Росляков сидел на откидной лавке, которые располагались вдоль бортов грузового «Ила», и дремал. Коллеги из его группы вяло чесали языками по поводу событий в Венесуэле, вспоминали другие случаи из своих командировок. Дело было привычное, ребята повидали за время своей службы всякое, поэтому даже стихийное бедствие такого масштаба для них было рутиной. Рядом со стуком падали кубики, ширкали по доске фишки. Заядлые игроки Сашка Великанов и Олег Филиппов резались в нарды. Филиппов, темноволосый худощавый капитан, играл очень эмоционально, как и все, что он делал в быту. Каждый свой бросок Олег комментировал очень живо и с шуточками. Интересный парень, подумал о нем Росляков, как он меняется, когда дело доходит до его работы. Капитан сразу становится серьезным, немногословным, сосредоточенным. Ни лишнего слова, ни движения.
Великанов – высокий, крупный, светловолосый. Этот всегда одинаков, что в жизни, что в работе. Насмешливый, ироничный, но сдержанный. Парень с каким-то запасом. Это трудно объяснить, но когда он говорит или что-то делает, даже самые бытовые движения у него происходят как будто не до конца. Как будто он оставляет себе резерв сил, слов, эмоций для всевозможных неожиданностей, когда придется выкладываться до самого конца. Про него не скажешь, что он всегда напряжен. Скорее – всегда готов. На Рослякова поглядывали, это он чувствовал даже с закрытыми глазами. Всем интересно, что это за полковника из самого Главка к ним «пристегнули».
Под мерный стук костяшек кубиков на доске Росляков дремал, и мысли его стали расползаться, выхватывая из памяти то одни события, то другие. Сердце болезненно сжалось даже в полудреме, потому что Михаил Васильевич почувствовал, что сейчас мысли вернутся к Насте. Когда ты наполовину спишь, то трудно себя контролировать, трудно отгонять ненужное. Да еще и проклятый профессионализм. Росляков умел забывать то, что мешало работе, спокойному сосредоточенному течению мысли. Но память цепко держала в себе все то, что касалось работы, все те особенности и нюансы всех операций, в которых приходилось участвовать. Имена, лица, характеристики, поступки, события, которые имели отношение к его непосредственной работе.
Если бы Настя погибла в автомобильной катастрофе, умерла от болезни, то Рослякову было бы легче. Он знал, что ее уже не вернешь, но тогда бы она осталась в памяти теплой туманной дымкой, согревающей душу тем, что она была в его суровой жизни. Но Настя погибла во время одной из операций. Эта трагедия тесно и напрямую было связано с их работой, с обстоятельствами, которые он не имел права и не умел забывать. Профессиональная память снова и снова прокручивала все с самого начала и до конца. Тогда он еще был оперативником Службы внешней разведки, как до недавнего времени Максим Алексеев.
Тогда Росляков надолго застрял за границей. Пошел уже третий год, как он не был дома. Задания сваливались одно за другим и одно труднее другого. Пять раз они вытаскивали заложников из рук террористов еще до того, как террористы успевали озвучить свои требования, когда мир еще не знал о захвате. Кстати, так и не узнал. Почти постоянно они осуществляли наблюдение за теми или иными личностями, которые очень интересовали руководство. Оперативников почти постоянно дергали из страны в страну для прикрытия оперативных встреч, передач секретных материалов от агентов. Оперативники взяли восьмерых невозвращенцев, которые владели такого рода секретной информацией, что сведения о новейшем суперсекретном истребителе – безобидная детская сказочка.
Вся работа Рослякова замыкалась регионом Южная Европа – Северная Африка. Он в совершенстве владел английским и французским, практически без акцента. Сносно мог объясняться на итальянском, кое-как мог связать самые ходовые фразы на некоторых африканских диалектах. Инженерное образование, почти феноменальная память и склонность к языкам – вот, пожалуй, самое главное, что привело его в эту службу. Ну, еще, конечно, и первоклассное здоровье, отменная реакция и подходящие рефлексы.
Руководители понимали, что долго держать людей в таком напряжении очень опасно. Даже если курок пистолета постоянно держать на взводе, то пружина ослабевает. Устает металл. Люди профессии Рослякова, конечно, прочнее металла, но и им нужна передышка. Мотор должен иногда остывать и у них. Отпустить Рослякова в Россию для полноценного отдыха возможности тогда не было, но небольшой отпуск на рабочем месте ему разрешили. Отпуск в режиме ожидания. Это означало, что оперативника по пустякам дергать не будут пару недель, но он должен быть не только на связи, но и постоянно под рукой. Таким универсальным местом была одна из перевалочных баз на средиземноморском побережье Марокко.
Росляков отдался отдыху на полную катушку. Получив присланные ему «отпускные», он отсыпался до полудня, а потом отправлялся за телесными наслаждениями. Валялся на пляжах, занимался дайвингом, обедал и ужинал в ресторанах, не столько дорогих, сколько с хорошей кухней. Раз в день – обязательная работа в тренажерном зале, а потом валялся у телевизора. Это была профессиональная привычка – ежедневный просмотр новостей. Как и всякий разведчик, Росляков умел читать между строк, слушать недосказанное и правильно оценивать увиденное.
Телесный отдых никоим образом не отменял умственной работы. Более того, в этот период Росляков получил возможность спокойно, не отвлекаясь на различные операции, поразмышлять о том, что творится в мире. Он пришел на службу в конце девяностых и был в курсе, в основном по рассказам более старших коллег, о том, что пережила внешняя разведка за последние десять лет. Как служба почти разваливалась после Горбачева и при Ельцине. Как все держалось на горстке тех специалистов, для которых слово «Родина» не было пустым звуком. Очень тогда было много случаев «перебежки» профессиональных разведчиков, агентура отказывалась работать, чувствуя, что империя вот-вот перестанет существовать. В органах активизировались кланы, которые любыми способами пытались обеспечить себе достойную старость, а детям и внукам – безбедное будущее. Деньги, продвижение по службе, посты – все это дико и неуместно существовало там, где изучались и чтились написанные кровью страницы отечественной разведки.
