Ира готовилась к коллоквиуму, когда в стену что-то грохнулось, упало и покатилось. Вдобавок в старом шкафу, который девушка не смогла сдвинуть с места, как ни старалась (не бабулек же на помощь звать!), что-то обрушилось, наверно, полка или вешалки.
Ирочка тяжело вздохнула, потянулась и пошла взглянуть, что случилось. Вернее, что случилось, она знала: это Сталина Иванна, Сталиванна, как начала называть ее девушка, снова смотрела новости, обозлилась на Президента или на Думу, да и запустила в стену чугунным конем (уже без крыльев), очередным презентом от товарищей по партии. Как она поднимала это чудовище, Ирочка не представляла.
Так и есть, в шкафу обвалилась перекладина вместе со всеми вещами, пришлось вытаскивать их, складывать на диване и думать, как приладить дурацкую палку обратно. И тут Ирочка заметила, что задняя стенка шкафа – не деревянная и не фанерная. От сотрясения, наверно, там отвалился кусок штукатурки, и стало ясно, что задней стенки просто нет: шкаф был намертво приделан к стене. Теперь стало ясно было, почему его нельзя сдвинуть!
Ира поковыряла крашенную в коричневый цвет штукатурку: та осыпалась кусками, обнажая кирпичную кладку.
"Похоже на дверь, – подумала девушка. – Может, наши со Сталиванной комнаты смежные? И дверь заложили?"
Подумав, она решила отковырять древнюю штукатурку вообще. А потом тайком принести в комнату цемента, или чем там штукатурят, и сделать все заново, потому что больно уж уродливо выглядела стена, лишившаяся части облицовки.
Ирочка задом вылезла из шкафа, принесла бесплатную газетку, расстелила на дне и принялась за дело. Она еще пустила в ход ножницы, так что стенка обнажалась очень быстро. Скоро стало очевидно, что она не ошиблась: штукатурка отделялась точно по контуру, напоминавшему дверь. Кирпич под штукатуркой был красный и сырой, в белесых потеках, видно, очень старый, Ирочка даже удивилась: ей казалось, что снаружи стены дома, хотя и не новые, все же выглядели куда приличнее. Когда она, запыхавшись, вытащила гору штукатурки из шкафа и пристроила в бумажный мешок, наступил уже совсем вечер. Она умылась, отряхнулась от каменной крошки и вновь влезла в шкаф. Ее удивляло, что за стенкой стояла мертвая тишина: Сталиванна никогда не ложилась спать, не посмотрев последние известия, а до них было еще добрых полчаса. Ирочка распахнула дверцу настежь и при свете лампочки внимательно осмотрела найденную дверь. Что-то блеснуло на полу, она нагнулась и подняла небольшой латунный ключ. Ирочка повертела его в руках. Итак, у нее был ключ, была дверь, ну, почти была. До нее следовало еще добраться сквозь кирпичи. В голове у нее мелькнула мысль, что гораздо лучше приладить палку на место, повесить одежду в шкаф и продолжить подготовку к коллоквиуму, но Ирочка ее решительно отогнала. Какой коллоквиум тут может быть!
Что подумает Сталиванна, когда к ней в комнату через стену ворвется Ирочка с ключом наперевес, она старалась не думать. Ее захватил азарт до такой степени, что у Ирочки дрожали от нетерпения руки. Но с чего начать? Ей никогда не приходилось разбирать кирпичную стену, как, впрочем, и собирать. Она провела рукой по стене и убедилась, что та и впрямь такая же влажная и холодная, как ей показалось. И еще – что кирпич примерно на уровне живота у самой границы с нетронутой штукатуркой слегка подается. Ирочка взяла свои многофункциональные ножницы и принялась ковырять раствор по контуру кирпича. Он сыпался ей под ноги, прямо как песок. «Да это совсем легко!» – весело подумала она.
Ирочка не думала о том, что шум может насторожить соседок, о том, как будет выносить из квартиры строительный мусор (можно из окна понемножку выкидывать, решила она), ей было страшно интересно, что же это за дверь такая…
Наконец та показалась во всей красе: обычная дверь советского образца, крашенная белой облупившейся краской, из-под которой проглядывала голубая, коричневая и какая-то вовсе уж серо-буро-малиновая. И ручка оказалась на месте, круглая такая, в доме Ирочкиной бабушки были такие же.
