– Слушай, Ирина, как ты с ними справляешься? – Мы сидели в школьной столовой, в углу которой была неумелая имитация бара для учителей. За стойкой возвышалась дебелая фигура буфетчицы. Она навалилась на хрупкую конструкцию мощной грудью, отчего я испытывала панический страх, что сейчас все это развалится со страшным грохотом и несчастная дама, столь легкомысленно повисшая на слабом сооружении, упадет с отчаянными воплями и дело может закончиться «неотложкой»!
Впрочем, конструкция, именуемая баром, к габаритам своей хозяйки привыкла и выдерживала ее со стоическим мужеством.
Бар отличался от столовой только цветом столов. Почему-то местный дизайнер решил, что, если перекрасить обычные обшарпанные столы в красный цвет, они сразу обретут более высокое значение. На столах хорошо виднелись исторические записи об умственных способностях некой Тани (искренне надеюсь, что это делала не Ирина Сергеевна Мельникова, а следовательно, сии анналы не задевали моего самолюбия); сообщение о неравнодушии какого-то Руслана к какой-то Тамаре и прочие полезные сведения, без которых продержаться в наше смутное время прямо-таки невозможно.
Благодаря тому, что мы сидели в этом райском местечке в урочное время, народу там почти не было. Мы пили нечто, гордо именовавшееся кофе. Дать такое название этому напитку мог только идиот или отчаявшийся. Ирка рассказывала мне краткие биографии учеников.
– Не знаю, – пожав плечами, ответила она на мой вопрос, – привыкла.
– А что такое «тормоз»? – поинтересовалась я. Я в принципе догадывалась, но надо было утвердиться в подозрениях.
– Тебя так назвали? – меланхолично поинтересовалась Ирка. Я кивнула. Ирка хмыкнула. И спросила: – Полным?
– Чего? – не поняла я.
– Назвали тебя «полным тормозом»?
Я подумала и покачала головой:
– Не-а…
– Значит, у тебя не все потеряно, – успокоила меня Мельникова и, стоически улыбаясь, отхлебнула глоток мерзкой жидкости смутно-коричневого цвета.
Я поморщилась. Она опять улыбнулась и сказала:
– Совсем неплохой кофе. Пахнет клопами, как приличный коньяк.
Мне явно, как говорят, «поплохело». «Эти чертовы Мельниковы друг друга стоят», – подумала я мрачно. Ни слова нормального произнести не в состоянии. И Марья вобрала в себя их гадкий, хулиганский жаргон.
– Так что ты можешь сказать о Свете и Леше?
– Дети как дети, – пожала плечами Ирка, – у Леши семья – полный привет. Мама – толстая леди, и, когда она появляется в школе, мне хочется спрятаться. Я ее, Танька, веришь ли, боюсь… А Светка даже в родственницы к этой фурии собирается. Самоубийца…
Она покачала головой.
– Чего же в бедной женщине такого ужасного?
– Не знаю, – честно призналась Ирка, – наверное, патологическая уверенность в собственной правоте. И ненависть… Знаешь, такая ненависть, перемешанная с завистью и обидой. Она, например, не выносит Володиного отца… Такое ощущение, впрочем, что она вообще любит только себя. И смертельно обижена на человечество за то, что оно не обеспечило ей желаемых условий жизни. Я таких женщин боюсь. Мне кажется, что я и вправду жутко виновата перед ними.
– А как ты тогда по улицам ходишь? – поинтересовалась я. – У нас большинство толстых и не очень теток отличаются именно теми качествами, которые ты описала мне только что своим талантливым злым язычком… Ты, наверное, по подъездам прячешься…
– На улице они меня не касаются… А если коснутся, можно отпарировать удар. А здесь… Приходится делать глупо-невинную рожу и терпеть, поддакивая… Бедный Лешка! Иногда мне его жалко. Представляешь – все время находиться под прессом?
Я кивнула. Я бы просто убила такую мамашу. И закопала бы в саду. Нет ничего невыносимее диктата глупости. Особенно уверенной в собственной непогрешимости.
– А что он сам собой представляет?
– Нормальный парень… Сложный, обидчивый. Этакая отечественная вариация на тему Стрэдлейтера…
– Какого Стрэдлейтера? – не поняла я.
– «Над пропастью во ржи»… Сотоварищ по комнате Холдена Колфилда… Помнишь, тот, который ужасно раздражал беднягу Холдена тем, что брился грязной бритвой и стриг ногти на ногах в его присутствии.
Я вспомнила Колфилда и поняла, что Ирка имела в виду. Но Стрэдлейтер был мерзкой личностью. Значит, его собрат тоже?
– Они все в этом возрасте такие, – меланхолично ответила Ирка, разглядывая ноготь на правой руке. – Ох, зараза, облупился… Просто их можно разделить на Колфилдов и Стрэдлейтеров… Колфилдов единицы. Особенно в нашем государстве. А Сэлинджер гениален. Правда? Жаль, что он удалился в свое гнездышко отшельника и ни фига больше не пишет…
– Я поняла, в кого Марья такая умная, – высказалась я.
– Поздравляю, – улыбнулась Ирка, – а ты думала, что интеллектом она пошла в Мельникова? Вот и фигушки тебе… Интеллектуалка она в маму…
Мы решили, что она сейчас, используя служебное положение в моих корыстных целях, вызовет Лешу с урока и мы проведем суровую беседу.
