Когда тьма спускается с небес, даже хорошо знакомые места кажутся совсем другими. Словно с приходом тьмы все вокруг сдвигается, поворачиваясь другой стороной, внутри поднимаются какие-то первобытные страхи, и начинаешь думать о вещах, о которых днем вообще не думаешь.
Например, о чудовищах.
Просто со временем перестаешь их качественно бояться. В детстве страх абсолютно чистый, не замутненный никаким цинизмом, а когда ты взрослый, то начинаешь бояться совершенно других вещей. А монстры – всякая там нежить типа вампиров, оборотней или призраков, даже зомби, самые неприятные из списка, – что они могут сделать? Убить? Ну, и все. Обратить в себе подобных? Тоже не страшно (кроме зомби, это вообще днище). А вот вампиром быть отлично, я думаю. Летаешь себе, а если что – можно к знакомым на огонек заглянуть. Никаких обязательств, никаких привязанностей. Хотя, безусловно, пить кровь – это гадость, но как-то можно стерпеть, и зубы никогда не болят.
И душа не болит тоже.
Знаете, я всегда считала, что бомжами становятся граждане, злоупотребляющие огненной водой. Ну, или совершенно глупые, которые попадаются на удочку мошенников. Я не относилась ни к одной из указанных категорий, и тем не менее, любуйтесь, дамы и господа: я стою на улице в окружении коробок и ожидаю риелторшу из агентства недвижимости. Она единственная смогла найти мне квартиру в такой короткий срок и согласилась меня подвезти. И я, конечно, поеду сейчас на съемную квартиру, хотя понимаю, что это какая-то ужасная дыра, но на улице делать нечего, тем более, что мои коробки картонные, асфальт сырой и темно.
А главное, мне больше некому позвонить, только практически незнакомой тетке, с которой я два раза поговорила по телефону. Когда все стряслось, я просто набрала номер некой Риты, с которой накануне общалась на предмет нового жилья. Само агентство недвижимости я нашла в интернете, обзвонив в срочном порядке с десяток таких, но только здесь согласились мне помочь – уж больно мало у меня денег.
Наверное, так ощущала себя Белоснежка, попавшая в ночной лес. Это потом уже появились гномы и принц, а вначале были Злая Королева, бесхребетный папаша и бег по лесу, полному теней и страхов.
Ночью все не так, даже если это не совсем ночь, а просто рано темнеет.
– Я тут развернуться не смогу.
Голос прозвучал очень неожиданно, я даже вздрогнула. Обернувшись, увидела смутный силуэт.
– О, у тебя коробки… ладно, сейчас погрузимся.
Передо мной возникла высокая статная барышня, одетая в короткий норковый полушубок и джинсы. Наверное, это и есть Рита.
– Давай к машине перетащим, я тут недалеко парканулась. У вас тут узковато. – Она берет один из ящиков. – Сейчас все быстренько погрузим – и едем, есть идея.
Мне все равно. В моей жизни все уже произошло, дальше тьма… хотя и раньше была тьма, но как бы ни было темно, всегда может стать еще темнее.
Я молча перетаскиваю коробки с книгами и немногими другими пожитками в машину Риты, и скоро багажник и заднее сиденье наполняются доверху, особенно много места занимает узел с постельным бельем, а ведь есть еще одна коробка.
– На колени себе поставишь. – Рита выводит машину из переулка на дорогу. – Значит, идея такая: сегодня появилась квартира, как раз по твоим деньгам. Честно говоря, я хотела сама ее купить и потом сдавать, но тебе нужнее, так что ты ее послезавтра купишь, но свободна она уже сейчас. Хозяйка там еще копошится, но ключи уже у меня, и нет причин не заехать прямо сегодня. С хозяйкой я договорилась.
Я киваю, особо не вникая в суть сказанного. Если бы она сейчас предложила вывезти меня в лес и утопить в омуте, я бы, пожалуй, точно так же сидела и прижимала к себе коробку со своей прошлой жизнью – не сказать, что она была счастливой, зато определенной, а что будет дальше, я не знаю, да мне сейчас и неинтересно.
– Менты тебя сильно достают?
– Умеренно.
Рита кивает, словно понимает, о чем речь, – а может, и понимает.
– У меня муж там служит, попрошу его поинтересоваться.
– Ага.
Я не виновата, что внутри у меня сейчас пусто. Но я понимаю: эта Рита, так уверенно ведущая свою машину, тоже ни минуты не виновата в том, что произошло со мной, наоборот – она пытается помочь, чем может, она же не знает, что помочь мне уже невозможно.