Только при попытке повернуть эту ручку ничего не произошло. Дверь была заперта.
"Ключ!" – вспомнила Ирочка, нашарила его в кармане и сунула в замочную скважину. Ключ повернулся на удивление легко.
Дверь с ужасающим скрипом приотворилась, и в лицо ей хлестнуло ледяным ветром со снегом. Куда бы ни вела эта дверь, но явно не в комнату Сталиванны…
Ирочка отшатнулась, но любопытство превозмогло испуг, и она осторожно высунулась в щель.
За дверью оказалось заснеженное крыльцо. На улице было совсем темно, фонари не горели, не светились окна и не мигала реклама. И транспорта никакого не было. Хотя нет! Вон проехала запряженная унылой клячей телега, Ирочка видела такие в деревне. Из-под рогожи на телеге что-то торчало. Она присмотрелась… и поспешила захлопнуть дверь. Это были окоченевшие человеческие ноги.
Ирочка стояла, изо всех сил прижимая собой дверь, словно телега могла въехать сюда, в ее скромный уют. «Да чушь, – сказала она вслух, когда дрожь немного улеглась. – Не может быть, это мне мерещится из-за кино…» И из-за занятий, подумала она про себя. Наверное, ветер спутал провода, вот и свет вырубился. Но снег, откуда снег? На дворе стоял октябрь, сырой, дождливый, втаптывающий в чавкающую грязь золотую листву сентября, но было выше нуля и никакого снега. «За вечер нападал, – подумала Ирочка. – Значит, завтра в институт надену зимнюю куртку». Она подумала, обмотала шею шарфом, надела куртку и выглянула за дверь, на всякий случай так и сжимая в кармане ножницы. За дверью стояла все та же морозная мгла, ветер швырял на крыльцо настоящий колючий снег и почти уже замел одинокий след ее тапочка. Ирочка боязливо, не выпуская ручки из рук, выбралась на крыльцо и натянула на голову капюшон. От снега было довольно светло, но ей все равно почти ничего не удалось рассмотреть. Только темные дома – одно- и двухэтажные, редкие фонари, торчащие как черные палки. Ни одного прохожего, ни одной машины. Из-за угла вышла тощая дворняга, принюхалась и затрусила к Ирочке. Ей стало жутко, и она мигом открыла дверь и залетела внутрь. И закрыла дверь на ключ. На сегодня ей уже хватило приключений.
На ночь она на всякий случай завязала ручки шкафа шнурком и подперла его стулом. Не бог весть какая защита, но если бы кто-то вздумал пробраться сквозь запертую дверь (ключ Ирочка благоразумно надела на цепочку и повесила на шею, чтобы не потерять), от грохота проснулась бы вся квартира.
От стресса, видимо, Ирочка умудрилась не проспать, перехватила на бегу пару пирожков у бабы Маши, запила холодным чаем и убежала в институт. Ей даже коллоквиум удалось сдать, пусть не блестяще, но хоть краснеть не пришлось, повезло…
5 октября
Боже мой, ну и денек! Это просто сойти с ума! Мне это кажется просто нереальным! Как будто кино посмотрела, даже не верится. Я нашла в комнате еще одну дверь! В шкафу! Просто кино какое-то. У шкафа, оказывается, просто нет задней стенки, и потому его прибили к стене. А может, специально шкаф сделали, чтобы дверь спрятать.
Вот уж чего не ожидала. Теперь я все думаю про эту дверь… Она хоть и закрыта на ключ, но мне как-то боязно: вдруг кто-то войдет оттуда. Может, ее обратно кирпичом заложить? Но интересно же! Там как-то странно, как будто город другой. Эх, жаль Сашка дома остался, мы бы с ним туда сходили, он любит такие штуки. Может, та сторона северная, поэтому там холоднее и снег?
Но ничего, главное, из шкафа не дует.
Вернувшись вечером, девушка отчиталась суровой Сталиванне, варившей на этот раз сардельки с картошкой, об успехах в учебе, удостоилась похвалы и означенной сардельки с пюре, которое Ирочка не любила, но самой готовить было лень, да и нечего. Поэтому нос она не воротила, быстро слопала что дали, поблагодарила, вымыла всю посуду и убежала к себе.
