Глава 3

Женька с Ильей выходят из подъезда дома Воробышка в Гордеевске самой красивой парой, какую я когда-либо видела в своей жизни. Лиля и Настя вопят в две глотки, подпрыгивая, как чумные, обсыпают молодых пшеницей и розовыми лепестками, и я воплю вместе с ними, расталкивая локтями сгрудившуюся у крыльца толпу гостей и просто любопытных. Командую проходом молодых к белоснежному лимузину, пуская слезу в искренней радости за свою счастливую подругу.

– Знакомься, Бампер, это Таня, подруга моей птички, – улыбается Люков, усаживая Женьку к себе на колени в лимузине. Откидывается на глубоком сидении, отчего пышные юбки невесты почти сразу же скрывают их лица от наших глаз.

– А это Виктор, Тань! Лучший друг Ильи! – добавляет Женька, и тут же пропадает для меня, утонув в объятиях пока еще своего парня.

Они не виделись день и теперь целуются, не в силах оторваться друг от друга, как встретившиеся любовники после двенадцати лет одиночества, и мне приходится самой протянуть руку Виктору. Первой пойти навстречу старому обидчику, не желая дальше оттягивать минуту официального знакомства. Чувствуя на себе внимательный взгляд, торопясь покончить с этой частью наших обязанностей, одним махом облегчив жизнь и себе, и ему.

– Привет! – я растягиваю губы в улыбке и поднимаю на Бампера глаза, усиленно изображая, что вижу высокого крепкого парня, усевшегося напротив меня, впервые. – Я Таня! Как ты слышал, подружка невесты. Приятно познакомиться.

Лимузин тронулся, и вместе с плавным ходом машины и веселым окриком водителя «Горько!», я тянусь за рукой вперед, пока лучший друг Люкова, откинувшись в кресле, медленно расстегивает на себе пуговицы дорогого пиджака и ослабляет узел галстука, отнюдь не спеша скрепить приветствие горячим рукопожатием.

Через минуту я так и сижу с протянутой рукой, как дура, с силой сомкнув голые колени, отмечая, с какой ленивой скукой их оценивают голубые глаза, надеясь, что платье на мне не слишком коротко, а сидение достаточно глубоко, чтобы этим бесстыжим глазам удалось смутить меня. Сижу, наблюдая, как сильная жажда, внезапно обуявшая рыжеволосого гада, гасится долгоиграющей бутылкой минеральной воды.

– Не нравится, не смотри! – наконец, не выдерживаю, поправляя юбку. Терпение никогда не было сильной стороной моей натуры, и сегодня, когда нервы с утра потряхивает от двухнедельного отсутствия звонков Серебрянского и предчувствия встречи с самоуверенным зубоскалом, выдержка напрочь изменяет мне, заставляя выказать слабость.

– Если честно, не очень.

– Ничего, переживешь.

– Платье. А вот грудь впечатляет. Вижу, шпинат с капустой пошли тебе на пользу.

И будто не было двух с половиной лет, и я снова слышу удивленно-нахальное: «Ты издеваешься, Стас? Она?»

– Слушай ты, как там тебя – Капот! Если сейчас же не пожмешь руку, я тебе этой самой рукой бутылку, как пустышку в рот впихну! Обещаю! Я все еще жду!

Ну вот, и не хотела грубить, а не сдержалась. Прав Вовка, и мама его права: куда с такой в приличное общество? Надеюсь, хоть Женька не слышала.

Пожал. Не знаю, проникся ли угрозой, но на рукопожатие ответил.

– Все-таки это ты, Коломбина, – сказал со знакомой, расползающейся на пол-лица ухмылкой. – А я уже было подумал, что ошибся.

Я не обязана развлекать нахального бандерлога всю дорогу к ЗАГСу и еду дальше, пялясь по сторонам. Стараюсь, как могу, поддержать настроение праздника, во время остановок у памятных мест громче всех горланя: «Горько!» и обсыпая молодых комплиментами. Обношу гостей шампанским и конфетами, выползая наперед, отдаваясь почетной миссии «свидетельницы», и строго слежу за тем, чтобы Женьку с Ильей не сильно донимали вниманием.