– Вот, приехали. Самый центр.
Эти одноэтажные дома вдоль улицы, ведущей в парк «Дубовая роща», стоят здесь с позапрошлого века. Когда-то это был квартал, где жили богатые купцы и мещане, но потом новая власть их расстреляла, а в домах поселился победивший гегемон.
– Ты не смотри, что дом с виду так себе. – Рита позвенела ключами, у святого Петра мастер-класс проходила, не иначе. – Дом крепкий, еще сто лет простоит и не почешется.
Мы входим во двор, освещенный фонарем. Ну, двор как двор – недалеко от дома отдельно стоящий флигель, дальше какие-то сараи, но Рита уверенно топает к ступенькам, ведущим к высокой двери. Дом был когда-то почти двухэтажный, внизу высокий цоколь, сверху – крыша-мансарда, и сооружение в темноте выглядит очень внушительно. Точно такая же лестница есть со стороны улицы, но дверь там, видимо, заколочена. И хорошо бы квартира, которую нарыла мне Рита, была в мансарде. Но мне так не повезет, я точно знаю.
Мы входим в просторный холл, перерезанный коридором, который уже позже появился, это заметно. Вдоль коридора еще две двери, а справа и слева – ступеньки, ведущие наверх.
– Я уж думала, будем вечно вас ждать. – Молодая надутая тетка оценивающе смотрит на меня. – Да поставь коробку-то!
Я ставлю коробку на пол, Рита тоже.
– Люся, пошли к машине, разгрузимся, там еще коробки.
– Да понятно. – Люся вполне могла бы послать Риту с ее предложением по известному адресу, но отчего-то не посылает. – Подожди, кликну соседей, помогут. А ты оставайся, бабуля сама хотела тебе ключи передать.
Это она уже мне говорит.
Комната просторная, очень странной конфигурации, но в ней есть большой камин, что приводит меня в состояние шока, а также есть полукруглое возвышение, к которому ведут три ступеньки. А потолки теряются вверху, и есть винтовая лестница, ведущая туда. И хотя сейчас уже темно, я все равно вижу что, эта с позволения сказать, «квартира» – просто жуткая дыра.
Но выбора у меня нет.
В комнате у окна стоит табурет, на котором, как воробей на жердочке, примостилась крохотная старушонка.
– Стало быть, тебе передаю. – Бабка смотрит на меня с хитроватым прищуром. – Что ж, пришло время… Вот, значит, ключи: этот от двери, а эти два от замков внизу, там отсек есть, поглядишь – просторный, и варенье можно хранить, и вещи, что поплоше, а выбросить жаль.
Она вдруг неожиданно резво соскочила с табуретки и засеменила по комнате.
– Сколько годков тут прожито, вот как получили ее мои родители еще, от фабрики, значит, – так и живу с тех пор, но только теперь все. – Старуха погладила обрамление камина. – Да, пора и честь знать… так, значит, ключики-то я тебе отдала, а дальше сама разбирайся. Ты молодая, все наживешь. А на первый случай там в кладовке раскладушка есть. Хоть и старенькая она, да исправная, поспишь так, значит, кости молодые.
Я терпеть не могу, когда у людей в речи живут слова-паразиты – значит, это самое, типа, ну и прочее. Как-то раз вызверилась на одну барышню, когда та завела монолог в стиле: ну, типа, я иду, типа, а он, типа… Вот хотелось взять и стукнуть ее по пустой башке, но я не стукнула, конечно.
Я вообще чаще всего наступаю на горло своим желаниям.
В комнату вереницей потянулись мои коробки – похоже, риелторша весь дом на ноги подняла. Ну, оно и время еще не ночное совсем, даром что темно за окном. Середина марта, темнеет рано.
– Все, ящики занесли, сейчас Миша узел притащит. – Рита, запыхавшись, расстегнула полушубок. – В общем, ты оставайся, обживайся тут, а послезавтра утром я к тебе заеду, и поедем к нотариусу. Оформим сделку, и все.
– Ага, спасибо.
Старуха заглядывает в принесенные коробки, и это так себе идея.
– Все, бабушка, поехали. – Давешняя Люся берет бабку за руку. – Пусть девушка устраивается.
По тому, как громко она говорит, становится ясно, что старуха глуховата.