Там она с опаской подошла к шкафу и прислушалась. Внутри было тихо. Тогда Ирочка рискнула открыть дверцы. Белая дверь была на месте, из-под нее не дуло, хотя вчера, помнила девушка, ветер был просто страшный!
Ее так и подмывало пойти проверить, что там, за дверью, но… зимней одежды у нее не было, не успела еще привезти из дома: тут-то держать весь гардероб сразу было просто негде. Ну ладно… Джинсы, ботинки, свитер, пальто… Сверху бы еще что накинуть… Тут ее осенило, и она метнулась к Анне Феодосьевне: видела у той огромную вязаную шаль, которую и выпросила под предлогом того, что в окно дует, прямо в спину, а заклеивать окна на ночь глядя не станешь ведь, а ей еще заниматься полночи… Старушка покивала и шаль одолжила.
Размером та была с хороший плед, так что Ирочка замоталась в нее с головой, достала ключ, отперла дверь и выглянула наружу. Все то же самое: темень и снег. Где-то лает собака, для разнообразия тускло светится одно окошко вдалеке.
Ирочка выдохнула и шагнула на снег. Правда, вовремя спохватилась и подперла дверь кирпичом, а то вот так захлопнется, и что делать?
Она спустилась с крыльца и сразу же утонула в снегу почти по колено. Снег здесь никто не убирал, единственное, что позволяло двигаться почти без помех, была колея, оставленная телегой, точнее телегами. Пахло снегом, дымом, навозом и еще чем-то кислым. Она пошла вдоль улицы, разглядывая дома. К ее некоторому разочарованию, это был все тот же город, в котором она жила, только беднее, неухоженнее, провинциальнее. Деревья были все вырублены. Ирочка узнала дом на параллельной улице – под карнизами там примостились классически правильные лица с открытыми ртами и трагическими глазами, в завитках акантов. Окна в доме были закрыты ставнями, а ведь она никаких ставень раньше не замечала, вот невнимательная! Дальше, через три дома, стоял кирпичный лабаз, и вот там-то кто-то точно был, стоял, курил у дверей. До нее донесся грубый запах табака. Ирочка прижалась к углу, опасаясь подойти к незнакомцу: ночь (почему здесь все время ночь, хотелось бы знать), никого нет, милиции не видно, убежать некуда. А вдруг маньяк или вообще грабитель?
Между тем маньяк-грабитель никуда не спешил, стоял, курил. Ирочка высунулась из-за угла и увидела, что он поправил на плече винтовку. «Да это охотник!» – радостно подумала она. Как она сразу не догадалась! Кем же еще мог быть человек в полушубке, с винтовкой, курящий – Ирочка вспомнила слово – махорку, как не охотником. Наверное, поджидает товарищей. Она совсем было уже собралась выйти и окликнуть мужчину, но как-то стушевалась. И что она спросит? Здрасте, куда я попала? Он точно примет ее за ненормальную, особенно когда шаль увидит.
Она обдумывала, куда ей пойти – конечно, когда охотник встретится с приятелями и уйдет от лабаза. Может, стоит направиться в другую сторону? Там в ее городе был сквер, а сейчас здесь вместо сквера торчали круглые купола с плывущим над ними крестом.
Мужчина с ружьем доверия как-то не внушал, и Ирочка решила, что возле церкви будет спокойнее. Там всегда много людей, бабушки всякие, их можно расспросить потихоньку…
До церкви она дошла достаточно быстро, хотя и спотыкалась поминутно: что ж такое, тут под снегом сплошные колдобины, будто асфальт еще не положили!
Тут Ирочка сообразила, что совсем рядом с ее домом автобусная остановка, а здесь ее не было. Там вообще ничего не было. И на месте школы – пустырь.
Да и церковь ее не порадовала: она стояла пустая, темная, с заколоченными дверьми, никаких словоохотливых бабушек, только еще один дяденька в полушубке и с ружьем, будто брат-близнец первого!
