Последующие два дня после проведенного вместе с супругами Кирьяновыми вечера Лев Иванович видел Ольгу и ее супруга только несколько раз, и то мельком. Ольга, правда, заходила к ним пару раз пообщаться с Марией, но при этом Лев Иванович выходил к ним только поздороваться по-соседски, потом снова уходил на балкон и читал прихваченный с собой роман Стейнбека или уходил поплавать в бассейн. В тот самый, который был не для всех. Ольга на следующее же утро после их посиделок пришла к ним и с улыбкой протянула номер телефона своей знакомой. Она пояснила, что и Гуровы, и их друзья могут звонить Кате, так звали женщину, всякий раз, когда у них будет желание поплавать в бассейне. Чем Гуров и Станислав Крячко не преминули воспользоваться.
– Даже если Катя будет не на смене, – пояснила Ольга, отдавая Марии бумажку с номером, – она передаст вашу просьбу дежурной горничной, и та откроет для вас дверь, которая ведет на крышу.
Насколько Гуров был в курсе – один раз Маша и Наталья даже встречались утром с Ольгой и пили вместе с ней кофе. О чем они могли говорить с малознакомой женщиной и что могло их так сблизить буквально за один проведенный вместе вечер – оставалось для Льва Ивановича загадкой. Как, впрочем, и вся женская натура.
Евгения Петровича же он видел в эти дни только в окружении разных писателей и писательниц, с которыми тот то с важным видом о чем-то спорил, то отвечал на какие-то их вопросы, то сам с умным видом о чем-то философствовал. Белые футболки с логотипом сменились у участников конкурса на однотонные рубашки и легкие платья. На шеях писателей болтались на шнурке бейджики с фамилиями. Атмосфера в отеле стала еще более суетливой и беспокойной – толпы людей периодически заполняли холл и этажи, кругом стоял гул голосов, и пробиться к входным дверям было затруднительно. Но иногда, особенно по утрам, в отеле было так тихо, словно бы и не был он переполнен людьми, а пребывал в запустении.
Гуровым снова начало овладевать беспокойное чувство. Ему опять стало казаться, что грядет нечто неизбежное, что нарушит привычное течение жизни отеля и его, Гурова, отдыха. Он не делился своими переживаниями ни с Марией, ни со Станиславом, старался быть спокойным и веселым. Он безропотно, хотя и с некоторой неохотой в душе, принимал участие во всех идейных начинаниях Натальи и Марии, которые водили мужчин то на пляж, то в ресторан, то в океанариум. Оставаясь же наедине со Станиславом, они говорили о предстоящей рыбалке, о которой при женах старались не упоминать. Сами-то они давно уже договорились с хозяином одной из яхт, что в ближайшее воскресенье выйдут с ним в море и проведут весь день за ловлей саргана, бычков и разной другой морской рыбы, которая, по словам местных, только и ждала, когда ее выловят.
И в такие минуты, когда разговор шел о снастях, о приемах лова и прочих тонкостях рыбалки на море, Лев Иванович успокаивался и забывал о своих предчувствиях. Вернее, они отходили на задний план и не так назойливо проникали в мысли и чувства полковника.
За всей этой отпускной суетой, турами и прогулками по городу друзья как-то подзабыли о своем обещании поучаствовать в писательских конференциях. Напоминание пришло к ним вечером третьего дня в виде подошедшей к их компании Ольги Кирьяновой.
– Здравствуйте, – улыбаясь своей тихой и очаровательной улыбкой, поздоровалась она. – Куда-то собрались?
– А, Оля, здравствуйте, – весело поздоровался с ней Крячко, а Мария и Наталья даже обнялись с ней, как с давней подругой. – Вот, собрались сходить в местный городской театр на вечер классического и современного балета. Ждем такси.
– Здорово! – восхитилась Ольга искренне и, как показалось Гурову, даже с некоторой завистью. – А мы вот с Женей уже лет сто не бывали ни в театре, ни в кино. Что ж, не буду вас отвлекать. Просто подошла узнать и напомнить. Вы не смогли бы прийти завтра к десяти часам на встречу с нашими писателями, как мы и договаривались? Просто Женя… Евгений Петрович уже анонсировал ваше присутствие, – вдруг смутилась она, увидев на лице Гурова и Крячко немного недоуменное и растерянное выражение. – Конечно, если у вас другие планы…
– Нет-нет, мы всегда готовы, – поспешил заверить ее Лев Иванович. Ему показалось, что Ольга прямо сейчас вдруг расплачется, ее глаза заблестели, а лицо приняло такое извиняющееся выражение, что он невольно поспешил ее успокоить.
