Просыпаюсь поздним вечером в собственной постели, в Приюте. Мина лежит рядом, обиженно дует губки и морщит аккуратный чуть вздернутый носик. Она разыгрывает роль ревнивой зазнобы. Подперев голову правой рукой, левой она гладит мою обнаженную грудь. Невесомые касания шаловливых пальчиков распаляют воображение, и я закрываю глаза, снова вспоминая княжну Воронцову.
– Симпа, ты что-то недоговариваешь, – с напором говорит Мина, и я слышу в ее голосе неприкрытую угрозу. – Она тебе даже минет не сделала?! Не верю – у тебя весь вечер простынь палаткой стоит!
– Потому и стоит, что не сделала! – с иронией отвечаю я и поворачиваюсь набок. – Любимая, это всего лишь физиология!
Зеленые глаза Мины темнеют, губы кривятся, а руки угрожающе тянутся к моему паху. Играю на опережение, крепко обнимаю тренированное гуттаперчевое тело, подтягиваю к себе, не обращая внимание на притворное сопротивление, и целую в шею.
– Знаешь же, что я твой и только твой! – шепчу в маленькое ушко и чувствую, что сопротивление ослабевает. – А Воронцова была просто заданием! Ты же сама подсказывала мне, как соблазнять девушек!
Говоря про задание, я не кривлю душой. Почти не кривлю. Воронцова потрясающе сексуальна, и, будь у меня возможность провести с ней ночь, я бы не устоял.
Мина немного отстраняется и заглядывает мне в глаза. Она видит в них именно то, что ожидает – любовь и неистовое желание. И в данном случае это не актерская игра, которой меня учили в Приюте много лет, а мои настоящие чувства.
Любимая опрокидывает меня на спину, обхватывает талию крепкими бедрами и тянется губами к губам. Я отвечаю на страстный поцелуй и краснею от стыда – перед внутренним взором снова возникают точеные черты лица Воронцовой и ее язычок, облизывающий пухлые губки. Мина очень красива и умела в постели, но Воронцова не менее горяча, а мне всего восемнадцать, и я не всегда могу контролировать позывы плоти.
Звук вызова раздается в самый неподходящий момент. На черном корпусе коммуникатора загорается кнопка, под которой коротко написано «Шеф». Нехотя нажимаю – субординация обязывает.
– Извини, что отвлекаю – уверен, что ты занимаешься тем, что у тебя получается лучше всего, – говорит Шеф, и язвительная ирония буквально сочится из динамика.
– Я не в тире, вы ошиблись, – отвечаю я, принимая игру, и показываю поднятый вверх средний палец камере, замаскированной в углу мой спальни.
– Говорят, что ты хорошо стреляешь не только пулями, – парирует Шеф.
Мина давит смешок и прыскает в кулачок.
– Продолжишь в душе самостоятельно! – озорно шепчет она, перекатывается набок и проворно вскакивает с кровати.
– Зайди ко мне, нужно срочно кое-что обсудить, – произносит Шеф елейным тоном, и я представляю добродушную ухмылку на его лице – он точно услышал девичий шепоток.
– Буду через пять минут, – коротко подтверждаю я и отключаю связь, избавляя себя от необходимости выслушивать очередную шутку ниже пояса.
Опаздываю буквально на минуту и, пригладив мокрые после душа волосы, захожу в кабинет.
Шеф сидит боком к входу и с удовольствием смотрит на экран монитора, установленного на приставном столике. В его руках чашка дымящегося кофе, а на породистом лице застыла удовлетворенная улыбка Чеширского Кота. Видео записано из-за забора усадьбы Воронцовых – я сразу узнаю помпезный фасад и собственные белые ягодицы в мерцающем свете вспышек фотоаппаратов.
– Полную версию еще не видел? – спрашивает Шеф, не отводя взгляд от экрана.
– Нет! – коротко отвечаю я, нейтрализуя следующую шпильку по поводу моего утреннего времяпрепровождения.
– Тогда смотри! – говорит шеф и запускает демонстрацию видео с самого начала.
Запись камер внутреннего наблюдения, установленных в чайной комнате Воронцовых довольно качественная. На огромном диване сидит очень похожий на меня полуголый красноглазый блондин с рельефным торсом, которого страстно целует юная княжна. Со стороны вижу, что гримеры Приюта изменили мое лицо до неузнаваемости.
– Выключите, пожалуйста, – прошу я, ощущая накатывающее возбуждение и запоздалое раскаяние одновременно. – Судя по поведению Мины, она это видела точно!
