Часть 1 Встреча. Начало

Воин.


24 августа, 01:13.

Ночь. Чернота повисла над землёй. Она выползла из темных подвалов и подворотен и заполнила полмира. Казалось бы, всего лишь полуоборот планеты вокруг оси, а какая разница между двумя мирами: дневным и ночным. Голубое небо, граница Земли, гарант того, что люди – цари природы; и бескрайняя тьма, где чувствуешь себя соринкой в глазу, жалким ничтожеством один на один с окружающей твой мир Темнотой. Она была бы абсолютной, если бы не полная луна – негатив огромного зрачка, гипнотически глядящего из Тьмы. Волки, вероятно, видя над собой зрак луны, воют, чтобы спугнуть этот глаз, заставить его моргнуть или отвести взгляд. И чем больше страх, тем громче вой-молитва. Но волки в лесу, а здесь меня окружают погруженные в ночь «хрущёвки», столбы со слепыми фонарями, да насаждения лип и тополей, создающие густую чёрную тень. И есть ещё сущности под полной луной куда более опасные, нежели волки. В лесу этих сущностей нет, они здесь – в городе.

Я стараюсь придерживаться теней под деревьями, и, одетый во все чёрное, сливаюсь с ними. В этих тенях копошится много всякой нечисти. Кишат. Но мне они не страшны. Наоборот, они бегут, и прячутся от моего взгляда, испуганно высовывая свои рыльца из–за древесных стволов и кустов. А все потому, что я их вижу, знаю об их существовании. Обычному человеку очень опасно ходить ночью в тени. Особенно пьяному. Скачут по бедняге бесенята мелкие, с ладонь. И пока скачут, потихоньку растут. Если я в такие моменты случаюсь рядом, то пьянчужке повезло: я бесов отпугну и доставлю его домой. А если не случусь…

Бывает, падает пьяный без памяти. Тут бесенятам – раздолье. Такую они на нём чехарду разведут, такой хай устроят. Прыгают, визжат, кличут беду. А беда недалеко ходит. Не успеешь моргнуть, а мелкие твари зазвали бесов покрупнее: к этому проспиртованному телу подходит несколько молодых волчат – парней юношеского возраста. И у каждого на шее по бесу с крупного кота сидит, прорастают сквозь них корнями. Науськивают этих недорослей на тёмные дела, от которых растут и прорастают в людях.

И тут появляюсь я. Во всем чёрном. На лице чёрная вязаная шапка с прорезями для глаз. Из-под чёрного капюшона с темечка надвигаю на лицо белую венецианскую маску. Очень эффектная вещь – белая венецианская маска на фигуре в чёрном. Тем более, что глаза вырезаны большие треугольные, как у инопланетян из фильмов. Это для того, чтобы маска не мешала осмотру, и для пущего эффекта. В такие моменты я невольно представляю себя голливудским суперменом, становится даже смешно.

В лучшем случае хулиганы с мелкой нечистью на загривках от одного моего вида разбегаются в жутком страхе. А есть экземпляры побольше и понаглей, которые сомневаются в серьёзности моей фигуры и пытаются смеяться и качать права. Таким необходимо давать по рогам. Для этого имеется у меня некоторый арсенал.

Во-первых, это тычковый нож. Он пристегнут к щиколотке. Его удобно достать, сжать в кулаке. Вреда он много не принесёт, и хорошо. Зачем мне причинять большой вред этим отморозкам. Но больно им точно будет. Через боль и покаяние уходят бесы из людских душ.

Во-вторых, кастет, что я нашёл в парке. Обронил, наверное, какой-то гопник в бурные девяностые. При виде такого инструмента пропадает желание пробовать его действие на собственной шкуре. Его наполовину сточенные конусы своей отчётливой откровенностью вызывают мурашки при одной только мысли о соприкосновении с этой штукой.

А для особо круторогих у меня есть алюминиевая бейсбольная бита. Она обмотана чёрной тканью для маскировки, и чтобы не сильно калечить пациентов. Есть ещё и другие мелкие примочки, рассованные по многочисленным карманам. Но эти инструменты у меня скорее для психологического эффекта. Я их ещё по серьёзному ни разу в ход не пускал, кастет использовал, когда больше трёх человек, когда некогда возиться. А так хватало только показать мои игрушки. Да и ногами-руками я достаточно наловчился махать ещё в юношестве на секции рукопашного боя. С этими бесенятами я справляюсь на раз.

Раньше от бесов эффективно помогал мат. Это были особые слова. Их не использовали. Нигде и никогда их нельзя было произносить. Их сдерживали, не давая им выхода, прятали от чужих ушей, заряжая, как аккумулятор именно для таких крайних случаев. Когда встречаешься с нечистой силой. Мат работал как оберег. Если ты держал эти слова в себе годами, то их энергия могла отпугнуть самого Сатану. Но это было раньше. Постепенно бесы узнали эти слова и стали через людей употреблять мат все чаще и чаще. От частого употребления вся магическая энергия из этих слов испарилась. И стали эти слова из оберега мусором. Теперь вряд ли испугаешь нечисть матерными выражениями. Лишь рассмеются, да злее станут, подрастут. Так что приходится полагаться на грубую силу.

Вот таким образом по ночам в полнолуние я патрулирую улицы. В тех местах, где никогда не встретишь милицейской формы. Мне встречаться с ними не резон. Среди них есть те ещё упыри. Это в которых бесы проросли насквозь, полностью заменили всё человеческое. А фуражками они рога прикрывают. Я видел. Я много их перевидал. Бесы рождаются от темных дел, а иногда и от темных мыслей. Люди порождают их.

Я устал на них смотреть. И уже в пятом городе каждое полнолуние я совершаю свои рейды. Последнюю пару лет. Прятаться больше не могу.

Бесы выглядят весьма неэстетично. Мелкие, вообще, похожи на фекалии. Они выглядят как грубо слепленные фигурки полулюдей-полуобезьян, полулюдей-полукозлов, полулюдей-полу… их там целая фауна. У всех у них есть подобие интеллекта, как у некоторых умных животных. Они вылезают из брошенных и битых бутылок, банок и прочего разносортного мусора. Эти неопасные, достаточно мусор убрать, и они исчезнут или, когда кошка будет проходить мимо и передушит их. Они однополые, ещё не хватало, чтобы они сами размножались. Но, когда мусора много, их скапливается достаточно, чтобы нападать на людей. А если у человека есть какая-то прореха в душе, и он, к примеру, покурил, и пачку под ноги бросил, вот он – бесёнок – скок на него, на шею – прорастать. И если пачку никто не уберёт, там ещё гадина заведётся и будет ночами по теням скакать в поисках дырявой души. Так что всегда думать надо, что делаешь.

Люди этого не видят и цепляют этих бесов одного за другим. Нагрубил, подумал зло и уже породил и нацепил на себя кучку фекалий в тонком мире. Как говорил мой комбат: в дерьмо легко вляпаться, да непросто от него отмыться. Потом бес, когда на шею сядет, начинает врастать в человека, пока его не заменит. Оболочка человеческая, а внутри – бес сидит. Эти самые страшные и опасные. От них молитвами и хорошими делами не избавишься. Человек должен пройти через мытарства, пострадать. Если не авария с комой, то тяжёлая болезнь. Если не потеря самых близких людей, то тюрьма. Так что, каким-то образом я занимаюсь профилактикой.

У бесов есть своеобразная иерархия, её полностью перенял криминалитет…


24 августа, 02:03

Луна льёт серебро так сильно, что деревья создают абсолютно черные тени, а всё, что на свету, лучится мягким серым сиянием. Этот мощный поток не могут перебить даже редкие в этот час окна, горящие в мрачных глыбах пятиэтажек. Они ничего не освещают, это только жёлтые пятна во мраке. Моя фигура тонет в тени, и я невидим. Нечисть порскает от меня как стая воробьёв. Чёрный «мартенс» хрустит битым бутылочным стеклом. Достаю из кармана мусорный пакет, убираю «розочку» и осколки. Чтобы негде было гнездиться тварям. Пакет кладу в рюкзак. Выброшу в мусорный бак. Я смотрю в сторону замерших в семи метрах бесенят, и они с визгом исчезают во мраке.

Я много могу рассказать о бесах, я их много перевидал. Начал видеть их после того как вышел из комы. Я был призван в армию. В элитные войска в силу моей крепкой комплекции и навыков «рукопашки». В «учебке» я подрался, и кто-то приложил меня табуретом по затылку. Потом кома. Тот неизвестный табуретом мне череп проломил, у меня теперь затылок – титановая пластина. Такие в ракетостроении используют. Из комы я вышел спустя двадцать девять месяцев в госпитале. Тогда-то и стал видеть их. Каким-то боковым зрением, на периферии. Если глаза скосить, глядя сквозь переносицу, то начинаешь видеть. Теперь я понимаю, почему, когда человек человеку не доверяет, он на него глаз косит. Видит в нём что-то этакое. Только в полнолуние вижу бесов хорошо, глядя прямо на них. Я, когда их увидел, не испугался, я уже знал. Какое-то сидело во мне знание. Я вижу, как у них тут все работает. Знаю. А вот прошлого совсем не помню. Вернее, не помню себя в этом прошлом. Помню, например, что говорил комбат, а лица его не помню. Помню все приёмы из боевых искусств, а тренера и тренировок не помню. Ко мне приводили пару, сказали – мои родители. Я их не узнал. На мужчине сидел большой бес, был этот мужчина наделён властью и много злых дел совершил. А женщина была какая-то забитая, обиженная этим мужчиной. Обиды тоже порождают бесов, кстати. Эти ещё гаже, чем мелкие, мусорные. Обиженный человек много разных мерзостей думает. Эта, которую называли моей матерью, например, хотела сделать что-то плохое любовнице мужчины, как бы отца. И у ревности есть бесы.

Ещё приходили люди, интересовались мной. Я их тоже никого не помню. Ох, эти были жуткие. Были уже бесы во плоти, причём, очень высокого ранга. Им убить человека, как до ветру сходить. Прямая задача бесов во плоти извести как можно больше людей. И с этими уже не работает ничего, кроме смерти. Что меня связывало с этими людьми, я не знаю, точнее, не помню. Но, если они мной интересовались, значит, знали меня. И я их знал. Но это неважно. Наверное, какие-нибудь сержанты из моей роты. Главное, что я знал в ту минуту: нельзя выказывать тревоги или страха. Я был в гуще всего этого бесовского супа, и нужно было держать себя в руках, чтобы они не заметили. Не заподозрили, что я их вижу. Одним словом, я прикинулся дурачком. Что было совсем не сложно с травмой головы. Не заметили.

Я ещё полгода провалялся в госпитале, потом в псих-диспансере какое-то время, точно не помню – фармацевтика у них убойная, и вышел в мир с первой группой инвалидности. Мне назначили пенсию. И забыли о моем существовании. А это самое главное. Мне удалось перехитрить бесов. И уйти на дно. На хорошую работу с такой группой никто не возьмёт. Да и бывает ли работа хорошей? Однажды мой друг устроил меня на полставки в рекламное агентство дизайнером. Не думайте, что я с первой группой инвалидности был пускающим слюни дурачком. Я очень быстро учился новшествами технологического бума. С компьютерами и всяким софтом я разобрался на раз, а когда начался интернет… У меня было много времени, чтобы учиться. В этом агентстве я не отходил от компьютера: там жуткие монстры работали! Вот где бесы, каких я до того не видывал! Долго я, конечно, не продержался. Однажды два рекламных агента, нанюхавшись «дури», стали цепляться ко мне. Конечно, после комы, госпиталя и «психушки» я был уже далеко не тот молодец, которого призвали в элитные войска. Но моторная память, что ни говори, осталась, и я урезонил их немного… Мне пришлось в спешке покинуть это место, так как не хотелось встречаться со стражами закона – они опять упекли бы меня в «психушку», а с их убойной фармацевтикой оттуда бы я уже не вышел. Так что я сбежал.

В городе, где я сейчас, у меня тоже есть друг, я помог ему однажды. Но до этого он помог мне. Я тогда заметал следы: ездил по городам, помогал людям, они помогали мне. За десять последних лет сменил множество городов, не больше года в каждом, чтобы не засекли. Я приехал в этот областной центр и искал жилплощадь. Сразу после вокзала я обошёл агентства недвижимости и нашёл в одном из них риелтора. Я знал, что он поможет. Меня будто кто-то за руку к нему подвёл. Это был Иван. Я спросил его, нет ли где-нибудь в городе квартиры, где никто не хочет жить. Из-за того, что там случилось что-то жуткое или нечистое и теперь там живут привидения. Странный, конечно, вопрос. Но я знал, кому его задать. Иван интересовался эзотерикой, и ввиду своего места работы знал о таких местах. В одной из таких квартир я поселился.

В этой «двушке» один ревнивец убил любовника жены, жену и покончил с собой. Перед этим он их пытал, потом покромсал опасной бритвой и повесился. В спальне, где был убит любовник, время от времени раздаётся грохот, в коридоре, где нашли жену возникают области с минусовой температурой, а из потолка над люстрой, где на крюке висел ревнивец, ни с того ни с сего течёт вода. Даже священник не помогал, назавтра все повторялось. Понятно, что никто не мог жить в такой квартире. А я могу. Как? Не знаю. Может моя энергетика сильнее их, как свет сильнее мрака. Или потому, что со мной живут кошки…


24 августа, 02:59

Теперь путь ведёт меня через одноэтажные, обнесённые глухим забором дома частного сектора. Здесь вообще нет искусственного света. Только луна. В такой час спят даже собаки. Вдруг я вижу движение, сжимаю кастет в кармане. Собака. Эта не спит. Остановилась. Смотрит на меня. Иди, собака, я не за тобой. Пёс пробежал мимо. Потом вернулся и увязался следом. Шёл, молча, слева параллельным курсом. Принял за своего. Я слышал, что собака на генетическом уровне прикрывает человеку слабую невооружённую сторону. А ещё я слышал, что собака иногда берёт себе в попутчики человека, чтобы пройти территорию конкурента. Пользуется защитой сильного, охраняя его при этом. Собаки хорошие животные. Они лучше всех чуют бесов, но в драку с ними не вступят – убегут. Бесы могут оседлать их, сделать бешеными. Только в кошку они не могут вселиться.

Вообще-то, этим миром правят бесы. Постепенно, не спеша, они захватывали всё вокруг. Долгие века. А в ХХ веке нечистые активизировались. К тому времени пасьянс, раскладываемый дьяволом, сошёлся. Кто сможет сказать, когда сам Сатана успел вселить беса в невинных деток из Симбирска, Гори и деревни Рансхофен? С чего началась оккупация их душ бесами? В каком обличье предстал он перед чистыми ещё душами? В обличье жестокого пьяного папаши, или строгой бесчувственной матери с пуританской моралью? И потом, укоренившиеся в них бесы размножились растлением. А после предстали неисчислимые миллионы жертв бандитских режимов, оттачивавших мастерство убийц, уничтожавших людей и народы ради изуверской бесовской идеи. Они во плоти отлично проредили свой огород, научили мир цинизму и страху, нарожали легион себе подобных. И скакали бесы по людишкам, веселились на крови, купались в ней. После их свистопляски мир стал бешено меняться. Сменили и нечистые свою тактику. Разбили мир на лагеря-антагонисты и заварили кашу: партии, деньги, президенты, учёные, войны, кризисы, режиссёры, террористы, банки, ТВ. Это – наша реальность. Бесы препарировали магию и заменили её наукой. Мы пользуемся достижениями науки. Удобно. В итоге все меньше созидательной деятельности, кроме погони за прогрессом с его гаджетами. Бесы препарировали культуру и заменили её псевдокультурой поклонения золотому тельцу. В итоге ширпотреб и попса заполонило умы. И пасут бесы своё стадо, хлеща его по мозгам излучением из своего магического кристалла – телевизора. Я телевизор не могу смотреть, так, включаю иногда, ради разведки. Не проходит и двух минут, как снова становится мой ящик идеальным параллелограммом, мёртвым и неопасным. Бабуля, у которой я некоторое время скрывался, накрывала экран телевизора каким-то тюлем, видимо опасаясь этого колдовства. И была права.

Бабуля многому меня научила. Я как сбежал, сразу к ней. Как собаку нюх меня на неё вывел. И она меня приняла, как родного. Увидела, глазом смерила и в дом повела. Её в деревне ведьмой считали, но душа у неё чистая, светлая. Познавала мир, лечила людей. Гербарий был у неё хороший. Она меня травами выходила, да мёдами выпоила. Только вот массу я никак не хочу набирать, каланча худая, видимо что-то резали в мозгу эскулапы, да затронули центр, который за это отвечает. А заодно затронули что–то, позволяющее мне видеть их, бесов мерзких.

Бабуля меня полюбила, и я её тоже. Она мне подсказывала, помогала развивать ещё одно приобретение после комы – способность лечить людей. Она увидела во мне этот дар. Мне бы больше времени рядом с ней пожить, но надо было скрываться. Деревня маленькая, всё на виду. Настучала на меня и Бабулю какая-то дрянь в райотдел. Приехал участковый. Здоровенный кирпичнорожий балбес лет тридцати с восьмилетним образованием, курсами повышения квалификации, твердым рефлексом волкодава и недобрым цепким взглядом. Привыкший щемить бездомных, обирать пьяных, «крышевать» нищих и наркодилеров. Впёрся кирпичнорожий в хату, всё жизненное пространство занял. Поступил, говорит, сигнал, что прячете вы, гражданка, какого–то человека. Может, беглый какой. Бабуля меня ему показала, он со своими ориентировками меня сличил, но не совпал я. Это, говорит Бабуля, мой внучатый племянник, в аварию попал, лечу его. Сержант убрался, но Бабуля велела мне собираться и ехать к её знакомому, пациенту бывшему, очень ей обязанному. Езжай, говорит, к нему, ищут тебя, у участкового на карточке ты был, я ему глаз-то и отвела. Поехал я. Её пациент, бывший уголовник, раскаявшийся в своих чёрных делах, выправил мне пластику лица и новые документы, где был я Непомнящий Сергей Филиппович, такого-то года, родился там-то. Теперь мой путь мне виден более-менее надолго. Буду ездить по городам, и лечить там людей, выгонять из них бесов. Вот моя работа, она не требует паспортов и кассовых чеков. Он сделал всё хорошо. Поблагодарил я его. Он предложил остаться, но я отказался. Так и начались мои скитания…


24 августа, 03:30

Уже довольно поздно. Луна прошла зенит и уже не давит своим светом так интенсивно. Уже давно за полночь, а я ещё не встретил ни одного бесноватого. Странно: все мои рейды были результативными, а их у меня было около двух десятков. В нескольких случаях приходилось применять силу: помахать ногами и руками. Свой арсенал, кроме кастета я ещё не использовал ни разу. Только демонстрировал. Демонстрация силы лучше её применения. Страх перед болью сильнее боли. Были, конечно, смельчаки, не убоявшиеся ножа и кастета, но такие быстро вырубались, так сказать, вручную. Кастет нужен, когда их много, когда они наглы от безнаказанности. Но это всего лишь наглость, а не смелость. Хватает по удару свинчаткой одному-другому, самым наглым, самым опасным, чтобы остальные разбежались. А эти оставались валяться, корчась от боли. Что ж, поделом. Для их же душ полезно. Больные у них души, бесноватые. Я стараюсь наносить удар точно и гуманно, чтобы не повредить жизненно-важных органов. Хоп! У этого сломано ребро. Я слышу это по характерному «хруп». И это слышат все. Хоп! У этого трещит ключица. И он начинает скулить. Всё! Остальные бегут. Угроза предотвращена. Страх перед болью сильнее боли. А эти на земле, что? Уже совсем не помнят о своих чёрных замыслах, двигавших ими мгновение назад? Как быть с ними? А никак. Они уже получили своё. Бесы повержены, ибо, когда человеку больно, он охотно и искренне кается в совершённом зле. И нечистый дух оставляет его. Чтобы всё было хорошо, вызываю «скорую» по их же мобильникам.

Было семь таких боёв. В каком-то из них одному гаду, бившему ногами лежачего, я сломал ногу. Жестоко? Не думаю. Лучше сломать ногу, чем судьбу. Пусть походит на костылях, подумает о жизни, полечит душу, глядишь, и оставит свои прежние занятия, за ум возьмётся. А те, что разбежались, посмотрят на пример лидеров и уже побоятся творить зло дальше. Это как в детстве хватаешься по незнанию за горячий утюг, обжигаешься, и уже дальше за холодный браться опасаешься. Дело в том, что, изгнав из себя беса, эти люди получают как бы иммунитет. И, таким образом, становится на борьбу с нечистью. Ну, как "на борьбу"…, не связываться с ними – уже борьба. Нечисть может закрыть их в тюрьмы, искалечить, убить, но никогда больше не овладеет их душой. Так что, своей деятельностью я доволен, и, делая этим негодяям больно, я оказываю им услугу, ибо наношу удар, любя, по-отечески. Учу уму-разуму. Боже, прости. Да будет воля Твоя.

Два города назад у меня был друг. Очень светлый человек. Такие люди нужны. Они поддерживают баланс сил Добра и Зла. Он был писатель. И преломлял в радугу унылый луч действительности через призму своей души. Он держал в гармонии мир вокруг себя. Жаль, что немногим повезло читать его. Он сомневался в написании каждой фразы, каждой запятой. Зато он мог отстоять каждое слово, каждое выражение в своих твореньях. Он был Творец. А Творец значительнее Героя – он создаёт Миры. Его забила до смерти толпа бешеных мразей. Поймала на улице, идущего домой поздно вечером. Они забавлялись, топча его. А он, наверное, кричал им о том, что люди не должны так делать, ибо они теряют тогда право называться людьми. Они ржали в ответ, и пинками в живот отправляли его тело соседу, навстречу новым ударам. Он говорил срывающимся голосом, что это будет висеть над ними и их детьми. А они в ответ били его с ноги в промежность и хихикали, глядя, как его скручивает в судорогах и рвоте. Они почуяли кровь и затоптали его. Безжалостно с весёлым гиканьем. Я не успел. Если бы я успел! Его звали Андрей. Когда я увидел его тело в морге, сознание покинуло меня для того, чтобы получить подробные инструкции. Я был в отключке не более минуты. Сколько понадобится времени, чтобы намочить ватку нашатырём и сунуть под нос человеку в обмороке? Но за этот краткий срок я получил такой объем информации, будто прошёл двухнедельный курс с лекциями, тренировками и инструктажами. Со мной говорил Глас. Нет сомненья, что это был Создатель, Тот, кто подарил мне жизнь. После этого случая в ближайшее полнолуние я вышел на патрулирование улиц. Во всех инцидентах я был чудом. Наверняка, попав в ситуацию, когда несчастный видит нелюдей, лишающих его жизни, видит нечистую силу воочию, он сразу отбрасывает сомнения о существовании Всемогущего и душа его вопиет с мольбой о Чуде. И я выскакиваю из тьмы в белой маске, и избавляю его от несчастья. Это ли не чудо? И это здорово. Я рад, что Он показал мне ещё один путь…


24 августа, 03:48

Посторонний звук выводит меня из размышлений. Осматриваюсь, узнаю местность. Мой путь ведёт к заброшенному мосту через глубокий овраг, пересекающий этот район города. Этот мост всегда привлекал моё внимание. Само его расположение было необычным. Казалось, что этот мост поставил собственноручно какой-то красный гигант с коммунистических агитплакатов. Овраг, через овраг – мост, а дорог к этому мосту нет. Одним своим торцом он упирается в чей–то огород, а другим – в заржавевшие, поросшие полынью гаражи. До дна оврага в самом низком месте метров тридцать. В овраге никто не жил, поэтому, это самое пустынное место в городе. И вот я вижу перед собой улицу, ведущую к этому мосту. Про него ходит слава излюбленного места самоубийц. И действительно, это место настолько не вписывается в окружающий мир, что представляется аномалией вне пространства и времени. Где же, как не здесь кончать с собой?

Я слышу звуки голосов. Резкие, агрессивные. Ускоряю шаг, но продолжаю ступать мягко, чтобы слышать. Звуки идут как раз с этого моста. Нехорошие звуки для такого места. Нехорошее место для таких звуков. И вот я уже бегу, ветер свистит в ушах, может мне удастся предотвратить самоубийство. И тут округу раздирает жуткий вопль, перелившийся в вой. Сердце моё скачет в пятки, что придаёт мне дополнительное ускорение. Вой продолжается, превращается в скулёж, потом опять в крик, к нему добавляются другие крики. Я бегу в конец улицы. Вот она кончается, вот слева насыпь, а на насыпи мост.

Я вбегаю на мост. Почти в центре его гигантской, как палуба авианосца плоскости вижу пульсирующую людскую кучу-малу. Из её центра и раздаётся этот вой. Я продолжаю бежать. И вижу, что несколько силуэтов в дикой пляске пинают ногами что-то странное, орущее, лежащее на асфальте и тоже орут: «Отпусти! Отпусти его, сука!». Вот, вот они, мерзкие бесы пляшут и веселятся. Всё ближе. Надвигаю маску. Ближе.

Вдруг мне под ногу попадает осколок бутылки и, предательски звеня, делает внезапное нападение невозможным. Я останавливаюсь в нескольких метрах от них. Жаль. Их четверо. Один неопасный, остальные матёрые, уже основательно бесноватые. Они оставляют свою жертву, расступаются, и я вижу двух человек, лежащих в довольно интимной позе. Они, вроде бы целуются. Один кричит. Но мне некогда всматриваться.

– Э, братва, чё за пипец? Они чё, сговорились? – говорит один из них, делает пару шагов ко мне и ухмыляется, в его голосе не слышно страха и почтения перед неизвестным. Только наглость, опирающаяся на силу и безнаказанность. Что ж… он будет первым. Бритые головы, голубые джинсы с подтяжками у бёдер, тяжёлые «гриндера́» на ногах. И по большому бесу на загривках. Хулиганьё, болельщики. Эти сволочи закалены в драках. Будет непросто. Наверное, пришло время бейсбола. И представился случай испытать новое изобретение Ивана.

