Я просыпаюсь от стука в стекло. Этот шум заставляет меня вздрогнуть. Я не сразу вспоминаю, где нахожусь, тем более что в моей комнате совершенно темно.
Стучат еще три раза. Ветер доносит до меня шепот, очень напоминающий звуки моего имени:
– Беатрис!
Вот опять.
Знакомые шумы сбивают меня с толку: мне кажется, что я в своей старой спальне, в нашем доме в Мирамаре. Я перенеслась в те дни, когда родители отреклись от Алехандро и мне приходилось тайком встречаться с ним, передавать ему еду и деньги. По ночам я бродила по городу с братом и Эдуардо, помогая им в том, что они делали для революции.
Я отбрасываю одеяло, беру халат, висящий на спинке кровати, и вожусь с пояском.
Звук удара повторяется. Теперь уже громче.
– Беатрис!
Я подхожу к окну и раздергиваю шторы.
Внизу стоит Эдуардо. Сняв бабочку и парадный пиджак, в котором был на балу, он до локтей закатал рукава белоснежной рубашки и готовится кинуть еще один камешек.
Я открываю окно и шиплю:
– Что случилось?
Моя комната смотрит на улицу, комната родителей – во дворик, но справа и слева от меня спальни Изабеллы и Марии, а мне меньше всего хочется, чтобы завтра они стали обсуждать ночной визит Эдуардо.
– Разбудил? – спрашивает он шепотом и, подойдя ближе, оглядывает меня: халат, надетый поверх ночной рубашки, растрепанные волосы, остатки макияжа.
– А как ты думаешь? Уже почти два часа ночи.
Эдуардо улыбается.
– Это разве поздно? Стареешь! Было время, когда в два часа ночи ты еще вовсю отплясывала.
– Ты пришел пригласить меня на танцы?
– Нет. Я иду забирать груз. Хочешь со мной?
– Груз? Ночью?
– Очень ценный груз. Он имеет отношение к нашим интересам. Кубинским интересам.
Разумнее было бы сказать «нет» и вернуться в постель, но я уже совершила один разумный поступок, поставив барьер между собой и Ником Престоном. От этого решения мне до сих пор больно.
Маленький бунт – самый соблазнительный.
– Я спущусь через минуту.
Через четверть часа мы несемся по шоссе в южном направлении.
– Так что за груз? – спрашиваю я Эдуардо.
– Не знаю. Заранее мне не говорят. Его доставляют по воде и передают каждый раз разным людям. Я встречаюсь с ними в доках, мы обмениваемся паролями. После этого товар перемещается из их багажника в мою машину, и все расходятся.
– Ты уже делал это раньше?
– Пару раз.
– И ты проверял груз?
– Конечно.
– Ну и что там было?
В ответ молчание. Я решаю изменить формулировку:
– Что ты делал с этими вещами?
– Этого я тебе сказать не могу.
– Ну для чего они нужны?
– Этого тоже не могу сказать.
– А что можешь?
– Куда подевалась твоя жажда приключений? Ты вроде бы говорила, что хочешь во всем мне помогать. Это то, над чем мы сейчас работаем.
– С ЦРУ?
– Не совсем.
– Умно ли делать их своими врагами?
– Нашим совместным планам эти поставки никак не мешают. Просто не все, что выгодно нам, выгодно ЦРУ, и наоборот. Всегда нужно иметь запасной вариант, Беатрис. И тщательно выбирать тех, кому доверяешь.
– То есть мне лучше держаться от тебя подальше?
Эдуардо улыбается.
– Ни в коем случае.
– Тогда объясни, что я здесь делаю. Ты же не только ради веселья вытащил меня из постели среди ночи?
– Нет, не только. В прошлый раз, когда я ехал с грузом, меня остановил местный коп. Ничего не случилось, но вопросов было больше, чем хотелось бы. Если мою машину тормознут опять, ты будешь моим идеальным прикрытием. Подумают, что я просто решил потихоньку прокатиться с женщиной. Ничего дурного при виде тебя никто не заподозрит.
Я оглядываю свою одежду: простые штаны, блеклый свитер, простые удобные туфли без каблуков.
Я понимаю, что он имеет в виду.
– Мы встретимся с людьми, – продолжает Эдуардо, – заберем у них груз, отвезем, куда надо, и еще до рассвета ты вернешься в кровать. Завтра скажешь, что выпила на балу слишком много шампанского, если родители спросят, почему ты проспала до обеда.
– Думаю, они не заметят.
– Тогда о чем ты беспокоишься?
– Обо всем.
Эдуардо берет меня за руку.
– Доверься мне.
Виды за окном радуют все меньше, отчасти потому, что улицы темны и пустынны. Мы проводим в пути почти час. Потом Эдуардо начинает петлять, делая один поворот за другим, и наконец останавливается возле чего-то похожего на заброшенную пристань для яхт.