– Чего встала? – спросил он. – А ну, иди отседа! Неча таращиться…
Ирочка ойкнула и опрометью бросилась назад. Куда же это она попала? Ведь улица знакомая, дома тоже, только где таблички с номерами? Куда подевался минимаркет на углу? И почему мост через речку выглядит каким-то… гм… слегка обрушившимся и… деревянным? Сейчас ведь это любимое место молодоженов, все перила увешаны замками с именами!
Набрав полные ботинки снега, она снова добрела до дома с масками. Теперь он казался ей чуть ли не родным. Человек с ружьем у лабаза куда-то делся, наверное, дождался приятелей и ушел, и Ирочка храбро двинулась вперед. Тем более что ветер очистил небо, и на него выплыла слегка обкусанная с одного бока луна. Ирочка только удивилась тому, насколько лучше стало видно. В этом лунном мрачноватом свете вдаль уходила кривоватая улица, через десяток домов загибавшаяся влево. Никто никуда не шел, даже светившееся одинокое окошко погасло. Зато стали видны следы. Особенно натоптано и намусорено шелухой от семечек было у лабаза, куда она рискнула дойти. Внезапно она услышала скрип снега под чьими-то ногами. Ноги эти, судя по звуку, быстро бежали, причем в ее сторону. Ирочка, не раздумывая, шмыгнула в узкую щель между лабазом и сараем. Теперь она уже слышала и тяжелое, рваное дыхание незнакомца. Она вытянула шею и увидела, как из-за поворота улицы бежит какая-то фигура, путаясь в полах длинного пальто. Незнакомец, а Ирочка чутьем поняла, что это мужчина, то и дело оглядывался, и она поняла, что за ним кто-то гонится. Наверное, бежит к церкви, почему-то подумала она.
Он несколько раз спотыкался, потом упал, с трудом поднялся и снова побежал, но поодаль уже слышались командные окрики: "Стой, стой, кому говорят!", а еще – сухие щелчки выстрелов.
Ирочке стало холодно даже в пальто и шали. Она вспомнила, где видела такое. В кино про войну. Или про революцию. Неважно, шпиона там ловили или революционера, показывали именно вот так: пустынная, едва освещенная улица, бегущий и падающий человек, крики жандармов (или полицаев), иногда еще лай собак и выстрелы в воздух.
– Эй! – окликнула она шепотом, набралась храбрости и повторила погромче: – Эй! Иди сюда!
Беглец встрепенулся, посмотрел по сторонам, заметил, видимо, как Ирочка машет ему рукой из своего убежища, и подошел поближе.
– Это за тобой? – спросила она.
Он кивнул. В темноте лица было не разглядеть, Ирочка поняла только, что на нем фуражка, а пальто – не пальто, а шинель.
– А почему? Ой, некогда, – спохватилась она, сообразив, что голоса слышны уже рядом. – Пойдем!
– Куда?! – подал голос незнакомец, но дал увлечь себя к спасительной двери.
Ирочка впихнула его в комнату, прижала палец к губам и ногой выбила кирпич. Дверь захлопнулась, а за ней и створки шкафа…
Она торопливо повернула ключ в замке и, схватив холодную руку незнакомца, вывела его из шкафа.
Он немедленно зажмурился от яркого света, и у Ирочки было время его рассмотреть, пока он жмурился. Молодой, но на несколько лет ее старше, над верхней губой еле заметные усики, четко очерченные брови, породистое, несколько удлиненное лицо, похожее на лицо молодого Пастернака, ее тайную любовь в десятом классе. Фуражка и шинель, к ее удивлению, нисколько не походили на военные, и выглядели они щегольски, хотя шинель была чем-то запачкана.
– Ты кто? – спросил он, проморгавшись и открыв глаза.
– Я Ирина, – сказала она, немедленно сконфузившись, потому что спасенный был красив и высок. – Студентка.
– Павел Беккер, тоже студент, – он улыбнулся, хотя глаза оставались настороженными.
– Я в медицинском учусь, – пояснила Ирочка. – Ты раздевайся… Давай я твое пальто повешу.
Павел Беккер внимательно обвел глазами комнату, но фуражку и шинель снял. Под нею обнаружился темно-зеленый двубортный мундир, не похожий ни на что виденное Ирочкой ранее. Мундир ему очень шел, хотя был довольно потрепанным и мятым, на горле не хватало одной пуговицы, а с плеч явно было что-то спорото.
