Когда Богам не всё равно - читать онлайн

Глава 1. Родственники УРОДственники.

Тяжелый мужской вздох, разбудил меня. Попытка открыть глаза, ни к чему не привела, ни одна мимическая мышца меня не слушалась, вообще ни одна мышца в моем теле. Постаралась погасить панику, и вслушаться, стали доноситься голоса. Два голоса, я узнала – это сосед Степаныч и брат Витька, а вот третий голос незнаком. Вырванные слова из контекста ни чего не прояснили, сознание унеслось в темноту. Когда оно снова, вынырнуло из темноты, я ощутила чьё-то присутствие, человек находящийся со мной в одной комнате сел, по хрусту суставов поняла что – это Степаныч.

– Кто ж знал, что твоя доброта, тебе таким боком выйдет – сказал он на выдохе – Сашка участковый сразу у Алексея взял видео, с проходной и копий наделал, чтобы не отвертелись, ироды. Да и так, не отвертятся. Дениса того, с дружком его, уже задержали. Эх, кабы знать! Дашка, ты же мне как дочка стала, за все годы. Что же ты ко мне не пришла? Пошла угол искать. А Ленка! Какая курва, оказалась!

Он не громко высморкался и замолчал. У меня словно заслонка приоткрылась, в память хлынули события, которые и привели меня, судя по всему, в больницу.

Я, Дарья Владимировна Гурова, в девичестве Сметанина, вдова. Уроженка простого провинциального городка, в котором мы с семьей пережили уход отца, ещё в детстве, тяжелые времена безработицы девяностых, студенческие годы – сначала брата, потом мои. Училась я в аграрном университете, на ветеринара. Получение моего диплома, мама не дождалась, быстро развивающаяся опухоль, и за полгода красивая ещё молодая женщина изсохла и умерла.

За год до практики познакомилась с Сергеем, сначала, я не относилась серьёзно к ухаживаниям парня, такого же студента, только приехавшего, от куда то из области. Сергей был хорошо воспитан, очень настойчив и имел огромное чувство юмора. В любой компании он становился своим, за короткое время общения. Я и сама не поняла как он с шутками и весёлыми историями, про свой посёлок увёз меня туда на практику. В поселке, было частное фермерское хозяйство, в котором, я прошла успешно практику и после того как мы с Сергеем расписались, осталась работать.

Идеальная пара я ветеринар, он пасечник, с высшим радиотехническим образованием. Жили мы с его мамой, в большом доме. Жили дружно, наперекор всем шаблонам, о вздорной свекрови, или городской невестке.

Только через два года счастливой жизни Сергей погиб, стал одним из тех, кого забирают «проклятые участки дорог». Детей заводить мы не спешили и то, что мне от моего Серёжи ребёночка не осталось, било вдвойне, но раскиснуть мне не дали. Маме Сергея Елене Васильевне, смерть сына сильно ударила по здоровью, и я отвлеклась, от своей боли заботясь о ней.

У Сергея, была сестра Ксения, которая уехала, учится в столицу, осталась там, вышла замуж, и не могла заботиться о матери из-за маленького ребёнка. Поставив Елену Васильевну на ноги, я было задумалась о переезде, но свекровь уговорила меня остаться. Собственно и ехать мне было не куда, брат обзавелся семьёй и жили они в квартире матери.

Позже в поселок переехал пожилой отставной военный хирург Николай Степанович, который выйдя на пенсию, решил вернуться в дом родителей, который был по соседству.

Дружной компанией с двумя пенсионерами мы помогали друг другу, по долгу беседовали и сроднились как семья. Елена Васильевна плотно увлеклась рукоделиями, мы находили ей в ютубе всё новые, и новые идеи и она с энтузиазмом хваталась за вышивки, вязки, ткачество, мы со Степанычем посмеивались над её энтузиазмом, но одобряли.

Степаныч стал для нас членом семьи, без него не проходили праздники, да и без праздников длинные чаепития были в норме. Зарабатывала я не плохо, работа была не только в фермерском хозяйстве, но и по мелочи обращались частники. Купила машину, потом мне предложили вложиться, в сыроварное производство, вложилась и не пожалела.

Так, не заметно прошло восемь лет, тихой размеренной жизни, пока Ксении, дочери Елены Васильевны не понадобились деньги. Сначала я не видела в этом вред для себя – ну помогает мать дочери. Это же нормально. Свекровь уже долгое время не тратила свою пенсию, раньше она пряжу, там сырье какое покупала для рукоделий, а в последние годы стала рукодельничать на заказ и этот расход закрылся. Её пенсия копилась, благо у меня был хороший доход и мы не нуждались. Ксения получив перевод от матери, позвонила, попросила ещё и расспросила маму: – «откуда деньжатки»? Елена Васильевна не таясь рассказала: так и так, живём с денег с сыроварни пенсию складываем, ремонт сделали, машину обновили, в санаторий ездили.

Не прошло и недели как Ксюша с мужем и двумя детьми приехали жить к маме. Когда я, придя с работы, дома застала идиллическую картину воссоединения семьи, сразу напряглась, и не зря. Елена Васильевна завела жалобный рассказ: как мне нужно пожалеть семью с двумя детьми, передать им свою долю в сыроварне и освободить дом. Простота подачи, меня было обескуражила, но мне был выставлен счёт: за то что я жила на всём готовом тут, и не стоит быть неблагодарной свиньёй, ведь я ей ни кто, а мне «угол дали».

– Понятно всё с вами.

Я закинула в пакет, первую попавшую под руку одежду, сняла с вешалки куртку и пошла на выход. Путь мне преградил муж Ксении, Денис и попытался забрать у меня из рук ключ от машины

– Вот это, тоже оставь.

Здесь мой ступор спал, я сжав кулак двинула ему в грудь

– Не лезь не в своё дело.

Обошла свернувшееся, задыхающееся тело, села и уехала. Выставлять им счёт, за то, что здесь как они сказали «всё готовое» – готовила, содержала и ремонтировала – я! Пока не стала, это пока! Без ответа это точно не останется, не тот я человек который забьётся в угол и будет плакать.

Переночевав у знакомых, поехала на ферму, чтобы взять отпуск, для решения жилищного вопроса. Естественно я ни копейки из своего имущества отдавать не собиралась. Тем более, когда я выплачивала кредиты, принципиально не брала деньги не у Елены Васильевны не у Степаныча, хотя они предлагали.

Поговорив с управляющим хозяйства, быстро получила свой отпуск и сочувствующие взгляды. Рассказывать ни чего не пришлось в посёлке уже все, всё знали. Стараясь не раздражатся, на желания каждого поговорить, расспросить и высказать своё мнение я постаралась быстро ретироваться, но на выходе на кого то налетела. Это был Денис.

– О, привет. Я за тобой. Поедем ка пообщаемся. – Он взял меня за предплечье и попытался повести к какой то машине, я на инерции сделала два шага и остановилась, отдернула руку.

– Мне не о чем с тобой разговаривать

–Мы вопрос сыроварни ещё не решили. Кинуть старушку решила?

Я, хотела его обойти, и пойти к своей машине, уже отвернулась, но Денис схватил меня за волосы, резко развернул к серой мазде, из которой вылез крепкий парень и открыл заднюю дверь. Когда я уперлась, Денис прижался ко мне сзади, не отпуская моих волос, и сально прошипел мне на ухо:

– Веди себя смирно, и тебе всё понравится.

Гнев затопил моё сознание, и я, со всей дури ударила локтем назад, не разбирая куда попадёт удар, а потом сразу выгибая локоть в промежность кулаком.

Этот идиот, с первого раза не понял что перед ним не беззащитный цветочек, меня брат на улицу не выпускал, пока я не научилась отбиваться и высвобождаться из любого захвата. Как только почувствовала свободу, хотела посмотреть, что делает тот товарищ, который с ухмылкой открывал дверь машины, но увидеть успела лишь кулак, который летел мне в лицо. Удар. Полет. Удар и темнота.

Похоже, я знатно приложилась, когда упала. Не хочется верить, что одним ударом меня сделали овощем. Но мне не больно, у меня совсем ни чего не болит – это плохо. Словно через пленку я слышала бормотания Степаныча а моё сознание затягивала тьма.

Глава 2. Потери и обретения.

В этот раз, тьма затянула меня, но не отключила сознание. Я соображала но ни чего не чувствовала. Эмоции ощущались как стихия, которая бурей несется, а я – пылинка внутри неё.

Сначала досада, потом злость, потом страх, паника, полное отсутствие понимания, сколько времени меня здесь мотает. Я всеми силами гнала от себя мысль: что всё, приехали, но волны страха сносили контроль.

– Неужели можно умереть от одного удара!? – Можно.

История знает кучу случаев, нелепых смертей. Не хочется, чтобы моя смерть пополнила этот список, но остаться овощем тоже пугает. Эмоции постепенно спали, и я осталась висеть в темноте.

Во всем этом мотание, пришло осознание – я не должна тратить силы, на злость или досаду, я слишком хочу жить, слишком мало успела: не стала матерью, не обрела настоящей семьи, я так мало места занимала! По мне даже грустить не кому…

– Нужно бороться. Мне нужно прийти в себя, нужно подать знак. Медицина не стоит на месте, пока жива – шанс есть. Я хочу жить!

Моё желание жить, планы борьбы за жизнь, стали будто осязаемые, появилось ощущение, будто меня понесло течением, я сначала обрадовалась – кажется, прихожу в себя! Мелькнула картинка, не успела понять что там. Время шло, но я не пришла в себя, чувствую, что оторвана от тела.

Мысли замерли, стали мелькать картинки, теперь это были, видеоролики только Три-D: Степаныч грубо отсылает Елену Васильевну, она, что то пытается ему объяснить, но, Степаныч ёмко, по-солдатски обложил её, и «вежливо» попросил к нему не приходить. Картинка оборвалась, сразу началось новое «видео», суд над Денисом и тем парнем, который меня ударил.

– Ого! Сколько времени я здесь?! Уже суд!?

Поток моих мыслей прервало новое видео, мой брат сидел у Степаныча за столом, на столе водка и не хитрая закуска, он плакал как ребенок. Степаныч с теплой улыбкой, рассказывал нелепый случай со мной, Витька с тоской говорит, что жалеет о том, что редко виделись, бьет по столу и перечисляет дела, которыми занимался и спрашивает:

– Разве это важнее сестрёнки? У меня сыновья, её почти не знают, а кто нам мешал? Дела, дела, все заняты, работаем …

Если бы я ощущала своё тело, я бы прослезилась, Витька прав. Бурей поднимались эмоции.

– Я буду жить! Я всё исправлю, буду больше времени проводить с племянниками, главное встать на ноги.

Не успела, закрутится новая буря из эмоций, меня снова куда- то потянуло, понесло течением. Начало сжимать давление, исходящее со всех сторон, спрессовало до размера с горошину, «думалка» которая постоянно генерировала мысли, отключилась. Звук, шум, – толи море, толи ветер, сознание фиксирует, но не реагирует. Голос, слышу не ушами, а всей «горошиной», которой сейчас являюсь.

– Пустое то дитя. Не будешь ты жить, и тело твоё врачевать нужды нет.

Голос похожий на гром. Внушал трепет, а смысл слов – ужас, но, «горошина» ни чего не ощущала, кроме величия, которое давило на меня.

– Ты уже не живёшь.

Быстро замелькали картинки – Елена Васильевна с перекошенным лицом от паралича. Ксения с грязными волосами, синяком под глазом, опухшим лицом алкоголички, у которой забирают детей, органы опеки. Тот самый друг Дениса, кулак которого, был последним, что я видела, сидел в углу бетонного помещения, прикрывая голову руками, а под ним, растекалась лужа. Денис, худой, беззубый с желтым цветом кожи, лежит на больничной койке. Брат, со Степаеычем и племянниками рыбачат, меняется локация те же лица только уже с Наташей – женой брата, праздничное застолье, Степаныч что то рассказывает, а мальчишки слушают его, открыв рты.

– Сей муж искренне молил о тебе, а потом молил о возмездии. Я показал тебе, что стало с обидчиками твоими, чтобы душа твоя не терзалась.

Наверное, я однозначно отреагировала бы, на новость что мне больше не жить, но давление, которое сжало меня, продолжало блокировать сознание, информация доходит, и только.

–Ведомо мне всё, дитя. Жить ты хочешь. Душа у тебя светлая. Мне по силам, дать тебе желаемое. Иная жизнь у тебя будет, в ином времени. За доброту мою, тебе волю мою исполнить надобно: Волею князя тебя замуж отдадут, не противься. Хорошей женой стань. Мужем тебе станет избранный, Перуном то бишь мной, отмеченный. Желания твои и воля моя одно, живи, как хотела, очаг блюди, мужа люби. Более от тебя ни чего не треба. От Макоши, сестрицы моей, подарок тебе будет, в памяти своей узришь. Пусть сладится у тебя дитя.

Пресс, который меня сжимал, отпустил, я ощутила, облегчение, не физическое, а какое то ментальное. Ручейком побежали мысли, я не успела, зацепится, ни за одну, как меня со скоростью, куда-то тащит, как на аркане.

Хлопок и я вздрогнула. Что!? Я вздрогнула!? Запах – второе, что я ощутила, сырой подвальный запах. Вдох – выдох, я чувствую! Глубоко вздохнув, открыла глаза. Темнота. Ни малейшего сомнения, что голос, который я слышала, был реальным. Такая мощь не может, приснится, или показаться в бреду. Жива! Это подтверждает естественная потребность организма, которая, прямо прижала, но было так темно, что если бы я могла отвлечься от потребностей на страх, точно бы испугалась, что ослепла.

Нужда гнала, и пошевелившись, я решила встать, обратила внимание, что лежу на досках, тело затекшее. Пока вслушивалась в своё тело, осознавала слабость, включилась память тела, на автопилоте, залезла ногами в очень жесткую обувь, встала и подошла к столу, взяла в руки какие-то камешки, пощёлкала ими.

–Искры! Я вижу!

Искры упали в чашку, с мхом, мох загорелся, я взяла стоящую рядом глиняную чашечку в которой был жир и вывалянная в нем тряпочка. Обугленный кончик, свисал с края чашки, я быстро подожгла «светильник» и загасила мох, накрыв крышкой. Дальше «автопилот» понёс меня в угол, в котором стоял горшок.

Всеми силами, я старалась не концентрироваться, на движениях что бы, «автопилот» продолжал работать. По сорочке, в которой я была, по обстановке и по болтающейся длинной косе, я поняла, что я – это совсем не я. Ну то-есть в голове я такая же как была, но, тело другое.

Удовлетворив первичные потребности тела, я села на своё лежбище – иначе я ни знаю, как назвать, – лавка? нет, шире чем лавка, доски толстые, основательные такие. Оглядевшись, я пришла к выводу, что живём, мягко говоря «не богато».