– Что ж, и правда, нечего нам тут путаться под ногами у молодой хозяйки. – Старуха подмигивает мне. – Ну, ты сама поглядишь, в кладовке раскладушка-то, не на полу, же тебе спать, хоть и тараканов нет, а все ж негоже на полу. Кабы знали, так диван бы оставили.
– Баба Маша, твоим диваном можно было еретиков пытать, одни пружины в разные стороны. А вот шкаф надо было оставить, но кто ж знал, еще третьего дня все выбросили. – Люся кивнула в сторону двери. – Идем, поздно уже. Так послезавтра у нотариуса, счастливо оставаться.
У нотариуса так у нотариуса, я молча киваю, с тоской глядя на кучу коробок. Разбирать мне их совершенно не хочется. Я хочу спать, ну и чаю бы выпила, конечно, – только чайника нет, и чая, и ничего вообще, я уходила из дома, в котором выросла, взяв с собой только то, без чего обойтись я ни за что не смогу, а еда в этот список не входит.
Мой уход из дома очень сильно напоминал бегство, и по сути он им и был.
У меня очень токсичная семейка – вернее, то, что от нее осталось, а это немного. Когда не стало отца, я, собственно, и сама собиралась съехать, поменяв пароли и явки, чтобы никогда больше никого из них не видеть, но я не думала, что буду уходить короткими перебежками, наспех похватав коробки и позвонив полузнакомой тетке-риелторше.
Позавчера я наняла ее искать мне жилье на те очень небольшие деньги, что у меня оставались. Я понимала, что найти приличную квартиру в нормальном районе будет нереально, и уже приготовилась к худшему, то есть к жуткой панельной хрущевке в районе Глиссерной, Енисейской или Ногина.
А тут центр города, недалеко от театра – но боже мой, этот дом просто музейная древность.
– Смотри, вода в кранах есть – конечно, душа как такового нет, фанерой выгорожен закуток и сломана труба, но главное, что вода есть, а трубу починишь. Кухни тоже как таковой нет, тоже фанерой отгорожено пространство, но, правда, плита не работает, это минус. А наверху типа чердак, у остальных людей там полноценные комнаты, а у тебя нет, но за такие деньги что ж ты хотела. И хотя вместо ванной и кухни только перегородки, но комната большая, и все можно сделать, и вряд ли это будет очень много стоить. – Рита теребит меня, довольная собой. – Зато район отличный, а не жопа мира, и соседи хорошие – видала, вмиг все занесли, по первому зову собрались. А соседи – это важно. Кстати, их тут немного, что тоже хорошо. А ремонт… да разживешься и сделаешь ремонт, а там поднакопишь денег, продадим эту квартиру и найдем получше, не переживай.
– А я не переживаю.
– Ну, да, оно заметно. – Рита ухмыльнулась. – Звонила своему супругу, просила замолвить слово о бедном гусаре… о тебе, то есть. Чтобы следователь отстал от тебя. С работы тебя поперли?
– Ничего.
– Ничего – это когда ничего, а жить на что? – Рита задумалась. – Вот тебе газета с вакансиями, найдешь что-то, да те же объявления расклеивать, если совсем нет денег, месяц перекантуешься, а через месяц из нашего агентства будет уходить человек, я за тебя словечко замолвлю, хочешь? Хорошая работа, коллектив отличный, а когда поднавостришься, то очень скоро заработок пойдет, и неплохой заработок. Так как?
– Можно, наверное.
Работы у меня теперь и правда нет. Проклятые чистоплюи, как будто это я грохнула бедолагу Виталика, а не моя сестрица.
– Ладно, не переживай, все наладится. – Рита ставит у двери пакет. – Это тебе на новоселье. Бытовая химия и кое-какая жрачка, тебе бы поесть чего. Ладно, ты держись, а я тебе позвоню.
– Ага.
Телефонный номер у меня тоже новый, старую сим-карту я вытащила по дороге сюда.
– Ты мне свой новый номер дай. – Рита смеется. – Симку-то ты выбросила, я же видела.
Выбросила в окно, а это другая – ну да, Рите новый номер нужен.
– Только никому не давай номер, ладно?
– Могла бы и не говорить. – Рита фыркнула. – А только с такими гадюками, как у тебя родственнички, я б на другую планету улетела, не то что номер телефона да адрес поменяла.
