На ней были платье янтарного цвета с широким красным поясом, красные туфли, лоб обнимала оранжево-красная лента. У нее была осиная талия. Каштаново-черные волосы спускались на плечи, обрамляя мягкие черты прекрасного лица. Глаза сияли, и она улыбалась.
Клеопатра?
Греческая богиня? Елена, Афродита, Гера?
Нет – Женевьева Бриссо, двадцати девяти лет.
Фредрик встал. Женевьева подошла к его столику и остановилась, присматриваясь к нему большими карими глазами. Наконец со счастливой улыбкой бросилась в его объятия.
Он ощутил аромат, превосходящий букеты всех вин, какие когда-либо дегустировал. Осторожно прижал ее к себе, и долго они стояли так, не двигаясь. Наконец она подняла голову и снова посмотрела на него; в уголках глаз блестели слезинки. Ком в горле мешал ему говорить.
– Фредрик? – спросила она шепотом, точно сомневаясь – он ли это.
– Да, это я, – ответил он прерывисто.
Они сели, и зрители, следившие, затаив дыхание, за романтической встречей, снова принялись уписывать макароны.
– Ты… ты совсем выздоровела? – Он осторожно улыбнулся, боясь сказать что-нибудь лишнее.
– Почти, как говорит доктор Витолло. Ах, Фредрик, если бы ты знал, сколько я думала о тебе, как скучала в своем немом одиночестве, как скучала и не могла никому об этом сказать. Я… я… – она опустила глаза, – у меня как будто нет никакого прошлого, есть только будущее, будущее.
Он взял ее за руку. Крепко сжал. Потом поставил на стол подарки и попросил ее развернуть.
Пока она занималась этим, Фредрик заказал – по ее совету – две порции лапши с особым соусом, которым гордился хозяин кафе. А также два бокала местного вина.
Женевьева была в восторге от ожерелья и сразу надела его. Оно было будто создано для ее тонкой белой шеи.
– Невероятно! – воскликнула она, развернув бутылку. – «Кастелло ди Неиве», снежный замок, как красиво! Мы разопьем ее сегодня в саду около клиники. О Фредрик, как я предвкушала эту встречу! – Внезапно лицо ее омрачилось. – Фредрик, что произошло? Тебя не было в автобусе, только твой чемодан, я испугалась, почему чемодан прибыл задолго до тебя самого?
Он ждал этот вопрос и приготовил ответ. Сказал, что, выехав из Катандзаро, по дороге почувствовал себя плохо, должно быть, из-за жары. Его вынесли из автобуса и поместили у какого-то крестьянина. Хозяин привел врача, тот не нашел ничего серьезного, посоветовал только немного отдохнуть и побольше пить. К сожалению, чемодан остался в автобусе, а у крестьянина не было телефона, чтобы позвонить в Офанес и предупредить. Ничего, теперь Фредрик здесь, жив и здоровее прежнего.
– О дорогой Фредрик, ты уж береги себя. Я плохо помню, что произошло дома, в Сент-Эмильоне, три года назад, но ты был такой храбрый, такой храбрый. Мне рассказал об этом отец. Он так тебя хвалил. Кстати, тебе известно, что наш замок перевели в разряд «Гран Крю Клас»?
– Поздравляю, вы это заслужили.
Они чокнулись и некоторое время ели молча. Теперь, когда мечта сбылась, ими вдруг овладело смущение.
Женевьева кивала, отвечая на приветствия других посетителей. Объяснила, что знакома с большинством местных жителей. Часто сиживала здесь одна во второй половине дня, последние недели могла выходить из клиники после трех часов, когда кончались процедуры. Все знали, что она ждет своего возлюбленного из Норвегии.
– Ты, правда, рассказывала обо мне? – Фредерик сделал добрый глоток вина, смущение прошло, на душе было легко и весело, его переполняла энергия.
– Конечно, я рассказывала и мечтала. Говорила о твоих фантастических познаниях в области древних культур, что ты, наверное, скоро будешь профессором, что на ярмарке вин в Бордо тебе присвоили звание «Первоклассный знаток вин». Здесь тебя уже все знают, Фредрик.
