Кокон Кастанеды - читать онлайн

Глава 1 Призраки прошлого

Экзотика началась у двери в чайную, где их встретила сдержанная девушка азиатского типа в пурпурном шелковом платье, расшитом райскими птицами. Девушка приняла у них верхнюю одежду и проводила в зал. Говорила она без акцента, на чистом русском языке. Кореянка, изображающая китаянку для несведущих клиентов, предположил Варламов, осматриваясь. Небольшой зал тонул в бордовом сумраке настенных бра, на столах черного дерева тлели сандаловые палочки, из динамиков лились мелодии Сезарии Эворы – сплошная эклектика, но со вкусом.

Официантка провела их через зал и указала на огороженную декоративными стенками-ширмами прямоугольную лежанку типа японского татами с деревянными бордюрами по краям. В центре лежака, усыпанного бесчисленными шелковыми подушечками, был установлен низкий столик для чайных церемоний, над столиком висела лампа, рассеивающая мягкий свет.

Варламов напрягся: он не понимал, почему Степан Барышев назначил ему встречу именно в этом месте. Атмосфера заведения больше располагала к интиму, а не к разговорам о делах. И главное, режиссер слабо себе представлял, о чем таком конфиденциальном собирается поговорить с ним успешный предприниматель, владелец сети французских булочных-кондитерских. Близкими друзьями они не были: пересекались иногда на светских раутах. Знакомство случилось пару лет тому назад, когда для съемок нескольких эпизодов варламовского фильма Барышев предоставил в полное распоряжение режиссера одну из своих кондитерских и не взял за это ни копейки. Старался исключительно ради любви к искусству, в котором категорически ничего не смыслил. Во время просмотра киноленты Степа не уснул лишь потому, что его подбадривали изредка мелькавшие в кадре родные интерьеры и дочь Лиза, толкавшая Барышева локтем в бок. С премьеры Степан вышел слегка растерянным, с опаской поглядывая на восторженных киногурманов. На банкете он сдержанно выпил водки, похлопал Варламова по плечу и удалился. В общем, не был Барышев поклонником творчества культового режиссера, значит, не просто чайку пригласил попить Варламова: пришло, видно, время платить по счетам.

Иван Аркадьевич глубоко вдохнул тяжелый запах тлеющих сандаловых палочек, снял ботинки и залез на татами. Степан на мгновение замешкался, глядя на мягкое ложе. Вероятно, бронируя «диван», он никак не предполагал, что придется обнажать конечности, и слегка растерялся.

– Лизку задушу! – прорычал он. – Это она, паразитка, мне столик здесь заказала. Сказала, что местечко богемное и можно на любые темы общаться – никто не помешает. Нет, ну надо же! Надо же – удружила! И как я теперь?.. А, ладно! – Барышев обреченно махнул рукой, скинул обувь и, как тюлень, заелозил по татами, устраивая свое богатырское тело на подушках. Иван Аркадьевич хихикнул, поняв заминку Степана, – один носок у предпринимателя оказался дырявым. – Прохудился, – пожал плечами Степан и застенчиво пошевелил волосатым пальцем, торчавшим из носка.

– Бывает, – усмехнулся Варламов.

– Ага, бывает. От моей дочурки все, что угодно, можно ожидать – это она подстроила. Когда я ее о тихом богемном местечке спросил, она, видно, подумала, что я с бабой на рандеву иду. Носок – это еще ничего. В прошлый раз она мне трусы с Микки-Маусами подсунула. Я на деловую встречу опаздывал, а после сразу на свиданку собирался. Душ, короче, принял, метнулся в спальню – лезу в ящик за трусами, а там Микки-Маусы, Санта-Клаусы и прочие придурки! – Барышев поморщился. – Чай будем пить или что покрепче? – спросил он, но, не дождавшись ответа, забасил: – Иван Аркадьевич! Умоляю! Челом об землю бью! Помогите! Любые деньги заплачу! – Степан стукнулся головой о столешницу для убедительности и поднял полные мольбы глаза на режиссера.

Варламов крякнул, невзначай огляделся и высморкался в бумажную салфетку.

– А в чем, собственно, проблема? – после паузы полюбопытствовал режиссер.

– Проблема… Проблема вот в чем… Сейчас я вам все расскажу…

Лизавета с детства любила пошалить, она обожала пафос и театральные жесты. Закатить глаза, схватиться за сердце и внезапно грохнуться «без чувств» на пол… где-нибудь в общественном месте, сопроводив обморок душераздирающим воплем: «Я завалила сессию», – было как раз в ее духе. К счастью, сессии Лиза заваливала редко. Изобретательный ум и актерский талант вкупе с врожденным обаянием помогали: ближе к концу семестра барышевская дочка внезапно беременела и на экзамены с зачетами являлась с большим животом, заплаканными глазами и нездоровой бледностью на лице. Тяжело дыша, Лизавета присаживалась напротив экзаменатора, называла номер билета, невнятно лепетала ответ, хваталась за живот и начинала учащенно дышать. Преподаватели, как правило, пугались, спешно просили зачетку, ставили «хорошо» и отпускали студентку с миром. Попадались, правда, нахалы, которые пытались сопротивляться психологическому штурму, но их хватало ненадолго, потому что от подобной бессердечности у Лизаветы случался приступ токсикоза, натурально так случался, прямо на пол аудитории. После удачной сдачи экзаменов беременность тут же самопроизвольно рассасывалась, а цвет лица возвращался к прежней весенней палитре. Так Елизавета Степановна Барышева ухитрилась благополучно дотянуть до четвертого курса, забеременев за три года учебы пять с половиной раз. С поличным Лизавету прихватили в конце шестого семестра. Не повезло: в туалет, где Барышева пыталась избавиться от очередной «беременности», заглянула преподавательница, которая пять минут назад чиркнула в зачетку Лизаветы волшебное слово «зачет». Ушлую студентку попросили из института, но шумиху поднимать не стали: во-первых, правда, могла спровоцировать нежелательный скандал, что, несомненно, подорвало бы репутацию престижного вуза. Во-вторых, Барышев тут же вмешался в конфликт и все уладил. Лиза, получив от отца строгое внушение, пару подзатыльников и наказание в виде лишения карманных денег сроком на месяц, легко перевелась в другой институт, не менее престижный, где благополучно получила диплом юриста. Однако на этот раз учиться пришлось всерьез. Что делать с дипломом, Лиза не знала: плодотворно трудиться на благо Родины в ее планы не входило, поэтому, сунув документ в гламурную рамочку из розового кварца, она повесила его на стенку в своей комнате, чтобы любоваться на него, лежа в джакузи. Барышев, правда, возражал, сказав, что не дело вешать диплом на стену в комнате, где дочь регулярно принимает водные процедуры, так как повышенная влажность может повредить документ о высшем образовании. Но Лизавета настояла на своем, и диплом остался висеть на прежнем месте. Он неплохо смотрелся рядом с подлинником Айвазовского, который папа подарил дочке на окончание института.

Барышев гордился успехами Лизы. Защиту отмечали шумно и с размахом на теплоходе, курсирующем по водам Москвы-реки, с цыганами и модными попсовыми группами и запивали Лизину победу над знаниями шампанским «Дом Периньон». Радость отца можно было понять. Степан Барышев, выпускник кулинарного техникума, всю жизнь мечтал продолжить обучение и получить корочку о высшем образовании, но судьба распорядилась иначе. Завалив вступительные экзамены в институт, Степан отправился исполнять священный гражданский долг в доблестные части стройбата в Среднюю Азию. Через полгода учебки Степу распределили на хлебокомбинат, который снабжал хлебобулочными изделиями местные военные части и зоны, где он продолжил защищать Отчизну, сражаясь с тяжелыми мешками муки.

Застенчивая луноликая Лютфи работала в пекарном цехе: кроткий взгляд гречично-медовых глаз, пудра муки на загорелой, раскрасневшейся от жара тандыра щеке, россыпь тугих смоляных косичек – ее экзотическая красота распалила сердце Степана, словно доменная печь. Из армии Степа демобилизовался с переломами руки и трех ребер, сотрясением мозга, узбекским ковром, чайным сервизом и юной беременной женой. Мечты о продолжении обучения пришлось отложить до лучших времен, семью надлежало кормить, и Степа устроился работать на московский хлебозавод, поднаторев за время службы в этом деле.

Быть главой семьи Степану нравилось, но доменная печь в его сердце с каждым днем супружества полыхала все тише. Схлынула с глаз пелена влюбленности, растаяла тайна, и жена начала раздражать. С ней не о чем было поговорить, с ней нельзя было поспорить, с ней невозможно было поругаться. Лютфи напоминала ему послушную собаку, которая приносит тапочки и вьется вокруг ног, преданно заглядывая в глаза, а Степа любил кошек, свободных и независимых, и тихо бесился. Но более всего Барышева угнетало другое: жена смертельно ревновала его к собственному ребенку и тайно поколачивала девочку. Единственная попытка заступиться за дочку закончилась очередным синяком на нежной детской ручке. Лютфи клялась, что она не виновата, но Степа видел нехороший блеск в ее глазах. Барышев испугался и отдалился от дочери, чтобы не провоцировать жену. Как жить дальше, Степан не представлял: Лютфи он презирал, но выкинуть из дома мать своего ребенка не позволяли ему совесть и страх потерять дочь. Семейная жизнь превратилась в тягучий кисель, замешенный на чувстве вины и безысходности.

Проблема вдруг решилась сама: Лютфи внезапно исчезла. Степа Барышев навел справки через знакомых, выяснил, что жена сбежала с рыночным торговцем фруктами, на этом успокоился и не стал пытаться вернуть беглянку. С уходом жены наступило освобождение от тяжкой обузы, жизнь вошла в спокойное русло, и главное – теперь никто ему не мешал обожать свою дочь. Лишь первый год было сложно воспитывать ребенка одному. Барышев разрывался между домом и работой, детским садом и домашним хозяйством. Помочь было особенно некому, мать Степы впала на старости лет в маразм и в состоянии ремиссии пребывала редко. Отец давно умер. Родная сестра жила в Питере, и своих проблем у нее было море. О другой женщине Степан даже думать не мог.

Грянула перестройка, развалился Союз, обанкротился хлебозавод, умерла мать Степана. Все вокруг рушилось, но Барышев вдруг решил сыграть ва-банк: разменял трехкомнатную квартиру на однокомнатную, вырученные от обмена деньги вложил в дело и открыл частную пекарню. Барышеву везло: несмотря на инфляцию, собственный бизнес вскоре начал приносить первые скромные дивиденды. Степа, почуяв удачу, вошел в раж и рискнул еще раз: взял кредит в банке и к очередной Пасхе вместо сухого кекса «Весенний», которым давились россияне каждый год в Христово Воскресенье, завалил Москву изумительными сдобными куличами с изюмом, цукатами и разноцветной глазурью. Успех был ошеломляющим, прибыль покрыла все расходы. Барышев расплатился с долгами и вложил деньги в покупку второй пекарни. С тех пор прошло более пятнадцати лет, бизнес расширился, окреп и набрал такие обороты, что Степу стали называть олигархом. Преувеличивали, конечно, он был всего лишь успешным предпринимателем средней руки, но Барышеву звание «олигарх» льстило, и он изо всех сил старался ему соответствовать. Отгрохал домину на Рублевке, с колоннами, фонтаном и декоративным прудом, запустил туда златоперых рыб, прикупил себе «Хаммер-2», ботинки от Версаче и костюм от Босса.

Лиза росла живой и веселой. Внешне дочка совершенно не походила на мать, что тоже радовало Степана: русоволосая и голубоглазая – в него, статная, крепкая, лишь широкие скулы и легкая эротичная раскосость глаз выдавали в ней азиатскую кровь и напоминали Степе о прошлом. Лиза правды о своей матери не знала. Для девочки Барышев сочинил легенду о том, что ее мать была летчицей, первой женщиной-испытательницей, и погибла, исполняя на сверхзвуковом самолете мертвую петлю. Лиза матерью гордилась и в эту сказку искренне верила, пока была маленькой. А когда подросла, верить перестала и начала изводить отца вопросами. Степан вопросов пугался, старался перевести разговор на другую тему, тащил дочку в магазин за подарками, на аттракционы, в кино или в цирк. Лиза быстро смекнула, что к чему, и начала умело манипулировать отцом для достижения своих целей. В семнадцать лет девушке надоели эти игры, и она, грозя побегом в невиданные дали, потребовала объяснений. Степа выпил водки и все честно рассказал. Он надеялся, что дочь поймет его, но все вышло иначе. Лиза устроила истерику и потребовала немедленно найти мать. Степан отреагировал на просьбу дочери без энтузиазма, но приложил к поискам максимум усилий: нанял лучших детективов и поднапряг знакомых оперов, посулив за любую информацию о жене хорошее вознаграждение. Поиски вскоре дали результат, но полученные сведения оптимизма не внушали. Выяснилось, что Лютфи умерла от передоза в каком-то сомнительном притоне спустя полтора года после побега из семьи. Степан не смог открыть дочери правду – язык не повернулся, соврал, что розыски не увенчались успехом. Он боялся травмировать дочь и опасался, что Лиза по горячности обвинит его в смерти матери и возненавидит. Лиза на этом не успокоилась, надежду найти мать не потеряла и продолжала давить на отца. Барышев мучился под прессингом, но терпел, чувствовал свою вину: ведь если бы он попытался в свое время разыскать глупышку Лютфи, которой на тот момент исполнилось всего восемнадцать с половиной лет, то, возможно, она осталась бы жива, и у Лизаветы была бы мать. Чувство вины так глубоко пустило метастазы в его сердце, что Степан прощал дочери все, но чем старше становилась Лиза, тем активнее она лезла в его личную жизнь. Девочка бдительно следила за всеми интимными контактами Степана и делала все возможное, чтобы расстроить его очередной роман – для дочери это стало идеей фикс. Барышев понимал, отчего Лиза так себя ведет: она ждет и надеется на возвращение матери и считает любовниц отца ее соперницами. Степан шел дочери навстречу, старался своих женщин тщательно скрывать и рвал по ее требованию контакты. Но нерегулярная половая жизнь, постоянное напряжение и стресс вскоре начали сказываться на его мужском здоровье. Барышев испугался и решил как-то исправить ситуацию: на день рождения подарил дочери квартиру. Лиза подарок восприняла без восторга, наотрез отказалась переезжать, объяснив, что за городом ей дышится легче. Из вредности, конечно же. Барышев предпринял следующую попытку – попытался отправить дочь на обучение за границу. Лиза в ответ устроила очередную истерику. Степан вновь смирился, терпеливо ожидая, когда Лизавета закончит российский вуз, найдет себе работу и оставит его в покое. Но этого не произошло! Лиза на работу не стремилась, и единственным ее развлечением, помимо сования носа в личную жизнь отца, были идиотские ролевые игры на спор с друзьями. Теперь Барышев жалел, что в свое время отговорил дочь поступать в театральный, о котором грезила девушка, внушив Лизе, что диплом юриста в жизни ей пригодится больше. Дочь приняла его аргументы и спорить не стала, но после получения диплома извела Степана упреками, что он сломал ее молодую жизнь, не позволив заниматься тем, чем ей хотелось. Барышев и сам это понимал: Лиза всю свою творческую энергию тратила на него, придумывая все новые и новые хитрые уловки, чтобы испортить ему жизнь.