Комната больше похож на средневековую тюремную камеру, окон нет, судя по стенам, я в погребе. Оглядев обувь, которая была деревянная, на много больше нужного, я начала оглядывать себя: волос очень длинный коса до попы, судя по всему ростом, я ниже прежнего, анорексичная худоба, руки тоненькие молодые, пальцы длинные, тело тоже молодое, грудь в наличии,– не ребёнок, но и не взрослая женщина.

Похоже на содержании этого тела сильно экономили, даже на воде. Не мытое тело – дискомфорт особо ощущался в некоторых местах, но, не такой как голод, очень сильный голод и холод. Разобрав тряпки, которые были вместо подушки – платье, головной убор…

–Блин, я что монашка?!

Надела что было, в голове начало укладываться – скудность обстановки, худоба и голод, видимо – посты, молитвы… « Голос» говорил, что меня замуж отдадут. Интересно, монашкам же нельзя, вроде. Я, в вопросах религии разбираюсь – как корова в балете.

Пока мой мозг, генерировал, дурацкие шутки, подходящие к обстоятельствам, – всегда такая реакция на стресс,– тело снова перешло на автопилот. Взяв полотно ткани, я замотала ноги, обернула по верху кожаным шнурком и обувь оказалась в пору.

–Как же жрать хочется – подумала я. Открылась дверь, в комнату вошла монашка, одежда такая же, как у меня, но, головной убор другой, она зашла, по-свойски, без стука, в руках тоже светильник самодельный. Разглядела я гостью не сразу, а когда разглядела, увидела, что она смотрит на меня с тревогой.

– Дарьюшка. Ты встала! Как ты меня перепугала. Вчера как упала, думала от ночи бессонной что молилась, поспишь да проснешься, к обеденной будили, к вечерней будили, а ты не просыпаешься. Там люди отца твоего тебя ждут, а мы добудится, не можем. Мать настоятельница велела тебя на ночь в отдельную келью уложить.

Говорила она мягко, но быстро. Затушив мой светильник, накинула мне на плечи какую то, тряпку взяла под локоть и повела. Из потока, что она на меня вывалила, я ни чего не поняла, но слушала внимательно. Думать о том, что стало, с сознанием хозяйки, этого тела не хотелось, но догадка имелась.

Монашка шла не быстро, и дышала тяжело, подозрительно свистело её дыхание я хотела, отдалится от нее – вдруг заразно. Опять помирать не хочется, моему новому, хилому телу, много не нужно, «соплёй перешибить можно»,– но тетка вцепилась в меня накрепко.

– Не серчай, на меня Дарьюшка, ты одна мне от сестрицы осталась. Знаю я, что слова мои тебе вчерашние, не по нраву пришлись, но я тебе, только добра желаю.

– Мда, знать бы, что она мне вчера говорила. – Подумала я, но продолжала молчать. Монашке собеседник не нужен.

А ещё, она говорила не на русском языке. Что–то схожее конечно, я её понимаю и это главное. Видимо мы пришли, узкий коридор, похожий на окоп, привел нас в помещение, в котором как пингвины перемещались монахини. Не успела я оглядеться, как меня потоком монахинь принесло в строй. Впереди, стояла, старая монашка, а позади её, выстроились как бравые солдаты остальные монахини.

Передовая старушка размашисто перекрестилась и все синхронно повторили за ней. Когда в один голос все начали проговаривать молитву, я не отставала, видимо, память тела настолько мощная вещь, что заученные молитвы, отлетают от зубов.

Все начали синхронно, крестится и кланяться. Когда я поклонилась, меня шатнуло, закружилась голова, но, не от голода, в память хлынула информация, как фильм, будто только что был получен «доступ к памяти». Вокруг всё замедлилось, в память ворвалась чужая жизнь, в мельчайших деталях, я замерла, просматривая жизнь девочки, в теле которой, я оказалась.

Девочка Дарья, – дочь боярина Брудского семнадцати лет. Судя по воспоминаниям девочки: общая культура схожа с древней Русью. Именно древней, так-как по развитию, здесь, где то четырнадцатый – пятнадцатый век. Причём, они сами года считают: от «сотворения мира» цифра плавает на шестьдесят лет, от «рождения Христа» на двадцать лет. Девушка считала, что сейчас 7076 год, от сотворения мира.

Общая обстановка средневековья сначала испугала, потом вспомнила мотание в темноте и пришла к мысли: – что жизнь я люблю больше, чем боюсь трудностей. – Пусть и в средневековье, но и я, не рабыня, а дочь боярина.

Девочка Дарья, за неё, обидно. Монахиня, которая, привела меня сюда, её тётка, зовут её -Просковья. Мама Даши умерла, когда Даше было девять, звали маму Евдокия. Даша, тяжело перенесла смерть матери, через год, отец женился, девочка сначала замкнулась, потом, стала пакостить мачехе, пыталась ей испортить жизнь, но мачеха была терпелива и не поддавалась провокациям.

Вообще мачеха у Даши не та, хрестоматийная, злобная как у золушки, наоборот она мягко сглаживала углы, искала подход к колючей девочке. Здесь и открылась причина пребывания Даши в монастыре. Устав пакостить Преславе, так зовут мачеху, точнее, не видя результата ребенок, берёт разрешение отца, навестить сестру матери в монастыре, и остается здесь послушницей.

Говоря нашим языком, Даше промыли мозг. Мать настоятельница, взяла всё в свои руки, сначала, она заняла тетку тяжелыми работами, изолировав от девочки, привлекла пару способных сестёр, и вот девочка в двенадцать лет мечтает о праведной смерти, чтобы оказаться в раю подле Иисуса. Отец неоднократно приезжает, просит вернуться, но, девочка отказывает, при попытке давить закатывает истерики, отец идёт на поводу, выделяет деньги на содержание дочери. Дашу обучают молитвам, письму и она демонстрирует способность к росписям, по этому, её не ставят на тяжелые работы, девочка переписывает тексты из старых берестяных свитков.

Даша хотела принять постриг, но тётка уговаривает побыть в послушании до двадцати лет, если решение не поменяет, тогда она сама её благословит. Вообще Просковья любит девочку, периодически говорит о семье, детях, о том, что есть другая жизнь, но всё было без толку, всё разбивалось о – «земные радости не могут, сравнится с блаженством в раю».

Сама Просковья, оказалась в монастыре, из – за собственной бездетности, ей пришлось отказаться от мирского, чтобы её муж, смог снова жениться и завести детей. Она не горела, фанатичной верой, и не одобряла рвения племянницы. Так Даша провела в монастыре четыре года.

Первые годы, отец приезжал часто, привозил подарки, Даша либо не брала, либо отдавала настоятельнице. Он пытался зазвать дочку хотя – бы в гости, но девочка была непреклонна. Последний год отец передал деньги и гостинцы через управляющего, но сам не приехал, Даша даже облегчённо вздохнула.

Теперь я поняла, о чём говорила Просковья: всё дело в том, что днём ранее, приехали люди отца Дарьи, и передали веление батюшки – явится в дом. Даша отказала, но ей объяснили, что её сам Великий Князь просватал, за боярина Андрея Гриднева – из рода Гридневых, если дочь не послушает воли отца и не приедет в Столград для замужества, то навлечёт гнев князя на отца и весь род.

– «Волею князя, тебя замуж отдадут» – вспомнила я.

Даша, узнав расклад, пошла к настоятельнице в надежде, что она найдёт решение, и она нашла: Сначала она «пожалела» девушку, потом посоветовала вернуться в монастырь после свадьбы. После беседы с матерью настоятельницей Даша была уверенна – что мужчина – это что-то вроде демона: мерзкое, грязное, который будет терзать её тело и после всего он с ней сделает, она потеряет благочестие и ни когда не замолит – «эту грязь».

Она решительно направилась к иконостасу и простояла в молитве весь вечер, всю ночь и молила о смерти! – Якобы, если она умрет все в плюсе: она в раю, блаженство обретёт и князь на батюшку гневаться не будет.

Я конечно человек верующий, сложно не верить после всего, что со мной произошло, но это! Дичь, какая то! Получается, Даша хотела умереть, а я хотела жить, иллюзий по поводу судьбы личности Даши я не имела, паршиво, как то стало.

Рефлексировать возможности нет, молитва закончилась и все, не спеша, строем пошли в один из коридоров теперь, владея памятью, я знала, что идём мы завтракать – это хорошо, а то это тельце последний раз принимало пищу до приезда людей отца. На длинном столе стояли деревянные плошки и деревянные ложки. У каждой монахини было своё место. Процедура принятия пищи начиналось с молитвы и проходило тихо.

Я тихо давилась, густой кашей на воде, без соли, но носом ни кто не воротил, а мне просто необходима пища, хоть она и похоже больше на корм для свиней . После еды снова читалась благодарственная молитва, после которой, мать настоятельница сухо велела мне собираться, а то люди меня два дня ждут. Да с радостью! от такой еды, я здесь озверею и обязательно спалюсь .

Глава 3. Куда меня занесло!?

Путь в тысячу ли начинается с первого шага. (Лао-цзы)

Помещение, в котором мы ели, сильно пахло копотью, здесь было много лавок, и как я теперь знала, монахини здесь и ночевали, не было у них отдельных келий. Здесь же, была и печь, которая топилась «по чёрному», под потолком были форточки, через которые выходил дым. Местонахождения помывочной я знала, так же, что там холодно я тоже знала. Набрав с печи ведро теплой воды, пошатываясь, я пошла мыться. Для этого пришлось подняться по лестнице и выйти во двор.

Рассвет только тронул небо. Стояла осень, деревья уже скидывали пожелтевшую листву. Стуча зубами, помылась, мыться пришлось водой настоянной на золе, волосы мыть не стала, в таком холоде, да и воды мало. Когда я принесла ведро к печи, к слову пустое ведро тоже весило изрядно, и было оно деревянным, меня встретила Просковья, у неё была стопка свежей, теплой одежды. Я благодарно посмотрела на неё, она смотрела с тревогой.

Взяв одежду, переоделась, отойдя в дальний угол, не принято стеснятся здесь, да я, и не собиралась. Одежда радовала, отсутствие белья печалило, белья не было, не просто в наличии, а не было в принципе! Ходили так! при месячных – квест, ходить с зажатой тряпкой между ног. Решила не концентрироваться на этом, а порадоваться хорошим, кожаным сапожкам, высокие под коленки, спереди длинная шнуровка вместо подошвы толстая, жесткая кожа – это лучше деревянных, пыточных инструментов которые были на мне. Наконец переодевшись, обратила внимание на тётку, она не ушла, стояла, смотрела на меня.

– Как ты Дарьюшка?

Столько тревоги было в её глазах, ещё, она была бледная, не здоровая бледность, я вспомнила, что она ещё и тяжело дышит. А лечатся здесь молитвами. Я, вздохнула, подошла к ней, взяв за руки, потянула к лавке, мы сели, хотелось её успокоить, хорошая она женщина.

– Тётушка – я выдала звук, как у скрипучей двери, прочистив горло, повторила:

– Тётушка не тревожься.

Голос оказался у меня очень похожий, на мой, прежний. Тётушка быстро осмотрелась, нельзя здесь тётку, тёткой называть, – матушка она – только мне плевать, я уезжаю.

–Знаю, что о благе моём печешься, прости, что невольно заставила тебя, беспокоится. Судьбу свою я приняла, ибо пути Господни, неисповедимы. Не мне противится, воле Господа нашего, ибо без ведома его, ни чего не делается.

Вот это я завернула! У тётки аж лицо вытянулось – эх тётка, я сама в шоке – подумала и невинно улыбнулась ей, она выдохнула, и оглядевшись, обняла меня. Шмыгая носом тётушка, давала мне наставления, о кротком поведении перед отцом, а потом перед мужем. Расплела мне волосы, расчесала и заплела новую косу, вплетая узорчатый шнурок.

– Пора.

Сказала Просковья, глядя в маленькие окошки под потолком. Я попрощалась с монахинями, они сухо попрощались, провожать меня вышли: настоятельница и тётка.

Пройдя через двор, вышли в ворота, там был ещё один двор и ворота поменьше. Во дворе стояла телега, в ней сидели мужчина, на поводьях и женщина, Даша её знала, это жена дядьки Савелия – Груня – Савелий брат отца. Вокруг телеги верхами было восемь наездников, среди них управляющий отца Степан, который и сообщил Даше, о воле князя и о последствиях её отказа.

Попрощавшись с монахинями, я села в телегу, дорога ждёт длинная как раз, будет время обдумать всё и пройтись по знаниям, которые мне оставила бывшая хозяйка тела.

Медленно, очень медленно мы ехали, я перерыла всю память Даши, к сожалению там очень мало информации и очень много молитв, псалмов. Я прежде не владела ни какими религиозными знаниями, что бы сравнить, местное православие, с религией моего мира. Общеизвестные, ключевые детали совпадали.

Обдумав всё, приняла ситуацию, как есть. Моего мнения ни кто спрашивал, когда направил в средневековье, но умирать я не хочу. Дашу жалко, но не моя вина и не мой выбор привёл к такому итогу, теперь есть только одна Даша – это я и вся родня, что была у Даши теперь моя родня.

Агрепина, с неприязнью смотрела на меня, понятно, пришлось ждать меня, но и кривиться так, не стоит. В местной иерархии мой статус выше, она из захудавшего рода, жена младшего брата, а я дочь главы рода. Из воспоминаний, узнала, что Даша её не любила, боялась, Агрепина не пропускала возможность щипнуть девочку и делала это с садистским удовольствием, не просто щипала, а выкручивала, доводя до слёз, оставляя синяки и кровоподтёки.

На обед остановились заранее, пока готовили не хитрый, но очень вкусный обед, выводили коней, напоили и дали отдохнуть . Очень тяжело было не набросится ка кашу с тушеным мясом, но помня чем кормили это тело в монастыре, я не рискнула наедаться. Степан пытался подложить мне побольше, приговаривая:

–Батюшка прослезится, когда увидит, как исхудала.

– Степан, были бы кости, мясо нарастёт. Мне живот приучить надобно, после монастырской каши, ежели на мясную наброшусь, заплохеть может, не уговаривай, и так из последних сил держусь.

Постаралась кротко улыбнутся. Степан понимающе кивнул, взгляд его потеплел. К вечеру мы приехали в город Покров, как я помнила, в этом городе живёт, друг отца, видимо к нему мы направляемся.

Мы остановились у Никодима, коренастый мужичок, был другом отца, ещё являлся далёкой роднёй. Нас по быстрому отправили в помывочную. На этот раз удалось помыться в тёплом помещении, смыв дорожную пыль, стало легче дышать. Никодим, перенял эстафету у Степана и тоже пытался меня откормить, пришлось ему тоже деликатно объяснить, что не стоит. Он без лишних стеснений озвучил:

–Это да. Так и усраться можно.