Ирочка пригласила его присесть на диван, и он подчинился с выражением полнейшего изумления на лице.
Ирочка унеслась из комнаты, лихорадочно соображая, что же теперь делать. Нет, что делать в ближайшие полчаса, ей было понятно – поить чаем и кормить, отогревать, успокаивать, выслушивать и расспрашивать. А дальше что? Она же не может выгнать его на улицу, где так метет ветер и бродят непонятные опасные мужики с ружьями вместо нормальных людей. Она быстро поставила чайник и сунулась в холодильник.
– Кушать захотела? – спросил над головой голос Сталиванны, и Ирочка подпрыгнула. Меньше всего ей хотелось сейчас разговаривать с соседками, и уж подавно со Сталиной. Но та, оказывается, заглянула в холодильник на сон грядущий за пирогом с мясом и заодно оделила пирогами бедную голодную девочку, как она выразилась. Ирочка прихватила сахарницу, масло, белый батон и кусок колбасы и понесла все это в комнату – угощать коллегу.
– Это что, чай? – едва слышно спросил Павел, уставившись в кружку, которую подсунула ему Ира. Она давно обзавелась кипятильником, а то как не высунешься на кухню, тут как тут соседка какая-нибудь! На газу, оно, конечно, дешевле, зато душевное спокойствие дороже. – Настоящий?
– А что такого? – удивилась она. – Или ты кофе хочешь? У меня нету, но вроде у соседки был, только я плохо варю…
– Нет-нет! Не стоит беспокойства!
– Сахару-то положи, – подвинула девушка сахарницу. Беккер взглянул на нее диким взглядом и сглотнул. – Или ты несладкий пьешь?
Он вбухал в кружку ложек пять, не меньше, и пил чай, обжигаясь и неприлично хлюпая, но явно не в силах остановиться. Ира вздохнула и пожалела, что у нее нет никакого алкоголя. У Сталиванны точно есть, да и у Анны Феодосьевны тоже, но не пойдешь же к ним на ночь глядя просить сто грамм водочки или стаканчик наливки!
– Я… я что умер, что ли? – выговорил Павел, когда его немного отпустило. – Хлеб… белый, масло, колбаса… Сахар, чай… А это что?
– Пирог с мясом, соседка угостила. Ты ешь, а то что-то ты зеленый совсем, – заботливо сказала Ирочка и сделала себе бутербродик. Ей тоже хотелось перекусить.
– Погоди, – сказала она, подумав, высунулась в коридор и присмотрелась. Судя по полоске света под дверью бабы Маши, та еще не спала, и Ира поскреблась к ней.
– Что случилось, Ирочка?? – удивилась старушка, уже переодевшаяся в ночную рубашку до пола.
– Баба Маша, мне очень стыдно, – сказала та, глядя в пол, – да я вот с занятий приехала, готовить сил уже нету, может, у вас найдется что-нибудь? Я вам продукты куплю!
– Девонька, что ты спрашиваешь, – вздохнула та, – поди в холодильнике кастрюльку возьми. Борщ там, сегодня варила, разогрей, завтра он уж не такой будет. И правда, принеси мне завтра свеколки и картошки килограмм, а то самой мне тяжело уже…
– Спасибо, баба Маша! – воскликнула Ира. Стыдно ей на самом деле не было, не для себя побиралась. И принести могла хоть два килограмма картошки, хоть пять, что ей, трудно?
– Сметана на второй полке! – крикнула вслед старушка.
…Руки Павла дрожали, когда он нес ко рту первую ложку горячего борща. Ирочка заботливо положила ему побольше сметаны, и теперь довольно следила за тем, как спасенный ест. Ел он довольно деликатно, хотя ему, наверное, хотелось поднести ко рту и махом выпить всю глубокую тарелку с дымящимся борщом и куском настоящего мяса. Она отвела взгляд, потихоньку поедая свой бутербродик. Неприлично так смотреть, как ест голодный человек, а Павел был именно что голодным, причем уже давно. Это было видно по худым ввалившимся щекам, подернутым щетиной, по теням под глазами, по нарочитой медлительности, с которой он заставлял себя есть.
– Большое спасибо, – наконец сказал он, отодвигая тарелку. Ирочка немедленно снова налила ему чаю и придвинула пирог.