– Наверняка – сеть уже забита копиями! Самый популярный ролик в Рутьюбе! И видела его не только Мина – весь Приют обсуждает твои гениталии! – Шеф подмигивает, а я чувствую, как кровь приливает к щекам, и непроизвольно сжимаю кулаки.
– Я сразу зашел с козырей – больше удивить нечем! – говорю с выраженной иронией в голосе и скрещиваю руки на груди.
Шеф ожидаемо делает вывод, что я от него закрываюсь, и начинает стелить мягче.
– Не ершись, Симпа, – просит он. – Во-первых, никто, кроме ребят в Приюте не знает, что на видео ты! Во-вторых, тебе нечего стесняться! Я бы даже сказал, что у тебя есть солидный повод для гордости!
Отворачиваюсь к симуляции окна с видом на Кремль, чтобы Шеф не узрел моих взбешенных глаз. Как же он достал своими скабрезными шутками и намеками! До пятидесяти дожил, уже виски седые, а ведет себя как неоперившийся юнец! Умом я понимаю, что это профдеформация, результат многолетнего общения с нами, сиротами-подростками, но иногда эмоции берут верх.
– Императорская семья объявила о разрыве помолвки Цесаревича с Воронцовой, так что намеченная нами цель достигнута! – сообщает Шеф уже деловым тоном. – Ты как всегда на высоте!
С детства не люблю манипулирование с помощью дежурных восхвалений. Шеф знает об этом, но использует дешевый прием постоянно. И из раза в раз безуспешно. По крайней мере, именно так мне хочется думать.
– Вы же не для похвалы меня вызвали? – спрашиваю я, подавляя раздражение.
– Ну почему же: Воронцову ты соблазнил, Цесаревич женится на другой…
– Воронцову любой соблазнить может, даже вы! – не могу отказать себе в удовольствии лишний раз уколоть старика. – Для чего нужно расторжение их брака?
– Политика! – Шеф пожимает плечами. – Тебе будет не интересно!
– Мне вежливо объяснили, что это не моего собачьего ума дело?! – с усмешкой спрашиваю я. – Хочу головой работать, а не чле…
– Головой, говоришь?! – прерывает меня Шеф.
Он недовольно морщится, открывает ящик тумбочки, достает оттуда газету и бросает на стол. На первой странице «Имперского Вестника» моя фотография, сделанная дорожной камерой на Кутузовском проспекте. Мотоцикл стоит на заднем колесе, на моем лице безумная улыбка, глаза светятся как у настоящего одаренного, а выставленный вверх средний палец правой руки направлен прямо на читателя.
– Это мальчишество, Симпа, и оно до добра не доведет! – кипятится Шеф. – Ты бы еще задницу голую показал!
– Я уже работаю над этим трюком, но он очень сложен…
– Симпа! – орет Шеф и бьет кулаком по столу.
Замолкаю. Сижу, опустив взгляд долу и давлюсь колкостями, вертящимися на кончике языка. Старик во всем прав. Третье правило «Кодекса Агента» гласит: «Будь незаметным!».
– Саша, ты хочешь играть во взрослые игры?! – серьезно спрашивает Шеф после длинной паузы.
Таким строгим я не видел его лицо давно. Наверное, с собственного тринадцатилетия, когда намазал перцем трусы молодым послушникам в Церкви Разделенного перед праздничным Служением.
Проницательный взгляд серых глаз пронизывает меня до самой изнанки души, и я понимаю, что речь пойдет о задании действительно важном и, скорее всего, очень опасном. Старик даже по имени назвал, что в Приюте строжайше запрещено!
– Тебе уже восемнадцать, и пришло время переходить к взрослым заданиям – ты десять лет учился в Приюте не только для того, чтобы охмурять симпатичных девчонок! – Шеф включает строгого учителя и хмурит густые черные брови.
– С удовольствием занимался бы этим всю жизнь! – заявляю в ответ с наглой ухмылкой на лице. – Негоже, когда повод для гордости простаивает без дела или работает вхолостую!
Иван Сергеевич хмурит брови еще сильнее и смотрит на меня осуждающе. Да, Шеф, теперь мы поменялись ролями: вы будете втирать мне серьезные темы, а я – зубоскалить и пошло острить.
– Александр, я и сам люблю побалагурить, но давай отбросим шутки в сторону – разговор у нас очень важный и ответственный!
Шеф откидывается на спинку своего похожего на трон резного кресла и поджимает губы. Серо-стальные глаза прищурены, носогубные мышцы напряжены, а на лбу залегла вертикальная складка – ни дать ни взять средневековый вождь русичей думу думает. Киваю и нехотя стираю дурацкую улыбку с собственного лица.
