, замер, затих, затаился от страха. Всего на секунду.
Она сбила дыхание, открыла рот – и закричала, сгибаясь и сильнее хватаясь за сопровождающего. И роддом следом снова наполнился криком рожающих и новорожденных.
Потому что женщины не выбирают, когда рожать. И дети появляются на свет даже когда рушится мир.
Настоятель и братия обители Триединого в Тафии все последние недели проводили в молитвах. Стихии слабели, стихиям нужна была помощь обычных людей – и в обители на службы вставали множество горожан и беженцев, выпевая славословия вместе с монахами и послушниками.
Настоятель Оджи за последние дни ощутил и волну слома стихий, которая прошла над Тафией – и потом стало известно о смерти Хань Ши, – и то, как кто-то незримый, вечно уравновешенный и спокойный, окутал Туру своей силой, выравнивая провалы энергий, укрепляя обмелевшие русла стихийных рек и распределяя их по планете. И потому в обители Триединого, помимо основного молитвенного правила всем богам, выполнялись еще два. Одно – Черному, который должен был вернуться на Туру, чтобы спасти ее. Второе – Желтому, который должен был удержать планету от разрушения до возвращения брата.
А сам настоятель, проведя все положенные службы, творил и личную молитву Триединому, чтобы он не оставил Туру без помощи. Так делали все настоятели обителей двух материков.
Следил настоятель и за странным метеоритом, закопанным принцем-послушником под деревом в монастыре, записывая наблюдения в книжечку. Стихии над камнем иногда начинали едва заметно закручиваться, но под влиянием молитв успокаивались. Однако после смерти Хань Ши с каждым днем все активнее вел себя камень – а этим утром и вовсе взорвался силой, так яростно закрутились вокруг него потоки. Словно в мире случилось что-то еще, словно еще один из поддерживающих Туру столпов пропал.
И когда вскоре после этого пришла весть, что «метеорит» и есть ключ к порталу в Нижний мир, что именно здесь начнется выход очередной армии иномирян, настоятель Оджи почти не удивился.
Когда за братией в укутанную терновником обитель прилетели драконы – все, и монахи, и простые послушники, в несколько кругов стояли вокруг цветущей вишни и читали молитвы Желтому, смиряя яростно расширяющийся над камнем стихийный водоворот.
– Мы останемся тут, пока сможем сдерживать его. Пока обитель стоит, – сказал настоятель спасателям. – Нужно дать время людям покинуть Тафию.
Его слово не стали оспаривать. А когда драконы уже поднялись в воздух, монахи со страхом почувствовали, как скакнуло напряжение стихии – и сквозь небольшие оконца в терновнике увидели, как крылатые ящеры обратились в людей и полетели вниз, к оплетенным духом-защитником крышам Города-на-реке.
Настоятель Оджи не успел даже воздеть руки – как ощутил уже привычно тонкое вмешательство бога равновесия.
Желтый выровнял баланс так быстро, что драконы успели обернуться обратно и вновь поднялись в воздух. Слава богам, что на спинах у них в тот момент никого не было.
Но стало очевидно, что уходить всем придется на своих ногах – ведь никто не знал, когда напряжение стихий снова упадет.
Около 4.30 по Рудлогу, 2.30 по Инляндии, 7.30 в Истаиле
Матвей Ситников проснулся оттого, что ему стало невыносимо жарко. Он не мог лежать – на грудь словно давила чугунная плита, и потому сел на койке, обхватив голову руками и тяжело дыша.
Вокруг спали измотанные защитой хутора бойцы. Матвей несколько мгновений тупо искал взглядом Димку. Пока не вспомнил, что он сейчас в лазарете.
Не хватало воздуха. Он сглотнул сухим ртом, попытался подняться и тут же рухнул обратно на кровать. Все бы отдал, чтобы выйти наружу. Наверх. В прохладу. Подышать.
В гудящей голове мелькали обрывки только что увиденного сна – какие-то мгновения, несколько кадров, пара фраз, но из-за жара Матвей не соображал ничего.
Он попытался сосредоточиться. Не вышло. С телом творилось что-то невообразимое. Непонятное.
Сердце болело и колотилось так гулко и быстро, что заломило в висках. Во рту стоял привкус крови – а жар все усиливался, пока ему не стало казаться, что по жилам течет жидкий огонь.
Он привычно попробовал излечить себя, с трудом вспомнив, что вообще это умеет, – но пальцы словно поймали воздух, и не почувствовал он привычных струн стихий, и виты своей не почувствовал. Он словно оглох и ослеп. Выгорел? Выгорел!
От последнего усилия его затрясло, сердце зашлось на грани возможного, голова раскалывалась так, что из глаз потекли слезы… мышцы по всему телу свело до потери чувствительности. Матвей понял, что сейчас умрет – и открыл рот, чтобы позвать на помощь, но лишь замычал. Попробовал снова встать – и рухнул на пол, изгибаясь в судорогах.
