Компромисс. Иностранка. Чемодан. Наши - читать онлайн

Ослик должен быть худым Сентиментальный детектив

События, изложенные в этой грустной повести, основаны на реальных фактах. Автор лишь изменил координаты мощного советского ракетодрома, а также – отчество директора химчистки, появляющегося в заключительных главах.

Автор выражает искреннюю признательность сотрудникам ЦРУ, майору Гарри Зонту и лейтенанту Билли Ярду, предоставивших в его распоряжение секретные документы огромной государственной важности.

И наконец, автор приносит извинения за те симпатии, которые он питает к центральному герою, и более того – корит себя за это, но, увы, глупо было бы думать, что наши страсти рвутся в бой лишь по приказу добродетели!

Утро Джона Смита состояло из ледяного душа, вялой перебранки с массажистом, чашки кофе и крепчайшей сигареты «Голуаз».

Джон выглянул в окно. В бледном уличном свете растворялись огни реклам. Последние назойливые отблески мерцали на крышке радиолы.

Джон Смит лег на диван и разорвал бандероль с американским военным журналом.

Раздался звонок. Джон Смит, тихо выругавшись, поднял трубку.

– Да, сэр, – произнес он, – отлично, сэр, как вам будет угодно, сэр. О’кей!

Джон Смит оделся и после тщетных попыток вызвать лифт спустился вниз. На уровне второго этажа его догнала ярко освещенная кабина. Там целовались.

Джон Смит с раздражением отвернулся и тотчас подумал: «Я стар».

У подъезда его ожидал маленький служебный «бугатти». Шофер кивнул, не поворачивая головы. Джон сел в машину и профессионально откинулся на апельсинового цвета сиденье, чтобы его нельзя было видеть с улицы.

Через несколько минут автомобиль затормозил у кирпичного здания с широкими викторианскими окнами.

Джон Смит кинул в узкую щель свой жетон и, миновав турникет, поднялся на четвертый этаж.

Майор Кайли встретил его на пороге. Это был высокий офицер с мужественными чертами лица. Даже лысина не делала его смешным.

Секретарша принесла бутылку виски, лед и два бокала. Приветливо улыбнувшись Джону Смиту, она незаметно шевельнула плечами, поправляя белье.

– Я обеспокоен вашим состоянием, Джонни, – начал майор, – вы теряете форму. Недавно один из сотрудников видел вас в Музее классического искусства. Вы разглядывали картины старых мастеров. Если разведчик подолгу задерживается около старинных полотен, это не к добру. Вы помните случай с майором Барлоу? Он пошел на концерт органной музыки, а через неделю выбросился из небоскреба. На месте его гибели обнаружили лишь служебный жетон. В общем, майора Барлоу хоронили в коробке из-под сигарет…

– Какой ужас, – произнес Джон Смит.

– Я рад, что сотрудник заметил вас в музее и предупредил меня.

– Позвольте узнать, сэр, что делал в музее ваш сотрудник?

– Так, пустяки, – ответил майор, – брал дактилоскопические оттиски у конголезского генерала Могабчи. Накануне генерал Могабча знакомился с экспозицией, и отпечатки его пальцев сохранились на бедрах мраморной Венеры.

– Я знаю эту копию, сэр, – произнес Джон Смит, – эклектическая вещь, бесформенная, грубая.

– Генерал придерживался иного мнения. Впрочем, мы отвлеклись.

– Слушаю вас, сэр.

Майор разлил виски. Кусочек льда звякнул о стенку бокала.

– Мне бы не хотелось потерять вас, Джонни. Я не намерен лишать себя ваших услуг. Мы вас ценим. В прошлом вы отличный работник и честный американец. Честный американец – это тот, кто продается один раз в жизни. Он назначает себе цену, получает деньги и затем становится неподкупным. В последние месяцы с вами что-то стряслось. У меня такое ощущение, как будто все железные детали в вас заменили полиэтиленовыми. Вы не взглянули на мою секретаршу, вы не допили виски, короче, вы не в форме.

– Видно, я старею, сэр.

– Чепуха! Возьмите себя в руки. Мы решили помочь вам, Джонни. Необходимо, чтобы вы вновь поверили в себя. Два года простоя отразились на вашем состоянии. Вам надо жить нормальной жизнью.

Джон Смит прикрыл глаза. Он тотчас увидел пологий берег Адриатического моря, стук мяча неподалеку, сборник Джойса, темные очки…

– Мы решили послать вас в Москву, Джон Смит. Вы чем-то недовольны?

– Я офицер и не обсуждаю приказы начальства, – сказал Джон Смит.

Майор Кайли с удовольствием хлопнул его по плечу, шагнул к стене и, откинув муаровую занавеску, указал на карту мира:

– Нас интересуют стратегические объекты русских в квадрате У-15. Так вот, вы оказываетесь в России, поступаете на работу, заводите друзей, а через год к вам является коллега, и вы начинаете совместные акции. Все ясно?

– Да, сэр.

– Полагаю, вы не утратили навыки оперативной работы. Мне стоило большого труда отстоять вашу кандидатуру перед генералом Ричардсоном. Вы должны оправдать мои надежды, Смит.

– Не сомневайтесь в этом, господин майор.

– Вас ожидает цепь злоключений. Мало ли что встретится на вашем пути. Вам придется рисковать. От вас потребуется физическая сила и выносливость. Например, вы сможете переплыть реку?

– Да, сэр.