Ирка испарилась в проеме обшарпанной двери, а я осталась наедине с толстой буфетчицей вдыхать запах кислой капусты…
Толстая буфетчица скучала. Ее взгляд рассеянно блуждал в пространстве и не выражал никаких эмоций, кроме великой вселенской тоски. Сначала она увлеченно рассматривала появившуюся на стойке муху. Отчего-то сразу вспомнился кадр из фильма Серджио Леоне «Однажды на Диком Западе». Буфетчица, впрочем, совсем не была похожа на ковбоя. Но, представив себе, как сия почтенная дама достает револьвер и лениво прихлопывает муху, я фыркнула. Она застыла. Ее настороженный взгляд явно показывал, что отсутствие револьвера я со своими бестактными смешками должна расценить как подарок судьбы.
Я начала подумывать, не дождаться ли мне моего юного фигуранта в коридоре. Там все-таки нет буфетчицы, доводящей меня своим неумеренным любопытством до бешенства. Но тут он возник на пороге, смущенный и мрачный.
Близоруко прищурившись, определил, что его жду я, и попытался разыграть мрачного, прожженного Казанову, насмерть разочаровавшегося в сей бренной земной юдоли.
Он присвистнул и подошел ко мне нарочито вальяжной походкой. Честно говоря, это выглядело немного смешно. Глаза смотрели настороженно, и в них невооруженным взглядом был заметен испуг. «Чего же это мы так боимся? – подумала я. – Взрослую тетеньку? Или того, что эта самая тетенька – детектив?»
Он подошел и остановился передо мной, стараясь казаться взрослым и бесстрашным.
– Мне сказали, что вы желаете со мной пообщаться, – сказал Леша, присаживаясь на краешек стола. Буфетчица, явно незнакомая с американскими фильмами про разбитных ковбоев, округлила глаза и приготовилась издать возмущенный вопль. Мне, честно говоря, тоже не понравилась близость его задницы к моему, пусть даже омерзительному, кофе. Я смерила его с ног до головы самым холодным из моих холодных взглядов и кивнула.
– Сойди со стола, – бросила я, – я не очень-то часто общаюсь с памятниками…
Он хихикнул. Постарался изобразить изощренную галантность и перетащил свой организм на стул. Правда, попытался вытянуть длиннющие ноги, отчего я почувствовала необходимость уменьшиться в размерах. Делать этого мне не хотелось. Я предпочла тихо, но настойчиво попинать его носком туфли в колено. Он был вынужден признать, что я сильнее, и принял более нормальное положение. Не удержавшись от сладостного момента мести, я вытянула свои ноги и нагло посмотрела ему в глаза. Он неожиданно широко улыбнулся, и я поняла, что почти победила. Меня еще не приняли. Но, если поднапрячься, обязательно примут… В конце концов, не так уж намного я их и старше…
Хотя… – я посмотрела на Лешу – принадлежу к другому поколению.
– Из-за чего могли убить Пономарева?
– Из-за женщины, – широко раскрыв глаза, заговорщицки прошептал Леша. И расхохотался.
Смех у него, правда, был ненатуральный. Я посмотрела ему в глаза и тихо сказала:
– Ничего смешного я отчего-то не вижу. Хотя говорят, что у меня все в порядке с чувством юмора. Впрочем, может быть, это ошибка.
– Увы! – развел он руками. – Людям свойственно ошибаться.
Последнюю фразу он подчеркнул, стараясь навести меня на мысль о моей тупости.
Я поднялась. Он меня разозлил.
– Что ж, считаю наш разговор законченным. Пока…
Он кивнул. А я-то надеялась, что мое обаяние растопит лед его подростковой недоверчивости!
– Подождите, – услышала я его голос и обернулась. – Я не хотел вас обидеть, – сказал он смущенно, – честное слово…
Что ж. Значит, не все потеряно. Мы сможем договориться. К людям, надолго и глубоко хранящим обиду, я, слава богу, не отношусь.
Поэтому вернулась.
Несмотря на то что Леша пытался выглядеть в моих глазах циничным и наглым, в его взгляде присутствовали напряженность и страх. Он был чертовски скован, этот пацан… Я пыталась понять его и не могла обнаружить зацепку, способную помочь установлению контакта.
Известие о том, что я частный детектив, его, правда, заинтриговало. Он посмотрел на меня с любопытством и присвистнул.
– Типа Лу Арчера? – уточнил он.
– Нет, – съязвила я, – типа мисс Марпл. Сам, что ли, не видишь?
Он хихикнул. Наверное, на мисс Марпл я не тянула по возрасту. Ничего, Иванова, у тебя еще все впереди. Останемся живыми, что проблематично при нашей-то работенке, и к глубокой старости, вооружившись непременным ридикюлем, начнем шустрить уже в новом качестве…
Под Лешиным взглядом мне было неуютно. Он смотрел, прищурившись, как бы выясняя, сколько я чего стою и с чем меня едят… Гарнир для меня он явно подобрать затруднялся. Но мне-то от этого легче не было… Хотя, скорее всего, это была просто защитная реакция юного организма на попытку внедрения чужеродного тела с попыткой выяснения маленьких детских секретов…
– Так что вы хотели от меня узнать? – поинтересовался мой собеседник. – Я ничего не видел, не слышал и, простите, вашего Пономарева не убивал. Идиотизмом никогда не страдал…