Ситников очнулся на полу, от которого тянуло блаженным холодом. Он наслаждался этим чувством, пока не понял, что сейчас у него ничего не болит. И кожу покалывает так, будто…
Он с трудом поднял руку с вздутыми, почерневшими от нагрузок венами и щелкнул пальцами. Над ними заполыхал огонек, и Ситников выругался.
Его резерв совершенно восстановился.
Матвей мотнул головой, с трудом поднимаясь. Схватил флягу, лежавшую у кого-то на тумбе, выхлебал всю воду.
Спасибо, конечно, красным королям и прадеду Марку Лаурасу. Но где б узнать все же, что он такое и что ему от себя ждать?
Он оглянулся в поисках еще чьей-нибудь фляги – потом наберет сослуживцу воды – и замер. Он вспомнил, что ему приснилось, и после секундного ступора метнулся к выходу. Нужно было найти телефон и связаться с Александром Даниловичем.
5.00 по Иоаннесбургу, 3.00 Блакория
Александр вернулся на южную базу боевых магов сразу после того, как убедился, что с Катериной все в порядке. Насколько вообще то, что произошло с ней и с бойцами, оборонявшими хутор, можно было назвать «в порядке».
Он с большим уважением и сожалением вспомнил Дорофею Ивановну, подавил тлеющее чувство вины перед Катериной и девочками, и направился к связистам. Нужно было бы лечь спать, чтобы хоть немного восстановиться, но у связистов его ждали новые данные. Радиограмма из Зеленого крыла о том, что следующий портал откроется в Тафии ориентировочно седьмого мая – по предсказанию погибшего Хань Ши. Сообщение от ушедшего спать Алмаза – что, пока Александр уходил на хутор, они с Чернышом общались с королевой Василиной и он попытался убедить ее передать сестре, что нельзя препятствовать открытию Тафийского портала до выхода Жреца. Донесения разведчиков, наблюдающих за порталом под Мальвой, к которому только что была вылазка: иномиряне оперативно выстраивали новую линию обороны, жгли тела – опасались перерождения в нежить, сейчас это происходило за какие-то дни. А вот подкрепление из Нижнего мира к ним вышло удивительно небольшое – не больше сотни тха-охонгов, примерно столько же раньяров, около тысячи наемников.
Александр запросил данные военной разведки. И через несколько минут держал в руках краткую выжимку из допросов пленных. По ним выходило, что внизу еще остается целая армия: около сорока тысяч солдат и более полутора тысяч каждого вида инсектоидов ждут сигнала на выход, и по несколько тысяч наемников охраняют каждый портал с той стороны.
– То есть иномиряне в состоянии вывести сюда большое количество войск, которые смогли бы долго удерживать этот портал, – подтвердил Александру дежурный аналитик из главного штаба. – И не делают они этого, очевидно, по той же причине, почему и решились ослабить охрану портала, уведя войска к Иоаннесбургу.
– Они уверены, что боги Нижнего мира выйдут так скоро, что даже имеющихся малых сил хватит, чтобы до тех пор отбивать наши атаки, – подытожил Александр. – А после нас просто сомнут.
После разговора с аналитиком он отправился в кабинет.
Голова была слегка гулкой, но на препаратах Тротта он и трое суток мог бы не спать без ущерба организму. Но лучше бы было, конечно, все же прикорнуть хотя бы часок, как это сделали Черныш с Алмазом и вернувшиеся бойцы. Драконы тоже залегли отдохнуть до побудки. И только в связной, патрульной и в лазарете, где все еще латали раненых, горел свет.
Александр устало потер переносицу.
Как же неудачно пришлось геройствовать Ситникову – и теперь, без информации из его снов, меньше возможности принять адекватное решение. Последний доклад от Матвея, полученный вчерашним утром, был краток:
«Они идут по берегу реки вдоль равнины с лагерем иномирян. Лагерь слева, справа река, а за ней – обрыв, и над ним горит лес. Затем я видел, как они лежат в какой-то грязи, все живы. Портала не видел. Алину не слышал. В темноте надпись на рубахе Четери не разобрал».
Алекс снова потер переносицу и, дойдя до кабинета, вколол себе еще один максов тоник. Пусть через несколько дней пойдет ломка и отходняк, если уж и сам Александр, и Тура доживут до этого – ломку он точно переживет.
Александр наизусть выучил нарисованные пленными карты равнины с порталами, расположенной в Нижнем мире. Там было несколько рек, идущих от трех сопок, и совместно с Ситниковым удалось определить, что путники идут вдоль крайней левой реки, если стоять лицом к сопкам. Но как понять, сколько Максу, Четери и принцессе осталось до портала? Если по всем прикидкам они уже несколько дней как должны были дойти до него?
Как действовать в этих условиях? Ведь вполне возможно, что они уже дошли и ждут обещанного Александром прорыва и сигнала, а он не знает об этом из-за состояния Ситникова? А если Алмаз прав, и Жрец не может выйти, пока не открыт последний портал? Что делать, ждать до утра, проснется студент или нет, и уповать на то, что проснется и сможет дать информацию? А если не проснется? Атаковать портал сегодня, чтобы окончательно зачистить пространство вокруг него, и спускаться в Нижний мир? Или ждать, пока не будет получен точный сигнал? А есть ли время ждать – если последний портал по предсказанию Хань Ши откроется не позже, чем завтра?
