У тети Гали всегда была пища. Ее муж время от времени даже мясо приносил. Он работал на продуктовых военных складах и воровал продукты, несмотря на то, что за такое полагалась смертная казнь.

Но не пойман – не вор, и соседская дочь, Лиза, выглядела румяной пышкой рядом с полуголодными детьми. Находиться голодным в кухне, по которой витает запах вареного мяса, – это показалось бы пыткой даже для взрослых, но Галина спокойно варила мясо на общей плите и кормила свою семью, ворча на то, что Штанова не воспитала своих голодранцев, которые смотрят в рот приличным людям.

Приходилось матери настаивать, чтобы дети освободили кухню, пока семья соседей не поест. Это было в лучшие времена… Теперь тем более от соседки нельзя было ждать поддержки.

На территории продуктовых складов порой воронка перекрывала воронку – настолько тщательно немцы «прочесали» это место. Все запасы уже были вычищены, но оставалась опасная надежда на растопившийся при пожаре и впитавшийся в землю сахар. Многие выкапывали ямки и, дождавшись, когда она наполнится серо-коричневой сладкой жижей, наполняли ею принесенную посуду. Многие отравились насмерть, но голодным людям никто не мог объяснить, почему они не должны пить то, что может хотя немного утолить их голод. На эту жижу рассчитывала и Анастасия Михайловна, ожидая утра, надеясь, что Божье обещание как всегда останется верным, и что после того, как семья помолится над этим подобием пищи, сбудется обещание: «… и если что смертоносное выпьют, не повредит им…»

Но у Бога был иной план помощи своим детям. На другом конце города мирно ложилась спать семья командира части. Нина и Леонид жили вдвоем, детей у них не было. Они не голодали, так как получали военный паек, используя карточки Нины лишь наполовину, выкупая в конце месяца долго хранящиеся продукты, чтобы иметь запас на всякий случай.

Супруги знали Штайнов еще до войны. Когда транспорт ходил хорошо, Нина нередко приезжала в гости к Анастасии Михайловне. Но сейчас из-за частых бомбежек стало страшно передвигаться по городу. А в районе, где жили Штайны, трамваи уже не ходили, так как все рельсы были разбиты взрывами бомб, но в военном городке пути еще сохранились.

Слушая шум трамвая под окном, уже лежа в постели, Нина вдруг сказала:

– Мне что-то тревожно… Что-то случилось у Анастасии Михайловны.

– Если там что-то случилось, чем ты можешь помочь? Если хочешь, завтра съездишь, узнаешь, – предложил Леонид.

– Хорошо, – постаралась успокоиться Нина.

Она ворочалась с боку на бок еще несколько минут, затем встала и начала одеваться.

– Что с тобой? – приподнялся муж.

– Не могу, тревожно мне, съезжу сейчас.

– Ты что, с ума сошла?!

– Я не смогу спать все равно, а сейчас, пока трамваи еще ходят, я доеду до разворота, а там уже недалеко, пешком дойду.

– Я не пущу тебя одну! – возмутился Леонид, одеваясь: – Вечно эти бабьи «предчувствия»! Делать больше нечего, до утра подождать не может!

Когда они вышли на улицу, он вдруг вспомнил:

– Нин, у нас же карточки за этот месяц остались не отоваренны

ми. У Штайн семья большая, лишним не будет. Смотри, магазин еще открыт, странно, он же до одиннадцати работает.

В паек военных входили продукты, вкус которых гражданские люди уже забыли: двести грамм масла и белый хлеб. Но масла уже давно не было в магазинах, и этот «пункт» обычно чем-нибудь заменяли. Леонид с Ниной получили макароны, муку и сахар и уже собрались уходить, как продавец остановила их:

– Вы масло будете получать?

– Неужели есть?

– В этот раз привезли.

– Тогда, конечно, получим! – радостно ответили супруги.

Они не захватили с собой сумки, чтобы положить продукты, поэтому пришлось Леониду, согнув руку в локте, положить на нее все полученное, обхватив второй рукой сверху. Нина взяла пакеты с мукой и сахаром, вкус которого в семье Штановых уже также начали забывать.

Супруги доехали до места, где трамвай разворачивался, и пошли по темным улицам. К счастью, бомбежки не было, и они беспрепятственно пришли к дому Штайнов.

Часы уже показывали половину первого, когда Анастасия Михайловна предприняла еще одну попытку уложить детей спать.

– Дети,вы не просите у Бога, а требуете, так не пойдет.

– Мы не требуем и даже не просим, а просто ждем… – ответил Даня.

– А вдруг Бог решил послать нам пищу только завтра?

– Нет, Он же любит нас и знает, как нам сильно-сильно хочется кушать, – возразил Саша. – Он не может заставить нас ждать целую ночь!

Анастасия Михайловна ушла в комнату, чтобы не смущать детей своими слезами. Там мирно спали старшие. А на кухне малыши сидели на лавочке в ожидании чуда. Она вновь бессильно упала на колени:

– Господи, помоги, я не могу больше видеть все это!

И вдруг раздался звонок! Один, значит к ним. Но звонок все не замолкал, звенел и звенел.

– Бог нам пищу прислал! – с криком кинулись к двери дети.

Из своей комнаты выскочила соседка Галина и принялась кричать, что баптисты сами ненормальные, и гости у них такие же чокнутые: трезвонят в полночь.

От шума проснулись старшие дети – чуток сон на голодный желудок… Анастасия Михайловна поспешила в прихожую открыть дверь. На пороге ее встретила охапка хлеба и каких-то пакетов. За ней она увидела Леонида и Нину.

– Простите, что так поздно, – начал Леонид, – Нине вздумалось среди ночи к вам поехать…

Звонок наконец смолк. Оказалось, мужчина нажал на него тыльной стороной ладони и думал, что уже оторвал ее от кнопки, прислонив затекшую руку к стене. Он не почувствовал, что все еще звонит.

– Если бы вы только знали! – охнула Анастасия Михайловна. – Вы – наш ответ на молитву!

Пригласив гостей в квартиру и поставив кипятить воду, Анастасия Михайловна рассказала всю историю.

– Может быть, и масло кто-нибудь из вас «заказывал»? – спросила Нина.

– Я! – радостно закричал Саша. – Бог мне и масло прислал?!

– Да, Бог тебе и масло прислал, – прослезилась Нина. – Мы сами уже давно его не получали, а тут вдруг привезли!

Вся семья встала на колени и со слезами благодарила Бога за помощь. Отрезав по кусочку настоящего белого хлеба, Анастасия Михайловна намазала его тончайшим слоем сливочного масла, о присутствии которого можно было догадываться только по блеску хлебного кусочка, и раздала детям. Такого пиршества у них не было уже давно!

И пусть масло отдавало немного маргарином – в войну трудно было найти чистое масло, но никто из детей не смог бы определить примеси, так как вкус стопроцентного масла не помнили даже взрослые.

Леонид считал себя атеистом и не поддерживал «увлечение» жены религией, но в эту ночь, сидя за столом в семье Штайн, которых он отказывался называть новой фамилией, и глядя на сияющие лица детей, уплетающих за обе щеки белый хлеб с маслом, всерьез задумался: «А может быть, Он действительно существует? Ведь Кто-то не дал Нине спать, и мне напомнил про карточки. Время высчитал до минуты, чтобы мы успели на последний трамвай…». Леонида, как военного, последний факт удивил более всего – как точно было рассчитано время! Задержись они в постели только десять минут, и уже не успели бы сегодня привезти пищу голодным детям!

Анастасия Михайловна дала детям ровно столько, чтобы хватило пищи до конца недели. Ведь это был месячный паек двух людей, а для восьми человек продуктов хватало ровно на неделю. «Как чудесен наш Бог! – с восхищением вздыхала она – нет никого другого, так хорошо знающего наши нужды и так любящего нас!»

Этот случай запал в сердце каждому участнику этой ночи, и никто уже не мог убедить их в том,что не существует Тот, Кто с точностью до минуты рассчитал время «скорой помощи Бога».

Наевшись и помолившись еще раз,поблагодарив дядю Леонида и тетю Нину, дети улеглись спать. Взрослые еще долго сидели за столом, шепотом разговаривая, чтобы не разбудить соседку. Спать легли очень поздно, Анастасия Михайловна уступила гостям свою кровать, сама легла рядом с детьми.

Рано утром, когда дети еще спали, гости ушли: Леониду нужно было быть в подразделении в семь часов утра. Супругам пришлось долго идти пешком. Всю дорогу Леонид молчал, вспоминая все, что слышал ночью. Дойдя до поворота в часть, где они должны были разойтись, он задумчиво сказал жене:

– Наверное, все-таки есть Бог.

– Конечно, – улыбнулась Нина, – и я так рада, что Он есть!

– Да,это хорошо.

И он повернул в часть, а Нина пошла домой, прославляя Бога в душе за то, что Он показал Себя не только тем, кто нуждался в помощи, но и тому, кто им помогал.

Глава 12

От Оли не было вестей с того самого дня, как Украина была захвачена немцами. Занятия в техникуме прекратились; никто не знал, чего ждать от новой власти. Солдаты, уставшие от военного пайка, входили в деревенские дома, как в свои собственные, резали кур и свиней. Но вели себя по большей части достаточно вежливо, чем немало удивляли жителей, которых пугали зверствами немцев.

Но в один из дней во многие дома и особенно в общежития постучалась тревожная весть: всем молодым людям, способным к труду, приказывали явиться на медицинскую комиссию. После осмотра их посадили в грузовики и отправляли на вокзал для отправки на работы в Германию, в «трудовую армию». Таким образом, Оля попала на родину отца в качестве дешевой рабочей силы.

Колеса мерно постукивали, в вагоне было тесно, и дорога казалась бесконечной. Особенно тяжелой она казалась из-за боли в сердце: Оля сильно переживала о родных. «Что будет с ними? Встретимся ли мы когда-нибудь еще?» – невольно стучало в мозгу. Всякий раз, получая письма, она радовалась, словно видела их лица. Теперь все иначе: надежда на встречу таяла с каждым километром,разделявшим их.

Оля оглянулась вокруг: все сидели, сжавшись, со своими нехитрыми пожитками и молчали. Каждый из них оставил кого-то родного и любимого. Впереди всех ждала тревожная неизвестность. И в этот момент пришла мысль,осветив тьму: «У меня ведь есть надежда! Если даже мы не встретимся здесь, на земле, то увидимся на небе! Но как же все эти ребята? Есть ли надежда у них?». И вдруг так сильно захотелось, чтобы здесь оказался хотя бы один верующий любой конфессии, только чтобы любил Бога, знал Христа. Но как найти среди всех этих людей того, для кого Бог не сказка из прошлого, а живой и настоящий Друг? Тогда путь не казался бы таким тягостным и одиноким, если рядом был родной по духу.

Оля еще раз оглянулась, теперь уже внимательно всматриваясь в лица. И вдруг придумала, что делать. Немного поколебавшись, она негромко запела:

Когда окончится труд мой земной,

Даст мне Спаситель на небе покой.

Там навсегда буду с Ним пребывать

И вечно славу Его созерцать.

Голос ее,сначала робкий и негромкий, к припеву окреп и зазвучал чисто и ровно:

Славу Свою даст мне узреть,

Буду на лик Его дивный глядеть.

Славу Свою даст Он мне узреть!

Окружающие сначала с удивлением уставились на странную певунью: вряд ли сейчас кто-то из них хотел бы петь, скорее хотелось плакать, и многие втихомолку вытирали слезы, глядя в пол. И странное тихое пение, несмотря на стук колес, раздалось, как гром среди ясного неба. Но немного грустная мелодия смягчала боль утраты и страх неизвестности бальзамом тишины и надежды. И молодые люди с возрастающим вниманием слушали песню.

Место даровано в доме Отца

Мне беспредельной любовью Христа.

Ах, что за радость Его увидать

И вечно славу Его созерцать!

Вдруг недалеко от Оли зазвучал еще один женский голос, затем в другом конце вагона кто-то подхватил песню басом. Сердце Оли запело вместе с голосом! Нет, она здесь не одна, Бог дал рядом брата и сестру, которые могут разделить с ней одиночество и тревогу. А разделенная беда – уже наполовину беда. Но беда, отданная Богу, – уже не беда, она становится лишь камнем, о который Отец оттачивает характер Своего любимого дитя! Через минуту двое поющих медленно начали пробираться к певунье, и третий куплет они закончили уже, сидя рядом на деревянном полу вагона, красивым трио. Когда ребята подошли ближе, и рыжеволосая девушка, запевшая сопрано, оказалась близко, Оля перешла на вторую партию, которую ей было намного легче петь.

Там многих встречу любимых друзей —

Чудно свиданье вдали от скорбей!

Благость Христа будем все воспевать

И вечно славу Его созерцать.

После окончания песни молодые люди познакомились. Они были рады тому, что молодежь Украины так любит петь, рады тому, что знали гимн, который помог им найти друг друга, но больше всего рады тому, что знают Бога, пребывающего с ними в этих проблемах и объединившего их в одну семью. Белокурый парень повернулся к Оле.