Терпение Барышева лопнуло окончательно после постыдной осечки в постели с очередной мимолетной подружкой. В самый разгар любовной прелюдии в гостиничном номере, где происходило свидание, раздался ехидный смешок дочери. Степан ошалело вскочил, судорожно наматывая на бедра простыню, но никого, кроме любовницы, в номере не оказалось. Барышев решил, что он свихнулся, тяжело опустился на кровать и вдруг снова услышал ехидный смешок – звук шел из его портфеля. Оказалось, что паршивка засунула туда какое-то хитрое электронное устройство с записью своего смеха, которое включилось в самый неподходящий момент.

Домой Степан вернулся в состоянии озверения и ворвался в комнату дочери с решительным намерением ее придушить. Лизы, к счастью, дома не было, поэтому весь свой гнев Барышев обрушил на шкаф, звезданув по нему несколько раз ногой. Дверцы открылись, на пол с верхней полки свалилась картонная коробка, по полу рассыпались Лизины фотографии и… – Барышев обомлел – отксерокопированные листы отчетов детективов о смерти Лютфи! Лиза знала всю правду о матери, и, судя по пожелтевшему цвету бумаги, давно. Шок был таким сильным, что от потрясения Степан едва устоял на ногах. Оказалось, он ошибался в мотивах поведения дочери! Не из-за матери она пыталась расстроить его личную жизнь, а из-за себя любимой. Лизавета, не похожая на мать внешне, унаследовала характер жены, точнее, самую отвратительную ее черту – патологическую ревность, и дико ревновала Степу ко всем, кому он уделял внимание, не желая ни с кем его делить. Все ее требования найти мать, упреки, придирки были рычагом манипуляции, на который она умело давила.

На автопилоте Степан привел комнату в порядок, спустился в гараж, сел в машину и рванул к сестре в Питер – ему необходимо было остыть. Решение, как поступить, он принял уже на подъезде к городу на Неве: порвать со всеми любовницами и посвятить Лизе всю свою оставшуюся жизнь. Если бы он знал, какие коррективы в его планы внесет поездка в Питер, то никогда бы не сел в тот вечер за руль. Барышев неожиданно познакомился с одной женщиной и без памяти влюбился. Влюбился так, что перестал представлять без нее свою жизнь. Только с ней он видел будущее и не мог позволить себе потерять ее из-за глупых выходок дочери. Все изменилось.

В Москву Степа вернулся спокойным, с четким пониманием того, что делать дальше.

Барышев замолчал, устало откинулся на подушки и закрыл глаза. Лицо его было бледным и спокойным. В какой-то момент Ивану Аркадьевичу даже показалось, что Степан уснул.

– Вы хотите, чтобы я занял Лизу в своей картине? Правильно я понимаю? – сухо спросил режиссер, когда пауза затянулась настолько, что молчать стало просто неприлично. – При всем к вам уважении, Степан, я этого делать не буду. Я работаю только с профессиональными актрисами. – Варламов терпеть не мог подобных просьб, поэтому решил не тянуть с отказом.

Барышев открыл глаза, посмотрел на Ивана Аркадьевича и улыбнулся – как-то нехорошо улыбнулся, и у режиссера стало неспокойно на душе. Во взгляде Степана не было обиды, в нем угадывалась холодная уверенность, что Иван Аркадьевич отсюда никуда не уйдет, пока они не договорятся.

– Да, для Лизы вы – кумир. Она вас боготворит и все ваши фильмы смотрит. Это она меня уговорила два года тому назад помещение вам дать под съемки. Мне это на хрен, если честно, не нужно было. И деньги я на этом потерял. А когда увидел, что за мозгодурство вы сняли… – Взгляд предпринимателя очерствел. – Ошибаетесь, Иван Аркадьевич, просить снять Лизу в ваших картинах я не собирался, хотя моя девочка только об этом и мечтает. О другой услуге речь: я знаю, что вы не просто режиссер, но еще и талантливый сценарист. Напишите сценарий, который избавит меня от дочери.

– Вы меня ни с кем не перепутали? – спросил режиссер, холодно блеснув глазами. – Наймите киллера, дешевле выйдет.

– Не разочаровывайте меня, Иван Аркадьевич. Зачем все так буквально понимать? Лизу я очень люблю, и киллер мне не нужен. Мне вы нужны, а я нужен вам. Я прекрасно знаю, в какие игры вы любите играть. Реалити-шоу с участием Лерочки Берушиной и Алевтины Сорокиной я смотрел не отрываясь. Вы там чудесно сыграли роль свадебного агента.[1]

– Наш разговор окончен, господин Барышев. – Варламов поднялся, в бешенстве сжав кулаки. Степан его разозлил, напомнив о прошлом. Напрасно он это сделал.

– Что же, окончен так окончен. Мое дело предложить. Всего хорошего, Иван Аркадьевич. Передавайте привет Алечке. Кстати, ваша приемная дочь до сих пор не в курсе тех событий? Думаю, ей полезно будет узнать, как вы ее использовали в своих играх.

Варламов некоторое время напряженно смотрел на Барышева, затем неожиданно расхохотался и сел. Подозвал официантку, заказал себе коньяк. Два года тому назад он шантажом втянул в грязную игру известного олигарха и его дочь, чтобы отомстить за смерть любимой женщины. Теперь бизнесмен Степан Барышев пытается проделать подобное с ним, только мотив у него иной. Забавно! Иван Аркадьевич насмешливо посмотрел на Барышева.

– Ваша жена никуда не сбегала с рыночным торговцем, так ведь, Степан? Это вы приложили руку к ее исчезновению, – сказал режиссер. Степан в лице не изменился, лишь беспокойные жесты выдавали его волнение. Варламов продолжил: – Поэтому вы искать жену не стали, знали, что это бесполезно. И вопросов дочери о ее матери пугались. Избаловали девочку до крайности, пытаясь загладить вину перед ней и свою совесть успокоить. Совесть вас мучает по сей день, и чем старше вы становитесь, тем сильнее она терзает вас. Тяжело с таким грузом жить, да, голубчик? По молодости лет кажется, что время сотрет воспоминания о грехах. Ан нет, подлая совесть лишь на время затихает, а ближе к старости снова начинает вопить. Особенно по ночам. Покойная малышка Лютфи к вам во сне приходит, укоряет. Просыпаетесь вы в холодном поту каждый раз, и страшно вам одному пробуждаться. А тут еще дочь постоянно о грехах напоминает, не дает забыть, и в личную жизнь лезет. И никак вы не можете это прекратить! Единственный выход – от дочери избавиться. Убрать ее с глаз – как раздражающий фактор. Да, Степан?

– Дьявол! Вы дьявол, Варламов! Верно мне про вас рассказывали! Все верно! – прошептал Барышев, отодвигаясь от режиссера подальше. – Вы ничего, слышите, ничего не сможете доказать! Я не убивал Лютфи. Я… просто договорился, чтобы ее увезли. Увезли подальше от Москвы. Вот и все! Я не знал, что все так выйдет. Не знал! Всю жизнь теперь за это плачу, кровью!

– Успокойтесь, я вам не исповедник и грехи отпускать не собираюсь, – сухо сказал Иван Аркадьевич. – Смерть вашей жены пусть на вашей совести останется. Все перед Богом ответ будем держать.

– Как вы узнали? – спросил Барышев, продолжая смотреть на режиссера с ужасом.

– Вы сами обо всем мне рассказали. Чистая психология, и никакой мистики. С самого начала я уловил в вашей истории логическую неувязку. Дело в том, господин Барышев, что собаки не сбегают от своих хозяев. Впредь не советую морочить мне мозги! Тем более выставлять условия. Не люблю я этого. А теперь вернемся к нашему делу. Вы хотите, чтобы я переписал вашу с Лизой жизнь? Ну что же, давайте поиграем…

Глава 2 Бабочка

– На бабочку похожа, – прошептал оперативник Вениамин Трофимов.

– Снимите ее кто-нибудь оттуда! Снимите ее немедленно! Господи, ужас-то какой! Вот ужас. – Следователь Елена Петровна Зотова приложила ладонь ко лбу и закрыла глаза. Постояла минутку, пытаясь справиться с охватившим ее волнением.

Зрелище, которое предстало перед глазами, когда опергруппа спустилась в погреб старого деревенского дома в Подмосковье, не могло никого оставить равнодушным: распятая на кресте юная девушка, длинные темные волосы, яркий, похожий на тунику шелковый халатик, обруч из колючей проволоки на голове, лицо в кровоподтеках, металлические штыри вбиты в руки и в ноги, локти зафиксированы черными эластичными чулками. Скорее всего, убийца снял их с несчастной. На полу, словно пятна крови, валялись остроносые красные туфельки на шпильке. Тело пока не тронуло трупное разложение, и в первое мгновение Зотовой показалось, что девушка жива, оттого и сердце сразу заныло, и зазнобило от ужаса. Даже двое забулдыг-строителей, приглашенных в качестве понятых, кажется, протрезвели. Они молча жались к бетонной стене и с вытянутыми синими физиономиями таращились на распятие. Мурашек добавили и мрачное освещение погреба, и животные вопли хозяйки дома. Именно она обнаружила труп и позвонила в милицию. Сотрудники внутренних дел, прибыв на место, оценили обстановку и сразу связались со столичной прокуратурой, сообщив, что они столкнулись с преступлением на религиозной или национальной почве. Молодцы, ушлые ребятки, подсуетились, чтобы дело по подследственности передать. С хозяйкой тоже подсобили: пожилая женщина, когда приехали сотрудники правопорядка, пребывала в состоянии прострации, они дали ей нюхнуть нашатыря и влили в несчастную лошадиную дозу успокоительного. Лекарство подействовало на женщину странным образом: расслабило вместо нервной системы голосовые связки. Лучше бы уж хозяйка по-прежнему в трансе находилась, а не голосила на весь дом, раздраженно подумала Зотова. Хорошо, что удалось от нее добиться членораздельных свидетельских показаний. Прежде чем впасть в истерическое состояние, свидетельница поведала, что три недели тому назад этот дом она сдала в аренду по объявлению, которое разместила в газете «Из рук в руки». На объявление долго никто не откликался, она уже и надежду потеряла, но вдруг позвонила дама, проявившая живой интерес. Женщина назвалась Аленой. Договорились о встрече на месте, в деревне. Клиентка подъехала на такси. Выглядела она солидно, как актриса, одета была дорого: деловой костюм, плащ, сапожки на каблуках, шляпка, солнечные очки. Хозяйка даже немного растерялась, в толк не могла взять, зачем этой богатой дамочке понадобилась ее развалина без отопления и горячей воды, да еще с видом на кладбище. Клиентка уловила ее неуверенность и прозрачно намекнула, что дом она хочет снять для амурных свиданий с весьма известным человеком. Сама она тоже человек публичный, поэтому желает арендовать домик подальше от посторонних глаз и не хочет афишировать свое имя. Намек свой Алена подкрепила обещанием заплатить за три месяца вперед. Хозяйка сразу согласилась, ключи отдала со спокойной душой, но через три недели вдруг заволновалась и решила заехать, проверить, все ли в порядке. К тому же у нее намечался юбилей, а в погребе остались фирменные домашние заготовки, не покупать же к празднику заводскую кислятину! Чтобы ненароком не смутить своим визитом любовников, женщина приехала ближе к полудню, когда таинственные постояльцы, по ее разумению, должны были находиться на работе. На всякий случай постучалась. Никто не отозвался, она открыла дверь своим ключом, вошла. В доме было чисто, все вещи стояли на местах, она успокоилась, даже стыдно как-то стало, возникло ощущение, словно она в чужую жизнь заглянула без спросу. Дом-то вроде и ее был, но в данный момент он принадлежал другому человеку. Однако от идеи прихватить с собой пару банок закуски женщина не отказалась и спустилась в погреб.

Сверху, с улицы, снова послышался утробный вой, и сердце подпрыгнуло к горлу.

– Работайте! – раздраженно скомандовала Елена Петровна.