Он повернул голову, посмотрел на незнакомые лица. Одни улыбались и кивали, другие глядели с любопытством. Однако взгляд трактирщика, который стоял в дверях заведения, не показался ему очень уж дружелюбным.
Внезапно им овладело какое-то неприятное чувство. Он предпочел бы быть здесь анонимным. Если бы никто ничего не знал о нем… Может быть, тогда обошлось бы без того кошмара на скальной полке высоко над Ионическим морем?
– В чем дело? У тебя вдруг стало такое серьезное лицо. – Она взяла его за руку.
Он прокашлялся, улыбнулся:
– Тени прошлого… У меня тоже за эти годы не раз бывало тяжело на душе. Теперь – все. Наконец-то.
– Спасибо, – тихо произнесла Женевьева. – Спасибо, что все прошло.
Они управились с фирменным блюдом синьора Ратти, и Женевьева предложила Фредрику подняться вместе с ней в сад при клинике. Дескать, там тихо, спокойно, красиво, они смогут насладиться марочным вином. Потом она покажет, где живет, может быть, познакомит с доктором Витолло Умбро. Остальные пациенты – сейчас там, кроме нее, проходят лечение еще семь человек – еще не настолько поправились, чтобы выходить из своих комнат. Есть совсем тяжелые случаи.
Они расплатились и покинули кафе. Синьор Ратти учтиво улыбнулся Женевьеве, однако отвел глаза, когда на него посмотрел Фредрик.
Они пошли вверх по улице. Фредрик обнял Женевьеву одной рукой, она поцеловала его в щеку, они смеялись, шутили, помахали сторожу на раскопе, он крикнул в ответ что-то игривое.
Перед внушительным порталом Фредрик остановился. «ОСПЕДАЛЕ ВИТОЛЛО УМБРО»… Здание было вовсе не похоже на больницу, напоминало скорее фешенебельную гостиницу. Очевидно, в прошлом здесь помещалось богатое имение.
– Посмотри. – Женевьева показала на крутой холм с замком наверху. – Там живут дядя и племянница доктора Витолло. Странные люди. Они не заходят к доктору, и он их тоже не навещает. Прежде все земли вокруг, вплоть до Кротоне на севере, принадлежали семейству Умбро. Затем поместье было разделено, и теперь доктор Витолло владеет этими постройками, а его дяде достались замок и виноградники. Виноградники долго оставались предметом спора, но те, что находились на участке, который достался доктору, он щедро раздавал крестьянам и бедным рыбакам. Насколько я понимаю, именно это стало поводом для вражды дяди и племянника. Старайся держаться подальше от племянницы – Джианны Умбро. Она красивая и опасная. Я видела ее только один раз, после чего мне две ночи подряд снились кошмары. Но я совсем тебя заговорила, тебе это ничуть не интересно. Пошли!
Она взяла его за руку и повела через ворота.
Фредрику все было интересно. Но не сейчас.
Они очутились в пышном зеленом саду с фонтанами и фонтанчиками для питья. Великолепные розы и орхидеи окружали античные скульптуры и остатки древних колонн. «Тоже своего рода музей», – сказал себе Фредрик.
В тени под деревьями стояли скамейки и маленькие столы. Из главного здания доносилась музыка, он узнал оперу Верди «Навуходоносор». Совершенный покой и гармония… Неудивительно, что здесь исцеляются от своего недуга патологически нелюдимые пациенты.
Женевьева подвела его к столу и скамейке подле цветущего куста гибискуса. Сказала, чтобы он подождал минутку, пока она сходит за бокалами и откупорит бутылку, и, сияя от радости, побежала в здание клиники.
Фредрик сидел, наслаждаясь запахами. Сильные запахи. И самый сильный – запах Женевьевы. Он закрыл глаза и стал придумывать названия для ароматов, пользуясь словами из богатой лексики древних культур. Названия, исконный смысл которых был понятен только ему, Фредрику Дрюму. Изначальный язык Земли, Геи. Архетипы из древнейших глубин. Тайная гармония, поддающаяся пониманию, если толковать ее в верном контексте. Он знал этот контекст.
