Непросто приступать к рассказу о тех событиях. Честно говоря, даже не знаю, с чего лучше начать. Что должно стать первыми строчками? О чём поведать прежде, чем перейти к самой истории? Так хочется выложить все и сразу, но…
Пусть первыми словами будут воспоминания о о моей родине. О деревне, в которой всё в общем и началось. Это не отнимет у вас много времени, и я верю, что крошечная предыстория покажется вам интересной. Ведь в крупных городах зачастую не представляют, как живут обитатели далёких, затерянных в ледяных пустынях поселений. У той жизни есть свои минусы и свои плюсы.
Признаюсь – я скучаю по Кассин-Онгу (так называлась моя деревня). До ближайшего острова и расположившегося на нём свободного города Снежная Шапка от Кассин-Онга было две недели пути. Пути, мягко говоря, непростого. Многие лиги льдов, заструг, лабиринтов из покатых гребней торосов да древних, посеревших от времени айсбергов. Воющая морозная пустыня, раскинувшаяся от горизонта до горизонта и рассечённая вколоченными в лёд путевиками. Длинная цепь обледенелых чёрных стержней связывала мою родину и Снежную Шапку.
Я вырос с чувством, что далёкий островной город находится в другом мире. В том, где я никогда не побываю. И куда меня, честно говоря, никогда не тянуло. Я не сомневался, что вся моя жизнь будет длинной чередой душных дней в теплице Пухлого Боба среди ровных грядок овощей и трав, изредка разбавленной катаниями по горам глетчерного льда Дальнего Кряжа.
Я ошибался.
И сейчас, оглядываясь назад, понимаю, как же на самом деле мне повезло с детством. С суровым, но светлым детством, прошедшим на краю ойкумены, в крошечной деревушке, где не ведали ни об одной беде большого мира. Я вспоминаю яркое солнце, играющее с морозными рисунками на стёклах и заставляющее улыбаться, вспоминаю запах завтрака и тихие разговоры, доносящиеся из кухни. В углу моей комнаты всегда шипела жаркая печка, а ноздри тревожил чудесный аромат рыбы. Светлый Бог, как же вкусно жена моего кузена готовила рыбу! Пальчики оближешь.
Тёплая комната, солнечные рисунки на стенах, вечный снег и жареная рыба – вот что я помню о своём детстве. Помню, как последние лучи заходящего за ледники Дальнего Кряжа солнца превращали покрывавший вселенную Кассин-Онга снег в россыпь драгоценных камней. То было хорошее время. И даже те дни, когда я работал у Пухлого Боба, сейчас кажутся мне беззаботными. А я вкалывал, как проклятый. Старался до одурения: полол, поливал, окучивал. Боролся с вредителями, заводящимися словно из воздуха, и с замиранием сердца собирал с влажных проходов между грядками крупицы драгоценной земли. Радовался, что теплица, как и вся деревня, стоит на платформах, и ей не страшны глупые, но чрезвычайно упорные шаркуны, способные прогрызть пол в жилище. На севере эти покрытые жёстким панцирем твари встречаются значительно чаще, чем на юге.
Кассин-Онг – это россыпь приземистых домов, издалека кажущихся большими сугробами, угнездившимися на приподнятых надо льдом металлических островках. Это паутина узких навесных переходов-улочек между ними да бахрома спускающихся лестниц. Это ждущие своего часа на северной окраине огромные тяговые ледоходы, готовые в любой момент перетащить деревню, куда укажет староста Глонга. (Мой кузен Лумен помогал инструментарию следить за двигателями многотонных гигантов. Раз в день, как минимум, они заводили тягачи и вслушивались в ровный стук, опасаясь услышать чуждые звуки, знаменующие кончину ледохода.)
Дом старосты располагался на центральной, самой высокой платформе. С его крыльца можно было разглядеть почти всю деревню, а в хорошую погоду и начало цепочки путевиков, ведущих в Снежную Шапку. К жилищу Глонги примыкала таверна Пухлого Боба. Севернее на том же островке поднимался купол теплицы, составленный из тысяч маленьких заговорённых стекол, пропускающих солнечный свет, но не выпускающих драгоценное тепло.
Там же находилась главная площадь деревни. И этот, самый большой островок металла, соединялся узкими трапами с себе подобными, но поменьше.
Поддерживающие Кассин-Онг могучие столбы опирались на широкие полозья. Но последние сто лет, а то и больше, деревня никуда не переезжала. Тёмный Бог лютовал где-то далеко на юге и в наших краях не появлялся, для большинства оставаясь лишь страшной легендой. Так что у многих платформ лёд окончательно поглотил металлические полосы, выкованные и зачарованные ещё в те времена, когда рядом с деревней вздымались к небу железные леса, которые-то и пошли на изготовление санных опор. Теперь за металлом приходилось отправляться на север, за Дальний Кряж.
Некоторые жители, конечно, тщательно сбивали намерзший лёд с колонн (слава Светлому Богу – сами полозья после шаманских чар не промерзали), но обычно встречали при этом снисходительные улыбки соседей, совсем уж расслабившихся в покое северных краёв.
Ещё в Кассин-Онге был хороший шаман, потомственный. Из старого народа, ведущего, по слухам, своё начало от кого-то из Добрых. Из семьи, основавшей северное поселение много лет назад. От чего бежали предки старика и нашли ли то, к чему стремились, – мне неведомо. Знаю только – Сканди ан Лиан был душой и сердцем деревни. С ним никогда не бывало перебоев с топливом, а наши дома и ледоходы всегда хранили в себе тепло.
Раньше он никогда не сидел на месте, обходя жителей и предлагая своё мастерство, но в последние годы сила старца уже была не та, что прежде. Кудесник все реже покидал тёплый трюм своего корабля-храма. За исключением тех случаев, когда дело касалось топлива. Даже когда баки могучих машин были заполнены доверху – шаман всё равно отправлялся за льдом и превращал его в энгу, чтобы наполнить запасные резервуары. Потому что нет жизни в Пустыне без энгу.
Энгу, дающая жизнь. Энгу согревающая. Энгу – спасительница всего человечества.
Зимы на севере лютовали: температура опускалась иногда до минус шестидесяти. А летом, в самую жару, она поднималась выше нуля, и снег начинал подтаивать. Затягивались лунки шаркунов. Воздух теплел и дышалось чуть тяжелее, чем обычно. И вдобавок ко всему появлялся талый лёд, отчего работники рыбных шахт старались не выходить на промысел. Проходы становились опасны – поскользнёшься наверху, и можешь, пролетев многие ярды холодных коридоров, проделанных шахтёрами, очнуться уже в ледяной воде.
Именно так погибли братья ан Бауди – мой отец и мой дядя (отец Лумена) ушли к Тёмному Богу в один день. День года, когда мне должно было исполниться три. Самый Тёплый День того лета. Нужда и начинающийся голод толкнули опытных рыбаков на промысел в опасное время и обрекли их на смерть…
Мать Лумена вскоре зачахла и последовала за мужем. Я же мамы и вовсе не знал. Она дала мне жизнь и умерла при родах.
Вот двоюродный брат и стал моим «папой».
Талый лед часто губит рыбаков в шахтах. Так что я всегда ненавидел лето. Даже странно, что эта история началась осенью.