Я оглядела остальных сидевших за столом, тут была его жена, сыновья, люди из помощников, ни кто не реагировал, на такую прямолинейность, я решила тоже не реагировать. По сути то, правду сказал.

С трудом управившись с волосами, я вырубилась. Даже если бы у моей кровати обучали танцам, табун лошадей, я бы не проснулась этой ночью. Утром просыпалась с трудом, буквально разлеплять глаза пришлось. Позавтракав мы выехали с рассветом – ох, уж эти жаворонки – думала я зевая. Нам сунули узел с хлебом, и ещё какой – то едой, но Степан сказал, что перед выездом заедем на торг:

– Надобно пополнить, запасы овса и снеди.

Кажется кое – кто, не предусматривал, что придётся ждать меня два дня.

Перспектива осмотреться на торге меня воодушевила, может, удастся подчерпнуть новую информацию, приземленную, духовной у меня и так много. Не смотря, на раннее утро, торг был оживлён. Меня поразила яркость красок, почему – то я думала в такой мохнатой древности, в отсутствии, какого либо комфорта, не до ярких одежд, но нет, преимущественно оттенков красного очень много.

Пока мужики закупались кормами для лошадей, мы с Груней, прошлись по коридору из людей и прилавков с нами шли два парня из сопровождения. Груня купила, копчённого сала, лук, я отвлеклась на шумного продавца, он подбрасывал расправляя один конец ткани, вокруг толпились девицы. В ткани, не было ни чего особенного, по – этому меня и удивило такое внимание к нему, потом я разобрала слова продавца:

– Чистый, восточный шёлк!

Я потеряла интерес. От Груни отходить не стала, отодвинулась, чтобы не мешать другим покупателям, стала осматривать прилавки и слушать, как торгуются люди. Один мужчина всем предлагал купить у него петуха, суя несчастную птицу потенциальному покупателю в лицо. Петух возмущённо пыхтел – это добавляло колорита . Не смотря на величину торга, товары были, однообразные. Я увидела дальше, лавку с сухофруктами, мне стало интересно посмотреть, какие фрукты здесь есть, хотела позвать Груню пройтись до той лавки, но та меня больно схватила за локоть, я удивилась, увидев её перекошенное лицо.

– Куда собралась?

Я растерянно осмотрелась. Стою на месте, ни куда не иду. Чего это она? Так и спросила:

– Грунь, ты чего?

Она сильнее сжала мой локоть.

– А ну пойдём, ехать надо.

Я приподнялась на цыпочки, чтобы увидеть телегу, там возились с колёсами и осматривали копыта лошадей.

– Грунь, телега ещё не готова, они подковы лошадям проверяют, пойдём, пройдёмся, нам ещё весь день в той телеге сидеть.

Уже повернулась к интересующей меня лавке, как краем глаза, увидела налившееся кровью лицо, Груня оскалилась и резко ухватила меня за основание косы. – Опять за волосы – подумала я – и опять сзади.– Груня зашипела на меня:

– Я тебе что сказала? Перечить мне вздумала? – она больно дёрнула.

Обычно, я человек сознательный и прежде чем, что то предпринять, обдумываю варианты последствий. – Это обычно, но, не сегодня. Не медля ни секунды я отвела левое плечо в перёд и с размахом, впечатала ей локтем в лицо, только силёнок в этом теле мало и боль прострелила в локте, для гарантии, пяткой со всей дури наступила ей на ногу, как только ощутила свободу. Увидела, как парни тянутся к нам, вытянув руку сжатым кулаком и раскрытым указательным пальцем, я резко рявкнула им – стоять! – Рефлексы, сильная вещь! Они замерли, Груне, нужно было закрепить урок, иначе спокойно не доеду, я собрала её ухо в кулак вместе с платком и потянула в низ, чтобы она прочувствовала положение «снизу».

– Ты, безродная собака. Совсем нюх потеряла, на боярских детей руку поднимать? Я дочь рода, которому ты служишь. Ещё раз ты, протянешь ко мне свои руки, я тебе их переломаю и скажу что – так и было.

Сжав её ухо в кулаке, посильнее, я наклонилась и спросила:

– Ты меня поняла?

В вытаращенных глазах был страх и неверие, она смотрела и молчала, я слегка потрепала её за ухо, от чего она заскулила:

– Прости боярышня, поняла, поняла!

Всё по времени, заняло секунд тридцать, не больше, но, вокруг стояла тишина, даже несчастный петух затих. Я выпрямила спину, поправила шапочку и пошла к нашей телеге, настроение, бесповоротно испорчено. Груня посеменила следом, я не стала сразу усаживаться, не спеша прохаживалась. Примерно в десяти шагах наши спутники, активно жестикулируя, рассказывали Степану и остальным наш инцидент. Не было ни какого сомнения, по поводу содержания рассказа, так как эти артисты, целую сценку разыграли.

Все привыкли, что Груня это – кошмар и ужас всех, кто не может за себя постоять. Жаловаться на неё смысла нет, она всегда умела, притворится, дурочкой и с невинными глазками говорить – я не со зла – да и каждый день, не нажалуешься, тебя просто перестают слышать. Груня была уверена, что девочка, которая провела больше четырёх лет в монастыре – это идеальная жертва. Меня даже собственная смерть не изменила, покорно терпеть я не умею, пусть удивляются и принимают.

–Сегодня, меня будет бить слуги рода, а потом? Муж? Его родня? Неет.

Пока я размышляла, все дела по подготовке были окончены, Груня отвернулась от меня, она прижимала к носу кровавый кусок тряпки. – Не так уж и мало силёнок, в дохлом тельце, хватило кровь пустить садистке.

Степан внимательно осмотрел нас, пристроился рядом, и мы отправились в путь. Груня порой бросала на меня, злобные взгляды, но, больше ни чего не предпринимала. Я догадывалась, что она нажалуется отцу, ну, себе же сделает хуже. Когда ещё Даша была маленькая, отец по долгу, объяснял, как должна вести себя, боярская дочь и какое поведение от служащих, требовать к себе, как сама должна, заботится о люде, о правах и обязанностях, о чести и бесчестии. Сама Даша забыла об этих разговорах, для неё они были не важными, но я понимала, что эта информация не зря всплыла в памяти, видимо высшая сила, которая меня сюда отправила, следит за мной и даёт подсказки.

Ехали мы долго, у меня было время, составить картину мира – Княжество, в котором мне предстоит жить, зовётся «Урусское княжество», соответственно живут здесь, урусы – похожее название, похожий язык, религия такая же. Зато сила, которая меня сюда отправила, совсем не из этого пантеона, упоминание Макоши и Перуна, в целом обстановка там, за гранью, не из христианских описаний.

История урусов, схожа с нашей Русью, здесь тоже раньше исповедовали язычество, потом их перекрестили в христиан. Все должны верить, хотя бы на публике, церковь играет важную, политическую роль.

Мне необходимо будет, поддерживать образ, набожной послушницы. Благо, моё тело, как хорошо настроенный инструмент, выдаёт молитвы и псалмы – «на рас, два» – и речь, будто подстроена под местный диалект, но это хорошо, сама бы я, быстро спалилась.

Столица княжества – Столград – туда мы и едем, у отца там усадьба, ещё есть вотчина на юге княжества, в близи города Кулак. К сожалению, кроме нелепого названия, ни каких вводных о тех краях.

Ни размеров княжества, ни приблизительного представления о географии, в памяти не было. Даша знала, что княжество часто воюет с булгарами. Булгары – это разрозненные степные племена, которые ходят на урусов в набеги грабят, убивают и угоняют в рабство, жителей княжества. – Ясно – местные татары. Даша помнила, что отец часто уходил в походы, на булгар, привозил взятых в бою, низких булгарских лошадей.

– Интересно, а нашествие Тугарина змея, здесь уже было, или будет? – От этих мыслей, мороз по коже побежал. Ну ладно, сделать я, ни чего не могу, а делать выводы на имеющихся данных, рано. Решила уйти в другие размышления – в княжестве недавно ввели свою, денежную единицу, называется она просто «диньга». Видимо не стали заморачиваться с названием, если много то «динек» с ударением на «е». Одна диньга, делится на 100 «режек», а одна режка делится на два «пятака», один пятак это самая мелкая монета.

До введения своей монеты, княжество пользовалось иноземными монетами, а так как состав серебра или золота в них разный, как и вес при торговых расчётах и налоговых выплатах всегда были споры и ругань. Простой люд, монет не видел, обходились натур – обменом, в котором, как правило, невозможно фиксировать цены и кто то, обязательно оставался недовольным. Деньги здесь дорогие, к примеру, мешок овса здесь стоит пятак, мешок помолотой, пшеничной муки стоит 10 режек, а ржаной 2 режки. Цены я спросила у Степана, много вопросов задавать не пришлось, он с удовольствием рассказывал сам:

– Боярыня, ты же и не знаешь ни чего, а тебе хозяйство вести надобно будет.

Так Степан поведал мне, что корова здесь стоит от двух до пяти динек, курей продают сотнями, иногда десятками, штучно можно купить, только петуха. Гуси и утки из – за пуха, ходовой товар, – за хорошего гуся пятак возьмут, а гусынь на пятак две сторговать можно. Лошади, от шести, до тридцати, динег. Бывают и дороже, но то княжеские, таких простому смертному не купить.

В Столграде, есть постоянный торг, но есть и сезонный. Один раз в сезон, приезжают много иноземных купцов, и две недели ведутся торги. Иноземцы, и наши товары скупают, по этому, там и наших купцов полно. Иногда у иноземцев заказывают что нибудь из–за морей, но то дело не надёжное, купец может и сгинуть, или в другие края подастся.

Под хмурое сопение Груни, я слушала увлечённого Семёна, он явно хорошо ориентировался в делах закупочных и охотно делился знаниями. Так болтая, мы пообедали, сегодня Семён не стал давать полноценный отдых лошадям, дав им остыть и напоив их, мы снова двинулись.

Каким бы длинным не был путь, но и он закончился.

Глава 4. Дом, милый дом.

К усадьбе отца мы приехали на закате. Пока я разминала затёкшие ноги и спину во дворе, Груня словно и не сидела всю дорогу, вместе со мной, она как резвая козочка, ускакала за ворота. Я оставалась на месте знакомясь с обстановкой. Плавно и величаво на крыльцо вышла Преслава, мачеха Даши, – моя мачеха, – поправила я себя, нужно привыкать. Красивая женщина, степенной красотой и статью, которой не возможно, обучить, если нет этого в человеке изначально. Ей, наверное, и тридцати нет, очень мягкие черты лица и красивые, серые глаза. Она спокойно осмотрела меня, мы встретились глазами, недолго постояв так. Я примерно представляла, о чём она думала – она пыталась предугадать, чего ей, от меня ждать. А я увидела что – эта женщина мне не враг, и я не хочу плодить недоброжелателей, достаточно Груни. По этому, подобрав юбки, поднялась по ступеням и поклонилась Преславе, как и полагается дочери^

– Здрава будь матушка.

У Преславы лишь дернулись уголки губ.

– И тебе здравствовать дочка, пожалуй в дом.

Мы вошли в дом, сначала она, потом я, по старшинству. Нас провожали недоумённо, вытянутые лица работников во дворе. Да, у Даши здесь, похоже, «репутация», видимо ждали представления – а я думаю, чего они вертятся!? Пусть сразу привыкают, я всё равно не смогу играть долго, роль инфантильной девицы, с меня, образа монашки хватит. Будут думать, что меня в монастыре перевоспитали.

Через небольшие сени мы вошли в большой зал, в котором пахло копотью и едой. Длинный зал, по середине которого был длинный стол с лавками в боковых стенах были по три двери, я знала это пристроенные комнаты для дворни, а в конце зала огромная русская печь, которая топилась по чёрному, слева была узкая лестница на второй этаж, там комнаты хозяев и моя комната. Возле порога были сундуки, в которые складывалась верхняя одежда, чтобы, не пропахла копотью, а ещё на них садились и переобувались в домашнюю обувь.

До этого, я не заостряла внимание, что все печи, которые я здесь видела, были без дымохода, сейчас же я с трудом сдерживалась чтобы не продемонстрировать уровень офигевания от глубины, той попы, в которой оказалась. Тут же стала осматривать окна, которые были как в подвальных помещениях, или на промышленных объектах такие видела, под потолком низкие и широкие, у них были затворки а открывали их хитрой конструкцией из крючка на потолке и веревочки привязанной к затворке и продетой через этот крючок.

Моё задумчивое изучение Преслава поняла по своему:

– Успела забыть?

Я перевела взгляд на неё.

– Нет, что – ты! Я всё помню, просто, когда меньше была, всё казалось большим, а теперь будто меньше стало.

– То, ты выросла. – С лёгкой улыбкой сказала Преслава, и добавила: – Всем нам, когда вырастаем, родное гнездо тесным становится, потому и улетаем свои гнёзда вить.

Я задумчиво посмотрела на неё, – это она проверяет моё отношение к скорому замужеству, или мне показалось? – подумала, а в слух сказала:

– О том ты лучше ведаешь.

Так мы и стояли, почти в середине зала, я осматривала обстановку, а Преслава, ненавязчиво изучала меня.

– А где батюшка?

– Ещё обедней к дружине поехал, к вечере вертаться должен был, да задерживается. Горницу твою ни кто не занимал, ежели хочешь, поднимись, да отдохни с дороги, девки уже баню топят, только до неё ещё не скоро.

– Я батюшку здесь подожду.

Преслава кивнула и направилась к печи, там стояли горшочки, по форме как в сказке «горшочек вари» только большие. За печкой было, что то вроде столешницы – понятно – кухня рядом с очагом.

Собралась уже присесть на лавку, как услышала хлопок входной двери. В сенях слышались шаги, не одного человека, а ещё женские причитания, Грунины причитания. Вот и причина задержки отца. Глубоко вздохнув, посторалась собраться, в дверь вошли: отец, его младший брат Герасим и Агрепина.

По лицу отца было понятно, что он знает другую версию событий. Отец сделал несколько шагов и встал, рассматривая меня, рядом так же стоял Герасим а Груня сзади, торжествующий взгляд она не скрывала. Я с почтением поклонилась сначала отцу

– Здрав будь, батюшка. И ты здрав будь, дядька Герасим.

Плавно выпрямившись, я смотрела на отца.

– И тебе, здравствовать Дарья.

Он всматривался в моё лицо, что-то увидел, в моём спокойном взгляде, морщинка между бровей разгладилась и взгляд потеплел.

– Скажи – ка дочка, как путь прошёл?

Герасим и Груня удивлённо посмотрели на отца, а потом на меня. Я снова поклонилась.

– Благодарствую батюшка, хорошо прошел наш путь, уберёг Господь от всякого лиха.