Было время, когда разведчиков использовали, причем почти откровенно, в темных шкурных операциях, далеких от интересов страны. Чего греха таить, приторговывали и государственной тайной. С приходом Путина многое стало меняться к лучшему. Самые серьезные изменения произошли, когда директором Службы внешней разведки назначили Фрадкова. Кадры подчистили. Но самое главное, тогда быстро навели порядок в головах «закордонников». Появилось понимание, появилась вера, возродились идеалы. Матерые профессионалы рассказывали, что очень многое изменилось в самом подходе к работе разведчиков и оперативников-боевиков.
Еще в советские времена большое внимание уделялось тому, чтобы разведчик в каждом отдельном случае, при получении каждого задания знал, что поставлено на кон, какого рода операция предстоит, какой ущерб может быть нанесен Родине. Потом все это с крушением социализма постепенно отмерло. Разведчики не всегда знали, на чьей стороне они участвуют в той или иной операции, чьи интересы отстаивают, кто конкретно их противник. Приказы были слепые и предельно лаконичные.
Все возродилось, но в ином качестве. Руководители снова стали работать со своими подчиненными. Если уж приказано найти человека, то ты уже знаешь, что это бывший полковник военно-космических сил. Знаешь, какого рода документацию он вывез с собой за рубеж, кому продался. Знаешь, и какого рода последствия ожидают страну, если все эти секреты дойдут до покупателя, и кто этот покупатель. Тут уж каждый профессионал считает, что нечаянно шлепнуть полковника – ниже его достоинства, дискредитация собственного профессионализма. Появляется определенный шик в проведении операции. Вот вам, к примеру, «америкосы»! Не получите вы нашего полковника и документации не получите. Мы его как миленького живехоньким возьмем, прямо из-под вашего жадного до наших секретов носа. И документацию выдернем, практически уже из вашего кармана. И без потерь! Вот так мы умеем работать. Правда, потери случались, и довольно часто. С той стороны тоже работают профессионалы, и не всегда все получается гладко и ровно, как планируешь. Но это уже долг чести, а не денежный долг.
Кстати, об этом говорит вся тысячелетняя история разведки. Никто и никогда, работая за деньги, пусть сам разведчик, пусть это агент или осведомитель, не даст такого результата. Не покажет такой самоотверженности, помноженной на желание победить ради идеи, а не ради денег. Тот, кто продался, продастся еще раз. Тот, кто работает за идею, с идеей и умрет.
А потом он встретил ее. Ему было за тридцать, ей было за тридцать, оба профессионалы, работающие за рубежом. Он знал ее как Анастасию, и все. Большего знать ему и никому другому из коллег не нужно. И вот Росляков, эта хладнокровная машина для оперативной работы особой сложности, влюбился. Человек, о котором редкий из коллег мог сказать, что видел его эмоции, вдруг влюбляется. Анализируя свои чувства и ощущения, Росляков тогда сделал простой вывод – пришло время. Должно же это было, наконец, когда-то опять случиться, вот и случилось.
Познакомились они во время проведения операции, в которую его бросили, буквально выдернув ночью из постели в гостиничном номере. Бешеная гонка на машине, потом на катере. И все это время его вводили в курс дела. Задача такая-то, сроки такие-то, сложности такие-то, легенда… А легенда всю дорогу сидела напротив и смотрела на него чуть ироничным взглядом. Это его жена на время проведения операции, и вести они себя должны соответствующим образом.
Сначала Росляков просто посмотрел на нее и молча кивнул. Все его сознание было поглощено впитыванием информации, а потом он увидел ее глаза. Большие темные, как два океана. И они смеялись. Лицо молодой женщины было бесстрастно серьезным, а глаза жили своей собственной жизнью. Это потом он рассмотрел ее тонкую фигуру, почти мальчишеские бедра и высокую грудь. И это ему тоже понравилось.
А потом три недели «супружеской» жизни, когда он нежно обнимал ее на людях, понимая, что делает это не по легенде, а потому, что ему это очень приятно. Были за эти годы у Рослякова женщины, и немало. Но таких ощущений он не испытывал, наверное, еще со школьных времен или с институтских. Когда рука сама тянется испытать блаженство от ощущения мягкости женского тела, нежности и бархатистости ее кожи. И вдруг случилось это. Причем не по его инициативе, а по ее. Просто в один из дней они вернулись в свой номер, где уже можно было не разыгрывать из себя мужа и жену. И она вышла из душа посвежевшая, благоухающая, с мокрыми кудряшками коротких волос. И с какой-то игривой шуткой присела ему на колени. А он, уже не играя, притянул ее к себе и стал целовать. Очнулись от нахлынувшей страсти они уже в постели.
Никаких комментариев, никаких обязательств – просто обмен улыбками, и все. А на следующий день они расстались, и как думали – навсегда. Но судьба сводила их еще четыре раза. И выяснилось, без лишней рисовки друг перед другом, что все это время они думали друг о друге. Так у них возникла эта романтическая любовь. Короткие встречи через несколько месяцев, зачитывание вслух писем, которые никто из них никогда не писал другому, поцелуи под луной и снова разлука на месяцы. Иногда короткие записки по электронной почте, в нарушение всех мыслимых и немыслимых инструкций. Записки без подписей и обращений, но каждый знал адресата и каждый умел читать между строк.