Крик затих, и твари переключили внимание на меня. Заржали, предчувствуя новую забаву. Они что-то говорят, но я уже не слушал. Пора. Я начинаю стремительно приближаться к ближайшему из них и поднимаю левую руку ладонью вперёд. Она пуста. В правой – кастет. Но они не видят его. Они ещё не чувствуют угрозы в свою сторону. Тем лучше.

– Ну что? – спрашивает урод глумливым голосом, – Что ты хочешь мне сказать?

Поза полна пренебрежения. Отлично. Они не готовы. Пора. Я нажимаю кнопку на поясе и зажмуриваюсь. Яркая фотовспышка озаряет округу и среди контрастных теней я успеваю увидеть распростёртую на асфальте девушку и лежащего на ней гада. Вот твари, проносится в голове, и это моя последняя мысль. Вспышка включает какой-то механизм в мозгу, и как всегда в таких случаях я, тот, который видит и рассказывает всё это, отодвигаюсь куда-то немного назад и вверх и наблюдаю как я, тот, который владеет искусством рукопашного боя, начинает свой танец смерти. Идите сюда, бандерлоги. Я вижу, как я ныряю вперёд к ослеплённому Ивановым устройством негодяю, делаю кувырок, и, очутившись вплотную к нему выпрыгиваю высоко вверх, резко подтягиваю колени и врезаюсь одним коленом в мото-защите ему в подбородок, а другим в шею и падаю вместе с ним, вернее на него. Если бы я хотел, я сломал бы ему шею или грудину, но с него и этого достаточно. Я не хочу их убивать. Один есть. Долго не встанет. Пока они не сообразили, что к чему и в их глазах след от вспышки, я вскакиваю, и наношу сокрушающий удар кастетом в челюсть ближайшему врагу, и с удовлетворением слышу, как лопается кость. Он молча падает. Минус два. Молодец Иван, отличную штуку придумал! Минус два за три секунды! Остальные двое отскакивают и даже отбегают от им невидимой пока угрозы, в их голове яркое белое пятно шокированного зрительного центра, хапнувшего света во весь зрачок. Пользуясь паузой, я склоняюсь над девушкой. Глаза закрыты. Остальное лицо закрывает голова гадёныша. Ого! Да она вцепилась зубами в его нос!

– Ты чё, козёл?! – остальные, видимо, оправились от вспышки и осмотрели поле боя. Двое. Один – матёрый, видимо самый авторитетный. Второй пожиже.

– Уходите и останетесь целы, – говорю.

– А может тебе ещё и на грудь насрать? – ухмыляется матёрый, бес его раззадоривает, – Эй, Сява, звони нашим на трубу. И обходи его сзади.

А вот это плохо. Работающие на бесов чудеса технологий. Закон войны: радисту – первая пуля. Если этот недоносок вызовет своих, то их такая куча набежит, что вряд ли отмашешься. И не сбежать. Бросить девчонку я не смогу. Поэтому я достаю бейсбольную биту.

– Сява, звони быстрее, у него бита, – кричит опытный, и достаёт из заднего кармана джинсов что-то, щелчком высверкнувшее сталью, – а у меня вот такая штучка есть, – скалится, полностью повторяя мимику оседлавшего его беса. Нож, конечно, не бита, но в умелых руках это грозное оружие. Манит меня рукой.

Сява уже за моей спиной. Метрах в семи-восьми. Собирается бежать, но замешкался, копаясь в переднем кармане тесных джинсов. И в это время я, обернувшись спиной к гаду с ножом, стоящему в четырёх шагах, с силой бросаю в Сяву биту. Бросаю не как в городках, а вертикально, как топор. Так больше шансов поразить цель. Бросаю и срываюсь ему вслед. Бита летит, вращаясь пропеллером с молодецким посвистом. Сява, наконец, достаёт мобильник, и в этот момент алюминиевая болванка ударяет его в плечо и по касательной въезжает в череп за ухом. Мобильник вылетает из руки Сявы, когда он, оглушённый ударом, взмахивает ею. Летит по высокой дуге и приземляется на бордюрный камень, рассыпаясь с жизнерадостным залихватским звоном. В моих ушах это – музыка победы. Я бегу к упавшему Сяве, подбираю биту и поворачиваюсь к врагу. Он, как и следовало ожидать, ринулся за мной. Рефлекс собаки – догонять бегущего, но увидев, что я снова вооружён, а он остался один, хулиган остановился и ощетинился своим ножом. Что, ножевой бой? Он снова в четырёх шагах от меня. Держит дистанцию. Видно, что нож он привык держать не для шинковки овощей, и сталь его уже обагрялась кровью. Я левой рукой выхватываю своё лезвие и показываю его как кулак с торчащим пальцем. Гадёныш, следуя гримасе беса, осклабился, понял посыл. Лунный зайчик прыгнул на асфальт. Я направил его в рожу беса. Хулиган вздрогнул. Всё! Сломался.

– Сука, ты кто?! Откуда ты вылез?! – в его голосе слышатся истерические нотки. Да, есть из-за чего нервничать: четверо твоих людей валяются на асфальте. Трое не подают признаков жизни, один слегка шевелится. Начала двигаться девушка, пытается спихнуть лежащего на ней типа. Зашевелился и Сява. Я делаю шаг навстречу уроду с ножом.

– Что тебе нужно?! – он отступает на шаг, порывисто оглядывается. Я молча делаю ещё шаг. Он отступает. Ещё шаг. Вдруг сзади:

– Пацаны!!! – кричит Сява, держа запасной мобильник у уха. – Наших бьют! – он видит, что я уже бегу к нему и начинает орать скороговоркой, – Быстрее, пацаны, мы на мосту…

Нехорошо бить лежачего, да ещё ногой, да по голове. Но Сява сам вынудил меня сделать это. Теперь его запасной мобильник разбит, как и первый, как и лицо Сявы. Сява надолго покидает эту реальность. Теперь я ограничен во времени. Сява успел сказать про мост, и в этом городе мостов много. Если конечно эта великолепная пятёрка не пошла, скажем, за пивом для всей компании в ближайший круглосуточный супермаркет.

– Ага, пидор! Всё! Хана тебе! – урод с ножом запрыгал от радости, – Вот Сява мужик! Сейчас здесь толпа будет! Моя толпа! И фотоаппарат тебе не поможет.

Я иду к нему. Видно, что он этого не ожидает, думает, что я убегу, но я уверенно иду к нему. Черные провалы инопланетных глаз сияют на белой маске.

– Да у вас тут что, сходка что ли? – он пятится к кучке валяющихся людей и цепляет ногой нечто белое, отскочившее от его ботинка, – Бэтмены хреновы! – я вижу, что это белая венецианская маска. Вряд ли эти недоноски будут носить с собой венецианскую маску. Это её маска. Один со сломанной челюстью барахтается, скуля.

– Вставайте, есть кто живой? – бритый с ножом отступает от меня. – А, сучка, отдуплилась? – он увидел, что девушке, наконец, удалось спихнуть с себя начавшее приходить в сознание тело, и бросился к ней. Ситуация усложняется. Потому что гадёныш хватает девушку за волосы и рывком ставит рядом с собой.

– Ты за ней пришёл? – Бритый вертит ножом возле её лица. – Пришёл за своей бэтменшей? – он прерывисто дышит, ухмыляется, цел и невредим, а бес так и скачет в восторге по его плечам. – Смотри, какая красивая! – он тянет её за волосы, показывая её лицо. Глаза её широко раскрыты, но в них нет страха, только внимание и азарт. Низ лица и шея залиты кровью, рот растянут в оскале, но не страха, а боевой готовности. – Твоя сучка чуть не откусила пацану нос. Это его кровь. А чем смывают кровь? А, Бэтмен? Я пущу ей жижку, если ты не бросишь свои игрушки. Брось их! И отойди!

Я быстро приседаю и делаю два шага назад. Моё оружие остаётся лежать на асфальте, но кастет я незаметно оставил при себе. Не люблю тратить силы на бесполезный киношный балет. Нужен всего один удар. То, что я увидел в лице девушки и маска наполняют моё сердце радостью: я не один! Загоняю эту радость подальше. Сейчас не время моего сердца, сейчас на арене тот, кто умеет укладывать противника наземь. Ситуация, прямо скажем, патовая. Сейчас время работает против нас, и с каждой секундой я чувствую, как тает моё преимущество. Ритм боя сбился, и надо снова брать инициативу в свои руки. Опасный подонок что–то торжествующе говорит. Его левая рука сжимает её волосы, собранные в хвост, а правая, сверкающая сталью направлена ей в обнажённую натянутую шею. Стоять нет смысла, нужно двигаться. Я начинаю прокачивать ситуацию: делаю шаг назад и начинаю медленными шагами идти по окружности, центр которой стоит с ножом у горла заложницы. Ему ничего не остаётся, как следовать за мной подобно подсолнуху.

– Ты что это задумал? – в его голосе сквозит страх.

Не перекачать бы, думаю, трусливые подонки вдвойне опаснее храбрых. Я ускоряю шаг.

– Я её завалю, – он выставляет руку с ножом в мою сторону. Это хорошо: дальше от её горла, – Я её завалю на твоих глазах!

Я толкаю действительность ногами, раскручиваю ситуацию. Действие всегда лучше бездействия, ведь есть действительность, а бездействительности – нет. Скачу приставными шагами вокруг паука и жертвы, а он испуган и, ненавидя себя за эту слабость, начинает приходить в бешенство, а бес на его холке содрогается в экстазе. И тут я слышу поодаль какой-то звук, что-то ритмичное, в несколько глоток. Это фанатская кричалка. И её слышу не только я. Бритый приободрился. На его лице уже не оскал крысы, загнанной в угол, а торжествующая улыбка.

– Ага! – орёт он, наставив на меня руку с ножом, – сейчас тебя порежут на куски, Бэтмен! Тебя и твою сучку! – он запрокинул голову и из его пасти раздался рёв, – Ди-на-мо…

Его фраза прервалась, так как девушка, пользуясь тем, что урод отвлёкся, рванулась к его вооружённой руке и вцепилась зубами в запястье врага. Зубастая! Получился смешной крик «Динамо Ааааа», раздался вой боли и милое сердцу звяканье металла об асфальт. Подонок орал и пытался ударить её по затылку, но я уже рядом, и последнее, что он увидел в тот миг – моя венецианская маска. Удар свинца вышибает сознание из этого недоноска. Крик его прерывается, и он падает навзничь со свороченной скулой. Наконец-то, этому быку досталось за его дела, и теперь он надолго выбывает из своего клуба. Клуб, кстати, отозвался. Крики послышались ближе.

– Привет, – говорит она, – Спасибо.

– И тебя спаси, – отвечаю и осматриваю её. Фигуру скрывают чёрные одежды, лицо обрамляют волосы длинные, сливающиеся с темнотой и глаза сияют в свете луны, – Здорово ты его!

Она улыбается, зубы сверкают на фоне вымазанного кровью рта, но потом она морщится от боли.

– Ты как? – спрашиваю.

– Гады, по почкам и рёбрам надавали, – голос её сдавливает спазмами, а я и без её слов вижу, что одно ребро у неё справа сломано, а почки сейчас наполнились кровью и лимфой и вопят звоном в ушах. Но, слава Богу, без разрывов.

– Прости, но нам нужно уходить, – я смотрю в ту сторону, куда изначально шёл. Именно оттуда уже были слышны близкие крики и топот бегущих людей, – Сможешь идти?

– А что, есть варианты?

Вариантов нет. Скоро здесь будет много бесноватых. Она рванулась было бежать, но повреждения от фанатских «гриндеров» не сопоставимы с гонками на преследование. Она шипит от боли, замедляет шаг, наклоняется и поднимает с асфальта белую венецианскую маску. Я смотрю на девушку. Она чиста, на ней нет этой гадости. У неё сломано ребро и отбиты почки. Страдания и боль очищают душу. Но маска в её руке выдирает этот случай из ряда предыдущих. У меня есть вопросы к этой девушке, но их время ещё не пришло. Мы с ней в реальной опасности. Бесы приближаются. Мне от них не отбиться. Если их больше шести–семи, мне не справиться. По крайней мере, на открытой местности. Решение приходит мгновенно.

– Давай под мост, – говорю.

– Точно, там можно спрятаться, – она снова порывается бежать, но морщится и сгибается, придерживая локтем правый бок.

– Прыгай на закорки. Нет времени.

Я подставляю спину и, подхватив её лёгкое тело, бегу к металлическим сходням, ведущим под мост. При первом же шаге она застонала.

– Прижмись ко мне крепче, левой стороной, будет не так больно. Потерпи, – я чувствую, как она притиснулась ко мне, и бежать стало легче. Через несколько секунд я достиг сходен, отпустил её.

– Давай вниз. Спрячься, и сиди тихо, – отдаю ей биту, – Возьми, вдруг пригодится.

– Нет, лучше дай нож.

Она права. Если прятаться в кустарнике (где ж ещё в овраге спрятаться) битой нормально не размахнёшься. Я отдаю ей нож.

– Это тычковый нож. Его надо держать вот так.

Она берет его, пытается кровожадно улыбаться:

– Я назову его Клык. Привет, Клык. Я – Алиса.

Это хорошо, что она не боится. Эти гады чуют страх. Они им питаются.

– Добро пожаловать в страну чудес, Алиса.

– Если бы ты знал, сколько раз я слышала эту фразу.

– Спрячься, где-нибудь под третьей опорой.

Она накинула на голову капюшон и ступила в полный мрак, я за ней, но прежде чем окончательно раствориться во тьме, оглянулся. Из-за гаражей на мост с обратной стороны начали двумя потоками прибывать люди. Они звали своих, а потом ломанулись к месту боя. Я насчитал двенадцать фигур. Господи, помоги. Они не знают, куда мы пошли. Они ошарашены видом их пяти товарищей, распростёртых на асфальте. У кого–то это зрелище вызывает бешенство, а у кого-то – страх. Бешеные ревут:

– Где вы, твари? – думают, что нас много: хорошо. – Куда они могли уйти? Сява. Что случилось, Сява!

Сява! Вот же настырный какой! А ведь и не скажешь…

– Пацаны, их двое! – слышу, – Баба и какой-то Бэтмен. У них две дороги: в город и в овраг. Делимся на две группы.

– Я в овраг не пойду, там темно.

– Мобилой посветишь.

Я прислушиваюсь. Там в темноте ничего не слышно. Молодец Алиса. Спряталась. Боже, во что я ввязался? Двенадцать вооружённых… ножи–то у них у каждого есть… двенадцать вооружённых хулиганов… тут без хитрости на одной силе не выедешь… хорошо, что разбились пополам… шесть и шесть… идут. Я пролезаю под перилами на бетонный скат-опору, ведущую вниз под мост и прячусь под сходню. В самом её начале, где мост лежит на опоре как раз есть место, где укрыться сидящему человеку. Сходня – это сваренная из металлических полос пэтэушниками лестница с перилами. Довольно крутая. Как и скат. Узкая – двоим разойтись только боком впритирку. С перилами из-за крутизны и высоких ступеней находящимися у твоего уха. Эти перила слишком толсты, чтобы обхватить их ладонью.

Пока шестёрка приближается, они накручивают себя воинственными криками. В основном, это мат. Из крупиц полезной информации, я понимаю, что все-таки они разобщены. Одни рвутся в бой, а другие поумней, напоминают им о пятерых лежачих пацанах с травмами.

– Да это же Сява! – приближается уверенный сипловатый голос, а потом остановливается в паре шагов от тёмного провала, – Сяве и баба наваляет. Удав тоже – тот ещё боец.

– Ага! А Худому тёлка чуть нос не откусила!

– Худой – дебил! Интеллигент грёбаный! – слышатся смешки, – Он слишком мягкий. С тёлками обхождение нужно. Сунул ей в табло, чтоб юшка полилась и всё! Она полностью готова к употреблению. Хочу эту зубастую поймать. Ух, люблю дикарок. Их обламывать самый сок.

Я улыбнулся. Мне опять везёт. Одни боятся, другие беспечны.

– Давайте, трусы! Кто со мной – тот герой! Я поделюсь добычей.

Я полностью сливаюсь с темнотой. Маска на темечке под капюшоном. Какая–никакая, а защита. Один удар, по крайней мере, погасит. Тяжёлый «Гриндерс» стукнул по стали ступени. Я крепче сжимаю кастет и сам сжимаюсь как пружина. Пространство немного освещается светом телефонного дисплея. Это и к лучшему – меня вообще не увидеть. А его голубые джинсы хорошо видны в темноте. Бес на бритом затылке томится похотью. Он делает шаг вниз левой ногой. Переносит вес на неё. Потом опускает правую, ближайшую ко мне. Одной рукой он светит, как он представляет, себе под ноги, но тусклый свет съедает бездна внизу. Второй рукой он придерживается за перила. И в момент, когда он переносит вес тела на правую ногу, я привстаю, и кастет хлёстким ударом впивается в место, где соединяются кости голени и стопы. В таранную кость. Которая беззащитно торчит сопочкой у каждого из нас по обе стороны щиколотки. Хоть «Гриндерс» и армирован толстой кожей, мой удар попадает точно в цель, будто моей рукой управляет Бог. Так и есть! Получить кастетом по таранной косточке, наверняка неприятно. Свинец – самый тяжёлый металл на Земле. Тяжелее только радиоактивный уран. Поэтому получить свинцом по таранной косточке – это чертовски больно. Можно потерять сознание. Фанат, томимый похотливым бесом, по всей вероятности, так и делает. Он утробно хрюкает и, нелепо сложившись, как большая марионетка ссыпается вниз по ступеням. Его мобильник последний раз освещает тьму и, звонко ударившись о ступеньку, исчезает в её пасти.

Вверху видят, как внезапно и беззвучно исчезает их товарищ.

– Эй, Лютый. Лютый! – зовут они смельчака. Тишина. Отлично! Их моральный дух сейчас не на самом высоком уровне! – Где он?! – ах, эти сладкие нотки паники в голосе, – У кого есть фонарик?

– У меня Нокия. Она как фонарик.

– Иди посвети.

– Да пошёл ты!

– Ладно, дай мне. Я посвечу.

Загорается свет. Этот уже ярче. Видимо, модель телефона дороже. Но все равно луч не сфокусированный, и поэтому слабый. Но в его свете угадывается силуэт человека, лежащего на ступенях.

– Ё-моё! Лютый! – нога говорящего стала на ступень над моей головой. – Пацаны, он упал! – кричит он. – По ходу, без сознания! – он порывается броситься вниз по ступеням, делает такой же шаг. Я привстаю, чтобы повторить операцию, но под ногу попадает обломок кирпича, и я оступаюсь. Снова сажусь, чтобы поймать равновесие. Но произвожу слишком много шума для того, чтобы он не услышал.

– А?! – слышу я, и мне в глаза впивается колючий свет. Гадёныш видит перед собой чёрную фигуру, чёрное вязаное лицо и два сияющих недобрым светом глаза и начинает орать, но я вскакиваю и наношу удар битой ему по голени под коленом. Хлоп! Тот как подрубленный падает, но застревает в стойке перил и какое–то время хрипит, потом начинает орать. Его мобильник повторяет судьбу первого. О, да тут прямо Фермопилы1.

– Что там? – слышатся полные страха крики.

– А-а-а! – орёт раненый хулиган – Мне кто-то по ноге втащил! Ай, как больно! Он там под лестницей! Гадский Бэтмен! Сука!

Он слишком далеко от меня, и я не могу его успокоить. Скрываться уже нет смысла, но и показываться им нежелательно. Я для них дух. Тот, которого можно увидеть только перед непосредственным приходом боли. Психологический эффект решает половину дела – деморализует противника. Тут я слышу то, что меня совсем не улыбает – телефонный звонок. Наверняка это остальные. Услышали крик. Десять человек. Это много даже для такого удобного места, как здесь.

– Эй, Лось! – слышу сверху и чуть сзади, на мосту – Ты чего?

– Алё! – это там перед сходнями. – Да, Жека! Пипец, у нас двое вышли из строя!

– Слышь, Лось?

– Да хрен пойми! На лестнице поскользнулись!

– Пацаны, он здесь! Бэтмен. – это тот, второй, который Лось.

– Жека, валите все сюда! Быстрее!

– Он… там, – выкрики Лося прерываются стонами, – под лестницей.

– Я ничего не вижу.

– Посвети чем-нибудь.

Ага. Так они могут забросать меня ножами или камнями. Пора менять позицию. Я пробираюсь под мост. Где его плиты лежат на опорах. Там я прохожу на противоположную сторону. Темень полная и меня не видно. На другой стороне растут непролазные кусты, и я обегаю их, возле гаражей залезаю на поверхность и уже слышу, как бегут к мосту волки. Я пробираюсь им в тыл. Они в тридцати шагах от меня. Их светлые футболки и небесные джинсы хорошо видны в лунном свете. Часть их спускается вниз, наверное, за ранеными. Раненых семь, а дееспособных десять. Неужели не ясно, что связываться не нужно? Неужели мне их всех придётся вырубать? Какие закоренелые! О чём-то спорят. Нужно подобраться ближе, чтобы слышать. Но вовремя вспоминаю про мусор, предательски лезущий под ноги, и остаюсь на месте. Если у них есть источник света, то будет худо. Одно хорошо: девушка одета в чёрное, это уравнивает шансы. У меня дилемма: вернуться и встретить их или пойти вслед, чтобы подобраться к ним со спины. Ей не помешает помощь, мне нужно быть рядом. Но тогда я буду находиться в обороне, а инициатива будет на их стороне. У них и так численное преимущество. Есть шанс, что они уберутся, но есть вариант, что вызовут подмогу. Этой нечисти много расплодилось. С чьего попустительства, интересно? То-то и оно. Такой же нечисти, как эта.

Они разделились. Трое идут в мою сторону. У этого решения две причины: либо они настолько самоуверенно беспечны, что позволяют себе роскошь разбить свои силы при таком течении обстоятельств, либо они ждут пополнения. Очень хочется, чтобы это была самоуверенность, но я должен рассматривать трудный путь. Ошибиться лучше в меньшую сторону. Ситуация сейчас кардинально отличается от всех моих предыдущих патрулей. События нарастают, как снежный ком и я, похоже, теряю контроль над лавиной последствий. Одному проще. А тут девушка, которую нужно спасать!

– Что там Грач? – слышу я голос со стороны идущих в мою сторону уродов.

– Грач бухой, но Хима со своими подъедет.

Ага. Значит, бесы, всё–таки, вызвали подкрепление. Вот причина их настойчивости. Что ж, нужно отыскать Алису и уходить. Что делать с этими? Они идут совсем близко. Я в тени и меня не видно.

– Эй, Муха, слышишь, а что случилось-то? – слышу я пьяный голос. Совсем рядом. Алкоголь неумолимо сгибает его обладателя, заставляет его сутулиться. Двое обогнали этого пьянчугу. Я вижу снизу их облитые белыми футболками спины в двух шагах от меня. Правая рука одного сверкает сталью, у другого из кисти свисает что-то похожее на цепь. Бесы на их шеях возбуждённо елозят, егозят, раззадоривая и без того разогретых наркотой негодников.

– А, чёрт! – звякнул нож, вывалившийся из руки сутулого хулигана, шедшего впритирку со мной. Я мог бы потрогать его за штанину. Он нагибается за ножом, крутящимся на асфальте, как стрелка компаса. Его лезвие отбрасывает свет и когда мои глаза ловят лунный зайчик, бес на загривке пьяного вздрагивает. Лицо пьяного, ссутулившегося до состояния, согнутого в три погибели, оказывается на уровне моей головы. Я тут же понимаю, что он увидел отблеск в моих глазах. Он икает, моментально трезвея в ужасе, и в этот момент я хватаю его левой рукой за беса, коротко наношу удар кастетом в центр между выпученными глазами и разъятым в немом крике ртом. А потом резко толкаю его вниз навстречу стремительному асфальту. И ещё добавляю ласкового леща в затылок, окончательно стряхнув с бедняги оседлавшего его беса. И отскакиваю ещё дальше в тень. Понятно, что всё произошло на много быстрее, чем я это описал. Двое впереди оборачиваются и видят своего приятеля, освобождённого от сознания и беса.

– Ё-моё, Сутулый! – я иногда дивлюсь точности прозвищ этих отморозков, – Вот мудило! Опять нажрался, сволочь! Не понимаю, как можно постоянно жрать водяру!

Эти двое сейчас под амфетамином, что видно по волнам дрожи, гуляющим по их бесам. Эти чудики, скорее всего не чувствуют боли и будут бегать на сломанных ногах, как Мересьев. Это усложняет дело…


24 августа, 03:55.

Иван говорил, что вспышка на моей руке будет заряжаться в течение пяти-семи минут. Не знаю, сколько времени прошло с первого её применения, но мне придётся ослепить их, иначе эти упоротые монстры превратят меня в котлету. Только бы сработала.

– Э, Сутулый, вставай! – эти двое идут ко мне, ещё не подозревая о моём присутствии. Вытаскиваю биту. Я в глубокой тени, но твари на их загривках чувствуют движение. Они близко. Я ощущаю их мерзостные вибрации и чувствую запах амфетамина, подонки изрыгают его порами, и слышу остервенелый скрип их зубов. Господи, спаси и сохрани!

– Муха, ты видел? – орёт тот, что с цепью. Я обнаружен! Пора действовать. Я выпрыгиваю из-под ветвей, до поры укрывавших меня. Выбрасываю левую руку вперёд и жму на кнопку. Ничего!

– Это он, Бэтмен! – визжит тот, что с ножом, бросается ко мне и бьёт меня в шею. Но, ясное дело, не попадает, так как действие каким-то образом замедляется, и я свободно подныриваю под его вооружённую руку, и, перехватив биту левой рукой для опоры, правой с зажатой в ней рукоятью наношу точный резкий удар в открытое место между его правым ухом и челюстью. Нападавший сложился в коленях и рухнул ничком. Этот быстро убрался. Повезло. Спасибо, Господи!