– Главное – плыть не вдоль, а поперек.

Джон Смит кивнул, давая понять, что считает это замечание ценным.

– Вам нужно подготовиться, усовершенствоваться в языке. Как по-русски «гуд бай»?

– До свидания, пока, счастливо оставаться, будь здоров.

– В СССР надо работать осторожно. Не вздумайте предлагать русским деньги. Вы рискуете получить в морду. Русских надо просить. Просите, и вам дадут. Например, вы знакомитесь в ресторане с директором военного завода. Не дай бог совать ему взятку. Вы обнимаете директора за плечи и после третьей рюмки говорите тихо и задушевно: «Вова, не в службу, а в дружбу, набросай мне на салфетке план твоего учреждения».

– Я учту ваши советы, мистер Кайли.

– Вы должны будете принимать во внимание известную строгость русских нравов. Гомосексуализм, например, у них в полнейшем упадке. В России за это судят.

– А за геморрой у них не судят? – ворчливо поинтересовался Джон Смит.

Майор подошел к столу, выдвинул ящик, достал оттуда брикет сливочного мороженого и разломил его.

– Мороженое заменит вам пароль, – сказал он, – одна половинка будет у вас, другая – у человека, который явится год спустя. Вы соединитесь и начнете действовать вместе. Ну, кажется, все. Можете идти. В девятом отделе получите легенду и необходимое снаряжение. Дайте-ка я пожму вашу руку.

Джон Смит вышел на крыльцо особняка. Посреди зеленого газона вращался шланг с блестящим наконечником. Был полдень. Возле государственных учреждений скапливались автомобили.

Джон Смит шел вдоль ограды. Остановился, достал сигарету. Из кулака его узким белым лезвием выскользнуло пламя газовой зажигалки. Огонек на солнце был почти невидим.

Разведчик свернул за угол… «Бугатти» медленно ехал за ним, прижимаясь к тротуару. Затем он наклонился к шоферу, который выслушал его, не поворачивая головы.

– Вы бы ехали домой, Роджер, мне надо побыть одному.

Машина рванулась вперед, тотчас затерявшись в уличном потоке.

В этот день Смит пришел домой позже обычного. Галстук торчал у него из кармана. Он одолел три лестничных пролета, словно забрался по вантам в девятибалльный шторм. Дверь кокетничала с ним, водила за нос, наконец в замочной скважине со стуком утвердился ключ. Джон Смит, качаясь, пересек свои апартаменты, чмокнул боксерскую грушу и уснул на диване, не снимая континентальных стетсоновских полуботинок.

Темной мартовской ночью американский военный «Спитфайр» пересек западную границу Советского Союза.

Джон сидел рядом с пилотом. В кабине было тесно. Летчик, передвигая рычаги, задевал колени Джона Смита.

Сквозь иллюминатор виднелось усыпанное звездами небо. Внизу редко и беспорядочно мерцали огни.

– Мы приближаемся, сэр, – заметил летчик, взглянув на фосфоресцирующий пульт. – Желаю удачи, – добавил он после того, как разведчик откинул крышку люка.

– Благодарю, – сказал Джон Смит и шагнул в черную бездну.

«Спитфайр» промчался мимо.

Минута. Вторая. Третья. Земля, быстро увеличиваясь, летела навстречу. Стали видны очертания деревьев.

– Ах черт, едва не забыл! – воскликнул Джон Смит и рванул дюралевое кольцо.

В ту же секунду из ранца, который болтался у него за спиной, со свистом выскользнуло шелковое белое пламя парашюта, последовал сильный толчок, стропы натянулись, и над головой Джона Смита утвердился широкий, слегка вибрирующий купол.

Еще через минуту разведчик, согнув колени, опустился в податливый мартовский снег.

Парашют лежал рядом, медленно опадая.

Джон Смит огляделся. Темный лес окружал небольшую поляну. Из-за деревьев выглядывали звезды.

«Для начала неплохо», – подумал Джон Смит.

Он встал, скинул ранец, притянул за ремни белую ткань, скомкал ее и поджег.

В правом кармане лежали фальшивые документы, в левом – браунинг, ампула с ядом оттягивала воротничок сорочки.

«Омниа меа мекум порто, – невесело усмехнулся Джон Смит, – все мое ношу с собой!»

Он достал консервы и поел. Затем подбросил сучья в костер, расстелил брезентовый плащ и задремал.

Снились ему далекие годы. Залитый солнцем стадион политехнического колледжа. Футбольное поле. Зеленая трава. Полосы мокрой известки. За барьером толпы зрителей с программками в руках. Музыканты в белых куртках исполняют национальный гимн. Гуськом выходят футболисты. Вторым идет он, Джонни Смит, молодой, загорелый. На нем бутсы с шипами, полосатая фуфайка и гетры. В согнутой руке он держит шлем…

Джон Смит ощутил на себе чей-то пристальный взгляд.

Он выхватил пистолет из кармана.

Перед ним стоял тамбовский волк и дружески улыбался.

– Привет, – сказал тамбовский волк.

– Хеллоу! – произнес разведчик, смущенно пряча браунинг в карман.

– Не разбудил?

– Мне как раз пора вставать.

– Озябли?

– Есть маленько.

– Вы, собственно, что тут делаете?

– Да так… грибы собираю.

– А парашют сожгли?

– Естественно. Садись, погрейся.

– Благодарю. Дела.

– Как знаешь.

– Пойду.

– До свидания, дружище.