Росляков понимал, что он этой женщины совсем не знает, что он нарисовал себе образ, мечту и поклоняется ей. Но упрямые чувства снова и снова наводили на мысль, что скоро придет время и они осядут на родине, смогут пожениться и быть вместе. Разум зудел где-то на задворках сознания, что она тебе не пара, что вы слишком одинаковы, чтобы создать безупречный семейный союз. Но и он замолкал, когда случалась очередная неожиданная короткая встреча. То в Каире, то в Милане, то в Тегеране… И тянулось все это два года…
Береговая линия то подкрадывалась под крыло самолета, то убегала в туманную дымку далеко на юг. И тогда внизу на бирюзовой глади спокойного Карибского моря возникала изумрудно-лимонная россыпь Малых Антильских островов. Медленно проплыл за бортом самый большой из островов – Кюрасао. Водная гладь на десятки километров между материком и островом была усеяна суденышками, парусами, паромами, яхтами, пенными следами проносившихся катеров. Самая оживленная часть побережья.
Горловина Маракайбо как будто поймала самолет и затянула в себя. Русский «борт» резко лег на крыло и пошел на юг в сторону Сан-Кристобаля, где пенились и шевелились джунгли долины могучей Ориноко. Сажали русские самолеты прямо на аэродроме Сан-Кристобаля, который, как выяснилось, почти не пострадал от землетрясения.
На подходе к аэропорту два «Ил-76» с эмблемами МЧС России обменялись позывными с диспетчером. Первый самолет, получив разрешение на посадку, лег в крутой разворот с выходом на глиссаду. Второй «Ил» лег на круговой курс, ожидая своей очереди и разрешения на посадку. Из пилотских кабин город выглядел почти не тронутым стихией, но соседний городок Сан-Мигель и еще несколько городков и поселков к югу выглядели, как после массированной бомбардировки.
Полковник Игнатьев оказался хмурым и сосредоточенным человеком. Сначала Рослякову показалось, что этот пятидесятипятилетний мужчина с лысым и до черноты загорелым черепом просто отягощен до предела заботами, поэтому его лицо выглядит постоянно сморщенным. Но потом он понял, что это просто привычка щуриться на солнце. Видимо, полковник давно участвует в спасательных операциях МЧС в тропических странах. Отсюда и далеко не московский и не сочинский загар.
– Я могу чем-то вам помочь… – на всякий случай спросил Игнатьев, пожимая Рослякову руку, – или?..
– Или, – улыбнулся Михаил Васильевич. – Поселите меня с другими офицерами в палатке и просто не обращайте на меня внимания. Если что понадобится, то я к вам обращусь.
– Ну, хорошо, – с заметным облегчением кивнул Игнатьев и подозвал одного из своих помощников, чтобы дать указания.
Росляков тоже облегченно вздохнул. Очень часто бывало, что случайные люди, зная о его особом задании или особом статусе, проявляли излишнее рвение, готовность помочь, когда их об этом даже не просили. Все это привлекало ненужное внимание и откровенно мешало работе.
Палаточный городок российского МЧС по международным законам имел свой вполне конкретный статус. Фактически это была временно территория России в Венесуэле. Отсюда и все вытекающие порядки. Как во взаимоотношениях с местными властями, так и внутренние, для прибывших из России спасателей и других специалистов. Снаружи охрану огороженной территории несла местная полиция, внутри свои офицеры «Лидера», чьей специальностью была именно охрана временных баз, материальных ценностей. Бывало, что и защита своих коллег во время работы.
В лагерь возвращались преимущественно глубокой ночью, когда спасательные работы и работы по разборке завалов приходилось прекращать. Росляков два дня провел в городе, присматриваясь к масштабам разрушения, к местным жителям. Для него сейчас шел период адаптации, когда надо было «почувствовать» страну. Для большинства людей даже в другом городе жители кажутся совершенно другими, нежели в своем родном. А тут целая страна, со своей отличной культурой, историей, менталитетом, бытовым и государственным укладом. Чтобы что-то понять в этой стране, нужно уметь понять этих людей, видеть их так, как будто ты прожил тут не один год.
Работы у «Лидера» было много. Раненых сразу увозили, а ряды трупов, извлеченных из-под разрушенных зданий, все увеличивались и увеличивались. Местная полиция суетилась с опознанием, часть трупов была захоронена на окраине в братской могиле. Видимо, представители неимущего класса, чьи родственники не будут жаловаться. В воздухе откровенно стал расползаться тошнотворно-сладковатый запах тления. Жара делала свое дело. Трупы теперь вывозили быстрее, а площадку, где их складывали, обработали какими-то химикалиями. В таком климате получить эпидемию проще простого.
На третий день Росляков начал выезжать в соседние районы с машинами, которые развозили палатки, продукты, медикаменты, дизельные генераторы и оборудование для полевых госпиталей. Он добросовестно помогал разгружать машины, таскать оборудование, но его глаза постоянно были направлены на окрестности. Карта картой, а характерные ландшафты нужно видеть своими глазами. Где наиболее удобное место для того, чтобы спрятать базу террористов. Не просто же так заявился сюда Хайяни, да и Колумбия рядом. Хотя в Колумбии его не видели, значит, у него иные дела, нежели контакты с местными наркодельцами.
В том, что здесь существует база террористов, Росляков уже не сомневался. Деятель такого уровня столько дней торчит в латиноамериканской стране – это может означать, что тут или отсюда что-то готовится. И прибыл он сюда тайно. Как минимум – база по подготовке боевиков, а как максимум – подпольная лаборатория по производству взрывных устройств. Если чего-нибудь не похуже.