Тут Груня не выдержала и зашипела:

– Господь её уберёг от лиха, она сама, то лихо! Мы думали, в монастыре её молитвам учат, а она…

Я снова по наитию, подняла руку, показывая указательный палец, призывая, успокоится, как сделала с парнями на торге и увидела такой же жест от отца. Груня оборвалась на полуслове. Тут не выдержал Герасим:

– Что же ты племяшка, на тётку руки распускаешь, ещё и грозишься руки сломать.

Я всем корпусом повернулась к дядьке – вот же семейка Г.Г.

– Честь отца своего отстаивала.

Герасим сначала замер, а потом покраснел.

– Это как же?

Он ещё, что то шипел, но я остановила его жестом. Продолжила:

– Это так Герасим. То нам долго, из Покрова добираться в Столград, а у слухов ножек нет, они быстрее ветра мчатся. Много ли чести будет, если завтра на каждом углу, будут трепать что боярин Брудский, в семье своей не хозяин? Что дочь его, волей князя засватанную, к жениху прилюдно, за косу тащили . А пока тот слух шел бы, каждый к нему, своё прибавил. Чем это могло повернуться для рода?

Отец с Герасимом переглянулись и оба посмотрели на Груню, очевидно, что они знают другую историю. Отец сказал:

– Герасим позови Семёна. Ты встань подле Дарьи. – Указал он Агрепине.

Савелий быстро вернулся, за ним шел Семён, и парни, которые ходили с нами. На этот раз, их пересказ был, не столь красочный, и без сценок. Груня, видя, что её обложили, всё – равно не сдавалась:

– Так что мне было делать!? Она слова не слушает…

– Ты кем себя возомнила? Стражником моим, дубаком? С каких это пор, пришлой снохе на боярских детей руки распускать дозволено стало? И я, и мои братья только в воле нашего батюшки, главы рода, ему решать карать нас или миловать. Не забывайся.

Отец прочистил горло.

– Герасим забери жену, я уже не в первый раз слышу, что Грунька твоя, много себе дозволяет, вся дворня от неё плачет. Пущай дома сидит, чтобы без моего дозволения ноги её в усадьбе не было.

Герасим молча кивнул, взял всхлипывающую Груню за локоть, и повёл на выход. Семён с парнями поклонились, и тоже, быстро ушли. Отец проводил всех взглядом и снова посмотрел на меня, потом он перевёл взгляд на Преславу, она сказала:

– Пойду замену Груне поищу.

И быстро удалилась. Я смотрела на её побег, поймала взгляд отца. Из памяти Даши я видела, как долго он пытался добиться расположения дочери. Со смерти матери окружил её теплом и заботой, но не мог, всегда быть рядом – он воин этим всё сказано. С каждым походом, дочка становилась колючее, и колючее, а потом и вовсе укрылась от него, в монастыре. И в монастырь он ездил, упрашивал вернуться, дарил подарки, а она подарки не брала, или отдавала…

Эх, Дашка! «Что имеем не храним», выходит. Я бы многое отдала, чтобы у меня такой папка был. Смотрю на него, в глазах его вижу страх и надежду. – Потрепала ты нервы родителю, надеюсь, ты нашла своё блаженство, на которое променяла любовь отца. Вообще! Это теперь мой, папка! Мне в этой жизни дали шанс, заполнить все пробелы, и я этот шанс не упущу. Я шагнула к отцу, не отводя взгляда от его глаз сказала:

– Прости меня за всё, батюшка.

Шагнула ещё, и обняла его. Долгий выдох и отец обнял меня в ответ. Поцеловал в висок.

– Дарьюшка, дочка – сжал по крепче. – Какая же ты взрослая! А какая краса! Только худая больно, кожа да кости! Это что такое!?

Он поводил руками по спине, плечам, потом за плечи отдалил от себя, посмотрел на лицо, шею и снова обнял, подозрительно шмыгнув носом. Сказав коротко «ща» он быстро вышел, я понимала его у самой слёзы бежали.

Налетела стайка девиц, которые быстро стали собирать на стол, я отошла в сторону перевести дух, очень долгий день и очень много событий, моё слабое тело изнывало от усталости. Я присела на край лавки и вытянула ноги, моим вниманием снова завладели окна. Ни как меня, не оставляли в покое мысли типа – а зимой створки не примерзают? Если примерзают, как туда лазить? – мои размышления прервал приход Преславы. На руках у неё был мальчик, лет двух, а рядом шла маленькая копия отца. – Братья – поняла я, малыша Ивашку Даша не видела, а Захара сторонилась. Мелкий на руках сидел спокойно, увлечённо с причмокиванием сосал большой палец. Старший, Захар смотрел на меня с любопытством . Острое чувство злости на себя, были на торге, нужно было хоть какое, ни будь лакомство взять, ведь знала что дома дети есть, даже мысли не мелькнуло о гостинцах. Ну что же, позже реабилитируюсь

– Здравствуй Захар, я, Дарья сестра твоя.

Сказала я, обозначив поклон кивком. Потом присела на корточки и улыбнулась ему.

– Я знаю, а правда что ты Груньке нос сломала? А меня научишь? И ногой бить .

Его энергия сбивала с толку, он генерировал вопросы, не ожидая ответов. Преслава с сдерживаемой улыбкой, попыталась вернуть его в рамки.

– Захар, поздоровайся с сестрой.

Он вздрогнул.

– Ой! – и резко напустив на себя степенной важности, с самым серьёзным выражением лица, поклонился. – Здрава будь сестрица Дарья.

Тут же, будто сбросив маску, поменял выражение лица, и вернулся на прежнюю волну.

– Научишь? – Сзади прыснули девушки из дворни, я тоже с трудом сдерживала реакцию, на этот ураган эмоций.

Я выпрямилась, попросила жестом Ивана, усадила его на локоть и расцеловала щёчки, бутус, был тяжелым. Протянула свободную руку Захару, приглашая пойти со мной, на что тот округлил глаза

– Пойдём – сказала я, а он смотрит на руку, не отрывая глаз.

– Сестрица ты чего? Я уже вырос, чтобы меня за руку водили. Мне шесть зим!

– Прости. Пойдём, сядем.

Ещё один просчёт, но, надеюсь, не заметят. До шести лет боярские мальчишки с матерями, а после к нему прикрепляется учитель. Как правило – взрослый, видавший воин. Часто это кто – то, из родни, который учит всему – житейским хитростям, охоте, тренирует ухватки, передаёт накопленные знания. Как от мамкиной юбки забрали, парень перестаёт быть ребёнком. Больше ни каких нежностей с мамками да сёстрами, за этим строго следят.

Мы уселись на лавку боком лицом друг к другу, я перехватила Ивашку по удобнее – ну просто чудо, а не ребёнок! Мусолит себе палец, благо руки чистые. Молчит себе, да по сторонам смотрит. Пока поправляла Ивашку, заметила, что пришел отец, он ни стал подходить, сел на сундук возле порога. Вернула внимание к Захару, он как совёнок сидел и смотрел на меня, с низу, своими зеленючими глазами, – очень красивый парень растёт – подумала я.

– Скажи ка мне братец, зачем тебе учится нос разбивать?

– Я буду Малушу защищать и Зоряну.

Хм, рыцарь у нас растёт.

– От кого?

– Так от Груньки же! Батюшка запретил ей девок бить, а она их, где ни кто не видит, хватает и по пылюке, или навозу за косу таскает . А за косу больно же, они и вырваться не могут.

– И что ты с Груней биться будешь?

– Ну да. Я же один раз, когда она Малушу на заднем дворе валяла, хотел заступится, а она меня по щипала и посмеялась, говорит – силёнок маловато – а у тебя же тоже силёнок нет, худая, не понятно в чём жизнь держится, а Груньке нос разбила. Научи а?

Ребёнок наслушался рассказов, даже интонацию передал

Отец с Преславой переглянулись, отец сидел хмурый, между бровей залегла складка. Я улыбнулась Захару, сложно удержатся, от улыбки при виде такой милой, просящей мордашки, с чертятами в глазах.

– Научу.

Захар расплылся в улыбке, но я продолжила.

– Только не для того чтобы ты с Груней бился, нет в том чести тебе с бабой воевать.

– Ага! Знаешь, какая она сильная!

– Знаю. Только не след тебе, чужую жену воспитывать. Дядька Савелий всё слышал, он пусть со своей женой сам решает, как учить, а батюшка запретил ей в усадьбе появляться. Ни кто не обидит больше твоих Заряну и Малушу. А я тебя научу, как слабому, от сильного отбиться, не для Груни, а чтобы наука была. Договор?

– Договор! – он протянул мне ладошку, и мы скрепили договор рукопожатием – а у вас там боевые монашки были да?

Я непонимающе посмотрела сначала на Захара, потом на отца, он подозрительно закрыл лицо руками, а плечи его тряслись.

– Что за боевые монашки?

– Ну боевые монахи же бывают. Значит и монашки, боевые есть. У них ты научилась да?

Было невозможно сдерживаться и вокруг прыскал похрюкивающий смех. Мне тоже представилось, как мать настоятельница с постным лицом, тренируется с палкой какому- нибудь- кунг-фу. И я тоже прыснула.

– Не бывает боевых монахинь Захар!

К нам подошла Преслава и забрала Ивашку, все начали усаживаться за стол. Встав по своим местам, отец во главе стола, с права семья, с лева подручные, по мере отдаления от главы семьи сидела дворня, там тоже иерархия соблюдалась. Я сидела сразу после Преславы, рядом с отцом сидел Захар . Помолившись, стали есть. На столе стояли лепёшки, жаренные на жиру, видны были прилипшие шкварки, смотрелось, очень аппетитно, в глиняных чашках подали гречневую кашу с мясом, по столу были расставлены разносолы – очень вкусные грибы, огурцы, капуста. За столом все ели молча, без суеты, кто доел не вставал, смиренно ждал, когда поест глава семьи. Я, ждала со всеми, тихо попивая из глиняного, широкого стакана медовый напиток с какими – то не знакомыми специями. Как только отец поднялся, все повторили за ним, перекрестившись начали, расходится. Я подошла к отцу:

– Батюшка…

– Завтра дочка, сегодня с дороги отдохнуть тебе надобно, в баньку сходи, не спеши.

Я покорно поклонилась, он прав, я слишком уставшая, а темы для разговоров у нас серьёзные.

– Как скажешь батюшка.

Улыбнувшись, он ещё раз приобнял меня.

– Преслава, помоги Дарьюшке, а то она как птенец, из гнезда выпавший, будто не у себя дома. Это твой дом дочка, ты здесь родилась, давай уже, отмирай!

Преслава улыбнулась мне и поманила за собой, она несла светильник, мы поднялись по лестнице, на второй этаж. Второй этаж был меньше первого, как я поняла только в величину зала. Небольшой коридорчик в конце которого большое окно с, ставнями и по две двери с двух сторон, я помнила где, чьи комнаты. Преслава меня привела в мою комнату, в ней было чисто и уютно, почти не пахло копотью, окна ка глухо закрыты ещё и завешаны чем то плотным.

– Здесь мы приготовили тебе, кое чего из одежды, завтра я Забаву позову, она хорошо шьёт и быстро, мы с ней новой одежды на тебя пошьём. Пока бери это и пойдём.

Преслава быстро зашла в свою комнату и вышла тоже с стопкой сменного белья. – В баню мы идём значит, вместе.

– Какие волосы у тебя хорошие! – Сказала Преслава, когда я начала расплетать косу.

Мытьё здесь разительно отличалось – мало того что баня, по чёрному, мыла не было, ещё и вместо мочалки спутавшийся комок тонкой пеньковой верёвки. – Мочалок им, что-ли навязать.

Преслава, не навязывалась с разговорами и я ей за это очень благодарна, мы молча помогли друг – другу промыть волосы, она мне их прополоскала травяным настоем, немного похлопала меня веником, сама же, отказалась от моих услуг, с пониманием глядя на меня.

– Ты сильно худая, почему мало ешь?– спросила она меня, хлопая веником.

– Матушка, если сейчас, после монастырских харчей, я наброшусь на разносолы, тогда вам меня за свадебный стол, на горшок садить придётся.

Преслава кивнула.

– Я за пару деньков привыкну. Лучше, по малу, но чаще. На домашней снеди, быстро наберу, просто торопится не надо.

Больше она вопросов не задавала, а я уставшим мозгом сначала мечтала о мыле, а потом пыталась вспомнить, как у нас раньше варили мыло.

Помывшись, мы с Преславой вернулись в мою комнату. Она помогла мне расчесать волосы и заплести косу. После, я помогла ей, к нам на огонёк зашел отец. Вместе мы сходили в братьям, пожелать добрых снов, ещё раз пообещав научить Захара бить локтем в нос, мы разошлись. Не стала глушить в себе порыв, прочитать вечернюю молитву, у моего тела есть свои привычки. Встав перед иконой, прочла молитву, перекрестилась, и пошла спать. Я, хотела ещё много о чём подумать, ведь по времени, наверное и десяти нет, но усталость сказала своё слово – сон.

Глава 5. Курочка в гнезде.

Супруги Брудские.

– Ну что, узнала?

Преслава взяла мужа за руку и усадила рядом на кровать, она понимала его переживания, покорность Даши, и её насторожила. Сначала они подумали, что Даша сдерживается, но и небольшие провокации, после которых, прежняя Даша залилась бы слезами, она даже не заметила. Это как обрадовало, так и встревожило – уж не били ли её в монастыре? Вдруг там из неё «дурь» выбивали, а мы тут и не ведаем ни чего?

– Не тревожься Никита. Не больно разговорчивая дочь твоя, но не пугливая, тело чистое – ни одного шрамика, даже маленького. Девицы по мальству, не хуже мальчишек носятся, то колени разбивают, то царапаются. Какой след, да останется из мальства, а Даша будто в мягких облачках росла, даже коленки целые.

– Не носилась она, спокойная была.

Преслава продолжила:

– Смотрит спокойно, нет в ней страха, как у битых, да пуганых.

Никита выдохнул, но снова напрягся.

– А чего не ест, сказала?

Преслава улыбнулась, вспомнив ответ Даши, и пересказала мужу. Он тоже заулыбался и расслабился – верно, забитые люди не шутят – подумал Никита.

– Рас надобно по малу, но часто ты уж проследи, Преславушка, чтобы снедь какая, всегда была.

Она с укоризной посмотрела на мужа, дескать – кого ты учишь? – но Никита широко улыбнулся,

– Ну что ты Славушка, радость у меня сегодня! Видала как она Груньку осадила!?

– А что там в дороге случилось? Я только поняла, что Грунька Дарью за косу схватила.

– Мне Прошка с Ефимкой, три раза рассказали, ещё один рас показали.