– Спасибо, – искренне поблагодарила его Кирьянова и, кивнув, добавила: – Тогда я скажу Жене, что вы придете. Я встречу вас внизу, в холле, и проведу в конференц-зал. Хорошо?
– Если они забудут, мы им напомним, – ответила за всех Наталья и спросила: – А нам с Марией можно будет поприсутствовать на вашем мероприятии?
– Да, конечно же! – Щеки у Ольги чуть порозовели от смущения. – Обязательно приходите! Места найдутся.
Она не успела больше ничего добавить – подъехало такси, и Гуровы с Крячко стали прощаться с ней, заверяя, что завтра к десяти обязательно спустятся в холл. Уже сидя в машине, Лев Иванович посмотрел в окно и увидел Ольгу, которая так и стояла на тротуаре, и вид у нее, как показалось Гурову, был какой-то растерянный и подавленный одновременно.
«И все-таки есть в ней что-то странное, – подумал Лев Иванович, глядя на эту одиноко стоящую фигурку. – Какая-то недоговоренность. Словно она что-то хочет сказать, но то ли не решается, то ли боится».
Машина тронулась и увезла и Гурова, и его мысли совсем в другой мир, мир, отличный от неприкаянности и недосказанности, в котором, как казалось полковнику, жила эта маленькая женщина. А наутро…
Утром, в половине седьмого, когда они с Марией еще валялись в постели и, смеясь, обсуждали и фантазировали, представляя, как сегодня будет проходить первая в жизни Гурова встреча с писательской братией, к ним в номер решительно и настойчиво постучали.
– Кто это так рано? – удивилась Мария.
Она встала, жестом предлагая мужу оставаться на месте, накинула халатик и пошла открывать. Гурова вдруг накрыла волна беспокойства, и он тоже встал, и только натянул джинсы и футболку, как в комнату вошла Маша и шепотом, так, словно их могли подслушать, сообщила:
– Там полиция. Хотят с нами поговорить.
Сердце у Гурова вдруг застучало гулко и тревожно, словно напоминая, что оно у него есть и что его предчувствия, от которых он так опрометчиво отмахнулся, начинают сбываться.
– Что случилось? – так же шепотом спросил он у жены.
– Кажется, что-то с нашими соседями… – Глаза у Марии были широко раскрыты, и в зрачках плескалась тревога. – Я не знаю, но, когда я открыла дверь, триста третий номер был распахнут настежь, и возле него стояли охранник отеля, медик и полицейский. И мне показалось, что я слышала плач Ольги.
Лев Иванович многозначительно посмотрел на жену, взглядом давая ей понять, что он был прав, когда говорил о своих нехороших предчувствиях, и поспешил выйти в гостиную. Мария, которая быстро переоделась из халата в домашний легкий брючный костюм, вздохнула и последовала за ним.
– Утро доброе, – вежливо поздоровался Гуров с двумя оперативниками, которые топтались на пороге их номера. – Проходите.
То, что это были именно оперативники, а не кто-то другой – следователи, например, – Лев Иванович определил с профессиональной безошибочностью. Одному из мужчин было лет под пятьдесят, и на лице его были видны и усталость, и помятость, и нервозность, которые обычно появляются на лице оперативников с возрастом и после суматошного ночного дежурства. Другой – совсем молодой паренек, пухлощекий и коренастый – еще не имел на своей чисто выбритой физиономии сколько-нибудь отличительных особенностей оперативной работы. Беспокойная жизнь опера еще не успела оставить на нем свой негативный след, и его лицо отражало лишь любопытство, присущее новичкам, считавшим, что быть сыщиком – это круто.
– Вы уж нас извиняйте, что беспокоим в такую рань, но у вас на этаже, вернее, в соседнем номере произошло ЧП. И сами понимаете, работа у нас такая…
Один из оперативников, тот, что был постарше и похудее, прошел в номер. Он по-деловому придвинул кресло к журнальному столику и, сев, жестом предложил Марии и Льву Ивановичу последовать его примеру.
Гуров не стал докладывать оперу, что он понимает, что значит оперативная работа. Ему сейчас было не до этого. Он хмуро присел на подлокотник кресла, в которое усадил свою жену, и приготовился услышать не очень приятное, но вполне привычное для него сообщение о трагедии, которая произошла… Впрочем, не важно когда – прошедшей ночью или уже утром. Важно было другое – с кем и почему это несчастье произошло.