Росляков принципы деятельности экстремистов различного толка изучил достаточно хорошо. Они очень активно используют подкуп и шантаж, чтобы чувствовать себя вполне вольготно на территории любой страны. Но опять же, они достаточно осторожны и не злоупотребляют этим. Проще говоря, если можно спрятаться, то они лучше спрячутся, чем без нужды раздавать деньги, чтобы на их присутствие закрывали глаза. Риск был довольно специфический, и заключался он в том, что обязательно произойдет утечка информации, какие-то спецслужбы пронюхают о них. Кстати, примерно это здесь и произошло, почему информация о Хайяни и попала к русским.
Следовало здраво оценивать и каждую конкретную страну. Венесуэла хотя и была типичной латиноамериканской страной, но по многим параметрам из этого ряда выбивалась. И все благодаря дальновидности и хитрости ее лидера Уго Чавеса. Он прекрасно понимает, что не только в современном мире, где существуют супердержавы, но и во все времена, когда существовали доминирующие культуры в виде Древней Греции, Древнего Рима, ни один народ не может оставаться сам по себе. В той или иной степени он всегда будет находиться в пределах сферы чьего-то влияния.
В силу близости к территории США, Латинская Америка всегда была сферой влияния именно этой страны. Отсюда и попытки если не диктовать свою волю, то уж как минимум настойчиво советовать. А зависимость экономики страны от другой державы всегда равносильна потере независимости. И Уго Чавес одним из первых сообразил, что нужно делать реверансы в другую сторону – в сторону России. Это на первых порах даст значительное преимущество. Как минимум в виде все той же экономической помощи, плодотворного экономического сотрудничества. А как максимум – видимость политического союза. Что будет дальше зависеть от дальновидности российских политиков. На нынешнего лидера России Чавес собирался делать серьезные ставки.
Отсюда и меньшая криминализация общества, чем в тех же Никарагуа и Гондурасе. Колумбия вообще стала притчей во языцех. Уровень благосостояния в Венесуэле тоже за последние годы значительно вырос. А политический вес Чавеса, так тот вообще взметнулся до небес. Не зря наши стратегические бомбардировщики прилетали сюда с дружеским визитом. Хороша демонстрация наших отношений для всех окружающих!
Отсюда и вывод, что будь то база, будь то секретная лаборатория террористов, располагаться в пределах густонаселенных районов страны они не могут. Да и в подвале жилого дома такое не спрячешь. Значит, это приграничные районы юга и юго-запада страны, где до полноценной цивилизованной жизни еще пока далековато. Да и труднодоступные места бассейна Ориноко со всеми ее многочисленными притоками для целей террористов непригодны. Джунгли, болота, насекомые и другая гадость. Значит, пришел к выводу Росляков, искать следы Хайяни нужно где-то в этих районах, где сейчас и работает наше МЧС.
Одному с такой задачей не справиться, а втроем уже легче. Просто Рослякову нужно за эти три-четыре дня определиться в направлениях поисков, подготовить своим помощникам конкретные задачи. И Демичев, и Алексеев – ребята опытные, прекрасно понимающие, по каким признакам и что нужно искать. Одного всегда не хватает – времени!
Росляков возвращался из очередной поездки по доставке гуманитарных грузов. На окраине Сан-Мигеля завершались работы. В глаза бросились развалины старинного испанского особняка. Развалины как развалины, только к ним ведет кабель электропередачи, да около дороги виднеется в траве невысокий столбик, обозначающий подземную нитку газопровода. Кто-то собирался восстанавливать и подвел инженерные коммуникации?
Таких мест, за которые цеплялся глаз, было много, и о них предстояло спокойно и обстоятельно подумать. И тут Росляков увидел широкую потную спину Сашки Великанова и черную всклоченную голову Олега Филиппова. Оба размахивали руками на развалинах склада небольшой текстильной фабрики. Что-то они там нашли, решил Росляков.
Он попросил водителя притормозить и соскочил с машины:
– Как дела, хлопцы?
– А, это вы? – оглянулся на Рослякова Сашка. – Министерская штучка. Как вам наша полевая работа?
– Что за суета? – кивнул Росляков головой вниз, пропуская мимо ушей колкость в свой адрес.
– Прибор показывает, что там тело, а мы никак ничего не найдем. То ли полость слишком маленькая, и там лежит собака. То ли это ребенок. Погрешности быть вроде не может.
– Бестолковое занятие! – подошел Филиппов, вытирая сгибом локтя залитое потом грязное лицо. – Надо закругляться.
– А если там все же человек?
– Вряд ли. Все-таки складское здание, ударило вечером. Кому там быть?
Росляков некоторое время слушал споры офицеров, смотрел, как местные солдаты и гражданские лазают по развалинам. Потом попытался представить себе это строение до разрушения. По некоторым обломкам архитектурных элементов можно было предположить, что это тоже старинное здание. Скорее всего начала девятнадцатого века. Видимо, тут жил какой-то богатый плантатор. А табачные плантации и обширные пастбища подтверждали это умозаключение. Вполне могла быть большая плантация и богатый солидный дом. А если это дом в старом испанском колониальном стиле, то у дома должны были быть надежные подвалы. В те времена иначе было нельзя, потому что тут, на задворках цивилизации, каждый дом был крепостью.
– Есть, Сашка! – вдруг раздался голос Олега Филиппова. – Сигнал есть! Посмотри на предмет пустот под развалинами.
Местные помощники сразу засуетились, но громовой голос русского офицера осадил бестолковую свору. Еще через пять минут начали разбор завала в том месте, которое указал Филиппов. Автокран поднял два обломка кирпичной стены, которые благодаря старинному качественному раствору не развалились. Каждый весил тонн по пять-восемь, и их убрали в сторону с большой осторожностью.