– А-а-а! – орёт второй, раскручивая цепь как пропеллер перпендикулярно земле, она слегка посвистывает – Иди сюда!!! – он бросается ко мне и снова время замедляется. Его рука посылает цепь на меня сверху. Я изворачиваюсь и моя рука, и бита в ней без моего мысленного вмешательства устремляется навстречу его кулаку, врезается в него, а цепь, следуя законам физики, не встретив меня, продолжает движение по окружности с центром, коим является бита, и звонко врезается в его оскаленный рот. Его крик захлёбывается, а я добавляю ему битой меж рогов. Ласково и нежно. Р-раз! Он ошалело отступает назад. Второй! Бум! Третий? Нет. Третий – лишний. Глазки закатил. Готов. Десять выбыло, семеро осталось. Хорошее соотношение. Красноречивое. Бегу туда, куда шли эти и откуда пришёл я – под мост напротив сходен. Слышу шум за спиной, наверное, крик того, с цепью всполошил ушедших вниз семерых.

Вот это бойня, думаю. Впервые такое. И центром всего – она, Алиса. Девушка с венецианской маской.

Спускаюсь под мост. Слышу:

– Эй, не расходиться!

– Ты чё?! Там же Муха, Сутулый.

– Они справятся. Их трое. А если их загасили, то и тебя загасят и ещё двоих. Понял, дебил? Нас и так осталось мало, мы и так семерых потеряли.

Десятерых, думаю, десятерых, детка. Наконец в них заговорил разум.

– Вообще–то он дело говорит, – ого, у них уже начинается полемика. Страшно им.

Я вижу этот совет в Филях2. Беспомощная кучка людей во тьме. Напоминают отару овец, жмущихся друг к другу. Мобильники излучают слабый свет.

Раздаётся звонок телефона, сразу вырвав их из первобытного ощущения прикосновения Тьмы. Зашевелились. Тьфу! Электромагнитного импульса3 на вас нет!

– Алё! Хима! Пацаны это Хима!.. Да, на мосту. Точнее, под мостом. Давай, ждём… – и уже громче, – Хима едет с пацанами и Пацанчик с ним, – последние слова он произнёс с такой плотоядной радостью, что у меня зашевелились волосы на загривке. Хима едет с пацанами и ещё Пацанчик какой-то отдельный. Питбуль какой–нибудь. Или бультерьер. Вряд ли у этих уродов будет чихуахуа. Не люблю бойцовых собак. Они упорные. Придётся убивать животинку, жаль. Пора уходить.

– Он уже подъезжает. Я пойду Муху посмотрю.

Пока они совещаются я тихонько пробираюсь к третьей опоре. Трава уже сухая и не шуршать стоит больших трудов и небольшой скорости. Хорошо, что они орут от страха, а то услышали бы меня. И вот я уже огибаю огромную бетонную колонну опоры.

– Алиса – шепчу я.

– Я здесь. – Слава Богу, не пришлось её искать.

– Как ты?

– В порядке, – но я вижу, что не всё в порядке.

– Нам нужно уходить. К ним едет подкрепление, но зато у них минус десять человек, – она улыбается моим словам.

– А ты крут!

– А что делать? Приходится.

– Где ты этому научился?

– Не время сейчас, потом поговорим. Идём там есть тропинка.

Дно оврага, бывшее, когда-то речкой, заросло высокой травой. Там есть тропинка. Мы идём туда. Пока тень от моста скрывает нас. А там тропинка в шаг шириной и трава по пояс. Если идти, согнувшись, то можно скрываться в тени травы, но я представляю, каково сгибаться Алисе и мне становится не по себе. Меня душат одновременно и жалость, и бессильная ярость.

– Алиса, послушай, что я тебе скажу. Нам грозит очень серьёзная опасность, не исключено, что смертельная. Единственный выход её избежать – это на корточках пробраться по этой тропинке до одного места. Тебе будет больно. Но надо потерпеть, иначе нам придётся туго. Понимаешь?

Она смотрит на меня, кивает, и в этом движении я вижу блеснувшую дорожку слезы, выкатившейся из её глаза.

– Надо потерпеть, иначе придётся претерпеть много больше. Идём. Тут не очень далеко. Кстати, ты куришь?

– Что? Самое время для перекура?

– Ты не ответила.

– Курю.

–Давай мне сигареты, быстро.

Она протягивает мне пачку сигарет. В глазах укор.

– Это для собаки, – объясняю, – Чтобы след не взяла.

– У них собака?

– Вероятно.

Мы прячемся под большим кустом в тени моста у самого терминатора4, а перед нами простирается освещённое луной дно оврага. До места, где дислоцируются бритые метров сорок-пятьдесят. Оттуда ещё слышен галдёж. Тень на дне тропинки настолько густа и черна, что дна не видно. Доро́гой жизни мы можем пройти метров двести, до поворота бывшей реки, а там по покатой стороне в ложбинке выбраться до улочки, ведущей к гостинице. Там обязательно будет такси. План вполне осуществим.

– Алиса, становись на четвереньки и двигайся по этой тропинке. На четвереньках тебе будет легче. Возьми перчатки. Старайся находиться как можно ниже к земле. Потерпи. Отвлекай себя чем-нибудь, решай какие-нибудь математические задачи, – в принципе, она ещё не совсем ощущает свои повреждения. Адреналин, выброшенный организмом в ответ на травму, ещё гуляет в крови. Это состояние длится от двадцати минут до часа. Потом ей станет по-настоящему больно. – Думай о чем-то приятном. О море, например, или горах. Давай, Алиса, ты справишься. Верь в чудо. Я тебя догоню.

Я разворачиваюсь и иду по своим следам до опоры, достаю сигарету и растираю её в ладонях. Присыпаю траву вокруг ног, достаю сигарету, растираю, присыпаю. Пусть Пацанчик поищет нас. Когда я уже почти израсходовал весь запас табака, слышится резкий визг трущихся об асфальт покрышек, и мгновением позже отрывистый басовитый лай. Прибыл Пацанчик, пёс его кусай!


24 августа, 04:14.

Я очень рад, что у меня есть друг Иван. В нашем деле он просто незаменим. Его эрудиция дополняется смекалкой, и он творит чудеса. Взять хотя бы эту вспышку. Хоть раз да сработала. А сейчас мне, наконец–то, пригодились его «пу́танки». Их он смастерил из чёрной лески. Достаёшь целлофановый пакетик зип-лок, там сложена сеть, даже не сеть, а именно «пу́танка», паутинка-путаница. Ожерелье-сачок в руку длиной. Иван её испытывал на мне, подбросил, когда я ночью из туалета возвращался, надо же не спал – готовился. Запутался я, грохнулся. Очень легко в ней запутаться. Даже днём. И вот сейчас она нам сгодится. Я сначала не принимал «пу́танку», так как это оружие больше оборонительное, а я сторонник наступательной тактики. Я и соглашался их таскать только из-за никакого веса. А сейчас она как нельзя к месту. У меня их десять штук. Я разбрасываю их позади себя, как мини– заграждения из колючей проволоки, их задача – задержать противника.

Алиса ползёт на четвереньках впереди меня. Мы прошли уже половину пути. Под мостом слышны крики и лай собаки. Она ищет след, но пронзительный запах табака режет ей нос, и она скулит. Сейчас она начнёт кругами выискивать след. Последнюю сигарету я растёр в начале тропы. И ей ещё нужно до неё добраться. Это займёт время. Каждая минута выигранного времени повышает наши шансы выйти сухими из дерьма. А тут ещё подул довольно сильный ветер, зашелестел листвой и сухой травой над нами. Я увидел облако в разрезе тропинки-траншеи. Благодарю небо за этот дар. Ветер свежеет. Он натянет тучи, и мы станем невидимками.

Алиса двигается всё медленнее. Ей больно. Нужно её отвлечь. Думаю, лёгким шёпотом можно поговорить. Шум травы на ветру замаскирует наш диалог.

– Алиса, как ты очутилась на этом мосту?

– Я увидела его в Инете. Вот и приехала посмотреть.

– Откуда?

– Из Москвы.

– Ого! Что же это за мост такой знаменитый?

– Здесь ребята прыгают с верёвкой. Роупджампинг5. Экстрим.

– И тебе захотелось приехать сюда и ночью посмотреть на этот мост?

– А тебе разве не захотелось того же?

Да, действительно.

– Что же с тобой случилось на этом мосту?

– Я стояла у перил. Подошли эти. Начали приставать. Ну, слово за слово. Один вцепился в меня, повалил, ну я его и укусила за нос. Он орёт, я ору, они орут, долбят меня своими ботинками, пусти, кричат. А как я отпущу? Они ж меня совсем убьют. Сбросят, вон, с моста и всё. И я сжимаю и сжимаю зубы. Мне больно, но и ему не сладко и неизвестно, кому больней. Он уже пищит, мол, не бейте её, а то не отпустит. Ну, тут я и выключилась.

– Ты молодец, Алиса.

– А что делать? Приходится. А ты-то, откуда взялся здесь? Ночной патруль что ли?

– Что-то вроде того. Я патрулирую улицы. В полнолуние. В разных городах. Спасаю таких, как ты. Мне был знак свыше, чтобы я так делал.

– Ни фига себе!

– Тихо!

– Нет, ты, правда, Бэтмен! Офигеть!

Это хорошо, что она так реагирует. Удивление – очень сильная эмоция. В данный момент она явно не чувствует боли и даже слегка ускорилась. Нам осталось преодолеть не больше сотни шагов и будет ложбинка меж двух пологих склонов. Сзади возня приблизилась и стала перекрывать шелест травы. Разговаривают, но слов не разобрать. Они уже внизу. Скоро Пацанчик возьмёт след. Потом крик:

– Э, ну чё там вверху, пацаны? Видно, что?

– Нет, – откуда-то сверху.

– Ложись, – шепчу, – Алиса. – И сам залегаю и поворачиваюсь лицом к небу.

– Ничего! – голос раздаётся с моста, и я вижу его обладателя. Стоит, держась за перила, и вглядывается в серебряную даль. До него достаточно далеко, и я молюсь, чтобы он нас не заметил. Господи, да это стая голодных озверелых бешеных тварей! Откуда их столько? Нет, я не боюсь их. Я только боюсь, что мне придётся действовать наверняка, и кто-то из них может не дожить до утра. А этого я не хочу. Алиса замерла. Молодец, хорошо реагирует.

Я чувствую у себя в глубине головы уколы её взгляда. Я не вижу в темноте её лица, но мой зрительный центр ясно фиксирует эти два булавочных укола ярких лучиков света. Я даже вздрогнул. То же может случиться и с наблюдателем на мосту, если их взгляды встретятся.

– Не смотри на мост, – шепчу, с силой выталкивая воздух, облачённый в слова, а шелест травы заглушает меня, и я ору шёпотом, – Медленно и плавно двигайся вперёд. Медленно и плавно.

Судя по поднявшемуся внезапно сильному ветру, приближается гроза, да – вот вспышки молний и ещё далёкий рокот грома. Нам везёт. Дождь смоет наши следы…


24 августа, 04:18.

Ударил студёный шквал. Тучи закрыли фонарь луны. Стало темно, и мы рванули к цели. Первая же молния выдала нас, когда мы уже добрались до ложбинки, а там пологий пятнадцатиметровый подъём, улица между частных избушек, дорога и рукой подать до гостиницы, где обязательно будет такси. Но сработала огромная фотовспышка, и я представил, как мы будем хорошо видны тому типу на мосту.

– А, чёрт! – шипит Алиса.

Ай-ай-ай! Ну, нельзя же! Нельзя в таком момент чертыхаться! Нельзя поминать их! Я одёргиваю Алису, и, сделав суровое лицо, прикладываю палец к губам и слышу:

– Эй! Вон они!

Глаза Алисы понимающе расширяются. Мы замечены. Удар грома накрывает нас.

– Всё, Алиса, дело сделано. Теперь молись и беги.

– А ты? – может, мне кажется, но я слышу нотки паники в её голосе.

– Только спокойно. Не паникуй. Я тебя догоню. Знаешь где гостиница? До конца улицы и налево.

– Да. Я там проходила.

– Вот и давай туда. Продержись ещё чуть-чуть. Стисни зубы, плачь, но продержись.

А там уже лает Пацанчик, давая знать хозяину, что добыча обнаружена и никуда не уйдёт. Алиса пошла наверх, а я достаю пакетик с тремя последними «пу́танками». Разбрасывая свой запас, я жалею, что он столь мал и жду. Секунда… две… слышу собачий визг. Ваня, ты гений! Пацанчик запутался в твоём изобретении. Новая вспышка молнии застаёт меня наверху у входа на улицу, и я вижу перед собой полукилометровую грунтовку, опоясанную заборами, палисадниками и спящими избами. Алиса бежит недалеко. Пацанчик продолжает визжать, добавляются человеческие крики, и удар грома толкает меня вперёд, как стартовый пистолет…


24 августа, 04:22.

Стробоскопы молний делают действительность сюрреалистичной. В небе какие-то гиганты передвигают огромные как горы комоды. Льёт ливень. Я бегу с Алисой на закорках. Долгий вдох на четыре шага, долгий выдох на четыре шага. Если дышать таким образом, можно много пробежать. В одиночку, конечно. Алиса сначала сопротивлялась, говорила, что сама сможет передвигаться. Но с ней на закорках я быстрее добегу, нежели с ней прицепом. Льёт ливень и это хорошо! Теперь Пацанчику не удастся найти наш след. Я представляю, как черти барахтаются в грязи, путаясь в леске, как караси. «Пу́танка» очень напоминала мне что-то рыболовное. Всё, я повернул за угол, мы больше не видны в просвете улицы. Ещё сто метров, и мы в безопасности. В размытом ливнем пространстве светится вывеска гостиницы. Я бегу на этот мутный красный свет.

И тут сзади меня бьёт самый ужасный в мире звук – собачий лай. Пацанчик! Я не хочу тебя убивать, но, если придётся, знай, что твой хозяин – урод и сволочь – заслуживает твоей участи больше, чем ты.

Я опускаю Алису на землю.

– Давай теперь одна. Ты же хотела.

Огромные бездонные глаза смотрят на меня, и ливень смешивает свои капли со слезами. Я улыбаюсь ей, но она не видит моей улыбки.

– Не бойся. Всё будет хорошо.

– Я не боюсь. Мне собачку жалко. Ты же её убьёшь? Не убивай её.

Вот же блин, она что, читает мысли?

– Я не буду её убивать, беги.

Алиса похромала в сияние гостиницы. Лай приближается. Значит они, скорее всего, уже наверху и натравили пса, он сам не учуял бы нас. Сколько у меня времени на Пацанчика? Минута-минута пятнадцать. Начинаю считать. На тринадцатой секунде молния освещает Пацанчика, табакерочным чёртиком вынырнувшего из-за угла. Это доберман. Такой же черный, как и я. Хрестоматийный доберман в хрестоматийном же шипастом ошейнике. Четырнадцать. Он оценивает расстояние и разгоняется для прыжка. Пятнадцать. Глаза горят, а ощеренная пасть недобро зияет на его чёрном теле. Шестнадцать. Он уже в пяти шагах, я сжимаю кастет в кулаке и встаю в стойку. Доберман прыгает. Семнадцать… и время замедляется. Я вижу, как капли ливня крупными хрустальными шариками медленно плывут вертикально вниз. Много-много шариков. Я вижу, как сильное чёрное тело медленно летит ко мне, разбивая хрустальные шарики в пыль. Те шарики, что ударяются в оскаленные клыки, смешиваются с кипящей в углах пасти пеной. Два угля азарта и злобы горят над этой пастью. Когда голова Пацанчика подлетает ко мне на метр, я отклоняюсь вправо от его курса, жёстко хватаю его правой перчаткой за правое прижатое ухо, а левой – за ошейник, продолжая движение пса, поворачиваюсь в пояснице, переношу вес тела на правую ногу, фиксируюсь, и, как в айкидо, кистями толкаю летящего добермана по дуге вверх, увеличивая его инерцию. Восемнадцать. Время берёт свой прежний темп, а Пацанчик, отчаянно визжа и нелепо растопырив лапы, улетает куда-то в придорожные кусты. Доносится мокрый шлепок и жалобный вой. Да, после такого полёта, пёс вряд ли сможет причинить какой-то вред. Слава Богу, мне не пришлось его убивать! Я бегу вслед Алисе. Мне смешно при вспоминании подробностей картины полёта Пацанчика. А он, визжа, улепётывает, откуда прибежал.

Алису я нагоняю на тридцать пятой секунде. Здание гостиницы, заштрихованное ливнем совсем рядом, а вот и несколько машин с «шашечками». То, что за нами гнался пёс, говорит о продолжении погони, и полоса «пу́танок», наверняка, уже пройдена. Нужно приналечь.

– Беги в гостиницу, – говорю Алисе, – вызывай полицию, а мне надо уезжать.

– Нет. Нельзя полицию. Мне тоже надо уезжать.

Так! Час от часу не легче! Ей тоже нельзя полицию. Думать некогда. Бежим.

Пятьдесят девять. Мы подбегаем к жёлтой «Волге» с единственным горящим зелёным глазком. Я задираю вязаную маску на лоб и стучу в залитое водой боковое окно:

– Шеф! – стекло плавно опускается, позволяя каплям пролиться в салон, я прячу лицо как бы от дождя, но на самом деле – от водителя такси, – До Мамоновки довезёшь?

– Триста.

– Идёт.

Мы втискиваемся на заднее сиденье. Машина заводится, загораются фары. Мы трогаемся и выезжаем на дорогу. Поворачивая, фары выхватывают из тьмы бегущую ораву бешеных.

– О! – с весёлыми нотками в голосе говорит таксист, мужик лет под пятьдесят, – Это не по вашу душу, случайно?

– Поехали быстрее, дяденька, – отвечает Алиса.

– Это запросто, – весело говорит таксист, – Эх, молодёжь.

«Волга» резко набирает обороты и в заднем стекле в разводах воды растворяются силуэты бесноватой оравы. Я поворачиваюсь к Алисе. Она смотрит на меня. И мы начинаем смеяться. Скрученные в канаты нервы начинает отпускать и всё нами пережитое выливается в истерический смех. Алиса морщится от боли, но ничего не может с собой поделать и дёргается в спазмах смеха. Я тоже смеюсь и обнаруживаю, что смертельно устал. А ещё я обнаруживаю, что у меня на пальцах правой руки нет кастета, видимо, выронил, когда запускал Пацанчика в его эпохальный полёт.


28 августа, 18:46

Полнолуние прошло. Оно отняло много сил. Почти все. Когда я на охоте, у меня каким-то образом увеличиваются мои жизненные ресурсы: выносливость, сила удара, скорость. Полнолуние так действует. И за это приходится расплачиваться. Мне нужно время, чтобы перевести дух и подвести итоги. Иван заставляет меня вспоминать каждый шаг моих похождений чуть ли не поминутно. Ему это нужно для его изобретений. Он делает какие-то пометки в блокноте. С особенным тщанием Иван отнёсся к рассказу о своей вспышке. Огорчился, что она сработала всего единожды. Потом очень радуется, когда находит разрыв проводов.

– Смотри, – его смуглое лицо с маслинами глаз сияет, – видишь, где порвалось? Мне не хватало целого куска провода, и я срастил два отрезка. Наверное, порвался, когда ты вырубил первого.

– То есть сразу после использования.

– Да. Когда ты перекатывался к тому уроду, провод и порвался. Я ещё тогда должен был предвидеть это. Хорошо, что все хорошо кончилось. Теперь сделаем цельный провод, запаяем, как следует и у тебя будет хороший световой шокер. А если добавить конденсаторов и поставить мощные аккумуляторы, то на зарядку хватит пяти секунд!

Его лицо расплывается в улыбке:

– Блин, да ты, в самом деле, Бэтмен! Как в кино! Десятерых!

– И собаку, – добавил я.

Его улыбка становится ещё шире:

– Я нашёл улику.

На его протянутой ладони лежит мой кастет. Я рад видеть старого друга.

– По твоему рассказу я нашёл место, где ты катапультировал добермана, очень смешной эпизод.

– Когда ты успел?

– Пока вы спали.

Алиса. Девушка с венецианской маской. Алиса – очень сильная и крепкая представительница прекрасного пола. Мне не нужен рентген, чтобы видеть перелом её седьмого правого ребра, ушибы и контузию почек, особенно, правой, она даже немного опустилась. Плечи – сплошной кровоподтёк: она прикрывала ими бока, пока сволочи буцкали её «гриндерами». Ей досталось. Но она стойко переносит боль. Забилась, как кошка в угол дивана и лежит. Мои настоящие кошки тоже рядом с ней, помогают.

В зале, где обосновалась Алиса, где раньше текла люстра, все чинно и прилично, а в нашей с Иваном комнате – каждый час трёхминутный грохот. Такой, если бы поезд метро удирал от волны землетрясения настигавшей его. А в прихожей очаг низкой температуры. Очень-очень низкой температуры. Я, во избежание несчастных случаев, отметил эту зону, разлив на пол воду. И теперь в прихожей у нас есть мини-Антарктида с очертаниями лежащего человека. За три дня сконденсировалось из воздуха и наросло пять сантиметров льда в пуху инея. Снежный человек. Так что в прихожей у нас прохладно. Не смотря на ковёр и шубу, наброшенные сверху. Насколько я понимаю, боль Алисы что-то сдвинула в тонких мирах, и полтергейст вырвался наружу. А я настолько утомился в прошедшее полнолуние, что не мог справиться с духами.

Я часто подхожу к Алисе, прикладываю руку к больному месту и высасываю часть боли. Ведь человеческие руки не только физиологический, но и энергетический инструмент. Когда что-то болит, человек подсознательно прикладывает руку к очагу боли. В результате человеческое тепло, вибрации его тела от дыхания-сердцебиения, и энергетический «скафандр» делают своё дело и унимают болевые ощущения.

Состояние моё тоже не из лучших, так что я отменил всех посетителей или пациентов и лежу в полузабытьи, восстанавливая силы. Каждый час меня будил грохот, но к концу третьего дня я уже не замечаю этих звуков, как не замечает столяр-станочник шума деревообрабатывающего цеха.

Раздался звонок. Иван вздохнул и вышел выпроваживать непрошеных гостей, а я снова начинаю думать об этой проклятой маске. Она выбивает все случившееся из стройной колеи событий. Очень уж не случайна эта случайность – наша встреча на мосту. Почему мост? Не знаю. Ноги сами вынесли меня туда. Вам случалось когда-нибудь крепко задумываться во время ходьбы? Воображение рисовало перед вашими глазами картины с ваших мыслей? Яркие образы, бешено работающий мозг, а ноги сами идут по выбранному маршруту. Только иногда оказывается, что ты этот маршрут не выбирал. Шёл, думал и оказался там. А там девушка попала в беду. Бывает. Ей повезло, что я оказался рядом. Слава Богу. Но маска!!!

Входит Иван.

– К тебе посетители.

– Я же просил…

– Увы, мессир, я бессилен, – ухмылочка его эта, – Милитоны пришли с пестиками. Тебе придётся выйти.

– Но у тебя же с ними всё решено, – Иван сам взвалил на себя обязанности моего секретаря. Он сирота. Родители погибли в авиакатастрофе, когда он был студентом третьего курса местного университета. Университет он так и не окончил, зато успел подсесть на наркоту. Я успел встретить его и избавить от героиновых бесов. И по своему кодексу чести Иван стал помогать мне. Он вёл всю бухгалтерию, и договариваться с властями была его задача.

– Решено-то, решено, но просят тебя выйти.

– Просят?! – я чувствую, как мои брови удивлённо ползут вверх, они, обычно, требуют.

– Да, там младший сержант как Эдика увидел, обомлел весь, испариной покрылся.

– Ты показал им Эдика?

– Они сами попросили, – Иван улыбается, смешно ему, – они даже потребовали, чтобы я им показал «что это у вас под ковром».

Эдиком Иван называет наш мини-ледник на месте гибели несчастной изменщицы. Я его постоянно журю за неуважение к смерти, на что он неизменно отвечает, что настолько уважает смерть, что позволяет себе над ней смеяться. «Осмеяние суть индикатор признания авторитета, осмеиваемого». Эх, Ваня! Но выйти всё-таки придётся. Я нехотя встаю с кушетки и бреду в прихожую. Там, прижавшись к входной двери, стоят люди в форме: младший лейтенант и младший сержант. Лейтенант мелкий с крысиной мордочкой, а сержант здоровый шкаф, даже двери из-за него не видно. Одногодки. Не больше двадцати пяти. Я совсем не удивлюсь, если мне скажут, что они одноклассники, мелкий всегда был под влиянием здорового, а сейчас он старше по званию… тут, прямо, сюжет.

– Чем могу быть полезен, господа офицеры?

Уровень сарказма зашкаливает, но я не могу сдержаться – не выношу никакой власти, кроме Божьей. Они наверняка знают про эту квартирку, там у них, конечно, ходят всякие легенды о ней, как обо всём необъяснимом. И боятся. Правильно делают. Пусть знают своё место.

– Младший лейтенант полиции Костриков, – представляется плюгавенький младшой, – Помощник участкового. Это младший сержант Волосовин, – кивок в сторону здоровенного напарника, таращащего глаза на Эдика. Эти ещё молодые, все «младшие», и я уже не вижу на них бесов. Может, ещё не нагуляли, а может, прошло полнолуние.

– И что же вы хотите, лейтенант?

– Нам желательно осмотреть вашу квартиру, – вежливо со скрытым раздражением цедит плюгавый. Он видит моё презрение к нему, но ему не хватает смелости заявить свою власть. Он в моей берлоге. С невероятным Эдиком посреди прихожей.

– Минуточку, по-моему, у нас есть договорённость с капитаном…

– Это он нас сюда направил. И наделил всеми полномочиями.

– И что же случилось? Может, мы поможем, да, Иван?

– Какие-то маньяки напали на молодёжь. Десять пострадавших. Куча черепно-мозговых и переломов…

– Ну, ни фига себе! – театрально удивляется Иван, – наверное, стенка на стенку бились!

– В смысле? – непонимающе хлопает глазами плюгавый.

– Ну, десять же пострадавших! Это неслабая куча мала была.

– Нет. Говорят, их было двое. Одна женщина.

– Двое?! Десятерых?! Да ещё и женщина?!!