– Успокойся, солнышко. Сейчас все сделаем. Сначала сфотографировать тело нужно в этом положении, – улыбнулся ей судмедэксперт Сергей Павлович Веснин, и Елена Петровна разозлилась еще больше. Нашел кого учить! Как будто она не знает, что делать и когда! Веснина сослуживцы величали исключительно Палычем, а Зотова про себя называла коллегу Антонимом – слишком много противоречий уживалось в его характере. Веснин походил на добродушного Карлсона – грузный толстяк, но при внешней неповоротливости и неуклюжести эксперт был легок на подъем, словно у него имелись секретная кнопочка и пропеллер. Одевался Веснин дико небрежно, но в работе был стерилен и педантичен, как хирург. Противоречивым было и отношение Зотовой к эксперту: Елена Петровна нежно его любила, но терпеть не могла, когда он начинал разговаривать с ней, как с дитем малым. Впрочем, сейчас она сама была виновата. Дала волю эмоциям, нечасто она себе подобное позволяла. Не то чтобы она бревном была бессердечным, сочувствие к жертвам Зотова проявляла всегда, но при этом хладнокровия не теряла и спокойно выполняла свою работу. А тут вдруг… сорвалась.

– Я спокойна, – буркнула Елена Петровна. – Вова, отомри и начинай фотосъемку, – обратилась она к криминалисту Владимиру Рыжову, который, так же как и оперативник Вениамин Трофимов, стоял, как изваяние, и таращился на крест.

К Трофимову, симпатичному и обаятельному молодому человеку, Зотова благоговела, ценила его за сообразительность и эрудицию. Венечка отвечал Елене Петровне взаимностью. Впрочем, следователя прокуратуры Елену Петровну Зотову любили все сотрудники уголовного розыска: сыскари чувствовали в ней родственную душу, потому что она сама пропахала опером на Петровке пятнадцать лет и ушла с оперативки только потому, что стали болеть ноги, начались проблемы со спиной и бегать по свидетелям сил уже не осталось.

Рыжову Елена Петровна тоже симпатизировала. Володя был отличным экспертом, с его помощью удалось раскрыть несколько сложных дел, но, несмотря на это, Зотова никак не могла научиться воспринимать молодого криминалиста всерьез. Владимир любил подурачиться, частенько отпускал циничные шутки, коверкал свою речь сленгом и постоянно отвлекался. Иной раз ей хотелось схватить эксперта за ухо и оттаскать, как маленького.

– Лен, иди прогуляйся минут пять, не мешай работать, – снова подал голос Палыч.

– Протокол и план тоже без меня составите? – язвительно уточнила Елена Петровна.

– Подождет твой протокол. Иди, радость моя, хозяйку уйми, воет, как бензопила.

– Да, Леночка Петровна, успокойте ее, пожалуйста, – заныл Рыжов, расчехлив наконец фотоаппарат. – Реально, блин, достала уже, сил никаких нет. А мы все сейчас сделаем. Не волнуйтесь.

– Я не волнуюсь! – гаркнула Зотова и подумала, что совсем уже коллеги обалдели, отсылают ее, следователя, чтобы она им работать не мешала. Кто здесь главный, спрашивается. – Ладно, сейчас вернусь, – хмуро согласилась Елена Петровна и вылезла из погреба, кряхтя и тихо ругая нехорошими словами крутую лестницу, ведущую наверх. А заодно и бестолковых мужиков, которым в голову не пришло, что тяжело с ее весом и больными ногами изображать из себя горную козу. Хорошо хоть брюки сегодня напялила, а не юбку. Прямо как знала. Два года в шкафу висели, мягкие, уютные, тепленькие. Невестка подарила. Елена Петровна долго не рисковала их надеть, боялась напугать коллег альпийскими округлостями своего тела, но вышло наоборот – все без исключения ей сделали комплименты. Приятно, елки-палки! Настроение поэтому было чудесным, до тех пор пока они не приехали на место происшествия…

– Расстроилась, – проводил ее взглядом Трофимов.

– Еще бы не расстроиться, похоже, начался очередной сериал, где в главной роли – маньяк. На этот раз сдвинутый на религии. Небось мессией себя мнит и мир от грешников очищает! Фильмов голливудских насмотрелся, придурок. Помните картину, где маньяк убивал за смертные грехи? Как ее? Название запамятовал. – Палыч замер с сосредоточенным лицом.

– «Семь» она называлась, – подсказал Трофимов. – С Брэдом Питтом в главной роли.

– Точно! – обрадовался судмедэксперт. – Ты, кстати, на него похож малость. На Брэда Питта, я имею в виду.

– Спасибо, а ты на Дэнни Де Вито, – вернул комплимент оперативник.

Палыч хмыкнул: сравнение его возмутило, потому что Веснин, любуясь своим отражением, всегда улавливал свое сходство с Джеком Николсоном, а не с толстым голливудским коротышкой.

– Сколько же психов на свете? – сменил он тему. – Как их земля только носит, тварей?

– Да, тут однозначно клиника, – согласился Трофимов. – Думаете, он ее за грехи какие-то распял?

– Думать – это твоя задача, а моя – причину и время смерти установить. Володь, если ты отснял все, давай-ка действительно попробуем крест на пол положить. Намучилась девочка, бедная. Подсобите, мужики! Душа прямо не на месте, пока она в таком положении. Да, реакцию Лены можно понять.

Мужчины осторожно положили крест на пол, Палыч присел рядом с телом.

– Холодно здесь, определить время смерти сложно будет, предположительно двое суток назад она умерла. То бишь в ночь с четверга на пятницу, может, под утро. Судя по характеру ран, он живой ее пригвоздил, скот поганый!

– Почему ее криков никто не слышал? Акустика в этом погребе как в оперном театре, – усомнился Рыжов. – Глянь, Палыч. На губах помада, если бы ей рот заклеивали, то помада бы размазалась или стерлась. Следов от клейкой ленты или пластыря вокруг рта тоже нет.

– А кому слышать крики-то ее? – подал голос один из понятых, темноволосый худощавый мужчина средних лет, с лицом спившегося инженера. Вполне вменяемым лицом, с проблеском интеллекта. Второй понятой был молод, высок, нескладен, сутул и на мир смотрел пустыми голубыми глазами. – Сезон еще не начался, – объяснил темноволосый строитель. – Весной народ только по выходным сюда наведывается. В будни – редко кто. Из деревенских здесь никто не живет. Тараканиха только, бабка древняя, глухая как пробка. Козы у нее, молоко, яйца. Продает недорого, свежее все, так и питаемся. До магазина хрен дойдешь, он в пяти километрах отсюда. Сторож еще зимовал, славный дедок, да угорел спьяну в начале весны. Летом дачники приезжают, но тоже неактивно. Местечко это не особо приветливое. Вроде от Москвы недалеко, заповедник Приокский рядом, лес богатый, Ока поблизости, но дорога от шоссе такая дрянная, что проехать можно, только когда сухо. А как дождь пойдет, все – трендец, лишь на джипе или тракторе. А пешкодралом от станции далеко. Кладбище еще это… Пейзаж, прямо скажем, не располагающий к романтизму. Днем-то ничего, но как ночь наступает, так без поллитры не выживешь. Хорошо здесь исключительно любителям уединения, таким, как наш работодатель.

– А кто ваш работодатель? – спросил Трофимов.

– Писатель один, шибзданутый на всю голову. Мы дом для него перестраиваем. Хочет здесь постоянно жить и опусы строчить. Книжку нам подарил свою, так мы с Петром чуть умом не повредились, когда читали. С похмела как-то решили просветиться… Поскорей бы объект сдать да свалить отсюда от греха подальше, иначе сопьемся на хрен.

– О чем книга-то? – развеселился Владимир.

– Книга-то? – почесал затылок понятой. – Научная книга, про посвященных. А дядька этот – ученый. Так вот, он пишет, что существует старинная рукопись, спрятанная в неизвестном месте, и в ней содержатся древние знания о создании мира. Истинные знания. А посвященные являются носителями ключей-шифров. Если собрать эти ключи, то можно узнать, где хранится рукопись, и проникнуть в тайны мироздания.

– Жадные какие эти посвященные, – гоготнул криминалист. – Сидят, как наседки, на своих ключах и никому их не дают. А мы тут, понимаешь, маемся в неведении, как оно все на самом деле было! Дарвина зубрим в школе, вдохновляемся Писанием…

– Хорошо б они и дальше молчали, потому что эти древние знания очень опасны и могут привести к катастрофе, кровопролитным войнам и множествам смертей. Открывать истину людям можно только после того, как будет дан знак свыше, а до этого очень важно сохранить эти знания в тайне. Поэтому имена посвященных тоже в секрете держат. Вообще-то, время почти уже пришло, знак был дан. Так что ждите, скоро случится Апокалипсис и придет нам всем полный кирдык.

– Полный бред! Надо ж было такое придумать, мозги реально вспучило. Писателю вашему, похоже, слава Дена Брауна покоя не дает, – сообщил Владимир. – Если об этих посвященных никто не знает, откуда автор о них узнал?

– Ага, сказка о Кощее Бессмертном: смерть в яйце, яйцо в заднице у зайца, заяц в сундуке, сундук неизвестно где, – поддакнул Трофимов, оборвав дискуссию. – Хватит, может, трепаться! Без ваших посвященных тошно. – Вениамин посмотрел на разговорчивого понятого. – Что вы делали в прошлый четверг?

– Что делали – работали мы, – смутился строитель.

– Ночью тоже работали?

– Ночью мы спали и ничего не слышали.

– Совсем ничего?

– Совсем. Мы, это… спим крепко, и объект наш далековато отсюда. За прудом. Ори, не ори – не слышно ничего.

– А писатель ваш, он часто сюда наведывается? Как его зовут, кстати? – снова обратился к строителям Трофимов.

– Константин Аполлонович Трегуб. Вы что, его подозреваете? – испугался строитель. – Не, не он это, точно вам говорю. По всему видно, что убийца обладает хорошими физическими данными, раз крест с девушкой сумел поднять и к стене привалить. А Трегуб – старый пердун; если бы он крест поднял, то прямо тут бы и помер от натуги. И потом, Константин Аполлонович давно здесь не появлялся. Шифруется, гад.

– В каком смысле? – уточнил Трофимов.

– В том смысле, что денег нам за работу должен. Когда уезжал, обещался привезти через пару дней, и до сих пор везет. Нет бы по-человечески сказать – денег нет, мужики. Как будут, так сразу. Нехорошо так себя вести, еще интеллигент называется.

– Согласен, нехорошо так себя вести, – равнодушно сказал Трофимов и потерял к писателю интерес. – Крест, видно, с местного кладбища приволокли, – предположил он.

– Да, оттуда, – снова вступил в разговор строитель. – Две недели тому назад с одной могилы сдернули. Кладбище со второго этажа дома писателя видно. Мы в одно утро с Петькой проснулись, смотрим, а на одной могиле креста нет.

– Что же не заявили? – спросил Трофимов.

– Мы подумали, что это пацаны из соседней деревни нашкодили, отморозки. Повадились, паразиты, у Тараканихи яйца воровать, а к осени так вообще обнаглели и козу сперли. Мы решили бабке подсобить, пошли разбираться. Нашли сосунков, хотели по-людски поговорить, так, мол, и так, совесть надо иметь, бабка старая, тяжело ей, молоком только и живет, возвращайте козу взад. Один заточку вытащил. Другой розочкой от бутылки перед моим носом стал махать. Глаза выкатил, изо рта реально слюна течет – дебил, одним словом.

– Так без козы и ушли? – полюбопытствовал Трофимов.

– Почему? – удивился строитель. – С козой мы ушли, как же без козы! По-людски поговорить не вышло, пришлось разговаривать по-мужски. Пару пенделей говнюки получили, больше к Тараканихе носа не кажут. А насчет креста мы разбираться не пошли, не успели. Повезло ребятушкам, за такие дела, как осквернение могил, мы бы…

– Ладно, откуда крест, это сейчас не главное, – перебил строителя Владимир. – А как его подняли и к стене привалили – в самом деле вопрос интересный. Ну все, Леночку Петровну можно звать и приступать к детальному осмотру. Вень, кликни ее, – попросил он.

Трофимову никуда ходить не пришлось, Елена Петровна вернулась сама и, кряхтя и ругаясь, спустилась в погреб.

– Хорошие новости, ребятки, – доложила она. – Очень хорошие новости. Я даже и не рассчитывала на подобную удачу. Нашелся свидетель, точнее свидетельница. Соседка из дома напротив только что приехала. Она знает, как зовут нашу загадочную арендаторшу.

Месяц тому назад она получила приглашение принять участие в зрительской массовке в популярной передаче «Чудеса света» и поехала на Киностудию имени Горького. Предварительный инструктаж и отбор проводила редактор этой программы. В передаче соседка так и не засветилась, в последний момент сбежала из павильона, природная застенчивость помешала ей стать звездой телеэфира. Но имя редактора в ее голове отложилось и вновь всплыло на прошлой неделе… – Елена Петровна сделала многозначительную паузу, – в минувший четверг! Она здесь только по выходным бывает, работает, но вечером ей позвонил какой-то незнакомый мальчишка и сказал, что ее дом горит. Телефонный хулиган. Она перепугалась и понеслась на ночь глядя. Возвращаться уже поздно было, решила там заночевать и встать пораньше, чтобы успеть на работу. Но уснуть никак не получалось, нервы за день расшалились, вокруг ни души, страшно ей было. В половине двенадцатого ночи женщина услышала шум и увидела в окно, как к дому напротив подъехала машина, марку она не разглядела, большой темный внедорожник. Из машины выпорхнула дамочка, в которой соседка сразу опознала редактора той программы. По описанию – все сходится. Это еще не все! Цыплакова Елена Константиновна, так зовут редактора, приехала сюда не одна, а в компании с ведущим этой программы, известным тележурналистом Артемием Холмогоровым, и юной темноволосой девушкой.

– Ого! – присвистнул Владимир. – Вот тебе и амурное свидание. Значит, девушка по своей воле сюда приехала?

– Выходит, что по своей воле. Во всяком случае, по словам соседки, в дом они вошли втроем. Ничего подозрительного в их поведении женщина не заметила. Разве что ей показалась странной одежда девушки: она была в халатике, а поверх него накинула мужскую куртку. Минут через пять соседка снова услышала шум и в окошко глянула. Редактор программы вышла из дома, одна, села за руль внедорожника и уехала. Больше соседка ничего не видела, спать легла. Проснулась в пять утра и поехала в Москву.

