На проспекте Металлургов нас чуть было не накрыл дождь, и нырнули мы с Гришей в кафе «Витязь».
Ноpмальная была забегаловка до Указа. А тепеpь перелицевали подвальчик – не узнать. С потолка на цепях свешиваются светильники какие-то средневековые из жести, а на торцовой стене богатырь на тонконогом, как журавль, коне рубится со Змеем Горынычем – аж розовое пламя из трех пастей в косы заплетается.
Зеленого змия, значит, кончает…
Посадил я Гришу в уголке спиной к помещению, чтобы не смущать народ тесемочным бантиком, а сам пошел к стойке.
– Миньк! – шепнула мне щекастая белокудрая Тамара. – Кого это ты привел?
– А это наш новый резчик, – небрежно сказал я. – Нравится?
– Ну и резчики у вас! – Тамара затрясла обесцвеченными кудрями. – Как бы он чего с собой не пронес… У нас, знаешь, как сейчас за это гоняют!..
Она соорудила два коктейля, и я вернулся к столику.
– Это… алкоголь? – встревожась, спросил Гриша.
– Ага, – сеpдито сказал я. – Алкоголь. Чистейшей воды, неразбавленный.
И протянул ему хрупкий высокий стакан, наполненный слоистой смесью. Гриша принял его с обреченным видом.
– Ого, да ты, я смотрю, тоже левша?
Гриша растерянно уставился на свою левую руку.
– Я нечаянно, – сообщил он и поспешно переложил стакан в правую.
Я удивился. А Гриша вынул из стакана соломинку, побледнел, старательно выдохнул и, зажмурясь, хватил коктейль залпом. Потом осторожно открыл глаза и с минуту сидел, прислушиваясь к ощущениям.
Все это мне очень не понравилось.
– А ну-ка, давай честно, Гриша, – сказал я. – Пьешь много?
– Спиртных напитков?
– Да, спиртных.
– Вот… в первый раз… – сказал он и зачем-то предъявил мне пустой стакан. – И на вокзале еще… Только я тогда отказался…
Я решил, что он так шутит. А Гриша тем временем порозовел, оттаял и принялся с интересом озираться по сторонам: на людей, на Змея Горыныча, на цепные светильники эти…
– Правильно я сделал, что приехал сюда, – сообщил он вдруг…
По лицу его бродила смутная блаженная улыбка.
– И чего я боялся? – со смехом сказал он чуть погодя.
– Боялся? – не понял я. – Кого?
– Вас, – все с той же странной улыбкой ответил Гриша.
Заподозрив неладное, я быстро заглянул под стол. Бутылки под столом не было. Да и потом: какой же это надо быть сволочью, чтобы сидеть с кем-нибудь из своих и втихаpя пить одному! Опять же – когда бы он успел-то? Пока я к стойке за коктейлем ходил?..
– Почему ты ведешь меня к себе? – вырвалось вдруг у него.
– А тебе что, на вокзале понравилось?
Гриша опечалился и повесил голову. Видно было, что к своим черным блестящим волосам он после душа не прикасался.
– Нет, – сказал он. – На вокзале мне не понравилось…
Он вдруг принялся мотать головой и мотал ею довольно долго. Потом поднял на меня глаза, и я оторопел. Гриша Прахов плакал.
– Минька!.. – сказал он. – Я особо опасный преступник…
Я чуть не пролил коктейль себе на брюки.
– Что?
– Особо опасный преступник… – повторил Гриша.
Я оглянулся. Нет, слава богу, никто вроде не услышал.
– Погоди-погоди… – У меня даже голос сел. – То есть как – особо опасный? Ты что же… сбежал откуда?
– Сбежал… – подтвердил Гриша, утираясь своим антисанитарным рукавом.
Я посмотрел на его пиджак, на тесемочный бантик под горлом и вдруг понял, что Гриша не притворяется.
– А паспорт? Как же тебя на работу приняли без паспорта? Или он у тебя… поддельный?
– Паспорт у меня настоящий, – с болью в голосе сказал Гриша. – Только он не мой. Я его украл.
Нервы мои не выдержали, и, выхватив из коктейля соломинку, я залпом осушил свой стакан.
– А ну вставай! – приказал я. – Вставай, пошли отсюда!
И, испепеляемые взглядом Тамары, мы покинули помещение. Завел я Гришу в какой-то двор, посадил на скамеечку.
– А теперь рассказывай, – говорю. – Все рассказывай. Что ты там натворил?
Плакать Гриша перестал, но, видно, истерика в «Витязе» отняла у него последние силы. Он сидел передо мной на скамеечке, опустив плечи, и горестно поклевывал своим орлиным носом.
– Закон нарушил… – вяло отозвался он.
– «Свистка не слушала, закон нарушила…» – процедил я. – Ну а какой именно закон?
– Закон? – бессмысленно повторил Гриша. – Закон…
– Да, закон!
– Это очень страшный закон… – сообщил Гриша.
– Как дам сейчас в торец! – еле сдерживаясь, пообещал я. – Мигом в себя придешь!
Гриша поднял на меня медленно проясняющиеся глаза. Голову он держал нетвердо.
– Закон о нераспространении личности… – торжественно, даже с какой-то идиотской гордостью проговорил Гриша Прахов и снова уронил голову на грудь.
Некоторое время я моргал. Закон – понимаю. О нераспространении – понимаю. Личности – тоже вполне понятно. А вот все вместе…
– Так ты что, в pозыске, что ли?
Гpиша вздpогнул и посмотpел на меня с ужасом.
– Н-не знаю… Навеpное…
– И фотокаpточки твои, навеpно, в ментовке уже pаздали?.. Ну, в милиции, в милиции!