Плюгавый видит, что Иван издевается над ним, и, игнорируя его вопросы, обращается ко мне:

– Злоумышленники взяли такси и последовали в этот район. Вы не видели никого подозрительного с четырёх до пяти утра двадцать четвёртого августа?

– Нормальные люди в это время спят, что мы и делали, как и все нормальные люди.

– Значит, ничего не видели?

– Ничего.

– Так и запишем. Позвольте взглянуть на ваше жилище.

– Знаете, лейтенант, у нас в квартире сейчас нежелательно присутствие посторонних. У нас сейчас пациент, а обитатели не этого мира весьма чувствительны к болезням. Слетаются, – я кивнул на Эдика, – Поэтому я не советую вам заходить сюда. Рискуете. Особенно вы, лейтенант.

Плюгавый выдерживает мой взгляд, а я вижу, что очень скоро у этого парня будет выход камня из почки, и он уже чувствует его приближение ноющей тяжестью то ли в желудке, то ли ниже. Это видно и по его унылой гримасе, и по его раздражению. Всё это я вижу на дне его глаз, пока он выдерживает мой взгляд.

– Ничего, мы рискнём, – цедит плюгавый, – Служба такая, правда, сержант? Мы сейчас пойдём и посмотрим. Сержант?

Младший сержант, не отводя застывшего взгляда с мини-Антарктиды, быстро отрицательно вертит головой.

– Я… – скрипит он пересохшим горлом, прокашливается, – Я тут за путями отхода послежу.

– Что ж, милости прошу, лейтенант. Начнём с кухни, – я беру плюгавого под локоток.

– А почему в кухню? – плюгавый вырывает свой локоть из моей руки. Он боится. Он видит, что его напарник в прострации. У себя в долгих рейдах рассказывают патрульные друг другу истории про эту квартиру. Он тоже слышал эти байки. Дивился человеческой фантазии, и, прямо скажем, не верил до конца. И вот она эта квартирка. «Ледяной человек в прихожке. – думает он, – Для эффекта можно самому такого сделать. Он же тут пациентов принимает, дурачит их. Целитель, блин. Все они жулики, экстрасенсы».

– Мне нужно подготовить вас.

– К чему? – опять настораживается плюгавый.

– К вечным мукам в аду! – загробным голосом вмешивается Иван, но тут же улыбается, – шутка, шучу я.

– Я вам советую не шутить!

– Всё! Шутить больше не буду! Это я так, разрядил ситуацию.

– Лейтенант, – снова беру его под локоть, – я покажу вам кое-что лёгонькое, а то, знаете ли, с непривычки психика у людей страдает. Особенно у скептиков. Мир рушится, устои… Да не дрейфь ты, лейтенант.

Плюгавый одёргивает куртку с видом: ты, дядя, говори, да не заговаривайся, и идёт на кухню первым. Кухня здесь довольно просторная из-за отсутствия холодильника. Экс-хозяин выделил ему место в кладовой. Так что кроме стола, плиты и тумбочек здесь места более чем достаточно.

– Вот, прошу вас, офицер, – беру его за рукав, – станьте здесь, – ставлю его напротив окна возле стены, где обычно стоит холодильник, – ничего не ощущаете?

Плюгавый прислушивается к себе пару секунд, потом его физиономия сморщивается, как мочёное яблоко и его сгибает в пояснице. Я отдёргиваю его в сторону. Это его камень сдвинулся с места и своими острыми краями царапнул стенку мочеточника.

– Всё-всё-всё, сейчас пройдёт. Вот это я вам и хотел показать, – я выдвигаю ящик со столовыми приборами, беру первую попавшуюся ложку и бросаю в место, где плюгавого скрутил приступ. Ложка, кувыркаясь и празднично блестя, летит по дуге, пролетает какую-то границу и замедляется до полной неподвижности на уровне груди, будто попав в невидимый гель.

Глаза плюгавого расширяются, я беру половник и проделываю с ним то же, что и с ложкой, половник тоже зависает в воздухе. Теперь округляется его рот. Я беру горстью сразу несколько предметов, бросаю. Они тоже зависают в элегантном хаосе, позвякивая при встрече. Я двумя руками живо перемещаю несколько вилок и ложек, и получается какое-то животное с длинной шеей половника. Плюгавый недвижим. Его глаза полны детского восторга. Он уже не скептик. Боль иногда ломает его правую бровь, но впечатление от увиденного и буря эмоций, бушующая в его голове, отключают болевой центр.

– Хотите, сами попробуйте, – предлагаю я, протягивая кухонный нож. Плюгавый почтительно отказывается. – Здесь стоял холодильник, в морозилку которого ревнивый муж положил ампутированные у любовника мужские принадлежности. Понимаете, уровень страданий, боли, изощрённости содеянного был настолько высок энергетически, что получился пробой между мирами, и полтергейст проявляется таким образом – зоной аномальной невесомости.

Он кивает.

– А теперь к делу, лейтенант. У тебя в левой почке почти в мочеточнике лежит камень. Ты его уже почувствовал, – плюгавый мелко кивает, поёживаясь, – Если ты пойдёшь дальше по этой квартире, я не могу ручаться за последствия. Может быть много хуже, – смотрю в его глаза, где в плещущемся трепете всплывает иногда на поверхность его сознания островок понимания, – Всем же потом влетит. Я не советую продолжать. А на службе скажешь, что мы тут вдвоём, я и Иван. И вообще, лейтенант, бросай свою службу. Вон, какой молодой, а уже камни в почках таскаешь. Не сдюжишь ты на этой службе. Давай, снимай свою сбрую, сейчас тебя лечить стану.

– Я.… при исполнении, – лепечет плюгавый, – нам нельзя форму снимать.

– Да ладно, здесь никто не видит. Да и форма мне твоя без надобности. Ты портупею свою сними, а то знаешь присказку: как надену портупею, так тупею и тупею? Оружие понижает воздействие.

Плюгавый, оторопело оглядываясь, начинает снимать кобуру с ремнём. Я беру её у него из рук и бросаю в зону холодильника. Кобура выбивает почти все приборы из зоны, и они осыпаются, весело звеня, указывая границу феномена. А кобура повисает фантастическим драконом, хищно нацелясь в потолок. На звон приборов слышится из коридора:

– Э, Лёня, ты в порядке?

– Да. Всё нормально, – отвечает лейтенант.

Я критически осматриваю его.

– Ну, ещё китель сними… погоны твои не нужны.

Он послушно снимает свою мешковатую рубашку и остаётся в белой майке.

Я разогреваю ладони, с силой растирая и комкая пустоту. Глубоко и ритмично вдыхаю и выдыхаю носом, ловлю то состояние, когда мир то наваливается гулко, то отступает до полной белизны и тишины, сначала медленно, но всё быстрее, до частоты стробоскопа. Плюгавый смотрит на меня уже не как полицейский, а как мой обычный пациент. Этот уже поверил в экстрасенсов. Я взмахиваю руками и чувствую, как в ладонях и пальцах начинается вибрация и покалывание, похожее на ощущение при восстановлении кровообращения после того, как отлежишь руку во сне. Ритм движения мембраны, разделяющей миры, успокаивается до сердечного. Я подхожу к замершему в ожидании сержанту и начинаю работать. Вожу руками вокруг его пояса, ищу пробой в ауре. Вот, нашёл. Это как гладишь мягкий тёплый мех и натыкаешься на что-то мерзкое и холодное. На кровь, например. Это пробой в ауре, через который я и буду воздействовать на источник боли.

– Вот он, камушек твой. Небольшой. Думаю, одного сеанса будет достаточно.

Тут меня начинает трясти от распирающей изнутри энергии, а руки становятся горячими, я изо всех сил сдерживаю эту дрожь, и от этого у меня по всему телу проступает пот. Я чувствую этот камень, он отчётливо виден на веках закрытых глаз. Спрессованный из кристалликов комочек с множеством острых краёв. Одним своим краем он упирается в стенку мочеточника, и пока он стоит, не больно, но если начинает двигаться… Я мысленным усилием, стоящим мне ещё пару дней упадка сил, посылаю жар с ладоней через пальцы внутрь лейтенанта. Усилие это через несколько мучительных мгновений переходит в абсолютную лёгкость, дрожь уходит и передаётся камню, который на экране век начинает вибрировать и медленно рассыпаться на более мелкие фрагменты, те тоже вибрируют и рассыпаются. Я поднимаю веки и вижу перед собой широко открытые глаза лейтенанта. Я снова Божьей милостью сотворил маленькое чудо.


28 августа, 19:14.

Вдруг всё приходит в норму, и даже кобура лейтенанта падает на пол с глухим стуком. Этот звук стал сигналом к окончанию сеанса.

– Ну вот, – говорю, – нет у тебя больше камня.

Он смотрит на меня с благоговением. Ого, я колдовал над ним около двадцати минут. И выдохся окончательно.

– Слушай, чего-то я устал, – говорю, – давай-ка на этом закончим, лейтенант, – он с готовностью кивает, вот и хорошо, – Ты не пей разной ерунды, раз почки слабые. Чистая водичка, вот что делает человека чистым. Ты же на семьдесят процентов состоишь из воды, а не из «кока-колы» – говорю, пока он с опаской берёт кобуру и одевается, – и ещё, главный совет: бросай эту собачью службу, найди чего-нибудь по душе. Уходи, пока не увяз. Ты, я вижу, совестливый, а тем, кому ты служишь, твоя совесть не нужна.

Лейтенант смотрит на меня долгим взглядом, потом протягивает руку:

– Спасибо.

Я руки не подаю, у меня просто нет сил. Смотрю на него. Это уже другой человек. Тот же плюгавый младший лейтенант, да уже не тот. Что-то изменилось в нём за эти минуты. Я смотрю ему в глаза и вижу в них надежду.

– Всё, тебе пора.

Мы выходим из кухни. В прихожей Иван травит анекдоты. Напарник лейтенанта продолжает нервничать и видно, что он мало слушает Ивана, а Ивану это невнимание не мешает.

– А вот ещё, – кричит он в запале: – Идёт милиционер, а навстречу ему…

– Иван, прекрати.

– Чего, прекрати? Вас уже нет полчаса. Этот молчит. А мне что делать?

– Всё. Наши гости уходят. Проводи, я лягу.

И только я это говорю, из нашей спальни раздаётся грохот. Младший лейтенант икнул и сделался бледным.

– Землетрясение, – орёт он, но спазм сдавил горло, и получается какое-то сипение.

– Спокойно, офицер, ничего страшного, это ещё один феномен. Идёмте, я покажу. – Я подхожу и открываю дверь в спальню. Звук катаклизма многократно усиливается.

– Вот, посмотрите, – подзываю плюгавого. Приходится кричать. Тот с опаской выглядывает в дверной проём. Обычная нищенская обстановка обычной комнаты в обычной «хрущёвке». Всё обычно, кроме грохота и сотрясения пола. Из обычной комнаты раздаются, совсем необычные звуки, будто проснулся весь дом и начал потягиваться и урчать, как кошка, если бы эта кошка была размером с дом. Лейтенант, стараясь не смотреть мне в глаза, поворачивается на негнущихся ногах и идёт к выходу. Иван открывает входную дверь, и злосчастные посетители с видимым облечением покидает наш дом. Ещё одна легенда для пэпээсников.

– Пронесло, – говорит Иван, когда грохот стихает, – Извини за балаган, но я чувствовал себя Коровьевым6.

– Не думал, что будет такой резонанс.

– Да уж. А ты случаем никого не замокрил?

– Ты что? Я был очень даже мягок. Но средние телесные я им нанёс. Скорее всего, по «Скорой» они на нас и вышли. Когда к тебе на участок заявляется куча травмированных, хочешь не хочешь, а в полицию сообщишь. А ты что это так на них набросился? Испугался?

– Мне–то чего бояться? – фыркает Иван, – Это ты там был, а не я.

– Меня никто не видел.

– Ага, а таксист?

– Было темно, и я прятал лицо. Было уже поздно или, скорее, рано. Его внимание в это время суток было рассеяно, к тому же, скорее всего, когда я подошёл к нему, он спал по обыкновению таксистов. Я, кстати, тоже поспал бы. Совершенно валюсь с ног. Как там Алиса?

– Да вроде ничего. Спит.

– Пойду и я.

Я захожу в спальню, падаю на тахту и не чувствуя удара о простыню, проваливаюсь в глубокую пропасть сна.


29 августа, 1:22.

Я просыпаюсь от того, что очень тихо. Я спал крепко, значит, грохот пропал. Некоторое время лежу, прислушиваясь к себе и окружающему миру. Тихо и спокойно. Я уверен, что коридоры между мирами исчезли, а вместе с ними исчез и полтергейст. Свет от фонаря освещает комнату сквозь не зашторенное окно. Я чувствую, что мой мочевой пузырь скоро лопнет. Встаю и выхожу в прихожую, отметив, что Ивана нет на его спальном месте. Я прохожу к туалету, зажигаю свет и вижу, что Эдик исчез и ковёр, коим был накрыт наш снежный человек, накрывает пустоту. Всё, духи оставили нас в покое. Пока я облегчался, я услышал звуки из комнаты Алисы. Вроде бы разговор. И смех. Видимо, Иван там, развлекает гостью. Смех – это хорошо. Смех делает страшное нестрашным. Он уничтожает зло. Превращает его в ничто.

Стучусь и вхожу. Алиса сидит на разложенном диване, укутавшись в одеяло, несмотря на довольно тёплую ночь. Она смеётся, морщась от боли в рёбрах, а Иван, стоя посреди зала, показывает пантомиму. Они играют в "крокодила". Выглядит сюрреалистично, в последние три дня я видел Алису, когда она или была без сознания, или спала.

– Привет, – говорит она, – спасибо, что помог.

– Привет, – говорю. – Всё – кончился полтергейст.

– Наконец-то! – в голосе Ивана неподдельное облегчение, и я его понимаю, – Теперь можно будет поспать по-человечески.

– У вас что, есть полтергейст? – лицо Алисы освещается интересом, её орехового цвета глаза сверкают, распахнутые в удивлении, она уже совсем не та, которая была похожа на больную кошку. – Тот самый Барабашка?

Иван кивает, я вижу, что на эту тему он нашёл благодарную слушательницу. Пока я сканирую Алису, он тут же вкратце рассказывает ей историю этой квартиры и про связь её болезни с возмущением э-поля. С Алисой уже всё намного лучше, она двужильная. Пока Иван упивается Алисиным вниманием, я рассматриваю её. Девочка, что говорится, породистая. Хороших кровей. Это видно по тонким чертам её лица, обрамлённым густой гривой длинных слегка вьющихся чёрных волос, по лёгкой горбинке на её удлинённом носу, по огромным гипнотическим глазам, по тонким изящным пальцам её красивых рук. Хоть фигура её и скрыта под одеялом, по рукам со стопроцентной уверенностью я могу утверждать, что с фигурой у неё всё в порядке. Она может стать чьей-то музой, такие вдохновляют художников и поэтов. Совсем ещё молоденькая, школу, поди, только закончила. Я пытаюсь представить её в белой венецианской маске, как её зубы впиваются в нос насильника, вспоминаю укол её взгляда на тропе жизни в том овраге, её слёзы, смешивающиеся с дождём. Я ничего не знаю о ней, но я её знаю. Она своя, без беса. Не зря, ой, не зря занесло эту Алису на мост.

– Это так интересно, я так хотела пообщаться с Барабашкой – восхищается Алиса, – жаль, что нам нужно скорее сваливать отсюда.

– Как это сваливать?

– Да, босс, так и есть, нам нужно менять дислокацию. Те полиционеры приходили не зря. Они ещё вернутся. Алиса, покажи.

Алиса достала из своего рюкзака десятидюймовый планшет милитаризованного дизайна. Он похож на американский Hammer. Такой же потёртый на бронированных углах, источающий надёжность и комфорт. Она взяла гаджет в руки, и его дисплей осветил её лицо неземным светом. Поводив по экрану пальцем, она подала его мне.

Игрушка оказалась неожиданно лёгкой, она очень удобно слилась с моей рукой и у меня промелькнула мысль, что с появлением этой штуки отомрут многие вещи за ненужностью. Книги, кино, газеты. Собеседники, друзья, дети. Самая удачная попытка окунуть человека в одиночество. Полная победа иллюзии над действительностью.

На этой штуке рисунок белой венецианской маски на тёмном фоне. На этом же фоне пририсована фигура в чёрном. Ни разу не видел себя со стороны во время охоты, но, вероятно, я был похож на этот рисунок. Тем более что глаза маски имели характерный гуманоидный разрез. Маска!

– Что это? – мне ничего больше не пришло голову, кроме этой дурацкой фразы.

– Смотри дальше, – сказала Алиса, – там ещё много интересного. Листай как книжку и наслаждайся.

Я провёл пальцем по гладкой поверхности дисплея справа налево, и страничка переместилась вслед моему движению. Открылась типовая интернет–страница какого–то форума. На ней какой-то ASPCaYmAn описывал своё чудесное избавление от хулиганов, избивавших его. Тот случай, когда я сломал бесноватому ногу. Комменты не читал, перемахнул страницу. Ещё какой-то форум, где некий WO12041983 писал, как его знакомую спас какой-то гуманоид. Потом i333old@@@, видимо эта знакомая, в ответ на неумный юмор прислала рисунок с моим изображением и историю номер два, когда хулиганы отделались лёгким испугом, а самый заводной был схвачен за нос и кручен за него до хруста, до ручья крови и здоровенной «сливки». Одним словом, набралось с десяток таких страничек. Всего описано три случая. Я молча смотрю на Алису, она на меня.

– Что здесь происходит?

– Босс, – начинает Иван.

– Какой я тебе босс? – взрываюсь я, но мгновенно заталкиваю ком раздражения куда-то под желудок, – объясните, что здесь происходит.

– Я пытаюсь. Алиса сбежала из дома, когда она узнала, что она на самом деле приёмная дочь. Узнала после похорон, как оказалось, приёмного отца.

– Стоп! Я ничего не понимаю!


29 августа, 1:57.

Если коротко. Об Алисе.

Алиса все свои почти двадцать лет жила в счастливой хорошо обеспеченной семье. У неё был умный любящий папа, мама умерла при родах, а папа так и остался один. Он всегда верил в неё и поощрял все её действия, если они были направлены на познание мира. У них жила гувернантка Виолетта, она занималась хозяйством, воспитанием девочки, и в тайне, что было совсем не тайной, удовлетворяла мужские потребности папы, что можно простить отцу-одиночке. Папа был без ума от Виолетты, были планы на повторный брак. Виолетте не нравились увлечения Алисы оккультизмом и хакерством. Она как будто боялась девочки. Да, Алиса была умна не по годам, некоторые её способности поражали до немоты, но папа радовался этому, а Виолетта, – нет. Для неё это было, как проказа. Отец до девяностых годов, ещё до появления Алисы служил в каких-то очень засекреченных структурах. Там делали какие-то эксперименты над людьми, чтобы произвести суперсолдата. В те времена многие государства занимались этим. Да и по сей день занимаются, но её папа был уже не у дел. Сейчас солдаты уже не нужны, вполне достаточно банков. Папина контора в начале девяностых рассыпалась без финансирования, а отец сделал свой бизнес и жил в достатке. Именно в этот момент и появилась Виолетта в его жизни. Он всю жизнь дружил с дядей Витей. Тоже какой-то тайный агент. Его Алиса помнила всю жизнь с той поры, когда могла уже что-то помнить. Очень душевный дядька, только… всегда при тактильном контакте с ним Алиса чувствовала спазм в животе. И как оказалось, не зря. Примерно год назад бизнес её отца захватили рейдеры. Папа очень нервничал, много пил. Алиса очень любила отца и переживала за него. Дядя Витя, как мог, поддерживал друга, в основном, за бутылкой водки. Недавно Алиса проснулась вся в поту.

– Я увидела во сне, как дядя Витя приближается к спящему от доброй дозы снотворного отцу, – голос её ровен, а глаза пусты, так как она смотрит внутрь себя и видит тот сон, пересказывая его нам, – Отец спит за рабочим столом, уткнувшись лицом в сложенные в локтях руки. Дядя Витя ставит свой кейс на стол, достаёт из него пластиковый футляр, похожий на контейнер для переноски яиц, из него плетёную из серебряных нитей штуку, очень похожую на ваши ловушки из лески. – Я вижу, как Иван широко улыбается и приосанивается, как бы поправляя несуществующий галстук, а Алиса продолжает с тем же мраморным выражением лица, – Он надевает эту штуку на папину голову, и я вижу, что это сетка для волос, но из серебряных нитей, а не из лески, как у вас. Дядя Витя колдует над своим футляром. Там у него какой-то пульт со всякими кнопками и стрелками. Он нажимает красную кнопку и отходит в сторону, глядя на часы. Отец вздрагивает, как от электрического заряда, весь напрягается, потом опять опадает в прежней позе. Дядя Витя снимает серебряную сетку с головы отца, бережно складывает её в свой футляр и уходит. Сон этот был очень реален, я даже почувствовала запах кварца. Отец спит, но я чувствую, что он уже не мой отец. Он – зажжённая петарда, запущенный механизм часовой бомбы, робот с заданной программой.

Она ходила весь день, не зная, как сказать отцу об этом сне. И так и не решилась сказать.

– Зачем я не сказала ему, – её глаза наполняются слезами, и те, достигнув края век, скатываются по её по-прежнему неподвижному лицу.

В тот день пришёл дядя Витя, спросил, как дела, тронул Алису за локоть, заставив её непроизвольно сжать ягодицы. Он поговорил с отцом, а на следующий день отца нашли мёртвым с огнестрельным ранением головы. Было расследование по горячим следам, была версия самоубийства. Было горе и боль утраты. Был дядя Витя, приехавший утешать вдову. Когда тело привезли из морга, Алиса боялась входить в комнату с гробом, не решалась посмотреть на то, что уже не её отец. Виолетта и дядя Витя отправили её спать. Алиса уснуть не смогла, так как плакала и сквозь плач услышала какие-то звуки из комнаты с гробом. Ей стало страшно, но интерес, всё же, заставил её войти в эту комнату. Там рядом с гробом дядя Витя, спустив свои форменные с лампасами брюки до пола, употреблял Виолетту прямо сквозь колготки, разорвав их по шву. Судя по поведению Виолетты, она была не против. В глаза бросилось, что у неё под колготками не было трусиков.

– Она специально не надела трусы, она заранее была готова к этому. Их… – по лицу Алисы, похожему на манекен, прошла волна омерзения, – …совокупление возле гроба с покойником походило на ритуал. Я говорю, Виолетта, что ты делаешь? Ты же отрицаешь эзотерику. Тебя же коробило от моих интересов, а в то же время ты сейчас на глазах у папы… ты не думай, что он мёртв и ничего не видит… трахаешься с его другом, который убил его. Похоже вы в сговоре. – Снова по её лицу проходит та же волна, – О чём ты, девочка, говорит дядя Витя, надевая штаны. Он никогда не называл меня по имени. «Детка, девочка». Кто убил твоего отца? Он сам застрелился. После разговора с тобой, говорю, ты ушёл, а он потом застрелился. Вот видишь, говорит дядя Витя, он сам, я не причём. Да, говорю, дядя Витя, но ты перед этим напоил его снотворным и примерил на него серебряную шапочку. Дядя Витя меняется в лице и лезет в карман. Я думала – пистолет, нет – за мобилой. Да мне плевать, шипит Виолетта, твой отец был мне противен, хотя, какой он тебе отец. Ты, ты мне противнее его. И он тебе не отец. Ты какая-то чужая тварь. Он удочерил тебя в связи с экспериментом. Молчи, Виола, кричит дядя Витя Виолетте, – по её щеке бежит свежая капля, – молчи, не видишь, ребёнку плохо, переживает, городит чепуху. Надо вызвать скорую. И тут я понимаю, что они меня живой не выпустят. Увезут в свою секретную «дурку» и свернут эксперимент. Почти мачеха превращается в разъярённую кошку, ещё бы, я прервала такой интимный момент, прервала ритуал. Я бросаюсь в свою комнату, хватаю ноутбук и убегаю в окно, в то время как дядя Витя ломится в дверь моей комнаты, – глаза Алисы, наконец, засветились смыслом, она улыбается, глядя на меня, – такие вот новости, Бэтмен, и это только первая часть.

Первую неделю она жила в столице, прячась у своего друга-хакера. Они взломали компьютеры Виолетты и дяди Вити. Это было весело, улыбается она заговорщицки. Алиса ещё за год до событий обнаружила в Сети упоминания о некоем человеке в венецианской маске, вступавшемся за беззащитных.

Сама приверженец флэш-мобов7, Алиса была впечатлена похождениями Бэтмена, как его (меня) сразу окрестили в Сети. Она тщательно процеживала информацию, собирая сведения о нём (обо мне). Его (мои) следы были отмечены в трёх городах: Новосибирске, Сочи и Пскове. И вот в компьютере дяди Вити, состоящем в каком-то подразделении «Ы», Алиса обнаружила папочку, посвящённую Бэтмену. Её содержание я держал в руках.

– Подразделение «Ы»?! – переспросил Иван, – У них, случайно не Моргунов8 командир?

– Я тоже заметила некую параллель. Помнишь из того фильма? «Операция «Ы». А почему «Ы»?

– «Чтобы никто не догадался» – продолжил цитату Иван.

– Точно. Это как прятать что-либо на самом видном месте. Если кто-то узнает и пустит слух, что в принципе тогда было невозможно, ну а вдруг. Никто ведь не поверит. Будут ржать и пальцем у виска крутить: подразделение «Ы»?! Как ты сейчас.

– Это что же, – вмешиваюсь – на меня охотится какая-то спецслужба?

– Думаю, если бы искала, то уже б нашла. Но что у них к тебе интерес, это факт. Точнее, к твоей маске.

– Алиса, а что насчёт твоей маски?

– Маска для того, чтобы ты понял, что я своя. Я ждала тебя на мосту.

Ничего себе, признания!

– В смысле «ждала»? Ты знала, что я буду там?

Алиса пожала плечами:

– Знала.

– Откуда?!

– Просто я могу.

– Удивительно.