Никита сел, поудобнее и начал рассказывать, наблюдая как жена распахнула глаза, прикрыв рот ладонью.

– Так и назвала, собакой!?

– Ага, безродной. Ещё, говорит – руки ко мне протянешь, я тебе их переломаю и скажу, что так и было.

– Не похоже, что в монастыре её били, вон как постояла за себя. Только, зря она, Грунька она злобливая, не простит, пакостить будет.

– Грунька, теперь пусть боится, чтобы я на неё, зла не затаил. Слыхала что Захар рассказывал? Завтра с Герасимом говорить буду. Ноги её больше в нашем доме не будет.

Преслава стала разбирать кровать и укладываться. Никита скинул одежду, лёг рядом, задумался и тяжело вздохнул.

– Чего опять вздыхаешь? Всё же наладилось, дочка умница, дома вон за стеной спит. Что гложет тебя опять?

– Да только всё наладилось, и дочь дома и мир и лад, я только сегодня дочку обрёл, она сама прощения попросила и обняла, а братьям как тепло улыбалась. Теперь возьми и отдай её, паразиту.

– Почему Андрей паразит?

– Андрей, ни Андрей всё одно, дочку из дома забирает, ещё и недоволен! Паразит.

Преслава затряслась в тихом смехе.

– Ты чего?– Недоумённо спросил Никита.

– Мой батюшка, про тебя так же говорил.

– Так, он же сам, мне тебя отдал!

– Он отдал, а ты взял. Он на всех мужей сестриц моих так говорил. И бурчал, так же, по стариковски.

– По-стариковски!? А ну, иди сюда, я тебе сейчас покажу, по-стариковски!

Даша.

Просыпалась тяжело, словно через липкую паутину пробиралась. При этом бормотала:

– Клеевое мыло, нужно остудить и приступать к отсолке… – Что за бред! – потом поняла, что это в памяти всплыл видео ролик, про варку мыла, даже и не помнила, что смотрела такое. Нужно прокрутить в памяти, в идеале записать бы! Да только бумаги здесь нет, придётся полагаться на память.

Прокрутив в памяти несколько раз технологию варки мыла, я оделась и убрала постель. Как же неприятно, ходить без белья, нужно что-то придумать, я так не смогу долго. Помолившись, пошла в зал, я не была, ранней пташкой, дворня уже суетилась вокруг печи, а вот из семьи ни кого не было видно.

В печи горел огонь, а дым послушно тянулся в открытое окно, даже все окна не открывали за ненадобностью. – И как они до сих пор, не придумали дымоход? – вздохнув, я пошла на территорию кухни.

Умывальников не было, но при моём приближении одна из девиц сразу набрала в чарку воды и встала у чаши, я умылась, потом под недоумёнными взглядами, почистила зубы золой и пальцем, ополоснула рот солёной водой и пошла во двор. Сделав свои дела, я не стала сразу возвращаться в дом, решила пройтись.

Здесь был не плохой скотный двор, и я подметила, на сколько, хорошо следили за хозяйством, люди ещё сами не завтракали, а скот уже отправлен на выпас и стойла вычищены. Птица содержалась отдельно от остального скота, и меня как ветеринара это порадовало. Часто, в исторических фильмах показывали, как куры гуляли везде, меня всегда это напрягало, ведь перо и куриный навоз опасен, для травоядных. Даже здесь об этом знают, а создателям фильмов об этом не кому сказать. – О какой ерунде я думаю!

Участок большой, для города так огромный. Странно, проезжая вчера я обратила внимание, на раздолье. Дома стояли далеко друг от друга и всё деревянное: стены города, дома, даже крыши накрыты досками, – по этому и стоят подальше, боятся пожаров. Вспомнить нашу историю, сколько раз Москву после пожаров отстраивали? Но почему не вводят альтернативный строительный материал? Керамическая посуда есть, почему не делают хотя бы, черепицу на крыши? На худой конец, можно строить из необожжённой глины, как китайцы, они свою стену из глины возвели, ещё в более древнее время, чем здесь. А ещё Степаныч рассказывал, когда служил в Азии видел , как там размачивают глину, смешивают с соломой и лепят блоки, потом с этих блоков строят дома, он говорил что там, этим дети занимаются, за месяц могут дом сляпать. – А здесь кроме дерева ни чего не придумали. – задумчиво огляделась. Меня окликнула девушка

– Дарьюшка, тебя батюшка зовёт.

Процедура завтрака, ни чем не отличалась от ужина. Захарка пришел на завтрак не из спальни, а с улицы, раскрасневшийся и разгорячённый. Дядька его тренирует, только я не видела где. Присоединится бы, к ним, что то мне подсказывает что нагрузки, которые выдерживает шестилетний мальчик для моего тела будут тяжелыми. Нужно укреплять тело. После завтрака отец кивком показал, чтобы шла за ним, и направился на выход, я пошла за ним. На крыльце, он обернулся и нахмурился.

– Ты так по двору ходила?

Указал он на мою одежду. Я осмотрелась, ни чего непристойного, добротное шерстяное платье кафтан с вышивками. Я посмотрела непонимающе на отца и спросила:

– Что не так?

Отец открыл дверь, и не входя крикнул:

– Преслава, дай тёплый кафтан для Дарьи.

Накинув мне на плечи ещё один, тканный кафтан он одобрительно кивнул, а я задумалась что совсем не видела здесь трикотажа, даже подобие гольф, были из тканной ткани, с швом по пятке, который мешал при ходьбе.

– Батюшка а у тебя есть тут по близости кузнец?

Отец вздрогнул, от моего вопроса, но облегчённо выдохнул. Видимо, не нравится ему тема, на которую собирается со мной говорить и небольшая отсрочк,а ему будет кстати.

– Есть у меня свой кузнец, добрый мастер. А чего ты хочешь?

– Отведи меня к нему. Мне кое-какой инструмент нужен.

– Что за зверь такой, «инструмент»?

Я улыбнулась

– Утварь для рукоделия, увидишь, пойдём!

Агафон хрестоматийный кузнец с огромными руками, косая сажень в плечах, внимательно выслушал мою просьбу. Со спицами, проблем не было, какой угодно длинны и толщены, с крючком тоже разобрались быстро. Я сразу заказала побольше и разных. Выйдя от кузнеца, мы направились к дневным загонам лошадей, там стояли две оседланные лошади, поводья одной из них отец передал мне.

– Сказал бы, что к лошадкам идём, я бы хлеба им взяла.

Отец вздохнул.

– Давай пройдемся. Пусть кобылка к тебе подвыкнет. Хочу просить тебя дочка, научится ездить верхом. Знаю, девиц обычно не учат, да нет в том, ни чего дурного. Преслава ездит и мать моя ездила.

Мы остановились, меня начала тревожить обеспокоенность отца, брови сведены, взгляд тяжелый.

– Батюшка, что тревожит тебя так? Великий князь меня что, за чудище лесное посватал?

– Нет. Не чудище, Андреем звать паразита.

– Почему паразит?

– Для отцов, у которых дочерей забирают, зятья всегда – паразиты.

Меня невольно улыбнуло, в купе с его суровым видом и сердитой интонацией – это звучало, ну очень мило. Он посмотрел на улыбающуюся меня и тоже улыбнулся .

– Ладно, слушай. Паразит твой, добрый рубака, да из рода знатного, из Гридневых он. Хоть и младший сын, а двадцати восьми годам, у него дружина своя. Поместье в Столграде, купил. Ещё, за смекалку боевую, ему к родовой фамилии Гриднев, Лисец приставили, он теперь глава своего рода. Только роду того, один человек, от того пользы ни какой. Вот, под вотчину, ему недавно князь земли дал, много, да доброй земли, только рядом со степью. – Отец тяжело посмотрел на меня, и продолжил – под городом Нижний– Блат земли его.

– Нижний что?

– На западе, город Нижний – Блат. Там степь булгарская, и орда тоже рядом. Булгары с ордынцами грызутся, да иногда сообща нападают, тогда нам тяжко приходится. Вокрест города Нижний Блат ни одного села или поместья не осталось, всё выжгли и пограбили. В трёх днях пути живой души не найдёшь, блатчане кто мог уехать, уехали, остальные за стенами города сидят. Булгары на приступ городских стен не идут, караваны что в город идут грабят. Когда с города дружина выходит, разбегаются. Дружина там есть, да и князь с весны дружины в помощь отправляет, но они как сквозь пальцы просачиваются да в глубь княжества грабить ходят. Вот к чему я, земли князь не жалеючи отрезал, ещё и денег дал, на строительство усадьбы в вотчине, ещё и артель строительную отправить обещал, артель эту кормить надобно и стеречь, чтобы булгары не угнали.

Лошадки заскучали, стали фырчать и дёргать нас, мы направились обратно. Отец продолжил.

– Так и выходит, Андрею твоему строится надо, князь денег дал и артель, он спросит за это. Строится толку нет, сомнут, даже если его отец, и я с дружинами соберёмся, не сможем помочь, булгары обождут, пока мы там будем, дождутся когда мы уедем и разобьют, а постоянно жить там, мы не сможем.

– В кипящий котёл, значит, сунуть решили. Что ещё?

– От подати на пять лет освободили.

– А после с больших владений, большой спрос?

Отец понимающе посмотрел на меня

– И тебе туда ехать надобно, княжья воля такова – «семьёй селись на вотчине своей, и защищай земли свои от супастата».

– Потому и в жены ему меня дали, отдали то, чего не жалко.

Отец возмущённо посмотрел на меня,

– Оставь батюшка, это тебе я дочь, кровь родная, а князю я ни кому не сгодившаяся девка перестарок.

Кажется зря, я озвучила свои предположения, батя совсем посуровел.

– Скажи батюшка, чем же Андрей такую милость заслужил?

Отец покачал головой

– Город Верный недавно иштынцы осаживали. Там раньше, свой князь был, княжество было, да город остался и с дюжину селений. Как услыхал тот князь, что иштынцы идут, собрал казну и в бега, бояре узнали да тоже разбежались. А те, что остались пришли к нашему князю, челом биться, под руку просится, ну не хотел их брать князь, да там и соль и мел добывают. Согласился наш князь, собрал дружину кто в Столграде был, да двинулся, а когда войско иштынское увидели, за стены и спрятались. Притащили иштынцы, орудия пороховые и стали ими по стенам, да воротам бить. Разбили бы, да тут Андрей своей дружиной, с тылу на них малым числом напал, да орудия те отбил, ещё и уходя порох им поджог. Там так бабахнуло! Иштынцы те перепугались, да разбегались, оглушенных много было, в плен вязали, как младенцев пеленали. Дружина с города выскочила, да на поддавала, так малыми потерями князю город достался, а потом Андрей и орудия отдал.

– Удалой витязь!

Отец кивнул, и продолжил:

– Решил князь, того витязя смекалистого, да лихого к себе приблизить, а тот возьми да откажи князю. Князь может и спустил бы, да завистников у боярина много, все шепчут князю – мол, спину гнуть перед тобой княже, не хочет.

– Понятно. Спасибо батюшка что рассказал. – Я поклонилась отцу – Сваты уже были?

– Нет ещё, на землях близ города Старград булгары шалили, далеко от степи, да всё равно пробрались. Устим, отец Андрея, вотчину защищал, там земли его, Андрей с дружиной тоже там был. Да скоро должны приехать, тогда и обтолкуем.

– В Нижний – Блат прям в зиму, ехать придётся?

– Нет. У Андрея же порубежная служба, она весной начинается. Да и князь зимой женится, не поздравивши нельзя уехать.

– Тогда, со свадьбой можно не торопиться?

Отец вопросительно посмотрел на меня.

– Батюшка, у меня приданного нет. Все девицы с мальства шьют да вышивают, а у меня из приданного – только молитвы. Мне бы немного времени, приготовить что-нибудь.

Он засмеялся.

– Дочка! Ниш ты думала, что я тебя бесприданницей отдам? Поставлю тебе сундуков с добром,. Что-же, я единственной дочери добра пожалею!? Да и ты не знаешь, наверное,– если по княжьему сватовству замуж отдают девицу, тогда приданное – князь даёт. Так что ты с двумя приданными замуж пойдёшь.

Отец было ободрился, но опять посмурнел.

– Болит душа у меня за тебя, увезёт в самое пекло…

Мужик из конюшни забрал у нас лошадей, привязал их и дал им сена. Взволнованность отца мне не понравилась, понятно что объективно перспективы аховые, но судя по всему Андрей не так уж и прост.

«Перуном отмечен» – говорил голос. Думаю, его не просто так отметил Перун. Он разрулит там всё, главное не мешать. Вот только отца этими умозаключениями не успокоишь .

– Батюшка, что–же ты, – курочка в гнезде, яичко сам знаешь, где а ты, переживаешь какой цыплёнок вылупится? Рано душу изводить начал.

Он восторженно посмотрел на меня.

– Пойдём, поедим, цыплёнок мой. Сама сказала, по малу, но часто. – Сам приобнял меня качая головой и усмехаясь и повёл к дому, – кха! … Яичко сам знаешь где… надо запомнить. На седмицу, после службы на торг пойдём, ты хорошо подумай – что тебе надобно, и чего хочется.

Я кивнула, хотя и хотелось кричать – Трусы мне нужны, батя! Трусы и гамаши!

Глава 6. Новостей много, но бельё нужнее.

Перекусив, хотела пойти к лошадке, но меня пугала мысль, лезть на неё с голыми ногами и тем, что выше. Мою мысль прервал, прибежавший мальчишка который передал, что – Агафон меня желает. – Хмыкнув над двусмысленностью фразы, я опять направилась к кузнецу.

Агафон приятно удивил, помимо того, что были готовы все спицы, и крючки, он всё сделал с запасом, объясняя это – вдруг потеряются. Все изделия были начищенные и гладкие. Довольная, окрылённая идеями я решила, что обучатся верховой езде, начну завтра. Пройдясь по запасам Преславы, я обзавелась: ножницами, иглой, пуговицами, нитками, отрезом ткани шерстеной и отрезом льняной, стиранной овечьей шерстью, козьей шерстью, веретеном. Я спросила у женщины, которая это всё мне выдавала:

– Не будет ли гневаться хозяйка? – Та лишь махнула.

– Это мы для нужд ткали, простая же ткань. Ту, что не можно брать, хозяйка в отдельных сундуках держит.

Облегчённо кивнув, собрала свою добычу и ушла в свою комнату. В комнате уже кто-то побывал, были открыты окна, и появились незнакомые сундуки, в них обнаружилась ткань. Усмехнулась и вспомнила о намерении Преславы сегодня шить мне гардероб, но от своей цели не отступилась.

Помучавшись с час, у меня получились вполне, себе неплохие льняные трусы на пуговицах, а если учитывать, что альтернативы нет, это просто счастье. К выкройке штанов, я подходила несколько раз, подходила, и отходила. Пыталась измерить себя ниткой, потом подумав пошла в низ, и спросила у девушек:

– Кто умеет хорошо шить?