– Еще раз откроешь бутылку с игристым, Коломбина, и схлопочешь по заднице. Я не шучу! Я тут мужик, а ты так, просто рядом постояла, поняла?

– Еще раз назовешь меня «Коломбиной», мужик, и я тебе нос откушу. Я тоже серьезно!

– Ты специально вырядилась в оранжевое платье, как работник дорожной службы, чтобы у нас не было проблем с патрулем? Тогда зеленые босоножки здесь не в тему, тебе бы ломик и «кирзачи». И фликер* на лоб! Хотя высокий каблук тебе идет.

–А ты назло мозолишь мне глаза своей конопатой физиономией? Чего прилип? Кажется, ты на мероприятии не один, а с подругой. Вот и дуй к ней, модник, проводи мастер-класс фешн-специалиста! А мне и без твоих советов нормально живется!

А он возмужал, пусть и был два с лишним года назад выше меня почти на голову. Плечи в добротно скроенном костюме кажутся еще шире, чем я запомнила, подчеркивая хорошую фигуру, руки в бицепсах крепче, шея мощней… Да и фирменный пиджачок на парне сидит, как влитой, говоря, что со вкусом у Рыжего все в норме, в отличие от меня, и его слова падают на незаживающую рану самооценки едкими крупицами соли.

– А я и провожу. Моя подруга на сегодня ты. С горя обрыдаться! И меня отнюдь не радует соседство с мигающим светофором. Представляю, что в завтрашних газетах напишут о твоем наряде. Шутка ли, свадьба сына самого влиятельного человека города, и тут такой… э-э, просчет в ближайшей свите молодых. Будь уверена, Коломбина, найдутся охочие попенять семье. Да хоть фотографы! Смотри, как стараются перед Боссом выслужиться! Давай, девочка, сделай им ручкой «хэй»! Им понравится.

Рыжий стоит, засунув руку в карман брюк, нагло скалится в бокал с шампанским, а мне вдруг становится физически нехорошо. Господи, я ведь и не подумала. Одно дело репутация Таньки Крюковой, недофрика со стажем, то ли чудной, а то ли бесшабашной девчонки, и совсем другое Женька…

Эх, не надо было на себя надеяться, вот же дуреха! А все казалось таким красивым!

– Думаешь? – растерянно бормочу, подступая к парню ближе и заглядывая в голубые глаза. – Думаешь, напишут?


Виктор

Кто бы мне сказал еще два года назад, когда я только вошел в дом сестры, что запомню ее нескладную гостью – не поверил бы. Слишком угловатая и колючая, как на мой вкус. Слишком острая на язык и слишком смелая. Странная и живая девчонка в смешном платье героини комедии масок, не похожая ни на кого.

Она оказалась права, и история с подбитым глазом для друзей была рассказана совсем иная. А тогда, оказавшись вдвоем с чудачкой в лесу, я почти смеялся с того, как ловко у девчонки получилось отомстить мне за публичную насмешку. В два счета разозлить, расстроить планы и умело подбить глаз, на добрую неделю лишив женского внимания. Выставить дураком перед собой, отказавшись от предложенного ей поцелуя.

Чертова Коломбина!

Я узнал ее сразу в подъезде дома Люка, а сегодня, увидев рядом с невестой, рассмотрел, как следует.

Она обрезала волосы, и теперь ее темно-каштановая, почти черная копна непослушной волной лежала на плечах. Не знаю, воспользовалась ли она моим советом, или природа все же взяла свое, но грудь у девчонки появилась, а нескладные формы заметно смягчились, чего нельзя сказать об упрямом выражении лица и гордой линии подбородка, при виде меня, воинственно взлетевшего вверх. Мне хватило пары минут, чтобы отметить все эти изменения в старой знакомой, но также, как и в первую нашу встречу, едва я увидел ее, моим вниманием полностью завладел яркий рот. Такой подвижный и чувственный, спелый, с четкими трещинками на пухлых губах, словно принадлежал искушенной в соблазнении мужчин продажной жрице любви, а не обычной острословной кареглазой девчонке. Которая с первой минуты нашего знакомства только и делала, что раздражала меня. И чьи длинные стройные ноги на высоких каблуках то и дело мелькали между гостями.