– Лен, я Веньке уже говорил. Как раз предположительно в ночь с четверга на пятницу девушка была зверски замучена, скончалась она, скорее всего, ближе к утру, – сказал Палыч. – И я, кажется, понял, почему никто не слышал ее криков. Не кричала она вовсе. Накачали ее чем-то, прежде чем распять. На теле нет следов борьбы, только незначительные знаки от волочения. Переломов и ушибов тоже нет, значит, в подвал она сама спустилась, и, судя по характеру ран, она боли не чувствовала, когда ей штыри в руки и в ноги вбивали. Либо наркотик, либо психотропный препарат, либо большая доза снотворного.

– Хоть не мучилась, слава богу! – вздохнул криминалист.

– Мучилась, но недолго, – возразил Палыч. – Она в себя приходила. Взгляни на рану правой руки. Потерпевшая пыталась ее высвободить, но слабо пыталась, видно, сил, чтобы сопротивляться и звать на помощь, у нее уже не осталось. Господи, бедная девочка! Что характерно, следов от инъекции я не вижу. Предположительно, препарат она приняла сама, тоже по доброй воле. Или ее обманом вынудили выпить лекарство. После скажу, что там конкретно было.

– Значит, доверяла убийце, раз сама эту дрянь приняла, – сообщил Владимир.

– Или убийцам, – поправила эксперта Зотова.

– Сомневаюсь, что убийц было двое.

– Нашел что-нибудь? – заинтересовалась Елена Петровна. – Следы?

– Со следами все глухо. После того как девочку распяли и крест подняли, за собой все тщательно подчистили и пол помыли. Но смущает меня крюк в стене. – Владимир сел на корточки. – Его ввинтили в стену недавно. Ну-ка, ну-ка, я же говорил! – Рыжов осторожно снял с крюка обрывок ниточки, зацепившейся за кончик, и посмотрел ее на свет. – От веревки канатного типа, – сообщил криминалист и, задрав голову, указал рукой на потолок. – А теперь, Леночка Петровна, туда посмотрите, в потолке тоже крюк. Он давно висит. Думаю, деревенские раньше на нем туши подвешивали.

– И что? – спросила Зотова.

– На сгибе крюк словно бы протерт. Преступник, видимо, использовал два крюка как строительный ворот, чтобы тяжелый крест поднять. Веревку к верхушке креста привязал, затем перекинул ее через верхний крюк, пропустил через крюк в стене, и ему осталось сделать лишь несколько усилий. Доску в полу тоже грамотно проломил, чтобы упор для основания был и крест бы не скользил. Если бы убийц было двое или больше, разве стали бы они так париться? Подняли бы на руках, и все дела. Очевидно, убийца соображает в строительстве или инженерных премудростях.

Владимир покосился на понятых, те переменились в лицах и вжались в стену. Трофимов тоже заинтересованно скользнул по работягам взглядом.

– С рукой что? – спросил он у молодого строителя: кисть у него была забинтована.

Тот затряс рукой, выпучил глаза и замычал что-то нечленораздельное.

– Обжегся он сваркой, – ответил за товарища другой строитель. – Калитку варили.

– Я разве вас спрашивал? Я его спрашивал, – нахмурился Трофимов. – Отвечай на вопрос, не мычи!

– Немой он. С рождения.

– Простите, – смутился опер.

Повисла неловкая пауза.

– Итак, – вмешалась Зотова. – Со слов свидетельницы мы знаем, что около половины двенадцатого ночи девушку сюда привезли Цыплакова и Холмогоров. Зачем? В этом направлении и будем копать. Венечка, бери мою машину, дуй в быстром темпе в Москву, выясняй координаты Цыплаковой – и в прокуратуру ее. Ничего ей не объясняй, потоми в моем кабинете, пусть созреет для беседы. Меня смущает, что в холодильнике продукты свежие. Вот что меня смущает! Если девушку планировали убить и с этой целью ее сюда привезли, зачем прикупили продовольствие? Я здесь закончу и потом с экспертами вернусь.

– А что с Холмогоровым? – уточнил Трофимов.

– Ненавязчиво разведай обстановочку, но пока трогать Холмогорова не нужно, как бы ненароком в каку не наступить. Знаю я этих популярных журналистов, с голыми руками к ним лучше не лезть. Начнет права качать, вой поднимет, адвокатов на нас натравит. Надо понять, на что давить. Редакторшу программы сначала прощупаем, а после за тележурналиста примемся. Все, начинаем, Палыч, – дала указание Зотова и открыла папку с протоколами.

Глава 3 Москва слезам не верит (Ремейк)

Иван Аркадьевич еще раз взглянул на фото Лизы, спрятал его в карман и закурил. В небольшом итальянском кафе, недалеко от станции метро «Кропоткинская», где режиссер назначил барышевской дочке встречу, было прохладно и тихо. Приятно пахло молотым кофе, корицей и булочками. На круглых столиках, покрытых накрахмаленными белоснежными скатерками, стояли свежие розы – отличное место для разговора по душам.

Из окна открывался уютный вид на Гоголевский бульвар и залитые солнцем купола храма Христа Спасителя. Он любил центр Москвы, мощенные камнем мостовые, отреставрированные старинные особняки, переулки и дворики Бульварного кольца и мелодичный перезвон колоколов аккуратных церквушек.

Сценарий о том, как изменить жизнь семейства Барышевых, пришел в голову режиссеру уже в чайной. С тех пор прошел месяц. Сразу после разговора с Барышевым ему пришлось улететь домой, в Вену, чтобы завершить прошлые дела. Остальное время ушло на подготовку проекта. И весь этот месяц идея настойчиво щекотала мозг, так что хотелось поскорее от нее освободиться и нажать кнопку «старт». Шантаж режиссера не пугал: Барышев, трусоватый по характеру и измотанный постоянным страхом, никогда не решился бы на этот шаг, но угроза Степана легла на благодатную почву и, как валерьянка, успокоила совесть режиссера. Теперь у Варламова был оправдательный мотив, в котором он остро нуждался. История, которая произошла прошлой весной, охоту играть в подобные игры отбила у него надолго. Чуть приемную дочь из-за своих сумасшедших затей не потерял![2] Тогда он себя корил и ненавидел, но, получив очередное предложение, завелся вновь, почуяв запах адреналина. Кто бы мог подумать, размышлял Иван Аркадьевич, поглядывая в окно на храм, кто бы мог подумать…

Барышев предупредил, что дочь постоянно задерживается и ждать ее иной раз приходится до бесконечности, но Лиза вошла в кафе точно в обозначенное режиссером время. Иван Аркадьевич в этом не сомневался: актрисы, которым он делал предложение о совместной работе, никогда не позволяли себе опаздывать на встречи.

Варламов с любопытством разглядывал ее. Лиза выглядела немного заспанной (явно ночь провела без сна) и перед походом в кафе, похоже, сильно нервничала. Варламов отметил, что она криво накрасила один глаз. В остальном Елизавета Степановна была безупречна. Стильное белое пальто, свитер, оголяющий проколотый пупок, высокие замшевые сапожки. В волосах вместо обруча – очки от Диора. На плече – сумочка от Луис Виттона. Красивая, высокая, загорелая, блистательная. Глянцевый образ портили лишь полноватые бедра и колени, но, судя по вызывающей мини-юбке, в которой она явилась на встречу, комплексов по этому поводу девушка не испытывала.

Волнение Лизу Барышеву никак не оставляло. Она то комкала в руках салфетку, то ощипывала лепестки несчастного букета, а когда официантка принесла заказ, опрокинула бокал минералки на скатерть, выругалась и смешалась. Варламов потешался над ее смущением. Казалось невероятным, что эта красивая девушка с длинными русыми волосами и азиатским разрезом глаз способна испортить кому-то жизнь. Иван Аркадьевич счел ее очень милой. Лиза не играла, не жеманничала, слушала его внимательно, с восторгом на него смотрела. Правда, смысла его слов она категорически не понимала. Собственно, в этом и была ее прелесть: в своей растерянности и глупости Лиза казалась естественной и настоящей. Варламов заранее жалел, что очень скоро Елизавета Степановна Барышева справится с волнением и начнет изображать этакую светскую львицу или роковую даму, чтобы соответствовать своему статусу.

К столику подошла официантка и поинтересовалась, не желают ли они что-нибудь еще.

– Свиные отбивные у вас есть? Пожалуйста, принесите, – попросила Лиза. – Еще, пожалуйста, фаршированные баклажаны, сырную тарелку, рыбное карпаччо и салатик «Цезарь».

Режиссер слушал заказ с удивлением, похоже, Барышева решила сделать широкий жест: накрыть стол и накормить его. Забавная девушка!

– А вы, Иван Аркадьевич, что же ничего не заказываете? Кушать разве не будете? – поинтересовалась Барышева.

Режиссер заказал блины с икрой, с трудом удерживаясь от смеха. Впервые в жизни он лицезрел «публичную» обжору в девичьем обличье.

Барышева ела с аппетитом и, что удивительно, сметала все! А «перекусив», Лиза поумнела. Видно, еда ее расслабила и успокоила.

– Значит, вы предлагаете мне не в фильме сняться, а поучаствовать в вашем новом проекте? – спросила она, наконец-то сообразив, о чем толкует ей режиссер. – Ну надо же! А я губу раскатала, когда отец сказал, что вас заинтересовал мой типаж и вы согласны на меня взглянуть.

– В данный момент роли в кино у меня для вас нет. К тому же я – сноб и работаю только с профи. У вас нет опыта. У меня нет времени и желания, чтобы обучать вас на съемочной площадке. Нет у меня для вас и сценария. Очень многого «нет», как видите. Но вы мне понравились, и ваш типаж меня действительно заинтересовал, Лиза. Поэтому я и предлагаю своего рода компромисс.

– Роль в реалити-шоу, – заключила Лиза. – Ни фига себе! Я в шоке, короче. Не думала, что вы такой хренью занимаетесь. Вы же гений! Ладно, извините, дело ваше, конечно. Можно мне подумать минутку? – На личике Барышевой отразилось такое смятение, что Варламову ее стало немного жалко.

– Смею вас уверить, Лиза, что шоу у нас планируется необычное. Никакого отношения к телевизионным проектам оно иметь не будет. Идею оплатил один богатый человек, он, помимо меня, будет единственным зрителем, прихоть у него такая. Так что всемирный позор вам не грозит, – успокоил девушку режиссер. – Считайте, что участие в этом проекте для вас станет кастингом в большое кино и отличной школой. Если все пройдет удачно и мне понравится ваша игра, то я подумаю над более серьезным предложением.

– Значит, вы мне как бы пограничный вариант предлагаете? Отец вам что, мало денег дал?

– Милая девушка, идите домой, – сухо улыбнулся режиссер.

– Простите, я дура! – заорала на весь зал Елизавета Степановна. – Кретинка безмозглая! Вы обязаны меня простить, я же дочь булочника. Из грязи в князи мы! Воспитание плебейское. Культура поведения отсутствует. Убеждена, что все можно купить за деньги. Кстати, так оно и есть, по большому счету. Не умею я общаться с творческими людьми, вот и ляпнула глупость. Точнее, в первый раз общаюсь. Исключение моя подруга Муська – звезда «фабричная», но он – это отдельная поп-песня.

– Он? – удивленно переспросил Варламов.

– Ага, моя подруга – мальчик, – ошарашила режиссера Лиза. – В общем, если вы меня уже простили, я на все согласна! Это я так, для проформы пококетничала малость. Что конкретно от меня требуется?

– Очень рад, что вы поняли меня правильно, – рассмеялся Иван Аркадьевич: странное дело, но с каждой минутой Лиза Барышева нравилась ему все больше и больше. – Наше шоу будет строиться по принципу ролевой игры, то есть вам будет предоставлена полная свобода действий. Вы знаете, что такое ролевая игра?

– О-о-о! – эмоционально отреагировала Лизавета.

– Хорошо, тогда постарайтесь представить, что вы в игре.

– Как? Прямо сейчас?

– А зачем тянуть? Я только…

– Клево! – перебила режиссера Лизавета. – Я даже вспотела вся от возбуждения. Знали бы вы, как я люблю эти игры! Это же такой адреналин! Кого мне изображать? Хотите, я сейчас прикинусь эпилептиком и нам не нужно будет платить за обед? – возбужденно предложила она.

Варламов отрицательно покачал головой, но было поздно – Лиза сунула в рот что-то белое, и изо рта у нее обильно пошла пена. Через секунду Елизавета Степановна Барышева, закатив глаза, лежала на полу и билась в жутких конвульсиях.

– Славная погодка, не находите? – воодушевленно сказала Лиза и откашлялась.

Варламов молча протянул Лизавете еще один бумажный носовой платок. Погодка в самом деле была славная, солнечная, безветренная и теплая. На бульваре, куда им пришлось переместиться из кафе, с трудом удалось отыскать свободную лавочку. Горожане наслаждались теплом и нежились на солнышке. Правда, Иван Аркадьевич присаживаться на скамейку не стал, и светскую беседу поддерживать у него тоже настроения не было. Концерт, который устроила барышевская дочка, привел режиссера в такой ужас, что он до сих пор не мог оправиться от шока. К тому же никогда в жизни он еще не покидал кофейное заведение с помощью… охранника.

– Ну откуда я могла знать, что они меня по прошлому разу помнят? – стирая с лица и свитера остатки пены, возмутилась Лизавета. – Я забыла, что в этом кафе уже изображала эпилепсию. Разве все эти заведения упомнишь? Эх, а в прошлый раз почти прокатило.

– Почти? – глухо уточнил Иван Аркадьевич.