Росляков стал помогать, не отдавая себе еще отчета в том, что ему подсказывает интуиция. Точнее, на что она ему тут только что намекала про подвалы и старинные плантации. Три большие звездочки на погонах его форменной куртки смущали местных солдат, которые не привыкли, чтобы полковники занимались лично разборкой завалов. Но и поглядывали на него с уважением.
Огромный ковш погрузчика в четвертый раз навис над нужным местом, и с него посыпались обломки камня, битый кирпич. Теперь приходилось работать только руками, потому что человеческое тело было совсем близко и техникой работать было уже опасно. Трупный запах не ощущался, и это обнадеживало. Хотя пролежать трое суток под камнями и остаться в живых сложно. Скорее всего пострадавший, если он еще жив, обречен. Передавленные сосуды в течение такого времени не оставляют шансов на выживание.
Большая дыра открылась перед глазами неожиданно. Остатки коричневых ступеней вели куда-то вниз, две кирпичные стены окаймляли проход, а над полостью, которая могла быть и подвалом, нависали клином обрушившиеся конструкции. Росляков увидел грязное лицо и моргнувшие на свету глаза. Лицо человека было европейского типа, и он был еще жив.
Росляков не задумываясь стал спускаться в открывшуюся нору, когда услышал за спиной предостерегающие крики Великанова. Опять предчувствие удачи, иначе Михаил Васильевич не полез бы в эти развалины.
– Бросьте фонарь! – крикнул он наверх, когда на фоне неба появилось лицо Сашки.
Теперь, когда решение принято старшим офицером, все перестали суетиться и просто выполняли его указания. Росляков поймал брошенный ему фонарь и поставил его так, чтобы луч света бил вверх, давая рассеянный свет. Человек смотрел на него сквозь приоткрытые веки и шевелил губами. Губы у него были как две оладьи, опухшие, запекшиеся.
Рядом зашуршали камушки и появились ноги Олега Филиппова.
– Назад, – коротко приказал Росляков. – Замри на месте, а то тут все держится на честном слове.
– Как он, жив?
– У него придавлены ноги ниже колен. Кровообращение нарушено уже почти трое суток. Выводы делай сам. Пусть дадут воды.
Пока Олег передавал наверх приказ, Росляков рассматривал небольшую спортивную сумку, которую прижимал к груди пострадавший. Он ею так дорожит? Рядом появилась рука с армейской фляжкой. Росляков принял ее и присел на корточки рядом с раненым. Смочив носовой платок, он выдавил несколько капель влаги ему на губы. Человек сразу стал подавать признаки жизни, жадно пошевелив ртом и издавая хриплые неразборчивые звуки. Немного подумав, Росляков решил, что повреждений внутренних органов скорее всего нет. А если и есть, то облегчить страдания человека перед смертью не помешает.
Он приложил горлышко фляжки к губам раненого и стал осторожно небольшими порциями вливать ему воду. Человек жадно глотал, кашлял, отхаркивая черную слюну, и снова пил. Решив, что пока хватит, Росляков убрал фляжку, еще раз смочил свой платок и немного вытер раненому лицо. Теперь это лицо совершенно точно показалось ему знакомым.
– Вы русский? – наконец раздалась членораздельная речь по-английски. – Тот самый русский?
– Почему «тот самый»? – спросил Росляков, угрюмо глядя на грудь раненого, которая вздымалась короткими частыми толчками. Сердце не справляется, дыхание частое и поверхностное. Как он вообще выжил?
– Я вас помню… четыре года назад… в Бельгии.
Точно! Росляков сразу вспомнил ту историю с захватом невозвращенца, который прихватил с собой секретные чертежи для передачи на Запад. Этот парень, скорее всего американец, был среди тех, кто хотел помешать захвату. Сведения были настолько важными, что с обеих сторон началась стрельба. А этот парень… он тогда был у их противников в группе прикрытия. По легенде это была научная экспедиция, а парень был одним из молодых ученых. Наверное, он в самом деле был больше ученым, чем оперативником, потому что в критический момент не стрелял. А Росляков стрелял и чуть не убил этого парня.
Смысла уже не было, поэтому и не выстрелил. Невозвращенца они уже взяли, нападение отбили, а этот американец был уже не опасен. Это по дешевым детективам многие судят, что в борьбе разведок трупы сыплются, как яблоки с дерева. На самом деле убийство всегда и везде является крайней мерой. А теперь вот судьба этого парня все же нашла. Жаль, было в нем что-то симпатичное.
– Послушайте… – зашептал раненый и попытался подняться на локтях. Но боль, видимо, была такой сильной, что он почти с воплем снова откинулся на спину. – Вы должны меня выслушать… Я не враг, мы теперь все на одной стороне, потому что… потому что это страшное оружие. Вот здесь, в этой сумке… Дайте еще немного воды…
Росляков подозрительно посмотрел на сумку в руках раненого и снова приложил к его губам фляжку. Вода больше лилась по лицу и вытекала из уголков губ, чем попадала в рот. Филиппов попытался что-то спросить, но Росляков на него грозно прикрикнул.
– Вы разведчик, я помню, – сквозь кашель тихо шептал раненый, и Рослякову пришлось нагнуться почти к его рту головой. – Я два года работал в секретной лаборатории. Это тут рядом… Я бежал, а здесь в сумке образец разработанного там бактериологического оружия. Это новое, я не смогу объяснить вам… и это страшно, это нужно срочно передать ученым, чтобы те могли подготовиться. Они хотят снова устроить ад одиннадцатого сентября, только страшнее… это десятки и сотни тысяч жизней.
– Хайяни здесь? – спросил Росляков, боясь, что у раненого начался бред.