– Витя, какая шикарная свадьба! Как хорошо, что ты меня пригласил! Людмила Карловна обещала, что это будет впечатляюще, но я и подумать не могла, что торжество соберет столько людей! А ведь мы еще даже не приехали в знаменитое поместье Градова!

– Да, малыш, ты права. Тебя ждет незабываемый вечер.

– Вить? – высокая светловолосая девушка трется об меня как кошка, пока мои пальцы гладят ее модельный зад, привлекая к себе. – Неужели тебе все время нужно быть возле молодых? Нет, я, конечно, понимаю, что ты свидетель, и все такое… но я так скучаю! А ты все время рядом с другой. Эта Таня смешная. Она тебе нравится? Подумать только, ну и наряд у подружки невесты! Твоя мама померла бы со смеху!

– Нравится? – я легко отыскиваю взглядом мелькнувшую в стороне оранжевым сполохом юбку и зеленый каблук. – Глупости, конечно, нет.

– А я? – тонкие пальцы ложатся на щеку, возвращая блондинке мое внимание.

– А ты, малыш, – мне ничего не стоит подарить спутнице улыбку, оскалившись Чеширским котом, – очень!

Я почти не вру. Мать знает толк в моделях, и девчонка хороша. Она старалась весь вечер, ночь удалась, и минет под первыми лучами солнца вышел просто отличный. Я все утро чувствовал сытость в теле, и не ее вина, что рядом с Коломбиной эта сытость вдруг сошла на нет. Я почти испугался, когда она предложила мне руку. Испугался непонятной реакции на простое рукопожатие. Словно девчонка своим присутствием окунула меня в дежавю.

Дурак. Неужели всему виной чертов фингал. Умора!

– Я старалась, Артемьев. Надеюсь, ты оценил.

– Еще бы! – Я игриво сжимаю упругую ягодицу, и девушка смущенно вскрикивает, оглядываясь по сторонам. – Ты заслужила сегодня быть здесь, детка.

– Вить, с ума сошел? Люди же вокруг! – довольно хихикает, поглаживая мое плечо, пока я целую ее в щеку и отпускаю, чтобы вернуться к Коломбине и Люку с его хорошенькой птичкой.

– Ну, давай, малыш, не скучай. Помни: я рядом.

Помни, говорю своей спутнице, а сам тут же о ней забываю, едва Коломбина выводит меня из себя уже тем, что дышит одним со мной воздухом.

…Моя подруга на сегодня ты. С горя обрыдаться! И меня отнюдь не радует соседство с мигающим светофором. Представляю, что в завтрашних газетах напишут о твоем наряде. Давай, девочка, сделай фотографам ручкой «хэй»! Им понравится.

Я с усмешкой жду ответ на свой едкий спич, девчонка вывела меня из себя, и я готов злить ее дальше. Жду колкости, колючего взгляда, ругани, чего угодно… но только не того, что она вдруг опустит руки, побледнеет в лице и, поникнув плечами, подступит ближе.

– Думаешь? – спросит доверчиво, распахнув глаза, заставив меня подавиться шампанским. – Думаешь, напишут?


Таня

Он допивает шампанское не спеша. Молча отставляет бокал в сторону, передает в руки кому-то из подоспевших девчонок и, не отрывая от меня взгляда, закуривает сигарету. Я стою слишком близко от него, всего в шаге, и встречаю неожиданно приятный запах его парфюма и мягкий – табака, с болезненным ожиданием вот сейчас, через секунду ударившей в лицо насмешки.

Но Бампер не смеется. Вместо этого он откровенно рассматривает меня, оглаживая щеку табачным дымом, говорит задумчиво, окончательно прогнав с лица улыбку:

– Не думаю, а уверен, Коломбина.