– Чао, – произнес тамбовский волк и растворился во мраке.

Рано утром Джон Смит вышел из лесу и по горбатой дороге зашагал к темнеющим на фоне снега домам рабочего поселка.

Маленькие ветхие лачуги были вынесены на окраину прибоем шиферных и черепичных крыш, а в самом центре попадались двухэтажные каменные строения с яркими вывесками и заманчивыми витринами.

Навстречу шли мужчины в ватниках и женщины в темных платках. Их лица были по-утреннему хмуры.

Джон Смит замедлил шаги у дверей сельмага.

Со стуком бился на ветру газетный лист. У обочины, наклонившись, стояла грузовая машина.

Разведчик зашел в магазин, купил велосипед «ХВЗ», сел на него и поехал в Москву.

Солнце без усилий катилось рядом. Его невесомые мартовские лучи падали на обода и спицы. По бокам от дороги лежала белая гладь, штопанная заячьими следами. Колеса вязли в жидком снегу. Лес издали казался глухим и мрачным.

Джон Смит крутил педали и насвистывал песенку, которую слышал от одного лейтенанта в оперативном центре:

В эту секунду черная тень метнулась под колеса. Посреди дороги стоял тамбовский волк.

– Я передумал, – сказал он, – возьми меня с собой. Вместе будем хулиганить. Тошно, брат, в лесу. Ни друзей, ни близких. Опротивела мне вся эта некоммуникабельность.

– Проблема номер один, – кивнул Джон Смит.

– Знаешь, как шутят у нас в тамбовских лесах? «Волк волку – человек». Сразиться не с кем. Одни зайцы. Мечтаю о настоящем деле. Короче, возьми меня с собой – денщиком, ординарцем, комиссаром…

Разведчик поглядел на него с сомнением:

– Вести себя умеешь?

– Еще бы. И вообще, я могу сойти за крашеного пса.

Джон Смит задумался. Велосипед лежал у его ног. Переднее колесо вращалось, и спицы мерцали в лучах небогатого зимнего солнца.

– Ладно, – сказал наконец разведчик, – беру. Только учти, главное в нашем деле – дисциплина. Понял?

– Да, сэр, – просто ответил волк.

– И чтоб на людей не кидался.

– Это я-то? – обиделся серый. – Да мое основное качество – человеколюбие.

Разведчик сел на велосипед, и они помчались дальше.

Волк делал огромные скачки, напевая:

Москва встретила наших героев сиянием церковных куполов, бесконечным людским потоком, комьями грязного снега из-под шин проносившихся мимо автомобилей.

Разведчик пообедал в буфете самообслуживания, а новому другу, которого оставил на улице, привязав к велосипедной раме, вынес два бутерброда с ветчиной, завернутые в салфетку.

Затем они направились к рынку. Вдоль стен темнели и поблескивали лужи, капало с крыш. Теплый мартовский ветер налетал из-за угла.

Друзья, не торгуясь, сняли у грустной вдовы комнату с панорамой на Химкинское водохранилище.

– А пес по ночам не будет лаять? – спросила хозяйка.

Серый от унижения чуть не выругался. Джон Смит вовремя наступил ему на лапу.

– Не будет, – заверил разведчик, – он воспитанный.

– Умные глаза у вашей собачки, – произнесла вдова, – как будто хочет что-то сказать, но не может.

Комната была светлой и просторной. Над столом висела пожелтевшая фотография мужчины в солдатской гимнастерке и в очках. Хозяйка унесла ее с собой.

Джон Смит сунул браунинг под подушку, расстелил в углу для волка старое пальто.

– Вот мы и устроились, – сказал он.

– А когда идем на дело? – поинтересовался тамбовский волк.

– Главная наша задача – освоиться в Москве. Дальнейшие указания поступят вскоре.

– Может, покусать кого из членов правительства?

– Категорически запрещаю! – Джон Смит хлопнул по столу ладонью. – Ты провалишь нас обоих. Никакой спешки. Терпение и мужество – вот основные добродетели разведчика.

– Тогда хоть слово какое нацарапаем на заборе?

– Я сказал – нет.

– Может, намусорим где? – не унимался волк.

– Ни в коем случае, – сказал разведчик, принимая официальный тон, – вы поняли меня, капрал?!

– Да.

– Вы хотели сказать: «Да, сэр».

– Да, сэр, – пробормотал тамбовский волк и негромко добавил: – Анархия – мать порядка!

Каждое утро Джон Смит гулял со своим другом на пустыре, огибая напластования бетонных секций, полусгнившие доски, ржавые фрагменты арматуры, шагая среди битых стекол, окаменевших и непарных башмаков, консервных банок, мерцавших из-подо льда, как рыбы, потом он отводил тамбовского волка домой, сбегал по лестнице вниз, хлопала дверь за его спиной, и оказывался на тронутых неуверенными мартовскими лучами улицах древней столицы.

Он заходил в булочные и пивные, часами сидел без нужды в приемной исполкома, томился в очереди за говяжьими сардельками, оглашал пронзительными криками своды зала в Лужниках, присматривался к незнакомой державе. Он покупал лотерейные билеты, ездил в метро, смотрел, как работают водолазы, переводил старушек через улицу, листал «Неделю», замирал перед картинами в Третьяковской галерее, разнимал мальчишек в городском саду, кормил воробьев и, распахнув пальто, глядел на солнце.