Потом он открыл глаза и посмотрел прямо на солнце, не чихая.
Женевьева вернулась с большим подносом, принесла бокалы, разные итальянские сыры, мелкий синий виноград. Поставила поднос на стол, подошла к Фредрику, заставила его встать и поцеловала. Сперва осторожно, потом плотно прижалась к нему. Они соединились в долгом страстном объятии, чувствуя, как колотятся их сердца.
Наконец оторвались друг от друга, счастливо улыбаясь. У Фредрика кружилась голова, мысли путались, ему было тридцать пять, и он только что появился на свет и мог повторить за Женевьевой, что у него нет прошлого, есть только будущее.
Она наполнила бокалы. Красная влага лучилась на солнце. «Кастелло ди Неиве» 1971 года было вполне на уровне переживаемой ими минуты. Виноград созрел на лучших виноградниках Италии, вино было мягкое, букет с фруктовым привкусом, насыщенный. В нем было солнце, был снег и были цветы.
Они сели рядом на скамейку. Держа друг друга за руку, ели, пили, проникаясь ощущением волшебства. В этом саду, среди цветов и античных скульптур их можно было принять за персонажей классической баллады.
– Что здесь происходит, что помогает исцелять людей? Ведь не сидите же вы весь день и слушаете оперы? – Фредрика одолевало любопытство.
– Это трудно объяснить, – серьезно отозвалась Женевьева. – У доктора Витолло и его помощников разработана своя методика, это мало похоже на больницу. Мы сидим в чудесной комнате с видом на море. Сам доктор или кто-нибудь из его ассистентов играет на каком-нибудь музыкальном инструменте, звучат мягкие мелодии, все в душе растворяется, ты будто оставляешь свою оболочку, делаешь то, к чему все время стремился, но не мог делать из-за болезни. Хотя нет, это невозможно объяснить словами. Может быть, ты сам как-нибудь поговоришь с доктором.
Фредрик кивнул. Он что-то читал о звуковой и музыкальной терапии. Однако не представлял себе, как она действует.
– А есть такие пациенты, которым лечение доктора Умбро не помогает?
Женевьева отвела взгляд:
– Не знаю… Может быть. Наверно, это зависит от характера заболевания. – Внезапно она громко рассмеялась. – Знаешь, что тут случилось на прошлой неделе? Представь себе, этот странный дядюшка в замке на холме – кажется, его зовут Ромео – поставил на склоне какую-то жуткую машину, которая страшно шумела и мешала процедурам доктора Умбро, и тот пришел в ярость. Дядюшка твердил, что этот двигатель должен качать воду на виноградники, и сколько доктор ни протестовал, она работала круглые сутки. В конце концов Витолло купил динамит и взорвал это чудовище. После чего послал дядюшке чек на крупную сумму, чтобы тот купил электрический насос, который качает воду без шума. Насос еще не прибыл, но лоза, похоже, чувствует себя превосходно.
– Виноград галиоппо, – произнес Фредрик. – Произрастает здесь тысячу лет. Ему не нужно много воды. И вообще, искусственное орошение не годится для виноградников.
Когда в бутылке закончилось вино, Женевьева погладила Фредрика по лицу и пригласила следовать за ней, посмотреть, как она живет.
Держась за руки, они вошли в один из флигелей и поднялись по лестнице на второй этаж. Здесь в коридоре на полу лежали мягкие ковры, стены украшала современная живопись. Фредрик обратил внимание на литографии Дали, Кле и Лаксейро. Женевьева остановилась перед большой розовой дверью с резьбой, напоминающей минойское искусство. «Этот доктор – богач», – подумалось Фредрику.
Она открыла дверь и застенчиво улыбнулась ему.
Они вошли в большую светлую комнату. Мебель в стиле рококо, стены обтянуты голубым шелком. Диван, стол, стулья, люстра под потолком, кровать с балдахином; дверь в глубине комнаты вела в ванную. Глядя на роскошную кровать, Фредрик сказал себе, что здесь не требовался «священник», воздух был чист и сух.