Или все же вызывать утром Мартина и Демьяна Бермонта с его отрядом берманов и сразу пробиваться в Нижний мир, пока иномиряне все же не решили подтащить к охране портала всю армию? А уже внизу ориентироваться на то, куда укажет ученик Четери – если путники идут вдоль реки, можно будет по вектору высчитать расстояние до них.
А если они слишком далеко и не смогут пойти на прорыв, то что делать? Убить снизу столько инсектоидов, сколько возможно, и нырнуть обратно в портал до того, как обнулятся накопители? И попробовать еще раз нырнуть вниз через несколько часов подзарядки?
– Да, – пробормотал Александр, – это самое разумное.
Он получил полную свободу принятия решений от генералитета и обязан был только ставить в известность командование о планируемых операциях. И можно было бы отдать информацию на откуп военным аналитикам, или посоветоваться и с Алмазом с Чернышом – голова у заклятого друга Деда соображала отлично, – можно было позвонить Тандаджи как хорошему логику, или дернуть на мозговой штурм Мартина и Вики, как в старые добрые времена.
Но у каждого своя сфера ответственности, и здесь в конечном счете решение принимать ему.
Значит, решено. Сейчас несколько часов сна. Часов в девять утра свяжется с Мартином, чтобы подготовил перенос Бермонта и его отряда сюда – и около полудня пойдут в новую атаку.
Александр наконец-то отправился спать, но стоило ему только наклониться над раковиной и плеснуть себе воды в лицо, чтобы умыться перед сном, как в дверь постучали.
– Полковник, срочно вызывают на связь из Зеленого крыла, – доложил связист.
– Слушаю, – через десяток секунд Александр поднял трубку в комнате связи. На той стороне был Тандаджи.
– Александр Данилович, – сказал он тем суховатым тоном, который бывает у очень уставших и поэтому берегущих свои силы людей, – Ситников очнулся. Ее величеству уже доложено о том, что он говорит, она подтверждает ваш карт-бланш на любые действия. Связист сейчас соединит вас.
В трубке раздалось скрежетание, шуршание, и наконец неуверенный голос Ситникова позвал:
– Александр Данилович?
Говорил он как тяжелобольной, но то, что он вообще очнулся этой ночью, было чудом, а такая скорость восстановления – совершенно нереальной.
– Да, Матвей, – отозвался Свидерский.
– Я только что ув…увидел обрывок, – глухо, с трудом выговаривая слова, сказал Ситников. – Я видел, как Тротт ле… лечит дракона Четери. А потом как… Алина наб…набирает воду в реке, а напротив нее, через реку, – враги и пор…портал. И я слышал, как она гов…говорит: «Матвей, мы дошли, дошли». Они дошли, Алекс…Александр Данилович. Дош…дошли!
– Спасибо, Матвей.
– Выта… вытащите их, Александр Данилович.
– Сейчас этим и займемся. А тебе надо восстанавливаться.
– Да я-то что, – прогудел Ситников. – Я вос…восстановлюсь. Я с каждой минутой лучше себя чувствую, Александр Данилович. Жар…жарко только очень. Вы, пож…пожалуйста, вытащите их.
«Значит, дошли, – думал Алекс, вкалывая себе еще один Максов тоник. В ушах противно звенело. – Наконец-то. Наконец-то!»
Он тронул сигналку Марта – раз, другой, – и через минуту та завибрировала в ответ. Тогда только Алекс создал небольшое Зеркало для переговоров.
– И что, – раздался из тьмы ворчливый голос Мартина, – небось спасать мир надо? В три часа ночи?
– Как ты угадал? – насмешливо ответил Алекс, чувствуя, как от привычного ерничания друга легче становится на душе. – Если поторопишься, то уже сегодня сможешь излить все накопленные шуточки на Малыша.
– Ради этого стоило просыпаться, – фыркнул барон. Зажег Светлячок – в его свете лицо Марта показалось зловещим. – Сколько у нас времени на сборы и переход к тебе?
Алекс посмотрел на часы – пять утра.
– Час тридцать, – сказал он. – Мои сейчас все спят, восстанавливаются. Побудку объявлю через полтора часа. Вы как раз придете, обсудим с Бермонтом тактику и вперед.
– Так точно, – буркнул Март. – Я пошел будить короля. Жди нас. И не вздумай…
– … привлекать Вики? – закончил за него Алекс.
Барон махнул рукой «все ты понимаешь правильно» и погасил Зеркало. А Александр, помотав гулкой головой, по радиосвязи приказал дежурному разбудить его через час пятнадцать минут и лег спать, выпив молока и активировав сразу несколько накопителей.
По опыту он знал, что даже пятнадцать минут сна стократ лучше, чем его отсутствие.