– Как тебя зовут-то?

– Оля, – девушка смело посмотрела в глаза парню и пожала протянутую руку.

Оля была невысокого роста, с прямыми черными, как смоль, волосами, заплетенными в косу, решительная и отважная. Рука ее маленькая, но жесткая от мозолей, на мгновение буквально исчезла в ручище парня.

– А меня Анастас, можно Стас. А тебя? – обратился он ко второй девушке с немного веснушчатым милым личиком, певшей звонким сопрано.

– Кристя, – ответила та и вдруг густо покраснела.

– Будем знакомы, – он также порывисто протянул ей руку, от неожиданности девушка отшатнулась, затем, спохватившись, робко

протянула свою довольно широкую, но мягкую ладонь. – Теперь можно и еще что-нибудь вместе спеть, если Бог так хорошо наши голоса подобрал, – продолжил Анастас, невольно задержав мягкую, как ласковый шелк, ладонь.

Немного странно было видеть у высокой хрупкой девушки такие руки. Они были большими и мягкими, хотя видно было, что трудовые, несмотря на ее юность. Руки людей, как и их судьбы, неповторимы и могут немало рассказать о своих владельцах внимательному наблюдателю.

– Действительно, так удивительно, – отозвалась Кристя, снова густо покраснев, словно стеснялась собственного голоса, вынимая свою руку из руки Анастаса. – Сопрано, альт и бас. У нас в церкви я так пела одна или с другими, но в один голос, потому что альта не было, а тут вдруг раз – и собрались все… Удивительно!

За разговором молодые люди не заметили, что оказались в центре повышенного внимания, но через несколько минут кто-то из окружающих попросил:

– Спойте еще что-нибудь, у вас так красиво получается! Как будто всю жизнь вместе пели.

– Нет, мы всю жизнь врозь пели, дальше будем вместе петь, – пошутил Стас.

– Давайте споем «Мой дом на небе», – предложила Оля, – знаете на память?

– Ну,почти, – немного неуверенно ответил парень, – если начнем, может, и вспомню.

Они спели еще одну песню, затем другую. И вдруг к ним подошел еще один парень, сел рядом, задумавшись. Он явно хотел познакомиться, быть ближе к этой группе, но что-то сдерживало его от открытого разговора. Во время пения он даже тихо подпевал,чтобы ни кто не слышал. Стас заметил это и после песни заговорил с подошедшим:

– Ты тоже знаешь эту песню?

– Немного, – смущенно оглядываясь, ответил тот.

– Значит, ты тоже на собрания ходил? – не обращая внимания на его смущение, продолжал Стас.

Этот рослый и крепкий добряк, несмотря на кажущуюся на первый взгляд грубоватость и неуклюжесть, сразу располагал к себе.

– Да, меня соседка приглашала к штундистам несколько раз, а потом тетка моя стала постоянно туда ходить. Родня возмущалась, что нерусская это вера, пусть… – он осекся и продолжил, – украинцы сами ходят в свою «штунду».

– Да, ладно, знаю, что не так это звучало, – улыбнулся Стас. —

Я и сам вас «москалями» раньше звал, пока не покаялся, а вы нас «хохлами» кличете…

– Ну, какая разница… – парень смутился еще больше. – Ты по-русски говоришь чисто…

– Если Бог дает любовь, тогда дает и понимание, что важно, а что не очень… – улыбнулся Стас.

Действительно, любовь, которую дает Бог, стирает все границы и дает силы сносить немощи тех, кто слабее.

– Зовут-то тебя как?

– Валера. Будем знакомы… Хороший ты парень! Я рад, что мы встретились. И песни у вас красивые. Только я никак веры вашей не пойму.

– А по мне так веру не понимать, а принимать надо. Тогда все и поймешь – вновь улыбнулся Стас.

– Так как я приму, если не понимаю?

– Что ж тут понимать? Бог тебя любит, Он даже умер ради тебя.

Говори «благодарствую» и проси прощения, что жизнь неправильную вел, за которую был смерти достоин. А все остальное Бог уже Сам сделает: и верить научит, и любить, и понимание даст…

– Тебя послушаешь, так все просто. А посмотришь на жизнь – все сложно становится, – Валера грустно покачал головой.

– А ты не усложняй, вот и не будет сложным, – вновь улыбнулся Стас.

– Разные мы с тобой, но ты мне нравишься, – невольно в ответ улыбнулся Валера.

– Ты тоже, вот и жалко тебя, что погибнуть можешь ни за грош… Кто знает, что ждет там, в Германии. Без Бога совсем трудно будет!

Анастас говорил громко, иначе он не умел, и многие прислушивались к его речи. Возможно, в другое время нашелся бы кто-нибудь, кто начал бы возмущаться и запрещать «пропаганду», но не здесь и не сейчас. Каждый понимал, что этот парень прав. Можно было не задумываться о Боге дома, «под крылышком»у родителей,но сейчас, когда поезд мчал их в страшную неизвестность, невольно каждый из них искал опору. В их жизни менялось все, все висело на волоске, и так важно было, чтобы хотя бы что-то осталось нерушимым, на что можно было бы опереться в минуты слабости и отчаяния. И весть о непоколебимой Божьей любви нужна была сейчас, как воздух. Все, кто мог услышать Анастаса, ловили каждое слово его незамысловатой проповеди.

Оля сидела и тихо молилась за тех, кто сейчас слышал слова Стаса, за Валеру. Ему так трудно принять весть спасения, которую он воспринимал не сердцем, а головой. И вдруг в разговоре она уловила название деревни, из которой привезли Валеру на станцию. Девушка напряглась:

– Как ты сказал, называется ваше село?

– Долгое.

– А как твоя фамилия?

– Иванов… А что?

– Да так, ничего…

Ком поступил к горлу Ольги. «Это был сын убийцы ее деда! По рассказам мамы и родственников, Ивановы в станице одни. Не может быть ошибки!Но почему же она не видела этого парня, когда гостила у бабушки? Наверное, это тот самый Иванов, который после окончания школы уехал подальше от позора… Как странно переплетаются жизни людей! Почему здесь она должна была встретиться с сыном того, кто заставил ее мать страдать так много лет? Неужели и Валеру нужно любить?! Нет, это выше человеческих сил!»

Стас и Валера продолжили беседу, а девушка тяжело задумалась. В этот момент отступила даже тревога за будущее. За окном тянулись поля и перелески, а Ольга сидела и смотрела в пустоту. Только через время она смогла мысленно помолиться: «Господи, Ты же знаешь, как много боли принес его отец маме и папе… Неужели Ты Валеру простишь,также как простил нас всех?Но… – обрадованно добавила она после паузы, – он же не просил прощения, а значит и не прощен! – и вдруг девушка испугалась собственных мыслей. – Так значит, я радуюсь тому, что этот молодой парень погибнет навеки за вину отца! Какая же я христианка после этого… Какой позор!». Девушка опустила голову, боясь увидеть глаза Валеры, но, на счастье, он не смотрел на нее, увлекшись беседой со Стасом. Кристя также внимательно слушала их, не замечая, что происходит с сидящей рядом Ольгой.

Девушка вновь мысленно обратилась к Богу: «Господи, прости меня! Помоги мне простить! Помоги не только разумом понять, но и сердцем принять, что Валера не должен отвечать за грехи отца, ведь каждый за себя даст отчет Тебе. * Помоги Валере найти Тебя и получить прощение и мир душе!»

Помолившись, Оля немного успокоилась и прислушалась к разговору. Теперь говорил в основном Валера. И беседа была тихой, да и никто из окружающих уже не прислушивался. Каждый думал о том, что услышал и о своей судьбе. Несмотря на внешнюю бесшабашность, Стас чувствовал, когда нужно прекратить говорить и начать слушать.

– Такое впечатление, что за все пакости отца я теперь должен платить. Он, дрянь, сбежал из деревни, а на нас все волком смотрят, как на чумных! Я даже рад, что меня в трудовую армию забрали, может быть, в Германии смогу заново начать все, без этого проклятия.

Я готов вкалывать сколько угодно, только бы никто не плевал в мою сторону!

Ольга опять напряглась. Валера будто слышал ее мысли, и они тяжким грузом легли на его плечи. Как приятно получать благословение, приобретенное твоими родителями, и как страшно нести проклятие, заслуженное ими. Она вдруг поняла, как сильно этот парень нуждается сейчас в ее прощении и в ее молитве!

«Ты никогда не узнаешь, что и моя судьба связана с делами твоего отца!» – мысленно пообещала девушка Валере. – И с этого момента я буду молиться о тебе, пока ты не найдешь мира с Богом».

Никто и не подозревал о духовной битве, происходящей рядом. Но Бог, одержавший победу, послал тихую радость и твердую уверенность в будущем. И через несколько минут Оля уже участвовала в беседе, раздавая полученные надежду и удивительный покой. Ведь каждый человек может дать только то, что имеет. Поэтому, не сознавая сама, Оля прятала глаза в момент гнева, предоставив Богу усмирять бурю и смятение души.

Поздно ночью, когда большинство в вагоне уже забылись тяжелым сном, трое христиан опустились на колени, благодаря за встречу и прося милости и защиты на будущее. Валера, подумав немного, тихо склонился рядом, слушая негромкие молитвы своих новых знакомых.

Теперь путь не казался таким тяжелым: Стас,Оля и Кристя не редко пели по просьбе окружающих,а иногда вполголоса,просто для себя, делились мыслями и переживаниями. Оля не ожидала,что Бог так быстро ответит на ее молитву, и была удивлена, когда на второй день вечером Валера покаялся и доверил Ему свою жизнь. После чего трое друзей поздравляли своего нового брата по вере, радостно глядевшего на них блестящими от слез глазами.

– Никогда не был так счастлив в жизни! Грехи моего отца всегда лежали грузом на душе, отравляя жизнь. Но теперь, когда все мы,возможно, даже умрем, я счастлив, как ребенок! И мне все равно, что делал или не делал отец, главное, что сделал для меня Бог, а Он простил все: и мое, и отцовское! Мне так хорошо!

Новые друзья плакали от радости вместе с Валерой и благодарили Бога за чудо, совершенное в этом тесном и душном вагоне, несущем своих пассажиров в неизвестность. Кто может понять это мир, который «превыше всякого ума»?* Мир, который не покидает душу и в горниле испытания. Кто может понять этот прекрасный мир, дающий силу и радость даже там, где внешние обстоятельства тяжелы и непредсказуемы? Только тот, кто знает Бога.

Глава 13

По дороге молодые люди познакомились еще со многими невольными попутчиками. Оле очень понравился молчаливый парень Кирилл, который часто и с большим вниманием слушал беседы о Боге, но ни разу не выразил свое отношение к сказанному. Девушка заметила, что и он смотрит на нее с особым вниманием. Несмотря на недавнее знакомство, им казалось, что они уже давно знают друг друга.

Наконец поезд подошел к одной из станций Германии. Часть молодых людей выгрузили из вагона, остальных повезли дальше. Наши новые друзья старались держаться вместе, чтобы попасть в одну команду, но они не могли высказывать своих желаний, ведь это было бы почти полной гарантией обратного результата, поэтому все они молчали и молились, прося у Бога еще одной милости.

Несмотря на резкость в обращении солдат, к молодым людям относились сравнительно хорошо. Провизии, взятой из дома, хватило на дорогу, многие даже делились с теми, кто взял слишком мало пищи,горе часто делает сердца людей мягче,особенно сердца молодых, еще не успевших ожесточить себя.

Когда из поезда стали выгружать живой груз, Кирилл подсел к Оле:

– Могла бы ты помолиться обо мне, чтобы я вернулся домой? У меня нехорошее предчувствие… – он помолчал, – стыдно признаться, но я боюсь того, что будет.

– А разве в этом стыдно признаться? Я тоже боюсь, поэтому и молюсь, прошу у Бога помощи и защиты, – Оля посмотрела в глаза парню, в глубине которых затаилась слабая надежда на чудо.

– Помолись, пожалуйста, и за меня.

– Обязательно, но и ты молись сам.

– Не умею я, – молодой человек тяжело вздохнул.

– Ты же слышал, как мы молились. Разве это сложно?

– Вы Бога не боитесь! Послушаешь вас, так Бог, как друг… Но это же невозможно, – в голосе Кирилла звучал упрек, он был смущен и даже немного испуган. – Он же Бог!

– Не мы так решили, Иисус Сам назвал друзьями тех, кто доверил свою жизнь Богу.

Кирилл задумался, в душе молодого человека шла борьба, затем он вздохнул:

– Я слышал все, что вы говорили… и я так хотел бы оказаться на вашем месте. Это же здорово – без страха приходить к Богу и говорить с Ним, как с другом! Меня дома учили бояться Бога, а не любить.

Оля вздохнув, процитировала:

– «В любви нет страха, но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение;боящийся несовершенен в любви».

– Откуда эти слова?! – глаза Кирилла округлились.

– Из Библии. Это точная фраза, я не придумала. Она записана в Первом послании Иоанна восемнадцатый стих четвертой главы.