– Посиди в машине, – говорит он. – И закройся изнутри.
– Насколько я помню, ты сказал, что это не опасно.
– Не опасно. Но за место я ручаться не могу.
Он тянется к бардачку, достает что-то и сует мне в руку. Я чувствую холод металла.
– Пистолет?
– Как я уже сказал, окрестности не самые спокойные. Увидишь что-нибудь подозрительное, кроме меня, – уточнил он с усмешкой, – стреляй.
Вдруг я нужна ему не только для прикрытия, но и для страховки? Эта мысль меня тревожит.
Как только он выходит из машины, я запираю двери и ищу в темноте его силуэт. На секунду он мелькает в слабом свете фонаря у доков, а потом скрывается из виду, и я остаюсь одна.
Слышится шум далекой машины, проехавшей по шоссе, едва различимо плещет вода в доках.
Ночь слишком тиха и слишком темна. Слишком высока вероятность того, что что-нибудь пойдет не так.
В какую авантюру ввязался Эдуардо? Если он сотрудничает не с ЦРУ, тогда с кем? Работает ли он в одиночку или его поддерживает целая сеть таких же кубинских эмигрантов?
Время ползет медленно, рука, сжимающая пистолет, потеет. Мысль о том, чтобы пустить его в ход, кажется мне нелепой, но Эдуардо, очевидно, другого мнения.
Услышав шуршание колес по гравию, я выпрямляюсь и, держа оружие наготове, пытаюсь разглядеть подъехавших. Свет фонарей дока сюда не доходит, поэтому я скорее чувствую, чем вижу автомобиль, остановившийся совсем рядом.
Я пригибаю голову, проклиная Эдуардо за то, что он втянул меня в это. Одно дело – рисковать жизнью ради чего-то важного, например, ради убийства Фиделя. Другое – подвергать себя опасности так, как сейчас: я ведь даже не знаю, зачем мы здесь и имеет ли это хоть какое-то отношение к Кубе. А вдруг Эдуардо просто расхлебывает последствия своего образа жизни? Проигрался в карты или объясняется с обманутым мужем? Он, правда, говорил, что «груз» полезен для нашего дела, но ведь ему ничего не стоит соврать, если надо.
Зря я не расспросила его понастойчивее.
Хлопают дверцы машины, по гравию шуршат шаги. Кто это: друг или враг?
Сердце колотится, зажатая в ладони рукоятка пистолета уже стала скользкой. Я жду, что неизвестные заглянут в машину Эдуардо, увидят меня. Однако их шаги удаляются, а потом и вовсе затихают. В свете фонаря у дока появляются силуэты двух мужчин.
Они идут к Эдуардо.
Я открываю бардачок и нащупываю фонарь. Мои пальцы оказываются на ручке дверцы, прежде чем я успеваю как следует подумать. В другой руке пистолет.
Я выхожу в ночь.
Осторожно, стараясь не пропустить мимо ушей ни единого шороха, я пробираюсь между двумя машинами. Удивительно, пистолет небольшой, но тяжелый. Палец на курке, рука дрожит.
Вдруг я случайно выстрелю и убью кого-нибудь? Или себя?
Автомобиль, припаркованный рядом с машиной Эдуардо, – четырехдверный седан. Я подкрадываюсь поближе и приседаю возле багажника.
Зажигаю фонарик и направляю свет на табличку с номером.
Машина зарегистрирована во Флориде.
Тишина.
Разве я могу не заглянуть внутрь?
«Во что ты меня втянул?» – бормочу я, подбираясь к водительской дверце.
Стекло опущено. Я просовываю руку и открываю машину изнутри.
Несмотря на то что в салон поступает свежий воздух, здесь пахнет сигаретным дымом, потом и слегка – дешевыми духами.
Сердце колотится. Неужели я это делаю?
Светя фонариком, я нажимаю кнопку открывания багажника и, выйдя из машины, поднимаю крышку.
Вижу какие-то деревянные ящики.
На несколько секунд застываю и прислушиваюсь: не приближаются ли шаги или голоса?
Нет, все тихо. Любопытство берет во мне верх над осторожностью.
Я открываю один из ящиков и свечу внутрь.
Что это за красные палочки и как они называются, я соображаю не сразу, а сообразив, жалею об этом.
Ящик наполнен динамитом.
На полпути к доку с пистолетом в одной руке и фонариком в другой я слышу вдалеке голос Эдуардо.
Он смеется.
Я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов, выключаю фонарь и иду обратно только при свете луны.
Вообще-то Эдуардо не говорил мне сидеть в машине, но теперь я знаю, в какое взрывоопасное дело ввязалась, и не хочу ввязываться еще сильнее.
Не надо было мне сюда приезжать.
Я ускоряю шаг. Вскоре, слегка запыхавшись, плюхаюсь на ковшеобразное сиденье машины Эдуардо и захлопываю дверцу. Сердце выпрыгивает из груди.