– Наша борьба с аристо набирает обороты – мы совершаем все более и более дерзкие вылазки, которые как круги от падения камней на воду, вызывают все более и более серьезные последствия! – Шеф седлает любимого конька, и теперь его не остановить. – Мы все ближе продвигаемся к нашей главной цели – ослабить Великие Рода, отстранить от власти аристо, которые ведут страну к катастрофе, и расчистить дорогу для здоровых сил!
Внимаю дежурным словам Ивана Сергеевича и отчаянно подавляю зевоту. Я разделяю его ненависть к зажравшимся Великим Родам, но слушать одну и ту же пластинку из года в год уже надоело. Во мне борются три желания: позавтракать, поспать и заняться сексом с Миной. Я вспоминаю уроки оперативного планирования, пытаюсь расставить приоритеты, но постоянно срываюсь и хочу всего и сразу.
– Александр, пришла пора прощаться с детством, становиться по-настоящему взрослым и браться за большие дела! – серые глаза Шефа осуждающе прищурены, он явно понял, что я привычно витаю в облаках и не слушаю его высокопарные рассуждения.
– У вас есть конкретный заказ или вы наставляете меня на путь истинный? – равнодушно спрашиваю я. – Если второе, то позвольте мне немного отдохнуть после вчерашнего задания, а чуть позже я выслушаю вас максимально внимательно!
– Это не задание, дорогой мой, а выпускной экзамен – Испытание, от которого ты не можешь отказаться! – предельно серьезно произносит Шеф.
Шутки с прибаутками закончились. От ледяного взгляда Ивана Сергеевича по позвоночнику опускается холодная волна, и я откидываюсь на спинку кресла, чтобы оказаться как можно дальше от разящего свинца его глаз. Молчу и жду следующих слов. Отказаться от задания я в любом случае не могу: единственная причина, по которой можно покинуть Приют до Испытания – смерть. Вопрос лишь в том, естественная она будет или рукотворная.
– Рано или поздно любой агент сдает главный тест на профпригодность в своей жизни – убивает врага, – обманчиво мягким тоном произносит Шеф. – Или не убивает…
– И тогда убивают его! – я заканчиваю неоконченную фразу и широко улыбаюсь.
Уроки актерского мастерства я посещал недаром, сейчас сам Станиславский не распознает во мне лицедея и не поймет, что за искренней улыбкой и горящими глазами прячется страх и неуверенность в себе.
– Сашка! – тихо обращается ко мне Шеф, и на его проникновенный голос отзываются самые тонкие струны души. – Я же тебя еще восьмилеткой помню! Огромные фиолетовые глаза в половину исхудалого лица, испуганный волчий взгляд и волчий же оскал беспризорника…
Иван Сергеевич потирает левую ладонь, место, где все еще виден шрам от моего детского укуса, и я краснею. Краснею от стыда и хочу зарыться в дорогой паркет, хотя и понимаю, что мной банально манипулируют. Тогда, десять лет назад я подумал, что огромный взрослый дядька поймал меня на улице, чтобы грязно надругаться или хуже того…
– Я не убиваю собственных сыновей, Александр! – взгляд Ивана Сергеевича теплеет и наполняется отцовской любовью.
Сыновей! Слово-то какое подобрал. Ключ к сердцу любой безотцовщины, хоть восемнадцать тебе, хоть семьдесят. Предательская влага наполняет глаза, я встаю с кресла и подхожу к имитации окна. По синему небу плывут облака, на Красной Площади гуляют люди, а часы Спасской башни показывают реальное время.
Мне хочется сказать, что вся теплота и чувственность, культивируемая в Приюте – такая же имитация, потому что здесь растят профессиональных убийц, но я не могу. Мой цинизм расплавлен искусственно вызванным чувством благодарности, и в горле стоит ком.
– Если откажешься, просто уходи на все четыре стороны! – боль в голосе Шефа призвана рвать сердце на части, и я оборачиваюсь.
Играет он безупречно – бессильно осел в кресле, плечи опущены, пальцы дрожат, а в глазах слезы. Не отрываясь, смотрю на его жалкую позу не меньше минуты, и ощущаю себя попавшим в смертельный капкан зверьком.
– Не откажусь! – твердо заверяю я и наношу заготовленный удар. – А душещипательный спектакль необязателен!
Шеф не меняет позы и выражения лица, моя провокация не вызывает эмоций, которые должны были проявиться, будь в его великолепной игре хотя бы толика правды. Взгляд старика все так же печален. Печален и пытлив. Невозможное для искреннего человека сочетание.
Иван Сергеевич снова лезет рукой в ящик и бросает на стол фотографию. Даже с расстояния в пару метров я узнаю жертву и холодею от страха.