– Так значит, Бог и не хочет, чтобы Его боялись?

– Нет, Бог не хочет, чтобы мы имели человеческий страх перед Ним. Он хочет,чтобы мы имели страх Господень… – уточнила Ольга.

– Так хочет или нет? Ты меня запутала!

– Ты просто не дослушал, – улыбнулась девушка, – страх Господень – это ненависть ко злу и избегание его во всех проявлениях. Это мало похоже на обычный человеческий страх… Он чаще мешает жить и заставляет нас делать глупости. Нередко боязнь наказания толкает людей на ложь или другие грехи.

– Ты можешь это доказать? – Кирилл явно хотел поверить, но не решался, требуя доказательств.

– Если Библия для тебя авторитет, тогда могу.

– Непререкаемый! У меня родители православные, и в нашем доме она всегда была почитаема!

– Ты можешь прочитать об этом в Притчах восемь – тринадцать и в четырнадцать – двадцать семь. А в шестнадцатой главе шестом стихе говорится, что милосердием и правдой очищается грех…

Кирилл «глотал» каждое слово, затем вздохнул:

– Ты Библию хорошо знаешь. Наверное, часто читала?

– Да, в нашем доме это была любимая книга.

– Ты так легко говоришь об этом… Завидую я тебе!

– Не завидовать нужно, а помолиться, попросить у Бога, чтобы Он простил тебе грех и принял как Своего сына, тогда ты сможешь иметь все то, что имею я, – улыбнулась Оля.

– Я должен подумать об этом, обязательно! Молись обо мне! Мне кажется, что Бог слышит тебя.

– И тебя Он слышит, нужно только поверить в это.

– Хорошо, я тоже попробую молиться… тогда и смогу понять, слышит Он меня или нет?

Кирилл замолчал и до конца пути больше не говорил о Боге ни слова.

После нескольких станций вагон опустел. Друзья старались держаться вместе, чтобы попасть в одну команду, молясь еще об одной

милости. И оказались в одном городке, но в разных местах. Многим

хозяйствам нужны были работники,но самых сильных парней направили на завод, расположенный в нескольких километрах от города.

Туда повезли Кирилла и Стаса, Кристю и Олю забрали в богатые семьи домработницами, а Валеру – на ферму.

У девушек и у Валеры иногда было свободное время, и они могли перемещаться по городу,но за пределы города необходим был специальный пропуск. В домах работники обычно были сыты. Если даже хозяева кормили плохо, то они могли заработать себе на пропитание, когда появлялось свободное время. Тогда как те, кто работал на заводах и жил в бараках, имели только ту скудную пищу, что выдавали в походной кухне, и нередко голодали.

Изнурительный труд и плохое питание дали знать о себе, и рабочие вскоре ослабели. Многие жители жалели их и нередко приносили пищу и бросали ее в толпу людей, идущих на смену или со смены. Оля тоже при каждой возможности приходила к Кириллу и Стасу. Поговорить почти не удавалось: они могли лишь несколькими фразами перекинуться через забор из колючей проволоки. Оля перебрасывала продукты, которые могла принести. Хозяйка расположилась к трудолюбивой девушке и нередко давала ей хлеба и масла для ребят с завода.

Для Стаса и Кирилла было очень важно, что есть кто-то в этом чужом городе, кто помнит о них и заботится. После работы, когда они, обессилевшие, падали на деревянный настил в бараке, не раз заходил разговор о доме, родных и о Боге. Но Кириллу трудно было поверить, что такой великий подарок, как жизнь вечная, можно получить даром.

Кристя и Валера также посещали своих новых друзей при каждой возможности, и двум ребятам жилось лучше,чем многим с их барака, так как они чаще получали дополнительную пищу из города. Но, получив что-либо, они всегда делились с теми, у кого не было знакомых в городе. Были ребята, которые ничего не получали, кроме баланды, что давали в бараке, поэтому пища с воли казалась для таковых верхом блаженства.

Стараясь высмотреть ребят в толпе грязных и измученных рабочих, Оля все чаще отмечала для себя, что в первую очередь ищет Кирилла. И когда видит его, нередко после смены измазанное мазутом лицо, сердце ее начинает биться чаще. Что это: сочувствие, жалость или любовь? Но Стаса ей было жалко не меньше… Почему же так важно увидеть осунувшееся лицо и устало согнутые плечи Кирилла?

Было странно сознавать, что в этих трудных обстоятельствах в сердце загорелась любовь. А может быть, и не странно? Ведь если вокруг все чужое и чуждое, если нет ни одного родного лица, желание любить становится во много раз больше. Девушке хотелось радости и счастья, хотелось любить и быть любимой, несмотря на все беды и несчастья, поэтому не только сострадание влекло ее к воротам завода.

Встречаясь с Кристей иногда в городе, они делились пережитым, и она первая узнала сердечную тайну Оли. Всплеснув руками,девушка ахнула:

– Надо же! Как интересно Бог нас свел!.. А я Стаса полюбила!

Я давно уже поняла это. И, знаешь, он мне признался в любви тоже!

– Как это? Вы с ним разговаривали?

– Нет, однажды я бросила ему булку хлеба, он в ответ бросил камень. Сначала я даже не поняла, он чуть не попал в меня. Так испугалась! Подумала, что от этой работы и голода он с ума сошел, камнями кидается за хлеб… А потом смотрю, а он, оказывается, в тряпочку завернут, а в ней записка! Но мне стыдно было говорить тебе об этом… Тут война, голод, а я со своей любовью!

– А почему нет? Если все вокруг ненавидят друг друга, это же не значит, что мы не должны любить?

– Может быть, ты и права. Мне действительно важно, что здесь, в чужой стране, я кому-то нужна!

– Я рада за тебя… – немного грустно сказала Оля, вдруг подумав, что вряд ли может рассчитывать на взаимность Кирилла.

Да, конечно, он искал ее глазами в толпе женщин, стоящих у забора, и радовался встрече, но ведь она приносила ему пищу. Он ей записок не посылал, да и ничем другим не выражал своего отношения. Кристя заметила мимолетную грусть в глазах подруги и живо отозвалась:

– Ты не переживай, я уверена, Кирилл любит тебя. Он всегда спрашивает о тебе, когда есть возможность крикнуть пару слов, интересуется, не видела ли я тебя в городе.

– Правда? – невольно обрадовалась Оля. – Или ты меня просто подбадриваешь?

– Я же передавала тебе привет от него и не раз.

– Ну, это просто вежливость…

– Нет, я тоже не слепая, вижу кое-что…

– Ты влюблена, вот и кажется тебе, что все должны быть тоже влюблены, – рассмеялась Ольга. – Посмотри на себя, ты вся сияешь, как начищенный чайник!

– Ну,что-ты… – покраснела Кристя. – Ты же не замечала, пока я не сказала тебе!

– Замечала, только не знала, в кого. Думала, может, в кого-то из местных немцев?

– Ну, скажешь тоже, – надула губки Кристина. – Ну теперь ты все знаешь, побежала я, а то хозяйка хватится, отпускать перестанет к заводу.

Девушка убежала, а Оля, задумавшись, пошла по улице, у нее был еще час свободного времени; но к заводу она не могла идти, так как сегодня ей не дали пропуск за город, и теперь было время поразмыслить.

«Что будет дальше, победят ли наши? Или все останется как сейчас? Но долго так не может продолжаться. Немцы должны сократить рабочие смены и дать больше пищи, или ребята погибнут. Говорят, что немецкая армия победоносно продвигается вперед… Но почему Ленинград они так и не могут взять? Спаслись ли мои из блокады, или они там, среди голода, холода и смертей?».

Вспомнив о родных, Оля забыла о всех романтических мыслях и чувствах, тревога заполнила душу, и она начала молиться о своей семье. После молитвы стало легче. Как прекрасно,когда есть Тот, Кому мы можем вручить своих близких, и Он в силах сохранить их!

«А как же Кирилл? Молится ли он? Нашел ли мир с Богом или все также держится на почтительном расстоянии?». Пройдя коротким путем, Оля вернулась в дом, где хозяйка уже ждала ее, несмотря на то, что до конца свободного времени, которое она сама дала, оставалось еще полчаса. Войдя в дом, Оля сразу принялась за работу. Хозяйка молча улыбнулась, ей была приятна эта честная и трудолюбивая девушка. И женщина всегда отпускала ее к заводу, догадываясь о том, что не только сочувствие влечет Олю к высокому забору. Разрешая ей уйти, хозяйка, улыбаясь, вздыхала:

– Jugend, Jugend…

В один из вечеров после тяжелой смены по пути в барак Стас шутя толкнул товарища:

– К вам пришли.

– Не к вам, а к нам, – разулыбался Кирилл, увидев в группке женщин Ольгу.

– Да уж,ладно, если бы не ты, мы видели бы ее намного реже.

– Не болтай ерунду… – огрызнулся Кирилл.

– Да уж, признайся, что неспроста ты вдруг расцвел, а то шел, как в воду опущенный… – не унимался Анастас.

– Не «нози», сам-то своей Кристе уже и послания пишешь.

– Я-то признался, а ты все молчишь, томишь красавицу.

– Больно ей нужны мои признания, с такой внешностью давно уже завела себе какого-нибудь «немчика»?

– Да раскрой ты глаза! Как она на тебя смотрит!

– Иди ты, сам влюблен, и меня туда же. Говорю тебе, она просто жалеет нас. Это не любовь.

– Может, и жалеет. Так что в этом плохого? А если бы только жалела, так не наряжалась бы. Она ведь раньше намного проще одевалась.

– Может, хозяйка платье подарила, вот и переоделась… – не сдавался Кирилл.

– Не могу понять, за что она тебя такого упрямого и чумазого любит? – снова толкнул его Стас.

– Да не любит она меня… – опустил голову Кирилл.

В этот момент сияющая Оля, увидев его удрученный вид, словно погасла. Улыбка слетела с губ, на глаза уже готовы были навернуться слезы. Как мало надо влюбленному человеку, чтобы шагнуть от радости к печали – только взгляд любимого.

– Ну что ты делаешь? Посмотри, сникла дивчина совсем, – расстроенно протянул Стас. – Не мучь ее, подними голову и улыбнись. Мы уже скоро пройдем мимо…

Оля встрепенулась, колонна была уже близко, и только сейчас был шанс добросить хлеб с куском домашнего сыра,которые хозяйка дала ей для ребят. От всех своих мыслей и переживаний она чуть не пропустила нужный момент! Кирилл шел рядом с забором, времени на размышления не осталось. Оля размахнулась и бросила хлеб.

– Кирилл, держи! – хлеб полетел через забор, следом – кусок сыра – праздничное лакомство даже для тех, кто работал в хозяйских домах, и фантастика для заключенных. К ним потянулось много рук, поймав чужое, обычно отдавали владельцу… Но не сейчас, не сыр! Кусок сыра не упал на дорогу, но и не попал к законному владельцу, его разломили сразу на маленькие кусочки, и Стасу с Кириллом досталось лишь попробовать. Но ребята не были в обиде, они знали – так сильно хочется кушать не только им. Ведь все здесь молоды,и многие из них еще растут, а растущий организм требует больше пищи, чем взрослый, устоявшийся. Стас и Кирилл были из старших.

Конвоиры были не слишком строги в такие моменты, они также понимали, что рабочие голодны. Ведь это были не военнопленные, а почти дети из трудовой армии. Главное – не подпускать их слишком близко к забору, чтобы не провоцировать побега. Хотя, куда бежать? Они находились на немецкой территории. Войдя в барак, Стас вновь начал:

– Ну за что она тебя любит такого упрямого? Ты даже в ее любовь не веришь только из упрямства!

– Ты действительно уверен, что она не просто приходит сюда? – видно было, что Кирилл очень хочет верить в то, что Оля неравнодушна к нему, но боится.

– Более чем уверен! Ты бы видел, как она с лица спала,когда ты перестал ей улыбаться и голову опустил. Тут и дураку стало бы понятно!

– Правда, за что же меня любить?.. – озадаченно и грустно протянул Кирилл.

– Какой ты трудный! – воскликнул Стас. – Вместо того, чтобы радоваться, что дивчина любит его, он сидит и причину ищет! Ну, а ты ее за что любишь?

– Ну, это совсем другое! Она… она совсем не такая, как все… Такая… такая… Даже не знаю, как сказать! Добрая, красивая … хорошая… Она, наверное, всех людей может любить!

– Ну, теперь мне все понятно, – усмехнулся Стас. – Такая… Она просто та, которую ты любишь и все! О моей Кристе я бы тоже многое мог сказать.

Он задумался, затем, устало растянувшись на жестком настиле, протянул:

– Ты подумай, Бог тоже просто любит и все… Ведь Он Сам есть Любовь. Он не может иначе относиться к тебе, как только любить. Господь даже когда наказывает – все равно любит. Оля вряд ли способна всегда ко всем с любовью относиться, хотя я и согласен с тобой, что она хорошая. А Бог может любить всех людей и тебя, упрямого,тоже!