– Кхм, – откашлялся оперативник и, сделав паузу, вздохнул. – Скажите, вы давно видели своих соседей из триста третьего номера? – задал он вопрос.
– Вчера вечером, примерно в половине шестого, мы разговаривали со своей соседкой, Ольгой, простите, не знаю ее отчества, Кирьяновой, – на вопрос ответила Мария, а Лев Иванович только кивнул, подтверждая слова супруги. – А что случилось? – задала она встречный вопрос и тут же предложила топтавшемуся на пороге молодому оперативнику: – Вы проходите, вот стульчик в углу стоит…
Молодой не стал проходить, покосившись на своего старшего коллегу, и только благодарно улыбнулся в ответ.
– Во сколько вы проснулись сегодня? – игнорируя вопрос Марии, продолжил спрашивать оперативник.
– Простите, вы не подскажете нам свое имя и отчество, а заодно и должность? – задал встречный вопрос Лев Иванович и пристально посмотрел на опера.
– Кхм, – снова откашлялся тот, словно в горле у него першило, и нехотя ответил: – Старший оперуполномоченный уголовного розыска Пятаков Илья Ильич. – Он вопросительно и с некоторым вызовом посмотрел прямо в глаза Льву Ивановичу.
– Мы проснулись около половины седьмого, – ответил Гуров, мысленно отметив для себя, что обмануть или убедить этого оперативника было бы нелегко ни виновному, ни тому, кого этот человек просто заподозрил бы в чем-то незаконном.
Взгляд у Пятакова хотя и был усталым, но в то же время жестким и непримиримым, что делало первоначальное впечатление о нем, как о человеке мягком и нерешительном, ошибочным.
– Скажите, что-то случилось с Ольгой? – Мария встревоженно посмотрела сначала на Пятакова, потом на молодого оперативника, а потом и на мужа, словно ища и у него ответ на свой вопрос.
– Я просыпался раньше, – отвечая на взгляд супруги, заметил Лев Иванович. – Посмотрел случайно на часы – было около половины пятого. Потом я снова уснул.
Его ответ, кажется, привлек внимание оперативника, и тот уже более заинтересованно посмотрел на Гурова.
– Ага, отлично, – сказал Пятаков, хотя радости ни в его интонации, ни во взгляде не наблюдалось. – Вы ничего подозрительного не слышали в этот промежуток времени? Ну, пока не уснули?
– А что именно я должен был услышать – стук, хлопок, удар, гул? Что?
Пятаков с интересом и некоторым подозрением посмотрел на Льва Ивановича и снова вздохнул.
– Выстрел, например? – спросил он.
Гуров спрятал улыбку, появившуюся было в уголках губ, и поинтересовался:
– Вы думаете, что я могу отличить выстрел от хлопка петарды или громкого стука закрывающейся двери?
– Лев Иванович, вот только давайте не будем тут говорить всякие глупости, – насмешливо посмотрел на него Пятаков. – Неужели вы думаете, что прежде, чем постучать к вам в номер, я не узнал, кто в нем живет? Весь отель уже знает, что вы – полковник из Москвы, из Главного управления уголовного розыска – Гуров Лев Иванович. Мы тут тоже работать умеем.
Гуров был несколько удивлен, но виду не подал, а лишь улыбнулся чуть виноватой улыбкой.
– Вы уж простите, я не хотел обижать вас, просто мне даже в голову не пришло, что меня тут уже все знают, – развел он руками. – Так что же все-таки произошло в соседнем номере в период с половины пятого до половины шестого?
– Нас и «Скорую помощь» вызвали по поводу огнестрельного ранения. Когда мы приехали на место, то узнали, что человек уже умер, и помощь медиков нужна только для того, чтобы официально констатировать наступление смерти, – нехотя ответил на вопрос Пятаков. – При первом осмотре места происшествия и опросе свидетельницы было установлено, что Кирьянов Евгений Петрович был убит неизвестными в своей спальне в тот момент, когда его супруга находилась в ванной. Выстрела, по ее словам, она не слышала.
– О господи!
Мария закрыла рот ладонью и испуганно посмотрела на мужа. Лев Иванович успокаивающе опустил руку ей на плечо и спросил у Пятакова:
– Орудие убийства найдено?
Пятаков с сомнением, стоит ли говорить об этом (хотя бы даже и с полковником УГРО из Москвы, но все-таки находящемся на отдыхе), посмотрел на Гурова и, отведя взгляд в сторону, ответил:
– Да. Пистолет, из которого предположительно был произведен выстрел, обнаружился в сумочке у Кирьяновой Ольги Михайловны.