Сижу в комнате, дожидаюсь Потоцкого. Черчу план особняка и составляю план ремонта дома и двора, в котором я сейчас живу. Раз уж мне придётся, скоро сюда возвращаться, то пусть отремонтируют. Жить в таких спартанских условиях, я совсем не желаю. Как и мериться с этим бардаком вокруг дома. Сами развели, вот пусть сами и исправляют.
– Доброе утро Александр Александрович, едем? – это мы должны поехать за билетами на поезд до Берлина. Там я уже пересяду на другой поезд уже до Парижа. – О! А вы, куда едете с чемоданом?
– Нет, не я. Чемодан передали вам. Ну, не с рюкзаком же вам ехать в Европу.
Небольшой чемодан так себе, ничего хорошего, хотя и не сильно потасканный. Вот же хитрецы, оценили мой рюкзак[1]. Сейчас ничего подобного пока я находился в СССР, не видел. Так разные самодельные поделки, неуклюжие и невзрачные. Хотя надо признаться, что не сильно я тут, что и видел. Основной поток информации мне приходит из газет и журналов и коротких поездок.
– Вот спасибо за заботу – только и осталось произнести мне.
– Я и билеты вам купил, так что ехать никуда и не надо. Продукты вам тоже привезут к поезду.
– Надеюсь, хоть всё соответствуют моему положению? – ну хоть тут может, проявили уважение.
– Не беспокойтесь. Всё лучшего качества. У меня к вам просьба мистер Сакис, оставьте тут ваш пистолет, незачем вам его везти через границу.
– Та-ак. Вы, похоже, мои вещи проверяли? – немного нейтрально сказал, хотя самого «душила» злоба. Вот мне так дураку и надо. «Варежку» раскрыл. Забыл, с кем дело имею.
– Не обижайтесь мистер Сакис. Вы должны нас понять. Вы встречались с начальниками и руководителями партии.
– Раз та-ак. Тогда вам будет «наказание». Я тут составил план ремонта здания. Месяца через два-три я, наверное, вернусь. Я не желаю жить в таких кошмарных условиях, да ещё вашей осенью. Я понимаю, что это дорого. Поэтому я оставляю вам некоторые свои вещи на обмен и оставшиеся ссесеровские деньги – если я в начале знакомства коверкал слова, то сейчас почти говорил чисто. Но построение речи и обороты 21 века, далеко отличались от начала 20 века. Так что всегда можно было понять, что я иностранец, плюс моя восточная внешность.
– Ого, и камин? Крышу перекрыть черепицей. Я не знаю смогу ли найти таких мастеров. Да вы тут на целый год работы написали – удивился Потоцкий.
– А вы постарайтесь. Вон у вас, сколько разных безработных.
– Ну, тогда и у нас к вам есть просьба. Привезите нам десять бельгийских браунингов и патронов побольше. Мы за них заплатим. А мы тогда дом мебелью и хорошей посудой ещё обставим.
– Договорились. Но вот что именно браунинги… я не обещаю. Но какие-нибудь хорошие пистолеты привезу.
– Тогда уж лучше пять Маузеров – с придыханием Потоцкий.
Нуда, нуда как же. Это же мечта любого коммуниста иметь свой личный Маузер. Правда мода на кожаные куртки сейчас немного схлынула, судя по газетам.
– Не обещаю, но если получится, привезу.
Дальше я просто переложил все свои вещи в чемодан, оставив самый минимум. Всё равно надо будет покупать нормальные вещи и хорошего качества. Оставшиеся вещи сложил в рюкзак. Пересмотрел саквояж с медициной, это сейчас самое дорогое. Достал мазь для ран, бинты, два куска оливкового мыла и переложил в чемодан. Поставил саквояж и рюкзак перед Потоцким.
– Знаете, что это такое? – складываю отдельно свою куфию[2] в виде платка с кисточками.
– М-м. Какой-то платок – наморщил лоб Потоцкий.
– Это куфия. Передайте её и мой пистолет Беретту Ворошилову и скажите что это от меня ему подарок. Пусть внимательно всё посмотрит.
– И всё?