– Пожалуйста, не называй меня так. Кажется, я просила.

– Не могу. Ведь ты Коломбина и есть. Я прав?

Прав. Тысячу раз прав! К черту тебя! Я отворачиваюсь от парня, желая провалиться сквозь землю от этой правды. Злясь на него, что вновь заставил меня почувствовать себя беспомощной и уязвимой, как в зимний вечер нашего знакомства. Сетуя на невозможность немедленно исправить ошибку, убегая от самой себя, и попадая в руки оказавшейся вдруг прямо передо мной белопенной Женьки.

– Таня, что с тобой? Что случилось?

Рука Люкова на тонкой талии подруги, Воробышек продолжает улыбаться, и мне бы трижды подумать, прежде чем сгонять улыбку с ее лица, но я едва ли улавливаю тень этой мысли, как уже бросаю в сердцах, не в силах сдержать в себе тревогу:

– Женя… Женька, ты скажи, я ужасно выгляжу, да? Я тебя позорю? Вот прямо сейчас перед всеми позорю, да? Может, мне лучше уйти?

Воробышек удивляется так искренне, что не дает и на секунду усомниться в правдивости ее слов и в своем отношении ко мне. Хмурится, бросив взгляд на Илью, обнимая меня за плечи.

– Что за ерунда, Крюкова? С ума сошла? Откуда такие мысли?

– Не важно. А если завтра свадьбу поднимут на смех? Из-за того, как я выгляжу? Вдруг скажут, что нарядилась, как светофор?

– Ты выглядишь замечательно! Глупости! Мне все равно!.. Сама выбирай, какой ответ тебе по душе, но больше и слышать не хочу от тебя ничего подобного! Таня, ты поняла?

Строгость Женьке дается с трудом, и все же подруге хватает нескольких слов, чтобы привести меня в чувство, прогнав страх. За время нашего знакомства она привыкла к переменам в моем настроении и сейчас говорит, не допуская сомнения в голосе. Давая понять своим уверенным ответом, что я важна для нее. Просто Крюкова, такая, как есть – яркая, несуразная, в коротком кричащем наряде. И я почти ненавижу себя за проявленную слабость. За то, что огорчила ее, и за то, что так легко позволила Рыжему проникнуть под наглухо застегнутый для всех панцирь.

Люков отстраняется, позволяя обнять невесту, и я тут же благодарно касаюсь губами ее щеки.

– Да. Спасибо тебе, Женька! Ты самая лучшая!

– Бампер! – слышу за спиной сердитый рык Ильи. – Твоих рук дело? Убью, партнер!

И неожиданно бесцветный голос Рыжего гада.

– Да ладно, Люк, остынь, я пошутил. Кто виноват, что подруга твоей птички такая впечатлительная.

Да уж. Впечатлительная. Что есть, то есть. Руки вновь сжимаются в кулаки от желания почесать их о чье-то наглое лицо, которому так идет кривая ухмылка. Я поворачиваюсь, чтобы высказать Бамперу все, что думаю о нем, но наткнувшись на пристальный взгляд, не произношу ни слова. Просто ухожу к гостям, нацепив на лицо улыбку, с мыслью, что мне не нравится, как он смотрит на меня. Так, будто ему есть, за что меня жалеть.

Да пошел он!

Церемония бракосочетания Ильи и Женьки в ЗАГСе проведена по всем правилам, я рада за друзей. Улыбки, которыми мы обмениваемся с Рыжим, традиционно скрепляя таинство брака – каждый своей подписью – искренни и сердечны. Бампер корректен и вежлив, я больше не слышу от него смешков с упреками и расслабляюсь, позволяя себе, пусть на время, забыть о переживаниях последних недель и просто наслаждаться праздником. Но настоящий праздник ждет всех, когда гости оказываются в загородном поместье отца жениха.