– Ага, почти, – подтвердила Елизавета радостно. – Для меня даже собирались «Скорую» вызвать, но тут вдруг среди посетителей нашелся служитель клятвы Гиппократа и начал, собака, мне экстренную медицинскую помощь прямо в зале оказывать. Оказал по полной программе, урод, пришлось все-таки за ужин заплатить. – Лиза вздохнула, поковыряла носком сапожка гравийную дорожку под ногами. – Да не расстраивайтесь вы так! – воскликнула она и похлопала ладонью по лавочке. – Садитесь. Подумаешь, было бы из-за чего переживать.

– Я постою, – отказался Иван Аркадьевич, снова вспомнив охранника, точнее, его ботинок.

– Ну, продолжаем игру? – утвердительно спросила барышевская дочурка. – Что бы еще такого сделать плохого? А хотите, я…

– Сидеть, молчать и слушать меня! – рявкнул Иван Аркадьевич: в его душе поднималась волна сочувствия к несчастному Барышеву, которому приходилось постоянно терпеть подобные выходки.

Бедный Степа, если бы он был на его месте, то дочурку придушил бы уже давно. Лиза притихла, испуганно глядя на режиссера. Он склонился к ее лицу и сказал заметно тише:

– Клоунессы меня не интересуют, милая девушка. Можешь дальше изображать идиотку на публике, но учти, в моем сценарии таких ролей нет.

– Я больфе не буду, чефное слово, – надула щеки Елизавета.

– Пошла отсюда вон! – сквозь зубы сказал режиссер, сунув руки в карманы, дабы избежать смертоубийства.

– Поняла! Все поняла, Иван Аркадьевич! – Елизавета сдула щеки и вмиг стала серьезной.

– Молодец!

– Точнее, не совсем поняла, – снова надулась Лиза. – Вы же сами сказали, что мне будет предоставлена полная свобода.

– Абсолютной свободы не существует, душа моя сердечная. Действовать будешь в определенных рамках. Не хмурься. У меня для тебя сюрприз – в игре я отвел для тебя роль Ангела.

– Ангела? – Лизавета перекосилась и посмотрела на Варламова как на полоумного.

– Согласна? – уточнил Иван Аркадиевич.

– Сказала же, что на все согласна. Только это… не совсем мое амплуа, – басовито гоготнула девушка.

– Хорошая актриса должна уметь перевоплощаться в любой образ, – подмигнул Иван Аркадьевич и подумал, что ангелочек из барышевской дочурки, несомненно, получится чудесный. Жаль, что никто, кроме него, не увидит этот дебют.

– А что делать-то нужно? – уточнила Лиза и снова басовито гоготнула.

– Сейчас объясню. Все просто. Оглянись по сторонам, солнышко. – Варламов снова склонился к ушку Лизы и прошептал: – Смотри, как много людей вокруг. О чем они мечтают, как ты думаешь?

– О бабках, – не задумываясь, ответила Лизавета.

– Ошибаешься, душа моя: каждый мечтает о счастье и ждет чуда. Выбери одного из них, самого несчастного, и осчастливь. Исполни самую заветную его мечту. Любую, но не материальную, а духовную. Ты Ангел, а не спонсор. В финансах, впрочем, не скупись, на проект выделены достаточные средства, чтобы любую, даже самую невероятную идею воплотить в жизнь. – Иван Аркадьевич достал из внутреннего кармана голубоватый конверт и вручил его Лизе.

Барышева его открыла.

– Вау! – воскликнула девушка, с любопытством заглянув внутрь – в конверте лежали платиновая кредитная карточка и пачка наличных, запечатанная в банковскую упаковку.

Варламов улыбнулся и продолжил вводить Лизу в курс дела:

– Сюжет банальный, но вечный. Люди обожают такие истории. Главное – подключи фантазию и воображение. Помни, что хоть сюжет и не нов, он должен развиваться по оригинальному сценарию. А сценарий ты будешь сама, голуба моя, по ходу дела писать, только не на бумаге, а в жизни. А теперь мы подошли к главному – от того, как ты этот сюжет построишь, будет зависеть твое будущее. Поняла?

– А что тут непонятного? Такой круговорот желаний в природе. Я исполняю чью-то мечту, а вы после – мою, – уточнила Лиза.

– Да, солнышко, все именно так, – подтвердил Иван Аркадьевич. – Если мне придется по душе твой сценарий, то я за основу своего будущего фильма возьму именно эту историю. И, конечно, ты понимаешь, что о нашем разговоре никто не должен знать. Начнешь языком трепать – вылетишь из проекта. Так что отнесись к делу серьезно и постарайся. Ну а я буду за тобой внимательно наблюдать.

– Как?

– У тебя в загородном доме, в квартире и в машине установлены миниатюрные видеокамеры, но основное действие должно произойти в элитном подмосковном пансионате «Кантри Парк». Натура там симпатичная… я люблю красивую натуру. И вот еще что – возьми. – Варламов протянул Лизе два мобильных телефона и зарядные устройства.

– А это еще зачем? – поинтересовалась Барышева.

– На шею повесишь. В сотовый тоже встроена миниатюрная камера, она будет фиксировать моменты, которые невозможно снять другим способом. Ты должна носить это всегда. Не потеряй, телефон стоит бешеных денег, и не забывай подзаряжать. Второй мобильник подаришь под каким-нибудь предлогом кандидату на счастье.

– Обалдеть! Клевую вы игрушку придумали. – Лиза просияла, тут же повесила сотовый на шею, зарядное устройство и второй телефон сунула в карман и хитро сощурилась. – Ну вы даете, Иван Аркадьевич! Значит, вы заранее знали, что я соглашусь? Очуметь просто! Верно мне отец про вас говорил, что вы… – Лиза на секунду замолчала и смущенно уточнила: – …что вы, это самое, очень умный человек. Надо же! Вот это я понимаю – шоу! Можно начинать?

– Можно, солнышко. Теперь можно, – разрешил Варламов.

Лиза широко улыбнулась и с азартом принялась выискивать жертву.

– Вон та замухрышка с косицей, похоже, самая несчастная из всех, – кивнула Елизавета в сторону одной из лавочек. – Приклеилась задницей к скамейке, на часы постоянно поглядывает и явно мужика ждет. Спорим, что он не придет? Как вы думаете, подойдет такая на главную роль?

– Приготовились – мотор! – шутливо хлопнул в ладоши Варламов. – Успехов тебе, Лиза! – усмехнулся он и зашагал прочь, вздохнув с облегчением. Теперь можно было расслабиться и получать удовольствие – процесс, как говорится, пошел. Барышевская дочурка проглотила наживку и села на крючок.

– Эй, куда это вы, Варламов? – спохватилась Лиза. – Вы забыли выдать мне крылья! Как же я без крыльев теперь?

Елизавета лукаво улыбнулась, но в следующую минуту улыбка с ее лица сползла. К будущей кандидатке на счастье подошел субъект мужского пола. И какой субъект! Настоящий мачо! Высокий, красивый, стильный брюнет с букетом нарциссов. Героиня тут же из несчастной превратилась в счастливую, вскочила и повисла у товарища на шее.

– Блин, – расстроилась Лиза. – Мы так не договаривались! Блин, блин, блин…

Неожиданно случилось чудо. Отлепив девицу от себя, мачо всучил ей букет, что-то сунул девушке в карман джинсовой курточки и зашагал прочь. А героиня осталась стоять, растерянно глядя брюнету вслед.

– Йес! Настал мой звездный час! – пропела Лиза, тряхнула волосами и поднялась с лавки.

Девица с косицей постояла с минуту истуканом, разревелась и выкинула цветы в урну рядом с лавочкой. Продолжая рыдать, она достала из кармана мятые купюры достоинством в сто евро (как успела заметить Барышева) и снова застыла, глядя в заплеванное нутро помойки…

Клиническая дура, подумала Лиза и подошла к девушке.

– Подозреваю, что с деньгами ты хочешь поступить так же концептуально, как со вшивым букетом? – насмешливо спросила Барышева.

Девушка замерла с вытянутой рукой и ошеломленно посмотрела на Лизу. От неожиданности у нее даже слезы высохли.

– Лучше мальчика себе купи на эти деньги и плеточкой его отшлепай. Могу телефончик дать. Мальчики – блеск! Полегчает сразу, – посоветовала она, разглядывая свою подопечную: бледная, конопушки, темно-каштановые волосы, болотного цвета глаза, нос уточкой, губы… губы требуют инъекции ботокса, косметика отсутствует, в ушах дикие серьги с фальшивыми рубинами, одета, как лохушка, в джинсы Версаче-Коньково и куртку Кельвин-Кляйн-Лужники. Сумочка, блуза и ботинки идентификации не поддавались – китайцы явно не старались произвести впечатление своей продукцией. Да, работа предстоит колоссальная, пришла к выводу Лизавета Степановна и сразу прикинула в уме, во сколько ей обойдется новый наряд Золушки плюс расходы на косметолога, стилиста, визажиста, маникюршу, курс антицеллюлитного массажа (на всякий случай), эпиляцию, солярий, сеанс СПА, обертывание, ароматерапию и т. п.

Сценарий родился у Лизы мгновенно: превратить замухрышку в королеву, чтобы знойный мачо осознал свои ошибки, свихнулся от любви и тут же сделал этой клюшке предложение. Для усиления интриги Лиза решила влюбить в девицу кого-нибудь из своих богатеньких друзей, чтобы знойный мачо помучился немножко от ревности. Варламов, правда, просил сочинить оригинальный сюжет, но ничего более умного в голову не приходило, и Лизавета Степановна слегка опечалилась. Она чувствовала, что в ее будущем сценарии не хватает перца и нужно обязательно придумать какой-нибудь оригинальный сюжетный ход. Пока Лиза изо всех сил напрягала мозги, лохушка продолжала недоуменно таращить на нее свои глазищи. Пауза затянулась.

– Так что? Телефон будешь записывать? – решила привести ее в чувство Лиза.

– Вы сутенерша, да? – тихо спросила замухрышка.

– Что ты сказала? – Лиза от возмущения задохнулась. Не была бы она Ангелом – за такие слова косицу бы у девицы проредила!

– Простите… Простите меня… Большое спасибо, но мне этого не нужно. Совершенно я в этом не нуждаюсь! Не нужны мне никакие телефоны, – залепетала девушка, и на ее бледных щеках проступили красные пятна.

– Да шучу я. Просто жалко тебя стало, вижу, плохо тебе. Вот и решила поддержать. Денег тоже жалко. Раз тебе они не нужны, поехали лучше в клубешник какой-нибудь забуримся. Очень хочется праздника. Ну что? Едем? Меня, кстати, Лизой зовут.

– Очень приятно, а меня Варей.

– Варей? Я почему-то не сомневалась, что тебя как-то в этом духе и зовут. Пошли, Варвара-краса, длинная коса, отметим твою вновь обретенную свободу.

– Пойдемте, спасибо вам, Лиза, – вяло отреагировала девушка и поплелась следом за своим Ангелом.

Лиза тихо ликовала. Варламов должен быть доволен – первая сцена отыграна безупречно!

Девушки перешли через дорогу и остановились у новенького золотистого «Лексуса».

– Моя тачка, – похвалилась Лиза, нажала на пульт сигнализации и открыла для Варвары переднюю дверь. – Карета подана, садись, – подтолкнула она к машине свою подопечную, но Варя садиться не торопилась, растерянно глядя в кожаное нутро иномарки.

– Садись уже, что стоишь? – поторопила Лиза. – И давай на «ты», а? Не люблю я церемоний.

– Давайте, если хотите, – без энтузиазма согласилась Варя и вдруг спохватилась: – Ой, вы знаете, Лиза, а я вспомнила! Мне срочно нужно домой. Там, понимаете, кот у меня некормленый.

– Бедный котик! Так что же мы стоим? Поехали скорее, покормим несчастную кису. А потом – в клуб, – с жаром предложила Елизавета, глядя в растерянные зеленые глаза своей подопечной.

– Мне как-то неловко вас загружать своими проблемами, – заблеяла Варвара.

– Какие проблемы, милая! Никаких проблем, – уверила ее Лиза. – Говори адрес.

– Я вас обманула. Нет у меня никакого кота, – буркнула Варвара, ее щеки снова стали пунцовыми. – И дома нет, по сути. Я в общежитии живу.

– Тоже мне, открыла тайны мадридского двора! Садись, не бойся, я не кусаюсь. Просто одиноко мне, понимаешь? Твой крендель хотя бы пришел, а мой вообще не явился и телефон вырубил, сука. И что, плакать теперь из-за всяких центропупистов?

– Как вы сказали – центропупистов? – Девушка впервые улыбнулась и забралась в машину.

– Слава богу, ожила! – обрадовалась Лиза, захлопнула дверь, села за руль и надавила на газ.

«Лексус» плавно тронулся с места и слился с потоком других машин. Все шло по плану, теперь нужно было девчонку напоить, чтобы у нее развязался язык и она выболтала все свои мечты и секреты.

В зале музыка из динамиков лупила так, что барабанные перепонки, казалось, вот-вот лопнут. Разговаривать было невозможно, и Лиза решила устроиться в баре: здесь играла лирическая музыка и почти не наблюдалось посетителей. Симпатичный бармен тут же проявил к ним живой интерес, точнее к Лизе, и был в срочном порядке отослан делать коктейли. Лиза заказала себе клубничную «Маргариту», для Варвары – убийственный «Лонг-Айленд».

В свете неона Варино лицо выглядело еще более бледным и напоминало застывшую гипсовую маску. К разговорам и веселью будущая счастливица была явно не расположена. Смотрела она в одну точку и сидела на барном стульчике так, словно оглоблю проглотила. Мумия, раздраженно подумала Лиза и сделала два больших глотка вкуснейшего коктейля. Варвара поболтала соломинкой лед в стакане, но к своему напитку не притронулась, продолжая гипнотизировать взором барную стойку. Лиза чувствовала, что ее протеже в счастье только и ждет удобного случая, чтобы улизнуть домой, а этого никак нельзя было допустить.