– Пожалуйста, – улыбнулась она, – угощайся.
– Мне хватит, я и так уже объел тебя… на месяц вперед.
– Да ничего страшного, ты же гость, а гостей принято угощать!
– Было принято, – сказал он глухо и поглядел на свои пальцы с обломанными ногтями. Под ними залегла черная кайма.
Ирочка улыбнулась.
– Я тут книжки твои посмотрел… ты не против?
– Нет, конечно. Только там ничего интересного. Ну, то есть я хочу сказать, интересно, но очень сложно. Я латынь зубрю-зубрю, а все из головы выскакивает.
– А ты… – он поколебался, – на каком курсе?
– На первом. А ты?
– Я третий закончил, хотел доучиться… – он замолчал.
– Слушай… а вот те дядьки, которые за тобой гнались, они кто? – осторожно спросила она.
– Большевики, – ответил он коротко.
– А почему они за тобой гнались тогда? – удивилась Ирочка.
– А я студент, белоподкладочник. Классово чуждый, – с озлоблением сказал он. – Когда делали революцию, разве о том думали, что всех поделят на классово близких и классово чуждых? В нашей семье всегда стояли за народ, отец сочувствовал народовольцам и был за конституционную монархию, а теперь вот…
– Какой кошмар! – искренне сказала Ирочка, не понявшая половины слов.
– Ты суфражистка, да? – спросил Павел.
– То есть? – опешила Ирочка.
– Ну… ты в брюках, – пояснил он и отвел взгляд. – Они же ратуют за равные права женщин и мужчин, как-то так…
– Феминистка, может? – спросила она и положила ему еще пирога.
– Да я в этих течениях ничего не понимаю, – с досадой ответил он и с наслаждением отпил еще чаю. – Как светло у вас!
– Да какое светло, напряжения нет, наверно, опять кто-то обогреватель включил, – сердито сказала Ирочка и, развернувшись, стукнула по клавише ноутбука, благо теснота комнаты позволяла такие маневры. – А, жив, и на том спасибо…
Судя по глазам Павла, такой техники он не видел никогда. Впрочем, когда до него сквозь сытую одурь дошло, что в люстре горит не свеча, что это не керосиновый фонарь… Словом, он живо очнулся и посмотрел вокруг повнимательнее. И явно подавил желание выпрыгнуть в окно.
– Где… где мы? – спросил он. – Вообще я ничего не понимаю, все так странно. Я ведь думал, мне конец. А тут ты выходишь и ведешь за собой, как в рай. Может, я правда умер? Хотя я никогда в ничего такое не верил. Я атеист.
– Скажешь тоже, – фыркнула Ирочка. – Я просто девушка, просто студентка, самая обычная. Хочу стать врачом. Вышла на улицу – а она как чужая, все какое-то не такое… Тут ты бежишь. Ну что было с тобой делать, не бросать же!
Они смущенно посмотрели друг на друга. Объяснения вышли путаными, да ничего, по сути, и не объясняли, но пока этого было достаточно.
– Надо тебе устроить постель, – сказала Ирочка деловым голосом и озабоченно подумала, что постель правда надо, только вот где. Лишнее одеяло и подушка найдутся, не вопрос…
Павел посмотрел на шкаф, словно прикидывая, не уйти ли, но промолчал.
– Нечего тебе там делать, вдруг у дверей эти караулят, с ружьями, – строго сказала Ирочка. – Сейчас организуем тебе помыться…
Она засуетилась и заразила суетой Павла. Осторожно прокралась на кухню, подожгла колонку, потом с предосторожностями провела Павла в ванную, сунув ему чистое полотенце и свой махровый халат с покемонами и объяснив, как пользоваться колонкой. Сама же нервно грызла ногти, боясь, что кого-то из соседок нелегкая вынесет в это время, придется объяснять присутствие мужчины, словом, воображала сплошные неприятности. Но все обошлось. Павел, чистый, с мокрыми волосами, причесанными на пробор, побритый (Ирочка сунула ему одноразовую бритву из пакетика) был еще красивее, но было видно, что он буквально валится с ног. Он упал, где она ему постелила, и уснул, едва коснувшись подушки. Она еще немного посмотрела на него и тоже улеглась. Но ей-то как раз не спалось. Бурная жизнь авантюристки, как оказалось, была не по ней.