Убийство абстрактного аристо давно меня не пугает. И курок я смогу нажать без колебаний. Наверное, смогу. Что будет твориться в моей душе после, я не знаю, и блокбастер «Преступление и наказание» по роману Достоевского не особо помогает в прогнозах.
Проблема в том, что на фото изображен не абстрактный аристо, а самый что ни на есть конкретный. Сама мысль об убийстве этого человека ввергнет в ужас любого матерого киллера, не говоря уже о таком неопытном щенке, как я.
– Ты его узнал? – спрашивает Иван Сергеевич и расправляет плечи.
Голос Шефа снова приобрел повелительные интонации, тон стал деловым, а слезы в глазах высохли. Такая быстрая метаморфоза поражает, если не знать, на что способны профессиональные актеры и манипуляторы в одном лице.
– Почему выбор пал на меня? – спрашиваю я подчеркнуто сухо, чтобы Шеф не воспринял мои слова как попытку увильнуть от Испытания.
– Потому что ты лучший! – отвечает Иван Сергеевич устало. – Лишь у тебя одного может получиться!
– Убить? – уточняю я.
– Ты же не зря столько лет учился в Приюте?! – в голосе Шефа звучит укор.
– Самое важное – скрыться с места преступления, я помню! – снова отворачиваюсь и смотрю на Спасскую башню, стрелки часов которой отсчитывают последние часы моей жизни. – Думаю, что этот объект требует иного подхода!
– Операция твоя и разрабатываешь ее ты, – Иван Сергеевич пожимает плечами. – Мне нужен результат! Впрочем, как и тебе!
– Место и время?! – спрашиваю я и растягиваю воротник футболки – почему-то чувствую духоту и нестерпимое желание поскорее выбраться из кабинета этого Карабаса-Барабаса.
– Вход в ресторан «Националь», завтра в восемь вечера…
– Завтра?! – кричу я, не веря собственным ушам.
– У тебя есть еще сутки на подготовку, а это очень много, клянусь Тьмой!
Выхожу из кабинета, не попрощавшись, и следую на ужин словно запрограммированный робот. За десять лет жизни в Приюте каждое повторяющееся действие превратилось в ритуал, и мы выполняем их даже не задумываясь. Возможно, это мой последний ужин не только здесь, но и в жизни.
Появляюсь в столовой, и на меня обрушивается шквал аплодисментов. Все – от восьмилеток до выпускников громко хлопают в ладоши, улюлюкают и показывают неприличные жесты. Парни скабрезно лыбятся, а девчонки строят глазки, хлопая ресницами.
Улыбаюсь во все тридцать два зуба, картинно раскланиваюсь и с облегчением присоединяюсь к друзьям, усаживаясь на свое обычное место в углу. Мои одноклассники верны себе: Карась выкладывает на столе композицию из огромного огурца и двух куриных яиц, Цаца смотрит влажными широко открытыми глазами и облизывает полные губы острым кончиком языка, и только Мина серьезна как никогда. Она далека от всеобщего веселья и тонких намеков на толстые обстоятельства, потому что слишком хорошо меня знает и сразу поняла: что-то не так.
Яичница с беконом не лезет в рот, марципановые конфеты, за которые в двенадцать лет я бы отдал год жизни, не радуют глаз, и даже кофе по-османски, заботливо сваренный Миной, кажется пресной бурдой. Мои друзья молчат – ждут, когда я заговорю.
– Чего ждете, бастарды? – громко спрашиваю я, подняв вилку над тарелкой, и оглядываю уставившихся на меня приютских. – Вам длину в сантиметрах озвучить или диаметр?
Лица парней и девчонок вытягиваются, и веселье мгновенно улетучивается. Моя немотивированная агрессия сигнализирует, что мне не до шуток, а с дембелями лучше не спорить. Встаю из-за стола и решительно направляюсь к двери.
Коридоры Приюта пусты. Я бегу, не разбирая направления, бегу от приютских, преподавателей и Шефа, бегу от собственной смерти, которая наступает на пятки. Справа и слева мелькают двери учебных залов, свет потолочных светильников сливается в сплошную белую полосу, а эхо моего крика летит впереди меня. Тяжело дыша, врываюсь в свою комнату, опираюсь спиной на дверь и запрокидываю голову. Глаза застилают слезы.
Назначенное мне испытание – смертный приговор. Я должен убить руководителя Тайной Канцелярии Российской Империи. Приговор смертный, потому что канцелярию возглавляет самый могущественный среди Глав Великих Родов – Великий Князь Игорь Всеволодович Шувалов.
Испытание, мой триумф, о котором я мечтал с детства, обернулся предсмертным бенефисом. Мне никогда не стать вольным агентом.