– А вот я приеду и спрошу, всё или не всё. Так и передайте…
Дорога до Берлина, в купе с Самиром, запомнилась как долгая, скучная и неприятная. Ещё, наглостью польских таможенников, с которыми я «чуть не сцепился». Из-за этого я даже не выходил на перрон Варшавы. Вокруг всё интересно было разве что Самиру. Он на всё смотрел с широко открытым ртом и донимал меня разными вопросами. Сильно я его не баловал, но и зазря не терроризировал. Парень он был старательный. Правда, немного необученный и чуть неряшливый, теряясь по пустякам в новых условиях. Но это у него потихоньку проходило, да ещё с моей требовательностью. Большое внимание я уделял гигиене и чистоте. Медицина сейчас тут ещё «очень хромает на оби ноги», надо быть очень осторожным. Видно, что капитан судна не особо требовал чистоту с экипажа. А может просто и не хотел, как теперь ответит…из Сибири.
Разозлили гаденько-вежливые улыбки немецких таможенников, которые допытывались кто мне Самир и зачем мне малолетний слуга. Но не кричать же, что других слуг мне взять было негде. Но с этим надо что-то делать. Такие намёки я долго не выдержу и точно кому-то заеду между глаз. Да и с женщинами надо что-то решать, во всех смыслах этого слова.
Большую часть время я тратил на вспоминание событий этого времени и делал себе разные законспирированные заметки. Всего-то сразу и не упомнишь, а события развиваются очень бурно.
Рано утром прибыли на великолепный Анхальтский вокзал[3]. Его украшали очень красивые бронзовые фигуры «Дня» и «Ночи» скульптора Л. Бруно.
Стоило выйти на перрон, как какое-то радостное и теплое чувство тут же возникло в груди. Во мне опять проснулась частичка души Сакиса. Время учебы для него тут в Германии, а теперь и меня не прошло даром, оставив «тёплый след» в нашей общей душе.
Я сразу же сел на ближайшую лавку любуясь видом, а рядом примостился ничего не понимающий Самир.
«Ну чего ты поперся к этим русским жидам. Давай лучше будем работать для Германии, договоримся и тут. Смотри как тут хорошо и красиво – как будто возник в моей голове Сакис». И две половинки головы начали вести диалог между собой. Шизофрения какая-то, честное слово.
«Не договоримся. Понимаешь малыш, мы с тобой везде и для всех чужие. Мы можем работать только на себя и для себя. А тут в Германии через несколько лет начнётся такой террор, что только держись. Будут уничтожать всё не немецкое. А с евреями я с тобой не согласен. Подонки, есть в любой нации… и у греков их не меньше. Иначе-бы не выгнали твою тётю Аспасию Манос из страны без ничего. Революции всегда взбаламучивают суть общества, взбалтывая самую грязную муть со дна. А на счёт русских евреев…почему все эти Романовы, Нарышкины, Юсуповы и другие «господа» бросили свою страну, собрали манатки и убежали. Не стали же защищать свою Родину, в которой столетиями правили их предки. Скажи, почему? А если ты мне веришь, то евреи помогут создать великую страну… и их вклад будет значительным».
«Вот только кровь они льют рекой. Не задумываясь ни о чём и без всякой жалости».
«Просвещённые французы 130 лет назад пролили крови не меньше в свою революцию. Немцам ещё предстоит, ну а русские …страна большая, народу много…ума и образованных людей очень мало. Но и выбора у нас с тобой… и нет. Другие нам не помогут, а только обманут. А Греции и грекам тогда вообще ничего не светит».
«Поступай, как считаешь нужным. Ты…, наверное, лучше знаешь».
Наконец уладив внутренний конфликт между двух половин себя, я направился к отелю Excelsior, располагавшегося напротив вокзала. Пошли по специально построенному подземному переходу, через который можно с вокзала попасть прямо в отель.
В отеле, сначала уточнил расписание на Париж, и только потом снял полулюкс. Тут же в отели поменял 100 фунтов. Быстро помылись и отправились по ближайшим магазинам. Появляться перед тётей Аспасией ни я, ни Сакис в таком «бомжатском» виде не желали. Но сначала зашли в парикмахерскую и привели себя в порядок, потом большую часть дня ходили, покупая и примеряя мне и Самиру одежду и всякую мелочь. Пообедали в небольшой кнайпе, знаменитыми сосисками с капустой. Если сосиски были хороши, то тушёная капуста ни мне, ни Самиру не понравилась. Кофе со сладкой сдобой заменили нам десерт. Знаменитых кебабниц будущего с медленно вращающегося вертикальными шампурами с мясом, я что-то тут не заметил. Может, их сейчас ещё нет? Уставшие, но довольные, а я ели тянул пакеты с едой с магазина, в который мы зашли напоследок, отправились в отель. Мне ещё надо успеть проверить, как подшили костюм, который должны доставить в номер, как и другие, купленные мной вещи…
Через три с половиной дня я одел щёгольскую шляпу в вагоне, и сошёл на перрон Gare de Nordе[4], Мы же приехали через Бельгию, потом Лилль и вот теперь Париж. Сразу в глаза заметили различие между Германией и Францией. В Париже почти такая же не ухоженность, как и в Москве.