– Может быть,ты и прав… но принять это так сложно, – вздохнул Кирилл.

Стаса вдруг осенило. Он хлопнул себя рукой по лбу.

– Мне кажется, я понял! Ты боишься поверить, что тебя любят только потому,что ты считаешь, что сразу станешь обязанным делать что-то особенное!

– А разве не так? – Кирилл недоуменно поднял брови.

– Но что может быть более особенным, чем твоя ответная любовь?! Просто улыбка, которую сегодня ты у Оли забрал и в землю спрятал. Просто взгляд, который скажет, что ты ее любишь. Или записка… А что мы можем больше?

– Ты прав, ничего… по крайней мере, сейчас, – Кирилл вновь грустно вздохнул.

– Значит, больше и не надо! – когда говорил Стас,невольно казалось, что жизнь не так уж сложна, что она прекрасна, несмотря на беды и проблемы.

– Это было бы здорово, если бы было так!

– А как?! – Стас даже приподнялся на настиле, несмотря на усталость?

– Не знаю… – с сомнением протянул Кирилл.

Он еще долго не мог уснуть,позволив себе сказать «да» Богу. Свою греховность он сознавал давно. Из-за сознания своей греховности он не мог принять прощение и спасение. Но в эту ночь Кирилл рискнул довериться любви Божьей и,сказав «прости», поверить в Его прощение. Эта ночь стала особенной ночью в жизни молодого человека!

А утром Кирилл встал с блестящими глазами и, на удивление, счастливым. Кто бы мог поверить, что такое возможно? Кирилл и сам не смог бы поверить в подобное, если бы все это не происходило с ним самим.

Оля смогла прийти только через неделю. Кириллу не терпелось рассказать ей о том, что он нашел самую великую любовь в мире, поделиться радостью,хотя бы крикнуть пару слов о том, что произошло.

За прошедшую неделю Кирилл понял, как сильно ему не хватает Оли, ее силуэт в светлом легком платье,в котором он видел ее в последний раз, чудился ему каждый день. Несмотря на то, что внешние обстоятельства не изменились, Кириллу казалось, что теперь он живет в другом мире. Он принял любовь Бога и поверил в любовь Оли – эти два факта перевернули его душу. Всегда немногословный, Кирилл готов был говорить хоть целый день о Великом Боге, любящем людей, и даже жестокость некоторых конвоиров и их непримиримость не вселяли в душу молодого человека сомнения в любви Божией, напротив, подчеркивая разницу между Богом и человеком, придавали этой Любви особую величественность и прелесть.

Когда в воскресенье Кирилл наконец увидел Олю, он чуть не закричал от радости,замахав кепкой. Девушка в ответ взмахнула рукой. Его опущенный взгляд при последней встрече отрезвил ее, и она решила не навязывать своей любви, оставив лишь заботу, чтобы молодой человек не подумал, что чем-то ей обязан. Подождав удобного случая, Оля бросила то, что принесла, и собралась уходить, как вдруг Кирилл, показав на небо, крикнул:

– Мы с Богом теперь тоже друзья!

Она от радости на мгновение лишилась дара речи, затем, прослезившись, прошептала:

– Слава Богу.

Кирилл не мог услышать того, что сказала Оля, но по ее движению губ он все поняли согласно кивнул. Конвоир прикрикнул на Кирилла, чтобы тот не задерживал остальных. Молодой человек пошел было дальше, как вдруг обернулся и, поймав на себе задумчивый взгляд Ольги, неожиданно громко крикнул:

– Я люблю тебя!

Ольга совсем растерялась. При всей ее смелости и решительности этот поступок сильно смутил ее. Девушка невольно оглянулась, поймав на себе несколько сочувствующих взглядов женщин и девушек, собравшихся в большом количестве у забора по случаю воскресенья.

Видя доброжелательные, улыбающиеся лица, Оля и сама улыбнулась.

Такого сумасбродного шага от Кирилла она не ожидала, но тем приятнее была новость! Минутное замешательство отняло возможность чем-либо ответить на его признание, но это дало время прийти в себя. Когда посетители скрылись за углом барака, Стас выдохнул:

– Ну ты даешь! Я думал, что я – чокнутый, но ты перещеголял! Я бы не смог вот так, при всех!

– А какая разница при всех или не при всех. Я не хотел больше молчать, – устало, но счастливо улыбнулся Кирилл. – Вот только все это быстрее бы закончилось…

– Что?

– Война. Раньше я мирился, что это надолго, но теперь не могу дождаться!

– Не узнаю тебя!

– Я сам себя не узнаю, – сказал Кирилл, затем шепнул: – Есть достоверные новости, что немцев под Сталинградом разбили…

– Не может быть, по радио же всегда передают об их наступлении и победах… – перешел на шепот и Стас.

– У нас свои новости… В цехе один умелец радио собрал и Москву слушал.

– Это точно?

– Точно. Теперь надо только ждать. Может, домой скоро?

– Не торопись, вряд ли. Придется еще многое потерпеть.

– Можно терпеть, когда в этом есть смысл.

Глава 14

Шло время, надежды на освобождение города все оставались надеждами, блокада продолжалась. От старшей дочери с Украины давно не было писем, судя по новостям, местность, где училась Оля, была захвачена немцами. Анастасия Михайловна очень волновалась за нее, оказавшуюся в такое опасное время вдали от семьи. Но,видя все, что происходит в Ленинграде, она уже не знала, где лучше. Только бы Бог сохранил ее дочь от плена и беды.

Паек в городе становился все меньше и меньше. Теперь выдавали только на день. Приходилось выстаивать длинные очереди за кусочком черного хлеба величиной в половину ладони. Да и хлебом это было уже трудно назвать. Если сжать такой «хлеб» в ладони, он превращался в липкий комок непонятного состава. Анастасия Михайловна не могла съесть даже и этот кусочек, ведь рядом сидели дети, которые, мгновенно проглотив свою порцию, голодными глазами смотрели на хлеб в ее руках. И она отламывала половину своего кусочка и делила между ними, съедая сама оставшееся. Хлеб делили на три части – на завтрак, обед и ужин. Анастасия Михайловна кипятила воду и наливала ее в тарелки. В воду крошили хлеб и съедали своеобразный «суп».

За водой также выстаивали в очереди несколько часов. Анастасия Михайловна раньше всегда сама ходила за водой, но теперь она уже не могла выйти из дома, а только передвигалась по квартире, да и то лишь несколько шагов могла сделать без отдыха.

Люди падали и умирали прямо на улицах. Те, кто мог передвигаться, обычно это были военные, собирали по улицам трупы, чтобы избежать эпидемий. Постоянно работали печи, из труб выходил густой черный дым. В городе царила смерть и разруха. Но не всегда санитары справлялись со своей работой вовремя, и на улицах нередко лежали замерзшие тела, пугая своими открытыми глазами, глядящими в пустоту. Когда потеплело, стало еще хуже: от разлагающихся трупов исходил смрад, наполняющий город тяжелым запахом даже после того, как их вывозили, поскольку на асфальте до дождя оставались пятна и остатки одежды, пропитанной вонючей жижей.

В один из дней Лиза, дочь Галины, которую та отправила за водой, принесла воду на кухню и бросила, собираясь снова выходить:

– Мам, я не надолго, меня попросили занести одну вещь…

– Что за вещь? – удивилась Галина.

– Да женщина одна попросила записку отнести.

– Ладно, только побыстрее, – бросила мать,входя к себе в комнату.

Что-то дрогнуло в сердце Анастасии Михайловны, находившейся в этот момент в кухне и слышавшей их короткий разговор.

– Покажи,детка, записку, – обратилась она к девочке.

– Мам, тут Анастасия Михайловна просит показать ей записку, – крикнула девочка вслед матери. Галина, круто развернувшись, вернулась в кухню.

– Почему вылезете не в свое дело? – рявкнула она. – Неужели ваше любопытство не дает вам покоя!

Анастасия Михайловна хотела промолчать, но вдруг посмотрела в глаза соседке.

– Делайте,что хотите, но сердце мне подсказывает, что тут что-то неладное. Это ваш ребенок,и вам решать, – закончила она и ушла к себе.

Галина проводила соседку надменным взглядом, но потом повернулась к дочери.

– Покажи-ка записку. Правда, кто знает, что там?

Лиза протянула матери свернутый листок.

– Женщина просила не читать…

– Ничего, будет лучше, если я посмотрю ее.

Галина развернула лист и обмерла. На нем были короткие слова:

«Принимайте товар». Сердце женщины чуть не выпрыгнуло из груди! Так вот как добывают зернистый жир,который нередко странные люди продают, проходя по квартирам! Многие утверждали, что это человеческий. И мужа на работе не раз предупреждали, чтобы не выпускал дочь одну на улицу: слишком уж она свежая и полненькая – большой соблазн для тех, кто промышляет людским товаром.

Галина не поблагодарила соседку, но дочь больше не выпускала на улицу, предпочитая сама ходить за водой. Если Лиза хотела пройтись по свежему воздуху, мать непременно шла с ней.

Лето, которое так долго ждали, вместе с теплом принесло много болезней. Живые не успевали сжигать мертвых, и все чаще можно было увидеть разлагающиеся трупы на улицах. Над городом навис тяжелый смрад, опасно стало набирать воду из стоячих водоемов. Все меньше оставалось мест, где можно было набрать чистой воды, и теперь за ней приходилось идти несколько кварталов. Но, несмотря на все трудности и беды, лето принесло также и солнечные лучи, которые удивительно придавали сил. Анастасия Михайловна иногда могла теперь выходить из дома, чтобы принять участие в поисках пищи.

Истощенные люди собирали все, что могло хотя бы косвенно заменить пищу. В один из дней Анастасия Михайловна пошла к военному городку в надежде найти хоть что-нибудь, что могло бы заполнить пустые желудки детей. Неожиданно она увидела конский навоз, в котором находилось большое количество не переваренных зерен овса. Женщина была счастлива! Быстро собрав все до последнего зернышка, она принесла драгоценную ношу домой.

Тщательно промыв овес водой, Анастасия Михайловна разделила массу на равные части и сделала подобие котлет, которые пожарила на сухой плите. Дети стояли вокруг матери, жадно вдыхая самый прекрасный запах в мире – запах печеных зерен. Их не смущало, что пахло и навозом. Они не могли дождаться,когда же котлеты можно будет съесть. Мать предупредила детей, чтобы те тщательнее пережевывали зерна, если они окажутся жестковатыми, чтобы пища лучше усвоилась организмом.

Наконец этот момент настал! «Котлеты» исчезли в мгновение ока! Они казались верхом кулинарного искусства! Не зря же заметили люди, что голод – лучшая приправа к любому блюду.

Время в беде тянется особенно медленно. Ленинградцам блокада казалась вечностью, дни тянулись, как недели, и ничего не менялось в разрушенном городе. Иногда казалось, что счастливое детство и лицо отца было лишь призрачной мечтой прошлого, лица исчезали, краски и впечатления прошлого стирались, оставалось лишь одно чувство, которое также тянулось бесконечно – голод. Он то чуть-чуть притуплялся после получения пайка, то вновь заполнял собой всю Вселенную, заставляя забыть обо всем на свете. И молитва к Творцу уже давно была одна: «…хлеб наш насущный дай нам на сей день…».

И кроме этих слов не хотелось ничего говорить и ни о чем не хотелось думать.

На обувной фабрике остались чаны с шкурами,пересыпанные солью и нафталином. Мастера все ушли на фронт, и некому было их выделывать. Было разрешено раздать кожу людям. Один из верующих друзей уступил Анастасии Михайловне часть карточек на получение, таким образом,она попала в число получивших полведра разъеденных солью и пахнущих нафталином шкур. Она замочила кожу на два дня, каждые четыре часа меняя воду. Многие люди не могли выдержать такой срок и отравились, так и не дожив до следующего дня, от этой «пищи». Но женщина твердо знала, что не может рисковать жизнью своих детей.

В доме, где жили Штановы, прорвало трубы, подвал наполнился, тем самым обеспечив семью водой. Когда наконец кожа была сварена, они собрались на кухне. В кастрюле мутнела непонятная желеобразная масса. Анастасия Михайловна решила попробовать первой: жижа была противной с ярким запахом нафталина. Соль, которая, могла бы улучшить вкус, исчезла уже при первых сменах воды, не оставив в вареве и следа. По прошествии часа, поняв, что оно не ядовито, мать разрешила есть детям.

Вновь наступила зима. Прошлой зимой все мечтали о лете, чтобы согреться. Но лето оказалось хуже зимы, и следующую зиму встретили со вздохом облегчения и страхом одновременно. Она прекратила

распространение инфекций, но древесины на растопку становилось все меньше, а холода только начинались. Изможденные жители передвигались по улицам медленно, как тени, большинство же предпочитали оставаться в домах, чтобы сэкономить остатки сил. Семьи жили в одной комнате,которую могли согреть хотя бы частично, прижимаясь ночами друг к другу, ради экономии тепла.