Откликнулось несколько женщин, взяв самую молодую, повела её К себе. Зовут девицу Рада. Мы долго ходили по кругу – она объясняла мне, что штаны это мужская одежда, девицам нельзя такое носить. Объяснив, что мы не будем шить широкие мужские штаны, сделаем узкие, которые под юбкой не будет видно. Пришлось немного надавить, на неё статусом, она сдалась, и быстро раскроила всё как нужно. Рада оказалась прекрасной швеёй, её руки работали быстро, как швейная машинка. В итоге мы дольше спорили, чем шили. За примеркой, она увидела мои трусишки, сначала скептически смотрела, когда я описывала полезность этой детали гардероба, потом заинтересованно осмотрела со всех сторон. Штанишки сидели превосходно, Рада сама уже поддалась моему азарту, и начала накидывать, как она думала новые идеи – высокий пояс и зимний вариант из толстой ткани. С уважением глядя на меня она спросила

– Боярышня, а можно я себе, такие пошью?

– Не можно, а нужно, зима же скоро. Только помоги мне ещё раскроить, на смену, пошить я и сама смогу.

Мы прервались на обед, после которого, переглядываясь как заговорщики, пошли опять в мою комнату. Рада мне понравилась, словоохотливая, но не грузила болтавнёй, мы прекрасно пообщались. Мне было полезно пообщаться, просто так, по девичьи, серьёзными новостями меня батя утром нагрузил, пока этого достаточно. За разговорами нас застала Преслава, она пришла не одна, с какой то тёткой. Тётка оказалась швеёй. Естественно швею заинтересовали выкроенные штаны, я продемонстрировала, женщины задумчиво смотрели, швея хлопнула себя по коленке:

– И не видно и тепло, и чего я не додумалась, узкими их шить?!

Преслава сразу предупредила Раду, чтобы та, ей тоже сшила таких штанов. Женщины вытащили из сундуков ткани, и начались обсуждения будущего гардероба. Подобрав цвета и обсудив, то что, гардероб мне шьётся «на вырост», учитывая мою худобу, мы весело переговаривались. Тётка быстро освоилась, обмеряя меня, она задавала вопросы, про монастырь потом, спросила – зачем, мне понадобились штаны? – Я поведала историю, о своём не желании, лезть на лошадь с голой попой. Она громко смеялась, раскрывая широко, беззубый рот, и выдавала такие шутки, что краснела и Преслава.

Я так и не спросила, как зовут швею, решила спросить потом у Преславы . Прервал нас Захар, он вошел и почтительно поклонился матери, потом обратился ко мне:

– Сестрица ты сильно занята?

Я была даже благодарна ему, так – как шуточки швеи становились всё пошлее и пошлее. Быстро попрощавшись, пошла за братишкой. Мы пришли в глухой тупик, за домом, видимо здесь тренируется Захар, площадка была чистая, и стоял деревянный истукан, недалеко сидел его учитель, которого Захар звал «дядька». Поздоровавшись с ним, спросила имя, но он сказал

– Зови меня дядькой боярышня, привык уже.

Я кивнула. Видимо он хочет присутствовать на нашем уроке, ну этого стоило ожидать, ведь Захар его ученик. Начала я с вопроса

– Захар скажи, почему ты о делах Груни не рассказал батюшке? – Он выпрямился

– Не пристало бояричу жаловаться.

– А с дурной бабой, биться значит, пристало?

Захар насупился и засопел.

– Пойми Захар, когда ты за мамкину юбку цепляешься и говоришь – «мама скажи ей»… – это жалоба, а когда ты идёшь к батюшке или к тому же Герасиму с разговором – это уже решение вопроса. Грунька чья беда? Захар посмотрел на меня непонимающе. – Грунька Герасимова беда. У любой бабы, какой бы она дурной не была, есть отец, муж или брат. Если когда-нибудь, ты увидишь, что баба творит такой срам, как Грунька, разговаривай с её роднёй, пусть родня с ней разбирается, сам не лезь. До дурной бабы опустится легко, потом опять подняться сложно. Понял?

Захар кивнул, видно, что ему не понравился начало урока. Я не удержалась, и взъерошила ему волосы. Дядька не вмешивался, но смотрел с одобрением. Захар отпрянул от моей руки, пригладил обратно волосы, и глядя в упор упрямо спросил:

– Локтем бить научишь? – Я засмеялась.

– Научу и не только локтем! Только пообещайте мне, что ни будете, ни кому рассказывать, что это я показала. Ладно?

Я в упор посмотрела на учителя, тот мне кивнул, а Захар добавил:

– Если и расскажем, нам не поверят. Ты же монашка.

– Это же хорошо! – Я подмигнула Захару – ну что? Поехали?

Сначала показывала, как выходить из захватов, дядька не усидел долго и присоединился к нам. У него округлилось лицо когда я, объясняя Захару наглядно, высвободилась из его крепких рук

– Подожди. Давай ещё.

Так каждый захват мы повторяли по нескольку рас. Захар заливисто смеялся, когда видел недоумевающее лицо дядьки. Отработав несколько выходов, я продолжила объяснять:

– Смотри братик, он большой и сильный, ты маленький и слабый, а ещё у него длинные руки, у тебя короткие и слабые. Освободился ты, убежать не сможешь, он догонит удары твои ему, как укус комарика. Значит, мы бьём туда, где больнее всего.– Показала аккуратно удар ногой: в колено, пах, а рукой: горло, глаза.

– Ногой!? Как конь, лягаться что ли? Да ещё и туда?

– Милый мой братик, если встанет вопрос – жить тебе или идти на заклание, как свинье, лягайся, кусайся, выковыривай глаза. Я тебе ещё вчера сказала – я покажу, как слабому отбиться, от сильного. По чести, с равными, тебя дядька научит биться.

Дядька кивнул и спросил:

– С коленом покажи. Там всё понятно – ежели, по хозяйству получил, то не боец, а вот с коленом….

– Смотри, если вот от сюда с боку ударить, можно в колене ногу сломать, если и не сломает, то точно завалит.

– А нук, вдарь!

– Дядька. Это учение. Ты зачем себе увечие просишь?

– То не увечие, не верю я, что этот удар поможет. Надобно проверить. Только давай сразу с захвата.

Он обхватил мои кисти, а я не стала выходить из захвата, ударила его по коленке. Дядька зашипел, покраснел и начал заваливаясь и тянуть меня за собой. Показав Захару удары коленями: пах, лицо, быстро высвободила руки.

– Ну как ты дядька? Я не сильно била, не притворяйся. Захар помог ему подняться, он сгибал, разгибал ногу.

– Да, ежели сильнее, то всё,– не боец.

– Ну да. Колено если повредить, то на всю жизнь хромым оставить можно.

– Даша а локтем!? – мы с дядькой переглянулись.

– Тебе мой милый братик, локтем, пока не вырастишь, придётся только по яйкам быть.

– Это как?

Ещё с пол часа я показывала выходы, из захватов сзади, демонстрируя удары локтем, затылком, ногой. Захар расстроился, что – не дорос до удара, локтем в нос. Когда мы закончили, уже темнело, и мы пошли в дом.

– Это не наша наука. Наверное, иноземные монахи завезли такие знания?

С любопытством глядя на меня, спросил дядька. Во мне взыграл дух патриотизма, не имею не малейшего представления, от куда ему у меня взяться, но ответила я:

– Нет, это наши.

– Монахини?

Дядька остановился, и недоумённо смотрел на меня, а я себя ругала, – он же сам мне ответ подсказал, «дух патриотизма» чтоб его. Придётся отбрехиваться.

– Дядька, ты думаешь, что в монастырь, попадают только капризные, зажравшиеся девочки? Там, обитель израненных душ, некоторые прошли через ад на земле, и занятия тем, что могло бы их спасти, а может, спасёт других, даёт им успокоение.

Дядька виновато опустил глаза, а я тихо выдохнула. По поводу «обитель израненных душ» я не соврала, только ни кто там не разрешит заниматься чем-то подобным и успокаивать души можно только молитвой. Пережившим что-то тяжелое, внушают вину за произошедшее. Память Даши, услужливо подсунула воспоминания, как одна молодая женщина, в монастыре, всё время плакала и молилась, после разговоров с настоятельницей ей становилась только хуже. Она кричала во сне, по долгу стояла на коленях, перед иконами, и все её сторонились. Когда Просковья не выдержала, поговорила с ней, обняла и пожалела, Просковью наказали, – ибо у каждого свой крест.

Следующие дни потекли ровно, меня регулярно подкармливали, по утрам я ездила на лошади, девушки из дворни научили меня прясть. Глядя как у меня медленно выходит, сели и напряли мне целый короб пряжи. Первыми я связала Захару носки, Преслава очень восторженно восприняла моё умение вязать, называла она это – «Беловодское плетение». Позже она объяснила что на реке Оха, было княжество – Беловодское, там были мастерицы, которые мастерством своим ни с кем не делились. Только захватили это княжество ордынцы, ни осталось не мастериц не княжества. Отец посмотрел, повертел, чмокнул в лоб, назвал умницей и пошел по своим делам.

После носков, решила обновить память в вязке крючком,

Меня ни кто не беспокоил, я спокойно занималась вязкой, вечерами забегал Захар, и мы болтали с ним. Я искренне полюбила этого мальчишку, иначе и быть не могло, его энергия и искренность покорит любого. Пришла пора принимать работу швеи, я поразилась – за три дня пошить такое количество платьев и кафтанов!– на что, они с Преславой посмеялись. Оказывается у этой женщины, на службе много швей, сама она подбирает фасон, цвета и кроит, а шьют другие. Надо же, дизайнер женской одежды.

При этом сама она была одета очень просто, но изделия, которые она принесла, были сложены комплектами, прекрасно подобранными по цвету. Я уважительно посмотрела на неё.

– Прости. В прошлый рас, так и не спросила, как зовут тебя?

– Забава я.

Тут я отвлеклась. В комнату принесли большой металлический разнос, он был хорошо отполирован и не уступал зеркалу, я как завороженная пошла к нему. Встав, на против, установленного на столе разноса, я долго рассматривала себя в отражении.

Лицо похоже на моё, моложе, и немного другой овал лица. Прежде, скулы были выше и губы другой формы глаза такие же, только другого оттенка зелёного. Я отметила в себе черты отца, цвет глаз точно, как у него и Захара, объективно у меня хорошенькое личико. Для стандартов этого общества, фигура у меня плохая, худоба – здесь большой недостаток. Набрать конечно нужно, но увлекаться не хочу, мода это одно а здоровье дороже.

– Дочка, ты в монастыре, на себя не глядела?– спросила Преслава

– Нет.

Преслава с Забавой, переглянулись и сели кротко ждать, пока я нагляжусь. Не стала дальше, разглядывать себя, мне ещё одежду мерить, насмотрюсь. Поспешила убрать короб с рукоделиями, чтобы он не мешался. Шаль из козьей шерсти, над которой я корпела, целых два дня, была уже готова, хотела сложить и убрать, но с Преславой что-то случилось. Сначала, я подумала что ей плохо, она как рыба открывала и закрывала рот, потом только я поняла что она к шали руки тянет.

– Господи Преслава! Что ты пугаешь так?!

Сказала, отдавая ей шаль.

– Что это?

– Шаль. Ну, платок, можно на плечи, можно на голову.

– А узоры какие чудные. – Добавила Забава, прицокивая.

Теперь мы с Забавой, наблюдали как моя мачеха, крутится перед зеркалом перемещая шаль, с плеч на голову и обратно.

– Преслава, оставь себе её, дарю.

– Ой, не надо Дашенька. Ты её себе в приданное добавь, мы её на самое видное место выложим, все обзавидуются.

– Да я себе до свадьбы, ещё свяжу. Ты лучше, вели мне козьей шерсти купить..

– Конечно велю, Дарьюшка! Вот благодарствую! Вот спасибо!

– Такую на торге, за деньгу продать можно. – Сказала Забава.

– За деньгу?

– Заморские купцы, так и дороже могут взять. Если сторговаться.

– Давай Забава смотреть, во что ты меня одела! Завтра седмица, показывай, в чём мне в церковь идти.

Решила напомнить о гардеробе. Не забыв отметить стойку Забавы, она начала, смотреть на меня, с азартным блеском в глазах, что выдавало в ней коммерческого дельца.

Мы обязательно будем полезны друг – другу, но, позже. Мне тут замуж скоро выходить.

Глава 7. Маленькие радости, маленькие гадости.

Боярин Никита Брудский.

Никита, последние дни был очень загружен делами, на дела в семье, времени совсем не было. Сначала, он подготовил и отправил небольшой отряд, в свою вотчину, чтобы они привезли товары, продукты и людей. Перед зимой, нужно проверить запасы, определить, что нужно продать, что-то отложить и потом продать, что-то для себя оставить, а кое-что и подкупить. За несколько дней, он разобрался с делами и завтра, он своих девочек на торг поведёт, его губы тронула улыбка.

– Благостно так! Жена и дочь ладят, сыновья растут.

Никита перекрестился, славя господа. За ужином Никита заметил, что Преслава мнётся вся в нетерпении, кулачки сжимает. Думает, что он не замечает, но, он то жену свою изучил. Долго не задерживаясь, он поднялся к жене в спальню, Преслава ждала его, светильник горел, а она стояла такая красивая, глазки в пол. – Заигрывает – подумал Никита, улыбнулся, подошел и начал тискать жену. Она начала, что то рассказывать, про платки, да только, Никита не слушал, он уже настроился, завтра, на торге ещё наслушается про тряпки. С рыком, он повалил жену на кровать и потянул юбки.

– Это что такое?– на его жене были штаны! Не такие как на нём, но штаны! – Это что за срам? – Спросил опешивший Никита.

–Срам? Это дочка твоя измыслила. Что-же ты, не разумный, девицу повёл на лошади ездить, загодя не сказав. Сам муж взрослый, а не подумал, как она, на лошадь полезет, с голыми телесами? Сказал бы мне, я бы её кутаться научила. Кто ей подскажет? Ты что-ли? Девица напугалась, да измыслила, у нас уже вся дворня, в таких ходит. А Забава, ещё девок в помощницы взяла, и днём, и ночью шьёт, всем кумушкам, да соседкам. Бабы все, твою дочь благодарят и молятся за неё.

– Да это, я что-то не подумал.

– Не подумал он. Ты бы видел её глазки! Такая говорит: – а вдруг лошадь побежит, или ветер и буду я жопой светить. – Преслава затряслась от смеха – «светить»!

– Да. Чудно она разговаривает , Мне тоже говорит: – Батюшка, курочка в гнезде, яичко сам знаешь где, а ты уже за цыплёнка переживаешь. – Сделав голос писклявым, спародировал он дочь – Сильно изменилась, порой кажется, что не она это, потом смотрю на неё – она.