– Ты почему коктейль не пьешь? Попробуй – это вкусно.

– Я вообще не пью. Извините, Лиза, не успела вас предупредить. Мне от алкоголя дурно становится. Сразу начинаю болтать всякий вздор и необдуманные поступки совершать, а потом мне за них очень стыдно. Вы даже себе не представляете, насколько.

– Очень даже представляю, я тоже многое могу спьяну натворить. Один раз на барной стойке стриптиз устроила. Подумаешь! На следующий день никто об этом не вспомнил. Все были в ноль. Пей, говорю, здесь все к этому делу привычные, а тебе расслабиться нужно и стресс снять – иначе никак!

– Вы думаете? – спросила Варвара и робко придвинула к себе бокал.

– Однозначно, и хватит мне «выкать». Мы же договорились, – напомнила Лиза.

Варвара виновато пожала плечами, придвинула бокал еще ближе, осторожно попробовала коктейль.

– Правда, вкусно. Никогда коктейли не пила, – улыбнулась девушка, и напиток с астрономической скоростью исчез из ее бокала. Щеки Варвары зарумянились, глаза заблестели.

– Еще будешь? – обрадовалась Лиза.

– Буду, – кивнула Варвара и глупо улыбнулась. – А как же вы?

– Что – я?

– Вы же на машине?

– Это не проблема. Позвоню мальчику знакомому, чтобы он меня вместе с тачкой домой отвез. Хороший мальчик, часто меня из клубов забирает и берет недорого, всего стольник.

– Правда, недорого, сто рублей всего, – согласилась Варвара.

Лиза вздохнула еще раз. Клинический случай, подумала она и заказала подопечной второй коктейль.

Пока бармен готовил следующую порцию, Лизавета Степановна решила времени не терять и начать раскручивать подопечную на откровенность.

– А чем ты занимаешься по жизни? – спросила она.

– Во ВГИКе учусь. На третьем курсе.

– Да что ты говоришь? – фальшиво поразилась Лиза. – Во ВГИКе, значит. Ну надо же! Я когда тебя увидела, то сразу так и подумала – эта девушка однозначно во ВГИКе учится и мечтает стать актрисой.

– Что вы! Какая из меня актриса? – Варя весело рассмеялась. – Я на сценарно-киноведческом факультете учусь. Сценарное отделение.

– На каком ты факультете учишься? – на этот раз вполне натурально поразилась Лиза, взглянув на свою подопечную по-новому.

– На сценарном. Где же мой коктейль? Бармен, я хочу свой коктейль, – потребовала Варя.

– Отпад! Слушай, да мне тебя сам бог послал. Это же надо, какая удача! – воскликнула Лизавета, отметив, что подопечная меняется на глазах и из скромницы превращается в нормального человека.

– Вы о чем?

– Хочешь, чтобы по твоему сценарию снял фильм великий режиссер Варламов? – спросила Лиза.

– Варламов? Вы, наверное, шутите, Лиза. Я о таком и не мечтала даже…

– Жаль, что не мечтала. М-да… Очень жаль, – немного расстроилась Барышева. – Ладно, не мечтала так не мечтала, но я не шучу. Короче, слухай сюда. Варламов – знакомый моего отца. Он согласен снять меня в своем фильме, но пока у него нет подходящего сценария и роли. Так вот, у меня к тебе деловое предложение. Ты пишешь сценарий под меня, а я представляю тебя режиссеру и предлагаю ему этот сценарий. Одно условие – сценарий должен быть очень жизненным и оригинальным. Согласна?

– Ха-ха-ха, – ответила Варя, и из глаз ее потекли слезы.

Барышева напряглась: реакция подопечной и странный блеск в глазах настораживали.

Бармен поставил перед девушкой бокал, с удивлением глядя на клиентку. Варвара, продолжая рыдать и всхлипывать, выкинула из него соломинку и выпила алкоголь залпом.

– Еще! – потребовала девушка, голос у Варвары зазвенел, как сталь.

– Может, тебе хватит? – робко спросила Лиза и слегка перекосилась.

– Еще, я сказала! Мы веселиться сюда пришли или где? – хлопнула ладонью по стойке Варвара, вытерла рукавом слезы, спрыгнула со стула и устремилась в зал.

Лиза замешкалась, расплачиваясь за коктейли, и побежала следом. Она тоже любила повеселиться, но как-то все это было преждевременно. Музыка снова оглушила ее, Лиза огляделась. В неоновом блеске танцпола извивалось несколько фигур.

– Офигеть! – присвистнула Елизавета Степановна, опознав среди танцующих Варвару.

Ее подопечная стянула с себя курточку, распустила косу и выделывала такой рок-н-ролл, что народ начал расступаться и образовывать вокруг нее круг. Через минуту посетители хлопали, с восторгом глядя на девушку.

Диджей сменил песню, Варвара тряхнула гривой каштановых волос, огляделась, продефилировала к охраннику, скучавшему у стенки, и повисла у него на шее. Охранник не ожидал подобного маневра и в первый момент растерялся. Стоял с совершенно глупой рожей и не шевелился. Лиза сориентировалась первой и попыталась оттащить Варвару от объекта страсти – бесполезно, девушка вцепилась в мужика мертвой хваткой.

– Хочу тебя, мой зайчик-побегайчик, – чирикала она ему в ухо. – Поцелуй свою девочку, мой козлик-проказник!

– Офигеть! – в очередной раз обалдела Лиза.

– Отстань ты от меня, ненормальная, – пришел в себя охранник и с силой отпихнул Варвару от себя.

Она не удержалась на ногах и упала на пол.

– Что ты делаешь, козел! Да я тебя урою, скотина! – заорала Лиза, подлетела к мужику и дала охраннику кулаком в глаз.

На руку Елизавета Степановна всегда была тяжеловата – мужик отшатнулся и ударился головой о стену. Из уголка его рта вытекла струйка крови, видимо, охранник прикусил себе губу. Вытерев рот ладонью и заметив кровь, мужик набычился и с размаху залепил Лизе пощечину. Никто и никогда не позволял себе поднять на нее руку, и Лизавета Степановна на минуту растерялась. Охранник продолжал беспредельничать: он грязно выругался, схватил ее за шкирку и поволок к выходу.

Варвара тем временем поднялась на ноги. Секунду она задумчиво смотрела на это безобразие, затем заревела, как сирена «Скорой помощи» и прыгнула охраннику на спину, вцепившись ему в волосы. Лиза пришла в себя, воспользовалась моментом, вывернулась из рук мужика и со всей силы ударила его коленом в пах. Тот, глухо охнув, осел на пол вместе с Варварой, которая оказалась сверху и, сидя на спине поверженного обидчика, запела песню группы «Шао-Бао»: «Купила мама коника, а коник без ноги. Гы-гы-гы-гы-гы…» На помощь коллеге заспешил менеджер и еще один секьюрити. Народ в клубе возмущенно заорал и засвистел в знак поддержки дам. Менеджер быстро сообразил, как себя вести, и, мило улыбаясь посетителям, очень вежливо попросил поющую Варвару слезть с тела товарища. Секьюрити с улыбкой Фрэди Крюгера направился к Лизе. Варя сразу растаяла от такого обращения, слезла со спины корчащегося в муках мужика и повисла на менеджере, шепча ему что-то ласковое на ухо. Что-то очень ласковое, потому что мужик покрылся красными пятнами и отвесил нижнюю губу.

– Офигеть, – как попугай, повторила Лиза, подняла с пола курточку Варвары и выставила запястья перед собой, дав понять, что она сдается.

Секьюрити обращался с ней тоже крайне вежливо и, стараясь не поворачиваться к девушке фасадом, вывел ее из зала.

Их культурно довели до входной двери и пожелали счастливого пути.

Вечер был теплый и пах чебуреками. Шумные городские улицы притихли, заблестели неоном и светом фонарей.

– Спасибо, – как волк из мультика про казаков, сказала Варя.

– Тебе тоже спасибо. По-моему, мы клево повеселились, – улыбнулась Лиза и потерла горящую щеку.

– Ага, – глухо отозвалась Варвара и снова икнула. Девушку слегка покачивало и явно мутило.

Сажать свою подопечную в машину и везти ее домой в подобном состоянии Лиза не решилась. Она купила Варваре минералки и сопроводила ее до ближайшей лавочки на прилегавшем к клубу бульваре.

Варвара пила минералку и с каждым глотком трезвела, но лучше ей не становилось: на смену алкогольному опьянению пришло тошнотворное чувство стыда. Она маялась, терзала пуговицы своей курточки, вздыхала и охала. Лиза молча курила, наблюдая за влюбленными парочками, воркующими на соседних скамейках, и вьюношами, безразличными ко всему, кроме пива. Она бы тоже от пивка сейчас не отказалась, в баре она даже коктейль не успела допить, но пришлось подавить в себе этот порыв. Кто ее знает, эту Варвару, вдруг она тоже изъявит желание присоединиться к банкету? Оно ей надо, спрашивается? Конечно, они славно повеселились, с этим не поспоришь, но на сегодня с нее довольно праздника жизни. «Минералка, минералка и еще раз минералка!» – мысленно провозгласила Лизавета Степановна и покосилась на бледную Варвару, отметив, что с такой подопечной недолго и трезвенницей стать… не дай бог.

– Прости меня, Лиза, – снова разревелась Варвара.

– Начинается! Прекрати реветь, а то сейчас по лбу получишь.

– Я любила его, понимаешь? Мы целых полгода встречались! Он актер, учится со мной во ВГИКе. Уже в сериалах снимается даже. Очень хороших сериалах. «Помоги себе сам» – слышала?

– Не-а, я телик редко смотрю. Только МТV. Иногда какие-нибудь реалити, «Фабрику», например, или «Дом-2», чтобы поприкалываться. А сериалы вообще не смотрю, нервы не выдерживают.

– Жаль. Алеша в том сериале играл роль любовника троюродной сестры бывшего мужа главной героини. Уверена, что его ждет большое будущее. Он очень талантлив, – Варвара шумно вздохнула. – Все было хорошо. Я хотела сценарий для него написать, настоящий, для полнометражной картины. Чтобы он – в главной роли… И вдруг! Так получилось, что я… Что у меня… Я ему позвонила, рассказала все. А он… встречу мне назначил на Гоголевском бульваре, – нервно хихикнула Варвара. – Когда я на лавке сидела, прямо героиней фильма Меньшова себя чувствовала, но все же надеялась… Надеялась на чудо. Чуда не случилось, он приехал, сказал, что между нами все кончено, и дал мне денег на аборт.

– Что-о? – от подобного известия Лизавета Степановна чуть не свалилась с лавочки.

– Я не буду аборт делать – грех это. Ребенок ведь не виноват, – причитала Варвара, а Лиза продолжала смотреть на нее круглыми глазами и молчать. – Я о семье мечтала! Чтобы все как у людей. Муж, дети, свой дом. Как я мечтала об этом, Лиза! Мне уже двадцать восемь лет.

– Сколько?

– Двадцать восемь! Я четыре раза во ВГИК поступала. Ничего теперь этого не будет. Ни мужа, ни семьи нормальной. Из института выпрут, из общаги тоже. Кому я с ребенком нужна? Я вообще не особенно пользуюсь успехом у мужчин, а уж сейчас-то… Кто меня теперь замуж возьмет? Мне так мерзко! Дура я, что выпила. Идиотка! Мне так плохо стало. И сейчас плохо, очень плохо, Лиза.

– Мне что-то тоже поплохело малость. Погоди минутку, – криво улыбнулась Барышева и направилась к ближайшим кустам. Взяв телефон, Лиза посмотрелась в него, как в зеркало, и возбужденно зашептала: – Иван Аркадьевич, катастрофа! Моя подопечная собралась рожать! Вы это видели? Вы слышали это? Ситуация резко осложнилась, блин. Что мне теперь делать, а? Роды, что ли, у нее принимать? Я же не акушерка, блин, а Ангел-хранитель! Как быть? Как осчастливить такую идиотку? Отвечайте, вашу мать!

– Лиз, с тобой все хорошо? – окликнула ее Варвара.

Барышева резко обернулась.

– Ага, все пучком, – хихикнула она. – Я, это, отцу звонила просто. Он очень беспокоится, когда я задерживаюсь. Это самое, а какой у тебя срок?

– Три недели, – Варвара отвела взгляд и поковыряла ботинком траву.

– Надо торопиться, пока живот не вырос. Пошли, – схватила ее за руку Лиза.

– Куда? Куда торопиться, Лиза? – испугалась Варвара.

– Строить светлое будущее, – решительно заявила Лизавета и потащила подопечную к машине.

– Интересная у тебя квартира! – Варвара прошлась по комнатам, с любопытством разглядывая интерьер.

Гостиная была оформлена в стиле диско: полированная красная мебель с серебряными ручками, фотообои, декоративные гитары, развешанные на стенах, полосатые черно-белые занавески, яркие пластиковые дизайнерские стульчики, разноцветная мягкая мебель – от обилия деталей рябило в глазах. Спальня располагалась на втором этаже, куда вела металлическая винтовая лестница, и была похожа на космический корабль – синий потолок, усыпанный неоновыми звездами, переливающиеся занавески, круглая кровать, покрытая васильковой мерцающей органзой. Здесь девушки и расположились: Варвара – сидя на краю кровати, Лиза – по-турецки на мягком ковре на полу.

– Отец подарил на день варенья, – сообщила Лизавета. – Сюрприз решил сделать. Дизайнера втихаря нанял, чтобы он моднявый интерьер сотворил, типа тусовочной хаты. Дизайнер расстарался вовсю. Отец ему полную свободу дал, не влезал, потому что не въезжает он в тему. Видишь, что вышло. – Лиза театрально обвела рукой пространство вокруг себя. – Когда я увидела это дерьмо, чуть в обморок не грохнулась. Потом вроде привыкла, даже понравилось, особенно если косяк выкурить – сразу начинаешь себя комфортно чувствовать. Только я все равно здесь не живу, потому что травкой редко пыхаю. – Лиза весело расхохоталась, глядя на Варвару, личико у которой чуть заметно вытянулось. – Минералку будешь? Или сок апельсиновый?