Надо думать, изрядная часть продукции папы Бриссо уходила на то, чтобы оплатить лечение дочери. Но здоровье Женевьевы – дороже всего на свете.
Она закрыла дверь, заперла на замок, сбросила туфли и обняла Фредрика за шею.
– Пойди ко мне, – прошептала она. – Я три года ждала тебя. Мечтала, представляла себе, что ты со мной. Теперь ты здесь. Живой, настоящий. Мой Фредрик.
Они осторожно сели на кровать, объятые взаимным притяжением. У обоих были серьезные лица, они хотели, чтобы то, что сейчас должно было случиться, навсегда запечатлелось в глубинах души.
Они легли рядом. Он ласково прикоснулся к ее лицу, она поцеловала его – сперва нежно, осторожно, потом страстно, они прижались друг к другу, гладили трепещущую кожу.
Он бережно провел рукой по ее спине, по животу, по бедрам, и она шептала ему самые французские из всех французских слов.
Время перестало существовать.
Однако время существовало. Когда Фредрик Дрюм наконец всплыл на поверхность, солнце уже зашло. Он приподнялся, сел на край кровати.
Он смотрел на обнаженное тело Женевьевы. Она лежала с закрытыми глазами, на ее губах играла таинственная улыбка. Он в жизни не видел такой красоты. Женевьева Бриссо была Идея. А он – Идея Дрюм. Фредрик с трудом сдержал чих.
Он осторожно встал, поискал взглядом дверь ванной, хотел принять душ.
– Ванная прямо. Можешь вытереться большим синим полотенцем. – Она сказала это тихо, мягко, не открывая глаза.
Он рассмеялся, бегом пересек комнату и закрыл за собой дверь.
Стоя под душем, он пел. Вспомнились мелодии, забытые много лет назад. Слова сами просились на язык. «Дэви Крокет» и «Желтая Роза Техаса». «В саду моего отца» и «Марсельезу» исполнил по-французски, грассируя, словно Пиаф.
Женевьева последовала за ним.
Одеваясь, они не сводили друг с друга влюбленных глаз.
Женевьева предложила спуститься вниз, в гостиную, выпить чая. Фредрик колебался – не нарушил ли он больничный распорядок? Что подумает персонал – Женевьева с алыми щеками и красноречивым взглядом, и сам он, предельно возбужденный, вот-вот взлетит к небу, будто наполненный гелием шар.
Все же она его уговорила.
Пока Фредрик рассматривал гостиную, Женевьева вышла за чаем в соседнее помещение. Венецианская мебель. Персидские ковры. Комод – настоящий чиппендейл. Картины Гогена, Моне, Фортензолы. Окна с витражами в свинцовых переплетах. Витолло Умбро принадлежал к богатому семейству. И пациенты, приезжающие со всего мира, наверно, платили немало. Он делал чудеса.
В одном углу гостиной сидела пожилая женщина. Брильянтовые браслеты, кольца, ожерелья… Она сидела неподвижно, глядя в пол.
– Английская графиня, – прошептала Женевьева, ставя чашки на стол. – Сорок лет молчала как убитая, а доктор Умбро добился того, что она дважды разразилась грубой бранью. И это за какую-нибудь неделю, что она здесь.
Фредрик кивнул – недурно.
– Да, интересное место, этот Офанес. – Он отпил чая. – Тебе известно что-нибудь про здешние раскопки? Говорят, тут нашли что-то сенсационное?
Она мотнула головой:
– Я не совсем в курсе. Но в селении многие говорят о них. Кое-кто недоволен, другие считают, что это здорово. – Женевьева примолкла, о чем-то задумалась, потом продолжала: – Фредрик. Надеюсь, ты приехал сюда навестить меня. Прошу тебя, не вмешивайся ни в какие дела. Будем радоваться, совершать длинные прогулки каждый раз, когда я буду свободна. К развалинам ходить не станем, заберемся куда-нибудь подальше, понял?