– Разуму набралась. Мне она не по годам разумной кажется, потом смотрю, как от Забавиных шуток краснеет…

– Да от Забавиных шуток, и я покраснею.

– Смотри, какой платок она смастерила. Говорит «шаль» называется а Забава сказала что такую за деньгу продать можно, а с иноземными купцами и дороже сторговаться. Раньше такие только Беловодские мастерицы делали, да сам знаешь, нет больше не княжества не мастериц тех.

– Видать не все сгинули, кого то в монастырь занесло.

Долго ещё не мог уснуть Никита, его дочь умница и красавица, а он её к булгарам отправить должен, своими руками.

– Сколько тот Андрей продержится? – Тяжело вздохнул – а может милости у князя попросить? Не поймёт, да и бояре возмутятся, милость какая – дочь перестарок по княжьему сватовству, да и семье Андрея обида нанесена будет.

Так и не найдя решения, он уснул.

Боярин Андрей Гриднев – Лисец ,

Младший из рода Гридневых, за воинскую смекалку, ставший главой нового рода, ехал в столицу обуреваемый тяжелыми мыслями. Расположение князя, к молодому и лихому боярину, была сравнима с ведром помойной воды, вылитой на голову. Новый род, когда все бояре меряются древностью родов, земли которые давно заброшены и хозяевами там себя считают степняки и жена, которая готовилась к постригу в монахини, а её, ему в жены.

– Шли бы козе в трещину! Такие милости.

Андрей уже был женат, как и должно, его женили, как только он сходил в первый поход. Отец сговорил ему дочь своего друга, ей было пятнадцать, а ему шестнадцать. Через два года он овдовел, и зарёкся, ещё когда либо женится. Дело не в любви, и даже не в ребёнке которого они потеряли, дело в том, что Андрей как обычный мужчина не знает, что делать, когда женщина плачет. Её трогаешь, она морщится, и воротит лицо, словно от мерзости какой, её не трогаешь, она плачет и жалуется своему отцу. Он пробовал, отогреть и приласкать жену, как только их отношения теплели, приходило время исповеди, после которой она возвращалась серее тучи и снова плакала, всё начиналось, с начала:

– Грех – говорит – хоть и венчаные, а всё одно грех. Ты для услады делаешь, только для деток надобно.

Пока Андрей, очищал от булгар земли своего отца и все Старградские окрестности, он старался не думать, не о женитьбе, не о милости князя. Теперь в дороге, когда голова не чем не занята, он уже передумал десять способов, «отблагодарить» князя, но понимал, что сделать ни чего не может. Земли под носом у врага, его не напрягали, там он знает, кто враг и знает к кому, он может, повернутся спиной. Не то, что в княжеском кругу, где те с человеком за столом сидишь, а он против тебя, козни строит.

Для себя он понял, что семья не для него Он любит вдов – они греха не боятся, от него, Андрея, нос не воротят. Князь знал, как уколоть Андрея побольнее, в жены ему монашку с монастыря сосватать. Ещё когда Андрей был новиком, а князь даже не наследником, а сыном наследника они с Георгием, нынче великим князем, ходили в одной дружине, даже дружбу водили. Князь знал, что – ретивая к вере жена, может мужа от дома так отвадить, что потник у костра станет милее супружеского лежака.

Сестрица ему подсказала как избавится от навязанной жены:

– Ты братец, изводи её. Если она сама, в монастырь уйдёт, после свадьбы, тогда с тебя ни кто не спросит, то её воля.

Идея ему понравилась, кроме того, что не в чём не повинную девицу, ему изводить придётся. Он решил, сначала посмотреть – может получится с ней и полюбовно договорится. Поживут пару месяцев, потом он поедет к булгарам, а она в свой монастырь, как и хотела. С принятым решением и в сопровождении отца, брата их ближников и своей дружины Андрей въехал в ворота Столграда.

Даша.

Седмица, началась с раннего подъёма и сборов. Сначала всей семьёй, кроме Ивана мы поехали в церковь. Служба проходила в переполненной народом церкви, с трудом выстояв, я надеялась на глоток свежего воздуха, но, нужно было принять причастие. Святой отец, был не один, по этому люди принимая от них, небольшие кусочки пресного хлеба, быстро выходили.

Священник, который вёл службу, изъявил желание пообщаться со мной, и выглядел он скорее как матёрый следак, с острым, колючим взглядом, чем духовный наставник. Во мне активировалась, на максимум память прежней Даши, и цетируя писания я достойно обошла все каверзные вопросы. Нужно сказать, что озабоченность священника, прежнюю меня ввёл бы в ступор, – интересоваться тереблю ли я, себя за соски, или в более чувственных местах?! Мужчине!? Хоть и священнику, но у юной, незамужней девушки. Память отчеканила названия молитв, которые я читаю, если начинаю чувствовать, в своём теле непривычные позывы.

Святой отец кивнул, но в глазах я видела разочарование.

Неужели надеялся на эротические рассказы? Фу блин, озабоченный! – Думала я, глядя на него, просветлёнными глазами.

Святой отец, посоветовал приходить в церковь, не только в день седмицы, здесь проходят службы и для покаяния, он ждёт свою паству в любой день. Важно кивнув и попрощавшись, я пошла к ожидающей семье. Отец помог нам забраться в повозку. Преслава оглядела меня, переложила косу через плечо, чтобы видно было, потом кивнула отцу. Отец тоже оглядел нас потом, сел верхом и мы направились на торг.

По потоку людей, я поняла что, все кто были в церкви, тоже направились на торг. Периодически к отцу, подъезжали его знакомые, с которыми он перекидывался парой фраз, ни кто не задерживался по долгу, каждый оглядывал меня, как выставочную фигурку. За эту неделю, с регулярным, шестиразовым питанием, моё лицо уже не напоминала жертву Освенцима, цвет кожи тоже стал ровным, отец гордо поглядывал на любопытствующих.

– Преслава, что происходит?

– Отец тебя люду показывает, слухи по городу кто-то распускает. Вот отец и решил, на корню всё обрубить.

– Что за слухи?

– Разные.

– Преслава говори. Мне интересно стало.

– Да мы расстраивать тебя не хотели.

– Чем ты меня расстроишь? Тем, что кто-то небылицы придумывает? Рассказывай.

– Да разное говорят. С одной стороны рассказывают, что ты ликом не пригожа потому тебя в монастыре и держали, с другой что ты юродивая и на людей, как собака бросаешься. .

Я широко улыбнулась:

– Всё что-ли?

– А что мало? Тебя сватать скоро будут. Сватам тот слух дойдёт, нехорошо получится.

– Если бы жених мой, от свадьбы мог отказаться, он и без слухов отказался. Он против княжьей воли, пойти не может, как и мы.

– Я думала, тебе обидно будет.

– Обидно, что про меня сказки придумывают? К слову, я кажется, знаю кто.

– Я тоже думаю, что Грунька. Ты же тоже на неё подумала?

– Да. Кроме неё меня только Забава видела, а ей мне вредить, проку нет. То Груня мстит.

– Батюшка решил их с Герасимом в вотчину отправить. Пусть Герасим там её уму учит.

Преслава вздохнула и приобняла меня, я улыбнулась – приятно так, не мама конечно, но тоже, что-то тёплое и близкое.

На торге я поняла – как много всего мне нужно, но здесь нет, и как много не нужного мне покупают. К примеру, я считала, что если не проколотые уши, тогда серьги мне не нужны, но оказалось что это нужно для статуса. Так же я не особо люблю мех, но разных шкурок набрали целый мешок. Из всех мне понравилась купленная шапка, она хоть и была из меха, но очень мне шла. Белый песец обрамлял лицо и создавал какой-то сказочный образ.

От покупок больше всех удовольствие получила Преслава, она как матёрый шопоголик опустошала кошель отца, в прочем он не выглядел недовольным, иногда подмигивал мне, чтобы я присоединялась к выбору товаров, но я отрицательно качала головой, на что он многозначительно выдавал своё –«кха».

С торга мы приехали уставшие и голодные. На торге продавали всякие пироги и сушки, но есть там, мы не стали, по этому дома мы были очень рады накрытому столу. После обеда отец ушел, а мы, остаток дня потратили на разбор покупок и упаковку сундуков с приданым. У меня ещё утром начал тянуть живот, а после обеда он совсем разболелся, на лошади ездить я не пошла. Преслава сразу поняла в чём дело, и выдала мне мягкой ветоши. Вечером отец пришел озадаченный.

– Завтра сваты приедут.

Преслава всплеснула руками.

– Как сваты? А смотрины!?

– Андрей сказал, что смотрины не нужны, да и смотреть не кому, мать и сестра его приедут только к свадьбе. Сватовство тоже только чтобы традицию соблюсти, приедут, просто свадьбу обговорим без всяких свах да торгов. Ты Дарьюшка, завтра как сваты приедут, из горницы своей, не выходи, нечего невесте на сватовстве делать.

– Жениха не покажите?

Спросила я немного игриво, чтобы развеять хмурость отца, но он строго посмотрел на меня и сказал:

– На свадьбе увидишь. Насмотришься ещё.

– Как скажешь батюшка.

Сказала поклонившись. Отец быстро ушел, а Преслава поджала губы и пошла за ним.

Следующий день, прошел для меня тихо, я решила пополнить своё приданное вязанными, вещам и вязала, не выходя из комнаты. Вечером отец сообщил, что свадьба будет через две недели. После венчания гуляния проводить будут у нас дома, к вечеру второго дня Андрей заберёт меня в свой дом, а гости останутся дальше гулять. Тогда я ещё не знала, какие здесь свадьбы «весёлые» и как здорово, быть новобрачными. И ни кто мне, не сказал.

Глава 8. свадьба пела и плясала.

Две недели до свадьбы прошли без суеты, точнее суета была, но меня в неё не вовлекали. Пришла Забава, ей предстояло шить свадебное платье, пообщалась со мной, не мерила и не прикладывала ткани к лицу. Где-то, через неделю принесли готовое платье – красного цвета с вышивками, из толстой ткани которое шикарно смотрелось на моей стройной фигуре. Вес, я конечно набрала, но от местного эталона, со складками, была всё же далека. Платье Забавы, показало мою стройность, как достоинство это подметили все.

– Точно лебёдушка. На справном теле, не смотрелось бы так ладно. – Сказала Преслава, а все остальные кивали, подтверждая.

Кроме примерки платья, от меня ни что не требовалось. Вечерами после ужина, мы с отцом стали задерживаться, заваривали сбор трав и по долгу разговаривали. Началось с моей просьбы, выделить пару девушек на обучение вязке, и предложения попробовать сделать это, ещё одним источником дохода. Проговорив допоздна, мы стали делать так каждый вечер, на третий день к нам примкнула Преслава. Иногда, мы обсуждали что то серьёзное, а иногда просто шутили и ржали, не сдерживая себя. Преслава, сбрасывала с себя маску, строгой хозяйки и хохотала с нами как девчонка.

Из этих бесед, я многое узнала и о своей семье и о ситуации в княжестве. К примеру, в памяти Даши, не было того, что основным доходом отца, является торговля мёдом. У него вотчина, возле соснового леса и свои бортники. Ещё отцу, нет и сорока лет, я подозревала, что он молодой, но традиция всем мужчин отпускать бороду меня сбивала с толку.

Так, за эти две недели, я очень сблизилась с семьёй, обучила шесть девиц вязанию, навязала себе, в приданное платков и носков. Преслава посоветовала одарить свёкра и свекровь, отдельно приготовила носки свёкру и шаль свекрови. За день до свадьбы, меня свозили на службу в церковь, на этот раз, священник не допрашивал, коротко благословил и всё.

Вечером ко мне в комнату пришел отец, он принёс мне свадебный венец, не глядя в лицо велел примерить. Было видно, что он сдерживается, чтобы, не пустить слезу, я и сама сдерживалась с трудом. Он сухо приобнял и быстро ушел. Позже пришла Преслава, она объяснила, что на венец прикрепят шелковую ткань, она будет закрывать моё лицо и я поеду в церковь в слепую. В церкви, жених отбросит ткань назад и увидит моё лицо вместе с венцом.

Очень романтично – Скривилась я.

Наступил день свадьбы. Утром рано, в мою комнату ворвалась, толпа из шести женщин. Совсем незнакомые мне тётки, со стонами и причитаниями повели меня в баню. Дружно вымыли меня и привели в зал, усадили около очага и стали расчёсывать мои волосы. Всё это время, они причитали о «бедной девице» и о «голубке», которую ясный сокол, в когтях, в своё гнездо унесёт.

Уже через час «бедной девице», хотелось наподдавать им повода, для причитаний, только о судьбе своих выдранных волос. На мою просьбу перестать, они посоветовали мне:

– Ты поплачь девонька.

Плакать мне не хотелось, хотелось их заткнуть. Попытку покормить меня с рук, я резко пресекла. Раздражение уже невозможно было сдерживать, женщины наконец это, заметили и притихли. Быстро съела, поданную мне лепешку и запила молоком. Поднялись в мою комнату, женщины помогли мне одеться и заплести волосы. В косу мне вплели, драгоценные цепочки, жемчужины и красивые серебряные цветы, похожие на подснежники с сердцевиной из красного камня. Моя коса смотрелась просто сказочно. Потом пришла Преслава, она принесла кувшин с сбитнем и два стакана. Деликатно выпроводила тёток, мы закрепили венец, на него тётки уже прикрепили ткань, которой покроют моё лицо.

Преслава, плавными движениями, налила нам сбитень, села напротив меня и мягким тоном начала поучительную речь. Говорила она, в общем то, об известных во всех мирах вещах: о женской мудрости. Тихая, спокойная речь Преславы, меня успокаивала, сняла раздражение на тёток, и усмирила волнение. Закончив разговор, она обула мне сапожки, не разрешив, обуться самой и повела меня в зал. В залеЮ меня встретил отец, осмотрев меня, с ног до головы, поцеловал меня в лоб, и закрыл мне лицо.

Тётки меня подхватили, под обе руки, причитая ещё жалостнее, быстро загрузили в повозку . К церкви мы подъезжали под звон колоколов. В слепую, с причитаниями меня выгрузили, на пороге шепнули, чтобы я перекрестилась и повели. Передали мою руку, в сухую, грубую мужскую руку.

Ну здравствуй мандраж, ждала тебя раньше , тётки отвлекали. Кажется, я их раскусила, это у них приём такой бесить невесту, чтобы она не волновалась. Умно.

Андрей.

Две недели прошли как два дня. За это время, приходилось ещё пару раз видится с Никитой, но с ним разговаривал отец. Андрей замечал, как будущий тесть, тяжело смотрит на него, но ничего не поделаешь – воля князя.