Наступил апрель. Сверкающая ледяная бахрома увенчала карнизы, роскошью напоминая орган протестантского собора в Манхэттене.

Как-то раз Джон Смит заметил объявление, листок из школьной тетрадки, приклеенный к водосточной трубе. На нем расплывшимися буквами было написано: «Химчистке № 7 требуется механик».

Это мне подходит, решил Джон Смит, именно то, что мне надо. Скромный маленький труженик химчистки ни у кого не вызовет подозрений.

Через пять минут он сидел в кабинете заведующего. Над столом висел портрет Дмитрия Ивановича Менделеева. Рядом белели графики и прейскуранты. На дверях болталась табличка – «Не курить!». Трусливая рука перечеркнула «НЕ» дрожащей линией.

«Оппозиция не дремлет», – подметил Джон Смит.

– Я прочитал ваше объявление, – сказал разведчик.

– Механик вот так необходим, – сказал заведующий, – был у нас отличный механик, сгорел на работе. В буквальном смысле. Пошел он к тестю на именины. Семь дней потом на работу не выходил. На восьмой день явился, заказал в буфете горячий шницель, только откусил и сразу вспыхнул, как бенгальская свеча…

– Я хотел предложить свои услуги, – молвил Смит.

– Документы позвольте взглянуть.

Разведчик вынул из кармана фальшивые новенькие дивные бумаги.

– Оформляйтесь, – произнес заведующий.

С тех пор каждое утро разведчик сворачивал в задохнувшийся среди каменных глыб переулок, надолго исчезал в машинном отделении химчистки, где вибрировала центрифуга, краска летела с потолка и нестерпимо пахло вареными ботами.

Джон Смит зачищал клапана, следил за уровнем воды в баллонах, менял индикаторные трубки, чутко вслушиваясь в неровный пульс машин.

Как-то раз он задержался, меняя изоляцию, а когда вышел из-за прилавка, направляясь к дверям, то увидел Надю, которая стояла перед зеркалом и, нахмурившись, себя разглядывала.

Они пошли рядом, окунулись в солнечный и мокрый день апреля, а у них за спиной ночная вахтерша тетя Люба тотчас же с грохотом перегородила дверь железной балкой и навесила замки.

– Ну и ветер, – произнес Джон Смит, – как бы вас не унесло. В такую погоду надо обязательно взять под руку толстяка вроде меня.

– Вы не толстый, – сказала Надя, – вы самостоятельный.

– Можно, я вас провожу? – сказал разведчик и добавил: – По-товарищески.

– Я далеко живу, – сказала Надя.

– Вот и хорошо, – обрадовался Джон Смит, наступая в лужу, – вот и прекрасно.

Приемщица Надя не считала себя красавицей, но она была милая, с голубыми глазами и мальчишеской фигурой, а когда сидела за барьером, положив локти на отполированный до блеска стол, клиенты в брюках пытались разговаривать с ней и шутить, но девушка лишь постукивала карандашом, и в голосе ее рождались особые, неприятные, судебно-исполнительные нотки:

«Распишитесь, гражданин!»

Джон Смит взял Надю под руку, им стало тесно, а через двадцать минут разведчик и девушка уже сидели в ресторане ВДНХ под фикусом.

Официант подал меню, измятый листок бумаги в гладком коленкоровом переплете, отступил на шаг и замер.

Джон Смит повернулся к Наде.

– Виски, джин? – спросил он.

Надя рассмеялась в ответ и говорит:

– Мне водки капельку, а то я ноги промочила.

Смит продиктовал заказ. Надя в ужасе пыталась его остановить.

Официант чиркнул в невидимом блокноте и удалился, ловко огибая столы.

На эстраду вышли музыканты. Пиджаки их висели на стульях. Музыканты о чем-то беседовали, смеясь. Потом они все нахмурились и разошлись по своим местам.

– Давайте потанцуем, – сказал Джон Смит.

– Не могу, – ответила Надя, – я туфли сняла.

Девушка приподняла скатерть, и оттуда выглянул кончик ступни.

У шпиона замерло сердце.

«Не знаю, как выглядит счастье, – подумал он, – мне сорок лет, но я не уверен, что почувствую, если хотя бы частица его встретится на моем пути».

Музыканты играли дружно и отрешенно. Они куда-то шли под звон бокалов, и глаза их были полузакрыты.

Вечером Джон Смит прощался с Надей в подъезде возле батареи отопления. Из-за шахты лифта торчали ручки детских колясок.

– Иди ко мне, – сказал шпион.

– Перестаньте.

Девушка вырвала руку, и на секунду он увидел перед собой приемщицу химчистки в шелковом черном халате и с негодующими вибрациями в голосе: «Распишитесь, гражданин!»

– Ладно, – сказал Джон Смит, – не буду. Простите.

– Если вы меня в ресторан пригласили, то еще не значит, что можно руки распускать!

– Как вам не стыдно, – покачал головой Джон Смит, – ай-ай-ай!

Он повернулся и шагнул к дверям, но Надя догнала его и тронула за хлястик.

– Подождите, – сказала она, – ох, какой же вы громадный. Мне придется встать на цыпочки.

Джон Смит вернулся поздно, снял ботинки и хотел уже выключить свет, но в это время его окликнул тамбовский волк:

– Шеф, я не сплю. Мне нужно с вами поговорить.

– В чем дело, капрал? – спросил Джон Смит, вновь зажигая люстру.

– Я вынужден сделать признание. Оно облегчит мне душу.