Взяв такси, водитель которого согласился принять немецкие марки, попросил отвезти в отель класса sofitel, рядом с Министерством иностранных дел Франции на набережной Кэ д, Орсе. На соседней улочке с набережной находился отель d`Eustache. На первом бар-кафе-ресторан, на втором и третьем этаже номера отеля. Снял в гостинице двухкомнатный номер на третьем этаже, заплатив 10 фунтов. Цена меня неприятно удивила. Оставив вещи, пошли искать обменный пункт, где я поменял фунты 1 к 250 франков. Инфляция, однако. Затем пообедали. Следующие полтора дня я провёл в национальной библиотеке на улице Ришелье, изучая события и делая пометку, а некоторые статьи даже выписал дословно.
– Вот же твою м… – выругался я, прочитав февральские, мартовские и апрельские номера газет, и делая пометки. В феврале 1927 года полиция решила нанести решающий удар по советской разведке во Франции. Она арестовала около 100 человек, в том числе Бернштейна и его помощника Гродницкого, которых приговорили соответственно к трем и пяти годам тюремного заключения. Жану Креме со своей подругой и сообщницей Луизой Кларак удалось избежать правосудия и убежать из Франции. Газеты на эту тему смачно трактовали события, явно кем-то направляемые. Уж очень чёткая линия и подозрительная осведомлённость газет.
– Ага, а вот и дирижёры нарисовались – читаю, как в антисоветскую кампанию включились США. В речи, произнесенной 30 мая 1927 года, посол США в Париже Геррик призвал к крестовому походу против СССР. Запишем.
Читаю дальше, картина складывается не очень. Сталин и с его гопкомпания тоже молодцы, ничего не скажешь. Французы разгромили их коминтерновскую сеть, так они решили меня использовать. Гады. Ну, ну.
Утром, оставив Самира в гостинице с вещами, пошёл в министерство иностранных дел. Ниже обращаться я посчитал для себя унижением. Князь я сейчас… или погулять во Францию приехал. Понятно, что Аристид Бриан сегодняшний министр иностранных дел Франции, видеть меня не пожелал, ск…
– Так что же вы хотите месье Манос? – Жуль Камбон, генеральный секретарь МИД Франции и председатель комиссий по греческому, чешскому и польскому вопросам. Тоже не последний человек в МИДе, если не первый. Дядька уже в приличном таком возрасте. Хорошо хоть до него удалось добраться, после двух часов ожидания.
– Я хочу подать прошение на принятие гражданства Франции.
– Месье. Сейчас Франция не в том финансовом положении, чтобы содержать …отстранённых. Извините.
– А кто сказал, что меня надо содержать? Я сам хочу открыть компанию во Франции.
– Какую?
– Транспортные перевозки водным транспортом, а так же открыть магазин дорогих вещей.
– А с кем вы будите торговать?
– Со всеми… кто предложит стоящее дело. Кстати, вы не подскажите, где сейчас находится моя тётя Аспасия Манос, греческая королева?
– Насколько я знаю в Англии.
– Т..в – дальше выругался про себя. – Так что насчёт прошения о гражданстве?
– Давайте так. Мы пока разрешим вам временное проживание в течение года. Ну а если вы докажите, что у вас есть на что жить,…как вы говорите. То мы пересмотрим этот вопрос. Согласны. Хорошо. Поговорите с Жаком. Если он будет не против, так и сделаем.
После телефонного звонка в кабинет зашёл высокий худой, явно с примесью арабской крови француз. Чем-то он напоминал Шарля де Голля, только более подтянутый. Явно увлекается каким-то видом спорта, заметно. Уж не французским ли боксом?
Он забрал со стола документы, где был и мой паспорт и мы перешли в его небольшой скромно обставленный кабинет.
– Скажите вы же с России приехали. А что вы там делали и как туда попали? – положил мой паспорт на стол, чуть откинулся на спинку кресла и уставился на меня француз.