Дети Штановых тоже двигались медленно, но они еще могли передвигаться и ходить за пайком и водой. Они благодарили Бога за прорвавшие в подвале трубы,так как теперь вода всегда была под боком. В городе воду ценили, как хлеб, она была дороже золота. Набирали понемногу, донести даже ведро было невозможно, а для семьи из пяти человек чайник воды всего ничего. Но Бог удивительным образом заботился о своих детях. Не раз, когда изголодавшиеся Штановы засыпали, им снились сны,что они сидят за столом, ломящимся от яств, и все угощают их. На удивление, просыпаясь, они не чувствовали голода, словно действительно поели.

Однажды утром их дом, привыкший к смертям, потрясла страшная новость: соседка, у которой в начале блокады родился малыш и неделю назад умер, брала куски его мяса и варила… Все остальные в этой семье уже не могли встать, она одна была ходячей и ухаживала за всеми. Мать варила малыша по частям и кормила им старших детей. Когда окрепшие ребята смогли встать, они обнаружили исчезновение младшего… И с ужасом поняли, откуда были мясо и бульон, которые спасли их!Такое не могли слушать без содрогания даже привыкшие ко многому ленинградцы.

Анастасия Михайловна, наученная с юности не осуждать никого и никогда, все же не выдержала:

– Как она могла! Это ведь ее ребенок! Нет, такое невозможно понять! Я лучше бы умерла, чем прикоснулась ножом к телу своего ребенка!

Приближался вечер. Надя, ушедшая за пайком, все не возвращалась. Женщина начала тревожиться за дочь. Она ведь тоже едва переставляла ноги… А на улице мороз.

И вдруг раздался осторожный стук в дверь. Дети открыли, и мать не услышала обычного радостного и нетерпеливого: «Им не дай!».

– Что случилось? – спросила она вошедшую Надю.

– Не знаю где, но я потеряла карточки, или у меня их вытащили.

Я пять раз прошла от дома до магазина… я больше не могу… – девочка расплакалась.

– Ничего,дочка,ты не виновата. Пойди,согрейся,выпей кипят

ку, – ответила Анастасия Михайловна, а сама вздрогнула в душе:

«Вот и все!.. Но как же так?! Боже, ведь это Ты дал мне свидетельство, что все мои дети выживут!» Карточки выдавали на месяц, также как и раньше, только теперь отмечая ежедневное получение, так как все больше людей не приходили за пайком. Мертвые «уступали» свою долю живым. И потеря карточек – это потеря пищи до конца месяца. И если подумать о том, что все они едва передвигаются, то можно легко понять – это смерть. Все люди умирают, но голодная смерть страшнее всего.

Дети, уже привыкшие к лишениям, не плакали и не просили. Они собрались у постели матери, и Анастасия Михайловна предложила молиться, чтобы вновь просить чуда, просить того, чего так не хватает всем в этом городе…

– Дети, мы ничем не лучше тех, кто уже замерз на улицах, или замерзают в своих квартирах, и мы не можем рассчитывать, что помощь придет к нам так, как это уже было раньше. Но мы можем просить у Бога милости, чтобы нам не умереть.

Дети встали на колени у постели матери и помолились, она закончила молитву. Затем все подошли к железной печке, стоявшей в этой же комнате, которую топили старой мебелью из кладовки, и, заглушив голод кипятком, легли все вместе на кровать. Ночь прошла беспокойно, дети плакали во сне от сильной боли в животе. Утро не принесло облегчения, и весь день пришлось пить воду, обманывая желудок.

Анастасия Михайловна, уже опухшая от голода, не могла вставать совсем. Смерть уже была недалека. Наступила новая мучительная ночь. Дети всхлипывали во сне, иногда ворочаясь и прося хлеба. Женщина проснулась от пронизывающей мозг мысли: «Убей младшего. Ты спасешь от смерти всю семью». И эта мысль уже не казалась чудовищной, напротив, она стала простым решением сложного вопроса. Анастасия Михайловна попыталась встать, но не смогла даже пошевелиться. «Надо было раньше, – словно шептал кто-то на ухо, – дотянула до последнего…». Предприняв еще несколько бесполезных попыток встать, чтобы «накормить семью», убив Сашеньку, мать обессилев, забылась тяжелым сном.

И снится ей седовласый старик. Он по комнате прошел,присел на

край кровати.

– Что же ты, Настенька, осуждаешь людей за беду? Ведь твое чистое сознание и силы твои не сама ты себе сделала, а Бог тебе дает.

За что же ты соседку так осудила… Посмотри, снял Бог защиту с твоего разума лишь на мгновение, так ты сразу согласилась сделать то же самое. А ведь ее несмышленыш умер уже, а твой жив, и ему уж шестой годок пошел…

– Боже,прости меня! – заплакала Анастасия Михайловна. – Я милость Твою и защиту приписала себе в заслугу!

– Не горюй так, дитя. Пойдем со мной.

Почувствовав вдруг легкость во всем теле, которая бывает лишь во сне, она легко встала и последовала за стариком. Тот прошел через комнату, затем вторую, подошел к двери кладовой и, распахнув ее, вошел вовнутрь и направился к стене, где остался старый коврик, который семья Штановых не стала снимать при переселении в квартиру: висит – и пусть висит. Сейчас, во сне, увидела, что от времени и от сырости его край оторвался, и теперь верхний угол свисал. Старик содрал коврик, и Анастасия Михайловна в середине чистого места, которому коврик не дал запылиться, увидела дверцу, которая прикрывала бывшее окошко, замазанное за ненадобностью. Открыв дверцу, старик достал ведерко пшеницы, затем второе с засоленным салом.

На удивление оно было не плесневелым, хотя и почти высохшим. У Анастасии Михайловны болью свело желудок при виде этой пищи.

Как давно она не видела настоящей пшеницы и настоящего сала!

– Хозяин прежний на черный день приготовил. Возьмите, время пришло, – промолвил старик.

От боли в желудке Анастасия Михайловна проснулась. Это был поучительный, счастливый, но все-таки сон…

Глава 15

На улице было темно. Сначала она со слезами попросила у Бога прощения, что осудила соседку за ее поступок. Теперь женщина понимала, что Бог все это время хранил разум от страшных мыслей, и не своими силами она делала это. Анастасия Михайловна и прежде получала откровения во сне. Это было нечасто, но сейчас она опять почувствовала присутствие Бога. А если это было откровение, чтобы обличить ее в грехе, то и все остальное нужно проверить…

«Ничего не случится, если я проверю то, что сказал мне дедушка…» – подумала женщина и попыталась встать. С большим трудом ей все же удалось это сделать. Боясь даже надеяться, что сон может оказаться правдой, она медленно двинулась в следующую комнату и вошла в кладовую. Голова сильно кружилась, ноги подкашивались, отказываясь служить. Та же мысль, что и во сне, посетила ее, когда женщина вошла в кладовую: «Зачем ходить, тратя массу сил по улицам, чтобы собирать мокрые и мерзлые дрова, если здесь лежат сухие? Пусть их и не так много, но хотя бы на растопку пойдут!»

Взглянув на противоположную стенку, Анастасия Михайловна вздрогнула – у старого коврика действительно отогнулся и повис угол, как во сне… В последний раз, когда она заходила сюда, коврик прочно висел на стене… Женщина медленно, опираясь на старый стол, прошла к нему и по чуть-чуть отодрала его. За ним в самом деле оказалась небольшая дверца. Дрожащими руками она открыла ее и глазам не поверила – в проеме бывшего окна стояли те самые ведерца с пшеницей и салом… Поднять их она не смогла, тогда женщина взяла кусок сала и горсть пшеницы и пошла на кухню. Анастасия понимала, что запасы нужно растянуть насколько возможно, ведь никто не знал, сколько еще продлится блокада. А эта пища намного порядков лучше того пайка, который они получали до сих пор. Закрыв дверцу, счастливая мать вернулась в комнату, разожгла огонь в печурке и сварила настоящий суп, состоящий из разваренных зерен пшеницы и сала.

От запаха проснулись дети и не поверили своим глазам. На печке варился настоящий суп! За завтраком Анастасия Михайловна рассказала о сне и о чуде, которое Бог вновь сотворил в их жизни. Она дала детям только несколько ложек и сама съела столько же: желудки не переварили бы сразу много нормальной, калорийной пищи, и вся семья могла погибнуть, если бы съели сразу сколько хотели. Теперь семья ела пять раз в день понемногу, и силы их медленно, но восстанавливались. Анастасия Михайловна вдруг ярче увидела окружающий мир, появилось ощущение реальности, будто раньше она жила во сне… Дети тоже ожили, в глазах вновь появился блеск, они чаще стали разговаривать и даже играть между собой.

Несмотря на все проблемы, которые доставляла им Галина, Анастасия Михайловна поделилась похлебкой и с ней,потому что теперь ее семья также голодала. «Как много значит пища для человека! —

думала женщина. – И как все, необходимое для жизни людей, дьявол старается отнять, чтобы играть на любой нашей слабости…»

Уже через неделю Анастасия Михайловна могла ходить за водой. Сухими дровами, полученными от разборки старой мебели, они решили растапливать печь, экономя этим драгоценную бумагу и спички. Все дети повеселели,и каждый день благодарили Бога за милость, явленную им.

Все плохое заканчивается, также как и хорошее. Но когда заканчивается плохое, люди нередко принимают это как должное, и страшно обижаются на жизнь и Бога, когда заканчивается что-то хорошее.

Но семью Штановых Бог научил благодарности и потому, видя пустеющие ведерки с пищей, они старались не роптать, прославляя Бога за силы, которые появились за время лучшего питания.

Как ни экономили Штановы чудесный подарок, все же и эта пища подошла к концу. К тому времени были получены карточки на следующий месяц, паек, и без того ничтожный, стал еще меньше. «Хлеб» выпекали из жмыха, который в добрые времена не всегда ели животные, с добавлением очень маленького количества пыли ржаной муки.

От него болел живот, и мучила изжога, но он не давал умереть. Конечно, после настоящей пшеницы разница была разительная, но семья была благодарна за все, что имела.

Новый год никто не отмечал, он прошел также, как и все другие дни, но в конце января сорок третьего всех ленинградцев ждал большой праздник: наши войска прорвали блокаду! К этому времени вся семья Галины пришла к Богу. Теперь уже не слышно было шума и скандалов, соседка молилась вместе с Анастасией и помогала их семье как могла. К сожалению, в это время они не могли помочь по-настоящему,так как сами нуждались в необходимом. В город стало возможным привезти провизию и боеприпасы. По железной дороге и на грузовиках вывозили людей. Железнодорожная ветка очень часто подвергалась обстрелу со стороны вражеских самолетов. И людей вывозили двумя путями,в зависимости от того,какой путь в данный момент был более безопасен.

Но вместе с освобождением от фашистов пришло ущемление от своих. Смена фамилии не помогла Штайнам. Власти вновь вспомнили о том, что они семья «врага народа». Слова женщины из милиции оказались не чем иным, как простым человеческим обещанием – оно не оправдалось. В один из дней, вместо получения дополнительного продуктового пайка, семье объявили, что их вывозят в Сибирь.

Сталин, вдохновляя народ на бой с врагом, сам уничтожал своих же. И к концу войны количество жизней, унесенных войной, было почти пропорционально количеству жизней, унесенных сталинской манией преследования.

Первым впечатлением было удивление и огорчение, но затем Анастасия Михайловна вспомнила, что в Сибири голода нет, люди живут достаточно сыто, и успокоила детей.

Добираться до места погрузки им предоставили самим. Недолгая дорога от дома до станции казалась самым трудным путем в жизни каждого члена этой большой семьи. Он занял два дня. Двоих детей, кто уже не мог ходить, погрузили на санки, и Анастасия Михайловна с Вильгельмом тянули за веревку, предпоследний сын Даниил и девочки толкали санки сзади.

Даник шел и плакал от боли в желудке, уже не стыдясь своих слез, хотя и считал себя достаточно большим – бывает грань даже у взрослых, когда все условности воспитания исчезают, как дым: человек не может сдерживать или контролировать свои чувства. И для того, чтобы сдержаться, требуется намного больший стимул,чем фраза: «это неприлично». В этот момент мать и дети просили сил у Бога на каждый следующий шаг,так как никто из идущих не был уверен, что дойдет. Казалось, что каждый шаг отнимал все силы и на следующий их уже не останется.

В мире животных такая жестокость немыслима. Несмотря на то, что весь животный мир находится под влиянием человеческого греха и испорченности – ни одно живое существо не заставит детей мучиться только потому, что они родились в семье, признающей и любящей Своего Творца.

Страшен человек, облеченный неограниченной властью, а еще страшнее – больной человек, облеченный неограниченной властью!

Как дорого иногда стоит свобода выбора! Именно она отличает человека от других существ. Но когда же люди поймут, что свобода – это большая ответственность?! Невозможно оставаться полноценным человеком, лишившись права выбора между добром и злом, но не понимать всей ответственности, следующей за этим правом, значит, лишать себя всего человеческого, упасть ниже животного. Но почему нередко за эту свободу платит не только тот, кто выбирает?