Мне пришлось рассказать Рите о своей ситуации, в общих чертах, конечно. Остальное она, видимо, выяснила через своего мужа-мента. И тайна следствия им там нипочем, позвонил да спросил. Хотя, конечно, никакого секрета и не было, об убийстве Виталика раззвонили все телеканалы – как же, сестрица ему одним выстрелом башку снесла, только нижняя челюсть осталась, выставив на всеобщее обозрение зубы Виталика, оказавшиеся сплошь в пломбах. И хотя так-то Виталик был никем, но тут же, извольте видеть, преступление на почве страсти.
– Что ж теперь.
– Не кисни. – Рита вздохнула. – Хотя это легче сказать, чем сделать, но все равно не кисни. Все гораздо лучше, чем могло быть.
Тут она права. Я сейчас могла бы до сих пор стоять на улице в окружении коробок и ожидать такси, а потом таскать на себе коробки и складывать их в какой-то чужой квартире. Или лежать мертвой где-нибудь на пустыре. А так я в квартире, которая послезавтра станет моей. И у меня оказалось накоплено достаточно, чтобы купить ее, а могло ведь быть и хуже, Рита абсолютно права.
– Ничего. Это я так. Рита, я очень признательна, правда.
Просто я не умею выражать эмоции, вот внутри все чувствую, и с эмпатией у меня порядок, но показывать не могу, вся моя предыдущая жизнь научила меня именно этому. Нельзя показывать, что чувствуешь боль, да и вообще хоть что-то, потому что есть люди, которые используют твою слабость против тебя.
Я очень рано перестала плакать – по крайней мере, прилюдно.
– Ладно, завтра позвоню.
Рита ушла, а я заперла дверь и огляделась вокруг. Свисающая с высоченного потолка лампочка осветила убогого вида комнату, абсолютно пустую, если не считать табурета, на котором сидела старуха, и древней деревянной тумбочки, рассохшейся, с облупившейся краской.
Но мне хочется спать, и я достаю из коробки спальный мешок. Этот мешок я взяла из кладовки, где стояли папины туристские принадлежности – отчего-то не хотела оставлять его, потому что спальный мешок – это нечто очень личное.
Штор на окнах нет, и я раскладываю вокруг коробки с вещами и стелю на пол спальный мешок, поверх него бросаю свой плед и подушку, вытряхиваю из пакета одеяло. Это то, что я сегодня, уходя, забрала с собой, просто стянув с кровати. В углу возвышается узел с маминым постельным бельем и полотенцами, но пока мне хватит и этого.
Поесть бы чего… но это можно завтра, а сегодня я хочу спать.
Но каким-то образом в комнате уже светло, а я целую минуту смотрю в потолок, пытаясь понять, где я нахожусь и куда подевалась ночь. За дверью какие-то шаги, голоса – что там Рита мне о соседях говорила, что они хорошие? Ну-ну.
Я иду в закуток, где толчок и раковина. Представить себе не могу, что старуха жила в таком свинарнике десятилетиями. Я вообще не понимаю бытовую неаккуратность и безразличие к тому, что вокруг. Мой дом – моя крепость, а тут не крепость, а просто сарай.
В пакете, оставленном накануне Ритой, еще два пакета, в одном – моющие средства, губки для мытья поверхностей, резиновые перчатки, в другом – хлеб, сыр, апельсины, пакетик с чаем, коробка рафинада, шоколадка, пачка масла и баночка апельсинового джема с лавандой. Похоже, Рита понимает меня гораздо лучше, чем весь остальной мир.
И где-то среди коробок есть та, в которой литровая кружка, кипятильник и папин туристский нож.
Подоконники в этой квартире очень широкие, и я устраиваюсь на одном с большой эмалированной кружкой, в которой плещется чай. Хлеб с маслом и кусочком сыра – отличный завтрак, а потом я вымою здесь все, что можно вымыть, – у меня, конечно, нет невроза на почве порядка, но от мысли, что здесь остались какие-то частицы кожи старухи, ее старческая моча, которой провонял толчок, меня просто передергивает.
Во дворе какой-то движняк, и из разговоров я понимаю, что там, похоже, кто-то умер.
Ну, люди умирают, вот Виталик умер, и родители… и я почти умерла, хотя иногда я думаю, что моя смерть случилась гораздо раньше, просто никто, как обычно, не заметил. Меня, знаете ли, моя семья замечала лишь тогда, когда нужно было на ком-то сорваться.
Это к вопросу, почему я ушла от них. А я ушла давно, и неважно, что продолжала жить в своей комнате.