– Слушаю вас.

– Шеф, мне трудно говорить.

– Будьте мужчиной, капрал.

– Шеф, я сошелся с легавой. Да, да, я, волк и сын волка, связал свою жизнь с охотничьей собакой. Это случилось на пустыре, когда вы читали газету.

Джон Смит вынул папиросу и задумался, не прикурив.

Ночь лежала за потемневшими стеклами. Мир дремал у порога. Вся мера глубины и разнообразия жизни ясно предстала в этот час на грани тьмы и света.

– Сердцу не прикажешь, – едва слышно выговорил шпион.

– Это верно, – кивнул тамбовский волк.

– Ну а как она вообще? – спросил разведчик.

– Красивая сука, – откровенно произнес капрал.

Джон Смит взволнованно шагал по комнате. Видны были холостяцкие дыры на носках.

– Не надо прятаться от счастья, – говорил он, – ведь жизнь коротка. Позади океан рождения, впереди океан смерти, а наша жизнь лишь узкая полоска суши между ними.

– Истинная правда, – молвил серый…

– В конце концов, мы даже не нарушаем инструкций, – задумчиво сказал шпион, – ведь сам майор Кайли приказал мне обзавестись друзьями в СССР.

Они проговорили до утра, а когда взглянули на часы, луч солнца заглядывал в комнату вместе с первыми гудками речных катеров.

С тех пор каждый вечер Джон Смит покидал ателье вместе с Надей. Девушка прятала в стол пачку голубоватых квитанций, переодевалась, вешала на гвоздик черный шелковый халат, и они, держась за руки и огибая лужи, шли в какой-нибудь музей. В просторных залах было тихо, кружевные занавески покачивались на окнах, экспонаты соперничали с лепными украшениями на потолке и замысловатой мозаикой пола.

– Когда я стою перед шедевром, – говорил Джон Смит, – то ощущаю, что картина вглядывается в меня, проникает в сокровенные глубины моей души. Мне делается стыдно за те пороки, которыми я наделен. Я дрожу, как на суде.

– Мне знакомы эти ощущения, – кивала Надя.

– Искусство читает наши сокровенные мысли. Под его взором хочется быть великодушным, честным и добрым.

Девушка на секунду прижималась к его плечу, а потом они шли дальше, и служащие музея в темной форменной одежде провожали их глазами.

А ровно через месяц на последние деньги, которыми снабдил его разведывательный центр, Джон Смит арендовал помещение диетического буфета, чтобы отпраздновать свадьбу.

Гостей было много. Пришли сотрудники ателье и кое-кто из постоянных клиентов. Заведующий произнес речь.

– Я пью за новобрачных, – сказал он, – которые вместе со всем личным составом химчистки борются за то, чтобы не было грязных пятен на брюках советского человека, труженика и творца. И если на карте мира еще имеются кое-где белые пятна, то в недалеком будущем мы эти пятна, товарищи, выведем. Более того, даже пятна на солнце не вечны. Штурмуя космические пространства, мы сумеем устранить и эти загрязнения. Жизнь, друзья, обгоняет мечту!

Тут все начали поздравлять молодоженов, чокаться и пить за их здоровье. Бутылки маршировали по столу, как рекруты. Закуски отливали всеми цветами радуги. Шум стоял невообразимый.

Тамбовский волк лежал под столом, грыз рафинад и время от времени орал: «Горько!»

Молодые поселились у Нади в комнате с окном на бульвар. Волку постелили в коридоре.

Теперь Джон Смит и Надя каждое утро ехали вместе на работу в полупустом девятом трамвае. Джон вынимал из чемоданчика инструменты и уходил в машинное отделение, а Надя раскладывала на столе чистые бланки и копировальную бумагу. С заказчиками теперь она вела себя приветливее.

Однажды шпион постучался в кабинет заведующего.

– Понимаете, какая штука, – сказал он, – я тут перелистывал техническую литературу и подумал: а что, если карданную ось соединить под углом с одним из валиков и одновременно снизить обороты передаточного диска? Таким образом можно коэффициент изнашиваемости ткани в процессе обработки практически свести к нулю. Вот посмотрите.

Джон порылся в карманах спецовки, достал лист бумаги и моментально начертил схему.

– Интересная мысль, – сказал заведующий, – вы мне оставьте эту бумажку, я на досуге подумаю.

Джон Смит вышел из кабинета, насвистывая «Лалабай оф бердленд», а директор в это время с интересом разглядывал схему, которую шпион рассеянно начертил на обратной стороне миниатюрной географической карты, где птичкой был отмечен советский ракетодром в квадрате У-15.

На следующий день заведующий вызвал Джона Смита к себе.

– Входи, Петр Иванович, присаживайся. Что это ты всегда такой нерешительный и робкий? Посмелее надо быть. Я бы даже сказал, понахальнее. Ну-ка, брат, хлопни меня по шее! Да не бойся ты, хлопни! Здорово, мол, Кузьма Петрович! Размахнись и хлопни, кому говорю.

Джон Смит покорно размахнулся, но тотчас же замедлил движение и осторожно убрал пылинку с директорского пиджака.

– Э-э… – сказал директор, – ну да ладно. Садись, Петр Иванович, располагайся. Обдумал я твое изобретение, вник, как говорится. Здорово, ей-богу, здорово ты это придумал. Оригинально. Тысячи рублей экономии может дать твое изобретение. Решили к майским праздникам тебя премировать, а портрет – на Доску почета! Молодец, Петр Иванович, орел! Кулибин!