Через минуту голоса и тяжелые шаги становятся громче. Появляется Эдуардо, а с ним еще два человека. Они направляются к седану.
Я вжимаюсь в кресло и поворачиваю голову, старательно пряча лицо.
Открывается багажник, раздается звук глухого удара, машина чуть проседает под тяжестью динамита. Крышка багажника захлопывается.
– Скучала? – дразнит меня Эдуардо, сев за руль.
Скучала ли я по нему? Да я готова была его убить!
Вторая машина отъезжает.
– Для чего динамит? – спрашиваю я.
– Господи, Беатрис! – Эдуардо качает головой. – Не стоило мне тебя брать!
– Да уж, пожалуй, действительно не стоило. Так зачем динамит?
– Для одного из тех планов, о которых я упоминал.
– И о которых в ЦРУ ничего не знают?
Эдуардо, кивнув, поворачивает ключ в замке зажигания. Машина трогается с места.
– Зачем так много взрывчатки?
Он коротко усмехается.
– А ты как думаешь?
На Кубе мы не боялись использовать насилие для достижения наших целей. Мы хотели произвести революцию и никакими средствами не пренебрегали. Но здесь не Куба, и если Эдуардо, находясь в Соединенных Штатах, решил применить динамит или устроить заговор за спиной у ЦРУ… он поступает явно неумно.
– Ты ведь не собираешься пустить такой «груз» в ход на территории этой страны?
– Я сам ничего не собираюсь делать. Я всего лишь играю роль посредника. За определенную плату.
– Но эта взрывчатка – она хотя бы для Кубы?
– Для того чтобы привлечь внимание американцев и заставить их включиться в борьбу, есть другие способы.
– Нельзя настраивать Америку против себя, – предостерегаю я.
– Америку ты предоставь мне. А твоя задача – привлечь и удержать интерес Фиделя.
Машина останавливается перед нашим домом. Мне хочется прямиком отправиться в постель. Я сержусь на Эдуардо и на саму себя за то, что согласилась с ним поехать. На Кубе он часто поступал опрометчиво и здесь, как видно, не поумнел.
А я уже потеряла вкус к неоправданному риску.
– Беатрис!
Запнувшись при звуке собственного имени, я встречаюсь взглядом с отцом. Он в костюме и с ключами от машины стоит у дверей. Неужели собрался в контору? Сейчас, наверное, часов пять утра – не больше. Все остальные наверняка еще спят.
– Где ты была?
Твердость отцовского голоса для меня непривычна. Он всегда был человеком строгим и не раз говорил таким тоном с моим братом, но с дочерьми всегда обходился мягче. Особенно со мной.
– Я… – Никакого оправдания не приходит в голову.
– Встречалась с молодым человеком?
Это самое простое и безобидное объяснение, какое я могла бы придумать.
Хоть я и не была готова оправдываться, встрече с отцом в такой поздний, точнее, ранний час удивляться не следовало. Я слышала, что в последнее время он трудится так напряженно, как не трудился никогда: встает раньше солнца и работает до ночи. Но одно дело слышать, а другое – видеть своими глазами.
Ему за шестьдесят. На Кубе он поговаривал о том, чтобы передать дела Алехандро и уйти на покой. А потом почти все, на что он потратил несколько десятилетий своей жизни, уничтожил Фидель. Пришлось начинать сначала.
– Я была с Эдуардо. Он устроил вечеринку, – вру я. – Ты же его знаешь.
– Вот именно. Потому и беспокоюсь. – Несколько секунд помолчав, отец прибавляет: – Беатрис, мы не в Гаване. Здесь я не могу тебя защитить. Впрочем, я и там не сумел…
Физически мой брат уже не с нами, зато им поглощены наши мысли. Может быть, отец потому сейчас столько работает, стремясь приобрести как можно больше денег и власти, что на Кубе его усилий оказалось недостаточно, чтобы спасти единственного сына?
– Знаю, – говорю я и, сделав шаг вперед, обнимаю отца. Можно подумать, что из нас двоих ребенок он и я его утешаю. – Не беспокойся, я веду себя осторожно.
Нам обоим известно, что это неправда. Едва ли я хоть когда-нибудь проявляла осторожность.
– Это опасно, Беатрис.
– Я знаю.
– После Алехандро… Мать не должна видеть, что ты где-то ходишь среди ночи. Нашей семье хватило несчастий. Больше не надо.
– Ладно, я не буду попадаться маме на глаза.
Отец вздыхает.
– Эдуардо всегда мне нравился. Он из хорошей семьи. Но ты скоро убедишься, что люди вечно торопятся воспользоваться тем, что ты можешь для них сделать, что можешь им дать. Особенно нетерпеливыми они становятся, когда доходят до отчаяния.
– Думаешь, Эдуардо в отчаянии?
Отец грустно улыбается.
– Как и мы все. Разве не так?