Единственный путь, который ведет к полноценной свободе, не позволяя упасть, – это познание грани добра и зла через полное послушание Творцу Вселенной, который Один знает, что есть истина. И Он готов воспитывать нас, проводя по прекрасным местам , уча отличать добро от зла в любой маске. Но как мало людей готовы смириться и идти путем послушания, предпочитая жить в горе и страданиях, приносить боль другим, только для того, чтобы противопоставить себя Тому, Кто ради нашего счастья умер на кресте… Но что мы, люди, доказываем? И что получаем как результат своего доказательства?

Никому не было дела до маленькой группки детей с матерью, медленно бредущих через заснеженный пустырь,но был Один, Кто шел вместе с ними, хранил и оберегал их. Бог, поддерживающий семью своего слуги в блокаде, шел вместе с ними в неизвестный для них путь. Но этот путь был известен Тому, Кто обещал никогда не оставить детей своих, и ничто не могло отлучить их от этой любви.

Только к вечеру семья добралась до нужного места, пребывая в полной уверенности, что давно опоздали, и их ждут большие проблемы. Но оказалось, что железнодорожная ветка вновь подверглась бомбежке, и всех собравшихся должны везти по Ладоге. А передвижение по льду озера возможно только ближе к ночи, так как немецкие самолеты постоянно обстреливали дорогу, стараясь воспрепятствовать ввозу боеприпасов и провизии и вывозу эвакуированных.

Анастасия Михайловна благодарила Бога, что все это время, пусть со слезами, но дети передвигались, тем самым согреваясь. Ночевали они в семье знакомых верующих, которые пустили их к себе.

Вся семья была так плохо одета, что обязательно обморозилась бы, если бы пришлось остаться на улице. Сидя на нехитрых пожитках, Анастасия Михайловна почти шепотом запела:

Житейское море играет волнами,

В нем радость и горе всегда перед нами.

Никто не ручайся, никто не узнает,

Что может случиться, что завтра с ним станет.

Рита и Надя тихо подхватили, не скрывая слез, вспоминая, как пели когда-то с папой, как эти тихие грустные песни ободряли их на протяжении всей блокады. Теперь им предстояла неизвестная дорога, конец которой знал только Бог.

Сегодня ты весел и жизнью доволен,

В раздолье хор песен, завтра ты болен.

А может быть,завтра сроднишься с нуждою,

Пойдешь ты скитаться с горячей слезою.

А может быть, завтра сырая могила

Возьмет безвозвратно могучие силы.

На море житейском волна за волною

Меняются часто под нашей ладьею…

Голоса их не раз прерывались, приходилось глубоко дышать,чтобы восстановить силы, но душа хотела петь, вверяя песней свою жизнь в руки Того, Кто не обещал благ земных, но обещал сохранить и позаботиться.

Штановых посадили в один из грузовиков. Людей покрыли брезентом, чтобы с самолетов не был виден груз. Выехав за черту Ленинграда, машины понеслись на всей скорости, которую водитель мог выжать из двигателя. В любой момент могла начаться бомбежка или прицельный обстрел. Вдруг на сером горизонте показались стремительно приближающиеся черные точки. В городе взвыла сирена, дробно заработали зенитки, стараясь обеспечить относительную безопасность дороги. Но вражеские самолеты, не обращая внимания на них, зашли на маневр. Тут началось страшное: машины резко разъехались в разные стороны. Ехать вне дороги было трудно, так как из

льда нередко торчали острые льдины, препятствующие движению. Бомбардировщики начали сбрасывать свой смертельный груз, снаряды взрывались совсем рядом, оглушая грохотом. Вдруг перед грузовиком, за которым ехали Штановы, упала бомба. Лед раскололся, и машина на полном ходу въехала в полынью. Раздались крики, и через минуту ледяная вода поглотила всех. Водитель следом идущего грузовика, в котором находилась Анастасия Михайловна с семьей, круто повернул, проскочив по краю страшной проруби, и нажал на газ. Это были гонки не на жизнь, а на смерть.

Зенитки сбили один самолет, ион, падая, врезался в грузовик с оружием, направляющийся в город. Раздался оглушительный взрыв, в котором потонули крики людей, и в образовавшуюся черную дыру упали еще две машины, не успевшие объехать ее. Злоба и ужас смешались в единый клубок, и только в одном грузовике эта страшная картина вызвала молитву к Богу. Машина неслась, подпрыгивая на ледяных колдобинах – следах прежних бомбежек. Водитель проявлял филигранное мастерство,маневрируя между старыми воронками.

В любой момент грузовик мог провалиться под воду, соскользнув в старую полынью или попав под бомбы. Людей, спасшихся от голодной смерти, здесь смерть старалась поймать в свои лапы и снизу, и сверху. Нет предела разнуздавшейся человеческой злобе! Ни одна стихия не отнимает столько жизней, сколько она!

Наконец самолеты растратили свой смертоносный запас и полетели назад. Зенитки монотонно работали,пока бомбардировщики были в пределах досягаемости, затем и они замолчали. Теперь тишину нарушал лишь звук работающих моторов, увозящих людей от голода и смерти навстречу неизвестности. Никто не знал, что ждет их впереди, только Бог, и Ему одному они могли доверить свою жизнь, – Он всегда оказывался рядом в дни радости и скорби. Грузовики, довезя пассажиров до железнодорожной станции, поехали на загрузку оружием, которое должны были доставить в город,вновь проделав смертельный путь

Глава 16

Состав заполнили, и он тронулся в дорогу. В Сибирь обычно ссылали в качестве наказания, но сейчас, в дни бедствия, даже она казалась не такой уж страшной, ведь там была пища…

На станциях, расположенных по пути следования, к поезду подходили председатели колхозов и приглашали тех, кто мог работать, к себе. Многие сгружали с поезда свои нехитрые пожитки и оставались работать в колхозе в ожидании полного освобождения города или конца войны, чтобы вернуться в родной город, если им было позволено.

А Штановы все ехали и ехали, они не имели права сойти с поезда рядом с городом, да и не могли, так как ослабшие и опухшие от голода не могли работать, азначит, никому не были нужны. Они должны были ехать в Сибирь, а там могли выйти на любой станции, где найдут работу, или доехать до конечной – Алтайского края.

Паек, полученный при отправке, давно закончился, пищи больше не было. Приходилось на станциях искать еду и проситься на работу.

Семь детей, которые больше напоминали стариков, и больная женщина скорее были обузой, чем подмогой, и председатели колхозов только посмеивались, когда Анастасия Михайловна просила их взять ее с семьей, обещая к весне выйти на работу.

– А до весны мы вас кормить за просто так должны? – усмехались работодатели. – Ищите дураков в другом месте. Мы не можем заниматься благотворительностью тогда, когда страна ждет от нас продуктов для войск, для победы.

– Что за странная победа, которая жизнь человеческую ни во что не ставит? – грустно вздыхала Анастасия Михайловна.

За окнами полупустого вагона все чаще встречались заснеженные болота и белые перелески берез. Вагон пустел, в него теперь садились обычные пассажиры. И сибиряки, не испытавшие большого голода, угощали ослабевших попутчиков. В сердце простого народа чаще находится место для сочувствия попавшим в беду, чем у тех, кто стоит у власти.

Затем на станциях стали встречаться кучки выброшенных очисток картофеля – это было свидетельством того, что этой местности голод не коснулся. Дети,выходя на больших станциях, иногда приносили целый сверток очисток. Для Штановых это было целое состояние! Все садились рядом с горячей печкой, клали на нее промытые очистки и жарили их, затем съедали без остатка. Особенно радовались дети, найдя очистки расточительных хозяек, толсто срезающих с картофелин кожуру.

На одной из станций Надя с Даниилом вернулись с горящими от возбуждения глазами и полными горстями настоящей белой муки:

– Мам, там за станцией мельница,и из трубы вентиляции насыпалась целая горка муки! Поезд ведь еще долго стоять будет, дай нам какую-нибудь тряпку, мы сбегаем, наберем!

– Вы уверены, что это вентиляция и что эту муку не запрещено брать?

– Конечно, мы у сторожа спросили, а он даже рассмеялся, сказал: «Кому эта пыль нужна?!».

– Хорошо, тогда сходите, соберите ее, только несите осторожно, не рассыпьте.

– Мы очень постараемся! – радостно закричали дети.

Набранной муки оказалось около трех килограммов. Это был настоящий праздник! Анастасия Михайловна смешала ее с водой и, немного посолив, раздала детям по кусочку теста. Они размяли тесто в лепешки и пожарили их на печке,прилепив к железной стенке. Матери пришлось ждать, пока дети принесут ей зажаренный кусочек, так как она не могла дойти по раскачивающемуся вагону до печки.

Такие праздники случались нечасто, чаще приходилось довольствоваться крохами. Бывали и тяжелые дни, когда ничего не получалось найти. И снова приходилось кипятком заменять пищу. На одной из станций дети как всегда пошли на поиски еды. Через десять минут Рита прибежала, чуть не плача, Анастасия Михайловна внимательно посмотрела на дочь.

– Что случилось?

– Не спрашивай, мам… я потом расскажу, позже…

Девочка больше не вышла из вагона, хотя поезд стоял еще полчаса. Мать не стала упрекать ее, хотя кушать было нечего и до следующей станции ехать было больше трех часов; она видела, что дочь не может справиться со слезами. Вскоре пришли мальчики и с грустью сообщили, что не смогли найти ничего, пришлось опять довольствоваться кипятком. Когда состав уже тронулся, Рита немного успокоилась и смогла говорить:

– Мам, почему люди бывают такими жестокими?!

– Что случилось, дочка? – повторила Анастасия Михайловна.

– Я увидела,как одна женщина несла вареную мелкую картошку свиньям… От нее так пахло, что у меня живот свело… Я не могла сдержаться и попросила несколько картофелин… А женщина фыркнула и ответила: «А мои свиньи, что, должны голодными остаться?».

Но я же просила только несколько штук! Неужели свиньи дороже людей?! – девочка опять расплакалась.

– Не плачь, милая, не надо, – у матери самой слезы навернулись на глаза. – Да, видно для некоторых свиньи дороже людей. Но не осуждай их…

– Но как не осуждать?! Это ведь бесчеловечно – вывалить свиньям пищу на глазах у голодного!

– Если мы осудим, Бог снимет ограду с нашего сознания, и мы сами станем такими же. Хотя бы ради этого не надо осуждать, как бы ни было обидно. Ведь это была ее картошка, и она могла поступить с ней так, как сочла нужным… Эта женщина посеяла, она и пожнет. А если мы осудим ее, то тоже посеем плохое, и пожинать тогда нам придется! Не надо, дочка…

Анастасия Михайловна утешала Риту, а перед глазами стоял образ старика из сна: «зачем же ты осудила ее, Настенька…» Да, если Бог ограждает наш разум и сердце от зла и греха, это не значит, что мы сами, своей силой стали такими добрыми и сердечными…

Дорога заняла больше десяти суток. Наконец поезд прибыл на последнюю станцию своего следования. Штановых пропустили в начале через санобработку,затем позволили войти в промерзший зал ожидания. Приехавшие из нескольких колхозов председатели посмотрели на них и отправились восвояси: истощенные дети и слабая мать не могли работать в колхозе. Люди толпились вокруг, с любопытством рассматривая сморщенных, как старики, детей, но не догадавшись дать им даже немного пищи, а они не смогли просить.

Приближался вечер, мороз крепчал, а Анастасия Михайловна не могла даже встать со скамейки, на которую ее посадили. Дети, как стайка сиротливых воробьев, сидели, нахохлившись и поджав под себя озябшие ноги. Анастасия Михайловна поняв, что уже никто больше не приедет за рабочей силой, обратилась к ним:

– Людям мы ненужны, но есть Тот, Кому мы дороги и Кем любимы. Господь сказал, что Он отец сирот, а нашего папы нет с нами, и мы не знаем, жив ли он. Мы можем сейчас обращаться за помощью только к нашему Господу. Бог уже много раз доказывал нам, что Он наш Отец. Давайте молиться, чтобы узнать,что делать дальше,чтобы не остаться здесь на морозе без крыши над головой.

Они вновь склонились на колени и просили у Бога защиты, крова и пищи. Потом вновь сели на скамьи и стали ждать. Они не сомневались, что Он как-то решит эту новую проблему. У Него ведь так много возможностей! Но прошел час, другой, и ничего не происходило.

Анастасия Михайловна уже так замерзла, что не могла двигаться, даже сидя, дети растирали ей руки и ноги. Она вставала лишь с большим трудом, и снова садилась на скамью. Женщина вновь и вновь мысленно просила Бога о помощи.

Вдруг из-за поворота выехали сани, запряженные сильным конем.

Мужчина, одетый в теплый тулуп и лохматую шапку, подъехал к дверям вокзала. Бросив поводья на сани, он вошел в зал ожидания.

– Здравствуйте, люди добрые, – поздоровался он. – Колхозники не забрали вас?

– Кому же мы нужны, работники из нас никуда… – грустно ответила Анастасия Михайловна.