– Да, это он, это его детище… Здесь в сумке запись разговора Хайяни с одним человеком… это страшный человек, его называли Карло Гаспарос, но это не настоящее имя… Он отправляет Гаспароса в Россию… не знаю зачем… у вас тоже беда…
Глаза американца остановились, уставившись куда-то мимо лица Рослякова. Тело как будто оплыло и вытянулось в длину. Все, остатки жизни покинули этот сильный организм, который так долго сопротивлялся, стараясь, чтобы его страшная тайна не умерла вместе с ним. Теперь он дождался того, кому можно было все рассказать, и на этом резервы жизни закончились. Росляков провел пальцами по лицу парня, закрывая глаза.
– Он умер, – сообщил Михаил Васильевич, выбираясь по битому камню наверх. – Ясно сразу было, что не жилец, а как долго держался.
– Больше никого?
– Нет, – покачал Росляков головой. Он взял Филиппова под локоть и повел в сторону от развалин. – Слушай, Олег. Мне надо срочно в лагерь, может, отвезешь меня, а Сашка тут покомандует местными.
– А на хрена ему тут командовать, – отряхивая колени, усмехнулся Филиппов. – Погибших и раненых больше нет. Теперь и сами справятся. А что это за сумка?
– Да так, – неопределенно ответил Росляков. – Посмотрю в лагере, может, личность установить удастся. Все-таки не местный. Может, американец, может, европеец. Наверняка его ищут.
Всю дорогу, пока они ехали в лагерь, Рослякова подмывало расстегнуть сумку и посмотреть, что в ней лежит. Великанов и Филиппов были офицерами дисциплинированными и вопросов не задавали, хотя на сумку посматривали с интересом. Мысль о том, что в этой сумке лежит бактериологическая бомба, заставляла холодеть спину. Но американец сказал, что это образец, значит, угрозы пока нет, если контейнер, или что там в сумке, не открывать и не разбивать. А еще там была запись планов террористов и упоминание о России. Зловещее сочетание! «Завтра прибудут Алексеев и Демичев, завтра же мы прочешем округу на несколько километров. Американец сказал, что это «здесь». А там странные старинные развалины и подведенные к ним современные инженерные коммуникации».
На территорию лагеря МЧС машина въехала, когда уже совсем стемнело. В голове у Рослякова зудела только одна мысль – «связь». Нужно срочно найти полковника Игнатьева, нужно по его каналу связаться с Москвой и сообщить о находке. А еще было бы хорошо все же вскрыть контейнер, чью прямоугольную форму он ощущал руками сквозь кожзаменитель сумки, хорошо бы сначала посмотреть, что там снял этот американец, о какой встрече и беседе он говорил.
Игнатьева в лагере не было. Как сообщил дежурный, полковник уехал еще в середине дня на встречу с местными властями для обсуждения дальнейшей координации действий. Час назад Игнатьев известил дежурного, что останется ночевать в городе. Телефона для связи он не оставил, хотя попытаться его найти было можно. Но это огласка, а она в работе Рослякова была вредна. Хотя без ведома Игнатьева с Москвой все равно не связаться. Хоть ты и полковник, но дежурный не имеет права без личного указания Игнатьева допускать к связи никого.
Воспользовавшись тем, что его «соседи» по палатке – Великанов и Филиппов – отправились в душ, а потом на ужин, Росляков решил заняться контейнером. Он присел к столу, включил настольную лампу и положил сумку перед собой. Сейчас он чувствовал себя, как сапер при разминировании. Чувство было знакомо, потому что разбираться с взрывными устройствами ему приходилось.
Плавными движениями он расстегнул «молнию» на сумке и раскрыл ее. Внутри лежало нечто прямоугольной формы, завернутое в грязный медицинский халат. Форма прямоугольная, размер примерно двадцать пять сантиметров на пятнадцать. И толщина сантиметров десять. Со всеми предосторожностями Росляков вытащил сверток и положил его на стол. Больше в сумке ничего не было, и он отложил ее в сторону.
Теперь халат. «Странное создание человек, – усмехнулся Росляков, аккуратно разматывая грязную ткань, чтобы лишний раз не тряхнуть содержимое. – Этот контейнер такое уже пережил, землетрясение перенес, а я его тряхнуть боюсь. Наверняка ведь предусмотрено, чтобы от тряски ничего не случилось, элементарный здравый смыл подсказывает, а естество протестует. Боится оно, родимое».
Когда халат был почти совсем распутан, Росляков ощутил под пальцами еще какой-то предмет. И, кажется, он лежал в кармане халата. Но сначала придется распутать контейнер. После того как были сняты остатки ткани, перед Росляковым на столе оказалась пластиковая коробка с округлыми гранями и углами и обычной поворотной задвижкой. Такой типичный медицинский контейнер. Он мягко повернул ручку, и язычок замка плавно скользнул вниз. Вытерев со лба пот, Росляков медленно стал открывать крышку.
Внутри ничего особенного не было. Скорее всего именно что-то такое он и ожидал там увидеть. Цилиндр из нержавеющей стали, диаметром примерно в три четверти дюйма, был зажат простыми удерживающими запорами, которые изготовители проложили мягким амортизирующим материалом. Мест под контейнеры было два, и одно пустовало. На обоих концах закручивающиеся пробки с ребристыми краями. У Рослякова возникло острое желание перекреститься. Заглушка с одного конца цилиндра поддалась легко, и это обнадеживало. Если бы пришлось при ее открытии прилагать значительные усилия, то Росляков скорее всего отказался бы от попытки открывать стальной контейнер. Инженерное мышление подсказывало, что легко открываются безопасные устройства.
То, что он увидел внутри, заставило облегченно вздохнуть. Большая запаянная ампула с тонким концом была плотно обложена со всех сторон крошкой из губчатой эластичной резины. Вот ты где, смерть! Росляков закрутил заглушку контейнера и снова вложил в зажимы. С этим ясно, а что там с записью, о которой говорил американец?