В дверь постучали, но это не Рита, она бы позвонила предварительно, а просто так стучать ко мне бессмысленно, я не открою.
– Эй, открой!
Ага, вот сейчас побежала.
Ненавижу, когда вторгаются в мое личное пространство. Хватит с меня этого дерьма. Знаете, я в какой-то момент поняла, что нужно уметь устанавливать границы, и освоила это достаточно неплохо. Так вот, чтобы не было недомолвок: мое личное пространство неприкосновенно, я его контролирую и сама решаю, кого туда впускать.
А потому, граждане, можете стучать до посинения, Бог в помощь.
Я допиваю чай и оглядываю поле боя – вроде бы пустая комната, но уборки тут на сутки. Вот так начну с дальнего угла и губкой с порошком отчищу каждый миллиметр пола и стен, а потом наверх поднимусь и погляжу, что там. Меня отчего-то немного пугает винтовая лестница у стены, и я бы предпочла влезть по ней в компании, например, Риты.
Зазвонил телефон – Рита легка на помине.
– Все поменялось, одевайся и поедем к нотариусу прямо сейчас. – Рита на кого-то сердится, это заметно. – Или ты занята?
Чем я занята, в самом деле…
– Нет, заезжай.
Я натягиваю джинсы и толстовку с капюшоном – все это когда-то сидело на мне довольно плотно, а сейчас болтается, как на вешалке. Похоже, надо иногда есть, но как-то все время некогда.
Снова звонит телефон.
– Выходи, я у двора.
Хорошо сказать – выходи, когда за дверью снуют какие-то люди, с которыми я не хочу встречаться.
Но Рита не должна знать, что у меня есть страхи такого плана.
Во дворе стоит гроб, и это, блин, вообще не смешно. Похоже, я – одна из четырех Ангелов, и Смерть следует за мной по пятам на бледном коне.
Но я потом об этом подумаю, а сейчас поеду с Ритой к нотариусу.
– Потом заедем к Игорю на работу.
Игорь – это Ритин муж, и работает он в полиции. И зачем мне туда тащиться, я в толк не возьму.
– Ты же хотела, чтобы следователь отстал от тебя? Ну, вот он и отстанет, но Игорь хочет с тобой поговорить. Не дергайся, мы же будем вместе, я не дам тебя в обиду.
Я с сомнением качаю головой – отчего-то полицейский взъелся на меня с самого начала. Он не поверил, что я ничего не видела и не слышала, он хочет, чтобы я была качественным свидетелем, а я ни то ни се: когда Лизка разнесла Виталику его тупую башку, я смотрела первую часть «Гарри Поттера», надев наушники. Я всегда так делала с тех пор, как у меня появились хорошие наушники, а градус ненависти внутри дома возрос. Но полицейский этого не понял и все тянул из меня какую-то «информацию», тянул – хотя все было понятно и просто, как банка с огурцами.
Здание полицейского управления спяталось среди высоких елей, а за дверью просторный холл, в котором за стеклом сидят разжиревшие сержанты. И офицер с толстыми ляжками пьет кофе из пластикового стаканчика, поглядывая свысока на посетителей, при этом, видимо, ощущая себя высшей расой.
Но к Рите тут отношение совсем другое, и это потому, что в вестибюле ее ожидает очень симпатичный мужик.
– Игорь, это Линда. – Рита подтолкнула меня к своему супругу. – Я вас тут подожду, только не держи ее долго, нам к нотариусу.
Я так понимаю, именно этот Игорь – начальник того самого следователя, который измывается надо мной уже скоро месяц.
Кабинеты тут обшарпанные и прокуренные, а уборщица, наверное, объявила забастовку сразу после Нового года.
– Присаживайся. – Игорь подвигает мне стул. – Так, Ковальская Линда Альбертовна, твоя сестра Елизавета убила своего мужа, но лично ты ничего не слышала, хоть и была в доме. Очень сложно не услышать громкий скандал и выстрел. Я тут взял твое дело почитать, очень красочно. Наушники – оказывается, это эффективно, надо взять на вооружение идею. Думаю, сейчас я еще раз задам тебе надоевшие вопросы, и больше мы к этой теме не вернемся до самого суда.
– Я и на суде точно так же не смогу ничего сказать.
– Тебя никто не будет спрашивать о том, чего ты не видела. Просто зададут вопросы насчет отношений между убитым и твоей сестрой. А может, и вообще не вызовут, посмотрим.
Это будет забавно, да.