Большой Босс потрясает размахом щедрости и широким подходом к жизни. Дом к торжеству убран по-королевски, и я, пожалуй, как и добрая сотня гостей, что оказались в поместье впервые, целый час просто таращусь по сторонам, от изумления забыв закрыть рот. Придя в себя, весь вечер исполняю почетную роль свидетельницы, развлекая народ криками «Горько», и только когда молодые вдруг исчезают, а вошедшее в пик торжество позволяет остаться наедине с собой, выхожу на балкон, с удивлением обнаружив в телефоне семь непринятых звонков от Серебрянского.

– Вова? Привет, – здороваюсь с парнем, две недели назад по доброй воле перешедшим в статус «бывший», когда он сразу же отвечает на звонок знакомым: «Алло».

– Вовка, ты звонил? Я скучаю.

– Звонил. И я.

– Тогда почему? – между нами нет недомолвок, и так все ясно, но я снова задаю ему изводящий меня вопрос: – Почему ты не здесь, не со мной?

– Ты сама знаешь, «почему».

– Но если тебе не все равно, если ты скучаешь, какая тебе разница? Пошли всех к черту!

– Не надо было обижать их, Тань.

– А меня? Меня, значит, можно было обижать?

– Но они ведь сказали правду.

– Какую? Что я невоспитанная хамка? Или что слишком глубоко засовываю язык в рот их сыночка?

– Что ты слишком много позволяешь себе прилюдно, и да, не следишь за своим языком.

– Но если мне хочется поцеловать тебя или просто обнять, почему я должна скрывать свои чувства? Это же твоя семья. Предполагается, что они тебя любят! И почему я должна бояться что-то сказать?

– Я объяснял тебе: в нашей семье не принято так бурно проявлять эмоции. Говорил не раз. Неужели так трудно было сдержаться? Всего каких-то полчаса, пока мы были в гостях! Я не против, чтобы ты лезла с поцелуями, когда мы наедине, но когда за столом, и отец пытается до тебя достучаться… Когда мать делает тебе замечание, а ты, вместо того чтобы вежливо ответить на вопрос, просто его не слышишь…

– А если мне захотелось? И потом, он говорил ерунду! И мать тоже! Я нормально одеваюсь! Тебе же нравилось!

Серебрянский тяжело вздыхает, и крылья за моей спиной, едва встрепенувшись, тут же никнут в предчувствии необратимого.

– Тань, извинись, и все будет по-прежнему. Что тебе, трудно? Почему ты упрямишься?

– Не могу.

– Ты не хочешь, так и скажи.

– Не хочу.

– Я люблю тебя и прошу так мало. Если ты тоже меня любишь…

– Серебрянский, не начинай…

– Вот! Ты никогда этого не скажешь, Крюкова! Никогда.

– Не понимаю.

– Не скажешь, что любишь меня.

– Перестань говорить чушь! Ты же знаешь, что да. Просто я не люблю все эти сопли, вот и все.

– Не верю.

– Но я же говорила!

– Только когда я тебя просил. Ладно, Тань. Извини, что позвонил. Просто мне вдруг показалось, что сегодня может что-то измениться. Но нет.

– Вовка?

– Да, пусть лучше ты услышишь от меня. Я помирился с Наташей. Мы уже неделю как вместе, так что глупо дальше скрывать от тебя наши отношения. Надеюсь, ты не станешь донимать Сомову в университете? Не ее вина, что у нас все так вышло.

– Помирился?.. Но, как же…

– Вот так, просто. Позвонил, и она пришла. В отличие от тебя, Наташа всегда готова идти навстречу и простила меня. Простила, что уходил к тебе.

Я ничего не понимаю. Я отказываюсь что-либо понимать. День выдался не по-весеннему летним, шумным, полным впечатлений и забот. Солнце достаточно разогрело кожу, чтобы налетевший вдруг со стороны пруда прохладный майский ветерок застал врасплох подобно словам парня, и я непроизвольно ежусь от проступившего на коже озноба.

Неужели мужской голос, что доносится сейчас из динамика, говорит всерьез?