В кармане грязного халата оказалось небольшое устройство для видеозаписи. Всего лишь коробочка с микропроцессором и съемной картой памяти, как в обычных цифровых кино– и фотокамерах. Коробочка имела несколько стандартных гнезд для подключения разъемов. Наверное, где-то существовал и объектив для дистанционной съемки, но его американец изымать, видимо, не стал.
Открыв ноутбук Великанова, Михаил Васильевич отсоединил карту памяти и вставил сбоку в узкую прорезь. Через пару минут он смотрел и слушал то, что американец смог записать. Он узнал и Хайяни, и человека, которого здесь называли Карло Гаспарос. Росляков знал как минимум три других имени, под которыми этот террорист объявлялся в той или иной части земного шара. Его связь с Хайяни могла говорить только об одном – американец был прав, и готовился теракт. А такие люди, как этот Гаспарос, пустяками не занимались. Тем более что Хайяни отправлял его в Россию.
Скорее слушая свою интуицию и следуя многолетнем опыту, чем опасаясь чего-то конкретного, Росляков вытащил из цифрового фотоаппарата своих «коллег», который лежал на столе, карту памяти и вставил ее в записывающее устройство американца. Настоящую же карту памяти он аккуратно заклеил в пластиковый пакетик и спрятал в прорезь в своем брючном ремне с внутренней стороны.
Все произошло неожиданно, когда Росляков выключал ноутбук. В палатке вдруг погас свет. Одного взгляда в затянутое противомоскитной сеткой окно было достаточно, чтобы понять – свет погас на всей территории лагеря МЧС. В том, что кто-то добрался до генератора, он не сомневался. Как не сомневался Михаил Васильевич и в цели злоумышленников. Серьезные ребята, раз рискнули проворачивать свои дела фактически на территории другого государства.
Росляков успел только отойти в сторону и занять позицию возле опущенного полога дверного проема палатки. Вполне современная конструкция имела традиционный вид армейских палаток, который не менялся уже десятки лет. Вход в нее имел небольшой тамбур, что в определенных климатических условиях помогало сберечь внутри тепло, не открывая прохода из палатки сразу во внешнюю среду.
Он не услышал, а скорее почувствовал, что в тамбуре есть посторонние. И, кажется, двое. Нападать они будут быстро и решительно, так диктует обстановка, так бы поступил на их месте и сам Росляков. Только неожиданность и быстрота действий. Но у него было свое преимущество – он предполагал нападение и был к нему готов.
Легкий металлический стул с мягким сиденьем не ахти какое оружие, но в полной темноте лучшего и не придумаешь. Шорох полога и метнувшийся контур человеческой фигуры. Росляков без размаха сильно ткнул ножками стула в то место, где сейчас должны были находиться ноги противника. Человек вскрикнул, вроде бы махнул в воздухе холодным оружием, но в Рослякова не попал. Запутавшись ногами, человек почти упал, нелепо скакнув и свалив при этом еще один стул. Росляков подпрыгнул и нанес сильный удар ногой туда, где должна была быть грудь нападавшего. Надежнее было бы направить удар в область головы, но в темноте легко и промахнуться.
Противник оказался слишком проворным, и обрушить его на второго, который пытался следом войти в палатку, не удалось. Но удар попал в цель, и незнакомец отлетел в сторону. Его напарник оказался опытным бойцом, а может, просто хорошо видел в темноте. Он сразу скользнул вдоль стенки палатки влево и занял удобную позицию. Слабенький, но все же свет, который давало ночное звездное небо, был направлен из окна в глаза Рослякову, а его противник располагался спиной к окну.
Схватка заняла всего минуту, и проходила она на одних чувствах и интуитивном восприятии. Ты почти не видишь своего противника, но угадываешь его действия по дыханию, по положению собственного тела, в котором противник ищет незащищенные места. Иногда просто каким-то непонятным образом начинаешь чувствовать биологическую массу возле себя и расстояние до нее.
Росляков удачно уворачивался от выпадов вооруженной ножом руки своего противника. Несколько попыток выбить нож провалились, а в другом углу уже поднимался оглушенный второй враг. Во время очередного маневра Росляков задел ногой походную раскладную кровать. Это была его собственная кровать, и он хорошо помнил, что на покрывале еще с утра осталось его полотенце.
Делая очередной прыжок в сторону, Росляков нашарил полотенце и уже в прыжке намотал его на руки, оставив между ними перемычку. Следующий удар ножом снизу он поймал полотенцем. Это были уже отработанные рефлексы. Как только Росляков почувствовал, что рука противника коснулась полотенца своим запястьем, он мгновенно сделал круговое движение, захлестывая вооруженную руку петлей. По степени сопротивления он почувствовал, что прием удался.
Рывок на себя, приседание и резкий подъем. Плечо Рослякова сработало как упор для рычага. Он удачно поймал плечом локоть своего противника и даже почувствовал, как хрустнуло в суставе. Человек вскрикнул. Росляков перехватил его травмированную руку, вывернул за спину и прикрылся своим противником от нападения второго.
Размышлять было некогда, потому что на кон поставлены такие вещи, что о последствиях и подумать было страшно. Без всякого раскаяния Росляков выхватил нож из руки зажатого им человека, приставил его к левой лопатке и с ударом колена в поясницу и одновременным рывком тела на себя бросил тело врага на нож.
Короткой вскрик, и тело обмякло. Оттолкнув труп от себя и вперед, чтобы помешать второму противнику, Росляков бросился следом. Атака оказалась удачной своей ошеломительностью. Противник растерялся всего на долю секунды. Удар левой рукой наотмашь, чтобы блокировать возможный встречный выпад вооруженной руки, и одновременный собственный удар трофейным ножом в область лица.