Он ничего не понял, но не стал возражать. Заметил, как на миг омрачилось ее лицо. Вспомнила что-то из прошлого – или что-то случилось здесь? Для чего обходить развалины стороной?
Мальчики. Марко Албелли и Альдо Пугги. Погибли у раскопа.
Не вмешиваться? Он уже замешан. Но не станет говорить Женевьеве про свои дела с профессором д’Анджело. «Кодексом Офанес» может спокойно заниматься по утрам. Это его хобби, развлечение, ничего существенного. Конечно же, он приехал, чтобы навестить Женевьеву.
– Ты любишь меня, Фредрик? – Она наклонилась над столом и посмотрела на него большими карими глазами, шепотом произнося слова, которые оставались невысказанными за те немногие часы, что они провели вместе.
– Да, Женевьева, я люблю тебя. – Он мог прокричать это на все селение, потому что в самом деле полюбил Женевьеву Бриссо при первой же встрече.
Он подняла свою чашку, быстро опустила.
– Я… я хотела бы побывать в Норвегии. Могла бы стать хорошей… хорошей помощницей тебе в «Кастрюльке». Если я вам нужна.
Сказано откровенно, без экивоков. Это случилось вдруг, и голос ее звучал так искренне, и, конечно же, он все время желал этого, только не смел верить, что это возможно. Женевьева и он! Тоб будет в восторге. У «Кастрюльки» появится своя королева – настоящая королева изысканных вин.
– Приезжай, когда захочешь… если я тебе нужен… вместе мы построим замок… «Премьер Гран Крю Клас»… такой, как…
Он запнулся. Фредрик Дрюм запинался! То, что он сейчас говорил, было для него так ново, так непривычно.
В эту минуту в гостиную вошли двое мужчин, один – высокий, седой, с орлиным носом и острыми скулами, в простом вельветовом костюме, другой – примерно тех же лет, что Фредрик, худощавый, нескладный. Улыбаясь, они подошли к Женевьеве и Фредрику.
– Вот ты где сидишь, прелестная мадемуазель. Ага, вот в чем дело, наконец-то появился долгожданный, в самый раз, в самый раз, самые знаменитые итальянцы не заменят синьора Дрюма. Я ведь не ошибаюсь, ты – Фредрик Дрюм?
Фредрик стремительно поднялся, пожал протянутую руку.
– Витолло Умбро, рад служить. Если ты утратил дар речи, то попал как раз туда, куда следует. – Он рассмеялся. – А это мой ассистент, доктор Пинелли, доктор медицины, психологии и музыки.
Фредрик пожал руку худощавого гения, открывая и закрывая рот, словно рыба, выброшенная на сушу.
– О доктор Витолло, я так счастлива! Посмотри, какое чудесное ожерелье он привез мне. Это сделали лопари. И когда ты выпишешь меня, я только загляну домой, а оттуда – прямиком отправлюсь в Норвегию! – Женевьева сияла от радости.
– Теперь уже скоро, ты молодцом. – Умбро сел рядом с ними, улыбаясь; Пинелли направился к английской графине, которая сохраняла полное молчание. – Вот так, синьор Дрюм. Наше заведение выглядит недурно, но ex nihilo nihil – ничто не возникает из ничего, и за этим, скажем так, довольно роскошным фасадом кроется многолетний труд. Плюс, разумеется, кое-какие унаследованные остатки былого величия.
Он весело рассмеялся, и Фредрик наконец пришел в себя.
– Конечно, доктор Витолло. Arcana publicata vilescunt, et gratiam prophanata amittunt, ergo ne margaritas objice porcis, seu asinus substerne rosas[10]. – Он выпалил эту латынь, сам не очень понимая ее смысл и сомневаясь, подходит ли цитата к случаю. Но слово не воробей.
Женевьева недоуменно смотрела на них.
– Ну-ну, не будем скромничать, – сказал доктор Витолло. – Но ты согласен – твоя возлюбленная идет на поправку?
– Невероятно, – тихо произнес Фредрик. – Хотел бы я знать, каким волшебством ты владеешь, моя воля – так ты давно получил бы Нобелевскую премию.