Язык у Гриши заплетался, и следующую фразу он одолел лишь с третьего захода.
– Причем тут милиция? – спросил он.
– Ну если ты закон нарушил!
– Не нарушил я ваших законов! – в отчаянии сказал Гриша. – Свои – нарушал. Ваши – нет.
У меня чуть сердце не остановилось.
– Какие свои? Гриша!.. Да ты… откуда вообще?
– Из другого мира я, Минька, – признался наконец Гриша Прахов.
Я почувствовал, что ноги меня не держат, и присел рядом с ним на скамеечку. Вот только шпиона нам в бpигаде и не хватало!.. Условник – есть, алкоголик – есть…
– Из-за рубежа? – как-то по-бабьи привизгнув, спросил я.
– Дальше…
Я потряс головой и все равно ничего не понял.
– Как дальше?
– Дальше, чем из-за рубежа… – еле ворочая языком, объяснил Гриша Прахов. – С другой планеты, понимаешь?..
В калитку я его внес на горбу, как мешок с картошкой.
Из-за сарайчика, грозно рявкнув, вылетел Мухтар. Узнал меня, псина, заюлил, хвостом забил. А потом вдруг попятился, вздыбил шерсть на загривке и завыл, да так, что у меня у самого волосы на затылке зашевелились.
Дернул я плечом – висит Гриша, признаков жизни не подает. Прислонил его к забору, давай трясти.
– Гриш, ты что, Гриш?..
Гриша слабо застонал и приоткрыл один глаз. Слава богу!..
– А ну пошел отсюда! – закричал я на Мухтара. – Иди в будку! Дурак лохматый!..
В будку Мухтар не пошел и с угрожающим ворчанием проводил нас до двери, заходя то справа, то слева и прилаживаясь цапнуть Гришу за скошенный каблук. У самого крыльца это ему почти удалось, но в последний момент Мухтар почему-то отпрыгнул и снова завыл.
Злой на себя и на Гришу, я втащил его в прихожую и закрыл дверь. В комнате осеклась швейная машинка.
– Минька, ты? – спросила мать. – А что это Мухтарка выл?
– Да кто ж его знает! – с досадой ответил я. – Тут, мать, видишь, какое дело… Не один я.
По дому словно сквозняк прошел: хлопнула дверца шифоньера, что-то зашуршало, портьеру размело в стороны, и мать при параде – то есть в наспех накинутой шали – возникла в прихожей. На лице – радушие, в глазах – любопытство. Думала, я Ирину привел – знакомиться.
– А-а… – приветливо завела она и замолчала.
Гриша сидел на табуретке, прислоненный к стеночке, и мученически улыбался, прикрыв глаза. И до того все это глупо вышло, что я не выдержал и засмеялся.
– Вот, мать, нового квартиранта тебе нашел…
– Ты кого в дом привел? – опомнясь, закричала она. – Ты с кем связался?
– Да погоди ты, мать, – заторопился я. – Понимаешь, дня на два, не больше… Ну, переночевать парню негде!
– Как негде? – Маленькая, кругленькая, она куталась в шаль, как от холода, сверкая глазами то на меня, то на Гришу. – Санитарный день, что ли, в вытрезвителе? Да что ж это за напасть такая! То кутенка подберет хромого, то алкаша!..
– Ну-ну, мать, – примирительно сказал я. – Мухтара-то за что? Сама ведь ему лапу лечила, а теперь смотри, какой красавец кобель вымахал…
Но на Мухтара разговор перевести не удалось.
– Живет впрохолость, приблудных каких-то водит!.. А ну забирай своего дружка, и чтобы ноги его в доме не было!
– Да куда ж я его поведу на ночь глядя?
– А куда хочешь! Под каким забором нашел – под тем и положишь!
– Да с горя он, мать! – закричал я. – Ну, несчастье у человека, понимаешь? Жена из дому выгнала!
Что-то дрогнуло в лице матери.
– Прямо вот так и выгнала? – с подозрением спросила она.
– В чем был! – истово подтвердил я. – В чем квартиру ремонтировал – в том и выгнала!
– Так надо в суд подать, на раздел, – все еще недоверчиво сказала мать.
– И я ему то же самое говорю! А он, дурак, хочет, чтобы как мужчина – все ей оставить.
– Вот мерзавка! – негромко, но с чувством сказала мать, приглядываясь к Грише. Выражение лица ее постепенно менялось. – И что ж вам так с женами-то не везет, а?.. И парень, видать, неплохой…
– В нашей бригаде работает, – вставил я. – В понедельник мы с Валеркой Чернопятовым попробуем ему общежитие выбить…
– Ох, дети-дети, куда вас дети?.. – вздохнула она и пошла в комнату, снимая на ходу с плеч непригодившуюся парадную шаль. – Ладно, постелю ему…
Еще раз удивил меня Гриша Прахов. Под тряпьем у него оказалось чистое белье, вроде даже импортное. Лохмотья его я сразу решил выбросить и поэтому обыскал. В кармане брюк обнаружился временный пропуск на завод и двадцать три копейки, а за прорвавшейся подкладкой пиджака – в целлофановом пакете – военный билет, свидетельство о рождении, аттестат и паспорт.
Документы я, конечно, проверил. Все вроде на месте: серия, номер, фотография – Гришкина, не перепутаешь. И в военном билете – тоже, только Гриша там помоложе и пополнее. Вот ведь чудик, а?
На всякий случай я заглянул и в аттестат, посмотрел, на какой он планете ума набирался. «Полный курс Нижне-Добринской средней школы…» Далекая, видать, планета…
Я снова завернул документы в целлофан и, кинув пакет на стол, сгреб в охапку тряпье на выброс.
Вот не было у бабы хлопот…