Директор с чувством пожал шпиону руку.

– Как у тебя с жилплощадью? – спросил он.

– Тесновато, конечно, – сказал Джон Смит, – но в общем ничего, жить можно.

– Дадим квартиру, – сказал заведующий, – первым будешь на очереди. Мы эту самую рационализацию очень поощряем, стимулируем, как говорится. Сам знаешь, какое значение приобрела химчистка в наши дни. Он, – директор указал на портрет Менделеева, – все это гениально предвидел. Наши задачи состоят в том, чтобы воплотить в жизнь его мечты и планы. В первую очередь для этого нужно освоить методы родственных предприятий у нас и за рубежом. В общем, мы хотим послать тебя в командировку. Есть два пункта – Нью-Йорк и Сыктывкар. На выбор. Что тебе больше по вкусу?

– Сыктывкар, – ответил Джон Смит, не задумываясь.

Директор слегка удивился.

– То есть, я понимаю, идейно тебе, конечно, ближе Сыктывкар, – сказал он, – но ведь, с другой стороны, – Америка, пальмы, попугаи…

– Чего я там не видел, – сказал разведчик, – поеду в Сыктывкар.

– Ну, как хочешь. Может, ты и прав. Во-первых, ты, брат, лысоватый и потому не можешь вполне достойно представлять наш народ за границей. Еще, чего доброго, подумают, что в СССР все лысые. К тому же языков, поди, не знаешь. А ведь они там, как сбесивши, все не по-русски шпарят. Так что, может, ты и прав. И вообще, ты для Запада больно уж тихий. Столько времени знакомы, а я голоса твоего не слыхал. Ну-ка, спой что-нибудь. Спой, не стесняйся. Хочешь, вместе споем «Раскинулось море широко…».

Через неделю Джон Смит обнял жену, сел в поезд и уехал в Сыктывкар. Долгое время на поворотах ему был виден темный от дождя перрон, далеко выступающий вдоль железнодорожных рельсов, и две застывшие фигурки на нем: Надина в широком дождевике, а возле ее ног маленькая и взъерошенная – тамбовского волка.

В Сыктывкаре шпион провел четыре дня. Он обошел все родственные предприятия, побывал в библиотеке и картинной галерее, а также посетил местный краеведческий музей, где осмотрел хребет вымершего доисторического животного – семги.

На четвертый день шпион заметил, что скучает. Он долго бродил под фонарями городского парка, выпил рюмку водки в ресторане «Пингвин», но мысли его были далеко, в Москве.

Разведчик пересек центральную площадь, обогнул гранитный монумент и вдоль забора, над которым видны были освещенные окна больницы, бездумно зашагал к горизонту.

На пути ему встретилась фанерная крашеная будка под вывеской «Пневматический тир». Джон Смит зарядил ружье, облокотился на барьер и выстрелил в пузатого Дядю Сэма, который со стуком опрокинулся, а на его месте вырос негр в комбинезоне.

– Меткий выстрел, – похвалил хозяин тира.

От этих слов Джон Смит, как и любой другой мужчина на его месте, слегка повеселел.

Подняв воротник плаща, разведчик под конвоем собственной тени брел через картофельное поле туда, где мерцали над землей огни аэропорта.

– Который на Москву? – спросил он у заспанного диспетчера.

– Кажись, вон тот, – ответил диспетчер и указал на серебристый лайнер ТУ-104.

Джон Смит поднялся в салон, неслышно прошел по ковровой дорожке вдоль кресел и сел у окна.

Когда из мрака выступили огни русской столицы, бесчисленные светящиеся трассы, Джон Смит закурил, чтобы скрыть волнение.

– Застегните ремни, – приказала стюардесса.

Через час разведчик был у своего порога. Надя осторожно приоткрыла дверь. На ней был пестрый фланелевый халатик.

– Это ты? – спросила Надя.

– Я, – ответил шпион, – ты рада?

– Я не рада, – сказала Надя, – я ни капельки не рада. Я счастлива.

В этот миг кто-то лизнул ему руку. В дверях стоял тамбовский волк, по-собачьи виляя хвостом.

В химчистке Джона Смита встретили приветливо.

– Это ты, – сказал директор, – вернулся?

Разведчик кивком головы подтвердил эту гипотезу.

– Материалы привез?

– Да. Вот они.

– А мы тебя заочно в местком избрали. Оказали доверие. Человек ты справедливый, идейно закаленный. В общем, проголосовали единодушно.

– Кузьма Петрович, разве я достоин?

– Народу, брат, видней.

Джон Смит вышел в коридор, прочитал очередной номер стенной газеты «Брак мой – враг мой!», а когда он направился в машинное отделение, то увидел на Доске почета, на малиновом бархатном фоне свой портрет.

Шпион невольно расправил плечи.

Дни потянулись вереницей.

Однажды утром, когда Джон Смит перелистывал свежий номер «Московского комсомольца», Надя сказала ему:

– Знаешь, что ты произнес сегодня ночью? Ты сказал: «Гуд бай».

Джон Смит притворно рассмеялся.

– А, – сказал он, – это я готовил уроки. Я ведь, милая, на курсы записался, иностранных языков. Мечтаю «Сагу о Форсайтах» в подлиннике читать. Да и вообще без языка в наше время не обойтись.

В тот же день шпион был вынужден записаться на курсы иностранных языков.