Витолло Умбро сделал серьезный вид и наклонился над столом, обращаясь сразу к обоим:
– В моей области методы не оцениваются по результатам. К сожалению. Признанные методы – сфера различных светил, гуру в области медицины и психиатрии. То, что делаю я, очень просто, но не получило признания. Музыка служит мне вспомогательным средством при лечении острых и хронических душевных расстройств. Никаких лекарств. В большинстве случаев нам удается исцелять больных сенсорной и моторной афазией, если только она не вызвана развивающейся опухолью. Мы специалисты по врожденной афазии, так называемой глухонемоте. Сенсорная афазия примитивизирует речь, здесь помогает активная стимуляция левого полушария мозга. Что касается аутизма, то он, как известно, развивается на основе шизофрении, это трудно излечимое заболевание. Больной живет в воображаемом мире, мало интересуется реальным окружением. Повседневная действительность, как правило, им не воспринимается. Но на них можно воздействовать музыкой! Если правильно ее использовать. Без преувеличения берусь утверждать, что семьдесят процентов случаев аутизма поддаются лечению. Нужны только терпение и время. – Доктор Умбро закурил сигарету и продолжал: – У Женевьевы совершенно особенный случай. – Он лукаво подмигнул ей. – Тут не было ни афазии, ни шизофрении. Некоторые участки мозга были блокированы отравлением в сочетании с психическим шоком. Случай очень простой, она сразу же начала реагировать на наши воздействия. И она будет – вернее, она уже совершенно здорова, можно не сомневаться. Мы проведем лишь кое-какие исследования для нашей копилки опыта. И рецидива не будет. Можешь спокойно отправляться на север к белым медведям, прекрасная мадемуазель!
Он взял руку Женевьевы и галантно поцеловал ее.
– Гениально. – Фредрик был поражен.
Седовласый доктор производил симпатичное впечатление, и Фредрик даже подумал, не назваться ли самому больным афазией, чтобы подвергнуться восхитительному лечению музыкой. Глядишь, станет шевелить мозгами так, что без труда прочтет все трудные места «Кодекса Офанес».
– А теперь, дети мои, вынужден вас покинуть. Мне предстоит поработать два часа с одним упорным американцем, который последние десять лет ни с кем ни общается, кроме своей зубной щетки, после того как его бросила жена. Ты здесь всегда желанный гость, синьор Дрюм, чувствуй себя как дома, подобно всем моим гостям и пациентам. Buona notte!
Доктор Умбро еще раз пожал ему руку и удалился.
– Синьор Витолло – сплошной источник радости для всех нас! – воскликнула Женевьева.
– Похоже на то, – отозвался Фредрик. – За исключением, конечно, дядюшки в замке там наверху.
– Почему ты так говоришь? Что тебе о нем известно?
– Нет-нет, не обращай внимания. Я ничего не знаю и знать не хочу. Кроме одного: ты в самом деле хочешь приехать в Норвегию, я не ослышался?
– О, ты такой милый, такой глупый! Конечно хочу. Норвегия приснится мне сегодня ночью… – Женевьева закрыла глаза и вздохнула.
«Глупый Дрюм, дрюммелилюм», – сказал он себе, глядя на кувшинки Моне. Зеркальная гладь, никаких утопленников и водяных.
Доктор Пинелли все еще сидел рядом с безмолвной графиней. Вечерело, и Фредрик заметил, что ему, пожалуй, пора уходить.
Женевьева кивнула и вызвалась проводить его до ворот.
Выходя из гостиной, они услышали хриплый грубый голос:
– Fuck my ass, you dego!
Безупречное оксфордское произношение. Английская графиня явно шла поправку.
– Спокойной ночи, любимый. Спасибо за чудесный вечер. – Она поцеловала его, они стояли, обнявшись, в воротах. Кругом было темно, и всякие звуки тонули в хоре цикад. – Ты придешь завтра? Придешь в мою комнату? Я буду ждать тебя в четыре часа, дорогой Фредрик, не опаздывай, я уже сгораю от нетерпения!