– Ты же… Ты говорил, что она тебе просто школьная подруга. Что было детское увлечение и прошло. Что ты не хочешь дальше притворяться, обманывая ее чувства надеждами…

– Это правда. Не хотел.

– Тогда я снова ничего не понимаю!

– Мне жаль, но я не стал скрывать от нее нашу ссору. Мне нужен был кто-то, чтобы забыть тебя, вот и все. А Наташа всегда была рядом. Как друг, конечно.

– Ч-что? Тогда… Тогда ты гад, Серебрянский! Потому что я была о тебе лучшего мнения!

– Таня, подожди…

– Сволочь!

– Ты просто не хочешь увидеть ситуацию моими глазами!

– Предатель! А я надеялась… Знать тебя не хочу! Слышишь!

– Я не обманывал тебя, мы расстались! И потом, я не сказал, что для нас все потеряно. Просто хочу, чтобы ты поняла, как для меня важно…

– Да пошел ты! Хромой клячей в задницу Сомовой! Хочет он!

Балконная дверь тоже в сговоре с Серебрянским и впускает меня в дом только с пятой попытки. Я распахиваю ее и несусь вниз по лестнице, затем по коридору огромного особняка Градова, стуча каблуками как угорелая, стремясь убежать прочь от шумного праздника, стараясь сдержать себя в руках и не разреветься.

Сволочь! Какая же сволочь! Значит, все это время, как друг! А еще говорил, что любит!

Ненавижу!

– Ого! Полегче на поворотах, девочка. Не заносись!

Крепкая рука останавливает мой бег и выдергивает из пелены злости, почти утопившей меня. Высокая фигура Бампера вдруг заслоняет плечами кругозор, переключая внимание с посеревшей реальности на белозубую, некстати широкую ухмылку лучшего друга теперь уже мужа моей подруги.

И снова этот не к месту приятный запах парфюма и табака. И глаза – голубые, наглые, всезнающие…

– Ты куда пропала, Коломбина? Полчаса ищу. Я что, один за нас двоих отдуваться должен? Разыскивать тебя по всему дому? Илюха с птичкой свалили, гости в пьяном угаре, теперь мы с тобой главная шоу-программа вечера. Еще раз слиняешь, наподдам по упругому и симпатичному, клянусь!

…И пальцы, горячими обхватами впившиеся в голые предплечья… Непрошеным прикосновением вспугнувшие бьющий тело озноб.

Ну почему именно он? Видеть никого не хочу!

Господи, до чего же этот Бампер меня раздражает!

– Снова ты, Рыжий! – выдыхаю со злостью. Знаю – не вежливо, знаю, что он ни при чем, но сломаться в лице в его руках куда унизительней и страшней.

– Снова я, Коломбина.

Руки сами тянутся к парню, цепляясь в низко расстегнутый на груди ворот рубашки. Ноги делают шаг, а лицо поднимается навстречу взгляду, остановившемуся на моих губах.

– Я тебя просила. Я предупреждала! Обещала, что откушу нос, если еще раз назовешь меня этим дурацким прозвищем!

– Ну, обещала…

– Говорила, чтобы не вязался за мной, как веревка! Что без указок твоих обойдусь!

– Что-то похожее было, да.

– Прогоняла к подруге!

– Это ты зря. Я тебе объяснил.

– Плевать! Какого же черта ты снова рядом?! Зачем?

Не знаю, кто из нас делает первый шаг – я или он. Скорее всего, оба. Падать больно, но с первым же мгновением падения я чувствую, как в легкие входит свобода и забытье.

А дальше происходит то, что произойти не может. Не может, и все же случается. Не со мной, не сейчас, и не с Рыжим. С кем-то другим, пустой оболочкой, недочеловеком. Это не я обвиваю руками крепкую шею, притягивая парня к себе, не он подхватывает меня под задницу, толкая к стене, проваливаясь в какую-то комнату. Не он грубо задирает платье, умелым движением стягивая с ноги белье, вскидывая вверх, и ударяясь в меня сильными бедрами… Не я впиваюсь в требовательные губы с отчаянным стоном, почти кусая их в желании наказать за жадность. Не я, не я, не я…

О, Господи! Это и близко не похоже на любовь. Это похоже на голый спарринг-секс – бесчувственный и отвратный. Принесший такое быстрое, опустошающе-яркое наслаждение, что я немею в изумлении и шоке от того, что совершила. Что мы вместе совершили. Я и проклятый Рыжий.