– К сожалению, прием окончен, – сказала директриса.

– Я вас очень прошу, – настаивал Джон Смит.

– Заходите через год.

– Я не могу так долго ждать. Мне бы «Сагу о Форсайтах»…

– Так и быть, – сказала директриса, – сделаем исключение. Давайте проверим ваши способности. Повторяйте за мной: «Май нэйм из Джон Смит». Ну, что ж вы растерялись? «Май нэйм из Джон Смит».

– Провал! – воскликнул Джон Смит и надкусил ампулу с ядом.

Стены отшатнулись, пол рванулся из-под ног, разведчик упал, и сознание оставило его, не прощаясь.

Директриса, проливая воду, старалась привести его в чувство, кто-то звонил через коммутатор в «Скорую помощь», через весь город под вой сирены летел малолитражный автобус с крестом на борту, люди в халатах тащили носилки по лестнице…

Шпион не подавал признаков жизни. Душа рассталась с ним без горечи и с облегчением, как женщина, уставшая от мук.

Разведчик лежал на гладком холодном столе, закинув подбородок. Полы его дождевика касались земли.

Наконец вошел профессор. Он склонился над Смитом, стиснул его запястье, как тренер по дзюдо в центральной оперативной школе, затем твердым и уверенным голосом поставил диагноз:

– Острый катар верхних дыхательных путей!

От изумления Джон Смит немедленно пришел в себя:

– Этого не может быть!

– Вы сомневаетесь в моей компетентности? – усмехнулся профессор. Затем он достал чистый бланк, поставил на нем какую-то закорючку в виде перевернутого китайского иероглифа и сказал: – Вот рецепт. Вы будете принимать эти таблетки три раза в день. На ночь – горячее молоко с боржомом. До свидания.

Он уже двигался к следующему больному так стремительно, что расстегнутый белый халат за его спиной летел, как шлейф.

Джон Смит сунул рецепт в карман и, шатаясь, побрел домой.

Шло время. Солнечное лето, шурша и остывая, катилось к сентябрю.

Джон Смит и Надя обедали в молочном буфете.

Разведчик шел к столу с подносом в руках. Он молча смотрел на жену и улыбался.

Девушка сидела у окна, и предвечерние лучи касались легких ее волос.

– Неужели ты ничего не заметил? – вдруг спросила Надя.

«Наследил!» – подумал Джон Смит и огляделся, нет ли «хвоста».

– У нас будет ребенок, – сказала Надя.

Качнулись на подносе молочные бутылки, со стуком покатились крутые яйца, дрогнул студня брикет.

– Надья! – воскликнул разведчик. – Надья! Ит’з бъютифл, ит’з вандерфул! У меня нет слов! Ай кан’т поверить! Ай вонт надеяться! Це дуже гарно! Но почему ты плачешь?

Надя достала из сумочки платочек, вытерла слезы и сказала:

– Я плачу от счастья. Какое счастье, что я тебя встретила. А представляешь, если бы мы жили в разных частях света?..

С тех пор Джон Смит не знал покоя. Он стал печальным и задумчивым настолько, что однажды, сидя в буфете и рассеянно орудуя вилкой и ножом, отрезал кончик собственного галстука.

Вечерами после работы Джон Смит уходил из дому и часами бродил в районе Лубянки, замедляя шаги возле гранитного фасада. Молодые сержанты, которые пили чай с плавленым сыром, сидя возле распахнутых окон, быстро привыкли к высокому сутулому гражданину в драповом пальто и жестами приглашали его зайти. Но шпион со вздохом уходил прочь, махнув рукой.

Как-то раз он дольше обычного простоял перед дубовой дверью, потом решительно взялся за ручку и вошел.

Младший лейтенант с лицом и манерами старшего лейтенанта проводил его к майору Зотову.

Майор, утомленный несовершенством этого мира, поднял глаза.

Джон Смит пересек кабинет и со стуком положил на стол перед майором бельгийский браунинг № 2.

– Ваши документы! – сказал майор.

– У меня фальшивые документы, – виновато произнес диверсант.

– Давайте какие есть, – сказал майор, пряча оружие в ящик письменного стола.

Джон Смит вынул паспорт.

Майор внимательно перелистал его.

– Документы вроде бы в порядке, – сказал он, – а что вам, собственно, угодно?

– Да шпион я, шпион! – воскликнул Джон Смит.

– Из-за границы, что ли?

– Ну разумеется. Из Калифорнии я.

– Так, – произнес майор Зотов, снимая трубку, – товарищ полковник?! Зотов рапортует. Тут ко мне шпион один явился. Нет, вроде бы тверезый… Что ему надо? Сейчас узнаю.

– Что вы, собственно, хотите?

– Дело в том, что я изменил убеждения, – сказал Джон Смит, – точнее говоря, разочаровался в ценностях, под знаком которых проходила вся моя жизнь. В общем, кому бы тут сдаться?

– Товарищ полковник, он сдается. Сдается, говорю, раскаивается… Симпатичный такой. Зажигалку мне подарил в виде пистолета. Ага, понятно. Есть, все понял.

Он повесил трубку.

– Вы посидите, – сказал майор Джону Смиту, – нет, нет, не здесь, – остановил он диверсанта, который уселся в кресло под огромным портретом Дзержинского, – вы посидите в камере, а затем полковник Громобоев лично вас допросит.

– Меня будут пытать? – спросил Джон Смит.