– Нет, благодарю. Я уже полтора литра воды выхлебала и чувствую себя, как бочка. А где же ты живешь? – спросила подопечная.

– С отцом, в деревне.

– В деревне? – с сомнением переспросила Варя.

– Да, есть такая деревенька под Москвой, на Рублево-Успенском шоссе. Таганьково называется, – хихикнула Лиза. – Если серьезно, я бы переехала в Москву, обожаю этот район, Чистопрудный бульвар, но за отцом приглядывать нужно.

– Ой, прости, пожалуйста, – смутилась Варя.

– За что? – изумилась Лиза.

– Ты сказала, что за отцом приглядывать нужно. Он у тебя болеет, да?

– Ага, болеет, но странною болезнью. Совсем на старости лет офигел, решил жениться. Вообще соображала не работает, не понимает, что телкам не он нужен, а его деньги.

– Не все же такие, – возразила Варвара, – есть и приличные женщины.

– Конечно, есть, – хмыкнула Лиза, – но не про нашу честь. Ты бы видела тех кошелок, на которых он западает, – у них вместо сисек силикон, а в глазах – калькулятор. Иной раз думаю, что у моего отца глаза на заднице расположены. Как можно не видеть таких очевидных вещей? Если бы он бабу нормальную нашел, я не возражала бы. А так… Последняя его избранница – вообще какая-то театральная актриса. Разве можно доверять актрисам, а тем более на них жениться? Он ее в Питере подцепил, прячет от меня, конспиратор хренов. Я все равно ее вычислю, со сценарием только закончу – и займусь. Ладно, давай закроем эту тему, не для того я тебя сюда пригласила, – нахмурилась Лиза. – В общем, я решила, что пока ты будешь жить здесь.

– Как – здесь? Нет, Лиза, я не могу. Мне неудобно. И вообще…

– Зато мне удобно. Я плачу, я и музыку заказываю. Забыла, что я тебя наняла? Начинай уже думать над сценарием. Завтра я тоже сюда перееду. Вещи только соберу. Если мы вместе поживем какое-то время, тебе будет проще для меня роль написать.

– Значит, ты не передумала?

– Не передумала, не надейся. Мне сценарий и роль позарез нужны.

– Лиза, я не знаю, о чем писать. Совершенно не представляю. – Варвара смущенно отвела взгляд.

– Как это – не знаешь? Завязка уже есть. Скромная девушка ждет парня в сквере, чтобы сообщить ему радостное известие о своей беременности. Он приходит и посылает ее в жопу. Еще денег дает на аборт, сволочь! Девушка в печали, готова удавиться, но тут является незнакомка, аки Ангел с неба, и давай сиротинушку утешать. Помнишь, что дальше было?

Варя кивнула, выражение ее лица стало странным, восторженным и испуганным одновременно.

– Умница! Я же говорила в баре, что мне сам Господь тебя послал. Просто описывай подробно, что с нами происходит, и все. Сценарий должен получиться оригинальным и реалистичным. Наша история – как раз то, что нужно. Мне так кажется.

– Да! Лиза, боже мой, наше знакомство прекрасно ложится в сценарий! Поразительно! И завязка, и диалоги, и сцена в баре! Это же настоящий экшн! А экшн просто необходим в хорошем сценарии, – воодушевилась Варвара. – Горю желанием приступить.

– Поспи лучше, – остудила пыл Вари Лиза. – Завтра притараню тебе ноутбук, чтобы работать было удобно. Белье чистое, располагайся и чувствуй себя как дома, но не забывай, что ты в гостях. Да, еще кое-что. – Барышева достала из кармана второй сотовый и передала Варваре. – Это тебе. Дарю.

– Зачем это? – смутилась Варя.

– Извини за цинизм, но я тебя не знаю. Пока ты на меня работаешь, я хочу знать, где ты, с кем ты и что делаешь. Эта побрякушка – вроде как маячок. Теперь поняла?

– Поняла, – Варвара кисло улыбнулась. – Я все поняла… Но не вижу смысла… В этом во всем. Совершенно не вижу смысла. Я пойду, ладно. Мне нужно… Там у меня… Я не смогу на тебя работать, Лиза. Совершенно это ни к чему. – Варвара осторожно положила телефон на кровать, поднялась и бочком направилась к лестнице, взялась за перила, обернулась: – Нет, не понимаю! Ты, Лиза, разрешаешь пожить у тебя в квартире. В то же время ты не доверяешь мне и хочешь меня контролировать. Но я ведь могу, допустим, что-нибудь украсть, оставить телефон дома и спокойно уйти. Нет, ты только не подумай – я не собираюсь ничего красть. Но где ты будешь меня искать, если я все же уйду?

– На сценарном факультете ВГИКа, милая, я буду тебя искать, – усмехнулась Лизавета.

Варвара замерла, секунду о чем-то размышляла, кивнула и побежала по ступенькам вниз.

«Гордая овца. Прекрасный типаж», – ехидно подумала Лизавета и поспешила следом.

Варвара стояла в прихожей, крутила замки и никак не могла открыть дверь. Руки у нее дрожали.

– Открой, пожалуйста, дверь, Лиза, – умоляюще попросила она.

– Ах боже мой! Какие мы благородные, и интеллигентные мы какие! Я фигею над тобой, Варвара-краса. Ее унижают, а она: «Простите, пожалуйста!», «Я не вижу смысла», «Ах, я не смогу!». Да-а-а… Варь, с таким характером ты никогда мужика себе не найдешь. Вечно будешь в девках. А ведь я планирую тебя замуж в финале нашего сценария выдать!

– Что за ерунду ты говоришь, Лиза! Как это – ты планируешь выдать меня замуж? Что за глупые шутки, я никак не пойму? Открой дверь, пожалуйста. Ради бога, открой эту чертову дверь и выпусти меня! Ты меня пугаешь! Я хочу домой! – Варя забарабанила кулачками в дверь, и из ее глаз снова потекли слезы.

– Психопатка! – Лиза оттолкнула Варвару от двери и открыла замок. – Проваливай в свою вонючую общагу. Никто тебя не держит. Я ведь как лучше хочу. Для тебя, можно сказать, стараюсь! Кто мне в уши дул в сквере, что мечтает о семье? По нашему сценарию я вроде как твой Ангел. Какой же я буду Ангел, если не исполню твою мечту? У сценария должен быть хеппи-энд, а какой, на фиг, хеппи-энд, если ты останешься одинокой с ребенком на руках? Зануда! Строит из себя гордячку неприступную! На бульваре нужно было строить! Дала бы своему мачо коленом в пах, букетом бы дерьмовым съездила пару раз по дерьмовой роже. Нет же, сопли пузырями распустила и даже не сказала ему вслед, что он – козел вонючий!

– Я хотела! – крикнула Варя и уныло добавила: – Хотела сказать, но не смогла. Лиза, ты во всем права – я никогда не выйду замуж. И ребенок тут ни при чем. Во мне дело. Только во мне.

– Выйдешь, если останешься у меня. Просто перестань париться, расслабься и доверяй мне. Лиза Барышева плохому не научит. Не обижайся, короче. Я иногда невыносимой бываю. Что поделать, если у меня такой дерьмовый характер? Опять же, мы ведь оригинальный сценарий пишем! Кто сказал, что у ангелов должен обязательно быть сладкий характер? На фига нам штампы? Не уходи…

– Завтра пропишу твой дерьмовый характер в сценарии и эту безобразную сцену тоже изображу во всей красе, – буркнула Варвара.

– Ты – супер! – рассмеялась Лиза и чмокнула девушку в щеку. – Ну, я пошла. Телефон ты все равно всегда с собой носи. У меня такой же – видишь? Эти фигульки станут нашими талисманами и кармической связью. Ты очень бледная и усталая. Ступай поспи, – дала указание Лиза и вышла за дверь.

Усевшись в любимый «Лексус», Лизавета Степановна включила магнитолу, настроилась на волну любимого радио, врубила звук на полную и, громко подпевая вездесущему Билану, тронулась на полной скорости в сторону Рублевки. Настроение у нее было превосходным. Хорошо, что она выбрала из толпы именно эту овцеподобную особь женского пола. Чудесный материал для обработки: как пластилин, лепи из нее все, что хочешь. Еще и черновую работу за нее всю сделает. Вместе они такой сценарий напишут, что Варламов обязательно возьмет ее на главную роль в своем фильме. Не сможет не взять, потому что она гениальна – придумала такой потрясающий сюжетный ход! Игра в игре. Почему-то вспомнился глупый анекдот: «При вскрытии матрешки внутри оказалось еще семь трупов». Лиза от души расхохоталась. Радость переполняла ее, внизу живота ощущалось приятное жжение. Да, манипулировать чужой жизнью оказалось поистине увлекательным занятием. Это было сродни оргазму – потрясающе! Разве можно сравнить эту игру с детскими забавами в ее тусовке! С дурацкими переодевалками в отбросы общества! Кого в наше время этим удивишь? Ну, посидела она на паперти пару часиков в вонючей одежде с перепачканной мордой, пока хозяева не пришли и вежливо не попросили ее топать домой, к папочке. Постояла у дороги в прикиде путаны полчаса, не успела даже никого снять – получила в глаз от конкурентки. Скука смертная! Даже кражи в супермаркетах в последнее время ее не заводили. Уроды-менеджеры начали узнавать Лизу в лицо, спокойно из магазина выпускать, а после счет за краденый товар на дом присылать – никакого адреналина. Самым веселым приключением за последнее время стала торговля сосисками в Александровском саду. Друзья ржали, как придурки, глядя на нее – в ярком переднике и дебильной шапочке. Муська вообще по асфальту в истерике катался, тыча в нее пальцами. Всех клиентов распугал, идиот! Она разозлилась и стала кидаться в друзей сосисками, пока милиция не подгребла. Славно оторвались, потом отправились в клубешник. Лиза переодеваться не пожелала, осталась в своем костюмчике продавщицы. Фейс-контролер ее на входе тормознул – они снова ржали как ненормальные. Никакого кокса не нужно было. Менеджер потом долго извинялся, когда она клубную VIP-карту предъявила. И снова они ржали, глядя на его вытянутую морду. На секунду ей стало жаль, что она не может рассказать друзьям о своем участии в новом проекте великого Варламова. Варвара бы однозначно произвела в их тусовке фурор. Повеселились бы на славу! Однако уговор есть уговор, придется держать язык за зубами. К слову, никто ведь ей не запрещал Варвару с друзьями знакомить. В пансионат «Кантри Парк» она Муську обязательно с собой возьмет. Роль для него Лиза уже придумала. Муська с удовольствием ее исполнит, если Лиза его попросит, и вопросов задавать не станет. Раз надо – так надо. Муська – он понимающий, единственный в их тусовке настоящий человек, и на лбу у него не написано, что он гей. Осталось придумать, под каким предлогом заманить в пансионат знойного мачо. По законам жанра выдать Варвару замуж следовало именно за отца ее будущего ребенка, говнюка такого! Рожа у него в самом деле знакомая, подумала Лизавета. «Помоги себе сам» – надо же было так неприлично сериал назвать, развеселилась Барышева и посигналила охране на въезде в коттеджный поселок, чтобы ей открыли ворота.

В дом Лиза влетела в состоянии эйфории, сообщила отцу, что временно она поживет в своей квартире, и тут же бросилась собирать чемодан. Спать она легла лишь на рассвете и долго не могла уснуть, ворочаясь в постели и размышляя о своем новом амплуа благодетельницы. Лежа на прохладных шелковых простынях, она воображала, как удачно сложится при ее непосредственном участии Варина дальнейшая судьба, и улыбалась. Игра есть игра, но осознавать, что она в рамках этой игры делает благо, тоже было приятно.

Глава 4 Снежная королева

Не баба, а айсберг – замороженная какая-то, размышляла Зотова, разглядывая холеную светловолосую женщину, сидящую перед ней. Если бы Елена Петровна не заглянула в паспорт редакторши, то пребывала бы в полной уверенности, что этой стервочке с холодными светло-зелеными глазами и красивым фарфоровым лицом, свежим, как майская роза, несмотря на конец рабочего дня, только перевалило за тридцать, но ей оказалось больше сорока. Елена Петровна машинально потрогала мешки под глазами, провела пальцем по морщинке на лбу и почувствовала дискомфорт. Лицо у нее начало отекать ближе к тридцати восьми, а после сорока на физиономии в один прекрасный момент проявились, как негатив, все радостные и несчастливые воспоминания ее жизни. К этим прелестям добавилась россыпь бежевых пигментных пятен на лбу, сеточка мелких морщинок вокруг глаз и сухость кожи. Что с этим добром делать, Зотова не представляла. Если с мешками можно было хоть как-то бороться, прикладывая к глазам холодные чайные пакетики с ромашкой и тампоны с теплым оливковым маслом, то с мимическими морщинами сражаться было бесполезно. Сын как-то подарил ей дорогущий новомодный крем от морщин, разрекламированный по всем телевизионным каналам. Эффект был ошеломляющим: через неделю после применения старая кожа слезла с лица, как шкура у змеи во время линьки, и физиономия стала, словно попа младенца… во время диатеза, полное омоложение. Правда, морщины остались на прежнем месте, а воспаленные щеки пришлось пару недель мазать вонючими болтушками, прописанными дерматологом. Больше подобных экспериментов Елена Петровна над собой не устраивала, обходилась проверенными средствами: кремами «Вечер», «Нежность» и «Балет». Прежде она делала маски из подручных средств. Клубничная особенно запомнилась: кожу стянуло до «улыбки» и отбелило… в некоторых местах, а лоб на следующий день превратился в звездное небо. От «озвездения» помог тавегил, больше Елена Петровна масок не делала и смирилась.