– Не более удивительно, чем твой полтергейст и подразделение "Ы". У меня с детства есть способности. Могу находить людей, предвижу некоторые события и всякая мелочь.

– Босс, интересное дело получается, – вмешивается Иван, – Просто «Битва экстрасенсов»9. Он же экстрасенс, – говорит он Алисе. – Людей лечит. Бесов видит.

Глаза Алисы расширяются:

– Аллилуйя! Ребята, я так удачно вас встретила! А, главное, вовремя! Я так рада, что оказалась на мосту!

– Значит, ты приехала сюда специально?

– Ну да. Меня что-то привело на тот мост. И я знала, что на мосту мы и встретимся, не знала, правда при каких обстоятельствах. Я хотела предупредить об опасности. Уехать из Москвы нужно было в любом случае. И я поехала сюда, потому что знала, что встречу здесь тебя. Увидела где-то название этого города, оно вспыхнуло, прыгнуло мне в мозг, и я увидела всё. Дядя Витя меня ищет. Поэтому мне нельзя соприкасаться с полицией. И ты у них в разработке, к тому же, наша с тобой убойная встреча не пройдёт за обычный мордобой. Они начнут искать маску.

– Уже ищут – бросает Иван.

– Что ты ещё узнала из компьютера дяди Вити? – спрашиваю я.

– Ой, там много чего. Я всего ещё и не изучила. Целый аналитический отдел нужен, чтобы всё по полочкам разложить. Терабайты информации. Она вся у Гоши, моего московского друга-хакера. Ему за счастье там покопаться. Как найдёт важную инфу, мне по Инету отпишется.

– Но что-то ты уже нашла? – в глазах Ивана дикий интерес.

– Подразделение «Ы». Секретный отдел КГБ. Сейчас неизвестно кто за ними стоит. Очень строго законспирирован. Занимался и занимается разработкой психотропного оружия, боевого оккультизма, созданием сверхчеловека, моделированием действительности. Мой экс-папа служил в одном из отделов этого подразделения. Кстати, сейчас Гоша ломает папин комп. Дядя Витя тоже там каким-то спецом служит.

– Да ладно, Алиса! – вскинулся Иван, – Что ты говоришь? Про такую чушь целые каналы есть по телевизору. Ты сейчас то же самое несёшь!


Алиса усмехнулась.

– Вот видишь, как они хорошо замаскировались. Никто ведь никогда не поверит в подобную чушь. Эта информация, которую мы добывали в течение трёх суток. Гоша просто гений. Такую защиту обошёл. Там полным-полно откровенной ерунды, возможно, и скорее всего, это шифр. Я же говорю, что нужен целый аналитический отдел по расшифровке. И там была папка с Маской. Не сомневайся, что информация о происшествии на мосту уже дошла до них, и они начнут искать.

– Подразделение «Ы», – говорю задумчиво.

Да, есть над чем задуматься. Я спас девочку, наверняка с экстрасенсорными способностями. Её «папа» какой-то учёный или агент суперзасекреченной организации, бывший, правда, хотя, бывших агентов не бывает, погиб при странных обстоятельствах. Причиной его смерти Алиса считает его друга и друга семьи, который тоже является служащим этой конторы. Причём, судя по штанам с лампасами10, занимает там немалый пост. Что-то заставляет меня верить Алисе. И этот дядя Витя сейчас действительно ищет Алису, так как она – свидетель. Свидетель юридически неправомерный, но, судя по реакции на обвинения самого дяди Вити, вполне серьёзный и, что немаловажно, единственный. Для неё это смертельно опасно. Эта девочка ищет со мной встречи, чтобы предупредить о том, что мои рейды заинтересовали эту службу. И в результате, становится центром побоища, после которого я буду иметь проблемы с властями. Не сказал бы, что меня это пугало – я сознательно стал на тяжёлый путь борьбы с нечистью. Но теперь моё присутствие в этом городе нежелательно. С другой стороны, внезапное бегство подтверждает мою причастность. Я в прошлое полнолуние изрядно пощипал бороду чертям. Теперь они за меня возьмутся всерьёз. Да, дела! Неисповедимы пути Твои.

– Ну что, босс, когда отвал? – спросил Иван.

– Завтра. Алиса, сможешь двигаться?

– У меня нет выбора.

Я улыбнулся:

– Ты молодец.

– Я знаю.


29 августа, 2:47.

– Иван, ты же понимаешь, что тебе придётся остаться?

– С чего бы?

– Утрясёшь все дела, чтобы не выглядело как бегство. Мол, экстрасенс съехал тихо и всё. Помнишь? Всю бюрократию ты сам взял на себя.

– Ты прав, босс. Надо тут зачистить всё. А потом я вас нагоню.

Думаю, Иван принесёт больше пользы, оставшись здесь, нежели будет из пары делать группу. Мы с Алисой быстрее доберёмся… куда? Почему с Алисой?

– Куда подадитесь? – спрашивает Иван.

– Надо думать.

Думать! Я могу поехать в другой город. Автостопом, электричками. Пробраться подальше, как я делал не раз. А что с Алисой? Клубок событий, заверченный нашей встречей, уже не даёт нам права разойтись разными путями. Да как я смогу теперь действовать как раньше, имея такую информацию?! Теперь я не один. Теперь у меня есть помощник и неизвестная ведьмочка без беса, появление которой не принесёт мне покоя.

– Знаешь, босс, тебе надо поговорить с Алисой. Посовещаться. Я понимаю, ты привык действовать в одиночку, надеяться только на себя…

– На Создателя надеюсь, Он ведёт меня.

– Да-да, знаю, – говорит он тоном психиатра, – Тогда кто ведёт Алису? Она тоже не простая, босс, и теперь вам надо как-то координировать свои действия.

Я об этом не подумал. А ведь он прав! Люди с уникальными способностями настолько редки, что пользуют свой дар, в основном, в одиночку за неимением такого же, как они во всей округе. А мы с Алисой, два неординарных человека встретились и, как две планеты, взаимно схваченные собственной гравитацией, остаются вращаться вокруг друг друга в общей системе, так и мы должны остаться и взаимодействовать, чтобы уберечься от беды.

– Босс, ты же не знаешь, на что она способна. И она не знает, на что способен ты. Поговорите завтра. Уже поздно, надо спать, а завтра… ну и денёк будет завтра.

Легко и просто завалиться, и дрыхнуть! Сам наговорил тут, и спать улёгся! А ты думай… а чего думать? Завтра будет видно. У меня свои варианты, у неё свои. Прикинем, посовещаемся. Мысли лезут одна на другую. Странно, но не могу сосредоточиться на чем-то одном. Они не дают мне уснуть, эти мысли.

Есть старый проверенный способ: лёгкими поглаживающими движениями, едва касаясь, не быстро гладишь лоб, брови, переносицу. Гладишь. Гладишь. Не долго. С минуту. Гладишь… и не замечаешь, как падают твои руки, и уносишься ты в еженощное неизведанное.


Дева


1.

Я изо всех сил стискиваю зубы. Ощущение, будто кусаешь сырое мясо, только мясо живое. Этот чмошник, что полез ко мне, теперь верещит, как свинья. У меня на языке солоноватый вкус его крови. А ещё слюни и сопли. Какая гадость!! Только бы не стошнило! Это вдобавок к тому, что его дружки пинают меня ногами по рёбрам. И почему я постоянно попадаю в какие-то странные истории?!

– Нет! – орёт тот, что с носом в моём рту, – не бейте её. Не бейте, она же мне нос отгрызёт! Отпусти! Отпусти, пожалуйста!

Вот уж фиг тебе! Надо было раньше думать. Мне теперь обратной дороги нет. И я двигаю нижней челюстью, вгрызаясь ещё сильнее. Поднимается жуткий вой.

Эти сволочи стали приставать ко мне, пока я витала в видениях, на краю моста, глядя в бездну за перилами. Я чувствовала, что Бэтмен идёт ко мне. Он уже совсем близко. Его цель – этот мост. И тут, кто-то совершенно нежданно, вырвав меня из грёз, срывает с меня маску и, подстрекаемый целой толпой таких же, как он, лезет ко мне с поцелуями. Его нос был самой близкой мишенью. Это единственное, как я смогла отреагировать. Ам!

Я прихожу в себя. Меня больше не бьют, слышу глухие удары – бьют уже кого-то другого. Вдруг кто-то хватает меня за волосы. Ай! Вот сволочь, ты за это ответишь! И тут я вижу его. Бэтмена. В точности, как на рисунке той девчонки из Нета. Значит, всё правда. Он есть! Волна оглушительной радости умерила боль. Какой-то недоносок, тянет меня за волосы, приставляет к горлу нож, но я знаю, что Бэтмен меня спасёт. Эта тварь боится его. Я чувствую, что победа близко. И когда, он отвлёкся на приближение своей стаи, я хватаю зубами его руку с ножом, что угрожала мне. Загрызу всех! И тут Бэтмен вышибает из гада сознание к моей великой радости…

– Привет, – говорю, – спасибо!

– И тебя спаси.

Он во всем чёрном, чёрный комбинезон, чёрный капюшон – похож на японского убийцу-невидимку из американских киношек. Только у тех лица замотаны тканью, а у Бэтмена – белая венецианская маска, как моя, только с вырезанными под гуманоида глазами. Очень круто смотрится. Глаза большие чёрные и сияют где-то в глубине. Как он добился такого эффекта? Наверняка черные тени или что-то вроде того.

Ай!! Умопомрачительный приступ боли сгибает меня пополам, организм говорит, что у меня внутри не всё в порядке с органами. Но больно ещё не до конца, я всё ещё на взводе. Перед глазами плывут радужные круги, но они не приносят радости. Он тащит меня. Больно. Нужно спрятаться, уползти во тьму. Когда опасность отступила, и адреналин перестал поступать в кровь, боль новой волной обрушивается на меня, скручивая спазмами, выворачивая наизнанку, из меня рвотой вырывается кровь, и я ныряю ещё дальше во мрак.

Я добиралась сюда автостопом. Всего за сутки добралась с пересадками. Гоша – гений. «Когда мне было три года, говорит он, я сделал систему защиты, при помощи которой, когда мне было четыре, взломал защиту какого-то банка. Теперь мне двадцать один и я способен на многое» Он собрал и подарил мне отличный армированный планшет. Эта штука выходит в Инет в любой точке страны и всегда остаётся невидимой. «Скажу по секрету, у меня есть пароли на админа ФСБ, говорил он, это я им всю систему прописывал»

Я выплываю из тьмы и слышу, как он зовёт меня… опять надо идти… потом ползти… больно… пальмы, море, песок… я, наверное, грызла траву, у меня песок на зубах хрустит… иногда он что-то говорит, но слышу нас откуда-то со стороны… больно… я то ныряю во тьму, то всплываю… началась гроза… Чёрт! Мы выдали себя! Ёшкин кот! Теперь ещё нужно бежать… собака. Собачка. Он хочет убить собачку… не убивай… нет… не будет убивать… Ай! Как же больно… бежать… нет… не надо полицию… бежать… мы в такси… мы едем… здесь сухо и не очень холодно… мы смеёмся как ненормальные… боль усиливается… он смотрит на меня… внимательно смотрит. Да, я сейчас выгляжу не ахти…

Конечно, я чувствовала, что они немного не те люди, за кого себя выдают, не ощущала… как это сказать… зова крови, что ли. И не очень переживаю теперь по поводу того, что я приёмная дочь. Теперь я цельная.

Киски… девятижильные существа… они такие мягкие, такие тёплые, урчащие пушистики… хочется улыбаться, глядя на них… Виолетта их не любила, ссылалась на аллергию… а Илье было не до кошек…

Илью от души жаль. Он и в самом деле любил меня, как родную. Что касается Виолетты, эта стерва никогда мне не нравилась. Если Илью я считаю отцом, он же воспитывал меня, растил, то Виолетта, несмотря на всю видимость стараний заменить мне мать, была двуличной гадиной. Всё время была внимательна, но холодна, как сосулька, презрительна, надменна и жестока. Нет, не всегда, в присутствии Ильи она была лапочкой. А в его отсутствие жало её языка всегда находило моё слабое место.

Эксперимент. Она говорила про какое-то задание. А Илья иногда рассказывал мне, что здорово было бы сделать солдат, которые не умирают или убивают силой мысли. Он рассказывал это только наедине. Никогда при ней. Он тоже до конца не доверял ей.

Пока кто-то исцеляет моё тело, я витаю по окрестным мирам, и вижу, что не случайно, рискуя всем, проникла в дом после похорон и стащила дневник Ильи. Он часто писал в нём, когда я ещё малышкой сидела у него в кабинете, играясь с колодой карт, легко угадывая масть и достоинство любой карты. Дневник был зашифрован, значит в нём действительно важная информация. Теперь дневником занимается Гоша. Я уверена, что он расшифрует записи, нужно только время.

Ещё я вижу, что Виолетта совсем не та, какой себя позиционировала, любящей женой, матерью и домохозяйкой. Я поняла, что она – колдунья. Секс над трупом Ильи был ритуальным, он помогает ведьмам получить колоссальное количество сильнейшей энергии, соединив два взрыва – секс и смерть. Это уже колдовство. Так могут делать очень крутые ведьмы.

А ещё, я чувствую, что место, куда меня привёл Бэтмен дико «фонит». Но это не опасный фон. Там, где я сейчас, я вижу все кожей, как растение. Боль я чувствую красной и дурно пахнущей, а фон холодным и немного скользким, он успокаивает и делает боль светлее. Часто жар Бэтмена делает её зелёной и прохладной.

Я понимаю, что такое моё состояние вызвано травмой и на таком уровне восприятия я ещё ни разу не была… Я вишу в центре не имеющего формы, постоянно меняющегося Нечто, и все эти переливы можно прочитать как книгу. Я знаю, что достичь такого уровня можно, но нужно медитировать, либо помогать себе различными специальными веществами. И я, находясь в этом пограничном состоянии, вижу, что Виолетта перешла этот рубеж и стала опасной. Мне нужен теперь щит, экран, чтобы она не увидела меня. И я знаю, что Бэтмен будет этим щитом.

Снова выныриваю в реальность, слышу какие-то голоса… опасно, но только чуть-чуть… Бэтмен справится, с чем он справится, я пока не вижу, но знаю, что он справится с чем угодно…

Бэтмен сразу привлёк моё внимание, как только я увидела первый пост о нём. В отличие от некоторых интернетовских чмошников, он действует. Как и я. Я тоже могу легко замутить флэш-моб и люблю похулиганить в стиле Тайлера Дёрдена11.

Самой первой моей акцией было даже не действие, а умение объединить людей для осуществления какой-то идеи. Я, находясь за почти девятьсот километров от Киева, заставила группу подростков всего-навсего незаметно бросить в каскадный фонтан открытую бутылку «Фэйри». У меня есть их фотоотчёт: по улице во всю её ширину ползёт огромная, как снежная лавина, доходящая человеку до груди, мягкая пена, искрящаяся всеми цветами радуги в лучах летнего солнца; а вот несколько пожарных машин, врубив водяные пушки на всю мощь, разгоняют пену, в их струях играют радуги. Более прекрасных фото я не видела никогда. А вот ещё фото очевидцев, где по их лицам видно, что они тоже не видели ничего подобного. Это говорят их по-детски распахнутые глаза. Властям пришлось пятикратно отмывать улицу от пены. И это всего лишь пузырёк «Фэйри»! И снимки этой улицы после «катастрофы»: сияющий асфальт и гранит бордюров, сияющие окна и витрины, сияющие лица детей и взрослых. Это доказательство того, как я смогла зажечь людей на действия, причём на расстоянии. Потом я ещё шалила. Могла, например, сыпануть пригоршню размоченного пшена на капот дорогого авто, нагло припаркованного вплотную ко входу в подъезд. Пшено прилипает к капоту, прилетают голуби и склёвывают эти зёрнышки вместе с полировкой и краской. Чтобы выделяться из толпы, довольно того, чтобы не быть дерьмом.

В большинстве своём люди подобны биороботам, выполняющим программу, вбитую стереотипами. Их основные инстинкты – инстинкт размножения и самосохранения, и они веками топчут закольцованную дорожку, уже ставшую глубокой колеёй, из которой не выбраться. Они считают смерть чем-то страшным, забывая, что страшнее действительности ничего в этой жизни нет. А нужно просто освободиться от заборов и оград. Иногда их проще сломать, нежели обойти. Я не понимаю тех, кто идёт по накатанной кем-то дороге, не видя ничего вокруг, кроме своей колеи. Ненавижу равнодушие и рутину. Иногда возникает впечатление, что вокруг лунатики – спят наяву. И чтобы как-то разбудить их, приходится делать встряску. А так как все очень любят деньги, то уничтожаю материальную составляющую этого мира.

Я хочу, чтобы люди перестали быть свиньями, глядящими только в свою кормушку. Ведь свинья наиболее близка к нам генетически, её органы удачно пересаживают человеку. Свинья не может смотреть вверх, она, в отличие от человека, не способна видеть небо. А людям сейчас недосуг смотреть на небо, ищут: чтобы подобрать. Мои акции помогают вспомнить всем, что вся наша реальность – всего лишь декорация. Стоит лишь оторваться от корыта, и эти декорации исчезнут. И ты увидишь, что мир вокруг намного больше и увлекательнее корыта.

Опять звуки вырывают меня вовне… грохот… будто поезд несётся за дверью… они здесь…

Так. Да. Здесь хорошо. Мягко, тепло, упоительно. Свет вокруг медленно пульсирует, переливается, волнам проходя сквозь меня, и я слышу, и вижу, и чувствую: комната с ничего не значащей обстановкой и в центре той комнаты Илья и дядя Витя. Они много моложе. Совсем ещё мальчики, немного смешные в их напыщенном стремлении быть значительными, под стать возложенной на них ответственности. Илья пристально смотрит на дядю Витю и говорит: ты ведь понимаешь, если что-то пойдёт не так, мы не сможем его убить? Дядя Витя также пристально смотрит на Илью и начинает улыбаться, причём искры в его глазах делают улыбку сумасшедшей. Ничего не может пойти не так, – отвечает он, – и ты это знаешь.


2.

Свежесваренный кофе будит меня своим ароматом, и я улыбаюсь. Боли уже нет. Лёгкая тяжесть… именно так – лёгкая тяжесть в почках напоминает время, когда они были огненными шарами, втиснутыми мне в тело. Я потягиваюсь и открываю глаза.

В комнате, кроме меня и кошек молодой человек, он выглядит моложе Бэтмена. В его руках поднос, упоительный аромат исходит от стоящей на нём чашки. О, мой рыцарь! Я беру чашку с черным напитком.

– Сигарету? – спрашивает он.

Конечно, да! Затягиваюсь, делаю глоток кофе, выдыхаю… тело наполняется энергией. Что может быть лучше кофе и сигареты после побоев, дикого марафона и зависания в другой реальности?! Теперь можно рассмотреть моего угодника.

– Как зовут тебя, рыцарь?

– Иван, – улыбается. Хорошенький, влюбиться можно. Глаза умные, с опытом. – Я тоже закурю? – Вот ведь, галантный, к тому же, Иван.

– Кури.

Курим, выпускаем дым и сквозь его вуаль смотрим друг на друга.

– Как себя чувствуешь?

– Спасибо. Лучше. Ты кто ему?

– Кому? – лукавый взгляд сквозь дым.

– Этому, в маске. Бэтмену.

Улыбается.

– Я его так сказать, спец по вооружению, инженер и режиссёр, – явно горд собой, – Бэтмен. Я его тоже так называю.

– И не только ты, – я выкладываю ему часть информации, от которой у него и глаза, и рот округляются от переизбытка интереса. Но всего, конечно, я говорить не стану, лучше потом расскажу Бэтмену. И осаживаю его слегка, переключаюсь на него. Он сразу начинает хвалиться своими выдумками, которые помогают Бэтмену творить справедливость. Поддакиваю, восхищаюсь его сеточками. Он просто цветёт. Поехал. Всё, теперь из него верёвки вить можно.

– А где он? – спрашиваю.

– Спит. Умаялся, бедный, пока тебя выручал.

Иван оказался интересным собеседником. У него тоже нет родителей, он тоже считает эту жизнь бутафорией, но у него были проблемы с наркотиками. Нет, у меня с наркотиками проблем не было, и нет. Расслабились, повеселились, поиграли в «крокодила». Иван, точнее, играл, а я смялась и угадывала.

Вдруг на пороге появляется Бэтмен. Высокий, сутулый. Ничего не выражающее худое лицо, словно неподвижная маска, словно он и не снимал её. Та маска, что была на нём на мосту симпатичнее его лица. Какая-то нелепая чёрная шапка обтягивает череп. Явно видно, что он лысый. У него вид очень усталого человека. Да, ощутимая разница между образом и реальным человеком.

Он рассказал, а я поняла, что значил тот фон: у них в квартире полтергейст. Очень интересно! А сам Бэтмен – экстрасенс! Это чудо! Я понимаю, что он, настоящий, скрывается где-то за множеством масок. И я им рассказываю всё про своего псевдо-отца и Виолетту, про дядю Витю. Мне кажется, что наша встреча стронула лавину. И она летит, нарастая. Я устала. Очень трудно сразу переварить всю обрушившуюся на меня информацию. Хочу побыть одна. Подумать.

– Ну что, босс, когда отвал? – спрашивает Иван и очень вовремя.

– Завтра. Алиса, сможешь двигаться?

Как будто у меня есть выбор.

Он улыбнулся:

– Ты молодец.

– Я знаю, – они уходят.

Проверяю почту. Письмо от Гоши.

«Привет! Помнишь кредитку, что я тебе давал? Она чистая. На ней 250 рублей. Всего лишь цифры Код: 2023. Пользуйся. Тексты расшифровываются. Пока, королева»

Смешно! Королева… да у меня даже своя свита:

Гоша. Аутичный компьютерный гений, почти ни с кем не общается, но его развлекает общение со мной. Он знает, что со мной не бывает скучно. С ним у меня есть бесконтрольный выход в интернет, средства и любая информация.

Бэтмен. Он очень сильный, сильный во всём. И, несмотря на странный внешний вид, очень умный. С ним я чувствую себя в безопасности, у меня есть защита, и, конечно, скорая медицинская помощь.

Иван. Помощник Бэтмена. Что о нём сказать? По шкале заурядности выше среднего. Интересный, смышлёный. Есть комплексы, но он прячет их за шуточками. Но главное, что он уже влюбился в меня по уши.

Да, с такой свитой можно завоевать трон.


А ночью во сне приходил ко мне Бэтмен и рассказывал про себя то, что я спросить не успела. Сам пришёл, я его не призывала, и сам рассказывал. И про то, что памяти в нем не хватает, про травму свою, про бесов и рейды. Мне его так жаль. Досталось ему. Но с головой у него все в порядке, рассудок не повреждён. Странный, конечно. Очень странный, но что-то в нём есть.

Только что мне теперь делать, я не знаю. Мечта сбылась, Бэтмена я нашла. И что теперь?

Сны пролетали вокруг, меняясь в пёстром хороводе, а ответов на вопросы я так и не получила.


3.

Меня разбудила птичка, севшая на ветку берёзы как раз напротив поставленной на проветривание балконной двери. Она радостно щебечет, и я, ещё не открывая глаз, знаю, что за окном ясное солнечное небо. Радость птички разделяет одна из мурок. Кончик её хвоста нервно подёргивается, усы – тоже. Вся она – сжатая пружина, взведённый курок, натянутая тетива. Она знает, что птичку не достать, и застывает в боевой готовности, наслаждаясь сладким мигом перед броском. Похожее ощущение, когда, вдруг замолкает твой весёлый друг, настаёт момент полной тишины, замирает даже твоё сердце: поцелуй, или нет. Мурка в экстазе издаёт какие-то невероятные звуки. Птичка, конечно же, тоже ясно видит мурку и прозрачную преграду между ними. И тоже красуется и свистит. В её руладах явственно слышна издёвка.

Вот так встретило меня утро. Утро новой жизни. Я остро ощущаю границу между прошлым и будущим. Поворот. Как там в ПДД12? Белый профиль пирамиды, окантованный толстой красной полосой, а в центре чёрная загнутая стрелка. Знак «опасный поворот». Ничего не видно, что там за поворотом.

Дядя Витя меня в покое не оставит, это факт. Виолетта – тем более. Я должна как-то потеряться. Здесь спрятаться уже не получится. На днях они найдут это место. Если за дело возьмётся Контора дяди Вити, то время будет идти уже на часы. А она возьмётся.

Тук-тук-тук! Бэтмен. Так стучать может только хозяин, уверенно с интервалами. Закутываюсь в одеяло.

– Да, да, входи.

Входит каланча сутулая в шапке.

– Доброе утро, Алиса.

Боже мой! Какой ужас! Я ведь до сих пор не знаю, как его зовут! Кошмар! Стыдно. Ой, он видит моё замешательство!

– Доброе утро, – стараюсь говорить нормально, но…

– Бэтмен, – улыбается, – зови меня Бэтмен. Так же меня в интернете прозвали? Да и ты, уверен, про себя меня так называешь. Только это как-то по-голливудски. Если написать Caps Lock’ом английское «BATMAN» с русской «Н» в конце, то получится не совсем русское, но более нам привычное «ВАТМАН». Вот и называй меня Ватманом. Иван, вон, боссом меня называет.

– Да нет, – жму плечами, – Ватман, так Ватман. Доброе утро, Ватман.

– Я зашёл совет держать. Как нам дальше быть? Сегодня нужно убраться отсюда.

Сдерживаю улыбку. Он со мной. В свите.

– Что думаешь? Не видишь… будущее?

Жму плечами:

– Будущее? Ещё не видела.

– А что видела?

Примеривается ко мне. Да, он сильный. Но и во мне он видит равную. Хотя и подстёбывает, проверяет мою силу.

– Много чего видела, – говорю я уклончиво, – а на счёт, что я думаю, надо бы твоего друга навестить, да кое-что во внешности слегка поменять. Меня вот мой нос давно не устраивает.

Ага! Глазки округлил! Удивился.

– Где это было? Твоя операция. В каком городе?

У него становится лицо смущённого школьника.

– Я… не помню. Плохо запоминаются названия.

– Как же ты добирался?