– Что ж, загружайтесь, коли так, – весело сказал незнакомец.

– Ура, Бог опять услышал нашу молитву, – слабым голосом прошептал Сашенька.

– А вы молиться умеете? – улыбаясь, спросил мужчина.

– Да, и Иисус всегда-всегда помогает нам, ведь у нас папы нет, и Бог нам вместо папы, – бойко ответил мальчик.

– Ну,коли так, хороший у вас Папа. Он меня уже третий вечер на станцию выгоняет за вами.

– А как Он выгоняет? – удивился Сашенька.

– Как, как? Говорит: «Иди на станцию, посмотри, там ли мои дети. А то они скоро должны приехать!» – пошутил незнакомец.

– Надо же! – восхищенно вздохнул Сашенька, смотря на мужчину во все глаза. – Так прямо и сказал, что мы должны приехать?

– Ну да, так и сказал. А ты чего стоишь и смотришь на меня? Грузи вещи. И давай знакомиться, я Иван Федорович. А тебя как зовут?

– Саша.

– Ну,думаю, у нас будет еще время познакомиться ближе. Давайте, помогу встать, – предложил он, подходя к женщине.

Анастасия Михайловна с большим трудом приподнялась и добралась до саней, выстланных сеном. Дети сели по бокам, и они тронулись в путь. Иван Федорович отвез Штановых к себе. Они с женой, Лидией Андреевной, и семью детьми жили в небольшом доме. Там стало неимоверно тесно, когда приехали еще восемь человек. Но семья Ивана Федоровича встретила гостей радушно.

Оказалось, что они не первая семья, которую он забирал со станции. К дому Ивана Федоровича было пристроено несколько больших комнат, имеющих общие стены, как кубики, сложенные в ряд. Он брал тех, кто был уже не нужен никому из-за слабости, болезни, принимал их в доме, а потом пристраивал им комнату. Кормил он не только свою семью, но и всех, кого приютил. Первая семья, которая оказалась здесь уже месяца два назад, уже встала на ноги и нашла работу в колхозе. Остальные же четыре еще оставались на иждивении Ивана Федоровича.

– Как же вы справляетесь?! – удивилась Анастасия Михайловна. – Ведь сейчас такое трудное время!

– Бог помогает, – спокойно ответил мужчина. – Он располагает людей, и они помогают нам. Вот сейчас я привез целый воз картошки. Она немного подмороженная, но съедобная. Мне ее в соседнем колхозе отдали. Сейчас уже многие верующие знают о том, что я решил на станцию ездить да забирать тех, кто не нужен никому, поэтому намного легче стало. Вначале было трудно, ведь все делали сами, без помощи, а своих ребятишек тоже много. Но я не жалуюсь, люди вон жизни лишаются, а меня на фронт не взяли, вот и стараюсь сделать, что могу, чтоб остальным хоть сколько-то легче стало…

– Это намного лучше, чем отнимать жизни на войне… – ответила Анастасия Михайловна. – Да благословит вас Бог, чтобы никто из ваших детей не воевал, и чтобы все стали такими же хорошими христианами, как их родители.

После ужина две семьи расселись, кто где мог, и Иван Федорович прочитал стих из Библии, затем Анастасия Михайловна предложила спеть гимн «Милости Господни».

Хозяева знали его, и их крепкие голоса зазвучали в тихой комнате. Среди них голоса ленинградцев были едва слышны, но души их пели громче всех громкоговорителей:

Милости Господни вспоминай, считай,

Все их до единой в сердце повторяй.

Вспомни, как Он щедро наделил,

Удивляться будешь, что он совершил…

Глава 17

Семья Штановых осталась в небольшом гостеприимном доме, а Иван Федорович начал еще одну пристройку к своему «улью». Мальчики помогали, кто чем мог, поднося инструменты, сухую траву, чтобы заполнять щели между бревнами сеном. Но они оказались слабыми помощниками, и если бы не пришли братья по вере из поселка, Ивану Федоровичу пришлось бы туго. Когда пристройка была готова, Лидия Андреевна показала девочкам и Анастасии Михайловне, как нужно штукатурить стены. Сначала только внутри, так как на улице было холодно, а Иван Федорович уже поставил небольшую железную печку. Для того, чтобы штукатурить наружную часть, решили ждать весны.

Когда-то в юности Анастасия Михайловна умела мазать глинистым раствором стены, но с годами все забылось. Теперь же, глядя на ловкие движения женщины, Анастасия Михайловна вспомнила, как в юности мазала глинистым раствором свою хату. К весне вся семья уже немного окрепла и смогла работать на колхозном поле, чтобы выбраться из нищеты и отплатить своим спасителям.

Анастасия Михайловна пошла работать на колхозное поле, но работник из нее был плохой, так как сил женщина еще не набралась достаточно, но старшие дочери помогали, как могли, да и мальчики помогали изо всех слабых силенок.

Лидия Андреевна предложила взять в долг несколько цыплят, чтобы к следующему году у них были яйца. Анастасия Михайловна радостно согласилась, особенно счастливы были дети, разглядывая желтые комочки, попискивающие в ящике. По закону председатель обязан был выделить им землю под посадку, но зная, что семья верующая и рассердившись на то, что многие женщины приходили к ним в дом для молитвы, не торопился делать это. Приближался июнь, все огороды уже были посажены, а семья Штановых еще даже не получила земли, несмотря на то, что она была им положена не только как работникам колхоза, но и как эвакуированным ленинградцам. Наконец председатель выделил кусок целины,трава на котором была почти до пояса Анастасии Михайловны.

Когда Анастасия Михайловна увидела эту землю, она расплакалась.

– Что же мы будем делать с ней?!.. У нас нет сил даже десятой части вскопать!

Женщина пошла к председателю просить лошадь, чтобы вспахать

землю. Тот долго не соглашался, но потом уступил лошадь с плугом

и пахарем на один день. На следующий день, когда подросток с лошадью и плугом прибыл на выделенный ей участок, Анастасия Михайловна попросила:

– Ты паши, пожалуйста, медленно, по одному рядку. Мы не сможем разбить эти большие пласты земли. Так мы будем сразу за тобой бросать картофель, пусть уж вырастет, что Бог даст. Мальчик согласился – ему было легчепахать с перерывами, а отпустили его из колхоза все равно на целый день. Семена для посадки уже были приготовлены: их остатки собрали по соседям – самую мелкую картошку, которая им не понадобилась. Но это была хоть какая-то надежда на следующую зиму, чтобы не голодать. На остатке земли посадили все, что смогли набрать, все остатки различных семян, что оказалось ненужным для окружающих людей.

Мальчик, хорошо знающий, что и как нужно сажать, глядя на странных горожан, только ухмылялся:

– Интересно будет посмотреть, что же из всего этого вырастет!

Так вся семья получила свой кусок хлеба. Даже младший девятилетний Саша помогал маме на поле и бегал домой, чтобы принести что-нибудь покушать.

Так понемногу трудясь от зари до зари, семья Штановых к концу лета окончательно поправилась. В колхозе платили не деньгами, а зерном, овощами и кормом для животных. Это было немного непривычно, но Анастасия Михайловна свыклась принимать жизнь такой, как есть, а не такой, какой она хотела бы ее видеть. И поэтому она была благодарна Богу за сохранность жизни и за пищу, уча этому своих детей.

Наступила осень, огород Штановых был похож на луг, так как, работая весь день на колхозном поле, усталые дети и мать не могли вечерами, как остальные, прополоть и окучить свой участок. Трава поднялась высоко над стеблями картофеля, которые не порадовали хозяев ни одним цветочком. Но когда начали копать, вся семья пришла в восторг! Из мелочи, посаженной весной,вырос крупный картофель, на удивление и зависть окружающим. Почти с каждого куста выкапывали полное ведро.

В деревне уже многие женщины приходили к Анастасии Михайловне почитать Библию и помолиться. Председатель был в ярости! Он запретил колхозникам пускать семью Штановых на квартиру, ни под каким предлогом, угрожая расправой. Колхозники не смели перечить ему, но Бог располагал сердца людей. Однажды они показали заброшенный домик в полутора километрах от деревни, где можно было поселиться. Там были разбиты окна, он нуждался в капитальном ремонте, но это было лучше, чем одна маленькая комната. Да и неприятностей для семьи Ивана Федоровича никто из Штановых не хотел. Мужчина и так сделал для них больше, чем кто-либо другой из поселка.

В комнатке своего нового дома, предназначенной для жилья, отгородили угол, куда ссыпали урожай. Погреба у Штановых в новом доме не было, как у всех сибиряков, а зимы в Сибири суровые, потому решено было хранить картофель в комнате. Одного угла не хватило и пришлось отгораживать второй. Со всеми соседями семья рассчиталась сполна, и осталось намного больше, чем все они могли представить. В деревне всякая весть быстро разлетается по домам, тем более такая! Через два дня председатель колхоза услышал о небывалом урожае пришлых горожан. Встретив Анастасию Михайловну на улице, председатель заносчиво заметил:

– Вы мне спасибо должны сказать,что я вам такую прекрасную землю дал. Вон какой урожай собрали!

– Вы сделали все, чтобы оставить нас на зиму без картошки. Это Бог вопреки вашей воле дал нам пищу с избытком. Его мы и благодарим, а не вас.

– Ну конечно, вы везде своего Бога приплетете!

– А кого же я должна вспоминать, если по вашей воле мы садили на целине и в то время, когда все уже пропалывали?

Председатель нахмурился и прошел мимо. Ему было непонятно, как на целине, почти в середине лета да еще и без прополки вырос такой урожай.

Постели постелили на картофель, так как места в домике было очень мало. И к середине зимы, к большому сожалению,клубни начали преть от тепла детских тел. Чтобы не пропадала драгоценная пища, Анастасия Михайловна на терке перетирала картофелины, промывала их и делала крахмал, на случай, если до весны урожай не пролежит.

Картофеля хватило до весны, а когда появились ранняя земляника и щавель, Анастасия Михайловна варила прекрасный кисель из заготовленного крахмала.

В один из дней, когда земля, просыпаясь, дарила всем живущим свой аромат и тепло, в деревню, пошатываясь, пришел человек. Судя по его ватнику и штанам, он был из заключенных. Далеко в тайге находилась зона особого режима. Жители деревни настороженно следили за незнакомцем. Он подошел к одной из женщин и спросил, есть ли поблизости верующие. Та,недовольно нахмурившись,показала на дорогу к дому Штановых. Человек, еле переставляя ноги, поплелся в их сторону. Постучав у калитки, человек взялся за штакетник, чтобы не упасть.

– Здравствуйте, мне сказали, что здесь живут верующие, – обратился он к вышедшей женщине.

– Да, здесь живут верующие, здравствуйте, – ответила хозяйка, окинув взглядом фигуру незнакомца.

Телогрейка и штаны скрывали его худобу, но серый цвет лица с впалыми щеками был хорошо знаком Анастасии Михайловне. Вместо обуви на ногах незнакомца красовались обрезки валенок, перевязанные бечевкой, так как ступни сильно опухли, – все признаки крайнего истощения.

– Вы из заключения?

– Да,из зоны там, в лесу. Меня отпустили… умирать. Врач сказал, что я уже долго не протяну, вот и освободили… Можете ли вы дать мне ночлег?

– Конечно, если вас не смутит наша теснота. Бог нам дал такое изобилие овощей, что было бы стыдно не поделиться.

– Слава Богу, – выдохнул гость и почти упал на порог, – устал я очень, путь неблизкий… для такого, как я.

– Знаю, мы тоже такими были, когда нас из Ленинграда эвакуировали…

Гостю постелили зимнюю одежду на пол, так как другого места не было. Хозяйка сварила кисель, так как гостю нельзя было давать твердую пищу, пока желудок не окрепнет.

Мужчина оказался братом по вере из Краснодарского края. Его приговорили к семи годам лишения свободы за проповедь. Но руководство лагеря, в котором содержался Яков Васильевич, получило распоряжение, что он не должен вернуться домой. Была масса способов «списать» заключенного: накалить моральную обстановку вокруг него, чтобы зеки сами расправились с ним, надорвать непосильной работой или «помочь» замерзнуть на лесоповале… Но выбрали наиболее длительный и зверский способ – решили заморить голодом.

Они старались сломить силу духа «зека», при непосильной работе часто оставляя его без скудного обеда или ужина. Яков Васильевич проявлял удивительное спокойствие и рассудительность. Не возмущаясь

и не бунтуя, он тихо трудился и продолжал проповедовать о спасении через Христа. И скоро многие заключенные умели молиться и знали стихи из Библии, которые Яков Васильевич цитировал по памяти. Он также учил их христианским песням, и нередко в лесу раздавалось пение, прославляющее Бога.

Начальник лагеря был в бешенстве, когда узнал, что творится в его «вотчине»; он решил быстрее «убрать»неугодного заключенного, закрыв его в одиночку без пищи, позволяя давать ему только воду.