Жестоко, болезненно, но очень эффективно, когда у тебя нет выхода и нет времени на схватку. У Рослякова сложилось впечатление, что он попал ножом второму противнику прямо в глаз. Это была удача, правда, хорошо подготовленная. Еще один удар ногой туда, где должны были быть руки нападавшего, и колющий удар прямо в грудь. Росляков выпустил нож и мгновенно отскочил назад. Кажется, попал, потому что хрип и падение тела в позе мешка говорило о конце схватки.
Только теперь Росляков расслышал, что в лагере стоит какой-то шум и гам. Наверное, разбираются с генератором, подумал он. Нашарив на столе фонарик, Михаил Васильевич первым делом опустил шторку на окне, чтобы снаружи не был виден свет. Потом он нажал кнопку и посмотрел на дела своих рук. Ткнув тело второго, который, скорчившись, лежал на боку, Росляков перевернул его на спину. Лица обоих преступников были незнакомы. Но совершенно очевидно, что это не арабы и не белые. Скорее всего местные, нанятые за деньги. Или единомышленники. Быстрое обследование показало, что оба мертвы. А короткое размышление наводило на мысль, что нападение не последнее и они его все равно достанут.
Выход только один – исчезнуть. И делать это надо очень быстро, чтобы его след затерялся. И желательно было сделать так, чтобы те, кто послал убийц, как можно дольше не узнали, что их миссия провалилась. А значит, надо на какое-то время спрятать трупы. Беспорядок в палатке не скроешь, но это еще не самое страшное. Как ему сейчас не хватало своей группы под рукой. Тогда можно было бы поиграть в эти игры, а сейчас у него просто не было права на риск.
Росляков мысленно пробежался по площадке. Метрах в десяти от его палатки, насколько он помнил, под открытым небом были складированы поддоны, ящики из под оборудования, остатки труб и кабелей после прокладки по территории коммуникаций. Довольно внушительная куча, которая вывозиться в Россию не будет, а утилизируется после сворачивания лагеря местными властями. Все это в основном накрыто брезентом.
«Только бы подольше не восстановили освещение», – мысленно говорил Росляков, вытаскивая из своей палатки второй труп. Сухая вытоптанная земля не оставляла следов, и беспокоиться, что останется след от волочения тел, не стоило. Отогнув край брезента, Росляков снял несколько поддонов, уложил трупы и заслонил их, поставив поддоны боком. Теперь накрыть конструкцию брезентом, и полный порядок. По крайней мере до того времени, когда трупы начнут разлагаться и источать специфический запах. До завтрашнего вечера даже в такой жаре опасаться этого не стоило. А до этого времени он сам должен исчезнуть.
Что-то тихо стукнулось с металлическим звуком и покатилось под ноги Рослякову. А вот это идея! Михаил Васильевич присел на корточки и поднял выкатившийся обрезок трубы из нержавеющей стали. С одной стороны, резьба сантиметра на три, с другой – сантиметров на восемь. В России такие специально изготовленные куски труб называют «сгонами», и служат они для резьбового соединения водо– и газопроводов. И диаметр как раз подходящий. Вот вам и достойная замена контейнеру.
Как ни велик был риск потери времени, но идея того стоила. Росляков нащупал деревянный ящик, сквозь проломленную стенку которого труба и выкатилась. На ощупь он нашел то, что ему было нужно – две заглушки с внутренней резьбой. Как раз для таких труб.
Через минуту Росляков со спортивной сумкой, в которой лежала пластиковая коробка с металлическим контейнером, тихо вышел из палатки. В сумку он затискал немного вещей из своего личного багажа – джинсы, кроссовки, летнюю рубашку и куртку из тонкой плотной ткани. Миновать ограждение ему удалось без особых трудностей.
Сигнал от засекреченного агента, внедренного в состав сотрудников секретной лаборатории террористов, ждали в течение двух лет. Хорошо подготовленный агент, имеющий специальное образование и оперативную подготовку, потратил год на то, чтобы попасть в эту лабораторию. Особая важность и, соответственно, секретность операции предполагала, что он не будет давать о себе знать очень долго. По большому счету, у руководителей Управления стратегических операций даже не было уверенности, что агент все еще жив и выполняет задание. Оставалось только надеяться.
Сигнал услышали через два года. Это были операторы в Сент-Джорджесе на Гренаде к северо-востоку от Венесуэлы и в Ла-Пальма – столице панамской провинции Дарьен, поблизости от границы с Колумбией. Оба оператора подтвердили, что сигнал поступил из точки с территории Венесуэлы. Где-то в ее юго-западной части. Сразу же в Венесуэлу были отправлены три группы оперативных работников ЦРУ. Более точные координаты точки сигнала они должны были получить уже по прибытии на место.
Известие, что агент вышел на связь, уже через час дошло до руководителей операции в США. И тут же заработал бюрократический механизм, так старательно разрабатываемый всеми кабинетными работниками всех разведок мира. А тот ли сигнал, а соответствует ли он параметрам передающего устройства агента, а существует ли вероятность, что это ложный ход террористов, которые агента разоблачили? Некоторые специалисты, порой очень крупные и из самых разных отраслей научной и практической деятельности, считают и даже открыто заявляют, что нет более увлекательного занятия, чем работа по предотвращению негативных последствий любой деятельности. Очень интересно работать по внедрению, а еще интереснее изобретать негативные последствия и бороться с ними еще до того, как они проявятся.
То, что лаборатория может оказаться на территории Венесуэлы, никто не мог и предполагать. И этот факт тоже сыграл свою негативную роль. Первая группа оперативников прибыла в страну только через два дня с момента получения сигнала от агента Хоггана. А за эти два дня в стране поисков случилось мощное землетрясение. И как раз в том районе, где вдруг обнаружился агент.