Дом был готов к прибытию жены, ей освободили комнату, а когда уедут родители освободятся ещё комнаты, не захочет эту, займёт другую. Вчера мать ему рассказала, что видели Дарью, на торге и в церкви.

– Девица худа, хоть и ликом пригожа.

Андрей услышал шум, невесту привезли, тетки привели и сунули ему в руку её маленькую ручку. Немедля он откинул ткань с лица невесты и всмотрелся.

Правда, ликом хороша. Глаз стыдливо не отводит, тоже рассматривает. Ну да, ей тоже интересно. И ни чего, что худая, где надо, бабе иметь, всё имеется, а тонкий стан – так это «признак благородной крови» – Якуб всегда так говорит – и ему Андрею, так даже больше нравится.

Андрей поймал себя на мысли, что ему нравится, всё, что он видит. Князь и не догадывается, что красавицу ему сосватал. Он улыбнулся, представив рожу князя, когда её увидит. Невеста улыбнулась, ему в ответ, Андрей замер. Ведь девица не глупа, по глазам видно, с ней можно будет договориться, без слёз и жалоб отцу. Глядишь, и уже весной, он вольной птицей, умчится на запад к булгарам, а она в свой монастырь. Андрей решил поговорить с Дашей, не таясь. Вот только свадьбу переживут.

Даша.

С моего лица откинули ткань, передо мной стоял мужчина. Высокий, выше меня и выше отца, крепкий, без лишних отложений молодой, с густой, но короткой бородой и чисто выбритым черепом. Он внимательно разглядывал меня, а я не отводя глаз, разглядывала его. Глаза у будущего мужа были небесно, синие, васильковые, в обрамлении тёмных ресниц. Очень красивые глаза. Оглядев меня, он улыбнулся.

– Что там, за тараканы у тебя в голове?– Подумала я и тоже улыбнулась в ответ.

Священник начал обряд венчания, который мне показался, ну очень долгим, обувь с деревянной подошвой, на небольшом каблуке оказалась совсем неподходящей для долгого стояния. После обряда, священник затянул напутственную речь, ещё минут на двадцать. Мои ноги совсем онемели и выходя из церкви, я опиралась на руку, теперь уже мужа. В повозке, он вопросительно посмотрел на меня, на что я, придержав подол, высунула ногу, повернула боком, демонстрируя каблук и сказала:

– Тот, кто это придумал, хотел наказать всех женщин.

Андрей слегка дёрнул губами, и кивнул обозначая, что он – понял – и молча ехал, периодически поглядывая на меня. А меня накрывало волнение, ведь это ещё не конец, ещё брачная ночь впереди. Лечь в постель, с незнакомым человеком, да ещё и в первый раз, у меня понятно, не первый, а у тела первый. Бедные девушки! Грёбанные традиции.

Столы стояли на весь зал, буквой «П» в пустом пространстве середины зала, стояли сундуки с моим приданым, наверху красовались шали. Преслава, оказалась незаменимой, она хорошо ориентировалась, во всех тонкостях традиций и показала себя прекрасным организатором. Нас усадили посередине, от меня влево, сидели женщины, а от Андрея вправо сидели мужчины, мама Андрея она сидела рядом со мной, а рядом с Андреем сидел мой отец.

Столы ломились от еды и напитков, стоял гул от разговоров и бряцанье посуды, все ели, но нам еды не дали. Сначала я подумала что забыли, стояла только вода, которую Андрей спокойно пил, словно не замечая, что возле нас на столе пусто. Периодически нам говорили наставления, вручали подарки, на которые мы с мужем синхронно кивали и кланялись.

В зал начали заносить сундуки и ставить их возле моего приданого, все сразу поняли, что это за сундуки и поднялись с лавок. В зал заскочил сухенький старичок и негромко сказал:

– Кланяйтесь, князь идёт.

Стояла тишина и его услышали все. Выстроенные вдоль стен гости синхронно поклонились в пояс и замерли. Князь подошел к нам.

– Да выпрямитесь вы, дайте я хоть на дело рук своих погляжу.

Мы с Андреем выпрямились . Князь коротко глянул на Андрея, потом пристально на меня. Я, глазки в пол конечно опустила, но князя увидеть успела.

Урусский князь, Георгий Штоль, был копией Леона. Ну, то-есть актёра, который играл главную роль в фильме «Леон»!

– Смотри Андрей, как ценю я тебя. Жену тебе выюрал, из знатного рода, да ещё и краса ненаглядная. Долгих лет вам! Что хозяева, нальют чарку князю?

Преслава с поклоном подала ему стеклянный кубок с медовухой, князь принял и сказал:

– Давайте выпьем, за молодых!

Гости выпрямились, похватали посуду, а князь продолжил:

– На венчание не приехал, да и на гуляние остаться не могу, дела, дела. Здоровья молодым!

Князь, залпом выпил чарку и сказав – «кхе» – обхватил одной рукой меня за шею, поцеловал в губы! Карл! В губы!

Засосал мои губы в себя, я тесно сжала их, а мои глаза, до этого и не знали, что могут так широко раскрываться. Всё произошло очень быстро, но мой шок, растянул эти секунды. Как только он отпустил меня, я с ошалелым видом, сделала шаг назад и зашла за плечо Андрея. Князь громко рассмеялся.

– Добре, добре. – Сказал князь весело глядя на нас Андреем. – Ну, я поеду, дела княжеские.

Все поклонились, князь, весело вышагивая, покинул зал. Все уселись по своим местам, я выдохнула и постаралась незаметно обтереть губы.

Застолье продолжалось, очень хотелось есть, но, по прежнему, нам еды не давали. Я поморщилась, услышав как опять, запричитали тётки. Сначала по отдельности, каждая своё, потом, они запели песню, которая собрала все их стенания, в одно. Стайкой направились к нам, продолжая напевать про «бедную голубку», они увели меня в комнату, раздавая ценные наставления:

– Отвернись, зажмурься и терпи. Не плачь. Не жалуйся

– Доля то наша женская – терпеть. Захочешь поплакать, матушка твоя после придёт, ей поплачешься.

Они быстро раздели меня, до сорочки и расплели мои волосы, но уходить не торопились, осыпая советами которые невинную девочку, уже до истерики довели бы. Я подняла глаза и увидела, что возле порога стоит муж и слушает все «ценные» наставления, что мне дают. «Милые» женщины, за весь день, основательно исчерпали мой запас терпения, по этому, я сказала:

– Всё, я вас услышала. Идите. Муж пришел.

Тётки недоумённо замолкли и уставились на меня, я глазами указала им на дверь, они скривились и вышли. Андрей пришел с целым подносом еды, там была: жареная курица, лепёшки и кувшин! Он поставил поднос на стол, потом закрыл дверь, от туда, послышалась возня. Я уже знала, что эти тётки будут сидеть там, пока им окровавленную простынь не отдадут, и конечно, они будут подслушивать. Муж был хмурый, – интересно это он из-за обстановки такой хмурый или, я его не привлекаю?

Собрав волос в узел, села на кровать, наблюдая за мужем. Муж молчал, я всеми силами пыталась удержать настрой боевым, но угрюмое молчание мужа, словно давило. Андрей огляделся, перенёс поднос с едой на кровать, поставил возле меня, сел по другую сторону подноса, вздохнул и начал ломать лепёшки. Он ловко разобрал курицу, на мелкие куски и начал кормить меня с рук – это тоже традиция. Я приняла первый кусок, потом предпочла есть сама. Поев и запив сбитнем, мы помыли руки, по очереди поливая друг, другу над чашей в углу.

Стоявший в комнате запах, от масленого светильника, смешался с запахом еды. Угрюмо молчащий муж, не сказавший ни слова за всю свадьбу, и предстоящая процедура подтверждение брака, с слушателями за дверьми… Я с трудом держалась, чтобы не затрястись, настроение катилось в бездну. Андрей начал раздеваться, я стала бесстыже пялится на него, пытаясь отвлечься от мрачных мыслей. На нём тоже была, специальная рубашка, которую он не снял, что-то вроде моей, из тех, под которыми ничего нет, но в брачную ночь её положено не снимать.

Выглядел муж забавно, в рубашке до середины бедра и мускулистыми, волосатыми ногами. Он перехватил мой взгляд, и я поняла что, он тоже напряжен.

Нет, так дело не пойдёт – подумала я, встала не отводя взгляда от него, подошла и обняла его. Муж замер, а я сказала:

– Мне кажется. Если вот так, чуть-чуть постоять, тогда будет проще.

В ответ его руки легли мне на спину .

Андрей.

Андрей обнимал жену и понимал, что и правда отпускает, он напрягся когда услышал чему учат женщины и живо представил стенания и просьбы:

– «А может не будем» «давай пальчик порежем и капнем»

Вопросы: «уже всё?» «Зачем ты так делаешь?»

Его затягивало в омут безнадёжности, в который его толкнул князь. Дарья молчала, не пыталась заговорить, видно, что волнуется и Андрей каждую минуту ждал, что вот сейчас начнёт, а она молчала. Не противится, не пытается схитрить, а потом и вовсе обняла его. И правда, от девичьего тела шло приятное тепло, это тепло потихоньку отгоняло все мысли. В сторону ушел и другой опыт, в его руках была красивая, ладная девушка.

Он видел, как она испугалась, когда князь её поцеловал, а его не пугается. Он целует, – она глазки закрывает, губки подставляет. Он трогает, она не противится, в ответ обнимает. Андрей сам не понял, как уложил её на кровать, как стянул и с неё и с себя рубашки, которые им мешали. Короткий всхлип, он заглушил поцелуем, его жена не противилась, подчинялась и не отворачивалась от него. Андрей сам не ожидал, что всё пройдёт так хорошо. Он чуть не забыл, что нужно, позаботится, о том, чтобы Дарья не понесла, ведь он ещё ни чего не решил, и не хочет, чтобы ребёнок решил всё за него. В последний момент он покинул Дашу и очистился приготовленной ветошью. Жена поднялась, надела сорочку и протянула Андрею, его рубашку, пока Андрей одевался, она ловко сняла простынь и передала ему. Андрей отворил дверь увидел женщин, которые бесстыдно скалились, не желая лишних разговоров он передал им простынь. Те схватив её, быстро развернули и понеслись в низ, хотел закрыть дверь, но её придержала Преслава, она занесла в спальню ещё один поднос, с напитками мёдом и орешками. Взяв поднос с остатками еды, она посмотрела на жену Андрея.

– Даша…

– Матушка Преслава – шепотом перебила её Дарья – ты ждёшь, что я плакать буду? Обещаю, если ты ещё рас подпустишь, ко мне этих тёток, я буду реветь как медведь шатун! Они меня сегодня достали! Где ты их взяла? Ты слышала, чему они учат? Ты послушай, и батюшке расскажи, а то больно у него лицо довольное.

Преслава прыснула и быстро ушла. Закрывая дверь Андрей слышал хи-хикиние женщины, он и сам улыбался . Жена стелила новую простынь а Андрей налил им сбитня, выпил и задумался – он всё совсем по другому себе представлял, девица его очень удивила. Застелив новую простынь Даша ушла в дальний угол, и намочив тряпку приводила себя в порядок. Андрей не стал смотреть, чтобы не смущать жену улёгся в кровать и закрыл глаза. Даша тихо забралась в кровать, Андрей выдохнул, она не лезла с разговорами, не плакала, не напрягала. Хотелось простой тишины, ему нужно было подумать.

Даша.

Из зала доносились веселье и смех, весёлые песни, скабрезные шутки. Видимо унылые причитания это было для нас – веселье без молодых. Всё это я отметила мимоходом, меня сильно озадачило поведение мужа. Отстранённое поведение, и предохранение от беременности, « прерванный, половой акт»– конечно, тот ещё метод предохранения. Я тоже считаю, что с детьми лучше не спешить, тем более, весной ехать на запад, но назойливой мухой жужжала мысль, про тётку Просковью. Её отправили в монастырь, из-за того что та не смогла забеременеть. Ещё молчание мужа, он даже не пытается со мной выстроить хоть какой-то диалог. Какие планы вынашивает? Высшие силы отправили меня сюда, ему женой хорошей быть, вот только кажется мне, что он об этом не просил, и совсем не рад. Чем это аукнется мне?

Глава 9. Молчание, не всегда – золото.

«В каждой избушке, свои погремушки» (народная мудрость).

Утром проснулась я резко, почувствовав движение. Ночью мы с Андреем переплелись он, спал на боку, просунул руку, мне под голову прижал к груди как мягкую игрушку езё и ногу на меня закинул. Как я умудрилась спать в таком положении!? Сейчас мне мешали дышать, тяжесть его руки и ноги. Он тоже проснулся, быстро освободив меня, Андрей сел. Я на автомате сказала:

– Доброго утра.

– И тебе доброго утра.

Надо же! Говорить он, оказывается, умеет! –Подумала я, но сдержалась, ехидные шуточки с утра лучше не выдавать. Андрей быстро оделся и ушел.

Тяжелые мысли, терзавшие мою голову вечером, не захотели оставаться, во вчерашнем дне, они переночевали и окрепли. – Мужу я не нужна. Он же, воспринимает меня как балласт – навязанный, ненужный, балласт. Одинокому мужчине, проще, или может у него есть кто-нибудь…

Пришла Преслава, принесла мне новый комплект одежды. Я пыталась скрыть, своё эмоциональное состояние, но Преславу так просто не провести. Мы обменялись взглядами – она вопросительным, я лишь выразительно покачала головой, ни чего не сказав. Преслава кивнув, вышла, и в комнату занесли кадушку, помогли обмыться. Задумчиво я спросила:

– Когда можно будет косу обрезать?

– Что ты!? Такую красоту резать?

–Тяжело.

– Ну, это если муж разрешит, и то, немного, жене без косы нельзя. Это же гордость мужнина!

Пришел Андрей и увёл меня вниз. Молодые женщины, забрали меня у Андрея и усадили около очага. Окружив, они переплели мне волосы, на голову повязали «замужнюю ленту». Теперь я должна одеваться и заплетаться, как замужняя женщина. Одежда осталась, а волосы с одной косы на две и головные уборы более открытые – для демонстрации подарков мужа.

Гости были порядком помяты, на столе стояла еда, сегодня и нам поставили вкусностей. Все молча ели, ни кто не рассыпался в пожеланиях, отец поглядывал грустным взглядом, от чего моё сердце сжималось. Просидев так до обеда, Андрей велел собираться.

Пока грузили приданное и мои вещи, я обнимала Захара, на свадьбе его не было видно, но проводить меня вышли все. Преслава прослезилась, а отец долго не отпускал, прощаясь:

–Ну вот. Теперь ты Боярыня, в другом дому хозяйка, другому роду пренадлежишь. Не забывай про нас, обещай, что приезжать будешь.