Майор искренне расхохотался:

– Мы такими делами не занимаемся. Вы не в гестапо, а в советском учреждении.

Однако майор сказал неправду. Пытки начались сразу после того, как захлопнулся штырь на обитых железом дверях. Дело в том, что за стеной какой-то пьяный уголовник целый день фальшиво распевал:

Это была страшная пытка. Измученный шпион хотел уснуть, но ежеминутно его будил звонкий тенор соседа-арестанта:

Джон Смит начал колотить в стену табуреткой, но в ответ раздавалось:

День и ночь прошли в страшных мучениях.

Тем временем в Москву через Никитские ворота проник Боб Кларк, американский шпион, задачей которого было разыскать Джона Смита и объединиться с ним для совместных действий.

То и дело оглядываясь, Боб Кларк шел по улице. Костюм его был тщательно продуман. Мягкая, надвинутая на глаза шляпа, темные очки, поднятый воротник. В правой руке он держал кусок сливочного мороженого. Левый карман его заметно оттопыривался. Там лежала портативная рация.

Все с удивлением провожали его глазами, ибо там, где шел Боб Кларк, на мягком асфальте оставались четкие следы в форме раздвоенного копыта.

– Видать, шпион, – сказал один прохожий, – у них всегда так, специальные чурки привяжет к галошам и коровой притворяется. Так и шастают через границу, так и шастают.

– Эвон сколько развелось ихнего брата, шпиона, – произнес другой.

– Не говори, – поддакнул третий, – от этих приезжих коренному москвичу житья не стало…

Боб Кларк поднялся на второй этаж. Вышла молодая полная женщина и сказала:

– Петра Ивановича нет дома. Я жду его. Заходите, выпейте чаю. Он должен был вернуться час назад. Я уже начинаю волноваться. Заходите же.

– Нет, нет, не беспокойтесь, – сказал Боб Кларк, – я загляну попозже.

Несколько часов он бродил по городу, спускался в метро, пил газированную воду, читал газеты, смотрел, как плещется река, стоял перед витриной антикварной лавки, которая оказалась салоном модных шляп, затем вновь направился по адресу.

– Еще не приходил, – сказала Надя, – не знаю, что и думать.

– Вы только не нервничайте, – сказал Боб Кларк, – вам нельзя… Сидит он где-нибудь с друзьями за кружкой пива…

Надя вздохнула. Она знала больше, чем предполагал Джон Смит, а чего не знала, о том догадывалась. Итак, Надя вздохнула и запела высоким чистым контральто:

До вечера Боб Кларк ждал у ворот на лавочке, но Джон Смит так и не появился.

Боб Кларк расстегнул пуговку на вороте, снял пиджак и задумался. Потом он рассеянно откусил кусок сливочного мороженого и внезапно съел его целиком.

– Что же делать, – опомнился шпион, – как же я теперь без мороженого? Один в незнакомом городе. Загляну-ка я в Третьяковскую галерею. Столько слышал от разных туристов, а побывать не довелось.

Так он и сделал.

Наутро Джона Смита вызвал к себе полковник Громобоев. Он шагал по кабинету, задорно напевая:

Джон Смит вошел.

– Кто вы такой? – спросил полковник.

– Майор Джон Паркер Смит, сотрудник американской разведки.

– Люди делом занимаются, а ты?..

– Я больше шпионить не буду, – сказал Джон Смит.

– Почему это вдруг?

– Мне надоело.

– А много ль ты успел набедокурить? – спросил полковник.

– Да как вам сказать, порядочно. Месяц назад в ресторане стул опрокинул, шуму было. Потом как-то раз за автобусом бежал, толкнул старушку. Стукнула она меня кошелкой по спине, но ничего, отлежался. Вот, кажется, и все.

Полковник задумался. В кабинете тикали часы. По карнизу шумно прогуливался голубь.

– Ладно, – сказал наконец Громобоев, – можешь идти.

– То есть как? – не понял диверсант.

– Ты свободен. Коллектив благодари. Химчистка № 7 берет тебя на поруки.

Бывший шпион недоверчиво взглянул на офицера, но тот с улыбкой кивнул ему и придвинул к себе бумаги, давая понять, что разговор окончен.

Джон Смит попрощался дрогнувшим голосом, направился к дверям, потом вернулся и сказал:

– Гражданин полковник, мне стыдно злоупотреблять вашим благородством, но один вопрос не дает мне покоя. Дело в том, что у меня есть домашнее животное.

– Какое именно? – спросил Громобоев.

– Да так, – ответил Джон Смит, – волчишка небольшой. Нельзя ли о нем позаботиться? Приобщить к созидательному труду?

– Ну что ж, – сказал полковник, – будет какой-нибудь склад охранять.

– Вы понимаете, какая штука, – возразил недавний диверсант, – он у меня, вообще-то, работник кабинетного толка.

– А как по характеру?

– Тонкий лирик со склонностью к унынию.

– Минутку, – сказал полковник и набрал короткий местный номер. – Майор Кузьмин? Говорит полковник Громобоев. Как у нас с медперсоналом в детских учреждениях? Острая нехватка? Ясно. Ну вот, – обратился он к Джону Смиту, – пускай оформляется в детские ясли на улице Чкалова, 5.

Через минуту Джон Смит вышел на улицу и быстрой походкой зашагал домой.

Полковник Громобоев встал, подошел к окну и взглянул сверху вниз на нашу землю, которая крутится испокон века, таская на себе нелегкую поклажу – человечество!