Зубы к тому времени у Якова Васильевича шатались в опухших деснах от цинги. Он мог без напряжения вынуть их голыми руками, но по совету заключенных не делал этого, так как была возможность укрепить их и не потерять, если вылечить цингу. Истощенному организму, оказалось, немного было нужно,и через неделю Яков Васильевич не смог встать, но когда смерть уже смотрела ему в глаза,Бог ответил на молитву семьи, оставшейся дома.

Неожиданно прибыла комиссия и при проверке обнаружила массу недочетов в работе начальника лагеря. Его сняли, и на его место встал другой. Новый начальник «списал» нескольких людей, которым врачи дали «пропуск» на кладбище в ближайшее время. Не желая записывать на свой счет несколько смертей сразу, он добился освобождения для истощенных до последней стадии заключенных. Таким образом, из одиночной камеры Яков Васильевич попал за забор лагеря без средств к существованию и пищи. Перед выходом новые братья по вере сунули ему в карман несколько драгоценных сухарей, которые он сосал, пока добирался до ближайшей деревни.

– Я постараюсь не стеснять вас долго, – извиняющимся тоном пробормотал Яков Васильевич, оглядывая тесноту и убогость жилища семьи.

– Не волнуйтесь, будьте столько, сколько потребуется, в тесноте – да не в обиде. Бог даст, не поссоримся, – успокоила Анастасия Михайловна. – Мой муж тоже в лагере был…Недавно получила «похоронку»… Написали, что в сорок втором умер, в одном из лагерей.

Так хоть вас есть надежда выходить, чтобы ваши дети сиротами не остались. Я буду благодарна Богу, если Он поможет нам, поднимем вас на ноги…

– Спасибо вам, пусть Бог воздаст вам за вашу доброту! – прослезился Яков Васильевич.

Он остался на все лето. Яков Васильевич даже с порога уже не смог встать самостоятельно, словно в батарее энергии, поддерживающей его до сих пор, закончился заряд. И как только он сказал себе: «все, я дошел» – мужчина не смог подняться.

Анастасия Михайловна поручила детям собрать в лесу дикий щавель и заваривала его вместе с крахмалом,чтобы больной получал необходимые витамины. Несмотря на прогнозы врачей, вся семья, проявив трогательную заботу, выходила его,и к концу лета Яков Васильевич уже свободно передвигался. Когда приблизилась осень,Яков Васильевич переселился на маслозавод, куда устроился сторожем.

Яков Васильевич всей душой рвался домой, где его с нетерпением ждали жена и дети, но, не имея денег на дорогу, вынужден был устроиться на работу, чтобы заработать на билет. Семья его очень обрадовалась, когда он смог сообщить, что жив и уже на свободе. Но они также вынуждены были признать необходимость ожидания,так как у них не было денег, чтобы оплатить его проезд.

Через время Яков Васильевич получил еще место наладчика машин, так как был замечен как хороший специалист и честный человек. Яков Васильевич почти не имел выходных, но это и радовало мужчину, ведь увеличивающиеся обязанности вели к значительному увеличению заработной платы, а значит, приближалась цель – поездка домой! В одно из воскресений он пришел после собрания к Штановым, положив на стол целый килограмм сливочного масла, и радостно сообщил:

– Это вам. Если все будет продолжаться так, как сейчас, то через пару месяцев я смогу поехать домой да еще и на подарки немного останется.

Анастасия Михайловна растерялась от неожиданного гостинца.

– Спасибо, конечно, за масло, но так много. Откуда? Мы не можем позволить себе такое купить, – затем задумалась и добавила: – А у вас проблем не будет на работе? Вам что, зарплату повысили? Вы же в прошлый раз говорили, что придется работать еще месяца три четыре?

Яков Васильевич не мог ответить сразу на все вопросы, успокоив женщину:

– Нет,что вы, все в порядке! Мне просто дали еще одну ставку на заводе – я отлаживаю машины, поэтому и зарплата больше. Не переживайте, я купил его в магазине для сотрудников, нам разрешается раз в месяц, дешевле, чем в обычном. Все покупают для семьи, а у меня здесь только вы.

– Я вам очень благодарна! – ответила Анастасия Михайловна, но, отойдя в сторону, с грустью подумала: «Что-то я не слышала о продаже масла сотрудникам… Может быть, я чего-то не знаю… Хотелось бы верить, что все так, как он говорит, и что он не позарился на доступное чужое…»


Глава 18

Уже несколько месяцев в поселке говорили, что с маслозавода в город увозят краденое масло и продают его на рынке. Это были опасные слухи, так как за воровство полагалось суровое наказание, вплоть до расстрела. Не прошло и месяца, как в колхоз прибыла комиссия: кто-то написал анонимное письмо о том, что с завода крадут масло и молоко для продажи в ближайшем городке.

После проверки выявилась довольно крупная недостача масла ежемесячно. Первыми под подозрением оказались сторожа, и в числе самых первых – Яков Васильевич, как бывший заключенный. А когда еще выяснилось, что он живет на заводе, в маленькой каморке, то с него в тот же день взяли подписку о не выезде, пока идет следствие.

Это было для мужчины, как гром среди ясного неба. Анастасия Михайловна узнала обо всем от соседа,который также работал на маслозаводе. Сосед очень сожалел о случившемся.

– О Якове Васильевиче знаю только доброе. Он трудолюбив и очень честен, но члены комиссии даже слушать ничего не захотели: если был в лагере, значит, сразу виноват. Еще и начальника цеха хотят отдать под суд зато, что он не только на работу его взял, но и на ответственную должность поставил.

– Мне очень жаль… – вздохнула Анастасия Михайловна.

Они поговорили немного и разошлись. Придя домой, Анастасия Михайловна преклонила колени.

– Господи, я не знаю, почему Ты все это допустил? Я усомнилась в честности Якова Васильевича после его последнего визита, хотя до этого была уверена, что он достойный человек и хороший христианин. Только Ты знаешь всю правду, и я не прошу ничего, кроме правды, даже если это будет больно. И прошу Твоей милости для всех нас и для него. Аминь.

После молитвы на сердце женщины стало спокойнее, она верила во всемогущество Бога, Который провел ее семью через беды и трудности, оставив им жизнь и дав пищу на каждый день. Анастасия Михайловна верила в Его милость и справедливость, поэтому обращалась не к людям, но к Богу за всем необходимым.

А в это время на маслозаводе, в тесной каморке, стоял на коленях Яков Васильевич. Перед его мысленным взором предстала семья: жена, дети, мать и отец. Только вчера он предвкушал радость встречи с родными после стольких лет разлуки, и вот сейчас все встало под угрозу. Что же делать?Через полчаса он должен предстать перед комиссией и ответить на их вопросы. Мужчина знал, что каждое сказанное и даже несказанное слово может быть обращено против него и погубить все надежды. Он не мог знать вопросов, так же как и не мог предсказать ход разговора. Поэтому сейчас он просил, чтобы Бог Сам пошел с ними руководил его мыслями и словами. Сейчас Яков Васильевич мог только проверить свое сердце и свою жизнь перед Богом. Он тихо шевелил губами в безмолвной молитве:

– Господи, помоги, чтобы сердце мое не препятствовало Твоему обетованию. Сейчас меня призывают не за Твое Имя, но только Ты знаешь, что я чист перед Тобой и перед людьми. Помоги мне увидеть мою семью и не предать никого…

Перед глазами встали люди, о которых Яков Васильевич узнал недавно. Это они воровали масло и молоко, увозя на рынок. Вспомнился недавний разговор, когда он узнал об этом и подошел, чтобы предупредить их и просить остановиться… Анонимное письмо появилось почти сразу после этого разговора. Скорее всего, воры уверены, что именно он написал донос, и собираются оклеветать его. Имя христиан будет запятнано воровством. Но для того, чтобы доказать свою невиновность в краже, нужно рассказать правду, тогда он станет предателем… Что же делать?!

Затем предстал перед глазами еще один человек, и больно защемило сердце… «Господи, помоги!.. – взмолился мужчина, – дай мудрости остановить брата и не навлечь на него беду… Я уверен, что он по неведению и неразумию делал это!..» – молитву вдруг прервала ясная мысль: «Иди и скажи ему выход. Это не идеальное решение, но оно поможет».

Яков Васильевич встал с колен, взглянул на часы – еще есть пятнадцать минут. Закрыл свою каморку и направился в маслобойный цех; подойдя к одному из рабочих, он попросил:

– Не мог бы ты уделить мне минуту.

– Конечно, я сейчас, – ответил тот.

Когда мужчины вышли за дверь, Яков Васильевич осторожно начал:

– Сережа, я знаю,что у тебя большая семья и большая нужда, и знаю, что пахту всегда выливали на землю… и что ты без разрешения увозил ее домой на откорм свиней…

Сергей – молодой отец пятерых детей, в очках с большими линзами, который видел только очертания предметов и потому не попал на фронт, напрягся.

– Что вы имеете в виду, Яков Васильевич? Я знаю, в чем вас подозревают, но все это время верил, что вы невиновны…

– Я и так невиновен, но не обо мне сейчас разговор…

– Но я не ожидал, что вы, чтобы отвести от себя внимание комиссии, станете братьев по вере предавать!.. – выпалил Сергей.

– Брат, как ты мог такое подумать?! Но и на это уже нет времени, думай что хочешь. Вчера,когда меня вызывали,я успел не только то, в чем меня обвиняют, прочитать в анонимке, один из членов комиссии мне в лицо ее сунул в запальчивости, но и строчки ниже. Там говорилось о том,что ты крадешь пахту… Уверен,что ты следующий.

Кто-то старается насколько может очернить верующих… Но я перед Богом и людьми чист… А ты, правда, возил домой эту пахту без документов. Все на заводе знают, что начальство халатно относится к ней, это их вина, и за нее в наше время они могут также поплатиться…

Но тебя могут посадить независимо от этого.

– Что же мне делать? – побледнел Сергей.

– Отпросись сегодня со смены на пару часов и сдай свиней по государственной цене заготовителям.

– Но они же принимают в три раза дешевле! Кроме того, одна свинья скоро принесет поросят, может быть, на этой неделе…

– Что ж, решай сам… Это твоя жизнь. Мне эта мысль пришла во время молитвы. Если идея от Бога, тогда этот поступок, уж не знаю каким образом, спасет тебя от беды. Если же я ошибся и свою идею принял за мысль от Бога, тогда Он не подтвердит ее для тебя. Потому, что только Господь может из этого поступка извлечь выход для тебя. Я не вижу в нем логики, ведь это не опровергнет факта, что ты брал пахту… Мне пора, нельзя опаздывать.

Яков Васильевич ушел, оставив Сергея размышлять над сказанным. «Отпроситься с работы даже на час – серьезное нарушение, тем более, когда на заводе проверка, а для того, чтобы сдать двух свиней, потребуется не меньше трех часов,а это уже криминал – только за это могут осудить, если не будет подтверждения от врача о болезни. Но если обвинят в воровстве, тогда осудят и доведут до такого же состояния, в каком был Яков Васильевич, когда появился в деревне. Но правда ли то,что он говорит? Похоже… Да и за все время, которое Яков Васильевич провел в деревне, он ни разу не солгал никому, всегда был искренним и честным… Зачем я брал эту несчастную пахту?!

Пусть бы ее лили на землю! Но я ведь просил начальника цеха продавать мне ее по дешевке! Так он отказался, сказал: “Хочешь, бери, а продавать ее тебе слишком хлопотно: много документов оформлять”.

Неужели он не знал, что это могут посчитать за воровство?!» Сергей устало прислонился к стене: «Господи! Я знаю, нужно было посоветоваться с Тобой! Но мне так трудно узнавать Твою волю! Вот Яков Васильевич так уверенно заявил, что Ты послал его сказать. Но откуда ему знать, что не он сам придумал все?!» – сердце мужчины учащенно билось, он знал, чем может закончиться обвинение в краже.

Всего год назад в соседней деревне расстреляли женщину за то, что она украла двести грамм колбасы с колбасного завода для своей голодной больной дочери. И никому не было дела, что ребенок остался один, ведь отец был на фронте. Девочку сдали в детский дом, и она там не прожила и двух недель, умерла от воспаления легких. Пока она жила с матерью, при всех лишениях у нее был шанс выжить, несмотря на то, что мать должна была работать целый день – больничный по уходу за ребенком не давали, все должны были трудиться ради победы. Но в детском доме девочка простудилась еще больше и умерла.

Так, отец, воевавший ради свободы своей семьи, потерял жену и дочь из-за жестокости и произвола правительства.

«Пахта являлась обратом, но никто не вспомнит об этом, если им нужно будет осудить меня». Вдруг в памяти всплыли слова апостола Петра: «Только бы не пострадал кто из вас, как убийца, или вор, или злодей, или как посягающий на чужое…». Сергей вновь мысленно воззвал к Богу: «Но почему Ты напоминаешь мне это сейчас? Почему не раньше, когда еще не было опасности?!». Это был крик отчаяния и упрека, но совесть тут же ясно показала все предупреждения: события, мысли,проповеди в церкви… Ведь не зря же возил он на саночках бидон с пахтой ночью, по окольной дороге…