– Не знаю. Как рыбы, наверное. Или птицы. Когда идёшь по правильному пути, вокруг всё светлее, теплее и лучше пахнет. Ощущения резче и чётче.

– Н-да… забавно. Я тебя тоже так нашла. Летела, как птица на свет маяка.

Пытается улыбнуться. Получается какая-то гримаса. То ли повреждения не дают адекватно работать мышцам, то ли он не умеет улыбаться.

– Я собираюсь оставить Ивана здесь, чтобы он уладил все вопросы с квартирой и вообще…

– Это правильно, но лучше будет, если возьмём Ивана с собой? Он может пригодиться.

– Может. Но для чего?

– Не знаю.

– Но ты же видишь будущее.

– Я чувствую, что он нам будет нужен.

Бэтмен замолчал и уставился куда-то в пустоту, как кот.

– Я знаю, что нужно делать, – сказал он, не отводя взгляда от чего-то невидимого. Какие, всё-таки странные эти люди с паранормальными способностями.

– Отлично, говорю, это круто, когда инициативу берёт мужчина.

Он вздрогнул, будто я окатила его ледяной водой, и посмотрел на меня.

– Нам нужно собираться.

– Давай, сейчас соберёмся, а у вас есть ножницы?

– Спроси у Ивана. – И вышел. Нелепый и странный. Вот и поговорили.

Встаю, одеваюсь. Достаю из рюкзака краску для волос. «Эстель» Haut couture, суперосветляющая, все дела… Не знаю. Купила на автовокзале здесь. Я ещё ни разу в жизни не красила волосы. Мои меня устраивают. Выхожу, прошу у Ивана ножницы и закрываюсь в ванной. Смотрю на состав краски, какая-то таблица Менделеева, от которой волосы уже встают дыбом. По инструкции смешиваю всё и делаю мазок на сгибе локтя. Через пару секунд он начинает щипать. Нет. Так можно и лысой навсегда остаться! Лысой? На полочке перед зеркалом я вижу мужскую бритву. Смотрю на своё отражение, на мои любименькие волосы. Вздыхаю, беру в горсть изрядную прядь, и режу, кромсаю их ножницами. Пальцы быстро устают, беру пряди поменьше. Да уж, не хотела бы быть парикмахером, какой-то адский труд. После продолжительной борьбы с моей пышной копной, я одержала победу. На меня из зеркала смотрит худая большеглазая узница Освенцима. Вокруг глаз тёмные круги. Длинные пряди валяются вокруг уже не такие сильные и блестящие. К горлу подкатывает комок. Нет! Не время сейчас жалеть себя.

– Иван, – кричу, открыв дверь, – Ваня, нужна твоя помощь.

Прибежал в секунду! Прилетел, можно сказать. Увидел меня, рот раскрыл. В глазах – ужас.

– Вань, ты можешь мне голову побрить?

Его глаза округляются ещё больше.

– Зачем? У тебя же были шикарные космы!

– Побрей мне голову. Ты же умеешь бриться, а я нет.

– Нет. Я не могу! Такую красоту…

Идиот. Закрываю дверь перед его ошеломлённым лицом. Сама справлюсь. Не звать же Ватмана. Начинаю скрести свой череп и понимаю, что берусь за непосильное дело. Пена для бритья не помогает, так что не обошлось без крови и слёз бессилия и злости. Наконец, экзекуция закончена. Теперь мой вид в зеркале заставляет меня расплакаться от боли и жалости.

– Что такое? – влетает Иван. Видит всё. Королева, блин.

– Алиса… прости, пожалуйста! Я не подумал… надо было тебе помочь…

– Иди отсюда… рыцарь.

– Прости.

Он выходит, и я даю волю слезам.


Воин.


29 августа, 14:33.

– Почему вокзал? – спрашивает Алиса, – ты же сам говорил, что нужно быть как можно незаметнее, а на вокзале ментов полно.

– Ты тоже придумала – налысо бриться! – парирую её претензию. Вообще, попалась претенциозная барышня. Когда она вышла из ванной, я оторопел. И сразу же возникла острая необходимость защитить это странное существо.

– Просто повседневная обыденность – лысая девочка!

– О, я услышала в вашем голосе иронию? Я в косынке! И похожа на раковую больную. Здоровые боятся больных, обходят стороной.

Логика у неё!

– Что ты начал? Я спрашиваю, почему вокзал? Автостопом удобнее.

– Увидишь.

Нелегко мне с ней придётся. Лысая девочка. Исхудала, бедняжка. Но твёрдая. Маленькая, а далеко пойдёт. Но куда? Ой, не знаю! Вся эта бредовая ситуация… Она права: изменить внешность не помешает. Да и документы бы надо обновить. Вся эта паспортная система помогает бесам. И про автостоп она права: чтобы далеко уехать, нужно брать билет в кассе с предъявлением паспорта, а это – след. Бесы вышколены искать следы и выслеживать жертвы. След и слежка. Этимология ясна. Железная дорога – объект стратегический. Там много людей в форме. Но в кассовом зале любого вокзала крупного города есть схема маршрутов, пролегающих через этот город. Она-то мне и нужна. Алиса возразила бы, что такие схемы есть и в кассовых залах автовокзалов такого же ранга. Я пробовал, Алиса. Автовокзальные схемы не работают.

– Подожди меня здесь. Нам вдвоём лучше не светиться. Я на несколько минут отлучусь, – я огляделся, – жди меня вон там.

На привокзальной площади разбит сквер, а в центре его стоит вездесущий лысый истукан с протянутой рукой.

– Отличное место, – согласилась Алиса, – до встречи! Семечки любишь?

– Не особо.

– Я тоже. Адиос.

План таков: мы с Алисой едем на жд вокзал и выясняем, где я был, когда начинал свою борьбу. Затем с чужого телефона звоним Ивану, говорим ему конечную точку и пробираемся туда. После этого Иван выключает мобилу, вынимает аккумулятор, и ставит его на место только в двадцать три пятнадцать каждый день, чтобы принять контрольный звонок. Двадцать три пятнадцать. Плюс-минус минуту. Пока Иван добирается до нас, мы приводим себя и документы в порядок. А там будет видно.

Кассовый зал здесь просторный, высокий и светлый, отделанный белым мрамором. На торцовой стене со входом – расписание маршрутов поездов дальнего следования. Справа стеклянная стена с видом на сквер с Лениным. Слева – кассы. Их двенадцать. У каждой – очередь в несколько человек. В зале сереет полицейская форма. А напротив входа во всю стену какой-то советский скульптор изваял схему маршрутов. Это сеть металлических реек, повторяющих географию нашей страны, по которым неслись застывшие локомотивы, вырезанные из дерева. В узлах сети резные деревянные гербы городов. Москва, Смоленск, Тула, и много других названий, там и Киев, и Минск и даже южные наши соседи, теперь отгородившиеся границами и таможнями. Гербы потемнели от времени, и уже невозможно различить геральдические символы на них.

Я всячески стараюсь привести себя в то состояние, в котором я смогу увидеть нужный мне герб. Я щурюсь, верчу головой, но эти простые действия не помогают. Тогда я начинаю резко и сильно дышать через нос, стараясь набрать как можно больше воздуха и выдохнуть его весь без остатка. Через несколько секунд начинает кружиться голова, а мембрана между мирами приходит в заметное колебание. На периферии сознания возникает силуэт мышиного цвета.

– Мужчина, что с вами?

Полиция. Скачок адреналина оказал полезное действие – герб с названием Самара загорелся оранжевым цветом и погас. Сержант с участием смотрит на меня, придерживая за рукав.

– Вам плохо?

– Нет, говорю, уже всё хорошо. Давление скакнуло.

– Может, пойдёмте, отдохнёте у нас дежурке? Чая выпьете.

– Спасибо, сержант. Уже всё прошло. Пойду на воздух выйду.

Сержант смотрит с пониманием. Видно, бывал в переделках.

– Ранение? – спрашивает.

– Чечня, отвечаю. Первая кампания.

Он кивает, отдаёт честь и отходит. Пронесло. Какая Чечня?! Ладно, всё прошло успешно. Надо валить.

Самара. Цель известна. Теперь будет проще. Выхожу на площадь и иду к скверу. Людей вокруг почти не видно, и это хорошо. В сквере на одной из скамеек прямо под памятником – через узкую асфальтовую дорожку – сидит Алиса и щедрою рукой рассыпает у постамента семена подсолнуха. Многочисленные толстые шумные голуби в заглот употребляют лакомство, юркие как истребители воробьи предпочитают ядра без шелухи и ловко вылузгивают их из чёрных панцирей. Пир горой. Он могуч и обширен. Похоже, что Алиса специально прикармливает птиц, чтобы они украсили чугунного болвана.

– Ого, Алиса-барышня! Да вы экологический террорист!

Улыбается.

– А что, заметно?

– Ну как же, вокруг десятки лысых девочек кормят птиц под памятником, – странно: почему-то в разговоре с ней, я перехожу на сарказм.

– Ну как, – спрашивает Алиса, вытряхнув последнее содержимое пакета на спины крылатого воинства, – как успехи?

– Самара.

– Ого! Куда тебя носило! Самара-городок. Ну и как там, в Самаре?

– Как везде.

– Это ж далеко.

– Да, наверное.

Она постояла, задумчиво глядя на хлопочущих птиц:

– Пойду, позвоню Ивану. А ты жди здесь, – и направилась в сторону автостоянки, где круглосуточно дежурят таксисты.

Я остаюсь наедине со стаей пирующих птиц. Они быстро уничтожили корм и в надежде продолжения устремились ко мне. Сотни безумных голубиных глаз пронизывают меня, и мне становится жутко. Я взмахиваю рукой, и туча серых тушек с шумом и свистом устремляется вверх. Сижу, подставив лицо солнцу. Это очень приятно – подставить лицо прямым солнечным лучам. Тепло разглаживает морщины, а яркая краснота в голове заставляет улыбаться. Время исчезает. Через какое-то количество света слышатся шаги. Алиса.

– Я позвонила Ивану. Квартира горит.

– Как горит? – распахиваю глаза, и первые секунды не вижу ничего вокруг кроме яркого света.

– Пламенем. Как ещё могут гореть квартиры? Иван уже вышел из дома, чтобы начать дела, что-то его дёрнуло посмотреть на окна. А там – огонь!

– И что теперь?

– Мы с ним договорились встретиться на восточном выезде из города через пару часов. Там соберёмся и обсудим.

Вот те на! Вот это оборот! Мало того, что экстрасенс экстренно покинул жилище после визита властей, так он ещё и квартиру поджёг! Неужели полтергейст? Вполне возможно. Жизнь диктует нам свои дикие условия.

– Ну что? – спрашивает Алиса, – Едем?

Едем. Подальше от людей и мышиной формы. Мы быстро идём к остановке. Алиса резко останавливается, будто налетев на невидимую стену. На лице явно читается испуг. Что она видела?

Блин! Там же кошки! Они сгорят! Давай такси! – она порывается бежать, я хватаю её за руку.

Спокойно, Алиса! Успокойся! – её начинает бить дрожь. Не хватало ещё истерики! – Эти кошки знают лазейки. Думаешь, я их с собой привёл в квартиру? Они там сами появились. Может через форточку пробрались, не знаю. Просто жили рядом. Так что всё с кошками будет в порядке.

Она хватается за мою мысль. Эта мысль ей нравится.

– Ты не пожарь по пустякам, побереги нервы. Они ещё пригодятся.

Алиса кивает, поправляет волосы, которых нет, вместо этого касается косынки и виновато улыбается мне:

Извини. Просто я не выношу, когда страдают беспомощные существа.

Это кошки беспомощные? Ты веселишь меня, Алиса.

Это же прекрасно. Веселье тебе идёт. Долго нам добираться до места встречи?

Час-полтора примерно.


29 августа, 15:58.

Нам везёт как утопленникам, так, кажется, говорят в неудачные моменты жизни. Маршрутное такси, в котором мы едем к восточному выезду из города, оказалось отечественной "Газелью". Да ещё модернизированной: салон на десятерых после небольших переделок стал вмещать двенадцать человек. После этого сидеть, откинувшись в креслах, стало невозможно. Угол наклона спинки изменился, и проезд в маршрутке стал пыткой: из-за неестественной позы ныли затылок и поясница. Владелец и знать не знает про физиологически приемлемые положения тела, даже если знает – ему плевать на проблемы ближнего, главное, что в салоне появились два лишних места. Неизвестно, что страшнее – невежество или стяжательство. Я сижу ровно, не касаясь спинки кресла, и стараюсь не смотреть на пассажира напротив. Правую половину его лица покрывает багровое родимое пятно. Я где-то слышал, что родимые пятна на теле человека повторяют смертельные ранения в предыдущей жизни. У меня самого на левом бедре есть родимое пятно идеально круглой формы диаметром с ручку швабры. Если представить, что в прошлой моей жизни туда впилось копье, то оно могло повредить мне бедренную артерию, и я с тогдашним уровнем медицины истёк кровью. Если придерживаться этой теории, то пассажиру напротив прилетело ядром в голову. Или бревном. Я не знаю, что именно заставляет меня отводить от него взгляд, то ли брезгливость, то ли чувство такта. Скорее, тактичность, потому что мне было бы неприятно, если бы меня рассматривали как в цирке. Пассажиру напротив и так досталась метка, разбившая ему как прошлую, так и настоящую жизнь. Так что это, скорее, чувство такта. Как и следовало ожидать, пассажир напротив пьян. У нас в стране нелегко быть белой вороной. Многие пьют из-за когнитивного диссонанса. Перегар пассажира напротив – основная причина не быть с ним лицом к лицу. Значит, всё-таки брезгливость. Жутко неудобно в этой маршрутке. Особенно, если учесть, что водила возит запаску прямо под нашими креслами. Теперь я понимаю, почему русские люди не улыбаются. Потому что стиснуты жизнью, как в этой маршрутке – аллегории на всё наше житьё: едешь, вроде… душно, смрадно, неудобно, но едешь… потому что лучше плохо ехать, чем хорошо идти или хуже того – стоять на остановке. И как в нашей стране, так и в маршрутке все зависят от рулевого. Я хотел вызвать такси, но Алиса справедливо посчитала, что в толпе будет незаметнее.

Теперь она спит, каким-то причудливым образом свернувшись в своём кресле калачиком, положив голову мне на бедро. Вероятно, она нашла самый удобный способ расположиться в этих креслах. Я давно бы встал, если бы не она. Пусть спит ребёнок. Пусть набирается сил. С её травмой нужен покой. И теперь он ей снится. Хорошо, что уговорил её принять обезболивающее.

Урбанистический пейзаж за окном сменился лесополосой, разделяющей районы города. Все эти одинаковые кирпичные и панельные дома, унылые и серые витрины, нелепые и неграмотные рекламы, наконец, сменились приятной зеленью, немного тронутой жёлтой осенней проседью. Как же приятно отсутствие людей! Уже не так мучает неудобство позы, то ли привык, то ли успокоил вид природы. Я пристально всматриваюсь в сливающееся мелькание листвы, и внимание иногда выхватывает фотографически точные фрагменты: вот похожее на крокодила бревно выглядывает из придорожных кустов, вот неизвестно откуда взявшаяся курица улепётывает из-под колёс, а вот в рамке веток квадрат неба, уже остывающего и не летне-голубого, а более глубокого, осеннего цвета. Словно в небо добавили каплю синих чернил. Вдруг в свежий ветерок из по-летнему раскрытых окон агрессивно вплетается нотка отвратительного запаха средневекового города: мы подъезжаем к мосту через реку, рядом с которым находятся очистные сооружения. Вся канализация стекает туда. Все, кого я вижу, морщат носы, слышатся щелчки закрываемых форточек. Человек за своё недолгое существование так успел загадить окружающую среду, что уже вряд ли получит здоровых потомков. Бесы одержат верх. Как смертельные вирусы. Вот как, всего лишь неприятный запах может вызвать мрачные образы.

Зашевелилась Алиса. Проснулась.

– Я долго спала? – лицо со сна вовсе детское. В нашей паре проглядывает нечто набоковское.

– Минут двадцать, – я чувствую, как в моё бедро начинает поступать кровь. Пытаюсь расправить затёкшие плечи.

– Фу! Что за запах? – Со сна Алиса говорит излишне громко. – У кого-то расстройство желудка?

– Сейчас пройдёт, – говорю, и замечаю, как на лицах попутчиков расцветают улыбки. Вот что может заставить их развеселиться – дерьмо.

– А что все окна закрыты? – Алиса вертит непонимающей головой. – Может, открыть окна?

– Тогда ещё больше вонять будет, – встревает пассажир напротив, – это же очистные.

Хвала водителю, мы быстро проехали неудобную зону. Теперь мы въезжаем в другой район города. Перед нами длинный проспект, и через десять минут мы будем на месте. Из рюкзака Алисы слышен стук колёс по рельсам. Рингтон.

– Сообщение. – Алиса вытаскивает мобильник, смотрит в него, улыбается. – Ванечка, умница. Прислал ММС. Я там, пишет.

Она показывает фотографию. На ней крупно супермаркет с вывеской и микрорайон, вдалеке несколько многоэтажных людских муравейников. За ними – лес. Там Иван ждёт нас.

Через несколько минут приходит ещё сообщение: край дома, детская площадка и тропинка, уходящая в заросли кустарника. Да, Иван – молодец, я бы не додумался до ММС. На остановке входит беременная женщина, и я с огромным удовольствием уступаю ей место и расправляю замлевшее тело. Снова стук колёс. Алиса смотрит и показывает мне большой палец.

Когда мы вышли на конечной, Алиса предъявляет мне изображение ММС: широкая просека уходит вдаль, по ней – вереница решетчатых гигантов, держащих на плечах струны линии электропередач.

– А твой Иван соображает, – Алиса показывает первое изображение на вытянутой руке, словно прицеливается, и там я вижу маленькую копию того, что за телефоном. Супермаркет в десяти метрах и микрорайон в отдалении.

– Да, он умный парень, – говорю. – Зайдём в супермаркет? Нужно купить продуктов в дорогу.

– Зачем ты будешь всё это тащить на себе? Ведь вдоль трассы полно всяких кафешек. Деньги. Всё что нужно в путешествии. К тому же Иван взял пиццу. Всё схвачено.

Мы пошли к микрорайону и лесу. Это хорошо, что всё схвачено. Деньги. Всё обеспечивал Иван. Все деньги у него.

– Тебе не больно?

– Вроде нет. Саднит чуть-чуть.

– Давай твой рюкзак мне.

– Он не тяжёлый.

– Не в весе дело. Лямки на плечах. Они создают напряжение. Оно не заметно, но постоянно. У тебя перелом ребра, и мышцы вокруг повреждены, а тут это напряжение. Отсюда и боль.

– Нет, правда, всё нормально.

Упрямая.

– Смотри сама.

– Иван говорил, что ты помог ему справиться с героином.

– Это было.

– Как ты это можешь? Лечить людей?

– Не знаю, как. Я вижу, что тебе стало лучше, но воспаление ещё есть.

– Как ты это видишь?

– Как сказать? С чем сравнить? Вот! Знаешь три-дэ картинки?

– Да. Мне нравятся.

– Чтобы увидеть стереоизображение нужно смотреть за картинку и менять фокус.

– А я обычно отвожу картинку… но … да, ты прав, смотришь куда-то за изображение.

– Вот и я так же смотрю на тебя и меняю фокус восприятия, не спрашивай меня: как. Как птицы поют? Как мы дышим? Мы же не задумываемся о том, чтобы вдохнуть и выдохнуть.

– Интересно. Я вот, например, могу карты угадывать. И тоже не задумывалась, как это я могу? А когда ты про три-дэ картинки сказал, меня озарило: я видела их отражение на любой поверхности, будь то стол, лицо игрока, его глаза или рубашка колоды. Я вспомнила, что мысленно вижу зеркальное отражение на любой поверхности, даже в воздухе. Глаза остаются на месте, а в мозгу что-то ощутимо ворочается.

У меня тоже самое, но глаза приходится скашивать. Интересно: зная, как это работает на своём примере и по отчётам Алисы, можно овладеть этим искусством? Очень интересно. Спасибо, Всевышний, что ты подарил мне встречу с ней.

– Забавно, – говорит она и улыбается, – ты заставил меня понять мой фокус с картами. А я ведь этого не замечала. И, правда, как дышишь.

Улыбка ей идёт. Очень приятно видеть улыбку. За нею можно спрятать что угодно. Если уметь. Но Алисе прятать нечего, она действительно рада своему открытию.

– А ты не помнишь, как твой дар проявился? – спрашивает Алиса.

– Бабуля помогла.

– И как?

– В транс вводила, пить что-то давала. Подсказала как-то в этом трансе. Всё на уровне ощущений. Было светло, тепло и очень высоко: захватывало дух.

– Ты летал?

– Возможно. Ощущение невесомости, как в скоростном лифте.

– Ты катался в скоростном лифте?

– В госпитале.

– Эта твоя рана. Ты после неё стал таким?

– Да. Сразу как пришёл в себя. Видимо, расфокусировка зрения после комы позволила увидеть бесов.

– И ты не помнишь того, что было с тобой до травмы?

– Нет. Только универсальные знания, умения и навыки, ну, может, ещё рукопашка. Ничего, связанного с моей личностью.

– А как ты можешь говорить, что ты увидел бесов после комы?

– Потому что так и было.

– А вдруг ты и до комы их видел?

Признаться, этот вопрос ударил меня как гранитная стена, у меня даже что-то случилось со зрением, случилась какая-то вспышка. Я некоторое время шёл, лихорадочно вспоминая тот день, когда увидел их впервые. А его я помню с фотографической точностью. Как я открываю глаза и, всматриваясь в цветные пятна, пытаюсь настроить фокус, скашиваю глаза и вижу лицо склонившегося надо мной человека в медицинском халате, под которым на плечах выделяются погоны. Обычное лицо, но за его головой я увидел ещё одну голову, лысую, покрытую бугристой морщинистой кожей, лицо ли, морда ли гибрид физиономии макаки и морды козла, мелкие злые глазки с бесформенными зрачками, сочащиеся безумием и руки, обнимавшие за шею того, что в белом халате. Руки или лапы жилистые корявые с кривыми цепкими пальцами. Я тряхнул головой, но ничего не изменилось: на плечах носителя халата сидело невообразимое существо. Я вдруг отключился, и, будучи там, куда меня выбросило, мне пояснили про бесов и советовали постараться не выдавать себя. Как же не выдать себя? Хочешь спрятать, прячь на виду. Поэтому я, снова придя в сознание, начал говорить, что вижу бесов. Как ни странно, они не поверили и сочли меня сумасшедшим. Но то, чтобы я видел их до комы, я не помню.

– Эй, ты где? Может же быть такое, что ты и раньше их видел, но не помнишь?

– Знаешь, я не думал об этом.

– Есть над чем задуматься, да?

– С тобой не поспоришь. Ты мудра не по годам.

– Так говорил Илья. И довольно часто.

– Твой отчим? Или кто он там?

– Я его всегда называла папой.

– Если у меня провалы в памяти, то у тебя и вовсе какой-то детектив.

– И не говори! Полный рассинхрон.

– Тебя что, в детстве похитили или поменяли?

– Я за младостью лет не помню. Точнее, не знаю.

– Что-то с памятью моей стало…

– Это с твоей стало, а у меня тогда ещё и памяти не было. О, смотри, – она снова целится мобильником, подгоняет изображение на экране под оригинал. Да это место, что сфотографировал Иван, а вот и тропинка, уводящая в кусты.

– Нам сюда.

– Ага, вижу.

Тропинка ведёт нас сквозь кусты, кое-где наш путь преграждает болото с камышами, и мы прыгаем через него по доскам и поддонам, уложенным до продолжения тропы. Наш разговор затухает, так как идти приходится гуськом. Иногда тропу пересекает противопожарная борозда, обнажающая извилистые корни и жёлтый песок. Наше молчание нельзя назвать тишиной: постепенно удаляющийся шумовой фон города сменяется стрекотом и гуденьем насекомых, птичьими трелями и очередями дятла, иногда кукушка вставляет свой счёт в общий концерт жизни. Пахнет зрелостью, начинающим желтеть листом. Воздух стал свежее и легче. Солнечные лучи пронизывают листву и ветви с контрастностью штрих-кода. Алиса сзади чихает, видимо и ей эти колкие лучики щекочут нос. Мелкие детали отмечаются в сознании: радужно мерцает паутинка, шуршит под ногами трава, мушка ударилась в щёку. Стало спокойно. Нет больше невидимых глаз, отовсюду смотрящих на тебя. Здесь нет бесов. Разве что феи.


29 августа, 16:39.

Тропинка выводит нас на просеку линии электропередач. Алиса идентифицирует место, и мы сворачиваем влево. В ста метрах от тропинки из высокой травы торчит гигантская решетчатая опора, украшенная проводами и стеклянными бусами изоляторов. На фото это выглядело иначе. Перед нами просека, поросшая травой выше человеческого роста.

Из присутствующих представителей флоры узнаю полынь и репей. Ещё крапива. Я иду по краю просеки, пока не нахожу прореху в сплошной стене травы. Кто-то прошёл здесь. След совсем свежий, даже видно, как выпрямляется смятые стебли. Иван. Кто ещё? В ушах щекотно от стрекота насекомых, и сверху на всю эту какофонию ложится жирное тремоло электрических проводов. Как будто огромная невидимая стрекоза зависла над головой. Я поворачиваю в тоннель в джунглях, раздвигаю стебли, ввинчиваюсь в бурелом. Сзади пыхтит Алиса. Крапива отомстила за вторжение: руку обожгло, как кипятком.

– Ай, стрекается, – слышу сзади.

Наконец, выходим к опоре. Её фундамент залит бетоном, поэтому здесь нет растительности. Алиса брезгливо снимает паутину с лица и осматривается. Я тоже не вижу Ивана, но вижу большую квадратную коробку с танцующим мультяшным кактусом в сомбреро. Пицца нас ждёт, а разносчика не видно. Оглядываю периметр, вот и ещё одна прореха в зарослях, и оттуда выходит Иван.

– Привет вам, – говорит он, – рад вас видеть!

