– Он в порядке.
Белоголовый крепыш с круглым, словно прилепленным к плоскому лицу носом, тюремный медик и единственный приятель Кидди на Луне – Тусис, который относился к нововведениям корпорации откровенно скептически, отключил сканер и хмыкнул в сторону поджавшего губы Котчери.
– Вы сделали правильный выбор, советник. Сомневаюсь, что и пятьдесят лет заключения выведут этого типа из строя. Все в полном порядке. Вот только не думаю, что положительный результат в данном случае может подтвердить какую бы то ни было статистику. Для статистики требуются среднестатистические объекты, а не пышущие здоровьем маньяки! Выборка слабовата! Или наоборот – чересчур непробиваема!
Кидди не отводил глаз от монитора. Ридли Бэнкс неподвижно смотрел перед собой. Кидди уже видел, как возвращаются компрессаны, но всякий раз не мог отделаться от ощущения, что человек не просыпается, а оживает. Ридли Бэнкс именно проснулся. Не было ни мертвенной бледности в лице, которая, как уже привык Кидди, постепенно замещалась нормальным цветом лица. Не было истерики, тошноты. Ридли Бэнкс не жмурился, словно глаза внезапно отказали ему, ни о чем не спрашивал. Кидди вошел к нему первым, когда техник корпорации Келл еще только включал режим выведения заключенного из компрессии, а затем снимал с бессознательного тела колпак компрессатора. Примерно через полчаса после начала процедуры Ридли медленно открыл глаза, глубоко вздохнул, попытался шевельнуть закрепленными металлическими лентами руками. Увидел Кидди и презрительно усмехнулся:
– Надо же? У меня словно из головы вылетел тот давний разговор. Я уж думал, что меня и в самом деле… упекли.
– Тебя в самом деле упекли, – кивнул Кидди. – Заключенный не знает, что он находится в компрессии. Это называется – отбой памяти. Воспоминания о погружении в компрессию замещаются специально подготовленным видеорядом. Но при твоем втором погружении ты будешь знать.
– Сколько здесь прошло времени?
– Два дня, – сказал Кидди.
– Не может быть, – скривился Ридли. – Я делал зарубки… на стене. Двадцать лет. Прошло двадцать лет. Разве их можно вместить в два дня?
– Компрессия, – пожал плечами Кидди.
– Хорошая пытка! – усмехнулся Ридли. – Хорошая пытка! Ты еще не передумал, начальник? Не отказываешься от своих слов? Смотри! А то ведь я доберусь до тебя! Когда обратно?
– Сегодня же, – твердо сказал Кидди. – Тебя накормят, хотя питательные вещества и так поступали в твой организм, приведут в порядок. Потом ты отправишься туда же, где уже был.
– Еще на два дня? – оскалил крепкие зубы Ридли.
– Еще на двадцать лет, – отчеканил Кидди.
– А потом? – спросил заключенный.
– Потом будет перерыв. Месяц, два. Настоящий месяц. Требуется время, чтобы рассмотреть возможность твоего помилования. С тобой будут общаться психологи. Тебя будут наблюдать врачи. От этого месяца или двух будет зависеть многое. Вот только он настанет через двадцать лет. Не раньше.
– Ты знаешь, как я провел эти двадцать лет? – спросил Ридли.
Кидди ответил не сразу. Впервые ему показалось, что убийца действительно заинтересован в ответе.
– Я знаю стандартные условия содержания заключенного… в компрессии, – запнулся Кидди. – Двадцать лет – это много, но при необходимости я могу увидеть любой твой день из этих двадцати лет.
– Хотел бы я, чтобы ты увидел все мои дни, – широко улыбнулся Ридли. – Чтобы ты вышел на пенсию, сидел в маленьком домике перед экраном и день за днем без перерыва просматривал все мои двадцать лет. Или сорок лет. Подряд. Не отрываясь.
Он был абсолютно спокоен.
«Необходимо повторное сканирование мозга, – подумал Кидди. – И, возможно, более подробный отчет о проведенной компрессии».
– Я увижу все самое важное, – ответил он вслух.
– Я подскажу тебе, что самое важное, – оторвал голову от каталки Ридли. – Я сделал флягу! Ты можешь себе это представить? Я сам сделал флягу! Плевать, что я ее сделал… в этой самой компрессии. Я сделал ее. Ты понимаешь? Это было десять дней назад. Понимаешь?
– Я понимаю, – кивнул Кидди.
– Если ты обманешь меня, Кидди, я найду тебя и сделаю флягу из тебя, мерзкий ублюдок! – неожиданно выругался заключенный.