Ерунда это все, утешала она себя, подумаешь, морщины. Зато у нее есть грудь – шикарная, по словам очевидцев. Елена Петровна поправила свою шикарную грудь и уставилась на декольте Елены Константиновны Цыплаковой, пытаясь методом дедукции вычислить, натуральный ли бюст у редакторши или силикон. Силикон, пришла к выводу Зотова, а над личиком постарался высококлассный пластический хирург, причем уже не один раз. Если бы у нее были деньги, то она бы тоже выглядела не хуже, решила Елена Петровна. Вернее, если бы у редакторши не было денег, то неизвестно, как бы она выглядела, уточнила свою мысль Зотова и сразу почувствовала себя легче.

Цыплакова тем временем смотрела на следователя с нескрываемым превосходством и презрением, но Елену Петровну это уже не волновало.

– Елена Константиновна…

– Алена, просто Алена. Ненавижу, когда ко мне по отчеству обращаются, – раздраженно перебила ее редактор.

Молодится, стерва, злорадно подумала Зотова и сотворила на лице благодушное, понимающее выражение.

– Хорошо, Алена, как скажете. Меня, кстати, тоже Еленой зовут. Елена Петровна Зотова, следователь прокуратуры. – Цыплакова сдержанно улыбнулась и кивнула. – Вы знаете причину, по которой вас сюда пригласили? – поинтересовалась Елена Петровна.

– Не имею ни малейшего представления и с нетерпением жду, когда вы меня наконец-то просветите, уважаемая Елена Петровна. Жду, между прочим, довольно долго. Хочу заметить, что мое время стоит дорого. – Алена постучала длинным акриловым ноготком по циферблату своих изысканных золотых часиков.

– В таком случае не будем больше терять ни минуты и сразу перейдем к делу. Меня интересует, что вы делали в минувший четверг. Точнее, в ночь с четверга на пятницу?

– Черт, – выругалась Алена, и на ее безупречном лбу появилась складка.

– Отвечайте, пожалуйста, на вопрос, – потребовала Зотова. – Где вы были ночью с четверга на пятницу? Рассказать правду в ваших интересах. Даю вам минуту, после я буду иначе с вами разговаривать. Время пошло. – Елена Петровна постучала пальцем по циферблату своих убогих часов с облезлой позолотой и потертым ремешком.

– В ночь с четверга на пятницу я была дома, приняла ванну и легла спать, – заявила редактор.

– Послушайте, Алена, – разозлилась Зотова. – Есть свидетель, который утверждает, что в четверг около половины двенадцатого ночи вы были в деревне Петрушево Серпуховского района Подмосковья. Приехали вы туда на темном внедорожнике. У вас ведь есть темный внедорожник, Алена? Вы были не одна, а в компании с ведущим вашей программы, Артемием Холмогоровым, и молодой темноволосой девушкой. Девушку, которую вы привезли в Петрушево, в ту ночь убили.

– Я ничего не знаю. Я не знаю никакой девушки! Что за ерунда! Что за глупости вы говорите! Никаких домов ни в каких деревнях я не снимала. У меня прекрасная дача на Клязьме. Да, у меня есть темный внедорожник, и что с того? Пол-Москвы имеет темные внедорожники. Повторяю, я была дома, в своей квартире, и спала. А с Холмогоровым я не виделась уже неделю, в прошлый понедельник мы отсняли несколько программ, с тех пор я с ним не общалась. Знаю только, что он собирался в Германию и сейчас должен быть в Берлине.

– Свидетель участвовал в вашей программе, поэтому узнал вас. Отпираться бессмысленно. Три недели назад вы сняли там дом, хозяйка подробно описала вашу внешность и сообщила, что клиентка назвалась Аленой. При заключении сделки вы постарались изменить внешность, надели шляпку и темные очки, но я уверена, что она вас опознает. К чему упорствовать, я никак не пойму? Это очень глупо с вашей стороны.

– Свидетельница ваша обозналась. Меня там не было! Я дома была! – Цыплакова менялась буквально на глазах, превращаясь из самодостаточной сильной женщины в дерганую неврастеничку.

– Свидетельница? Разве я говорила вам про свидетельницу? С чего вы взяли, что свидетельница, а не свидетель?

– Вы говорили про хозяйку, хозяйки разве бывают мужского пола? – попыталась она оправдаться, вышло неубедительно: это поняли и Елена Петровна, и сама Цыплакова.

Некоторое время в кабинете следователя стояла тишина.

– В этой жизни все бывает, – вздохнула наконец Елена Петровна, решив сменить тактику допроса.

Что-то в манерах женщины не укладывалось в «корзинку». «Корзинкой» Елена Петровна для себя называла ожидаемое поведение подозреваемого, обвиняемого или свидетеля. В «корзинку» можно было сложить даже самое неадекватное поведение. На допросах люди нередко держатся неадекватно, но даже у нелогичности есть норма, которую можно втиснуть в некие рамки. Поведение Цыплаковой выпадало из рамок. Что она врет, ясно было с первой минуты допроса, но врала она так неумело, так глупо, так примитивно, и эта ее бессмысленная ложь в сочетании с ее типажом, умом и личностными характеристиками вызывала у Зотовой некоторую растерянность. Если бы на ее месте в данный момент оказалась какая-нибудь особь без извилин в голове, с низким интеллектом, то данное поведение (упорное нежелание признавать факты) воспринималось бы следователем как норма. Но перед ней сидела умная женщина, к тому же в силу специфики своей работы, постоянного цейтнота и стресса умеющая мгновенно принимать решения, адаптироваться к любой ситуации, а значит, обладающая способностью вести себя гибко. Выходит, она каким-то боком причастна к преступлению, раз так себя ведет, с сомнением предположила Зотова.

– Как зовут девушку, которую вы привезли в деревню? Кто она? Зачем вы ее привезли туда? Зачем вы сняли там дом три недели тому назад? Для каких целей? Сколько времени вы там находились? Что делали? В котором часу вы оттуда уехали? Куда затем направились? – сыпала Зотова вопросами и на все получала один и тот же ответ:

– Я ничего не знаю! Я была дома! Я требую адвоката! – твердила Цыплакова.

Елена Петровна устала давить и решила опять сменить тактику, отметив, что достала ее фраза: «Я требую адвоката!» Реально достала. Собственно, она нисколько не возражала против приглашения адвокатов, закон есть закон, но почему?! Почему именно эта словесная конструкция каждый раз слетала с языка допрашиваемых? Четко! Слово в слово: «Я требую адвоката». Не умоляю, не прошу пригласить, не будьте добры – требую, и точка. Бесило ее это, бе-си-ло!

С трудом подавив в себе желание сказать Цыплаковой, что она знает о силиконе в ее сиськах, Елена Петровна в очередной раз изобразила на лице полное благодушие.

– А что вы так нервничаете, Елена Константиновна? – медовым голосом проворковала Зотова. – Успокойтесь, голубушка. Вы были дома. Прекрасно. Давайте пропуск, я подпишу. Завтра подъезжайте к двенадцати, вот повестка, опознание будем проводить. – Елена Петровна чиркнула на бланке свою подпись и протянула его редактору. – Раз это были не вы, так чего переживать-то? Действительно, свидетельница могла ошибиться, было темно. И хозяйка дала довольно размытое описание. Идите, только подписку о невыезде подпишите и из Москвы никуда не выезжайте.

Алена медленно поднялась, склонилась над столом, поставила свою подпись на протоколе и подписке, машинально взяла пропуск, сделала два неуверенных шага к двери, взялась за ручку. Выглядела она растерянной и, кажется, не верила, что ее так просто отпустили.

– Когда, ты говоришь, душа моя сердечная, Холмогоров возвращается? Я так понимаю, ты его покрываешь? Да, Аленушка? – спросила Зотова, намеренно перейдя на «ты».

Цыплакова вздрогнула и посмотрела на следователя с изумлением, но в следующую секунду выражение ее лица изменилось, застыло, и Елена Петровна прочитала в ее остекленевших зеленых глазах такой холодный ужас, что у нее мороз пробежал по спине. «В точку, – удовлетворенно подумала следователь, – попалась, голубушка! Теперь не уйдешь».

– Это по просьбе Холмогорова вы сняли дом в деревне? – снова перешла на «вы» Зотова.

Цыплакова отрицательно мотнула головой, но она явно «поплыла», по лицу было видно, что «поплыла» – и в том направлении, в котором требовалось. Осталось еще чуть-чуть поднажать.

– Холмогоров – ваш любовник? – с сочувствием спросила Зотова.

– Холмогоров – мой муж, – всхлипнула редактор, закрыла лицо руками и медленно опустилась обратно на стул.

«Москва… Как много в этом звуке…»

Она выросла в маленьком городке на Волге, но в один прекрасный момент для Леночки Цыплаковой этот звук стал смыслом жизни. Ей стало тесно и душно на чистеньких провинциальных улочках, захотелось простора. Лежа на пружинистой койке в своей комнатушке, юная Леночка разглядывала фотографии известных актеров и певцов и воображала себя в модных вещах из журнала «Бурда»: то прогуливающейся вдоль набережной Москвы-реки под руку со знаменитым певцом Кобзоном, то сидящей за столиком в Доме кино с красавцами Козаковым или Янковским. Леночка не грезила о славе актрисы или певицы, ее устремления были проще – она мечтала удачно выйти замуж. Не обязательно за Кобзона, Янковского или Козакова, но непременно за мужчину достойного и с перспективами. В их городе, по ее разумению, достойных не было, а перспективных и подавно. Данный класс мужчин обитал исключительно в столице, оттого ее девичье сердце рвалось в Москву, навстречу своему счастью. Осталось получить аттестат зрелости и уговорить мать отпустить ее. Разговора с мамой Леночка боялась, как атомной войны. Мать, суровая, хмурая, нервная, измотанная бытовыми проблемами и тяжелой работой, могла дочке и по морде залепить сгоряча. Один раз она ремнем по заднице так прошлась, что Леночка потом сидеть не могла неделю. Главное, обидно – ни за что: Зойка, подружка, в гости вечером забежала, о своих печалях любовных поведать, сигарету предварительно у отца свистнула и выкурила ее с горя в кухне. Лена кухню проветрила, но мать с суток вернулась под утро, запах табака все равно унюхала и разбираться, кто прав, кто виноват, не стала. За помаду и глаза со «стрелками» она тоже лупила Лену почем зря, с мальчиками запрещала встречаться, а однажды Леночка мамины сережки на день рождения подруги надела, так чуть ушей не лишилась потом. Строгая, в общем, была мать, не знала Леночка, как о своем желании поехать в Москву ей поведать, но без материнского благословения покидать родные края не хотела. Да и денег у нее не было. Как ни пыталась она скопить на школьных завтраках, так и не смогла. На киношку все спустила и колготки эластичные. Время выпускных экзаменов приближалось, Леночка разговор опасный откладывала, но извелась вся, так в Москву ей хотелось, даже личико у нее осунулось, и учиться девушка стала хуже, с пятерок на четверки скатилась в последней четверти, за контрольную по алгебре неожиданно трояк схлопотала. Мать тройку в дневнике увидела, в ярость пришла и за волосы дочь оттаскала, сильно, в глазах у Лены от боли рябь пошла. После, правда, мать ее приголубила, голову ей помыла, сполоснула настоем ромашки, просушила полотенцем, локоны на бигуди накрутила, платочек хлопковый повязала. Всю ночь Леночка не спала, ворочалась, неудобно ей в бигудях спать было, лишь под утро задремала, уткнувшись в подушку носом. Мама разбудила ее рано, бигуди сняла, волосы расчесала аккуратно, уложила, серьги ей свои в уши вдела, на шею коралловые бусы повесила, платье велела надеть праздничное и туфли. Затем усадила Леночку, нарядную, как куколка, на тахту, сама напротив на стул присела и долго сидела, молча глядя на дочь. Странно так смотрела, Леночке не по себе сделалось, мурашки по рукам пошли, и ладони вспотели.

«Красивая ты, Ленка, – вздохнула мама. – Вся в отца пошла. Порода в тебе чувствуется. Нечего тебе в нашем захолустье прозябать. Поезжай-ка ты в Москву – в институт поступишь, выучишься, мужика себе приличного найдешь. Приличным-то дуры без надобности, им образованных подавай! Меня папаша твой любил, целый год из Москвы сюда таскался. Иной раз на полдня приезжал, лишь бы меня увидеть и побыть рядом, а женился на профессорской дочке. Ты на меня не гляди с удивлением. Это я сейчас, в свои тридцать пять, как старуха выгляжу. Одной пришлось тебя тянуть, сутками работала, света белого не видела, да еще на вредном производстве, вот и состарилась раньше времени. А когда в твоих летах была, так мне ухажеры продыху не давали. Но я всем от ворот поворот давала, отца твоего любила сильно, ждала все, когда он меня в Москву к себе позовет или здесь останется. Последний раз он приехал, я тебя под сердцем носила, в ноги бросился, покаялся, что женился. Просил таким его принять, семейным. Не приняла, мне чужого не нужно, и о тебе не сказала. Не хотела дитем его удерживать. Думала, если любит, вернется. Больше мы не виделись. Не в обиде я на него, не пара мы с ним были. Кто он – секретарь комсомольской организации, аспирант, а я – обычная наладчица с восемью классами. Не бери с меня пример, – наставляла мать, – образовывайся! Я дурь из тебя ремнем выбивала с детства, чтобы ты приличной девушкой выросла, а не шалавой какой-нибудь. Учись, Ленка, ума-разума набирайся и блюди себя во всем. Встретишь хорошего парня, ему стыдно за тебя не будет. Я тут денег скопила, с каждой получки откладывала. – Мать залезла в секретер, достала жестяную банку из-под печенья и протянула ее Лене. – Возьми, на первое время хватит. И сходи купи себе матерьяльчик на пару платьев приличных, в Москву ведь едешь – столицу.