А как я рад! К сожалению, я не могу видеть бесов не в полнолуние. Поэтому в это время приходится держать уши востро. Иногда я думаю, что это паранойя. Поэтому всю дорогу, с тех пор, как Алиса сказала о пожаре, я был как на иголках. Этот тревожный фон был постоянным, как вдох и выдох. Я только сейчас понял это, когда тревога исчезла, когда я увидел Ивана – предмет моей тревоги.

– Расскажи, что случилось, – требует Алиса.

– Секунду, – останавливает её Иван, – здесь не совсем то место, где хочется быть долго, неужели не чувствуешь?

Действительно, быть здесь, слышать этот мерзкий жирный треск, исходящий от проводов невыносимо. Электромагнитная буря.

– Я не выдержал и пяти минут. Идёмте, я нашёл отличное место для пиццы, отдыха и беседы. Пиццу специально оставил на солнышке, чтобы не остывала.

Через несколько минут пути по травяным джунглям и лесу мы вышли на поляну, с востока заросшую шиповником. Его красные плоды ярко горели на фоне тронутой желтизной листвы, освещенные катящимся к закату солнцем.

– Как вам мизансцена? – горделиво вопрошает Иван.

– Ты прав, – отвечает Алиса, – здесь лучше, чем под проводами. Я всё время боялась, что они упадут на нас. Даже стала вспоминать, чему в школе учили, если попадёшь в область падения высоковольтного кабеля.

– Надо не поднимать ноги?

– Да. И маленькими скользящими шажками выйти из зоны поражения.

– Какие жуткие вещи вы говорите, – вмешиваюсь я.

– А что? – отвечает Алиса, усаживаясь на траву в тени, – вполне полезная информация.

– И какова же вероятность, того, что при обрыве высоковольтного провода ты окажешься в зоне поражения? – спрашиваю я.

– Три минуты назад была.

– Неужели? Даже если бы ты всю жизнь ходила под этими проводами, вероятность очень мала.

Иван смеётся, располагаясь рядом с Алисой и открывая пиццу.

– Босс, раз уж ты затронул эту тему, я вмешаюсь, – говорит он, – в детстве я гостил в деревне. И у нас, детей, были всякого рода суеверия.

– Точно, – кивает Алиса, – как в «Томе Сойере»13.

– Было и такое, что нельзя пробегать через «чёртовы ворота» – промежуток между деревянным столбом электропередач и подпоркой, как наклонная палочка в букве «А». Вот однажды было сильная гроза, и молнией перебило провод. Когда закончилась непогода, мы стали бегать по лужам, а один пацан побежал через эти «чёртовы ворота». Оборванный провод попал ему прямо в рот. Мгновенная смерть. Какова была вероятность?

– Ой, вот вы зануды, мужчины! Какова вероятность вашего рождения? Это ж надо, из-за каких-то проводов вас куда занесло! А что же дальше будет?

Иван снова смеётся.

– Кушать подано, – восклицает он, и мы нападаем на пиццу.

Некоторое время все впадают в транс, понимая насколько они проголодались, остервенело работая жевательными мышцами. Через несколько минут настал момент передышки. Иван глотнул воды и сказал:

– Квартира выгорела вся. Соседей, как ни странно, не задело.

– А кошки?

– После вашего ухода я собрался сходить в риэлтерскую контору, хорошо, что паспорт в рюкзаке был, открываю дверь, а они как сыпанули между ног, чуть не сбили…

– Ой, я так волновалась! – вставляет Алиса.

– … посмотрел по комнатам, всё в порядке, выхожу. Во дворе, словно что-то толкнуло меня, а может, увидел отражение в стекле авто. Оборачиваюсь, и в этот момент слышу звон стекла. Смотрю, а из всех наших окон огонь какой-то зелёный так и пышет. Дыма нет, одно это пламя зелёное. Я давай звонить в «пожарку» … – машет рукой, – приехали через двадцать минут, но уже ничего не горело. Вообще, горело минут пять. Молниеносно. Как зажигалка Турбо. Даже народ не успел подтянуться. Пожарные полазили там, покрыли меня матом. Я зашёл потом в квартиру, и, правда, такое впечатление, что пожар там был давно: уже всё остыло, и даже запаха нет. И в подъезде, и на площадке – ни следа.

– Жесть! – резюмирует Алиса.

– Что скажешь, босс?

Что тут скажешь?

– Это ваш Барабашка отбарабанил, – говорит Алиса.

– «Мастер и Маргарита» просто, – добавляет Иван.

– И что, теперь получается? – говорю я, – про этот


пожар никто не знает?

– Получается, что так.

Вот фартит!

– Этой квартире уже давно была пора сгореть. В


ней кроме нас всё равно никто не жил. Из-за барабашки


этого.

Так. Когда эти люди будут искать нас, они придут на пожарище, и всё равно выйдут на Ивана. В таком случае, Ивану нельзя оставаться здесь. Но втроём автостопом проехать уже невозможно. Головы не хватает обо всём думать. Пообедаем, тогда выдвину вопрос на общее обсуждение.

После нескольких упоительных минут вкушения пищи Иван и Алиса закуривают по сигарете. Не понимаю, как можно портить замечательное послевкусие табачным смрадом. Пока они сосут свои вонючие кулёчки с ядом, я завожу разговор о дальнейших действиях.

– У нас два пути: трасса или рельсы, – говорит Иван.

– Да. И вместе нам не получиться проехать ни там, ни там, – отвечаю я.

– Кому-то придётся ехать одному. Надо решить кому. Алиса не в счёт.

Возникает пауза, которую ломает Алиса.

– Нет, ребята, вы нужны мне оба, – встревает она в мужской разговор, – нам нет смысла разделяться.

– Но как…– округляет глаза Иван.

– Очень просто – купим машину.

Снова возникает воистину МХАТовская пауза. Теперь круглые глаза у нас обоих.

– А что? – недоумевает Алиса, – в чём проблема?

– Ну… не знаю… возможно, проблема в деньгах – Иван смотрит на Алису словно психиатр, умеет он так смотреть.

– Если я предлагаю возможность купить машину, значит, такая возможность у меня есть! – категорично говорит девушка тоном учительницы, уставшей от дремучей тупости учеников, – я же не какая-нибудь блондинка!

– Полегче, королева, – Иван примирительно показывает Алисе ладони, – откуда дровишки? Ну, бабки? У меня есть немного, но на машину не хватит.

– Это Гошина заслуга, – Алиса улыбается, – Он дал мне в дорогу кредитку с деньгами, отследить которую нельзя. На эти деньги мы и купим машину. У меня есть права. У кого ещё?

Иван поднимает руку:

– Только я давно не сидел за рулём.

– Ерунда, на трассе научишься.

Я сижу и хлопаю глазами в недоумении, как быстро Алиса нашла выход из ситуации. Конечно, если бы я знал о деньгах, я предложил бы тоже самое.

– А в машинах разбираешься, Ваня? Не в салоне же нам её брать. Придётся с рук покупать.

– Я не особо секу в этих делах. Но у меня есть старый приятель. Толик. Он автослесарь, так что я могу его попросить выбрать машину.

– Надёжный? – Алиса хмурит брови.

Иван жмёт плечами:

– Со школы с ним в приятелях и за все это время с его стороны не было никаких косяков.

– Хорошо. Только, прошу, давай без этих тюремных словечек. Можно было сказать, что у тебя к нему за всё время не было претензий.

Вид у Ивана обалделый. Но девочка хороша! Здорово уделала пацана!

– Надо связаться с твоим приятелем.

Я просто наблюдаю за диалогом и даже не могу вставить своё слово. А что говорить, с машиной идея хорошая. Будем вместе и не на виду. Удивляюсь, как мне не пришла в голову эта блестящая мысль. Я восхищаюсь этой Алисой.

– Как тебе идея, босс? – замечает она моё присутствие.

– Я смотрю, это ты у нас босс.

– Ну да, – улыбается она, – у кого деньги, тот и босс.

– Хорошая идея, Алиса, – говорю – Только нам нужно где-то остановиться, наша квартира сгорела.

– Можно у него остановиться, у Толика.

– Нет, Иван, думаю, не нужно класть все яйца в одну корзину. Позволим твоему приятелю выбрать нам машину, но ночевать будем где-нибудь в гостинице, раз деньги есть. – Вопросительно гляжу на Алису.

– Правильно, – говорит она, – не будем светиться. И вообще, Иван, можешь и один купить её.

Иван, задумывается на пару секунд и говорит:

– По-моему, будет меньше вопросов со стороны Толика, если я появлюсь не один, а с тобой. Типа, мы – молодые супруги, покупаем тачку в свадебное путешествие.

– Ишь ты! Какой шустрый! Супруги! – возражает Алиса, – но тут ты прав. Толик вопросов не задаст – меня постесняется. Хорошо пойдём вдвоём. Лысая супруга.

– Весьма готично, как раз по мне! – Ваня сияет, довольный, что с ним согласилась Алиса. Влюбился парень, что неудивительно. Что ж, от него такого польза больше: будет тщательнее её беречь.

Алиса достаёт из рюкзака свой аппарат, водит по его экрану пальцем и медленно, с паузами читает информацию:

– До Самары одна тысяча двести шестьдесят километров. Время в пути со средней скоростью восемьдесят километров в час – шестнадцать-семнадцать часов. Примерно двое-трое суток, если не спешить. На бензин уйдёт три с половиной тысячи. Какую машину будем брать? – она смотрит на меня, понимает, что я в этом ей не помощник и поворачивает голову в сторону Ивана.

– Что угодно, королева, лишь бы это был не отечественный автопром. Я с полной уверенностью и ответственностью утверждаю, что не существует у нас ни отечественного автопрома, ни отечественного футбола. Только пустая трата денег, а точнее, способ их отмыть.

– Это почему же так категорично, я бы даже сказала – эпично?

– А разве нет? Ты ездила хоть раз на нашей тачке? Наверняка, на чём-нибудь импортном.

Алиса задумывается, улыбается Ивану:

– Хорошо. Я ездила на «Мерседесах». Очень удобные.

– Я тоже уважаю немцев.

– Ну вот. «Мерин» здесь можно купить тысяч за двести. Нет. Это дорого. «Мерседес» отпадает. Нам бы в соточку вложиться.

– «Бэхи» тоже дорогие, скорее всего.

– Да.

– «Ауди» посмотри.

– Уже. Ну вот, другой разговор. Восемьдесят. Сто. Девяносто.

Иван полез к Алисе смотреть картинки, а я улёгся на траву, сорвал травинку и стал жевать её, глядя в небо, обрамлённое зеленью леса. Солнце уже ушло с поляны, и тень стала карабкаться по деревьям на краю опушки. До заката ещё около четырёх часов.

– Вместо того чтобы заниматься ерундой, лучше бы подыскали нам кров, – говорю. – А то будем по городу шляться в темноте. Ничего хорошего. Пока у нас есть время.

– Пока ты лежишь и нудишь, – отвечает Алиса, – я уже бронирую гостиницу в радиусе километра. Я её даже оплатить прямо сейчас могу со скидкой десять процентов.

– Ловко, – говорю.

– А то! Двадцать первый век!

– А жаль.

– Да ладно! Удобно ведь.

– В том-то и дело. Удобно. А не должно быть удобно. Нужно как-то преодолевать сопротивление, грести, двигаться. Обычно удобно бывает только спать и жиреть.

– Но мы же, люди, всю свою дорогу мечтали, чтобы у нас всё было и было удобно. Весь прогресс к этому шёл.

– Шёл. Вот и пришёл. И в пути люди что-то потеряли. Вернее, заменили это что-то на этот вот комфорт и потреблятство.

– И что же это, по-твоему?

– Душевность. Наверное, так я бы это назвал. Вот, совесть ещё стала у нас атавизмом. Слова потеряли своё значение и приобрели совсем другой смысл. Зато удобно и легко. Стало удобно и легко способствовать злу.

– Ватман, прекрати нудить. Тебя послушать и повеситься. Я заказала нам номер, и этим поспособствовала злу? Всё! Закончим на этом.

– А я сейчас говорил с Толиком, – подошёл Иван, некоторое время ходивший по кромке поляны с телефоном у уха. – Он сказал, что если хотим тачку завтра, то нужно встречаться прямо с утра. И он сказал, что у него есть подходящий вариант для нас. Рублей за восемьдесят сторгуемся. Через пару минут придут фотки на мой мэйл.

– Какая у тебя почта? – спрашивает Алиса, а я чувствую, что меня резко тянет в сон. Бывают у меня иногда такие сбои. Видимо, сказывается обилие событий. Срочно нужно подремать минут десять-двадцать, как Штирлицу.

– Ребята, – говорю, – вы поищите нам машину, а я…

На меня упала вязкая цветная мгла.


Дева.


1.

Какая у тебя почта? – спрашиваю Ивана, достаю Кузеньку, и вижу, как Ватман, полулежащий навзничь, опираясь на локти, начинает что-то говорить, но на полуслове вдруг замолкает, глаза закатываются, становятся страшными и белыми, и он повисает на локтях, склонив голову на грудь. Глаза уже закрыты. Меня как током ударило.

Ваня, что с ним? – мой голос звучит ужасно жалко, а сердце странно трепыхается, вместо того, чтобы стучать.

Иван подскакивает к застывшему в неудобной позе Ватману, суёт палец ему под подбородок. Жмёт плечами.

Вроде спит.

Спит?! Он что, всегда так спит? Перепугал насмерть.

Не знаю. Обычно спит. Как все.

Ты видел, как он выключился? Глаза закатил и раз! Как пуля в него попала.

Нет, ну он, вообще, странный человек. Почему бы странному человеку не засыпать как-нибудь странно?

Что тут скажешь. Спит, так спит. Вспоминаю свои причуды. Я тоже, наверное, странная. Но Ватман, конечно, бьёт рекорды. Даже Гоша теперь кажется мне обычным.

Может, его хотя бы положить удобнее?

Это да, – говорит Иван и придаёт телу Ватмана более обжитой вид, а то нелепая его поза наводила на мысли о вечном покое. Теперь видно, что он, действительно, спит, и, судя по подрагивающим векам, видит сон.

И долго он так будет?

– Я его таким впервые вижу. Так что не знаю.

– А у него что, в самом деле, титановая пластина в черепе? Ты видел?

Ваня хмурит брови в задумчивости.

– Он шапку не снимает, по крайней мере, когда не один. При мне он даже спит в шапке. Говорят, что титан на молекулярном уровне срастается с бионикой. В данном случае, он ещё и в шапку врос.

А он забавный. Иван. Как там с древнееврейского? Милость божья? Потрепала его жизнь. Вот он от неё и отшучивается.

– Он уникальный, – продолжает Иван, – Я, как его увидел, сразу понял, что ради того, как он живёт, стоит жить. В его действиях прослеживается истина. Можно как угодно критиковать, анализировать и препарировать его дела, всё равно выходит, что он действует как по писанному. Как по сценарию.

– И он каждое полнолуние выходит на охоту?

– Каждые двадцать восемь дней. Сначала он просто уходил, но я заинтересовался, и скоро стал его инженером, – лицо Ивана становится мечтательное, как у всех людей, вспоминающих что-нибудь приятное, – Он снял меня с героина. Я думал, что всё. Жизнь прошла. Но он сделал это. У него дар – лечить людей. К нему запись на месяц вперёд. И как только люди узнают? – речь его эмоционально раскрашена во все радужные цвета, он улыбается, и я уверена, что во всех мужчинах есть немного «голубизны», как и в каждой женщине – «розовых» оттенков. Потому и нравятся девушкам неопасные ухоженные женственные юноши, а парням – сильные, независимые девушки. А, вообще, не стоит на любовь вешать ярлыки. Любовь живёт везде, где может. Главное, чтобы душа пела. А тело – это просто тело. Иван смотрит на меня.

– А ещё он спас тебя. Разве не чудо?

Киваю. Вообще, встреча с Ватманом в Сети стала вехой в моей жизни. После неё моя жизнь очень изменилась. А после личной встречи началась другая. Всё произошло пугающе быстро. И смерть… никак не отвыкну звать Илью отцом… смерть Ильи открыла правду и вывела меня на Ватмана. Невообразимо. В то, что сейчас происходит со мной невозможно поверить. Мозг кипит. Ужасно хочется позвонить Юльке Гамовой и рассказать, что со мной происходит. Просто высказаться. Об этом можно было бы говорить днями. Не знаю, что меня останавливает в первую очередь: желание сохранить тайну или перспектива сойти за сумасшедшую. Неужели это та же реальность, что и вокруг? Те люди, что ехали в маршрутке. Неужели их жизни тоже полны этих реальных для меня событий с полтергейстами и подразделением «Ы»? Действительно, какая-то скрытая камера! Может у кого-то жизнь ещё интереснее, чем у меня, но я ему не позавидовала бы.

– Вот как к этому всему относиться? Скажи, Ваня, разве такое возможно? Происходит же какая-то ерунда, тебе не кажется? Разве это обычный день обычного человека? Обычное вчера, позавчера? Что происходит, Ваня? И что делать со всем этим? – я чувствую, что вопросы начинают сыпать из меня горохом, и остановить их поток всё труднее, будто с каждым заданным вопросом ты поднимаешься всё выше и выше, как на аттракционе в парке, а после нее – падение в пропасть кошмарной и восхитительной истерики, – Что делать?

– Успокойся, Алиса, – Иван берёт меня за руку, и меня словно оглушает то ли его прикосновение, то ли вставленный в поток вопросов чужой голос, – Что делать?! Вы, прямо, оба меня поражаете! Оба с возможностями невозможными и не знают, что им делать! Что делать?! «Битву экстрасенсов» смотреть!

И я начинаю смеяться. Но это та же истерика, потому что смех я остановить тоже не могу. Мне уже больно смеяться, в конце концов, это уже не смешно! Вдруг, в очередном спазме, я чувствую – «плыву», картинка смазывается и едет в сторону. Я понимаю, что это никакая не истерика, и с этим пониманием меня выносит Туда.


Я снова являюсь центром огромной, но всё же имеющей границы сферы. Я не знаю про границы, но чувствую, что они есть. Снова вокруг мягкий осязаемый ласкающий свет, смешивающийся из нескольких цветных субстанций, как смешивается слоями густая разноцветная краска. Переплетение этих вихрей рождает множество замысловатых объёмных узоров, будто я нахожусь в центре огромного калейдоскопа. В этом коктейле нет людей, я вижу коричневую растерянность Ивана и мощно пульсирующую радужную ауру Ватмана, который, оказывается, перешёл в другое измерение. Откуда-то возникает образ USB-порта. Ватман теперь человек-флешка. Я вижу ослепляющую силу царящей вокруг жизни и в центре чёрное пятно, в котором мы находимся. Нехорошее пятно. Судя по всему, оно и породило эти странные выбросы. Ватмана и мой. Чёрный цвет – цвет тлена и пустоты, в которой может поджидать всё, что угодно. И сфера даёт знать, что эта чернота связана со смертью. Причём, не единичной. К тому же, со смертью непростой и небезболезненной. Но смерть и так неразрывно связана с болью: ногу подвернёшь – больно, а тут… явно посерьёзнее ноги будет.

Вдруг узоры сплетаются так, что я понимаю: сейчас ещё не время. И тут же образ: в космической пустоте висит огромная голубая планета и виден краешек другой, поменьше и серой. И мне стало ясно – в полночь. Сразу после этого я пришла в себя.


Надо мной нависли силуэты моих рыцарей. Ватман проснулся, наверное, скачал что надо.

– Я ж говорю, всё с ней нормально, – говорит Иван, – просто гипервентиляция лёгких, много кислорода.

– Ты что-то видела? – спрашивает тревожное лицо Ватмана.

– А ты? – спрашиваю, – Ты был похож на флешку.

Лицо Ватмана из тревожного превращается в измождённое.

Я, – говорит, – бэтээры водил.

Чего? – это уже Иван, – бэтээры?

– Да. И не только. Так что, я завтра с вами за машиной поеду. Вот только прав у меня нет.

Так значит, не зря я его флешкой видела.

– Опять твой инструктаж? – спрашивает Иван.

Ватман устало кивает головой.

– Алиса, – говорит он, – ты знаешь, что очень-очень давно на этом месте сгорели люди?

Я видела что-то, связаное со смертью, но не успела разглядеть. Мне кажется, что я здесь можно узнать что-то важное, но не сейчас. В полночь.

У Ивана просто слюнки текут. Он неимоверно счастлив, что оказался в нашей компании. Он словно фанат «Битвы экстрасенсов», попавший на съёмки новой серии.

– Слушай, Алиса, – Ватман устало кладёт мне ладонь на плечо, она мелко подрагивает, – ты заказала место в отеле где-то недалеко? Пойдём отсюда.

Конечно, пойдём! Вижу, что Ватману совсем худо. Может, место так действует? Иван хватает Ватмана, пристраивает его руку у себя на шее:

– Блин, ребята, вы красавцы! Босс, скажи, что ты видел?

– Ваня, не дыши на меня, от тебя пахнет машинным маслом. Сколько времени меня не было?

Мы возвращаемся назад мимо просеки с проводами, по тропинке, меж деревьев и кустов, по доскам в болоте. Иван тащит еле волокущего ноги Ватмана, и всё время пытает его вопросами. Я тоже слушаю, что рассказывает Ватман. За время своего пятиминутного сна, он успел научиться управлять любым наземным видом транспорта, прослушал много лекций по устройству каждого, и перебрал их до винтика. У меня это просто в голове не укладывается. Он говорит, что это у него не впервые. Приёмы самообороны он получил так же. Как на флешку информацию перекинули. Возможно, таким образом, он вспоминает своё прошлое. Он же в каких-то спецвойсках служил. Кузенька, мой планшет, показывает, что до отеля двести пятьдесят метров. Но это через лес по прямой, а по тропинке – мимо дома, мимо остановки – втрое дальше получится. Значит, мне сюда нужно к полуночи вернуться. Придётся Ивана взять с собой: он, смотрю, здесь хорошо ориентируется. Мальчики идут впереди, а я вспоминаю свою псевдо-истерику. То, что так подействовала аномальная зона, понятно. А ведь, в самом деле, что дальше? Что и как мне увидеть? Все мои увлечения эзотерикой просто детский лепет в сравнении с тем, что происходит на самом деле. Мне так страшно! И даже не знаю к кому обратиться. Пробую сравнить всё это с тем, что было раньше, но сравнить не с чем. Мой ангел-хранитель сильный, это меня спасло. А теперь ещё меня будут охранять мои рыцари. Я улыбаюсь. Из-за высокого роста Ватмана, создаётся впечатление, что он на нетвёрдых ногах несёт подмышкой упирающегося Ивана. Это выглядит так забавно, что я с трудом скрываю смех. Как же мне не стыдно?! Им же тяжело. Ватман выглядит твёрдым, как деревянная статуя, хоть и чувствуется, что у него нет сил, но он вмиг может превратиться в машину разрушения. Я представляю, насколько он измотан. За пять минут получить огромное количество информации! Бедный, как ему достаётся. Если я ведьмочка, то он, вообще, Гэндальф Белый!

Алиса, – скрипит Ватман, – ты одна не ходи туда, Ивана возьми.

Да, щас! – слышу Ивана, – так я её и отпустил одну ночью в проклятое место!

Оно не проклятое, – говорю, – много страшных смертей в одном месте в одно время. Вот и пробивает чувствительных людей. Никто его специально не проклинал.

– Наверняка, люди, которые там погибали, проклинали своих обидчиков. Так что это было не преднамеренное проклятье.

Ваня явно вызывал меня на дуэль, но я не нашла нужным отвечать. Он молчит, видимо, обиделся, а может, просто бережёт силы.

– Извините, меня, друзья, – шепчет Ватман, – я сейчас соберусь и пойду сам.

Действительно, я, погружённая в процесс спора с Иваном, только сейчас заметила, что мы уже выходим из леса.

– Далеко до отеля?

Может, во дворе передохнём на лавочке?

Нет. Если я вырублюсь, то меня потом не разбудишь. Меня точно тогда заберут куда-нибудь.

Ребята, ну что вы снова как дети, можно же такси вызвать.

– Не надо такси, так дойду.

Когда мы вышли на финишную прямую, Ватман, действительно собрался и, страхуемый нами с двух сторон, добрался до отеля. «Art Hall» написано над помпезным входом. Трёхэтажное здание у дороги, прямо у выезда из города. Там я заказала номер онлайн. На ресепшене нас встретила приятная женщина. Мы быстро выяснили, что номер нас уже ожидает. Регистрация, оплата, и мы входим в свой люкс. Ватман прямо в одежде заваливается на диван в гостиной и отключается. Я осматриваюсь. Чистенько, аккуратно, на стенах фотоэтюды. Миленько. Сбрасываю обувь и иду по тёплому полу. Приятно. В спальне две отдельные кровати. В ванной – джакузи и отдельная душевая кабина. Терпимо за сто баксов.

Пока Ватман спит, а Иван осматривается, принимаю душ. Есть не хочется, а вот отдохнуть стоит. Состояние какое-то ватное. Надо брать пример с Ватмана: лежит себе на самом маленьком энергоресурсе и батарейку свою заряжает.

Выхожу из душа, завернувшись в простыни, выбираю кровать возле окна, залезаю под одеяло. Подушка первые мгновения непривычно холодная, кожа головы ещё не привыкла к отсутствию волос.

– Ты спать? – спрашивает Иван.

– Да. Разбуди меня в десять вечера. Нужно отдохнуть перед походом.

– И что это будет за поход?

– Мы вернёмся на то место, я проведу ритуал, а ты посторожишь меня.

От кого?

Ну, мало ли что? Смотри сам от кого.

А у меня получится?

Не знаю.

Вот, блин, успокоила!

– Как смогла.

– А зачем я тебя буду сторожить беспомощный? Какой тогда от меня толк?

Я дам тебе талисман, так что не волнуйся, разберёшься.

– Давай.

Не сейчас. Ты лучше тоже отдохни, расслабься. В душ сходи. Там ещё джакузи есть.

Иван уходит в ванную, а я закрываю глаза и засыпаю.


2.