– Хорошо, – безучастно ответил тогда Кидди. Теперь он смотрел на отвратительное, улыбающееся лицо убийцы на экране монитора и хмурился.
– О чем вы грустите, Кидди? – Котчери коснулся его локтя, но тут же убрал руку, словно остерегся грубого окрика. – Результаты более чем прекрасны. И не слушайте этого вашего медика, дай таким волю, они все подчинят статистике! Зачем же подвергать тюремному варианту компрессии обычных людей? Именно этот вариант программы предназначен для отбросов общества!
– Разве вы не говорили, что собираетесь расширять сферу ее использования? Разве не говорили о больных, о стариках, о тех, кому не хватает времени на обучение?
– Я не отказываюсь от своих слов, – прищурился Котчери. – Только вот дело-то в чем – ни больные, ни старики, никто иной не будут проводить дни в тюремной камере или в затерянном замкнутом мире, в заброшенной в пустоте зоне, как предусмотрено в конкретной программе. Зачем им вынужденное уединение, общение с самим собой? Пока наша программа рассчитана только на заключенных, но если бросить канал связи с земным опекуном… Рано или поздно все получится. Сейчас это слишком дорого, но когда-нибудь те же умирающие старики действительно будут жить наполненной, чудесной жизнью! Не верите? Похоже моего красноречия недостаточно. Устроить, что ли, вам встречу с вашим другом? Стиай Стиара многое мог бы рассказать вам о его перспективах!
– Устройте! – резко обернулся к Котчери Кидди. – Стиай когда-то был весьма здравомыслящим парнем. Только сначала закончим программу испытаний с Ридли. Подождем месяц, другой. Проверим все. Потом тестирование пройду я.
– Тоже хотите отдохнуть в изолированном домике двадцать лет? – ухмыльнулся Котчери. – Представляете? Вы проведете черт его знает где двадцать лет, а среди сотрудников базы никто ничего даже и не заподозрит! Вас не хватятся! И ваша прелестная Магда не будет знать, что вы могли и забыть о ее существовании за двадцать лет! Я внесу изменения в результаты тестирования, и вы даже доказать не сможете, что моею милостью отдыхали от праведных трудов в уединении двадцать лет! Не боитесь?
– Я не склонен к розыгрышам, – отрезал Кидди. – В программе испытаний указана программа личного тестирования – неделя в компрессии! И имейте в виду, что я намерен отнестись к испытанию со всей серьезностью. Более того, когда оно закончится, я просмотрю записи каждой собственной минуты в компрессии! К сожалению, я не могу проконтролировать таким же образом двадцать лет этого Ридли, но основные моменты должен увидеть.
– Вы увидите программу Ридли, – сухо кивнул Котчери. – Машина не обманет вас. Да, были попытки членовредительства, испытуемого интересовало, как быстро заживают порезы и ушибы, но вот к суициду склонностей у Ридли не обнаружилось. Он довольно хладнокровен и терпелив, как оказалось. Впрочем, пусть этим интересуются психологи и медики. Вы сможете увидеть любой день из тех, что составили двадцать лет Ридли Бэнкса.
– Отлично, – поднялся Кидди. – Через час Ридли отправится в следующее путешествие, и мы получим ответ еще на один вопрос: как переносится компрессия, если заключенный знает о ней во время компрессионного сна. Два дня, плюс два месяца его адаптации, плюс мое личное тестирование. Глядишь, через три месяца пойдет отсчет контрольных десяти лет.
– Вы по-прежнему не согласны ходатайствовать о сокращении этого срока? – осведомился Котчери.
– Пока я не готов говорить об этом, – сухо бросил Кидди и шагнул к выходу.
– Тогда сократим этот срок хотя бы на пару месяцев? – крикнул ему в спину Котчери.
– О чем вы? – обернулся Кидди.
– О Ридли Бэнксе, – медленно произнес Котчери. – Программа испытаний скорректирована. Изменения согласованы с вашим министром. Вы сможете приступить к личному тестированию раньше. В ближайшие дни. У нас две капсулы.
– Что вы имеете в виду? – не понял Кидди.
– Ридли Бэнкса никто не собирается будить, – объяснил Котчери. – Он будет находиться под наблюдением, но это путешествие в один конец. Это испытание предела компрессии. Посмотрим, сколько он продержится. Посмотрим, как будет реагировать его физиология на жизнь длиной в несколько сотен лет. Исключительная возможность, не правда ли? Наши исследователи об этом могли только мечтать. Нынешний эксперимент слишком важен. И знаете, что самое главное? У меня есть распоряжение министра о засекречивании этой части испытаний! Вот, ознакомьтесь!