– Че-ерт, милая, это было… Вау! До сволочного приятно!

Он отваливается от меня и отпускает, а может, это я отталкиваю его – неважно. Я просто пялюсь на свои голые ноги, на задранную вверх юбку и начинаю задыхаться, едва Рыжий уносит с собой тепло, и краски реальности меркнут, возвращая меня в серую безысходность вечера.

– Надо же, Коломбина, ты прокусила мне губу! Но я тоже хорош. Надеюсь, не сильно помял? Прости, что без цветов и презерватива, но, девочка, ты застала меня врасплох.

Сортир. Дорогой. В белом мраморе, со статуей голой нимфы у позолоченной кривоногой ванны и пухлыми ангелочками в виде фресок на потолке. Изысканная вульгарщина. Место, только с виду приличное, а на деле такое же отхожее, как я сама. Всего-то купюры на полу не хватает, чтобы пасть еще ниже, узнав себе цену.

– Я… на таблетках.

– Черт! Логично, – в голосе Бампера слышится облегчение. – Буду знать, милая. На мой счет можешь не переживать, все чисто. Обычно такие моменты я контролирую.

Я натягиваю белье, колготки, отвернувшись от парня, поправляю платье, не в силах взглянуть в его сторону. Не желая видеть в его глазах отражение той, кем только что для него стала. Даже голос предает меня, и все же я прошу. Стараясь сохранить в нем хоть толику твердости.

– Не называй меня милой. Это не так.

– Почему вдруг? – удивляется Бампер. – Очень даже так! – мне кажется, или я вновь за шумным вздохом слышу ухмылку в его словах? – Ты всегда будешь для меня милой, детка, когда мы будем делать «это».

– И деткой тоже. Что? – я все-таки смотрю на него. На довольную рыжую морду, в немом вопросе вскинувшую вверх темную бровь. – Ты издеваешься, что ли, надо мной? – замираю, полуобернувшись. – «Это» больше никогда не случится!

Все-таки взглянула. И не хотела, а глаза сами нашли теплый взгляд: сытый, довольный, почти урчащий. Кто знает, быть может, для Бампера подобный секс обычное дело, и только мне сейчас так гадко от самой себя?

Господи, дура! Какая же я дура!

И как только могла такое с собой сотворить!

– Не кори себя, Коломбина. Ну, случилось и случилось. Главное, что нам двоим было хорошо. Я такие моменты из виду не упускаю.

– И не думала даже. Много ты знаешь.

– Врешь! – Рыжий заправил рубашку, застегнул ширинку и теперь уверенно дергает пряжкой ремня, вгоняя последний в шлевку брюк. – Мы давно должны были сделать это. Еще два с лишним года назад, на даче у Альки. Тогда я мог стать для тебя первым. Я прав?

– Сделай одолжение, заткнись, а? – я оглядываюсь в поисках оброненной сумочки-клатча, вновь избегая смотреть на Бампера. Заметив ее, раскрытую у порога, сажусь на корточки, сгребая рассыпавшиеся по полу предметы. – Не твое дело.

– Не мое, Коломбина, – легко соглашается парень. – Просто жалею, что не узнал раньше, насколько ты горяча. Я бы к тебе подкатил иначе. А так глаз ты подбила заслуженно, было за что. Если надумаешь повторить – дай знать, милая, я против не буду.

Он подходит вплотную и останавливается, нависая надо мной. Садится на корточки, поднимая навстречу своему взгляду мой подбородок.

– Все хорошо?

– Это больше не повторится. Никогда. Просто сложный разговор с бывшим за минуту «до», и ты. Я просто использовала тебя. Не ты меня, а я – понял?!