Просыпаюсь, как всегда за полчаса до назначенного времени. Никогда не заводила будильник: зачем, если всё равно проснёшься раньше. Перед сном сказала себе: десять вечера и всё. Проснёшься в половину десятого.

В номере темно, лишь тусклый ночник добавляет оранжевого в чёрный. Дверь в гостиную закрыта, но я чувствую, что Ватман всё ещё спит. Кровать Ивана идеально убрана, значит, его здесь нет. В полной тишине раздался скрежет ключа в замочной скважине входной двери, щелчок замка и спустя секунду дверь в гостиную осторожно открылась. Иван, тихо ступая, прошёл и сел на свою кровать, чем-то зашуршал.

Привет, – говорю, – куда ты ходил?

О, извини, разбудил раньше…

Да нет, всё нормально, я сама проснулась ещё до твоего возвращения.

– А я погулять вышел. Забрёл в одно место занятное, вот чего приобрёл, – Иван широким жестом достал из рюкзака что-то продолговатое, длинное и плоское, – талисман.

И он показал мне большой нож, каким сахарный тростник рубят.

Мачете. Давно такой себе хотел.

Талисман, говоришь?

Ага, знаешь про Конана-Варвара? Никакая адская тварь не устоит против остро отточенной стали.

Тоже мне, варвар! – улыбаюсь: какой он смешной, – хороший ножичек, думаю, он нам пригодится.

Я так же подумал. Вот ещё фонарь купил.

Как там Ватман?

Дрыхнет.

Везёт ему.

Что нам предстоит?

– Надо на том месте ритуал провести. Попробовать посмотреть.

Что посмотреть?

Что покажут, то и посмотреть.

А талисман зачем?

– Вань, почему ты меня всё время спрашиваешь? Боишься?

Опасаюсь.

Ты же не знаешь, что тебе покажут.

Блин, бред какой-то.

Да уж, действительно, бред. Не в бровь, а в глаз.

А Ватман разве не бред? А полтергейст не бред? А наша ситуация? Обычная, как утренний подъём? Вань, давай молча соберёмся и выйдем. А меч твой клёвый. С ним тебе ничего не должно быть страшно.

Блин, Алиса, не думай, что я трус. Просто, ты говоришь про нашу ситуацию. Ничего же неясно, а воображение у меня богатое, много чего может навоображать. Я вот и купил мачете на всякий случай.

Нет, ну он, правда, смешной.

– Всё будет нормально, Ваня. Нужно будет шалашик соорудить. Сможешь?

Смогу, конечно! Большой?

Нет, не очень. Чем тесней, тем лучше.

Сделаем.

Достаю свой рюкзак, а из него – свёрток из мешковины, обвязанный плетёным нитяным шнурком. Это моё хозяйство.

– Ух, ты! Выглядит очень древним. Это что? – вот же любопытный.

Ваня, у меня к тебе просьба.

Говори.

– Тут рядом есть супермаркет. Сходи, пожалуйста, туда, возьми свечек. Любых. Для торта, для благовоний, какие найдёшь, но лучше для торта.

Сколько?

Штук пятьдесят хватит. К десяти успеешь?

Постараюсь.

Спасибо.

Иван вышел, и я разворачиваю свою дерюжку. Мой магический набор. Перекладываю предметы, пытаюсь угадать, что пригодится. Вот чехол с моим магическим плёночным фотоаппаратом, но сегодня он не пригодится, нужно время на проявление фотографий. Амулеты, талисманы, благовония, тетрадь с наговорами, молитвами и заклинаниями. Тетрадью это назвать можно, но с большой натяжкой, всё равно, что медицинские бахилы назвать обувью. Это старые ветхие бумажные листочки с ладонь размером, с полинявшими, но чётко видными рукописными строчками. Текст написан ровным почерком, пестрит ятями и точками над словами. Кажется, если листки тронуть, то они распадутся на мелкие клочки. И этот вид не обманывает: они, действительно ветхие и для сохранности упакованы в вакуумные файлики. И всё это переплетено в толстую кожу. Этот артефакт подарил мне Илья, когда его контора перестала существовать. Его положили в архив ещё ВЧК-ГПУ из какой-то таёжной заимки. Гримуар. Так, кажется, называется книга эта заклинаний. Я в неё никогда не заглядываю. Разок пробежала глазами. Названия там разные у текстов. Некоторые лучше не упоминать. Есть и любовные заговоры, и порчи. Не уверена, что их можно видеть непосвящённым. Меньше знаешь, лучше спишь. Поэтому Ваня и пошёл за свечками. Почему свечки? Не знаю. Ватман сказал, что там сгорели люди, думаю, именно огонь укажет путь.

Колода карт таро. В средневековом стиле. Редко пользуюсь картами таро. Гадания эти… не люблю гадать. Но в нашей ситуации будет не лишним их применить. Раскладываю. Шут и Колесница неуправляемая ситуация. Вот спасибо! А то я не знаю! Ещё расклад на будущее. Отшельник и четвёрка жезлов – отыскать пристанище. Логично! Ну, всё. Таро можно не брать.

Так, травки тибетские в кожаном кисете. Это я возьму. Хорошие травки. Мне их под заказ привезли из Индии. Если будут свечи, значит, пригодятся и травки. Также пригодятся конусы благовоний.

А в отдельном свёрточке у меня россыпь амулетов, талисманов и прочих магических вещиц. Их интересно перебирать в руках, разглядывать, пытаясь уловить их предназначенье, передавая им свою энергию. У них любопытная история. В эзотерических кругах встречаются шарлатаны, они тоже кое-что не то, чтобы умеют, но свои умения направляют в корыстное русло, атрибутику используют не по назначению, а больше для разводок. Вот и я столкнулась с одним таким гуру. Высокий, худой, с чёрными с проседью волосами по плечи, аскетичным лицом, в чёрном кожаном костюме, с большим серебряным пентаклем на цепи. Он производил впечатление на наивных девочек. И я в порыве самопознания клюнула на этот антураж. Кроме того, он, видимо, был неплохим гипнотизёром, но гипноз на меня не действует – мне просто становится щекотно, и я смеюсь, что сбивает гипнотизёров начисто.

Он был весь на понтах. Одно имя чего стоит. Рафаэль. Он ходил в сопровождении двух близняшек, тоже затянутых в кожу. Короче, зрелище потрясающее. Антураж валил с ног. Вот и повелась наивная Алиса. Меня привлекли его амулетики, которые он таскал с собой в карманах, а особенно – небольшой изогнутый ритуальный кинжал. От него исходила энергия. Увидев моё внимание, он всячески подогревал интерес разными эзотерическими беседами. Давал почитать литературу. А потом позвал посмотреть коллекцию магических кристаллов. И когда мы оказались одни, попробовал меня загипнотизировать, а как увидел, что гипноз его не сработал, попытался взять меня силой. Высокий, жилистый. Но каким бы крутым он не был, у него, как у любого мужика есть болевая точка, ахиллесова пята. Короче, пнула я его что есть силы между ног. Он в долгу не остался, я тоже в ответ получила по носу, но через секунду, когда боль пришла к нему по-настоящему, он уже не был таким крутым. Скрючившись на полу, он просто скулил, как щенок. Собрала я по-быстрому всё, что он мне показывал и, пригрозив ему заклятием на импотенцию, ушла оттуда. И кинжальчик тоже прихватила. Ты всё равно этими амулетами пользоваться не умеешь! Вот. Этот свёрточек тоже придётся с собой взять, мало ли что пригодится. Тяжёлое моё хозяйство. Я не понимала насколько, пока вот ребро не сломала. Перед выходом ещё обезболивающего надо выпить.

Снова щёлкнул замок. Быстрый Ваня! Или я медленная.

– Привет, – говорю, когда он зашёл.

– Мы же с тобой пятнадцать минут назад виделись. – удивляется Иван.

– Это просто я рада тебя видеть.

Засветился весь, как солнышко, глаза ярче ночника горят:

– А… привет! Конечно, привет!

Сам привет! Ой, смехота! Какие они все смешные, когда так влюблены!

– Ну как свечки?

Отлично. Вот, – в руках его пакет, а на дне коробки со свечами.

Молодец, спасибо, – целую его в щёку. Вид у него довольный. Главное, чтобы свита была довольна.

Выдвигаемся? – в голосе воодушевление.

Да. Принеси, пожалуйста, водички.


3.

Когда мы покидали номер, Ватман спал мёртвым сном, не изменив за эти часы своей позы. Выйдя из гостиницы, я направилась было влево, откуда мы пришли, но Иван сказал:

– Постой. Видишь?

Я проследила взглядом за его рукой, указывающей в противоположную сторону. Туда уходила дорога из города, и в свете фонарей в паре-тройке сотен метров я увидела знакомое решетчатое сооружение. Провода пересекали трассу всего в двух сотнях метров.

Узнаёшь?

Узнаю. И что?

– Так же ближе. А потом пойдём по просеке вдоль линии. С фонарём будет приятной прогулкой.

– Хорошо. Идём.

Когда мы подошли к месту пересечения трассы и линии с проводами, Иван, всю дорогу пытавшийся завести со мной разговор, наконец, понял, что это бесполезно. Тогда он начал болтать просто так. Не знаю, почему, но меня это страшно раздражало.

Ваня, прекрати, пожалуйста! Ты мешаешь!

Чему?

Слушай, помолчи, а?!

Умолк. Обиделся. Ладно, пусть дуется. Мне действительно не по себе. Ведь это будет первый раз, когда я что-то делаю сама. И, хотя я сказала Ивану, что проведу ритуал, а сама ведь даже не знаю, что нужно использовать. Мне вспомнились слова Ватмана про стерео-картинки и расфокусировку зрения, как это помогает ему выйти на нужный уровень. Я раньше не задавалась этим вопросом, всё как-то само собой получалось. А ведь он прав: нужно искать техники, которые работают, ставить на них якорь и развивать способности. Голова вдруг зачесалась под платком – волосы, видно, начали отрастать. Что меня ждёт на этой поляне?

Иван светит под ноги, и луч фонаря, выхватывая из темноты траву, корни, цветы. А ведь цветы, и в самом деле закрываются на ночь. Иногда прыгнет в сторону лягушка. Была бы сейчас на моём месте какая-нибудь обычная девчонка, начала бы визжать со страху. Чего их бояться? Они же безобидные, и боятся нас больше, чем мы их и весьма справедливо. Кровь мышей и жаб приносят в жертву колдуньи, но я чужую жизнь не отниму – я ведунья, а не колдунья. Если и понадобится кровь, то пусть будет моя.

– Ваня, долго ещё? – Идет, молчит. – Ваня, это же невежливо не отвечать.

Иван резко останавливается, и когда я врезаюсь в него, светит на решетчатую мачту, точащую из травы.

– Это наша? – спрашиваю.

– Она должна была быть первой, либо второй от трассы. На первой ничего не было, а это – вторая.

Он переводит луч фонаря на траву, свет немного мечется и выхватывает в зарослях протоптанный тоннель.

– Думаю, это здесь. А теперь немного пройти и – поляна.

Какой ты молодец! Надо же, как быстро добрались.

И вот мы на месте. Иван выключает фонарь. Ущербная луна хорошо освещает поляну. Неполный её диск касается деревьев, обрамляющих цель нашего визита. Если луна восходит, то здесь будет светло ещё какое-то время, если наоборот, то скоро станет совсем темно.

Ваня, вот на этом месте, где я тогда отключилась, нужно соорудить шалашик, так, чтоб я поместилась, и свечи можно было на пол поставить. Примерно вот так вот, метр на два. У меня одеяло есть, мы из него стенку сделаем. Сможешь? У тебя часа полтора.

Постараюсь. У меня тоже есть плед. Веток сейчас нарублю.

Давай. Я в тебя верю. Всё получится.

Конечно, но тебе придётся побыть в темноте одной.

– С такой луной захочешь побыть в темноте – не получится. Иди, не теряй время, к полуночи надо, чтобы было всё готово.

Иван ушёл. Я пытаюсь настроиться. Я устраиваюсь напротив пятна, за кустом шиповника, достаю из рюкзака своё хозяйство. Кузеньку я оставила в отеле, зачем мне планшет? Тут у меня свой интернет будет. Расставляю пять свечей: две перед собой, две по обе руки и одна сзади. Зажигаю. Становлюсь на колени и начинаю перебирать свои вещицы, трогать их, гладить, и при этом тихонько напеваю длинные тягучие ноты, мысленно обращаясь туда, где живут боги:

– Мать-земля, ты – основа всему, ты – опора и ты – все мы, ты – тело моих предков, ты – мать всему живому. Услышь меня! Сестрица-вода, ты – жизнь, ты – услада и чистота, ты – все мы, ты – источник жизни. Услышь меня! Братец-ветер, ты – невидим, но ты – везде, ты – дыхание жизни, ты – все мы, ты – небо. Услышь меня! Отец-огонь, ты – движенье и сила, ты –отдых, ты – все мы, ты – тепло и свет. Услышь меня! Услышь меня и ты, луна, подруга моя, повелительница вод и роста. Прекрасен твой лик и велика сила. Ангелы мои, хранители и защитники, услышьте меня! Братья мои меньшие, части единого. Услышьте меня! Это говорю вам я, дочь и сестра, раба и подруга. Сейчас мне темно и страшно, и путь мой туманен. Вы сильнее меня, и без меня вас не станет меньше. Но я одна из немногих, кто знает вас, кто почитает вас, кто учится у вас и кто стремиться помочь вам. Мне сейчас очень тяжело. Меня обманули, предали, избили. Меня преследуют злые люди. Может, так и задумано, так и должно быть. Я всё приму, и я готова идти дальше. Только, прошу, подскажите, что делать. Не оставляйте меня в трудную минуту. Не за себя одну прошу. У меня появились друзья. Они хорошие. Мать-земля, на тебя обопрусь, сестрица-вода, тобой умоюсь, братец-ветер, тобой подвяжусь, отец-огонь, тобой укреплюсь. Дайте нам путь, попутный ветер и свет. Ничего не прошу, только не дайте пропасть. Говорю с вами не языком, а душой. Как волчица говорит с луною. Нет у меня никого во всём белом свете, кроме вас и рыцарей моих. Примите меня как родную, ведь вы – родня всему живому. Когда-то я была песчинкой, когда-то я была травинкой, была я облаком и ручейком, и ящеркой, и птичкой, была в утробе материнской, была младенцем беспомощным. Всё помню. Вспомните и вы меня.

Тут слова мои закончились, и вой внешний слился с воем внутренним воедино, и этот звериный дикий вопль вдруг зазвенел, разлетелся как песня. И слёзы ручьём. Никогда себя не жалею, но, чтобы быть услышанной, надо быть искренней. И мне себя было ужасно жалко. Я выла и выла, или распевала предлинные ноты. В голове становилось всё светлее. И тут вдруг из тьмы слева на огонёк свечи выпорхнул мотылёк и сел мне на палец. Меня как молнией пронзило: я поняла, что молитва услышана. В тишине раздался шёпот:

– Алиса, ты как? Уже без пяти полночь и шалаш готов.

Шалаш оказался хорош: с потолком из веток и листьев, двумя стенами из одеял, остальное тоже из веток. Метр на два. Отлично.

– Ваня, помоги мне свечи зажечь.

В течение трёх минут мы разожгли свечи, я уставила ими пол перед собой, свечи для торта я разместила вторым ярусом. Затлели угольки для травок, задымили агарбатти, и я, устроившись в позе лотоса, разложила перед собой весь свой арсенал. Иван заложил ветками вход, и помещение стало быстро наполняться полупрозрачным ароматным дымом. Дым рождал ощущение плавности, тягучести движений. Возможно, мне это просто показалось, а может быть и правда. Я подумала, что здесь не хватает бубна. Я даже представила, как он бы зарокотал, разгоняя своими колебаниями клубы дыма, и как эти клубы отбрасывали причудливые тени. Рокот бубна вибрировал бы в голове, вводя в резонанс все миры, нанизанные на ось Мироздания. И рокот этот вдруг раздался в моей голове, тогда я взяла свой гримуар, и раскрыла наугад, исполняя приказ невидимого бубна, подчиняясь его вибрациям. Потемневшие листы с рукописным текстом заволокло дымом, и я наклонилась ниже к лежащей у ног книге. Заныл затылок. Глаза пристально всматриваются в строчки, пытаясь разобрать, что там. Понять трудно, ещё и старославянским языком всё написано. Иже… даждь… глазам больно, они слезятся. Ещё ниже. Строчки расплываются, ещё ниже. Чувствую, что теряю равновесие. Мир, полный розового дыма опрокидывается. В глазах, полных слёз – огромное расплывчатое зарево. И дым. Он уже не пахнет тибетскими травами и благовониями. В дыму стоит всепоглощающий запах костра и горелого мяса, а тут ещё добавились звуки: гул мощного огня и выстрелы горящей древесины. Я с трудом меняю позу и встаю на колени. Под ногами снег! Но то, что я увидела, поразило меня больше, чем снег. Я оказалась перед каким-то сараем, охваченным пламенем. От жара снег вокруг него стаял, и обнажилась влажная парящая земля. Вокруг этой проталины носились хороводом неясные, шумные, топочущие тени. Они визжали кровожадно. От страха и неожиданности у меня перехватило дыхание. Вообще-то, дыхание у меня замерло, как только я сюда пришла, но сейчас горло сжало какими-то спазмами. И вдруг из хаоса дыма, шума и движенья возник всадник. Увидев меня, он подъехал ближе, поставил коня на дыбы. Конь под ним вздрагивает, играет и всхрапывает. Сам всадник кажется глыбой тьмы. Я не вижу его лица, там, где должны быть глаза – глубокие колодцы пустоты. Он смотрит на меня и внезапно раздражается взрывом смеха. Конь шарахается в сторону. А мне вот совсем не смешно!

– Оёй! – кричит он сквозь смех и водоворот звуков за спиной, – Зёв арга́ зам, хатагта́й!

Он ничего не спрашивает, поэтому я ничего не отвечаю, только пялюсь на него, раскрыв рот.

– Зюю́д л харауула́х! Тэд юргэ́лдж л харауу́лж байна́! Хатагта́й ажигла́! – он дико нечленораздельно кричит, как в приливе дикого восторга. – Ноён эрелхи́йл! Таны́ хюч чада́л хай! Сюрэ́л нь хюч чада́л! Оёй!– снова смеётся, ставит коня в свечку. Передние копыта взмывают надо мной. Я закрываю глаза. Ржанье, хлопья пены падают на руку, и снова всё уносится в дым, в общую кутерьму.

Открываю глаза и понимаю, что всё это время не дышала. Как вздохнула в изумленье, так и сижу. Выдыхаю, снова вдыхаю дым, защекотало в носу. Чихаю…

Я в шалаше. Все. Хватит! Вываливаюсь из дымного заточения, с жадностью вдыхаю свежий ночной воздух и падаю навзничь, раскинув руки, бездумно глядя на густую россыпь мерцающих в небе бриллиантовых точек.

Возникает силуэт Ивана:

– Ну что там?

– Ваня, ты знаешь, что значит: «Оёй! Зёв арга зам, хатагтай! Зююд л харауулах! Тэд юргэлдж л харауулж байна! Хатагтай ажигла! Ноён эрелхийл! Таны хюч чадал хай! Сюрэл нь хюч чадал! Оёй!»?

Чувствуется, что он оторопел. Я тоже. Как я смогла воспроизвести эти слова?

– Не знаю, – отвечает Иван, – Язык какой-то южный, не европейский. А что это за слова?

Мне сказал всадник.

Какой всадник?

Чёрный.

Казбек, что ли?

Не знаю, он не представился.

Это у Пелевина. Есть такой роман14…

– Ваня, ты думаешь, сейчас время о романах говорить? – и я рассказала, что увидела в дыму шалаша.

Некоторое время Иван молчал, потом сказал:

– Всё сходится! Помнишь, босс говорил, что здесь сгорели люди. Ты видела, что там произошло. Какие-нибудь монголо-татары напали на село, поразбойничали. А одного из них ты увидела. И он тебе что-то сказал. И раз он из монголо-татар, то и язык у него либо монгольский, либо татарский. Диктуй. – Он записывает слова чёрного всадника в телефон.

Это всё?

Да. Это всё, что мне показали. Идём назад, я хочу в гостиницу, у меня больше сил нет.

– Ещё бы! Ты тут выла полтора часа, я чуть с ума не сошёл. А потом, пока ты в шалаше была, вокруг кто-то ходил. Фиг знает, может, собака. Как-то не по себе.

И пока мы шли назад, Ваня что-то говорил и говорил. Рот у него не закрывался. Но я не слушала, всё думала об этом всаднике, пока не почувствовала, что так ведь и крыша съехать может. Едва мы вошли в номер, я упала на кровать, не раздеваясь.


4.

Выбираюсь из сна, будто из тёмной маслянистой вязкой жидкости, как-то по частям, если бы можно было приходить в сознание частями. Я в детстве так просыпалась: я не сплю, а мой животик ещё спит, это не я сплю, это моя ручка уснула. Мои уши соединяют моё сознание с резким раздражающим голосом, он бьёт меня звуком моего имени. Я не сплю, это мой мозг никак не проснётся.

– Алиса, извини, но я сейчас окачу тебя водой. Тогда твой мозг проснётся.

Ваня, Ваня, я встаю. Который час?

Девять пятнадцать.

Такая рань?

– Я уже созвонился с Толяном. А Ватман уже внизу встречает такси. Ждём только тебя.

Сон моментально слетел с меня.

– Какое такси?! Господи, я спала одетая! Ты что, не мог меня раздеть?

– А можно было?

– Ваня, ты не рыцарь! Ладно, я сейчас, только в душ заскочу.

– Алиса, такси пришло десять минут назад! За это время, пока я тебя будил, ты бы всё успела. А то ручка спит, пятка спит, меньше надо спать, принцесса.

– Принцесса? Раньше королевой была.

– Я.… королева, конечно! Принцесса – это так к слову пришлось, как принцесса на горошине.

Пока он разглагольствует, я быстро чищу зубы. Плещу воду на лицо, заодно провожу мокрой рукой по лысой макушке. Внимательно смотрю на своё отражение. Так странно. Из зеркала на меня смотрит гибрид Шинейд О'Коннор и Натали Портман из «Вендетты15». А что? В такую, пожалуй, и влюбиться можно.

Выходим. Садимся в такси. Никто не нервничает, не волнуется. Спасибо им. Потому что, если я не выспалась, я становлюсь нервной и психованной, иногда даже хочется кого-нибудь поддеть. Это кошмар! Через тёмное стекло очков мир становится сумеречным, и я не выдерживаю тяжести век. Уснуть полностью не получается, просто маета какая-то. Нелегко мне даётся мой первый колдовской опыт. Это, видимо, из-за благовоний, Передышала.

– Вань, я извиняюсь за странный вопрос, но у тебя бухнуть нет?

Бухнуть нет, а выпить найдётся.

Что это за присказки такие?

В моём понимании, бухнуть, это минимум пузырь на двоих, а столько – нет. Есть вот это. – Достаёт блестящую двухсотграммовую фляжку. – Прихватил «коня». Хороший армянский. От благодарных пациентов.

Отвинчиваю пробку, нюхаю. Коньяк – сильное средство, с ним нужно быть осторожной. Ой, всё же Ваня – рыцарь! После глотка, нагретого Ваниным теплом коньяка, я чувствую прилив сил, и глаза, прежде засыпанные песком, открываются. Становится легче.

Водитель, видимо, учуял, повёл носом, глянул на меня и в его взгляде появился какой-то бесшабашный задор. Эх, думает, хорошо, щас отработаю, домой приеду, выпью коньячку и будет хорошо. Алкоголь. Connecting people16!

Стало просторнее. Мы въехали куда-то в зону частного сектора и после нескольких поворотов и езды по почти открытой местности, остановились у однотипного одноэтажного дома с приусадебным участком. Там нас встретил невысокий толстенький паренёк с хитрым лицом и залысинами в светлых волосах. Это был Толик.

При знакомстве он всё стрелял по мне своими похотливыми глазками и расплывался в улыбке. Мне он как-то не понравился.

Толик на своей машине отвёз нас ещё куда-то в поле посреди города. Глядя на бетонные плиты, уложенные рядами, можно подумать, что здесь был аэродром.

Там нас ждали две машины. Одна из них – чёрный джип, а вторая – синяя «А-80». Мужчины пошли торговаться, а я осталась в тачке Макса. Сижу, смотрю, как они там. Разговаривают. Ходят вокруг машины. Ватман смотрит пристальнее всех. Всюду заглядывает, нюхает, чуть ли не на зуб пробует. Насмотрелся инструктажей. Потом все отошли, а Ватман за руль сел. И что тут началось! Я даже выскочила из салона, чтобы капот не мешал. То, что я увидела, можно смело назвать балетом. Как там у рейсеров? Дрифт? Он кружился волчком, его носило как-то зигзагами и по кругу, и по квадрату. Резина визжит, дымится, на бетонке следы остаются. Продавцы рты разинули. Да все рты разинули. Длилось представление минуты три, но это было что-то! Я такого раньше не видела. Ватман выходит. Ему аплодируют. Я тоже аплодирую. Ну, Ватман! Из какой-то обычной «А-80» такое представление устроил.

– Идёт, – говорит он, – Берём!

Съездили к банкомату, перевели деньги, и стали счастливыми обладателями синей тачки. Потом поехали обратно на аэродром. Там дали волю себе, покатались, приноровились к машине.

– Ваня, говорю, у тебя есть права, у Ватмана их


нет, так что из города выезжать тебе, а там отъедешь подальше и махнёшься с Ватманом. Ты же выспался?

Ватман кивает.

– Тогда по машинам!

Мы едем по улицам, Ваня – молодец, ведёт уверенно и без рывков. Ватман в штурманском кресле – сама сосредоточенность, а я устраиваюсь сзади, прислоняюсь колючей головой к холодному стеклу и смотрю на убегающий город.

Вот мы проезжаем мимо нашей гостиницы, и мне так хочется в душ. Вот – просека с проводами, и я заставляю себя не закрывать глаза. Это удаётся с большим трудом. А вот и табличка с перечёркнутым названием города, и я отпускаю себя в царство снов…