Правда, сказался стресс, и, раздумывая, как это ее угораздило ввязаться в такую авантюру, Ирочка уснула.
Проснулась она, когда ее осторожно потрясли за плечо. Она открыла глаза и чуть было не завизжала, увидев незнакомого мужчину, но тот зажал ей рот ладонью. Тут Ирочка вспомнила вчерашние события, поняла, что это был не сон, и выдохнула с облегчением. Ну, что значит облегчением… Этого парня надо было, во-первых, накормить, во-вторых, куда-то девать. Например, выпроводить через шкаф обратно в холодный и голодный заснеженный город…
Этого сделать она не могла. Но утром, торопливо собираясь, изложила ему обстановку, напирая на необходимость соблюдать конспирацию от соседок и сидеть тихо. Павел заверил, что два куска хлеба с маслом и колбасой и чай – это то, чего он жаждал, и Ирочка убежала на занятия. Они не лезли ей в голову, поэтому она была абсолютно счастлива, когда три пары закончились, и ловко улизнула от старосты, намеренной провести после занятий собрание группы. Она все обдумала и по дороге домой купила не только обещанные баб Маше картошку и свеклу, но и длинную палку колбасы, пельменей и две буханки хлеба.
– Я тут почитал твои книги, – смущенно сказал Павел, – все равно делать нечего. И знаешь, многого не понял. Что такое коронарное шунтирование, эхокардиограмма, генная инженерия?
Ирочка глубоко вздохнула.
– Долго объяснять, давай сначала поужинаем…
Ужинали пельменями и колбасой. Павел забывал жевать, слушая, как Ирочка зачитывает ему найденные гуглом ответы на его вопросы. Кажется, в отличие от нее он понимал, и от этого понимания у него горели глаза и пересыхали губы… Но уже вечером, после полного опасностей похода в уборную, он сказал:
– Знаешь, Ирина, я думаю, мне нужно уходить… Не могу я все время проводить у тебя на диване. Я мужчина, хотя и пацифист. Да и неловко это – сидеть у тебя на шее.
– А как же ты? – испуганно спросил она, на полуслове обрывая чтение.
Он пожал плечами.
– Я сюда приехал к родне из Москвы, рассчитывал, что в провинции потише, теперь уеду обратно. Новой власти тоже нужны врачи, я так думаю.
– А что твои родные?
– Расстреляли… брата отца, а куда пропала семья, не знаю, в их доме теперь другие живут. Что мне тут делать? Не пропаду!
– Только ты не сегодня уходи, подожди немного, отдохни, поешь вдоволь, – засуетилась Ирочка. – И знаешь, давай на память сфотографируемся!
– Но завтра уж – край, – серьезно сказал он. – А как мы сфотографируемся? Это же надо идти в ателье, а мне без надобности показываться на улице не стоит…
– Не надо никуда идти! – ответила девушка. – Погоди… я свою мыльницу найду… Где тут таймер, чтоб его… Ага! Сиди вот так, я сейчас пристрою эту фиговину…
Чтобы взять нужный ракурс, фотоаппарат пришлось поставить на табуретку, а ту взгромоздить на стол.
– А теперь улыбайся, – велела Ирочка и села рядом с Павлом, как на старинных фотографиях у Анны Феодосьевны: спина прямая, на плечах шаль… впечатление портили только чересчур короткие волосы. – Улыбайся и не моргай!
Фотоаппарат исправно отснял несколько кадров, Ирочка просмотрела их, выбрала пару самых удачных и скинула на флешку.
– Завтра напечатаю и тебе отдам, – сказала она. – В институте. Своего принтера нет, дороговато выходит.
Павел только вздохнул: техника потрясла его до глубины души, а уж возможность переговариваться на расстоянии, видя лицо собеседника…
– До чего велик человеческий разум! – сказал он как-то. – Неужто это и есть светлое будущее, о котором говорят красные?
– Н-не уверена, – обтекаемо ответила Ира. – Но что-то светлое в этом есть точно.
