Евгения Гавриловна никуда больше не ушла – очевидно, ее работа на сегодня была закончена, или она специально отпросилась пораньше, чтобы проконтролировать незваную гостью. Так или иначе, Валя не стала спрашивать тетку о причине ее возвращении домой посреди бела дня просто потому, что ей не хотелось лишний раз заговаривать с ней.
Она еще немного посидела в квартире перед включенным в половинную громкость телевизором, послушала сногсшибательные заявления Петруши, потом потихоньку вышла и, разыскав поблизости почту, позвонила в Ульяновск.
Матери дома не оказалось, трубку взяла одна из младших близняшек, семилетняя Маринка. Услышав голос сестры, она радостно завопила:
– Але, Валь, это ты? А мы по тебе скучаем! Ирка тебе письмо написала, завтра утром отправит.
– Ладно, пускай отправляет, – милостиво разрешила Валя и осторожно поинтересовалась: – Родители еще не пришли?
– Папка дома, – охотно ответила Маринка, – он и не уходил никуда, с утра поддатый лежит. А мамка на огород поехала, обещала завтра к вечеру вернуться.
Такой семейный расклад был для Вали вполне привычным, и она, удовлетворенно кивнув, строго приказала Маринке:
– Мама приедет, передашь ей, что я звонила. У меня все хорошо, с жильем проблем нет, и на работу я уже устроилась.
– Жвачки пришлешь? – тут же деловито осведомилась сестренка.
– Пришлю, когда денег заработаю. Ты смотри, не забудь передать, а то знаю я вас!
– Не забуду, – горячо заверила Маринка и прибавила с нежностью: – Я тебя целую.
– И я тебя. – Валя проглотила невесть откуда взявшийся в горле противный комок и, повесив трубку, оглянулась.
Вокруг был народ, чужие, равнодушные люди дожидались своей очереди к автоматам, сидя за столами, заполняли почтовые бланки, разговаривали, читали газеты. Никому не было дела до одинокой приезжей девчонки, и если бы в это мгновение Валя вдруг провалилась сквозь землю, никто бы этого даже не заметил.
Ей стало ужасно тоскливо, как не было, когда она покидала Ульяновск. Отчетливо вспомнилось лицо матери, всегда доброе, спокойное, с едва заметными морщинками в уголках глаз, натруженные, но все равно мягкие и ласковые руки, голос, грудной и певучий. В молодости Нина была знатной певуньей, и до сих пор в праздники, слегка захмелев, она дивным контральто выводила грустные, задушевные мелодии любимых застольных песен.
Валя вздохнула, прогоняя видение, вышла из кабинки и вернулась домой.
Так незаметно подкрался вечер. Ровно в девять Евгения Гавриловна расстелила диван, а Вале достала с антресолей раскладушку, ватный матрас и выдала стопку свежего, но старенького белья.
– Стели и ложись, – тоном, не терпящим возражений, велела она.
– Рано еще, – попробовала побороться за свои права Валя. – Мы дома до десяти не спим.
– Это дома, – брюзгливо парировала тетка, – а здесь я всему голова. Как скажу, так и будет.
Ничего не оставалось, как подчиниться этому наглому диктату. Валя поставила раскладушку у шкафа, положила на нее матрас, покрыла его простыней. Не успела она вдеть подушку в наволочку, как Евгения Гавриловна потушила верхний свет, оставив гореть лишь тусклый ночничок в форме китайского фонарика.
– Нечего возиться, – объяснила она свои действия, – подъем завтра в шесть тридцать. Доброй ночи. – С этими словами тетка, кряхтя, забралась на диван, натянула на голову одеяло и буквально через секунду захрапела, мерно и громко.
Валя в темноте достелила кровать, потом тихонько, на цыпочках вышла из комнаты и пробралась в ванную. Стоя под душем, она думала о завтрашнем дне. Интересно, какие там, в отделе, девчонки? Нормальные или стервы? Тетка сказала, что в универсаме работает полно приезжих, стало быть, к Вале должны отнестись по-свойски, без зазнайства и пренебрежения. Наверняка и подружка вскорости заведется, будет с кем развлекаться по выходным.
Валя с сожалением вспомнила своих ульяновских школьных подруг, разлетевшихся за лето кто куда. Одна из них, Машка Булыкина, умудрилась поступить в Москве в институт экономики и управления. Нужно будет как-нибудь наведаться к ней в общежитие, да только у Машки, поди, теперь мало времени найдется для старых друзей.
Размышляя подобным образом, Валя закончила мыться, накрепко завернула оба крана, тщательно вытерла маленькую лужицу на полу, набрызганную неисправным шлангом, и, вернувшись в комнату, нырнула в постель.
Сон долго не шел. Перед глазами все мелькали шумные столичные улицы, шикарные иномарки, красочные вывески, отремонтированные фасады домов, раскованные, модно и дорого одетые люди.
Чтобы отвлечься и победить возбуждение, Валя попробовала считать про себя: медленно, ритмично, через равные промежутки времени. Она досчитала до двухсот тридцати пяти и наконец уснула крепко, без сновидений, уютно свернувшись на низенькой скрипучей раскладушке под ветхим шерстяным одеялом.