– У-у… – моя бравада смешно звучит даже для меня, и он наигранно огорчается, проводя большим пальцем по моим губам. – Так мы не наставили никому рога, малыш? Хм, досадно.

– Прекрати! – я вскакиваю на ноги, не в силах больше видеть его улыбку. Порываюсь уйти, но сильная рука уверенно ловит мое запястье.

– Подожди, Коломбина, – Бампер останавливает меня на пороге, разворачивая к себе лицом. – Не так быстро.

– Что еще? – раздражаюсь я. Шум праздника, в какой-то момент сошедший на нет, возвращается с новой силой, и после всего случившегося ноги так и норовят убраться подальше от Рыжего и из особняка Градова, каким бы он ни был роскошным, в тишину общаговской комнаты. Чтобы, наконец, остаться наедине с покаянными мыслями и свершенными поступками. С тем, что заставляет меня сейчас отчаянно краснеть под спокойным голубым взглядом.

А Женька, надеюсь, меня простит.

Я смотрю на руку парня и медленно отцепляю от себя его пальцы, чертыхаясь в душе на то, как легко кожа принимает их прикосновение.

Но Рыжий сам отпускает меня. Возвращается в ванную комнату и поднимает сброшенный было на пол пиджак. Отряхнув для приличия, протягивает мне.

– Надень.

– Зачем это? – удивляюсь я непонятному жесту Бампера. – А-а, – разрешаю усмешке появиться на губах, – надоел мигающий светофор? Или хочешь испытать свою подругу на ревность?.. Не советую проверять, Рыжий, рискуешь не досчитаться волос. Я-то уж точно твоей Барби не по зубам. Лучше ей предложи, а я обойдусь, не маленькая.

– Скорее примелькался, – вновь тормозит он меня, останавливая в дверях. – Давай надевай, Коломбина! Не кочевряжься! – тычет одежду в руки. – Если не хочешь, чтобы народ сообразил, чем это мы с тобой здесь занимались, – многозначительно дергает бровью, показывая взглядом на разошедшуюся по среднему шву юбку, неприлично оголившую часть ягодицы. – Да не укусит он тебя, – давится смехом, глядя, как я, скрипя зубами, быстро вползаю в его пиджак.

– Сам виноват, увалень!

– Ой, напросишься, девочка…

– Я домой, а ты как хочешь! – даже в модном пиджаке с плеча Бампера я не намерена в отсутствие Женьки оставаться в доме, потому решительно иду мимо праздничного, гудящего ульем парадного зала к выходу.

– Я отвезу.

– С какого чуда? Боишься, что стащу вещичку?

– Боюсь. А еще хочется отвязаться от тебя по-человечески.

– У тебя нет машины.

– Ничего, позаимствую. Нет желания получить нагоняй от новоиспеченной женушки Люка.

– Ты снова пьян.

– Разве? А мне казалось, что я не промахнулся.

– Дурак!

– Вампирша!

– Чертов Капот!

– Коломбина!

– Рыжий!

– Общага? – и снова темная бровь дугой, а зубы в оскал.

– Да!

Мне приходится прикусить язык и смотреть в окно всю дорогу, игнорируя выпады конопатого гада, пока он, сидя за рулем чужого авто, умело насвистывает известный всей стране рингтон, раздражая, своей импровизацией, кажется, сам воздух. И только когда я вылезаю из задней двери «мерседеса», сбрасываю с плеч пиджак, и, кое-как прикрыв сумочкой вконец расползшуюся на платье дыру, мчусь к ступеням крыльца, я не сдерживаюсь и матерюсь, услышав вдогонку наглое и самоуверенное:

– В следующий раз, милая, надень чулки! Они меня страшно заводят!

Спотыкаюсь возле разом стихших у подъезда девчонок, задохнувшись от стыда, и, покрываясь пятнами, как жираф, тыча «фак» вслед сорвавшемуся с места автомобилю и скрывшемуся в нем водителю, на выдохе кричу:

– Да п-пошел ты, гоблин! Облезешь!

Загрузка...