Завтра она на лекции составила список покупок и после занятий методично обошла магазины. В итоге она выложила на стол несколько пачек чая и сахара, два килограмма соли, кусок сала, три пузырька йода, бинты, несколько пачек таблеток, колбасу, складной нож, десять пачек сигарет, муку, пять кусков мыла, бутылку керосина и еще кучу всякой всячины. Ирочка потратила почти все, что у нее было, но рассчитывала на помощь соседок. Не отлучат же ее от борща и пирогов!
Павел при виде разложенного на столе богатства просто онемел. А потом Ирочка сунула ему в руку снимок, и он впился в него глазами.
– Поразительно, – пробормотал он, – потрясающе.
И бережно спрятал во внутренний карман.
Они пообедали вместе в последний раз. Наступило неловкое молчание. – Пошли, – сказала Ирочка почему-то шепотом. – Если мы отсюда выйдем пораньше, может, и там будет пораньше? Не ночь, а вечер?
Павел встал, выпрямился, одернул мундир, взял Ирочку за плечи и неумело поцеловал в щеку.
– Спасибо, – сказал он. – Я тебя не забуду.
– И я, – шепнула она, отводя глаза.
7 октября
Я туда сходила!!! Я даже не знаю, как это описать. Ну правда все другое, и я будто не я, а смотрю со стороны… Но я там была точно!
Никогда бы не поверила, что на такое способна: я трусиха, я знаю. Но если б я не пошла, они бы убили Павла.
Раньше я бы никогда не поверила, что такое бывает. Может, он меня разыграл? А мужики эти, с ружьями? А телега с трупом? Я такие видела в морге, это самый настоящий труп. Я не знаю, что теперь делать. Павел меня смущает. Он такой красивый и серьезный, даже говорит как-то очень не так. Благородно. Может, это судьба, что мы с ним встретились? Нет, так бывает только в кино. Он сказал, что хочет вернуться и пробраться к своим. Но его точно хотели убить, вдруг они караулят где-то там? Я же знаю, сколько времени прошло за дверью. Они и меня могли убить, боже мой, вот только сейчас до меня дошло. Аж зубы застучали. Никогда больше туда не пойду.
Я обвела шкаф меловой чертой. Понимаю, что глупо, но я не знаю, что делать. Мне страшно. Надеюсь, никто из соседей ко мне не заглянет, иначе не избежать расспросов.
– О боже! Идемте ко мне пить чай, будут птифуры и "Наполеон", тут неподалеку есть дивная кондитерская… Вы ведь любите сладкое?
– Еще как! – воскликнула Ира и быстро доела овсянку. – Вы только говорите, если надо помочь, мне нетрудно!
– Конечно, конечно…
За чаем со вкуснейшими пирожными Анна Феодосьевна снова предалась воспоминаниям и достала семейный альбом. Сытая и довольная Ирочка не без удовольствия внимала ее историям.
– Вот он, мой Павлуша, – журчала старушка, вынимая из альбома старую пожелтелую фотографию. – Тут он еще студент, снялся с какой-то медсестричкой, имени ее он мне не называл, говорил только, она ему жизнь спасла. Страшное время было, Ирочка, страшное! Как подумаешь…
Ира молча смотрела на ветхий снимок. С фотографии на нее смотрел старательно улыбающийся Павел. И она сама, взъерошенная, в неуклюже намотанной шали. Хорошо, лицо расплылось за давностью лет, на кафедре был очень старый принтер, не узнаешь, даже если захочешь…
10 октября
Сегодня ночью мне снился Павел. Мы с ним гуляли по улице, а потом выстрелы, мы бежим, вдруг Павел падает, и снег… такой красный. Всюду кровь! Я стою над ним на коленях и слышу сзади топот. Как страшно понимать, что сейчас они подбегут и убьют меня тоже! Я вскочила – было пять часов утра.
Надо не думать об этом.
Так странно, что Павел – это покойный профессор Беккер. Удивительное совпадение, ведь со мной в одной квартире живет его жена, то есть вдова! А говорят, так только в кино бывает.
23 октября
Давно ничего не пишу. Потому что не о чем. Учеба, лекции, уборка. Шкаф ничего не делает. Я вешаю туда одежду и ничего. Может быть, попробовать открыть еще раз дверь? Это просто как кино, только совсем реальное. Со мной ни разу ничего не случилось. Надо попробовать. Вдруг я встречу Павла еще раз?